Рукопись из тайной комнаты. Книга вторая Корджева Елена
– Привет! У меня новости. Ты можешь завтра приехать в Ригу?
Судя по голосу, новости ожидались хорошие, и, разумеется, Алекс приехать мог.
Подобрав его на автовокзале, адвокат, лихача как заправский гонщик, помчался по залитым весенним солнцем улицам Риги. Посмотреть в окно, однако, не удалось – в руках у Алекса оказалась довольно внушительная папка с документами:
– На, почитай пока мы едем. Эти твои Трауб и Скриванек своё дело туго знают. Смотри, чего наработали.
Комментировать «твои» Алекс не стал, не было смысла напоминать, что нашёл их не кто иной, как сам Янчук, и они скорее были «его». Какая разница чьи, если хорошо поработали?
Булыжная мостовая чтению не способствовала, поэтому Алекс счёл необходимым обратиться за разъяснениями:
– Расскажи, что там.
– Тогда терпи, доедем – узнаешь.
Терпеть пришлось недолго.
Получив пропуска и поднявшись на нужный этаж, они оказались в кабинете у столь памятного Алексу капитана Круминьша. В этот раз никаких недоразумений не было, капитан был более чем вежлив, уже не считал Алекса каким-то там мошенником и даже говорил по-русски.
Судя по всему, и он и Буковский уже были в курсе дела. Один Алекс пока пребывал в неведении, которое оба юриста и постарались рассеять.
Да, на самом деле немецкие адвокаты поработали на славу. Начать решили с самого болезненного вопроса, из-за которого и понадобилась подписка о невыезде, – интерполовского. Оказалось, что папку надо читать с конца. Во всяком случае, господин Круминьш поступил именно так. Открыв предпоследнюю страницу, он зачитал решение, которое уже было вынесено судом: «в связи с отсутствием состава преступления в действиях Александра Берзина в возбуждении уголовного дела отказать. Возбудить уголовный процесс в отношении Рудольфа Шварца…»
«Отказать, отказать!» – музыкой отдавалось в голове слово. Так что Алекс даже не слишком вслушивался в остальной текст. «Отказать» означало конец проблемы и начало свободы!
– Господин Берзин! – обращение вырвало его из эйфории. – Я предлагаю вам завершить процедурные формальности прямо сейчас.
Да разумеется! Алекс был абсолютно согласен с капитаном.
Формальности на практике означали какое-то количество бумаг, которые Янчук добросовестно переводил, а Алекс подписывал на глазах весьма довольного капитана. Радость его ещё больше усилилась после того, как Алекс недвусмысленно заявил, что претензий к латвийской полиции не имеет и впредь иметь не будет. Дело, к счастью, завершалось весьма успешно: процесс возбуждён, подозреваемый мало того, что определён, но искать его будет германская полиция, что господина Круминьша весьма обнадёживало.
Выйдя на улицу во всех смыслах свободным человеком, Алекс обнаружил, что невероятно голоден. Оказывается, умственная работа тоже требует немало энергии.
– Где можем пообедать?
– Поехали! – адвокат, разумеется, был не меньше его рад результату. – Тут в Юрмале дивный ресторанчик есть с живым пивом.
Алекс даже не ожидал, что Юрмала так близко. Ему всегда казалось, что курорт должен быть далёким и труднодостижимым. Но прошло всего лишь полчаса, и вот она – Юрмала.
– Никак не привыкну, что у вас здесь так близко до моря.
– А, так ты, небось, по вашим меркам, от Новосибирска до Чёрного моря считаешь. – Янчук искренне забавлялся. – Сколько там у вас, неделя на поезде, да? А у нас – полчаса, и на месте.
Обижаться на шутку как-то не хотелось, тем более что в стаканах уже пенилось живое нефильтрованное пиво, а со двора тянуло запахом жарящегося на мангале шашлыка.
На пляже, куда они вышли проветрить слегка затуманенные пивом головы, пахло морем. Само море отступило в отливе, обнажив тёмную полосу суши. Свежий ветер как заправский парфюмер причудливо смешивал солёность воды с хвойным ароматом сосен и терпкостью белого, искрящегося песка. Заходящее солнце потихоньку спускалось в гряду облаков, сбившихся плотной стеной на границе моря и неба, окрашивая их в ярко-розовую гамму. А от солнца до кромки моря бежала, переливаясь под ветром, золотая дорожка.
И тихо шуршал под ногами песок.
Он определённо влюбился в Юрмалу.
Во всяком случае, уехать не захотел и, проводив Янчука до машины, остался на ночь, сняв номер в небольшой частной гостиничке, где оказался единственным постояльцем.
Перед сном второй раз вышел на пляж и долго бродил в сумерках между морем и полоской дюн, размышляя о будущем.
Тем более что поразмыслить было о чем.
2
Утром, как и договаривались, он вновь встретился с Янчуком. Наступило время для следующего акта этой непростой пьесы, в которую, казалось, превратилась его жизнь.
На этом этапе участие Евы было обязательным. Марис, как и ожидалось, вызвался в сопровождающие.
И вот они в полном составе, разве что без Сони, собрались в переговорной адвокатского бюро. Лига, будучи при исполнении, притащила большой кофейник с кофе, чтобы потом не отвлекаться.
Поскольку все препятствия в виде преследования Алекса были позади, пришёл черед разобраться с фамильным именем.
Лига крепко вооружила своего босса: родословная фон Дистелроев лежала на столе в виде квадратиков и стрелочек, а сам Янис без запинки излагал суть дела.
– И что ты думаешь по этому поводу?
Вопрос адресовался к Еве. Точка зрения Алекса по поводу восстановления справедливости и возврата родового имени была давно озвучена Соней и с тех пор не менялась. Он был «за».
А вот Ева до последнего отмалчивалась, хотя очевидный вопрос назревал давно.
– Так ты согласна?
Ева растерянно посмотрела на адвоката:
– Я даже не знаю. Мы же расписываться собрались.
– И в чем проблема?
– Ну, если фамилию мужа брать, то вроде ни к чему.
– А почему обязательно фамилию мужа? – Янчук был терпелив, как может быть терпелив только адвокат. – Закон фамилию менять не обязывает. Жена может взять фамилию мужа, а может оставить свою. Кстати, можно и наоборот, иногда мужья берут фамилию жены.
Похоже, с этой стороны девушка вопрос не рассматривала и, получив разъяснение, облегчённо вздохнула.
Янчук же, поменяв «угол атаки», обратился к Марису:
– А ты что думаешь?
– Я-то? – Большой парень пожал плечами так, что под ним скрипнул стул, – Ну, я за фамилию Спаре[15] точно не держусь. Если выбор есть, то детям, пожалуй, лучше фон Дистелроями родиться. Вот один только вопрос – к свадьбе успеем права Евы восстановить?
Задача адресовалась юристам, и отвечать надо было честно:
– Нет. Процедурные сроки не позволят. Надо бы где-то на полгода ориентироваться. Мы постараемся ускорить, где можно, но там, где сроки по закону указаны, придётся ждать.
– Ничего страшного не вижу. – Обстоятельный Марис, как видно, готов был ждать. – Это же для будущего, для детей. Правда?
Да, это была правда. В не связанной обременительными узами майората Латвии, где до сих пор в почёте матриархат, испокон веку ценностью, или по теперешней моде «брендом» считалась никак не фамилия мужа, а – название хутора. У каждого хутора оно было своё и, приходя туда в качестве хозяина, ни один мужчина не посчитал бы зазорным принять имя бренда во имя будущего. И если для лучшего будущего надо слегка подождать, никакого значения это не имело.
– Ну так что? Я от двоих документы готовлю? От Евы по линии Эмилии фон Дистелрой и от Алекса по линии Георга фон Дистелроя, так?
Оба наследника дружно закивали.
– Хорошо. Но нужно будет все документы собрать. Кстати, Алекс, хорошо бы, чтобы дедушка твой и отец приехали и здесь подписали документы. А то замучаемся объяснять и переводить. Организовать сможешь?
3
Встречать российскую родню вызвался Марис.
Положив на сиденье табличку с надписью «семья Берзиных», он отправился в аэропорт.
Рейс задерживался, и, присев с чашкой кофе у окна, выходящего на лётное поле, он лениво смотрел на снующие взад-вперёд по асфальтированному пространству между большими самолётами маленькие служебные машинки. Под фоновый шум, старательно поддерживаемый непрекращающимся наплывом посетителей в аэропортовское Лидо[16], он размышлял о жизни.
Надо же, как порой странно и неожиданно складываются обстоятельства. Казалось бы, всё ясно и понятно, ан нет, вдруг незвано-негадано выступает на поверхность то, о чем даже догадаться не было возможности.
Почему-то на ум упорно лезла аналогия со стройкой. Вроде бы, все геологические изыскания и пробы грунта были сделаны. И надо же! Ну откуда взялись эти подземные воды, так подло появившиеся там, где их ну просто не должно было быть? Марис до сих пор не мог прийти в себя от случая, едва не стоившего ему работы, когда бригады без перекуров работали две недели посменно, борясь с проблемой, нежданно вытекшей из-под земли и едва не накрывшей с головой всю стройку. Короче, ясность присутствовала, пока не появилось то, чего никак не должно было появиться.
И с Евой то же.
Странные аналогии – он сам, удивившись, покрутил головой. История с внезапно, буквально из ничего появившимися документами, потащившими за собой растущую гору неожиданностей то в виде бандитов, то в виде драгоценностей, то – новоявленных родственников, число которых продолжало увеличиваться.
Каким образом это всё явилось из ниоткуда и как относится к его красавице Еве, оказавшейся совсем беспомощной когда-то на залитой утренним солнцем дороге? Взяв однажды на себя ответственность за эту хрупкую блондинку, Марис, как настоящий мужчина, готов был и дальше нести это сладкое бремя. Но масштаб сегодняшних событий не шёл ни в какое сравнение с простыми, в сущности, делами, решать которые он был готов, даже не задумываясь. Разве мог он предположить, как изменится судьба скромной переводчицы? Ничто не предвещало столь глобальных перемен! И ведь он старался! Он совсем не препятствовал, когда она решила выполнить просьбу покойной Густы и поселилась на хуторе. Он делал, что мог – любил её и приезжал, едва только выдавалась возможность. Чинил, строил, создавал будущее. Но теперь… Планируемое будущее стремительно меняло формы. Причём изменения были не только количественные – больше денег, больше родни и т. д. Менялось само качество жизни. Его невеста не просто чуть богаче его, или из чуть более хорошей семьи. Тут был другой масштаб величин, как благ, так и возможных проблем, которые эти блага сулили. Марис сердцем чуял, что история с Рудольфом далеко не закончилась, и его невеста нуждается в помощи куда больше, чем когда-либо прежде.
«Смогу ли я её защитить?» – большой парень так ушёл в размышления, что едва не пропустил объявление о прибытии рейса Москва – Рига, на котором летела родня Алекса. На ходу заканчивая мысль, он направился в терминал, где уже приземлился самолёт. Получилось не очень складно, но концептуально понятно: «Раз уж ввязался в драку, надо продолжать до победы». В чем именно должна заключаться победа, пока было не слишком ясно, но защищать и оберегать Еву, неважно, будет ли она Неймане или фон Дистелрой, с деньгами или без, он будет всегда. Это Марис знал твердо.
И если для этого надо встретить целую кучу незнакомых людей, то вот он здесь. И даже – с табличкой.
Перед ним стояли четыре незнакомых человека: родители Алекса – Алина Матвеевна и Алексей Артурович, а также – давным-давно потерявшийся при неизвестных обстоятельствах маленький Георг фон Дистелрой, всю жизнь живущий под именем Артур Артурович с супругой Марией Витольдовной. Вся родня была сильно взбудоражена и волновалась за единственного сына и внука. Обнаружив вместо него в аэропорту здоровенного парня с табличкой, они почему-то решили, что с Алексом вновь случилась какая-то беда. Объяснить сибирякам, что ребёнок не приехал встречать их из-за пустякового препятствия в каких-то сто километров, оказалось непросто. В качестве «главной мишени» Марис выбрал маму Алекса, которой он немедленно пообещал:
– В машине расскажу.
И, подхватив пару дорожных сумок, поспешил к выходу.
Расчёт себя оправдал. Вскоре гости уже сидели в машине.
Привычные действия – укладывание сумок и рассаживание по местам – несколько сбавили накал страстей.
Заезжать в Ригу не требовалось – кратчайший путь пролегал по прямой дороге в объезд Юрмалы. Долгие дебаты, где и как размещать родню, завершились не в пользу столицы. Почему-то показалось правильным начать знакомство с того дома, где родился маленький Георг, всю жизнь проживший под именем Артур Берзин в совсем других краях. На хутор, где Алекс, вероятно, уже вовсю помогал Еве с обедом, и ехал зелёный «вольво». Разместить ещё две семьи в маленьком доме было не самым легким делом. На семейном совете решили, что выбор предоставят самим гостям. Либо в тесноте, но среди семьи, либо – номера в отеле, в который сейчас превратилось старинное поместье.
Соня, которая также вырвалась на несколько дней познакомиться с будущими родственниками, прилетела накануне.
После вводного инструктажа, в исполнении Мариса сведшегося к тому, что, во-первых, Алекс ждёт их у новообретённой родни на хуторе, поэтому едут они прямо туда, во-вторых, он – Марис – жених Евы, Алексовой родственницы, в-третьих, до дому всего час езды, и если только неотложной необходимости нет, то останавливаться в дороге не предусмотрено, гости притихли. Информация была подана чётко и ясно, без малейшей двусмысленности. С некоторой робостью косясь на крупную спину водителя, к тому же вроде как и будущей родни, семейство дисциплинированно приняло правила игры и решило без остановок двигаться к нуждающемуся в их помощи сыну и внуку.
За окнами бусика разворачивалась лента пейзажа – лес, где строгая тёмная зелень елей уже вовсю разбавлялась весёлой кутерьмой молодой листвы, распаханные поля, по чёрной земле которых задумчиво бродили аисты. Река Лиелупе, широко расплескавшаяся по весне, почти затопила маленькие прибрежные островки, так, что среди воды гордо торчали бурые заросли камыша, словно макушки нырнувших великанов. Время от времени в окне мелькали одинокие хутора, не стремящиеся к известности. Интерес вызвал стоящий у дороги деревянный сруб с надписью «krogs». Явно публичное заведение предусмотрительно обзавелось стоянкой для машин, детскими качелями и моргающим неоновым светом изображением чашки. Очевидное предприятие общественного питания представляло собой нечто среднее между баром, бистро, придорожной корчмой и отелем. Во всяком случае, усталый путешественник мог здесь пообедать, выпить пива, или чего покрепче, либо ограничиться бодрящим кофе, а при необходимости – умыться, побриться и поспать пару часов в удобной кровати.
Крогсы попадались часто.
Семейство Берзиных, впечатлённое заботой о путниках, взяло с Мариса слово, что при первой же возможности он непременно покажет им такое заведение изнутри.
Спустя, как и обещалось, час с небольшим бусик уже въезжал в зеленеющий вовсю двор хутора. Выйдя первым, Марис немедленно посадил на цепь бурно приветствующего его Ральфа. Эта мера предосторожности в последнее время была, пожалуй, несколько символической. Вошедший в силу пёс нарастил себе могучую шею, диаметром едва ли не больше собственной лохматой башки, так что постаравшись и прижав уши, он мог, не слишком затрудняя себя, освободиться от привязи. Ева уже давно поговаривала о собачьем «лифчике», застегивающемся на груди, но Марис пока не нашёл ничего, что подходило бы милому пёсику по размеру.
Решив не загружать гостей этой, явно лишней для их нервной системы информацией, он помог им выбраться на волю. Надо отдать прибывшим должное: путешественники, несмотря на длинную дорогу, возраст и нервное ожидание, держались молодцами.
Признаться честно, и Еве и Марису пришлось потратить немало сил, чтобы выучить сложные, с отчествами, имена Алексовой родни. Но вежливость никто не отменял, и, раз уж у русских гостей так принято, пришлось постараться.
Алекс выскочил навстречу, едва бусик показался в воротах. И тут же оказался в объятиях. Его обнимали, целовали, тискали, оглядывали, кто-то уже сокрушался, что «мальчик похудел». Сценарий встречи ничем, в сущности, не отличался от того, который разыгрался бы, приедь Марис, скажем, к своей родне после долгой разлуки. Ну, может быть, здесь было чуть больше эмоций.
Он отошёл к крыльцу, на котором уже стояли Ева и Соня, чтобы дать возможность вдоволь насмотреться на «дитятко», несмотря на свои годы всё ещё вызывающее умиление у родных. Наконец взрыв эмоций временно утих. Одновременно замолк взбудораженный столь явным отклонением от обычного распорядка и потому исходящий лаем Ральф. В этой внезапно наступившей тишине звонко прозвучал голос Евы. На правах хозяйки дома, она радушно приглашала войти внутрь.
Едва взоры прибывших обратились к ней, возникла та же странная минута узнавания, как и в момент первого появления Алекса. С той только разницей, что Ева уже была к этому готова. Ведь их сходство, несмотря на дальность родства, было поразительным. Те же черты прослеживались у Алексея Артуровича и у дедушки – Артура Артуровича. От Евы не ускользнуло, как заботливо смотрит на этого высокого старика его жена. «Да, для него, вероятно, вся эта история – немалое потрясение», – подумала она, лихорадочно вспоминая, сколько же ему лет. Получалось, что то ли 72, то ли 73, пожалуй, для волнения основания были.
Пока Алекс, не откладывая дела в долгий ящик, знакомил родню с невестой, скромно потупившей глазки, она шепнула Марису о своих тревогах.
– Да я уж и сам смотрю, он всю дорогу молчит, переживает. Ничего, крепкий старик.
Наконец зашли в дом.
Марис, замыкавший шествие, постарался не слишком удаляться от старика, с плохо скрываемым волнением переступающего порог: «Кто его знает, что чувствует человек, впервые за семьдесят лет попавший в родной дом, как бы чего не вышло». Случайно он перехватил благодарный взгляд Марии Витольдовны, видимо разгадавшей его маневр.
Некоторая неловкость, возникающая обычно, когда вместе собирается компания незнакомых людей, висела над столом. К тому же гости слишком устали от перелёта, чтобы затягивать ужин. Вопрос с ночлегом решили быстро: дедушку с бабушкой немедленно уложили в спальне, а Алекс с Соней и родители перебрались в пусть и не отделанную, но вполне пригодную для жилья мансарду. Прибывшим срочно требовался отдых.
Ева привыкла к ранним подъёмам: Дору требовалось доить вовремя. К тому же они с Гайдой, почуяв свежую травку, вовсю требовали, чтобы их с самого утра выпускали пастись. Ночи, конечно, были ещё прохладными, но, поглядев на густую шерсть козочки, Ева справедливо рассудила: дешевле выпускать, чем бороться. Марис уже пару недель как установил «электрического пастуха», поэтому ни Дору, ни её дочку не было нужды привязывать.
Вернувшись с ведром молока в дом, она обнаружила, что бодрствует не одна. Артур Артурович, почти неслышно шаркая по некрашеному полу тёплыми меховыми тапками, вышел из спальни, прикрыв за собой дверь. Тихонько, чтобы не разбудить ни жену, ни Мариса, спящего сладким сном младенца-переростка, поздоровался:
– Здравствуй, дочка.
Почему-то, хоть по возрасту, да и по родству Ева годилась ему разве что во внучки, это прозвучало так естественно, словно по-другому и не могло быть. У неё даже горло перехватило от той теплоты, с которой прозвучало приветствие. Справившись с волнением, она предложила было кофе, но старик отрицательно покачал головой. Подойдя к старой, видавшей виды печке, он присел на корточки и провёл рукой по её шершавому холодному боку. Подслеповато щурясь, он разглядывал ничем не примечательную поверхность, помогая пальцам найти что-то пусть и забытое, но знакомое. Ева с замиранием сердца смотрела, как гость ищет в её доме следы собственного детства. Наконец пальцы, нащупав какую-то не видимую глазу щербинку, замерли. Пожалуй, он и сам не знал, была ли эта щербинка с времён его детства, а возможно, в памяти сидела совсем другая печка, мало ли печек было на его детдомовском пути, но хотелось верить, что дом, где он родился, его принял.
Стариковские колени протестовали, и, с трудом распрямившись, Артур Артурович – или всё же Георг? – тихонько зашелестел на кухню.
– Молоко. У тебя корова?
– Коза, – улыбнулась Ева, – Дора, от Густы осталась. Хотите?
Молоко ещё не успело остыть. Ева смотрела, как ходит кадык на старой морщинистой небритой шее при каждом глотке. Ничего красивого в этой шее не было, но почему-то она не могла оторвать глаз.
– Алекс сказал, нас у мамы двое было.
Она не сразу сообразила, что речь идёт о Густе. Ну да, для этого старика она была самой настоящей мамой, так же, как и для её бабушки Эмилии.
– Да, двое. Но бабушки уже нет. Она давно умерла, я и не родилась ещё. Папа приедет – расскажет.
Она налила в блюдечко толику масла смазывать руки: тесто в большой миске за ночь поднялось и прямо само просилось на пирожки. Едоков ожидалось много, и Ева торопилась успеть к завтраку. Привычными движениями она выкладывала на противень аккуратные ряды будущего угощения, а старик, зажав в руке пустую уже чашку, тихонько сидел на видавшем виды венском стуле, и казалось, что так и должно быть. Старый дом его принял.
Остальные тоже потихоньку просыпались.
К завтраку поднялись все. К обитателям хутора присоединились в спешном порядке примчавшиеся из Риги Инга с Роландом – родители Евы. План на воскресенье выглядел очень просто: знакомство и ответы на вопросы.
А вопросов накопилось немало.
К столу в большой комнате пришлось придвинуть тумбу от Евиного рабочего стола – иначе большая компания вряд ли смогла бы разместиться. Аромат свежей выпечки, причудливо смешивающийся с запахом кофе, разжёг нешуточный аппетит: пирожки и домашние сыры-твороги пошли на ура. Ева поймала одобрительный взгляд матери, явно впечатлённой хозяйственными способностями дочери. Было приятно.
Едва дождавшись окончания завтрака, Артур Артурович приступил к расспросам:
– Расскажите о маме, Роланд, какой она была?
От волнения, да и оттого, что взрослого почти незнакомого мужчину приходится называть просто по имени без всякого отчества, вопрос прозвучал как-то беспомощно, по-детски. Хотя это как раз было понятно – маленький Георг покинул этот дом в годовалом возрасте, и отказать ему в праве узнать больше о родной сестре было невозможно. Роланд понимающе кивнул:
– Мама была очень красивая.
Он рассказывал, а перед глазами слушателей вставал образ женщины, которую они никогда не видели, но которая, тем не менее, имела своё очень прочное место в семейном пантеоне.
Эмилия тоже очень любила книги.
Молоденькой девочкой, едва окончив школу, отправилась она в собственное жизненное плавание, предполагавшее наличие в её жизни множества книг. Так и вышло. Еще студенткой заочницей – Густа настояла, чтобы девочка во что бы то ни стало не замахивалась на меньшее, чем университет, – она получила место в научной библиотеке в академгородке Саласпилса. Это, конечно, была не совсем Рига, но каким-то получасом езды до столицы можно было пренебречь. Особенно если учесть, что сотрудникам академгородка выделялись квартиры. Где ещё она, хуторская девчонка, могла рассчитывать на такую роскошь: проводить целые дни с горячо любимыми ею книгами, а вечером приходить в свою, совершенно отдельную квартирку, которую даже не надо топить. Жизнь была прекрасна.
Академгородок рос, расширялся, и соответственно росло число посетителей библиотеки. Оказалось, что некоторые приходят сюда не только ради книг, но и ради внимания роскошной блондинки, заведующей книжным богатством.
Девушки могут быть очень стойкими, но любовь рано или поздно находит путь к их сердцу. Не обошли сердечные дела и Эмилию. Кто первым на кого положил глаз, теперь уже было неважно. Важно, что в результате и появился на свет маленький Роланд.
Папа – большой профессор, с множеством всевозможных медалей и наград, был давно и прочно женат. И, несмотря на любовь, не собирался разводиться с женой, уж слишком болезненным и хлопотным обещало быть это мероприятие. К тому же, оно сулило множество потерь, включая возможность выезда за рубеж, посещения всевозможных конференций и симпозиумов. Брак, как известно, в советские времена строго охранялся государством. Да и жена профессора держалась за мужнины блага изо всех сил.
Поэтому в свидетельстве о рождении Роланда значилась материнская фамилия – Нейманис.
История, как и большинство подобных историй, была простой и банальной. Фёдор Игнатьевич беззаветно любил Эмилию и её малыша. Он помогал деньгами, регулярно вывозил их в Ригу на служебной машине «погулять», привозил подарки из каждой командировки… Но всё это происходило не то, чтобы совсем тайно, а скорее – шёпотом. Соседки не упускали случая перемыть кости, и мальчик не раз слышал, как умолкают на лавочке тётки, стоит ему пройти мимо. Иногда какая-нибудь особенно любопытная сплетница отваживалась задать мальчику прямой вопрос об отце. На что он, повторяя заученный дома урок, отвечал:
– Я ещё маленький. Спросите маму.
Маму спрашивать никто не решался: она несла материнство с гордо поднятой головой, ничуть не стыдясь ни своего чувства, ни ребёнка. Да и Фёдор Игнатьевич, по слухам, был скор на расправу.
Так они и жили.
Роланд уже ходил в школу и гордо отказывался от помощи с уроками, которую регулярно предлагал появлявшийся выходными днями папа – уж больно скучным казалось тратить выходной на уроки.
А потом что-то произошло.
Роланд не знал, что именно случилось с отцом. То ли он по какой-то причине покинул Академгородок, то ли что иное. Из его и маминой жизни он попросту исчез. Вместе с подарками и прогулками на автомобиле.
Мама изменилась тоже. Она ходила сумрачная, порой задерживалась вечерами. А Роланд отвечал на вопросы соседок, что мама скоро придёт.
По-видимому, рассказчику не слишком нравилось ворошить прошлое. Да и кто бы мог упрекать сына за любовь к матери и желание оградить её или её имя от всяческих пересудов. Но с другой стороны – Роланд это отлично понимал – здесь сидели те, кто имел право знать всю правду. Кто же больше, чем брат имел право знать о жизни сестры, разлученной с ним в годовалом возрасте.
И рассказ продолжался.
– А потом мы переехали в Ригу…
Он вспоминал о том, как мама, придя домой, сграбастала его, уже большого и очень даже независимого десятилетнего подростка в охапку и закружила по комнате.
Мы переезжаем, сынок.
Никогда раньше он не подозревал, сколько вещей может поместиться в одной квартирке. Мешков, которые где-то раздобыла мама, не хватало, и оставшиеся вещи они в четыре руки паковали в большие белые-пребелые наволочки.
Роланд до сих пор отлично помнил, как на его невнятное возражение по поводу того, что эти наволочки потеряют белизну, мама ответила:
– Это ничего, это неважно. Поверь мне: пыльные наволочки – очень маленькая цена за свободу.
Утром приехала машина, и большие шумные грузчики таскали на плечах их нехитрый скарб под неодобрительными взглядами поджавших губы соседок.
Так они переехали в Ригу.
И Роланд немедленно понял, что имела в виду мама, говоря о свободе: здесь вопрос отцовства никого не интересовал.
Во всяком случае, любопытствующих соседок, готовых остановить подростка, чтобы задать ему нескромный вопрос, не наблюдалось. И если в обмен за это нужно было, чтобы солнце в окна их полуподвальной квартирки попадало только под вечер, да и то ненадолго, а гружёные составы, даже ночью шедшие по совсем близкой насыпи заставляли дребезжать стекла в буфете, обитатели квартиры не возражали. Особенно Роланд, который не только быстро адаптировался к новой школе, но и распробовал, что такое закоулки и потайные места в далеко еще не восстановленной после войны Риге.
Ева впервые и с огромным удивлением узнала, каким хулиганом, оказывается, был в детстве отец, до сих пор выглядевший в её глазах более чем респектабельным бизнесменом. Даже мама, видимо, не подозревала о детских похождениях мужа.
Не обращая внимания на удивлённые взгляды жены и дочери, Роланд продолжил рассказ.
Они оба как-то очень органично вписались в этот город. Мама работала в Государственной библиотеке, помещавшейся тогда в самом центре Старой Риги на Дворцовой улице. И она по-прежнему была самой красивой. Он встречал маму после работы, они пешком шли домой, и он ужасно гордился тем, как прохожие мужчины провожают ее глазами.
Время шло.
Как-то однажды мама сказала, что встречать ее не надо, и она вернется домой попозже. С этого дня традиция изменилась и «попозже» стало нормой. Он ужасно ревновал, но ни за что на свете не признался бы в этом самому себе. И, раз уж мама хранила тайну, постарался поменьше ходить в «Старушку»[17], чтобы случайно не испортить то, что, по-видимому, было ей дорого.
Со своим избранником мама познакомила его только, когда он получил паспорт.
– Ты уже взрослый, сынок. Я надеюсь, ты меня поймёшь.
С маминым другом – Айваром они сразу нашли общий язык. Тем более что его присутствие в доме, благодаря и профессии – лётчик, он то и дело улетал и возвращался в соответствии с расписанием, – и характеру нисколько не было обременительным. Жизнерадостный дядька стал и его другом.
Сильно укрепили начавшуюся дружбу «жигули». Вишневая «пятерка», тогда едва появившаяся, вскоре поселилась у одного из окон на зависть соседям и одноклассникам. Тогда же состоялся и «мужской разговор»:
Парень, я тут специально узнавал, подросткам тоже можно курсы заканчивать. Права, правда, дадут только после восемнадцати, но выучись, пока молодой.
Айвар не заигрывал, он просто хотел, чтобы все были счастливы.
Мама выучилась первая.
Она оказалась лихим водителем. Почему-то её словно завораживала и сама дорога, серой асфальтовой полосой ложившаяся под колеса, и – возможность независимо ни от какого расписания оказываться в новых местах, останавливаясь, где понравится. Машина сильно изменила жизнь. То есть будни шли своим чередом – работа, дом, школа и отлёты-прилёты Айвара. Но выходные изменились самым решительным образом: мама рвалась в путь. При первой же возможности они покидали квартирку с полуподвальными окнами и дребезжащим буфетом и, закинув в багажник при случае добытую палатку, отправлялись путешествовать. Иногда, в страду или на праздники, ехали сюда, на затерявшийся в лесах хутор. Но чаще мама, пользуясь служебным положением – как ни крути, а работа в библиотеке означала доступ к множеству полезной для путешественника информации, – составляла маршрут, по которому они странствовали всем семейством. В этом случае право рулить уступалось Айвару, а она, исполняя роль штурмана, гордо командовала, вооружась картой. Так они объездили не только Латвию, но и Литву, Эстонию и даже Белоруссию. Дальше забраться уже не удалось. Мамина мечта добраться до Черного моря осталась мечтой.
Роланд замолчал и потянулся к давно опустевшей чашке.
Заслушавшаяся Ева вдруг опомнилась, что обязанности хозяйки кроме неё выполнять некому. Никогда прежде она не слышала подробностей жизни рано ушедшей из жизни бабушки.
После легкой суматохи с кофемашиной и чайником – гости предпочитали именно чай – рассказ продолжался.
Эмилия – красивая, веселая, живая вставала перед слушателями, обретая собственное место в их памяти. Так и виделись вишневые «жигули», приближающиеся к хутору.
– Помнишь, сколько мы путешествовали? – обернулся он к жене, с готовностью закивавшей в ответ.
Инга тоже присоединилась к рассказу.
Роланд, в отличие от матери, недолго скрывал свою избранницу. Едва ли не сразу после знакомства он привёл ее в дом, чтобы представить маме. Эмилия, как, впрочем, и Айвар приняли её немедленно и безоговорочно. Выбор сына не обсуждался. Более того, Айвар похлопотал, чтобы выбить молодым место в каком-то лётном общежитии. Но это ни в коем случае не отменяло общих поездок. Просто теперь в «жигулях» было не трое, а четверо путешественников.
– А потом случилась авария, – Роланд замолчал, собираясь с мыслями.
– Помнишь? – он посмотрел на жену.
Разумеется, Инга помнила. Разве забудешь тот жестокий токсикоз, который буквально лишал её всех сил. Не то, что путешествовать, она с ужасом думала о том, как добираться до работы: едва окончившей университет и года не проработавшей молодой учительнице непозволительно было бы опаздывать на уроки.
Поэтому в тот весенний день Эмилия отправилась на загородную прогулку вместе с Айваром. Никто не ожидал, что эта поездка станет последней.
Фура, управляемая пьяным водителем, не оставила им ни малейшего шанса…
Над столом повисла тишина.
Артур Артурович, жадно впитывавший в себя каждое слово рассказа, как-то вдруг сразу сник и пригорюнился, подперев седую голову большой натруженной рукой.
Минорное настроение развеяла Мария Витольдовна. Выпрямив старческую спину, она с вызовом, не адресованным, в сущности, никому конкретному, произнесла:
– Зато она была счастлива. Что может быть важнее счастья?
Вопрос, конечно, был риторическим, и возражений ни у кого не нашлось. Да и что тут скажешь?
Грустная тучка, повисшая было над столом, рассеялась.
Да и солнце, уже давно заглядывавшее в окна, манило обещанием лета.
Компания плавно переместилась во двор, сильно заинтересовав соскучившегося в одиночку Ральфа. Тот, еще с вечера получивший от Мариса строгий наказ «гостей не пугать», исправно молчал и с удовольствием принял порцию ласки от абсолютно не боящейся огромного пса Сони.
Алекс, которому не терпелось похвастаться новообретенными навыками строителя, с гордостью демонстрировал родным и невесте собственные достижения. Даже Марис – профессионал – должен был признать, что парень действительно заслуживает похвалы, а мелкие огрехи, которых всегда множество на любой стройке, не стоят внимания. Папа ахал, дедушка одобрительно кивал, а Соня страшно гордилась. В общем, бенефис удался на славу.
Правда, от Сони не ускользнуло, что внимание Алины Матвеевны и Марии Витольдовны ее скромная персона привлекает куда больше, нежели трудовые подвиги сына и внука. Собственно, удивляться не приходилось. Соня отлично понимала, что и её саму, как женщину, куда больше бы волновали семейные отношения, нежели заново выложенная черепица.
Она только надеялась, что смотрины пройдут успешно, и не мешала любимому наслаждаться заслуженным восхищением. Девушка отважно улыбалась и делала вид, что всё идёт как должно.
А пока молодой человек купался в лучах славы, незаметно настало время обеда. И во дворе потихоньку накрывался большой «артельный стол».
Конечно, это был далеко не тот стол, который когда-то сколотил на новоселье создатель этого хутора. Тот уже давным-давно послужил растопкой для печи. Этот – новый, пахнущий свежим деревом, тоже был детищем Алекса. И на нём уже потихоньку появлялись приметы скорого обеда.
Инга, решив помочь дочери, уже развернула во всей красе свои кулинарные таланты, и из дома во двор то и дело пробивались вызывающие изрядный аппетит ароматы.
Соня с Евой в четыре руки споро накрыли стол, и компания заняла места на широких скамьях вокруг стола, где уже блестел под солнцем янтарный, посыпанный свежей зеленью бульон, разлитый по большим керамическим чашкам. Смекнув, что ожидаются вкусности, Ральф незамедлительно покинул пост, который сам себе назначил неподалёку от хозяйских машин, охраняя их особенно бдительно, и перебазировался на «приличное», примерно в метр от стола расстояние, которое, как ему казалось, ничем не выдавало заинтересованности в пище.
Собачья хитрость не осталась незамеченной.
– Можно, он с нами посидит?
Отказать Артуру Артуровичу, с искренней симпатией взиравшему на лохматого сторожа, Марис не решился:
– Иди сюда, герой.
«Герой» немедленно принял приглашение, переместив мохнатый зад к самой скамейке, оказавшись совсем рядом со старым, и потому не опасным гостем. После недолгого ритуала знакомства пёс позволил старику запустить жилистые руки в свою густую шерсть. Оба наслаждались общением до тех пор, пока пальцы гостя не нащупали шрам на лопатке.
– А это откуда?
Теперь рассказывать пришлось уже Еве.
И как прикажете выкручиваться, чтобы, говоря о ране, не пугать стариков бандитским нападением? К тому же она и забыла, что мама с папой в общем-то практически не в курсе происходившего. Как-то так уж с детства повелось – родителям лишнего не сообщать, не будоражить. Папа еще куда ни шло, а мамины учительские рефлексы то и дело срывались на нотации, безопаснее выходило помалкивать. Но тут уж выбирать не приходилось, как говорится «назвался груздем»… В общем, Ева очертя голову кинулась в повествование.
Естественно, реакция получилась вполне ожидаемой.
В первый момент она даже испугалась, что папа включит крайне редко применявшийся дома «командный голос» и выдаст что-то вроде «немедленно домой», но вовремя вспомнила, что теперь она взрослая, и её дом – здесь. Поэтому стоически перенесла вздохи мамы и хмурые взгляды папы, – реакции очень страшные, но, впрочем, по сравнению с причитаниями Алины Матвеевны более чем скромные. Экспрессия, с которой она охала и заламывала руки, поражала воображение. «Надо же, какие мы, оказывается, разные», – мелькнуло в голове у Евы, и она украдкой покосилась на Соню, тоже пребывавшую в некотором ступоре от столь бурного изъявления чувств.
Она вовремя догадалась сменить тональность и подать происшедшее, как приключение, цветасто разукрасив собственное сольное выступление со сковородкой и вполне пиратскую отвагу Сони, в порыве энтузиазма расстрелявшую ни в чем не повинную кабанью голову. Юмор сделал свое дело, и уже никто не заламывал руки, невзирая ни на сотрясения мозга, ни на сломанные рёбра. Более того, взгляды, которые новая родня бросала теперь на Соню, явно потеплели. Очевидно, темперамент будущей невестки пришелся ко двору. И, кстати, судя по тому, как переглянулись мама с папой, у них тоже появилась ещё одна причина гордиться дочкой. Даже Марис, который, казалось, знал эту историю от начала и до конца, и тот приосанился от гордости за избранницу.
Один Ральф ни на что не отвлекался, продолжая наслаждаться почесываниями, которыми щедро награждал его заезжий старый гость. Он к тому же по-прежнему надеялся урвать удобную минутку и выпросить пирожок-другой у доброго дедушки.
Это был какой-то очень странный день, щедрый на рассказы и на угощения. Ибо как-то неловко сидеть за столом, на котором ничего нет. Поэтому, не успело солнце докатиться до вершин сосен, на столе вновь появились чашки и выпечка – Инга привезла большую корзину домашнего сдобного печенья.
Тут уж Ральф утратил всякие остатки совести и, перегородив мохнатой тушей дорожку, потребовал свою долю. Краем глаза он, конечно, косился на Мариса, обычно не позволявшего такого панибратства, но, судя по всему, сегодня многое сошло бы ему с рук, точнее, «с лап», поскольку хозяин, слишком занятый гостями, и не подумал ничего запрещать. А потому псу досталось и печенье, которое он с наслаждением жевал, вновь переместившись поближе к дедушке, так душевно умеющему чесать за ухом.
Новостью оказалась и находка с семейной тайной.
Собственно, не совсем так.
Новоприбывшие родственники, разумеется, знали о неожиданно найденных на хуторе документах, подтверждающих родство, Но вот события, которыми сопровождалась находка, от сгоревшего ноутбука, до провалившегося под пол козлёнка, до сих пор оставались «за кадром». И уж конечно не Алекс – серьезный ученый муж – стал бы рассказывать о таких мелочах.
Роль рассказчицы взяла на себя Ева.
И постаралась не ударить в грязь лицом, не впадая при этом в крайности, вроде скандинавского эпоса. Судя по тому, с каким интересом впитывали информацию слушатели, рассказ удался. Тем более что присутствующие здесь участники время от времени вставляли свои «пять копеек» в нужных местах, невольно подчеркивая драматичность недавних событий. А уж когда Марис с тайной гордостью изобретателя продемонстрировал вполне современный, но замаскированный «под старину» установленный в хлеву сейф, даже Алексей Артурович, до этого старательно демонстрировавший легкий скептицизм, не смог удержаться от того, чтобы потрогать руками странное сооружение.
И уж, разумеется, настоящий фурор произвела шкатулка, немедленно оттуда извлеченная. Каждый посчитал своим долгом прикоснуться руками к вместилищу родовых тайн. Артуру Артуровичу, как сыну Густы, а стало быть, по общепризнанному мнению имеющему несколько большие права, нежели остальные присутствующие, доверили открыть ее небольшим ключиком.
«Хорошо, что драгоценностей тут больше нет», – мелькнула у Евы мысль, которой она немедленно устыдилась. Хотя сама понимала, что стыдиться ей нечего, но отчего-то неловкость не проходила. Вывел её из этого состояния Марис, очень своевременно положивший на плечо свою большую и такую уверенную руку. «Всё в порядке, – казалось, говорила эта рука. – Ты всё делаешь правильно». И Ева тут же успокоилась.
Свидетельства о рождении лежали сверху.
Конечно же, с них давно были сняты и нотариально заверены копии, которые вся семья Берзиных увидела бы уже завтра, но кто бы не захотел подержать в руках подлинные документы. Особенно пристального внимания они удостоились со стороны Марии Витольдовны. Сам же Артур Артурович отнесся к их появлению куда более спокойно, чем к сейфу или шкатулке. Как видно, бумаги волновали его куда меньше предметов.
Но кто бы стал придираться к старику, на которого свалилось так много новой и необычной для него информации. Да и день, по правде говоря, уже давно закончился. И хотя майские вечерние сумерки вовсе не кажутся тёмными, давным-давно пора было спать – завтра предстоял новый очень насыщенный день.
4
Читать бесплатно другие книги:
