Великое зло Роуз М.

– Мы могли бы заехать за вами после ужина: гостиница оказывает постояльцам такую услугу, мой сын – водитель. Очень хороший водитель, – уточнила она, улыбнувшись.

Жас поблагодарила ее и сунула визитку в карман.

Снаружи дул сильный ветер и вырывал карту из рук. На ней разными цветами были отмечены четыре разных варианта передвижения. Планшет остался в комнате, и сейчас Жас довольствовалась простенькой бумажной складной схемой.

Дорога, отмеченная миссис О’Нил, вела от заднего двора гостиницы вдоль скал. Здесь открывались прекрасные виды. Туман рассеялся еще не до конца: клочки висели над скалами и водной гладью; но уже развиднелось, и была четко заметна береговая линия с маяком на ней. Горизонт тонул в дымке; казалось, что море и небо сплавлены в общее серое марево. Все это превращало окружающий пейзаж в картину импрессионистов.

Жас вдохнула полной грудью. Соленый воздух напомнил ей, как раньше бабушка брала ее и брата на каникулы на юг Франции. Разговаривать с Робби по телефону, пусть и достаточно часто, и отдыхать все лето – это совсем разные вещи. Когда этот вояж завершится, она проведет с братом несколько дней в Париже – перед своим возвращением в Нью-Йорк. Робби всегда был ее самым верным защитником и другом. И только он, один из всей семьи, любил море столь же страстно, как и сама Жас.

Малахай как-то пошутил, что в прошлой жизни, должно быть, Жас была русалкой. Спорить не хотелось – ни о том, существуют ли русалки, ни о сомнительности самой идеи реинкарнации. Она и не стала. Глубокая убежденность в чем-либо, яростная любовь или горячая ненависть могли иметь под собой сотни причин. И совсем не обязательно первой и основной оказывалась та, о которой непрестанно твердил Малахай: травмы, пережитые в прошлых воплощениях.

– Если тебе удастся вытянуть хотя бы одну нить, одну частицу того, чем ты была раньше, хоть одно воспоминание о той жизни, которую когда-то прожила, то, шаг за шагом, ты сможешь смотать эту нить в клубок. Вытащить все прошлое. Вспомнить все прежние личности, которые были тобою. – Так однажды сказал ей Малахай. – Вспоминай прошлое. Почему ты так сопротивляешься?

Упрямица, так звала ее мать. Робби, и тот часто дразнил ее за это, напоминая, что гибкое в отличие от твердого гнется, но не ломается. Он исповедовал буддизм, и понимание дзен-практик помогало ему повысить восприимчивость и виртуозно ориентироваться в мире запахов, внося новое в семейный парфюмерный бизнес.

Тропинка обогнула заросли и снова вывела Жас на берег. Здесь вода сшибалась со скалами, а в утесах зияли темные провалы пещер. Она где-то читала – их тут более двухсот. А сколько еще дожидается своего часа под напластованиями земли?

Большинство пещер уже открылись человеческому любопытству, но, как писал Тео, не все. Впрочем, где гарантия, что та, на которую он намекал, еще не обнаружена и не разобрана по кусочку? Известно ли что-нибудь наверняка? Он ведь так ничего и не сказал.

Тропинка пошла вверх; Жас забралась по ней до самого края скалы – до земли оказалось несколько сотен футов, – а потом свернула вслед за дорожкой, уходя от берега.

Здесь росли большие деревья: вязы, дубы, березы. Пахло камедью и землей и только немножко – соленым морем. Запах напомнил ей композицию, созданную в юности. Жас еще раз втянула воздух ноздрями. Почти в точности тот самый запах. Как странно. Углубляясь в лес, девушка раздумывала о том, сколько лет прошло с того ее опыта – и как она тогда гордилась собой.

Когда ей было десять, а брату – восемь, отец соорудил для них мини-лабораторию – подобие гигантского многоярусного парфюмерного органа, за которым многие поколения семьи л’Этуаль вершили свое искусство.

«Взрослый» орган вмещал около пятисот бутылочек драгоценных эссенций и концентратов – инструментарий парфюмера. В «детском» хватало места почти для сотни. Для них с братом – настоящее сокровище. Завороженные подарком, они придумали игру: создавать аромат для всякого чувства, всякого поступка. Запах Верности. Запах Стыда. Запах Лжи.

Тогда Жас использовала те же составляющие, которые ощущала теперь: лес и море – для создания того, что получило название «Запах Памяти». В юности она еще не могла объяснить отцу, откуда у нее уверенность, что эти ноты сочетаются, и почему они связаны с памятью. Но сейчас, пробираясь по древнему лесу, лесу, видевшему закаты восьми тысячелетий, Жас осознала, как права была тогда.

Века и тысячелетия спрессовали землю под ногами. Ветви, листья, семена, плоды – все это падало вниз и смешивалось, сплавлялось, превращаясь в перегной; становилось плодородной почвой, питая новые деревья и растения, которые, в свою очередь, роняли ветви, листья, плоды, – и так год за годом. Море испаряло влагу, дарило дожди, которые изливались обратно в море. Бесконечный процесс. Из прошлого в будущее. Совсем как время.

Но за последние несколько месяцев у нее были поводы задуматься о том, что время, возможно, не однонаправленный поток. Робби и Малахай считали, что время – континуум, в котором в различных направлениях перемещается душа, возвращаясь к той точке, где все началось, и скользя сквозь толщу веков в поисках своего другого «я».

Тропинка привела в заросли орешника. Жас пробиралась по узкому проходу, отмечая, как скручены и артритно изуродованы ветки древних деревьев. Природа – выразительный скульптор и умелый парфюмер. Полог листьев создавал тень; пахло терпко и сладко. Орешник – сакральное дерево; воздух вокруг свивал кружево магически заряженной энергии, помогающей тем, кто его вдохнул, приобрести мудрость и поэтический дар. Ведуньи, занимающиеся белой магией, использовали волшебные палочки из орешника. Раздвоенные ветки этого дерева помогали в поисках спрятанных кладов.

В дальнем конце прохода обнаружилась большая каменная плита, опирающаяся на шесть колонн. Занимаясь исследованиями, Жас видела изображения древних дольменов с острова Джерси, но никак не рассчитывала, что наткнется на один из них в первый же день. Сооружение казалось естественным продолжением леса; оно, как орешник, словно проросло из семечка, только каменного.

Жас подошла поближе… Испытывая благоговейный страх, ощутила прикосновение древней истории. Люди, которые когда-то возвели это сооружение, давно ушли. А с ними исчезли знания. Кто построил этот храм? Зачем? Во имя какого божества? Остались только следы – как напоминание о тех давних жизнях. Много это или мало?

Хорошо, что она приехала сюда. Отвлечься. Уйти с головой в работу. Да, исторические памятники на принадлежавших Малахаю землях манили загадкой. Но здесь – здесь чувствовалась сила. Огромная сила и огромные возможности. Сравнивать то и это – все равно что выбирать между крошечным пробным флакончиком духов в универмаге и шедевром знаменитого парфюмерного дома.

Жас не знала, сколько простояла здесь. Что-то непонятно загудело. Налетел порыв ветра, зашевелил деревья – и звук растворился в шелесте листвы. Потом ветер затих, и приблизились другие звуки: шуршание листьев, треск ветвей.

Вдруг из-под полога леса на нее взглянули темные глаза; раздался громкий лай.

Испуганная, Жас шагнула к дольмену, как будто он мог ее защитить.

Из зарослей выбежала собака. Прекрасное создание с лоснящейся волнистой шерстью, в коричневых, черных и кремовых разводах. Она с подозрением обнюхала Жас.

– Таша, назад, девочка! Таша, кому говорят! – позвал мужской голос.

Собака повернула голову, но не сдвинулась с места.

Сквозь деревья пробирался мужчина.

– Таша! – позвал он снова. Животное не пошевелилось. – Таша, ко мне!

Мужчина подошел достаточно близко. Высокий, худощавый, с песочного цвета волосами. Джинсы заправлены в ботинки, на плечах – поношенная коричневая куртка для верховой езды.

Он вышел на поляну, посмотрел на собаку, а потом повернулся к Жас. На лицо падала тень.

– Простите. Надеюсь, вы не испугались. Вообще-то она вполне дружелюбна.

Он говорил с британским акцентом, глубоким бархатным голосом.

– Дружелюбна? Не похоже.

– Ну, скажем, не очень похоже? – отшутился он.

– Не очень. Она великолепна. Я видела таких собак только на картинах, а живьем не доводилось. Что за порода?

– Русская борзая. И – да, художники в начале прошлого века любили их рисовать. Силуэт соответствовал духу времени, если можно так выразиться. Борзые великолепно сложены. Эта принадлежит моей тетушке. Но я вызвался погулять с нею – и попросил поискать тебя. Поискать в лесу самую прекрасную девушку.

Жас отпрянула.

Ее собеседник заметил это и нахмурился.

– Ты же Жас л’Этуаль, правда?

Она кивнула.

Мужчина вышел из тени.

– Я и не сомневался. А потом вдруг забеспокоился, не перепутал ли… Это я, Жас. Тео.

– Тео?!

Она попыталась связать этого взрослого мужчину с тем подростком, которого помнила. Неухоженные светлые волосы, спадающие на лицо, были темнее, чем тогда. Сейчас вокруг глаз и рта залегли морщины. Трехдневная щетина старила его. В глазах таилась боль, и это встревожило девушку. Когда-то, когда они были открыты друг для друга, видеть его чувства было привычно. Но сейчас она словно вторглась в чужое жилище.

Повисла неловкая пауза. Жас мучительно колебалась: надо ли протянуть ему руку для пожатия или подождать, пока Тео подаст свою. Оказаться рядом, коснуться друг друга. Обменяться поцелуем. Она отлично знала запах его кожи, его волос. Но совсем ничего не знала о мужчине, который стоял сейчас перед ней. Когда они оба находились в клинике, Тео был мальчишкой – пусть и многое испытавшим. Пережившим, да. Но тогда его окружала аура неиспользованных возможностей, ожидало будущее. Сейчас, в тридцать три, его жизнь лежала в руинах. Так много времени провели они там, в Бликсер Рат, держась за руки, имея одно общее дыхание на двоих… Она и не помнила об этом, память рывком проснулась только сейчас. И Жас не бросилась навстречу – она просто смущенно ждала, как тогда, в четырнадцать, когда они встретились впервые.

– Я тебя не узнала.

Она надеялась, что Тео шагнет ей навстречу, возьмет ее руки в свои, сожмет крепко. Он не пошевелился. Только глаза смотрели внимательно и ласково.

– Да уж…

Тео откинул волосы – такой знакомый жест! – и смущенно улыбнулся. И она узнала мальчишку, с которым дружила много лет назад.

Жас улыбнулась ему в ответ. Встретились! Все-таки встретились! Остров внезапно показался ей дружелюбным приветливым местом. Она первая шагнула вперед, привстала на цыпочки и поцеловала Тео в щеку. Его руки сомкнулись на ее спине. Знакомо и чуть-чуть неловко. Со времени клиники Бликсер Рат для них прошла целая эпоха. Годы, новые беды. Он потерял жену. Она потеряла себя.

Они разомкнули объятия; Тео двинулся вперед, но не туда, где, как ей казалось, должен находиться его дом.

– Когда я увидел в книге твою фотографию, то сразу тебя узнал, – сказал он. – Тебе, конечно, уже не четырнадцать, но лицо…

Тео смотрел на нее открыто и испытующе. Это могло бы показаться грубым, если бы они не были знакомы так долго и так близко.

– Ты почти не изменилась. Та же девчонка, что я знал тогда.

Когда Жас была подростком, ее неудержимо тянуло к Тео. Ничего удивительного, что потянуло снова. И все-таки странно. Она понимала: это не зов плоти, а всего лишь отклик памяти. Надо просто постоянно держать это в уме: не взаправду. Меньше всего Жас нуждалась сейчас в любовной связи. Ведь с момента расставания с Гриффином еще и двух месяцев не прошло. К тому же Тео написал ей, что тоскует по жене. Ведь написал же?

– Как ты нашел меня? Откуда узнал, что я пойду этой тропинкой? – спросила Жас, внезапно испытав острое желание нарушить молчание какой-нибудь немудрящей репликой.

– Я заехал за тобой в гостиницу. Миссис О’Нил сказала, что ты пошла пешком. Она беспокоится, что ты заплутаешь в темноте. Почему ты ее не послушалась?

– Еще не темно.

– Скоро будет. Сейчас темнеет рано и очень резко. Я хорошо знаю эти места, но после заката здесь действительно рискованно ходить. В этих зарослях всякое может случиться.

– Всякое? Призраки?

Задавая вопрос, Жас чувствовала себя страшно глупо.

Но Тео молчал, отвернувшись. Что же она такое ляпнула?

– Ну… волки, например. Хотя, да, про призраков тоже болтают. Ты их боишься?

– Кого именно, волков или призраков?

– Тех и других.

– Ну, призраков я не боюсь, – заявила она. – Я в них не верю.

– Вот и хорошо.

– Но волки… волки – это серьезно.

– Тоже верно. Не следует недооценивать силу диких тварей. Они редко нападают на людей, только если бешеные, но они очень опасны и могут нанести вред, даже убить. Есть жуткая местная легенда. В этих лесах волк однажды похитил маленькую девочку…

Тео понизил голос. Он снова хмурился.

– Осторожнее. Под листвой попадаются толстые корни. Не споткнись.

Упали сумерки, и лес вокруг приобрел зловещие очертания. Через несколько минут они подошли к развилке. «Похоже, в одиночку я бы заблудилась, – подумала Жас. – На карте миссис О’Нил такого поворота не было».

– Сюда. Я припарковался вон за теми деревьями.

На дороге Тео распахнул заднюю дверцу «Рейнджровера» для собаки, а потом пассажирскую – для Жас.

В салоне автомобиля она снова почувствовала запах одеколона Тео: эвкалипт, мед, корица и дубовый мох. Запах, памятный по Бликсер Рат. Она когда-то спрашивала его, и он даже назвал марку – Жас никогда не слышала о такой.

Память снова пробудилась. Жас вспомнила, как пахла кожа Тео, когда они лежали в траве, исследуя друг друга. Она перевела взгляд на руки, держащие руль. Эти длинные чуткие пальцы когда-то к ней прикасались…

Пейзаж за окном автомобиля быстро менялся. Резко стемнело. Проехав по узкой петляющей дороге четверть мили, Тео свернул к дому. Теперь машина двигалась среди серебряных берез. Черные крапины на белой коре – будто глаза. Тысячи глаз смотрели на нее со всех сторон.

Наконец они подъехали к высоким каменным колоннам. Бронзовая табличка на одной из них гласила:

«Лесные ручьи»

Частная собственность

Дорога вилась вдоль леса. Ни следа человеческого жилья.

– Сколько времени твоя семья тут обитает? – поинтересовалась Жас.

– Дед обычно говорил, что Гаспары возникли на острове вместе с камнями. Но если ты о доме, то с середины девятнадцатого века. Здесь сначала был монастырь, его поставили в двенадцатом столетии и перестроили в пятнадцатом. А за последние полтора века семья отремонтировала дом, кое-что обновила… Но основа здания осталась неизменной.

На следующем повороте с последним лучом заходящего солнца перед ней открылся новый вид. Дорогу обрамлял орешник. Казалось, деревья стоят здесь вечность. Дующий с моря ветер искривил стволы, и они согнулись, как спины стариков.

На расстоянии казалось, что среди деревьев высятся каменные валуны; но когда машина миновала первый, а затем и второй, Жас поняла, что это не камни, а скульптурные изображения, почти в натуральную величину. Люди, просто одетые; лица скрыты под капюшонами. Некоторые развернуты в сторону дороги, другие – к дому. Паладины, защищающие свою твердыню.

– Откуда они? Многие античные работы выполнены настолько просто, что кажутся современными. А эти?

– Старинные. Мы исследовали некоторые – они древнее, чем монастырь. Вырезаны из доисторических валунов, поэтому точная датировка невозможна, но эксперты полагают – первое-второе столетие новой эры.

– Железный век. Эпоха кельтов.

– Точно.

– Будит воображение, – сказала Жас, не в силах оторвать взгляд от фигур.

– И довольно страшно, когда ты маленький ребенок. – В его голосе мелькнуло… нечто. – Особенно когда смотришь им в лица. Кажется, что они глядят сквозь тебя…

В клинике Бликсер Рат Тео постоянно мотало между унынием и бунтарством. Он мог часами просиживать в библиотеке за книгами – а потом бросался нарушать все правила подряд, будто надеясь что-то себе доказать.

Сейчас, разглядывая место, где он вырос, Жас начинала понимать, насколько оно сформировало его личность. Несокрушимые каменные фигуры. Изъязвленные скалы. Полные призраков чащи.

– Ты живешь здесь с детства? Мне почему-то казалось, что ты из Лондона.

– Мы жили в Лондоне, пока был жив отец. Он умер, когда мне было восемь, и мама увезла нас сюда. Здесь вся наша родня; дяди, тети, кузены – большая семья, а раньше еще и с дедушкой во главе.

– Ты сказал: «Мама увезла нас». Нас?

– Меня и брата.

Его голос снова стал звучать иначе. Сейчас в нем не осталось никаких эмоций. Не зная этого взрослого Тео, Жас чувствовала, как он напряжен, и не сомневалась, что между братьями есть проблемы.

– Какой брат? Старший или младший?

– Младший. Он последовал семейным традициям и стал банкиром.

Тео произнес слово «банкир», как будто это ругательство.

– Ну, вот мы и на месте, – сказал он так, что было ясно: разговор о брате ему неприятен.

Он даже по имени его не назвал, с удивлением подумала Жас.