Страсти Евы Пань Анна

Я не большой знаток живописи и дилетант в области искусства, скромничаю я, опуская глаза к шипящим пузырькам в бокале.  Если судить об аллегориях Уотса, то они настолько проникновенные и страстные, что своей динамикой и точной светопередачей увлекают меня в эпицентр происходящего действа. Когда я смотрю на задумку полиптиха, то вижу вечную борьбу между светом и тьмой внутри самого человека. Выбирая тот или иной путь, мы строим свою жизнь.

Драматичный взмах длинных ресниц Гавриила Германовича обращается в мою сторону, его проникновенный взгляд под стать расслоенному настроению полиптиха в одиночестве вечной мглы проглядывается слабый проблеск света.

Я полностью разделяю ваше мнение, охотно соглашается он.  На войне же мы будем биться до победного конца, пока в результате не смиримся с неизбежностью.

Нельзя сдаваться. Нельзя во всем полагаться на волю случая. Право выбора пересечения черты остается за нами. Мы решаем: творить добро или причинять зло.

«Во всем есть черта, за которую перейти опасно; ибо, раз переступив, воротиться назад невозможно», смотря мне прямо в глаза, возражает он цитатой из «Преступления и наказания» Достоевского.

Есть еще «искупление», «всепрощение» и «вознесение», неустанно доказываю я обратное своими словами, боясь разрушить созданную между нами идиллию, которая так неумолимо ускользает.  Для этого на полиптих помещена «Аллегория Надежды».

У вас тонкий вкус, поощрительно произносит Гавриил Германович, не выказывая внешних эмоций.  Я буду счастлив видеть вас у себя в родовом имении на севере Чехии. Вы сможете насладиться картинной галереей подобной тематики.

Спасибо за приглашение, мямлю я, рассеянно уставившись обратно на полиптих, чтобы унять дрожь в руках.  Я не представляла, что вы настолько любите живопись. Могу я узнать, вы только коллекционируете картины или пишете сами?

Пишу… иногда… для себя, с нежеланием признается он, как будто признание из него вытягивают клещами.  Уверяю вас, бездарная мазня, не более.

Вы чересчур самокритичны.

Вы даже не представляете, до какой степени, его губ касается слабая улыбка, взгляд остается серьезен.

«Ах, вы посмеиваетесь надо мной, доктор Гробовой!»

Представляю. Вы из тех мужчин, которые все берут по максимуму, в тон ему замечаю я.

В глазах Гавриила Германовича мелькает удивление, которое к моему ответу фактически не имеет отношения.

Абсолютная правда, я всегда и во всем сверху.

Ничем не брезгуете? Идете по головам?

На мой бестактный пассаж он и бровью не ведет:

Меры кнута и пряника.

Ух ты, какая жестокость, саркастично качаю я головой, и откуда у меня взялось столько бесстрашия?  Лично я за принцип диалога. Кнут и пряник применяют варвары для дрессировки животных.

Стрела попадает точно в цель. За считанные секунды между нами возникает пауза, отдаляющая нас друг от друга на недосягаемое расстояние. Гавриил Германович раздраженно щурится, в его видящих насквозь синих глазах сквозит ледяной блеск, от которого у меня сводит мышцы где-то глубоко в животе.

Быть может, моя дорогая, когда диалог заходит в тупик, острым взглядом он обводит мое лицо с тем же успехом, что движется скальпель по горлу, кнут отлично решает созданную проблему.

Слова походят на предостережение, которое разнится с безобидной полуулыбкой, внезапно возникшей на его устах. С ювелирной точностью вымерена грань черного и белого игра маньяка с жертвой перед расчленением.

«Никогда бы не легла под нож такого доктора-хирурга!»

Шестое чувство мне подсказывает, что вы бесчеловечны не только по отношению к себе.

Не более чем к самому себе, уверяю вас, моя дорогая.

Скажите, Гавриил Германович, вы приветствуете дрессировку?

Жесткая дисциплина двигатель успеха.

«Мир родил диктатора!»

Могу я узнать, род вашей деятельности? Вы доктор в области диктатуры?

Гавриил Германович изумленно изламывает свою изящную бровь и склоняет голову на бок, отчего концы его волос послушно скользят по острым скулам, точно по лезвию скальпеля.

Вашему дерзкому рту я бы преподал один весьма полезный урок диктатуры. Впредь будьте осторожны, госпожа Воронцова. Время от времени мы с вами будем видеться в ОМА.

От квантового скачка в нашем диалоге я распахиваю глаза и рот одновременно.

Не может быть…

Представьте себе, прибавляет он, пристально глядя на мои приоткрытые губы.

Король Коварства и Интриг Злой Рок сыграл со мной злую шутку!

Не думала, что вы преподаете.

Гавриил Германович полон внимания:

Чем же я плох?

Э-э… я не хотела вас обидеть, спешу я с извинением, от неловкости не зная, куда деть руки.  Я хочу сказать, что вы не то чтобы не достаточно умны для должности профессора, просто, по моим представлениям, вы выглядите моложе. Э-э… не так молодо, конечно, как мой школьный учитель биологии.

Воистину немолод и для вас, моя дорогая. Вам восемнадцать. Вы только окончили школу.

Для меня вы в самый раз… я судорожно сглатываю, как глупенькая рыбка, попавшись в ловко расставленные сети бывалого рыбака.  По статистике женщины взрослеют раньше мужчин. Разница в возрасте условность клипового мышления урезанного мировоззрения индивида, заклейменного стереотипами неразвитого общества. Таково мое мнение. На мой взгляд, вам от силы тридцать пять.

Быть может, вы заблуждаетесь, каверзно выдает он полувопрос-полуутверждение.

В его умных глазах действительно отражается мудрость человека на десятки лет старше. Игру воображения, конечно, никто не отменял, но я всерьез задумываюсь над уверенностью в том, за что недавно ратовала.

Э-э… интуиция мне подсказывает, что в Корпорации вы трудитесь на руководящей должности, технично избегаю я дальнейшего развития щекотливой темы.

Моя дорогая, проницательности вам не занимать, его искренность превосходит все возможные пределы.  Перед вами доктор биологических наук. Всю свою сознательную жизнь я занимаюсь вирусологией. На сегодня являюсь одним из акционеров Корпорации. Мой комплекс лабораторий Зона № 1 располагается в Подмосковье. Что до вас? Слышал, вы мечтаете стать хирургом.

«Медицина поистине есть самое благородное из всех искусств», скромно цитирую я Гиппократа.  Мои мозги не рассчитаны на научные открытия.

Наше общение прерывает звон бокалов в основном зале заводной цыганский ансамбль завершил выступление. Разделяя общество других гостей, мы перебираемся к бассейну для финальной части празднества. Гавриил Германович снова напускает на себя непреклонный отсутствующий вид, но, что самое поразительное, в своей отчужденности он умудряется выглядеть необычайно органичным.

Какая удивительная сегодня луна, зачарованно вглядываюсь я в багровые лунки кратеров на огненно-рыжем диске.  Я обожаю полнолуние. А вы?

Раз вы любите полнолуние, значит, оно в честь вашего дня, с видом знатока отвечает он. Небо чтит его.

Не знала, что мне оказана такая честь.

Скоро узнаете, уверяю вас, в его наступательной интонации заложена угроза или даже приговор, но точно не комплимент.

А, ясно, благодарственно киваю я, пальцами вцепляюсь в дужку очков.

«Доктор Гробовой, случайно, не клиент Финкельштейна моего мозгоправа?»

Не обижайтесь, моя дорогая, просто прекрасную половину человечества возбуждает всякая мистика, гадания там… гороскопы и прочая ерунда, возвращается он к тону утратившего вкус к жизни прожженного повесы.  У мужчин аналитический склад ума.

«Мы всегда стремимся к запретному и желаем недозволенного», подзадориваю я его и нарочно меняю тактику: Не возьмусь спорить с Овидием и говорить за всех ныне живущих женщин, но лично я реалист. Меня не возбуждают перечисленные вами пункты.

Какое-то время Гавриил Германович задумчиво изучает меня.

«Женщина человеческое существо, которое одевается, болтает и раздевается». Быть может, Вольтер ошибся. Вы удивили меня, моя дорогая.

На моем лице наверняка отражаются сложные мыслительные усилия я тщетно пытаюсь разобраться в замысловатом комплименте или что это было?.. Возвращает мне возможность мыслить здраво проплывающая мимо нас грудастая блонда, выражающая всем своим видом, как будто на лбу у нее бегущая строка: «Я даже болтать не буду, красавчик, а сразу сделаю все, что захочешь!»

Мне кажется, вы остаетесь солидарны с Вольтером?

Привычка вторая натура, твердо заверяет меня Гавриил Германович, со скучающим видом рассматривая дружно поднимающихся на сцену исполнителей новой музыкальной группы.

Позвольте вам напомнить насчет привычек. Дурная привычка может опорочить даже добродетель.

Добродетель… монотонно протягивает он, как будто слышит незнакомое ему слово.  Увы, меня не заботит добродетель.

Вы отвергаете добродетель?

Моя дорогая, должен сознаться, что я не имею привычки лгать. Мой ответ вас разочарует. Оставим тему.

Вы бежите впереди паровоза.

Гавриил Германович пронзает меня предупреждающим взглядом, но направлено его предупреждение скорее на что-то другое.

За эту нескончаемую дерзость вас стоит распять и высечь. Будьте благоразумны, госпожа Воронцова. Не искушайте меня более.

«Зверь!»

Я настаиваю на ответе.

Он досадливо цокает языком в лучших традициях деспотичного учителя, ему только указки не хватает.

Я не гонюсь за романтикой. Не в моих правилах заботиться о добродетели партнерш, которых я трахаю.

Демон гордости вселился в голову доктора Гробового. Голос разума свято умоляет меня не кусать больше, чем я смогу проглотить, но демоны-во-все-тяжкие затыкают оппоненту рот.

Что еще есть в ваших правилах, разрешите узнать?

Упрямо воззрившись на Гавриила Германовича в ожидании ответа, я с удвоенной силой впиваюсь ногтями в пораженную кожу ладони, взявшую на себя обязательство груши для битья.

Столь юному созданию слушать о моих правилах не стоит.

Ах вот как… широко приоткрываю я рот в обиде.  Я выросла, к вашему сведению, и настаиваю, чтобы вы перестали кормить меня загадками и поведали о ваших взрослых правилах.

Гавриил Германович не обделяет вниманием мой подвижный рот:

Моя радость, мне до невозможности хочется покормить вас из ложки, но не обсуждать мои правила. Ни к чему хорошему это не приведет.

Боитесь рискнуть?  бросаю я, словно вызов.

Гавриил Германович коварно улыбается, обнажая ряд ровных жемчужно-белых зубов. От его соблазнительной улыбки у меня перехватывает дыхание.

Вы играете с огнем, госпожа Воронцова.

Покорность не мой конек.

Быть может, у вас тоже есть правила?

Д-да… мой голос слегка дрожит, саму меня бросает в жар.  Это… заповедь.

Воистину занимательно, он смотрит на меня с неподдельной заинтересованностью.

Я набираю побольше воздуха в легкие и со всей уверенностью преподношу:

Современная девушка должна подчиняться власти секса, а не сексу власти.

Зрачки в глазах Гавриила Германовича расширяются. Он еще долго не моргая глядит на меня, но прочесть что-либо в глубокой синеве его глаз невозможно.

Признаться, госпожа Воронцова, ваша откровенность меня потрясла.

«Признаться, не одного вас!» корю я себя, дернуло же меня за язык.

А между тем потемневший взор Гавриила Германовича начинает беззастенчиво блуждать по моему телу, как будто перед ним представили долгожданное лакомство.

Воистину занятная заповедь, подчеркивает он хриплым сексуальным голосом и с гастрономическим аппетитом облизывается словно его губы запачканы любимым десертом.

Мое лицо заливается краской, возникает желание нырнуть в бассейн, который от нас всего в десяти шагах. До кучи мой рот округляется, поскольку взгляд приковывается к черным брюкам Гавриила Германовича ткань выразительно вздулась в причинном месте. Моментально меня атакует мысль, что все это галлюцинации, потому что в следующем действии он раздраженно закладывает руки в карманы брюк и тем самым разрушает неприличное видение.

«Воронцова, твоему столику больше не наливать!» назидательно грозит мне пальчиком глас трезвости. Помилуйте, с какой стати мне, заурядной девушке в очках без каких-либо внешних намеков на роковую манекенщицу, становиться источником мужского возбуждения?

Я обратил внимание, что ваш брат с нас глаз не спускает, выводит меня из раздумий грубоватый тембр Гавриила Германовича, он вновь оборачивается ко мне со своей маской неподступного благородства.  Полагаю, одно мое неверное движение и он пустит пулю мне в голову.

Э-э… Никита просто отказывается мириться с тем, что я стала взрослой.

Безотчетно ища глазами брата, я притягиваю к себе внимание Бобби, который расплывается в улыбке, способной обогнуть земной шар.

Уилсон ваш друг?  внезапно звучит грозный вопрос у меня над ухом и уже каким-то образом с приказом на ответ.

Уилсон, эхом повторяю я, боясь, что нас услышат.  Д-да… Это он вам сказал? Подождите… вы знакомы?

Гавриил Германович приветственно салютирует Бобби бокалом, но тот с откровенной неприязнью отворачивается.

Знакомы.

Только не в лучших отношениях, как я погляжу, слетает у меня с языка фривольное замечание.

Я не обсуждаю подобные темы. Все последующие вопросы будут пресечены на корню.

Зверь!  выплевываю я, как оскорбление.

Наши взгляды сцепляются: мой дерзкий с мольбой о пощаде, его обещающий, что пощады не будет.

В затяжном безмолвии Гавриил Германович складывает руки на груди, на его лицо ложится тень не предвещающей ничего хорошего улыбки.

Кнут и пряник всегда и во всем, предельно честно дает понять он через паузу, не оставляя и тени сомнения.

Я залпом приканчиваю остатки шампанского и глубоко втягиваю прохладный воздух.

Вы слишком много на себя берете. Сомневаюсь, что в вашем диктаторском меню присутствует пряник. Гарантирую, настанет время, когда ваш кнут сыграет против вас.

Глаза Гавриила Германовича затягивает кровавый циклон, грозящий окропить землю кровавым дождем. По спине у меня проходит арктический мороз. В зеркале его души мне чудится рыскающий по ночам монстр в сто крат страшней чудовища из сна от него веет могильным холодом. Люди часто шепчутся, что так бывает при встрече со Смертью.

Гавриил Германович отводит карающий взгляд и берет у задержавшегося возле нас официанта новый бокал шампанского. Теперь мне мерещится, что у нанятого работника дрожит поднос с бокалами, но в точности я не уверена. От мнимо или не мнимо испуганного официанта меня отвлекает горячий прилив энергетических потоков, нахлынувший на мое тело.

«Что за бесовщина?..» коченею я от страха и интуитивно озираюсь. Мистическая рыжая луна изливает холодное олово на землю, чертя непроходимые лабиринты между нашими тенями. В душу ко мне закрадывается необъяснимая тревога происходит мистификация. «Сон разуа рождает чудовищ» слишком хорошо мне известно значение фабулы офорта Гойи, и все-таки в воздухе витает нечто такое, что назойливо навивает разные странности. Чем черт не шутит, вдруг душераздирающий крик ночной птицы в образовавшуюся музыкальную паузу своеобразная прелюдия перед принесением в жертву?

В пик моего замешательства Гавриил Германович как ни в чем не бывало натягивает приторную улыбку. Мир приобретает праздные краски. Со сцены снова звучит музыка. Все возвращается на круги своя. Никакой мистификации и в помине не было.

Откройтесь, моя радость, что подвигло вас призвать себя на службу Гиппократу?  интересуется он, словно не замечая моей нервозности.  Из вас вышел бы отличный адвокат Дьявола.

Моя мама была хирургом, я с печалью вспоминаю родителей, а ведь они могли бы сейчас вместе со мной разделить наш общий день.  Когда папы с мамой не стало, я для себя решила, что тоже буду помогать людям.  Я тоскливо улыбаюсь и сатирически прибавляю: Подумаю насчет адвоката Дьявола. Почетная должность. Сообщите, когда будете уходить в отставку.

Соболезную вашей утрате, искренне сожалеет он, игнорируя мою последнюю реплику.  Учтите, если вам понадобится какая-либо помощь, вы можете на меня рассчитывать. Я к вашим услугам двадцать четыре часа в сутки.

Большое спасибо, Гавриил Германович, примирительно проговариваю я.

Наш шаткий мир нарушает Никита, на его лице сияет улыбка мой брат доволен приемом.

Родная, очень рад, что ты познакомилась с доктором Гробовым. Однако придется прервать вашу беседу. Мне нужно с тобой переговорить. Жду в библиотеке.

Никита уходит, и мы с Гавриилом Германовичем снова остаемся тет-а-тет. В его синих глазах перемежается пламя костра с отголосками мертвых ледяных бурь. Удерживая меня в заточении своего мрачного обаяния, он галантно берет мою руку. Чувство благоговения исчезает ровно в тот момент, когда холодные сильные пальцы смыкаются на моей кисти. Я готова дать присягу на Конституции, что слышала, как на запястьях защелкнулись тюремные наручники. Гавриил Германович еще почему-то не сводит с меня странного обжигающего взора можно подумать, ему приглянулась идея возыметь абсолютную власть над моей душой и телом.

«Что же это получается, я только что подписала договор со Смертью?..»

Спасибо, что нашли время приехать ко мне на праздник, чуть слышно выговариваю я, озадаченно смотря на него.

Радость моя, благодарю, что скрасили мое одиночество.

Откровенность в его словах режет слух, а будоражащее прикосновение мягких губ к внутренней стороне моего запястья рассеивает остатки несуразных мыслей о скрепах со Смертью.

Рада была доставить вам удовольствие, Гавриил Германович, смущенно сглатываю я и делаю глубокий успокоительный вдох-выдох.

Мы все еще стоим, глядя глаза в глаза. Со сцены, как нарочно, звучит песня «Вечная любовь». Я замечаю, что мы оба не пропускаем слов и сполна оцениваем их смысл.

До скорой встречи, искушающе протягивает Гавриил Германович, и улыбка украшает его дерзко прорисованные губы.

«Столь греховный рот не оставит равнодушной ни одну женщину», залюбовавшись, я невольно задерживаю дыхание.

Госпожа Воронцова!  резким надменным тоном возвращает он нас в прежнюю мизансцену.

Господин Гробовой!  вторю я дерзостно.

Гавриил Германович улыбается шире и как-то опаснее. У меня иссякает словарный запас, мне остается только ретироваться, что я и делаю как нашкодивший ребенок выбегаю из зала.

В двухъярусной библиотеке мои прыгающие мысли застывают в воздухе вместе с книжной пылью, потому что за мной в дверь проникают две призрачных фигуры, словно их задувает порывом ветра. С ног до головы их покрывают длинные саваны с глубокими капюшонами: светлый и темный. В костлявых руках они держат витиеватые посохи. Шахматные фигуры кажутся нечеткими бестелесными приведениями. Их водянистые, расплывающиеся саваны колышутся, как будто раздуваемые несуществующим ветром. Следом в библиотеке появляется серебровласый человек, облаченный в переливающуюся голографическими символами серую рясу. При каждом размашистом шаге полы его облачения вздымаются, сродни разгневанной морской пучине, а касающиеся талии волосы не двигаются вовсе. В довершение невероятного образа его голову венчает лавровый венок.

Не имея ни малейшего представления, как реагировать на бал-маскарад, я с нарастающей ипохондрией в глазах выискиваю ответ в лице Никиты, но, к моей полной неожиданности, он абсолютно спокоен.

Я Страж Жизни, неестественным гортанным голосом произносит серебровласый и, словно ценный эликсир бессмертия, протягивает мне откуда-то возникший в его руках кубок.  Дитя, ты должна выпить это до начала инициации.

«Орден существует!» в мгновение ока меня сковывает страх, за страхом приходит паника, потому что находящееся на дне кубка бурое вещество с резким запахом железа уж точно не томатный сок. Как у будущего врача, у меня не вызывает отвращение вид крови, но принятие крови вовнутрь… в корне меняет дело.

Как бы там ни было, ни для кого не секрет, что в древних культах в процессе священных обрядов практиковался обмен кровью. «Меня посвящают в Орден», соображаю я и, немного опасаясь за здоровье, подношу кубок к губам, как выясняется, дрожащей рукой. Зажмуриваясь, я выпиваю содержимое. По моему горлу течет теплая вязкая жидкость, и во рту остается солоноватое послевкусие со странным ощущением жжения.

Процесс инициации начат… невнятно оседают слова у меня в голове.

С легким головокружением я распахиваю глаза и сразу становлюсь свидетелем необычной движущейся экспозиции. К нам прибывает Виктор Сергеевич с десятью другими мужчинами, равными ему по возрасту. Их головы украшают оправленные зубцами черные короны, каждую из которых отличает крупный драгоценный камень в тон темной рясе и весомого нагрудного медальона. Появление костюмированных господ я выдерживаю со спокойным достоинством, но предпочитаю оставаться безмолвной, потому что величавый вид группы неординарных людей не располагает к диалогам.

На ходу Виктор Сергеевич передает Никите аналогичное одеяние рубинового цвета и у стеллажа с русской классикой одним нажатием вдавливает вглубь толстый том. Запущенные где-то за стенами шестеренки без затычек отодвигают книжный шкаф. Проход за ним ведет в кромешную темноту.

Снаружи ворота в подземный ход представляются мне аркадным оракулом для предсказания судьбы из луна-парка, где в отверстие просовываешь руку и за монетку получаешь зловещее предначертание. В далеком детстве я так и липла к вендинговым аппаратам с обитавшими в них загадочными звездочетами. Меня страшно будоражила мысль подглядеть свое будущее. В режиме реального времени сунуть голову под косой нож гильотины Злого Рока крайне отпугивающая перспектива. Инициация напоминает катапульту в неисповедимые тропы предсказательного оракула, а Страж Жизни зловещего звездочета.

Черные уста грота поочередно заглатывают процессию из коронованных господ в рясах. Плечом к плечу со Стражем Жизни мы замыкаем шествие. Столетний тайный ход пронизан сыростью и запахом свечного воска. В неотесанные каменные выступы вмонтированы горящие факелы. Огни освещают круто убегающую вниз лестницу. Спуск приводит к сокрытому от людских глаз мраморному залу. С четырех сторон его освещают огненные чаши на треногах. Сосредотачивает на себе внимание покрытый парчой церемониальный алтарь, стоящий чуть на возвышении. По краям его плотно обхватывают искусственные водоемы. В углублении на центровой стене выгравирован логотип Корпорации. Лучами от него рассеян циферблат из камней, олицетворяющий двенадцать луных месяцев. Коронованные люди в таком же количестве образуют кольцо по периметру зала. Цвета их камней на коронах и медальонах совпадают с расположением в астрологическом календаре.

В уме я делаю расчет Никита числится шестым, его корону выделяет рубин.

Шелестя длинными полами рясы, переливающейся в трепещущем свете пламенеющих чаш, Страж Жизни восходит на место проведения ритуала. Нечеловеческий вид и струящиеся до пола рукава придают ему особого, божественного могущества. Шахматные фигуры встают по обе руки от него и легкими движениями разделяют напополам посохи. Перед каждым из них на тубах закреплен барабан в форме усеченного конуса. Призрачная охрана синхронно вступает, задавая монотонную дробь. Обстановка церемонии нагнетается.

Начнем инициацию!  громогласно декламирует Страж Жизни, и эхо его голоса множится в мраморных стенах.  Подойди, дитя!

В наступившей гнетущей тишине я с горем пополам взбираюсь на место проведения инициации. Страж Жизни раскидывает руки в стороны. От его движения зал, как по взмаху крыла, озаряется фантастическим огненным свечением. Стоящие кольцом господа в коронах беспрекословно преклоняют одно колено к земле. Шахматные фигуры снова заряжают атмосферу барабанной дробью.

Заколдованно взирая на всю эту чудодейственную мистерию, до меня неожиданно доходит, что Страж Жизни НЕЧЕЛОВЕК! Во власти огня и одежде небесных королей он выглядит божеством из потустороннего мира. В моей памяти длинной полосой телеграфируются сказания древних нардов о сотворении мира. С каждым новым ударом барабана мое волнение неумолимо растет. Я вновь ощущаю странный прилив горячей энергии, мои веки тяжелеют и… в неведении о том, как оказалась возлежащей на алтаре, я встречаюсь с собственным отражением в зеркальном потолке.

Всевидящая Тень, взываю к Тебе!  во весь голос призывает Страж Жизни и прочерчивает в воздухе неоновый пентакль, за последним штрихом в церемониальный зал врывается сильный порыв ветра.  Дочь мироправителя рода Воронцовых, клянешься ли ты хранить тайну ценою жизни?

Клянусь, гляжу я на него широко раскрытыми глазами, не понимая, на что подписываюсь и почему меня называют дочерью «мироправителя».

Зависший в воздухе неоновый пентакль ложится мне на руку. От соприкосновения с воздухообразной эмульсией по моему телу проходит небольшой разряд тока, и на запястье остается татуировка с символикой Корпорации. Через мгновение «чернила» впитываются в кожу и исчезают. Непрерывно наблюдая за рукотворным волшебством, я погружаюсь в гипнотический транс…

…Со Стражем Жизни мы переносимся на пустынный перекресток пшеничного поля. Низко висящие тучи патрулируют золотистые колосья. В гулких завихрениях пшеница шумит звонкими колокольчиками. Внезапно мир вокруг нас расщепляется, и, окутанные космической пылью, мы шагаем сквозь время эпох под сопровождение страшного голоса:

И было имя Ему Тень. И воскресил Он мир из скоплений иллюзий прошлых и праха ушедших. И вошел Тень в новый цикл мироздания. И упала тень на мир, разделив его на свет и тьму. И создал Тень 12 первородных мироправителей архонтов для контроля жизни человеческой. И впитали архонты в себя души людские. По равному количеству территорий закрепили они за родами своими. Так правили чередующиеся поколения архонтов, сменяя эру за эрой, подвластные лишь хранителям. И было имя им:

Страж Жизни хранитель границ света, и Страж Смерти хранитель границ тьмы!

Перечисление хранителей звучит затяжным трезвучием, как будто небесный пианист берет уменьшенный аккорд на органе в кафедральном соборе.

Процесс инициации завершен, человеческой речью объявляет Страж Жизни.  Ты рождена архонтом. Твоя сила и знания будут расти день за днем.

Этого не может быть… упавшим голосом лепечу я, не выходя из гипнотического транса.  Я совсем ничего не знаю.

Дитя, ты все узнаешь из книги «Архонты», внушает мне Страж Жизни.

К моему горлу подступает страх, но больше из-за того, что потухшее выражение его лица предвещает чреду неблагоприятных вестей.

Грядет страшная Война, загробным тоном пророчит он.  Правление эры Благородных Отцов подходит к концу. Любая эра длится тысячелетие. Сейчас идет период Равноденствия время, когда все архонты смертны. Через два года начнется эра Наследников. Однако бессмертие на срок новой эры будет даровано лишь праведным архонтам. Провинившиеся архонты будут доживать век смертными.

Страж Жизни горестно улыбается и с последним напутствием кладет мне на плечи тяжелые руки:

Сон, что тебе приснился накануне, знаменует начало Войны. Сближаясь с людьми, архонты постепенно теряют самообладание. Человеческие пороки порабощают их. Результат Война. Мне очень жаль, дитя, но лишь ты сумеешь пресечь грядущую Войну. На карту поставлено все человечество. Права на ошибку у тебя нет. Иначе мир обратится в прах.