Конфуций Поломошнов Борис
Драматична и полна противоречий судьба наследия Конфуция на Дальнем Востоке в Новое время – время революционной ломки старинного уклада. Еще в эпоху Средневековья конфуцианское учение пустило глубокие корни в соседних с Китаем странах – Корее, Японии, Вьетнаме. Оно же, к слову сказать, немало способствовало складыванию в этих странах новой национальной культуры. Еще и сегодня в японской столице Токио по соседству с бетонными коробками современных зданий прячется в зелени тополей храм Конфуция, построенный чуть больше ста лет тому назад – в те годы, когда Япония вступила на путь капиталистического развития. И сегодняшние японцы горды тем, что сберегли в своей жизни Конфуциев идеал ритуала… А вот в самом Китае идеи Учителя Куна с трудом находили себе место в новой жизни. В 1911 году последний в китайской истории император отрекся от престола и в стране была провозглашена республика. С гибелью старой государственности потеряло свою политическую опору и конфуцианство, всегда связывавшее свой общественный идеал с правлением «просвещенного государя». Правда, после 1911 года консервативные правители Китайской Республики некоторое время пытались превратить конфуцианство в национальную религию китайцев на манер христианства или ислама, но эти попытки заново обожествить Конфуция были явно надуманными и успеха не имели. И все-таки даже во времена правления Гоминьдана почитание Конфуция все еще официально поощрялось. Достаточно сказать, что в 1935 году всем государственным служащим было вменено в обязанность поклоняться Конфуцию как «величайшему и мудрейшему Первому Учителю».
Но по мере углубления революции Конфуций подвергался все более резкой критике со стороны передовой китайской интеллигенции. Борцы за новую, демократическую культуру Китая увидели в Конфуции и его идейном наследии главную причину отсталости родины, засилья в ней «деспотических и феодальных порядков». Конфуцианской традиции они с некоторых пор дали насмешливое прозвище «семейная лавочка Конфуция». И хотя многие критики Учителя Куна оговаривались, как выразился один из первых китайских марксистов Ли Дачжао, что они «нападают не на Конфуция, а на высохший труп двухтысячелетней давности», отделить одно от другого в тогдашней китайской действительности было не так-то просто. Конфуций оставался в глазах китайских революционеров поборником тирании, удушающей схоластики, угнетения женщин, бездушной церемонности, одним словом, виновником тысячелетиями процветавших в Китае бесчеловечных, или, если воспользоваться крылатым словом виднейшего революционного писателя Китая Лу Синя, «людоедских» порядков, которые поставили страну на грань гибели. «Семейная лавочка Конфуция» стала излюбленной мишенью китайских сатириков нового поколения, благо для осмеяния Учителя Куна большой фантазии не требовалось. Небольшое усилие воображения – и вот он, первый мудрец Китая: автор псевдоглубокомысленных сентенций, что-то вроде китайского Козьмы Пруткова, человек ограниченный и не приспособленный к жизни, случайный баловень истории, вознесенный до небес учениками, такими же глупцами, как он сам. Какая пикантная тема для китайцев, веками воспитывавшихся в атмосфере благоговейного почитания «первого Учителя»! Впрочем, сатирический взгляд на Учителя Куна в немалой степени был подготовлен предшествующей эволюцией его образа в китайской культуре: превращением Конфуция в героя популярных анекдотов, в персонажа грубоватых простонародных гравюр. Новые сатирики пользовались старым материалом, совершив почти незаметную подмену ценностей: на место анекдота, еще оберегавшего внутреннее, символическое пространство смысла в традиционной словесности, пришла карикатура – образ, отсылающий к внешней действительности и по сути своей натуралистический. Это разрыв с прошлым, не отрицающий преемственности с ним. Может быть, поэтому нет-нет да и проскользнет в сатирических выпадах против традиции грусть по чему-то безвозвратно утерянному в образе незабвенного Учителя…
Однако грусть – чувство хрупкое и скоротечное. После образования Китайской Народной Республики в 1949 году имя Конфуция вновь было поставлено на службу политике. Учителя Куна объявляли то реакционером, виновным в вековой отсталости Китая, то мыслителем не менее прогрессивным для своего времени, чем Карл Маркс в современную эпоху. А потом, уже в начале 70-х годов, пронеслась бурной грозой кампания «критики Конфуция», когда имя Учителя Куна превратилось в символ контрреволюции. Но не являются ли все эти ожесточенные нападки на древнего мудреца и эта неутолимая потребность использовать его имя в политической борьбе наилучшим свидетельством того, что даже в революционном Китае тень Конфуция по-прежнему осеняла собой живых?
Может ли Конфуций быть нашим современником? Еще два-три десятилетия тому назад такой вопрос показался бы по меньшей мере странным. Кто мог тогда увидеть в этом картинно-церемонном мудреце из невообразимо далекой древности нечто большее, чем интеллектуальное ископаемое, экзотический курьез, в лучшем случае – глашатая прописных истин морали, столь же всеобщих и безупречных, сколь и малопригодных в реальной жизни? Кто, кроме горстки кабинетных ученых или любителей назидательного резонерства, мог всерьез интересоваться им? Да и нет у Учителя Куна достоинств, так привлекающих современных людей в иных мудрецах Востока: не обещает он своим последователям ни сверхъестественной силы, ни райского блаженства, ни «полного прозрения». Его правда скромна, обыденна, не сказать скучна. И каждый ли может легко принять ту истину, что всякие возвышенные прозрения пройдут, но лишь повседневное, неприметно обычное в человеческой жизни конца не имеет? Это «откровение» Учителя Куна кое-кому покажется, наверное, пострашнее разверстого ада.
Тем не менее в наши дни Конфуций, так долго бывший объектом яростной критики, снисходительного любопытства или отстраненно-академического созерцания, снова возвращается в круг живых учителей человечества. Происходит это уже в силу чисто объективных причин. Оказалось, что наследие Конфуция вовсе не мешает, а во многих отношениях даже способствует научно-технической революции в нынешних восточных обществах, входящих в орбиту конфуцианской цивилизации. Достаточно вспомнить поразительные успехи, достигнутые в последние десятилетия Японией, Тайванем, Сингапуром, Южной Кореей. Да и в самом Китае конфуцианство ныне вновь объявлено основой духовной жизни китайского народа. Выяснилось, кроме того, что конфуцианство, уделяющее главное внимание проблеме человеческого общения и общественного согласия, способно резко повысить и творческий потенциал общества, и даже эффективность новейших технологических систем. И мы уже не удивляемся, когда встречаем в журнале статью о японском экономическом чуде, озаглавленную: «Капитализм по Конфуцию»… Мы не удивляемся и тому, что даже в Америке, с легкой руки почитателей Учителя Куна из числа университетских профессоров, вошел в обиход термин «бостонское конфуцианство»… В самом деле, мы только сейчас начинаем понимать, что эффективны не технические приспособления сами по себе, но воля и разум самого человека, или, как говорили в Китае, «техника сердца» (синь шу), обеспечивающая доверие, искренность и радушие между людьми. «Техника сердца», помноженная на технику ума и технику рук, – вот завтрашний день человечества, и наследию Конфуция уготовано в нем, несомненно, одно из видных мест. Выходит, древнее и в древность обращенное конфуцианство может быть учением электронного века? Это звучит парадоксально, но ведь крайности сходятся: полная технизация жизни наделяет человека новой ответственностью за судьбу Земли и, как никогда ранее, требует от него веры в силы и возможности человеческого духа.
Условия возвращения конфуцианства и современный мир заданы тем событием, которое в литературе часто называют «концом истории», или, если воспользоваться более резким выражением французского философа М. Фуко, «смертью человека». Речь идет о преодолении того типа цивилизации, которая сложилась на Западе в Новое время: цивилизации, ставящей во главу угла собственно гуманитарные ценности, провозгласившей своим героем человека-борца, человека-исследователя – Прометея и Фауста, который добивается господства над миром, делая его предметом своего знания. Этот прометеевский и фаустовский человек сам творит свою историю, он целиком историчен и живет отрицанием прошлого, борьбой и самоутверждением. В XX столетии тоталитарные режимы и призрак ядерной войны обозначили пределы развития цивилизации Нового времени, за которыми свобода и величие взращенного ею человека-титана оборачиваются его порабощением и гибелью.
В противоположность историзму Нового времени конфуцианство с непревзойденной в мировой культуре последовательностью и полнотой выдвигает в качестве основы человеческого бытия традицию как вечнопреемственность сознательной жизни. Традиция – это не линейный путь развития, отсекающий человека от природы, а сама среда человеческой сообщительности. Жизнь в традиции знаменует не движение вперед, а уход в глубину, не строительство заново, а открытие все новых глубин смысла в уже известном. Человечество, обратившееся к традиции, восстановит символическое измерение человеческого бытия, создаст цивилизацию не образа или идеи, а живого опыта. Наследие Конфуция входит в современную жизнь не как ее продолжение или отражение, но как альтернатива, предъявляющая «всегда иной» образ человека – образ, возможно, недостижимый и все же неизбежный, ибо он является необходимым моментом человеческого самопознания.
Институты и ценности современного общества имеют рациональное – даже назойливо рациональное – обоснование, но общественная жизнь в целом может представать глубоко неразумной, подобно кошмарному миру антиутопий или романов Кафки – миру, созданному человеком и все-таки насквозь бесчеловечному. В традиционном обществе, всегда почитающем таинство ритуала, рациональное объяснение его отдельных институтов и ценностей может отсутствовать, но культура в ее конкретных проявлениях оправдывается практическими потребностями людей, а взятая как целое представляется бесконечно осмысленной. Собственно, призвание традиции и состоит в том, чтобы сберегать полноту смысла человеческого бытия. Нарождающаяся на наших глазах новая, планетарная цивилизация, не копируя исторические формы традиционных обществ, будет руководствоваться этим призванием традиционного миросозерцания.
Конфуцианство восстанавливает для нас исконную правду человека – простую и возвышенную правду человеческого соприсутствия в мире. В дебрях цивилизации, создавшей смутные призраки людей, лишенных внутренней глубины, людей-винтиков, людей-роботов, оно указывает путь к подлинной, осмысленной коммуникации, обретаемой за пределами абстрактного равенства «субъектов» и столь же абстрактного неравенства социальных «лиц». Оно возвещает о вечно влекущей к себе мысль и вечно ускользающей правде внутреннего человека – единственной, не дающей человеку утерять человеческое в себе. Учение Конфуция требует не крикливой веры в человека, а скорее целомудренно молчаливого доверия к нему. Оно не слагает гимнов «человеку с большой буквы», но оно глубоко и неподдельно человечно.
Привычно повторяя слова Достоевского о том, что человек – это «великая тайна», задумываемся ли мы над тем, что тайна человека потому и велика, что остается как бы невидной, целомудренно-скромной и прячется она в стороне от утешительных догм и громких деклараций – в безыскуснейшей и простейшей данности человеческого существования? Тайна Конфуция заключается, конечно, не в загадках «тайного знания». Она – в безусловной открытости сознания миру, открытости, в которой человек бесконечно превосходит себя. Человек станет человечным, говорил Конфуций, когда «совершит самое трудное в жизни». То, что проще всего, дается труднее всего. С этой бесхитростной мудростью Конфуция можно жить вечно.
Приложение
Из «бесед и суждений»[2]
Учитель сказал: «Учиться и всякое время прикладывать выученное к делу – разве это не удовольствие? Беседовать с другом, приехавшим издалека, – разве это не радостно? Не быть по достоинству оцененным светом, а обиду не таить – не таков ли благородный муж?»
Учитель сказал: «Того, кто при жизни отца в состоянии постичь его намерения, а по смерти – оценить его деяния и кто в течение трех лет не изменяет заведенных им порядков, можно назвать почтительным сыном».
Учитель сказал: «Беспокойся не о том, что люди тебя не знают, а о том, что ты не знаешь людей».
Учитель сказал: «Если управлять с помощью законов и обеспечивать порядок с помощью наказаний, народ будет стараться избегать их, но у него не будет чувства стыда; если же управлять посредством добродетели и поддерживать порядок при помощи церемоний, у народа будет чувство стыда, и он будет исправляться».
Учитель сказал: «Кто повторяет старое и узнает новое, может наставлять других».
Учитель сказал: «Благородный муж заботится не о своих, но об общих интересах; низкий человек, напротив, заботится не об общих, но о собственных интересах».
Учитель сказал: «Учение без размышления бесполезно, а размышление без учения опасно».
Учитель сказал: «Благородный муж никогда не состязается, разве только в стрельбе; но и в этом случае он поднимается в зал, приветствуя своих соперников и уступая им, а спустившись, пьет чару за их здоровье. И тогда даже в состязаниях он остается благородным мужем».
Учитель сказал: «Люди почитают за лесть служение государю с соблюдением всех правил этикета».
Учитель сказал: «Человек, не обладающий человечностью, не может долго выносить бедность и постоянно пребывать в радости. Человеколюбивый муж благодаря человечности обретает спокойствие, мудрец извлекает из нее пользу».
Учитель сказал: «Я не видел, чтобы у человека недостало сил быть человечным, если он приложил к тому старание. Может быть, такие люди есть, но я их не встречал».
Учитель сказал: «Если человек поутру познает истинный Путь, вечером он может умереть без сожаления».
Учитель сказал: «С ученым, который, стремясь к истине, стыдится бедного платья, дурной пищи и людской нищеты, не стоит говорить».
Учитель сказал: «Благоразумный муж знает долг, а низкий человек – выгоду».
Учитель сказал: «При виде достойного человека думай о том, чтобы сравняться с ним, при виде недостойного – обратись к собственным недостаткам».
Учитель сказал: «Те, кто ведет себя сдержанно, редко совершают ошибки».
Учитель сказал: «Благородный муж желает быть медленным в словах и скорым в делах».
Учитель сказал: «Добродетель не останется в одиночестве. Она обязательно соберет вокруг себя людей».
Учитель сказал: «Человек от рождения прям и если потом, искривившись, остается цел, то по счастливой случайности».
Учитель сказал: «Умный находит удовольствие в воде, человечный любит горы; умный подвижен, человечный покоен; умный весел, человечный долговечен».
Учитель сказал: «Далеко ли от нас человечность? Когда мы обращаемся к ней, она у нас под руками».
Учитель сказал: «Благородный муж безмятежен и свободен, низкий человек удручен и скорбен».
Конфуций сказал: «Мне не доводилось видеть, чтобы люди любили добро так же, как красоту».
Конфуций сказал: «Бывают колосья, которые не цветут, а бывают и такие, которые цветут, но не наливаются».
Конфуций сказал: «Большую армию можно оставить без главнокомандующего, но даже у обыкновенного человека нельзя отнять его воли».
Конфуций сказал: «Лишь с наступлением холодов мы узнаем, что сосна и кипарис опадают последними».
Учитель сказал: «Если сдерживать свою ученость церемониями, это также не позволит уклониться от истины».
Конфуций сказал: «Если правитель праведен, народ будет ему покорен без приказаний; если же правитель неправеден, что бы он ни приказал, его не послушают».
Учитель сказал: «Если кто-то исправит себя, разве трудно ему управлять людьми? Если же кто-то не в состоянии исправить себя самого, как будет он исправлять других?»
Учитель сказал: «Благородный муж миролюбив, но не льстив; низкий человек льстив, но не миролюбив».
Учитель сказал: «Благородному человеку легко служить, но трудно угодить; если угождать ему не по закону, он будет недоволен. Что касается употребления им людей на службе, то он дает им дело, смотря по их способностям. Низкому же человеку трудно служить, но легко угодить, потому что, если угождать ему и не по закону, он все равно будет доволен».
Учитель сказал: «Благородный муж отличается спокойным достоинством, но не тщеславен; подлый человек, напротив, тщеславен, но не обладает спокойным достоинством».
Учитель сказал: «Человек твердый, решительный, безыскусный и простой недалек от человечности».
Учитель сказал: «Посылать на войну людей необученных – значит их предавать».
Учитель сказал: «Ученый муж, думающий о спокойствии и удобствах, не заслуживает этого имени».
Учитель сказал: «Быть бедным и не роптать – трудно; быть богатым и не гордиться – легко».
Учитель сказал: «Благородный муж постепенно совершает восхождение; низкий человек постепенно опускается все ниже».
Учитель сказал: «В древности люди учились для себя, ныне учатся для других».
Учитель сказал: «Человека, не имеющего дальних замыслов, непременно ожидает близкая скорбь».
Учитель сказал: «Благородный муж, признавая справедливость всему основой, претворяет ее при помощи правил, проявляет ее в уступчивости и увенчивает искренностью. Таков благородный муж».
Учитель сказал: «Благородный муж ищет причины своих неудач в себе самом, низкий человек ищет их в других».
Учитель сказал: «Благородный муж важен, но не сварлив, общителен, но ни с кем не вступает в сговор».
Учитель сказал: «Льстивые речи сбивают с толку добродетель, а легкое нетерпение расстраивает великие замыслы».
Учитель сказал: «Человек может сделать истину великой, истина же не сделает великим человека».
Учитель сказал: «Ошибки, которых не исправляют, – вот настоящие ошибки».
Учитель сказал: «Благородный муж прям и тверд, но не упрям».
Учитель сказал: «Люди, идущие различными путями, не могут делать общее дело».
Учитель сказал: «По натуре люди близки друг другу, а по привычкам – далеки».
Учитель сказал: «Деревенский любимчик – вор добродетели».
Учитель сказал: «За хитрыми речами и притворным выражением лица редко скрывается человечность».
Учитель сказал: «В собственном доме трудно иметь дело с женщинами и со слугами. Если приблизить их – они станут развязными, если отдалить – возненавидят».
Учитель сказал: «Если кого ненавидят в сорок лет, тот ничего уже не сможет изменить».
Разные фрагменты
Когда Конфуций был в царстве Чу, некий рыбак предложил ему в дар рыбу. Конфуций отказался этот дар принять, и рыбак сказал: «День жаркий, а до рынка далеко, продать рыбу мне не удастся. Вот я и подумал, что лучше предложить рыбу вам, чем выбросить ее». Учитель дважды поклонился в знак благодарности и принял рыбу, после чего велел ученикам подмести землю, поскольку он намеревался принести рыбу в жертву духам.
Один ученик сказал: «Этот человек хотел выбросить свою рыбу, а вы намереваетесь принести ее в жертву. Как такое возможно?»
«Мне доводилось слышать, – ответил Конфуций, – что тот, кто, не желая сгубить еду, выражает свое почтение, предлагая ее другому, истинно человечен. Можно ли, получив дар от истинно человечного мужа, не принести его в жертву духам?»
Конфуций сказал: «Есть нечто, что я считаю постыдным, что считаю недостойным и чего опасаюсь: в юности не выказывать прилежания к учебе – вот что я считаю постыдным; покинуть отчий дом, успешно служить государю, а потом, встретив старого друга, отвернуться от него – вот что я считают недостойным; жить в окружении низких людей и быть неспособным завязать дружбу с благородным мужем – вот чего я опасаюсь!»
Конфуций сказал Цзы-Лу: «Если благородный муж взрастил в себе могучий дух, смерть ему не страшна. Если низкий человек взрастил в себе силу, ему не избежать казни».
Конфуций сказал: «Доскональное разбирательство претит справедливости. Пустые разговоры нарушают Путь. Олени считаются благородными животными потому, что, когда находят пищу, сзывают друг друга криком. И считать их просто зверьем совершенно непозволительно».
Конфуций сказал: «Хорошее лекарство горько на вкус, но помогает излечиться от болезни. Искренние речи неприятны на слух, но помогают выправлять характер. Если правитель не враждует с подданными, отец не враждует с детьми, старшие братья не враждуют с младшими, ничего дурного не случится. Поэтому говорится: „Правитель потеряет – подданный найдет. Отец потеряет – сын найдет. Старший брат потеряет – младший брат найдет“.
Конфуций сказал: «Ритуал, не имеющий формы, – это почтительность. Траур, не облаченный в траурные одежды, – это скорбь. Музыка, не явленная в звуках, – это радость. Когда мы не говорим, а нам верят, не двигаемся, а нас чтут, не раздаем богатств, а нас любят, – это действие нашей воли. Если яростно ударить в колокол, звук его будет воинственным, если ударить в колокол в печали, звук его будет скорбным. Звучание колокола подвластно нашей воле. Искренность способна растрогать металл и камень. Тем более она способна тронуть человеческие сердца!»
Основные даты жизни и деятельности Конфуция
551 г. – Рождение.
Ок. 535 г. – Смерть матери Конфуция. Неудачная попытка Конфуция принять участие в пире служилых людей семейства Цзи.
Ок. 533 г. – Женитьба Конфуция. Конфуций поступает на службу смотрителем амбаров.
532 г. – Рождение сына Боюя.
531 г. – Конфуций поступает на должность смотрителя пастбищ.
525 г. – Конфуций встречается с правителем удела Тань. Конфуций обучается музыке.
Ок. 523 г. – Конфуций впервые участвует в обряде жертвоприношения в царском храме предков. Начало учительской деятельности Конфуция.
Ок. 519 г. – Предполагаемая поездка в Лои.
517 г. – Отъезд в царство Ци, где Конфуций проводит около двух лет. Аудиенция у циского Цзин-гуна, знакомство с древней музыкой в стиле «шао».
514 г. – Возвращение в Лу.
505 г. – Переворот Ян Ху, беседа Ян Ху с Конфуцием.
502 г. – Мятеж Гуншань Фуцзяо, Конфуций готов примкнуть к мятежнику.
501–500 гг. – Служба на постах правителя Чжунду в должности главы ведомства общественных работ и верховного судьи.
500 г. – Успех Конфуция на переговорах с правителем Ци.
498 г. – Конфуций пытается срыть укрепления «трех семейств».
497 г. – Циский Цзин-гун присылает в дар правителю Лу танцовщиц и лошадей. Конфуций покидает Лу и направляется в царство Вэй.
493 г. – Неудачная попытка переехать в царство Цзинь.
492 г. – Переезд в царство Сун.
491 г. – Пребывание в царстве Чэнь.
489 г. – Пребывание в царстве Чу.
487 г. – Возвращение в царство Вэй.
484 г. – Возвращение в Лу.
481 г. – Завершение работы над хроникой «Чунь цю». Конфуций приводит в порядок церемониальную музыку Лу, производит окончательную редакцию канонических книг.
479 г. – Кончина Конфуция.
Библиография
Алексеев В. М. Луньюй (образец перевода с китайского первых трех глав «Бесед и суждений» Конфуция). – В кн.: Алексеев В. М. Китайская литература. М., 1978.
Буланже П. А. Жизнь и учение Конфуция. Со статьей Л. Н. Толстого «Изложение китайского учения». М., 1903.
Головачева Л.И. Беседы и суждения Конфуция. // Рубеж. 1992., № 1.
Древнекитайская философия. М., 1972. Т. 1–2.
Карягин К. М. Конфуций, его жизнь и философская деятельность. СПб., 1897.
Переломов Л.С. Конфуций. «Лунь юй». М., 1998.
Попов П. С. Изречения Конфуция, учеников его и других лиц. СПб., 1910.
Семененко И. И. Афоризмы Конфуция. М., 1987.
Куан Ямин. Кун-цзы пинчжуань (Критическая биография Конфуция). Цзинань, 1985 (на китайском языке).
Кун-цзы яньцзю (Исследования о Конфуции). Цюйфу, 1984 (на китайском языке).
Ли Цицянь. Кунмэнь дицзы яньцзю (Исследования об учениках школы Конфуция). Цзинань, 1987 (на китайском языке).
Ли Чанчжи. Кун-цзы ды гуши (Рассказы о Конфуции). Пекин, 1956.
Люй Тао. Дай цзяоюйцзя Кун-цзы (Великий педагог Конфуций). Шэнъян, 1987 (на китайском языке).
Цянь Сюнь. Луньюй цзяньцзе («Суждения и беседы» с разъяснениями). Пекин, 1988 (на китайском языке).
Сирокава Сидзука. Ко-си дэн (Жизнеописание Конфуция). Токио, 1972 (на японском языке).
Hall D., Ames R. Thinking through Coniucius. NY., 1987.
The Analects of Coniucius. Tr. by A. Waley. NY., 1938.
Greel H. Confucius. The Man and the Myth. L., 1953.
Dawson R. Confucius. Oxford, 1981.
Do-Dinh P. Confucius et l'humanisme chinois. P., 1958.
Etiemble R. Confucius (Maitre K'ung). P. 1966.
Fingarette H. Confucius: the secular as sacred. NY., 1972.
The Four Books. Confucian Classics. Tr. by J. Legge. Shanghai, 1948.
Kelen B. Confucius in life and legend. NY., 1971.
Wilhelm R. Kung-tse. Leben und Werk. Stuttgart, 1925.
The Wisdom of Confucius. Ed & tr. by Lin Yutang. NY., 1943.
Читать бесплатно другие книги:
