Небо над Дарджилингом Фосселер Николь

21

Дни летели за днями. Уже были получены первые пакеты из мастерской Вангов, и Хелена успела привыкнуть к простым и оттого не менее красивым бязевым платьям, которые теперь носила по дому. Для прогулок верхом и для работы в саду оставались рубаха, штаны и сапоги: Хелена не любила ненадежные дамские седла. И только вечером, в часы недолгого отдыха с удовольствием надевала сари, в котором чувствовала себя такой женственной и привлекательной, как ни в каком другом наряде.

Будни Хелены проходили между кухней, прачечной и кладовой. Она хотела до начала уборки урожая привести в порядок дом: пересмотреть белье, посуду, столовое серебро, выбросить все негодное, докупить недостающее, вымыть и вычистить грязное. При этом она успевала делать вылазки в сад, где вместе с главным садовником осматривала черенки и саженцы в теплицах, листала каталоги и неоднократно закатывала скандалы, когда ее желания казались ему невыполнимыми.

– Розы… – вздыхал садовник. – При всем моем уважении, мемсахиб… Рододендроны – куда ни шло, но розы…

– Да, розы, Викрам, – кивала мемсахиб. – Если уж они произрастают в Англии, то здесь тем более должны! Рододендронов у нас более чем достаточно. – Она показала на горшки возле лестницы на веранду. – А здесь мне хотелось бы видеть маки…

– Маки? – Викрам чуть не задохнулся от возмущения. – Но ведь это сорняки, мемсахиб!

– Только не для меня. Здесь должны быть маки, и точка!

Хелена решительно ступила на порог и через несколько минут исчезла в доме.

Викрам оперся о лопату и задумчиво почесал косматую бороду. Какую великолепную мемсахиб привез хузур из Англии! Она знает, чего хочет, и добивается своего без высокомерия и оскорблений! Каждый раз встречая в городе друзей или знакомых, Викрам с гордостью рассказывал им о своей новой госпоже. И те завидовали, потому что их собственные мэм давно уже стали им поперек горла. Викрам усмехнулся. Конечно, она получит и маки, и розы. Споры и скандалы – такая же часть его работы, как полив или прополка. Просто и мемсахиб не мешает порой кое-чему поучиться. Довольный собой, он воткнул лопату в бурую почву будущего цветника.

Хелена как раз перебирала стопку выглаженного белья, которую принесла ей сияющая от гордости служанка, когда услышала, как по лестнице кто-то поднимается. И это была не тяжелая поступь Яна или Мохана Тайида и не легкие шаги девочек-служанок, обычно сопровождающиеся позвякиванием украшений. Кто-то приближался, время от времени будто в нерешительности останавливаясь и тяжело дыша. Почувствовав недоброе, Хелена бросилась к двери.

– Джейсон? – Она не поверила своим глазам. – Ты вернулся?

Была середина апреля. Вот уже две недели, как Джейсон покидал дом в воскресенье вечером, чтобы вернуться в пятницу после обеда. Когда после первой учебной недели он, захлебываясь от счастья, рассказывал о своих учителях, уроках и новых товарищах, у Хелены отлегло от сердца. Как она тогда радовалась, что у брата все благополучно в школе! Но сегодня был только четверг, и то, как стоял перед ней Джейсон, пряча взгляд и испуганно оглядываясь, говорило о том, что с тех пор что-то изменилось.

– Я больше туда не поеду! – беззвучно прошептал он, прежде чем, преодолев последние ступеньки, скрыться в коридоре второго этажа и щелкнуть замком.

Как ни старался Джейсон держаться прямо, от внимания Хелены не ускользнуло, что он будто прихрамывает. Помедлив некоторое время в нерешительности, она осторожно пошла за братом.

Джейсон лежал на кровати лицом вниз, положив лоб на согнутую в локте руку. Хелена присела на край кровати и погладила его по спине.

– Что случилось?

Джйсон не двигался, однако в его теле чувствовалось напряжение, словно он из последних сил сдерживался, чтобы не разрыдаться. Хелена привлекла его к себе и чуть не закричала от ужаса: под левым глазом Джейсона зияла уже затянувшаяся рана, а на скуле красовался огромный синяк.

– Я упал, – сердито пробурчал мальчик.

Голос его дрожал. Большая слеза скатилась на подушку, и Джейсон вытер щеку пальцем.

– Я тебе не верю, – ответила Хелена, осторожно похлопывая брата по плечу. – Так что же случилось?

Джейсон попытался сбросить ее руку, но сил у него, как видно, больше не осталось, и в следующий момент слезы градом хлынули у него из глаз.

Всхлипывая и запинаясь, мальчик рассказал сестре обо всем: о пинках и насмешках во время крикета и регби и об оскорблениях в адрес Яна, которого он, несмотря ни на что, бесстрашно защищал; о бесследно пропавших книгах и так и не найденной линейке; о подзатыльниках и кличке «ботаник»; наконец, о вылитом в его постель содержимом ночного горшка, после этой особенно жестокой шутки воспитатель объявил ему выговор, а одноклассники еще два дня обзывали самыми обидными прозвищами.

Последней каплей было сегодняшнее побоище во время перерыва на обед, когда предводитель шайки хулиганов Хью Джексон и его верный прихлебатель Фрэнк Беннет повалили Джейсона и прижали лицом к земле. Не помня себя от ярости и обиды, Джейсон вскочил и, даже не собрав вещей, побежал на конюшню, где взлетел в седло первой попавшейся лошади и поскакал домой. Сейчас он стыдился своего бегства, однако был исполнен решимости никогда больше не переступать порога пансиона Святого Павла.

– Обещаю, что ты туда не вернешься, пока сам того не захочешь, – успокоила мальчика сестра.

Тот кивнул, утирая рукавом нос. Хелена провела ладонью по его торчащим в разные стороны волосам и вышла, негромко щелкнув замком. В коридоре она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться, а потом поспешила на кухню, чтобы послать к Джейсону служанку с ледяным компрессом и чашкой горячего шоколада. После этого Хелена ушла в сад, чтобы обдумать ситуацию в спокойной обстановке.

Был почти вечер, и солнце стояло низко, окрашивая вершины Гималаев в золотой цвет, когда она направилась к загону за конюшней. Все в Хелене клокотало от ярости на жестоких мальчишек, равнодушных наставников, на судьбу, которая даже здесь, на чужбине, уготовила Джейсону участь всеми гонимого отщепенца.

И сейчас, когда у нее голова пухла от счетов и списков покупок, когда за бесконечными хозяйственными делами присесть было некогда, она пришла сюда. Лошади то мирно щипали траву, то вдруг, тряхнув гривами, срывались с места и галопировали вдоль ограды в необъяснимом радостном порыве, то гоняли друг друга, а потом снова останавливались и терлись шеями. Опершись на изгородь, Хелена мрачно наблюдала за их игрой, а в голове продолжали крутиться трвожные мысли. Она и сама не заметила, как начала успокаиваться.

Сарасвати, со сверкающей, как уголь, шкурой, уже оправилась после тяжелых родов. Лакшми, ее уменьшенная копия, гордо перебирала длинными ножками, с любопытством нюхала налетавший со стороны гор ветер и тыкалась мордой в других лошадей, ища мать. Кони Шикхары были уникальны, Хелене никогда еще не приходилось видеть таких животных. В них хорошо чувствовалась арабская кровь, тем не менее они казались себе на уме и будто не были так привязаны к человеку, как их сородичи. Спокойствие сочеталось в них с огненным темпераментом, при этом они часто смотрели на горы, словно какая-то неведомая сила влекла их в ту сторону. И шкуры их блестели по-особенному, как зелень на полях Дарджилинга, овеянных снежными горными ветрами и согретых жарким солнцем.

Стук копыт заставил Хелену оглянуться, и сердце заколотилось. К загону, пустив коня легкой рысью, приближался Ян. Весь день он провел в полях и на мануфактуре. Время уборки урожая неумолимо приближалось, и спрятанное среди глянцевой зелени вытянутое здание постепенно наполняла суетливая жизнь. Хелена в очередной раз восхитилась его уверенной посадкой, словно Ян всю жизнь провел в седле и был с лошадью одно целое. В такие моменты она особенно сильно, до головокружения любила его и особенно остро чувствовала обиду на то, что они до сих пор остаются друг другу чужими, и их близость так же мимолетна, как готовые в любую секунду развеяться облака.

В нескольких шагах от загона Ян спешился и, привязав Шиву к верхней планке изгороди, повернулся к Хелене.

– Что тебя беспокоит?

Хелена вонзила каблук во влажную землю и опустила голову, разглядывая примятую траву. Своим вопросом Ян снова разбудил утихший было гнев. Тем не менее Хелене было приятно, что он угадал ее состояние.

– Джейсон, – сказала она наконец и снова подняла голову в сторону лошадей. – У него неприятности в школе.

Ян внимательно выслушал ее краткий рассказ о том, что произошло. Он долго молчал и наблюдал за одной кобылой, которая внезапно заржала и помчалась вдоль ограды, а потом, тяжело дыша, так же неожиданно встала. При этом глаза Невилла снова превратились в два черных непрозрачных камня, и на мгновение Хелене показалось, что мыслями он находится где-то далеко от нее, в другом мире и другом времени. Между ними будто выросла невидимая стена, Хелене даже захотелось прикоснуться к мужу, но она не решилась.

– Думаю, тебе будет лучше оставить его в покое. Это дело мужское, – сказал он наконец хриплым, словно от злобы, голосом.

Хелена недоуменно округлила глаза, а Ян, глядя на нее, рассмеялся.

– Это действительно не твое дело, моя милая! – Невилл взял ее за подбородок и весело заглянул в лицо. – А знаешь, все-таки мы с тобой очень похожи. – Его глаза заблестели. – Из тебя такая же леди, как из меня джентльмен, и ты так же, как и я, первой хватаешь вожжи и отбиваешься, если кто-то хочет отнять их у тебя. И всюду суешь свой нос.

Невилл еще раз широко улыбнулся, прежде чем мускулы его лица расслабились, и, взяв уздечку Шивы, неторопливо побрел к дому.

Следующие несколько дней Хелена была свидетельницей многочасовых тренировок, которые устраивали ее брату Ян и Мохан Тайид. С утра и до позднего вечера отрабатывали они с Джейсоном разные виды захватов, нападений и уходов. Поначалу мальчик краснел от ярости, бросаясь в очередную учебную схватку, и слепо молотил своих противников. Именно эта злоба, вызванная, вероятно, воспоминаниями о недавних унижениях, придавала ему силы на первых порах. Однако со временем поведение Джейсона изменилось. Его движения стали спокойными и целенаправленными. Он научился расслаблять мускулы после каждого удара, рассчитывать силы, применяя тот или иной прием, и ловко освобождался, когда соперник брал его в тиски. Как-то раз Хелена вместе с Викрамом и несколькими девушками наблюдала с веранды такой урок, вылившийся в захватывающее зрелище. Кончилось тем, что все трое его участников повалились на газон, чем вызвали непритворный гнев Викрама.

Хелена любовалась отточенными приемами Яна и Мохана Тайида, хотя, очевидно, ни тот ни другой ни на секунду не забывали, что имеют дело с подростком. Каждое их движение было исполнено показательной элегантности и, как видно, отработано в многолетних тренировках. «Где они всему этому научились?» – спрашивала себя Хелена.

Разумеется, победа над двумя взрослыми мужчинами оказалась Джейсону не под силу. Тем не менее он успел отомстить своим противникам несколькими болезненными ударами по голени и тычками в бок. Но, главное, эта борьба придала ему мужества. Теперь Джейсон был готов вернуться в школу, разумеется, имея при себе записку от Яна Невилла, где тот извинялся перед ректором за своего подопечного и излагал не унизительную для него версию вынужденного прогула.

В день отъезда мальчик основательно подкрепился бутербродами и сэндвичами с чаем, потому что завтраки в пансионе Святого Павла оставляли желать много лучшего. Опоздавший к столу Мохан Тайид положил рядом с его тарелкой несколько склеенных бумажных пакетиков.

– Что это? – удивился Джейсон.

– Волшебный порошок, – хитро подмигнул индус. – Вызывает чесотку у тех, кто без присмотра оставляет в шкафах свои вещи.

22

Зеленоватые предутренние сумерки рассеивались под лучами рассветного солнца, уже золотившего заснеженные вершины Гималаев. В этот час по узким тропинкам на холмах потянулись длинные вереницы женщин. Они шли торопливо, но не без изящества, и благодаря разноцветным нарядам рубинового, кобальтового, шафранового, бирюзового оттенка походили на нанизанные на бечевку стеклянные бусины. Тихо звенели украшения, шелестела листва. Ладные, миниатюрные фигурки в сочетании с темными скуластыми лицами и раскосыми глазами выдавали в них уроженок гор. С каждого молодого побега женщины срывали верхнюю почку и расположенные под ней два листика и отправляли самую драгоценную часть урожая в висящие за спинами плетеные корзины.

Много часов предстояло им работать под палящим солнцем, дышать влажным воздухом, насыщенным тяжелыми испарениями бурой плодородной почвы. Но женщины не унывали: ветер далеко разносил их негромкие песни, мешая обрывки разговоров и смех с шелестом листвы.

Знающего здешние порядки удивило бы отсутствие на плантациях одетых в белое надсмотрщиков, которые, как церберы, наблюдали за сборщицами, поторапливали их или призывали к большей аккуратности, а потом сопровождали драгоценное содержимое их корзин на мануфактуры. Шикхара обходилась без надзирателей, и если это и сказывалось на ее прибыльности, то определенно положительно. Соседние плантаторы с подозрением смотрели на такое мягкосердечие ее владельца. И уж точно на сотни миль вокруг не было второго такого хозяйства, где бы сама мемсахиб в простой рубахе и штанах для верховой езды потчевала бы работниц мардой, палдой и мятным чаем, прежде чем отправить их на поля[10].

Грохот машин был слышен уже издалека, в самом же здании мануфактуры шум стоял адский. В полумраке огромные станки походили на железных монстров, между которыми день-деньской в жаре и духоте сновали люди. И если, согласно старой народной мудрости, «душа чая в руках сборщиц», работники мануфактуры наделяли драгоценное сырье разумом и сердцем. Здесь трудились только мужчины. В огромных сушильнях листья размягчали, тонким слоем расстилая на обтянутых джутом решетках, удаляли лишнюю влагу, после чего они становились настолько эластичными, что не ломались при скручивании.

По правилам, листья должны были выдерживаться в сушильне сутки, но Ян лично контролировал состояние чая и, не глядя на часы, определял, когда его следует отправить на скрутку.

Тяжелые станки трущимися друг о друга металлическими дисками истончали клеточные мембраны листьев, высвобождая ароматные эфирные масла, которыми были пропитаны и части машин, и воздух в помещении. Далее скрученные листья расстилали на огромных ситах и сортировали в зависимости от размера и степени поврежденности.

Поначалу у Хелены голова пухла от обилия новых слов, которыми обозначались разные сорта одного и того же урожая. Однако незаметно для себя самой она к ним привыкла и вскоре с первого взгляда на тоненький, как проволока, свернутый лист могла отличить «оранж пеко» от «цветочного оранж пеко».

– В чае Шикхары необыкновенно высокий процент «цветочного оранж пеко», – говорил Мохан Тайид, в первый раз показывая ей мануфактуру. – Это значит, кончики листьев имеют золотисто-коричневый цвет. Такой чай встречается сравнительно редко и ценится особенно высоко.

Мохан Тайид провел ее в продолговатую комнатку с маленькими окошками и таким тяжелым от чайных ароматов воздухом, что Хелена стала задыхаться. Здесь стояла тишина, и индус понизил голос почти до шепота, показывая на прямоугольный ковер с расстеленными по нему чайными листьями разных оттенков, от зеленого до темно-коричневого.

– В этой комнате происходит главное таинство – ферментация, – пояснил он. – Поэтому здесь нужно поддерживать постоянную температуру и влажность не меньше девяноста процентов. Если температура будет слишком высока, листья сгорят, если она упадет ниже нормы, процесс остановится. Что именно происходит внутри клеточных мембран, неизвестно. В этой комнате чай выдерживают от одного до трех часов, и главный талант плантатора состоит в том, чтобы определить, когда листья отферментируются достаточно. Многие работники, всю жизнь отдавшие таким вот мануфактурам, утверждают, что Ян чувстствует это как никто другой. Будто у него это в крови.

Не менее ответственным являлся и процесс заключительной сушки. Она производилась в специальных камерах, продуваемых горячим воздухом. Недосушенный чай грозит заплесневеть, пересушенный – потерять свой неповторимый аромат. В результате из двадцати тысяч молодых побегов, от каждого из которых бралась почка и два верхних листика, получался один килограмм самого дорогого в мире чая – дарджилинг первого урожая.

Эти наполненные суетой дни Хелена трудилась от восхода и до позднего вечера – в поле, на мануфактуре, дома. Время было дорого, промедление грозило потерей качества чая. Смертельно уставшая, Хелена всего лишь на несколько часов проваливалась в тяжелый сон, чтобы с рассветом снова приняться за дела. Помимо еды для рабочих на ней лежала забота о больных и постадавших на производстве. Незначительные ранения и недуги она лечила сама, в более серьезных случаях обращалась к врачам. Кроме того, работы по дому у нее не убавилось.

Джейсона, похоже, не особенно беспокоило, что у сестры нет на него времени. Почти все его одноклассники в это время были предоставлены сами себе. Некоторые даже забрасывали учебу, кто на неделю, кто на две, потому что дома рабочие руки были на вес золота. В школе на это смотрели сквозь пальцы, пока не особенно страдала успеваемость. Все время, свободное от книг и ставших редкими прогулок верхом, Джейсон помогал на мануфактуре: упаковывал чай и носил коробки.

О пакетиках Мохана Тайида он вспоминал часто и с удовольствем, в лицах разыгрывая сцену, в которой два маленьких садиста Хью и Фрэнк, как черти, носились по общей спальне после того, как Джейсон обсыпал их пижамы «волшебным порошком». Его тренировки тоже не прошли даром. Своего главного мучителя Хью Джейсон поверг наземь точным ударом в солнечное сплетение. Полученным за это выговором он гордился как заслуженной наградой.

Все эти подвиги снискали ему признание в среде учеников, особенно тех, кто так же страдал от домогательств. Постепенно вокруг Джейсона сложилась компания мальчиков, которых он втайне обучал освоенным приемам, чтобы при случае те могли защитить себя от Хью и его компании. После нескольких дней открытого противостояния между обеими группировками установилось нечто вроде перемирия, иногда нарушаемого незначительными стычками. Исключая матчи регби, превратившиеся в это время в настоящие побоища.

С двумя или тремя ребятами Джейсон даже подружился. Самым близким его приятелем стал Фредди Бизли. Будучи сыном преподавателя школы Святого Павла, этот мальчик подвергался особенно коварным издевательствам, потому что вступать в открытый конфликт с учительским сыном не решался даже Хью Джексон. И, поскольку Фредди надоело проводить выходные на территории школы, где он, полусирота, проживал вместе с отцом в маленьком домике, новый приятель Джейсона стал частым гостем в Шикхаре. Он не только принимал участие в совместных чаепитиях, но и помогал на мануфактуре и сопровождал Джейсона в конных прогулках.

Как бы тяжело ни приходилось Хелене, новая жизнь ей нравилась. Она стала находить удовольствие и в организации работы по дому, в прачечных, в саду, на мануфактуре, и в беседах с веселыми сборщицами чая, научившими ее местным горным диалектам, и в решении многочисленных повседневных проблем, которым конца не было, и даже в жалобах служанок на цены и мышей в кладовой. Поначалу ее пугало такое количество дел, которые надо было разрешить за день, кроме того, многое казалось ей чужим и непонятным. Однако, обладая острым умом и наблюдательностью и будучи от природы любопытной, Хелена узнавала новое и, постепенно свыкаясь со своими обязанностями, обретала все большую уверенность в себе. Этому в немалой степени способствовало участие и дружелюбие окружающих.

Яна она видела лишь мельком, но эти мимолетные встречи ее радовали. Несмотря на обилие работы, он оставался собранным и спокойным и все так же приветливо и без высокомерия разговаривал со сборщицами чая и батраками. Хелена видела, каким теплом светились их глаза, когда они беседовали с хузуром. А когда Ян мимоходом целовал ее в щеку или шептал слова благодарности, Хелена вспыхивала от невиданного счастья. Ей казалось, что лишь теперь она по-настоящему стала частью его жизни и обрела в ней свое место. И только в часы недолгого отдыха ее порой одолевали сомнения: как долго все это еще будет продолжаться? И что потом?

23

Солнце успевало накалить мостовую еще до полудня, и все же климат в Дарджилинге был несравнимо приятнее, чем в дельте Ганга. В конце мая погода здесь напоминала раннее европейское лето.

Иное дело – в Калькутте и прилегающих к ней равнинах, где душный и влажный воздух затруднял дыхание и при малейшем движении по телу текли струйки пота. Поэтому, кто мог себе позволить, спасался от жары в горах, и на Молле в это время яблоку негде было упасть от приезжих. Болтливые леди в застегнутых наглухо платьях щеголяли пестротой легких тканей и кокетливыми шляпками. Мальчуганы в матросских костюмчиках катали серсо, а их сестры и кузины прогуливались в пышных кукольных нарядах, сопровождаемые чопорными английскими боннами или, что чаще, индийскими айями в пестрых сари. Мелькали яркие мундиры военных и добротные костюмы гражданских чиновников, то и дело прикладывавших руку к котелку или соломенной шляпе, поскольку знакомые на кишащих народом улицах попадались часто.

Насколько терпеливо дожидался Ричард Картер своего отъезда, настолько торопил он события по мере приближения к Дарджилингу. Каждая миля, преодоленная верхом или по железной дороге, казалась ему бесконечно долгой. Ему не было дела до мелькавших за окном экзотических пейзажей, он считал дни, часы и станции, отделявшие его от желанной цели. Время было дорого: еще в пути он получил известие о том, что Ян Невилл отправился в Калькутту, чтобы лично проконтролировать погрузку чая в гавани. Наспех приняв ванну и побрившись, Картер надел чистый костюм для верховой езды и вскочил на заранее арендованную по телеграфу лошадь.

Отходившие от Молла узкие улочки петляли по холмам. Под развесистыми кронами деревьев и в зарослях бамбука прятались крытые гонтовой крышей дома с маленькими окошками и резными балюстрадами. На клумбах алели фуксии, вьющиеся растения источали вязкий, медовый запах. Покинув город, Картер направил коня по узкой тропинке между поросшими лесом холмами и далее через опустевшие после сбора урожая плантации в сторону искрящихся снежных гор.

Достигнув вершины последнего холма, Картер остановил каурого жеребца, дождался, пока уляжется облако пыли, и огляделся. Вокруг него на многие мили простирались чайные поля, лишь кое-где прерываемые группами сосен, зарослями кустарников или лужайками с дикорастущими цветами. В долине стоял двухэтажный дом, окруженный переходящим в парк огромным садом. Рядом с ним виднелись могучие дубы и каштаны, бросались в глаза яркие пятна цветочных клумб. Особняк казался еще больше благодаря веранде с колоннами и балкону с резными перилами вдоль всего второго этажа. С такого расстояния Ричард Картер еще не мог разглядеть надписи на въездных воротах, однако сомнений в том, что он достиг своей цели, у него не оставалось. Он глубоко вздохнул, дал жеребцу шпоры и поскакал вниз.

Она долго не замечала его присутствия, поэтому у него было достаточно времени как следует разглядеть ее. Он шел за ней буквально след в след, от веранды через лужайку, овеваемую запахами жасмина и рододендрона. В сапогах и узких штанах для верховой езды она склонилась над еще не успевшим разрастись, но уже цветущим розовым кустом и срезала несколько веточек. Ветер трепал рукава ее свободной рубахи. Рядом с ней был багбан – садовник, с которым она о чем-то весело болтала.

За полгода она сильно переменилась и, похоже, не только внешне. По-прежнему стройная, она не выглядела такой худой, как тогда, на балу. Тонкая материя не скрывала округлившихся форм ее тела, кожа заметно загорела, а пышные непослушные волосы были перевязаны скромной лентой.

Она казалась спокойнее, увереннее, чем тогда, и это не могло не радовать Ричарда. В то же время его печалила мысль о том, что он совершил ошибку, погнавшись за химерой. Хелена выпрямилась, откидывая назад потные на висках волосы, и в этот момент увидела его.

Некоторое время она морщила лоб, словно пыталась что-то вспомнить, а потом лицо ее разгладилось, и в глазах заиграли радостные огоньки.

– Мистер Картер?

Она направилась к нему через лужайку, широко шагая и снимая на ходу огромные садовнические перчатки, и протянула правую руку.

– Рад вас видеть, миссис Невилл, – с несколько иронической церемонностью ответил Картер и приложился губами к костяшкам ее пальцев.

Она заметно смутилась, не то испуганная его внезапным появлением, не то стыдясь своего внешнего вида.

– Прошу прощения, но я никак не ждала…

– Это вы должны меня извинить, – перебил ее Ричард. – Я не велел вашей служанке докладывать обо мне, хотел сделать вам сюрприз. Мы, американцы, славимся своими плохими манерами.

Они оба рассмеялись.

– Я этого не заметила, – возразила Хелена. – Наверное, потому что и мое воспитание оставляет желать много лучшего. Если позволите…

Она пристыженно прикусила кончик воротника рубахи и на мгновение снова стала той беззащитной, застенчивой девочкой, чей образ Ричард все это время хранил в памяти.

Он сделал отклоняющий жест.

– Не стоит стараться ради меня. По мне, так вы просто великолепны.

На последних словах Хелена, уже направлявшаяся в сторону веранды, оглянулась и пристально посмотрела ему в глаза. Потом ее лицо снова вспыхнуло, и она в смущении отвела взгляд, закладывая за ухо выбившуюся из прически прядь волос.

– Хорошо, – кивнула Хелена.

И тут же велела служанке накрывать на веранде стол.

Спустя некоторое время Ричард уже прихлебывал терпковатый, бордящий чай.

– Я не эксперт, но, по-моему, превосходно, – заметил он, отставляя чашку.

Хелена просияла.

– Это наш, первого урожая.

Ричард опустил глаза. Неожиданно в памяти всплыла мрачная фигура Яна Невилла, владельца этого особняка, этих плантаций и… Хелены.

– Что привело вас в Дарджилинг, мистер Картер? – Звонкий голос Хелены вывел его из размышлений. Подняв глаза, Картер увидел, что она улыбается, одновременно радостно и смущенно. – Я предупреждала вас, что мои манеры оставляют желать лучшего, – добавила она и шутливо покачала головой, словно возмущенная своей невоспитанностью.

Ричард тепло улыбнулся.

– Ну… – Ему хотелось сказать, что здесь он только ради нее, что последние несколько месяцев он ни на минуту не мог забыть ее лица. Но вместо этого Ричард прокашлялся и ответил: – У меня здесь дела. Кроме того, я надеюсь, что вы не откажете мне в небольшой прогулке по окрестностям.

Некоторое время Хелена так внимательно разглядывала его, что Картер виновато опустил глаза. Он чувствовал, что она ему не верит.

– С большим удовольствием, – к своему удивлению, услышал он.

Поздно вечером, когда все улеглись спать и дом погрузился в тишину, Хелена заперлась в своем кабинете и, разложив на столе счета и квитанции, раскрыла большую расходную книгу в кожаном переплете. Когда на каминной полке пробили часы, Хелена вздрогнула, словно от испуга. Час ночи!

Настроение было нерабочее. Некоторое время Хелена с недоумением смотрела на пустые страницы, а потом отложила перьевую ручку, чернила в которой уже успели высохнуть, и откинулась на спинку кресла. Кожаная обивка приятно скрипнула. Хелена уставилась в пустоту.

Свет ночной лампы не достигал и края столешницы, однако Хелене казалось, что обстановку комнаты она видит во всех деталях: большой глобус на деревянной подставке, тигровую шкуру на мраморной каминной полке, бронзовую статую Шивы, топчущего ногами творение, и низенький шкафчик с резными дверцами, в котором Ян держал бухгалтерские книги.

С тех пор как весь урожай был упакован и Ян с Моханом, вскочив на лошадей, покинули Шикхару, чтобы лично проконтролировать доставку товара в Силигур, а оттуда – по железной дороге в Калькутту, у Хелены появилось много свободного времени. Более чем достаточно, чтобы начали одолевать тревожные мысли.

Хелена скучала по Яну. Пока он был в Шикхаре, она чувствовала его присутствие, даже если они не виделись целыми днями. Теперь же, когда между ними лежали многие мили, она с каждым днем все острее ощущала свое одиночество и все больше мучилась вопросами, которые в конечном итоге сводились к одному: кто Ян на самом деле?

Он рассказывал ей, что родился в западной части Гималаев, откуда примерно в том возрасте, что Джейсон сейчас, был вынужден бежать вместе с семьей. Но почему? Что произошло и что это за семья? Были ли у его родителей другие дети? Как получилось, что он единственный пережил этот побег? Чем занимались его отец и мать? Что связывает его с Сурья-Махалом, где он провел без малого десять лет своей жизни? Наконец, как он появился в Дарджилинге? Если его родители жили скромно, откуда тогда взялись капиталы на покупку земли для плантаций, не говоря уже обо всем остальном? Чем больше размышляла Хелена, тем более загадочной представлялась ей личность мужа. Навести справки у прислуги она не решалась: что подумают о ней люди, узнав, что она вышла за человека, понятия не имея о том, кто он таков? Расспрашивать же самого Невилла боялась. Когда однажды, накануне отъезда в Шикхару, она попросила Мохана рассказать ей о семье Яна, лицо индуса омрачилось не то от гнева, не то от скорби.

– Не сейчас, будьте терпеливы, – пробурчал он, отворачиваясь к камину.

Хелена поняла, что настаивать бесполезно. Отказ всегда услужливого наставника удивил и расстроил ее.

Раджив-Хамелеон – так называли его в детстве. Хелена подумала, что в окружении Невилла наверняка есть люди, знающие о нем все. И никто из них ничего ей не рассказывает. Почему? Как будто существовала тайна, разглашения которой Невилл страшно боялся. Он не доверял даже ей, собственной жене!

Последнее казалось Хелене особенно обидным. Может, именно поэтому она так легко согласилась на предложение Картера прогуляться по окрестностям Дарджилинга. Неожиданный визит американца окончательно поверг ее в смятение. Что ему понадобилось в Шикхаре? То, что за чаем он солгал, Хелена поняла по тону его голоса. Мысль же о том, что он здесь ради нее, пугала настолько, что Хелена боялась ее.

Хелена в задумчивости постучала по подлокотнику кресла. Потом ее рука будто сама собой скользнула вниз и нащупала резную ручку выдвижного ящика. Внутри оказались бумаги, и среди них – толстая кожаная папка с письмами Невилла. Похоже, здесь хранилась корреспонденция, касающаяся чая и чайной торговли. Хелена положила ее на место и занялась следующим ящиком. Так она осмотрела весь письменный стол, простукивая стенки в поисках потайных отделений и ощупывая предметы, которые не могла разглядеть как следует в тусклом свете лампы. Лишь задвинув последний ящик, она почувствовала стыд. Что она здесь ищет? Разумеется, Ян не такой простак, чтобы хранить свои секреты в доступном ей месте.

Хелену мучила совесть, но любопытство оказалось сильнее. Осторожно, словно боясь кого-то разбудить, она подняла лампу и оглядела комнату. Потом прошла вдоль стен. В поисках потайного сейфа заглянула под каждую картину со сценой из индийской истории, под полотно с видом горы Канченджанга. Войдя в азарт, Хелена чуть не забыла об осторожности и готова была громко выругаться и топнуть ногой. Должен же быть хоть какой-нибудь след, намек!

Хелена решительно зашагала по слабо освещенной лестнице, однако перед дверью спальни Яна ее снова стали одолевать сомнения. В конец концов любопытство пересилило: Хелена нажала ручку и переступила порог.

Справа чернел комод, на который Хелена, добавив огня, поставила лампу. Здесь начиналась запретная территория. Сколько раз она проходила мимо этой комнаты, пытаясь заглянуть в нее через приоткрытую дверь! Хелена чувствовала себя взломщиком, вором, вторгшимся в чужие владения. Широкая кровать с белым покрывалом без узоров, панели и мебель из темного лакированного дерева – все то же, что и у нее, но проще, скромнее. «Если он здесь с Шушилой…» – Она прогнала эту мысль, недодумав, и занялась комодом. В выдвижных ящиках под зеркалом не обнаружилось ничего интересного: бритвенный прибор, коробка с запонками и галстучными булавками, расческа, носовой платок с вышитым вензелем. Ничего лишнего, и каждая вещь отмечена изысканной простотой. Присев на корточки перед правой дверцей шкафа, Хелена принялась перебирать куски дорогого мыла и аккуратно сложенные платки. Услышав за спиной шорох, Хелена вздрогнула и с недоумением взглянула на стоявшую за спиной Шушилу, которая, похоже, была напугана не меньше.

– Мемсахиб, – начала наконец Шушила, поправляя на груди зеленый шелковый халат, – я услышала, что здесь кто-то есть, и решила посмотреть.

– Я… я… – Так и не сумев придумать подходящего оправдания, Хелена опустила голову.

По лицу Шушилы скользнула понимающая улыбка.

– Я знаю, что вы ищете, мемсахиб, – сказала она. – Но вы ничего не найдете. Хузур – человек с прошлым, это понимают все в этом доме, даже если не имеют ни малейшего представления о большем. Однако свое прошлое он носит в себе, в своем сердце. Его можно прочитать только у хузура в глазах.

– Но почему он никогда мне о нем не рассказывает? – спросила Хелена, как будто обращаясь больше к самой себе и не замечая, что говорит на хиндустани.

– Потому что хочет оградить вас от него, – ответила Шушила.

– Я этому не верю. – Хелена встала, отбрасывая назад выбившуюся прядь. – От чего именно он хочет меня оградить?

Несколько мгновений молодая индианка молчала, будто взвешивала в уме слова, а потом ответила:

– Я думаю, хузур носит в себе очень опасную тайну.

– Ерунда! – Хелена задыхалась от ревности. Эта индианка знала ее мужа лучше, чем она сама!

– Разве вам никогда не бывает страшно, когда вы на него смотрите? – мягко перебила ее Шушила.

Хелена опустила глаза, потому что здесь возразить было нечего. Некоторое время она еще боролась с собственной гордостью, а потом тихо спросила:

– И что же мне делать?

– Вы сильная, мемсахиб, и умеете за себя постоять. Только смотрите, как бы он не утянул вас за собой в пропасть. – Шушила присела в книксене. – Спокойной ночи, мемсахиб.

Несколько минут Хелена стояла как громом пораженая. А когда пришла в себя, направилась обратно в свою комнату, в глубине души надеясь, что до утра осталось немного.

24

Никто не удивился, когда рано утром мемсахиб одна отправилась прогуляться верхом. Она была рада, что ни конюхи, ни девушки-служанки не задавали лишних вопросов. Уже запрыгнув в седло Шакти, Хелена бросила через плечо, чтобы ее не ждали к ланчу, и поскакала прочь, словно больше всего на свете ей хотелось покинуть этот дом навсегда.

Ричард уже ждал ее в условленном месте, у южной границы города. При всей своей смелости Хелена не решилась появиться на улицах Дарджилинга в компании незнакомого мужчины. Картер восседал на мощном гнедом жеребце с белым пятном на лбу. Завидев Хелену, он широко улыбнулся.

Они проехали в южном направлении еще несколько миль. Дорога шла в гору, высокая трава хлестала лошадей по бокам. В прыгающих по камням ручьях играли солнечные зайчики. При приближении всадников из зарослей взлетали крикливые серо-бурые птицы и, пролетев несколько метров, снова садились на землю. Между скалами и горными склонами расстилались темно-зеленые чайные поля, обрамленные хвойными рощами. Сейчас они были безлюдны. Новый сезон работ начнется лишь после муссонных дождей. Хелена и Картер почти не разговаривали, даже когда могли ехать рядом. Наконец они достигли самой высокой точки южной оконечности Дарджилинга, Тигрового холма, и остановились.

Город внизу представлял собой скопление домиков из темной древесины и оштукатуренного камня, парки и садики между ними походили на зеленые прослойки мха. Вдали во весь горизонт тянулась карстовая стена Гималаев с темно-синими и коричневыми склонами. Хелена показала на вершину, едва заметную за плотной завесой облаков.

– Там Канченджанга. Согласно индуистской легенде, это и есть священная гора Кайлаш – рай Шивы.

– Здесь, кажется, каждый камень отмечен богами, – пробормотал Картер, задумчиво хмуря густые брови. – Культура Индии хранит следы великого множества народов и цивилизаций… Это я где-то читал, – улыбнулся он, поймав удивленный взгляд Хелены.

– А Америки?

Ричард покачал головой.

– Америка – молодая страна, и по большей части земля ее не освоена. Наши города не имеют истории, но скорость, с которой они растут, впечатляет. Мы не помним своего прошлого и не замечаем настоящего. А для тех, кто смотрит в будущее и умеет двигаться только вперед, нет ничего невозможного.

И он принялся рассказывать о Нью-Йорке, «самом большом и удивительном городе страны», как было написано в одном путеводителе, с почти двухмиллионным населением. Об огромном Центральном парке с искусственным озером – излюбленном месте воскресных прогулок. Об открытой пять лет назад elevated railway – первой надземной железнодорожной линии внутри города и поездах, ходивших на уровне второго этажа. О Бруклинском мосте – чуде архитектуры, соединяющем Бруклин и Манхэттен – два городских района по разные стороны Ист-Ривер. Его столбы в семь раз выше четырехэтажных домов того же Манхэттена, а сам мост, подвешенный в этом году на стальных тросах, имеет длину около полумили. Лицо Картера приняло мечтательное выражение, когда он вспомнил Бродвей – центр коммерческой жизни города и универмаг «Мэйси» – роскошное строение из чугуна, где под одной крышей можно купить все мыслимые вещи.

Ричард рассказал и о Сан-Франциско – городе с меньшей площадью и столь же большими амбициями. О холмах Калифорнии, ее бескрайних пляжах, виноградниках и фруктовых садах. О мустангах, бизонах и дикой красоте прерий. О безлюдных равнинах в глубине страны, которые будут заселены не раньше, чем железнодорожные линии свяжут западное и восточное побережья.

Потом Картер незаметно для себя перешел к Австралии – сухому континенту с красной почвой, откуда он импортировал драгоценные камни. Рассказал о Париже – стильном, современном городе с множеством кафе, баров, театров и ночных клубов. Он вспомнил сталелитейный завод в Филадельфии, где работал, пока не подался на западное побережье попытать счастья в добыче железных руд. Там он разбогател настолько, что смог открыть свое дело. А потом, уже после Гражданской войны, взял ссуду и организовал свою первую фабрику на восточном побережье. Оттуда и начала разрастаться его «империя», постепенно захватывая новые территории и осваивая новые области промышленности.

Так, день за днем, в конных прогулках по холмам и пеших по лугам и рощам и в недолгие часы отдыха под палящим солнцем, открывал Хелене свой мир Ричард Картер. Она слушала и удивлялась, представляя себе людей, дома, города и ландшафты, совершенно не похожие на те, что она видела до сих пор. Она долго не решалась рассказать Ричарду о себе: где она родилась и выросла, где бывала, что видела. Ее жизнь показалась ей вдруг такой незначительной и ничтожной. Но Ричард настаивал, он задавал вопросы и слушал очень внимательно.

– Где вы научились так управляться с лошадью? – спросил он, когда они поднимались на холм, усталые после длительной скачки по цветущим лугам.

Хелена привязала Шакти к корявому дереву, с ветки которого на извивающемся безлиственном стебельке свешивалась розовая орхидея.

– Сначала я ездила на осле. – Хелена засмеялась, встретив удивленный взгляд Ричарда. – Отец посадил меня на осла, когда я была совсем маленькой. В Греции это, пожалуй, главное ездовое и вьючное животное. Я сидела на осле, который как ни в чем не бывало трусил по мостовой, а отец поддерживал меня за руку. Наверное, это и есть мое первое детское воспоминание.

– И вы не боялись?

Ричард снял пиджак и перебросил его через плечо. Хелена покачала головой.

– Нет, ведь пока рядом шел отец, со мной ничего не могло случиться.

Ричард молчал и внимательно разглядывал свои сапоги.

– Завидное у вас было детство, – задумчиво произнес он. – Столько солнца, свободы, радости!

Хелена сорвала в траве несколько ярких цветов и теперь задумчиво крутила их между пальцами.

– Это так, – вздохнула она, глядя в подернутое облаками небо. – Только уж очень быстро все кончилось.

Она подумала, что и нынешнее счастливое время скоро уйдет так же безвозвратно. Со дня на день ждали возвращения Невилла. Ричард не говорил об этом, но она чувствовала, что и его тревожат те же самые мысли. Хелена не могла взять в толк, что преступного в ее встречах с Картером? Она сама вырвала у судьбы эти счастливые, беззаботные часы, и они принадлежали только ей. Ей казалось невыносимым лишиться этой свободы, к которой она так быстро привыкла.

– Детство всегда кончается быстро, – шепотом добавил Ричард. – Времени счастливого неведения приходит неожиданный конец, словно кто-то пробуждает тебя ото сна, который ты считал явью. – Он вздохнул. – И это чудовищная жестокость.

Хелена отвернулась. Она не хотела, чтобы Картер видел, как она плачет.

– Иногда мне кажется, что всю жизнь я только и делаю, что расплачиваюсь за преступления своих родителей, – сказала она. – Против морали, общества… – Она горько рассмеялась. – Наверное, это и есть первородный грех.

– Вы не должны так думать, – поучительно заметил Картер, но Хелена перебила его.

– Тем не менее это так! – Она больше не скрывала слез. – Мне никогда не предоставлялось выбора!

Она резко отвернулась, злая на себя, на свою слабость и беспомощность. Ричард бросил пиджак на траву и решительно взял ее за руку.

– Теперь он у тебя есть. Иди ко мне.

Хелена не на шутку испугалась такого поворота событий, между тем как Картер, не отпуская руки, пальцем вытирал ей щеки. Его угловатое лицо было совсем близко, голубые глаза смотрели с нежностью, а широкая грудь, к которой приникла Хелена, обещала надежную защиту от любых невзгод и опасностей.

– Ты не должна оставаться с ним. В мире есть много такого, что бы мне хотелось тебе показать, пережить с тобой. – Он прижался губами к ее лицу. Теперь она не столько слышала его слова, сколько словно чувствовала их на своей коже. – Поедем со мной, Хелена, и все будет хорошо.

– Я… я не могу, – прошептала Хелена и тут же упала в объятия Ричарда, словно против своей воли потеряв способность сопротивляться.

– Ты можешь, – шептал он одними губами. – Никто не заставит тебя остаться здесь. Поедем в Америку, в Австралию – куда пожелаешь. Я не собираюсь ни к чему тебя принуждать. Я хочу одного: чтобы ты была счастлива. Ты не создана для страданий.

Это были те слова, которые ей всегда хотелось слышать от Яна и которые он ей так и не сказал.

Поцелуи Ричарда не имели ничего общего с опустошающей страстью Невилла. Они утешали, радовали, придавали сил. Хелене хотелось, чтобы эти мгновения длились вечно. А потом Ричард еще раз прижал ее к себе и громко рассмеялся.

– Мне хотелось забрать тебя уже с того бала! – Он обхватил руками ее щеки и запрокинул лицо, пристально заглядывая в глаза. – Но не надо спешить. Я остаюсь в Дарджилинге и буду здесь, сколько тебе потребуется. Я умею ждать, Хелена.

– Хузур ждет вас в своей комнате, мемсахиб.

– Спасибо, Шукрийя, скажи, я сейчас приду.

Хелена сидела за туалетным столиком и с любопытством разглядывала свое отражение. Из зеркала на нее смотрело чужое женское лицо. Его черты были Хелене знакомы, однако в больших бирюзово-синих глазах, казавшихся темными в тусклом свете лампы, горел новый, непривычный огонек.

Ян и Мохан Тайид прибыли из Калькутты сегодня после обеда, о чем немедленно возвестил поднявшийся в доме переполох, и с тех самых пор встреча, которой Хелена так боялась последние две недели, стала неизбежной. Велев служанке приготовить жареного ягненка и «масала бата», что с ее стороны было скорее уступкой нечистой совести, Хелена осталась в своей комнате ждать вечера. Снова и снова бросалась ей в глаза картонная коробка на табурете у окна. В ней лежал завернутый в шелковую бумагу жилет, прибывший от миссис Ванг в отсутствие Яна. Хелену он больше не радовал. Ни струящаяся насыщенно-зеленая ткань, ни узор «турецкий огурец» не вызывали в ней больше восторга. Напротив, с некоторых пор этот подарок Яну стал ей неприятен, поскольку оказался связан с событиями, которые она старалась как можно скорее забыть.

Совершила ли она что-нибудь постыдное? Хелена не знала. Иногда ей казалось, что за прошедшую неделю она перестала понимать разницу между правильным и неправильным, честным и бесчестным. Только вчера она простилась с Ричардом на перекрестке. Поцеловав Хелену, он взял с нее слово, что она сообщит ему в отель, как только он будет ей нужен. А потом они разъехались: Ричард повернул направо, в сторону долины и Дарджилинга, а она – налево, к плантациям и Шикхаре. И теперь больше всего на свете Хелена боялась взглянуть Яну в глаза. И не поцелуи Ричарда тревожили ее совесть, а появившаяся у нее с некоторых пор новая жизнь, жизнь без Яна.

Хелена устала. От бесконечных переездов, потрясений, противоречивых чувств. Сейчас она ничего не хотела так, как покоя, который могла обрести только с Ричардом, таким открытым, понятным и столь непохожим на Яна.

Хватит ли у нее сил оставить Невилла и Индию, чтобы еще раз начать все с чистого листа, в другой стране и с другим мужчиной? О том, что будет в этом случае с Джейсоном, она просто старалась не думать. Имеет ли она право вырывать его из ставшей привычной обстановки, чтобы в очередной раз тащить за собой на край света? Хелена не знала. Она оказалась перед выбором и страшилась сделать следующий шаг.

Однако надо было идти. Хелена прикрутила лампу и взглянула в окно. Что-то несколько раз полыхнуло в ночном небе, словно отблеск отдаленной молнии, на мгновение высветив скопление облаков у горизонта – первое предвестие надвигающегося с юга сезона дождей. В это время дни становились особенно душными, а ночи – не такими прохладными. Хелена с трудом преодолела метры, отделяющие ее спальню от комнаты Яна. Ноги будто налились свинцом.

Невилл неподвижно сидел у камина, положив ноги в начищенных до блеска сапогах на табурет, и смотрел в огонь. Хелена остановилась в дверях, словно не зная, что делать дальше.

– Добрый вечер, Ян, – наконец выдавила она из себя. – Как прошла поездка? – Она запнулась, услышав, как фальшиво это прозвучало.

– Благодарю, все в порядке, – ответил Ян с холодной язвительностью, от которой у Хелены по спине пробежали мурашки.

Это было то, чего она так боялась все это время: этих резких перемен настроения, бросавших ее то в холод, то в жар, к которым она никак не могла привыкнуть. У Хелены все замерло внутри, не то от страха, не то от недоброго предчувствия.

– Я слышал, ты без меня не скучала. – Он зажег сигарету. – Уж не наставила ли ты мне рога на глазах у всей округи?

Эти слова были подобны удару кнута.

– Я не сделала ничего плохого, – пролепетала Хелена.

И тут же поняла, как беспомощна ее попытка оправдаться. Должно быть, у самой неопытной девочки-служанки хватило ума понять, что появление в доме чужого белого мужчины и частые отлучки мемсахиб как-то связаны между собой.

Ян вскочил, бросив недокуренную сигарету в камин, и рывком схватил испуганную супругу за плечи.

– Ян! – только и вырвалось у нее.

– Если тебе вздумалось творить непотребство, – он выплевывал слова сквозь зубы, все сильнее стискивая ее в объятиях, – делай это не в моем доме, не на моей земле и не на глазах у моих людей, по крайней мере…

Хелена сжалась в комок, ожидая удара, которого, однако, не последовало. Глаза ее наполнились слезами. Невилл смотрел на нее, не ослабляя хватки, и под его помутившимся взглядом в душе Хелены начал подниматься страх, какого она не испытывала никогда в жизни.

– Оставь меня, – прошептала она, пытаясь высвободиться из его объятий.

Но Невилл еще крепче прижал ее к себе, так, что Хелена стала задыхаться, а потом поцеловал с такой нежностью, что по ее телу пробежала приятная теплая волна, подавившая уже готовый сорватся с губ крик ужаса. В отчаянии, будто в последний раз, Невилл обнимал, мял, трогал руками ее тело, то причиняя Хелене боль, то будя в ней невиданную до сих пор страсть. Хелена стояла ошеломленная, не в силах противостоять захлестнувшей ее с головой волне вожделения, ненависти и страха.

– Ты моя, моя, моя… – шептал Невилл, словно выжигая эти слова на ее губах, щеках, шее, груди. Хрустнул тонкий шелк сари, и Хелена почувствовала, как запылало ее лицо. На мгновение она словно провалилась в забытье, и только губы сами собой продолжали шептать: «Ты мой, мой, мой…», как будто Хелена всхлипывала.

– Нет! – Она не поняла, как вырвалось у нее это слово. – Нет, никогда!

Вся ее страсть вмиг обратилась в гнев, и Хелена оттолкнула Невилла с такой силой, что упала на пол, судорожно комкая на груди остатки сари. В следующее мгновение она поднялась и рывком открыла дверь.

– Куда ты? – рявкнул за спиной Невилл.

– Мне все равно, – услышала она собственный голос, доносившийся будто откуда-то издалека. – Главное – прочь отсюда!

Хелена решительно зашагала по коридору. Несмотря на пережитый ужас, какая-то часть ее сознания оставалась пугающе спокойной. Уверенно, как будто ее бегство было заранее продумано до мелочей, Хелена отвернула фитиль лампы, разбудила Ясмину и велела ей паковать вещи. Внезапно в дверях появился Мохан в белом костюме и красном тюрбане, невозмутимый и собранный, как будто всю ночь только и ждал этого момента.

Хелена посмотрела на него поверх набросанной на кровати горы тряпок. На мгновение она смутилась, представив себе, как должна сейчас выглядеть, растрепанная, заплаканная, в разорванном сари, однако уже в следующий момент это перестало ее заботить.

– Я уезжаю, – объяснила она, выуживая из вороха одежды платья попроще.

Мохан понимающе кивнул.

– Должно быть, у вас есть на это причины. – Он прошел в комнату и прикрыл за собой дверь. – И куда, позвольте спросить?

– В Дарджилинг, – ответила Хелена. – Найду себе там квартиру на первое время.

– А Джейсон?

Хелена замерла. Это был удар ниже пояса. Но она не обязана здесь оставаться, даже ради Джейсона.