Томминокеры Кинг Стивен
— Да. Это похоже на ураган, бушующий в голове. Но самое страшное, насколько тяжело потом опять поставить защиту.
— Дверь… барьер… как тебе удается его создавать? Андерсон пожала плечами.
— Не могу объяснить, так же как и мальчишка, шевелящий ушами, не может объяснить, как у него это получается.
Она прокашлялась, чтобы прочистить горло и на секунду посмотрела вниз на ботинки, заляпанные грязью, как успел заметить Гард. Они выглядели так, как будто женщина не слишком часто снимала их за последние 2 недели.
Бобби слегка ухмыльнулась. Улыбка была одновременно смущенной и игривой, в этот момент она стала похожа на прежнюю Бобби. Ту, которая осталась другом для него, когда остальные отвернулись. Ее смущенная улыбка — Гарденер отметил ее в тот миг, когда впервые увидел Бобби, тогда еще первокурсницу. Сам он был новоиспеченным преподавателем, безжалостно разбивающим голову о тезисы к своей диссертации, которая, как он подозревал уже тогда, никогда не будет завершена. Угрожающе и с чувством раздражения он спрашивал первокурсников, что такое дательный падеж. Никто не отвечал. Он подумывал, как бы хорошенько встряхнуть их, когда Андерсон, Роберта, ряд 5, место 3, подняла руку и кратко ответила.
Ответила робко… но верно. И неудивительно, оказалось, что она единственная изучала в школе латынь. И та же смущенная улыбка, что и сейчас, была на ее лице тогда; вдруг Гард почувствовал нахлынувшую волну нежности и любви. Черт возьми, Бобби провела трудное время… но это БЫЛА Бобби. Никаких вопросов по этому поводу.
— Я всегда поддерживаю барьер, — говорила она. — Иначе это как подглядывать в чужие окна. Ты помнишь, я говорила тебе, что почтальон Полсон гуляет на стороне?
Гарденер кивнул.
— Но я не хочу об этом знать. Как не желаю знать, что какой-то бедняга страдает клептоманией или какой-то парень тайно закладывает за воротник… Как твой нос?
— Кровь остановилась. — Гарденер положил окровавленный обрывок рубашки рядом с носовым платком. — Итак, ты постоянно держишь блок.
— Да. По многим причинам — моральным, этическим или просто чтобы не связываться с этим шумным дерьмом в голове — я постоянно поддерживаю его. В случае с тобой я сняла его, потому что ничего не могла подслушать даже когда хотела. Я действительно попробовала пару раз, и если это сводит тебя с ума, как я поняла… но только из любопытства, потому что… я не смогла ничего подслушать… ты такой один, подобных тебе больше нет.
— Ни одного!
— Ни одного. Этому должно быть объяснение, может, это что-то типа редкой группы крови. Может, так оно и есть.
— Прости, что я нулевой группы. Андерсон засмеялась и поднялась на ноги.
— Ты в состоянии двигаться, Гард?
Это кусок металла в моей голове, Бобби. Он был готов произнести это вслух, но потом по какой-то причине передумал. Это она не впускает тебя. Я не знаю, откуда мне это известно, но я знаю, что это так.
— Да, все хорошо, — ответил он. — Я хотел бы
(чего-нибудь
Крепкого)
Чашечку кофе, вот и все…
— Ты получишь ее. Пошли.
4
В то время как одна часть Бобби относилась к Гарду с теплотой и заботливостью прежних времен, сохранявшиеся даже в худшие времена, другая ее часть (которая, по правде говоря, совсем не была Бобби Андерсон) отчужденно, как бы со стороны, пристально наблюдала за всем. Оценивая. Вопрошая. И первый вопрос действительно ли (они) она хотела, чтобы Гарденер находился здесь. Она (они) думала сначала, что теперь все ее проблемы будут решены. Гард присоединится к ней в раскопках, и ей больше не придется копать самой… ее первой составляющей… в одиночестве. Он был прав в одном: стремление сделать все самой почти убило ее. Но той перемены, которую Бобби так жаждала увидеть в нем, не произошло. Лишь это болезненное кровотечение из носа.
Он ни за что больше не дотронется до корабля, раз его нос так реагирует на это. Он не коснется его и уж тем более не войдет внутрь.
До этого может и не дойти. В конце концов Питер же не дотрагивался до корпуса. Питер и близко не хотел подойти к кораблю, но тем не менее его глаза… и омоложение…
Это не одно и то же. Он ведь человек, а не старый пес. И погляди-ка, Бобби, кроме кровотечения из носа и всплеска музыки в голове больше ничего не изменилось.
Никаких мгновенных изменений.
Действительно ли у него в черепе обосновалась летающая тарелка?
Возможно… Но почему такое нечто обязано делать различия?
Отчужденная часть Бобби не знала; она знала, что такое возможно. Корабль сам по себе излучал некую огромную, живую силу; то, что находилось в нем, погибло, Бобби была уверена, что не лгала в этом, но сам корабль был как бы живым, излучая невообразимой силы энергию через корпус… и женщина знала это; радиус действия корабля понемногу увеличивался, по мере того как все большая его часть освобождалась из-под земли. Эта энергия вступила в контакт с Гардом. Но затем она… что?
Как-то преобразовалась им. Вначале преобразовалась, а затем разрядилась в звучании мощнейшего радио.
Что же я сделала?
Роберта не знала, но была уверена, что это не столь важно.
Они скажут ей.
Когда наступит время, они скажут ей.
А тем временем он будет нести груз увиденного. Если бы она смогла прочитать его мысли! Было бы намного проще, если б она смогла, твою мать, просто прочитать его мысли!
Голос холодно заметил: Заставь его напиться. Тогда ты сможешь залезть к нему в голову. Тогда тебе удастся залезть туда.
5
Они вышли из «Томкэта», который не летал, а просто катился, как обычно, по земле, но вместо прошлого рева и дребезжания мотора сейчас ничто не нарушало давящей тишины.
Они выехали из леса и протиснулись в ворота ограды. Андерсон бросила машину там же, где та стояла сегодня утром, Гарденер взглянул на небо, постепенно затягивавшееся облаками, и проговорил:
— Поставила бы ты ее под навес, Бобби.
— Сегодня будет ясно, — коротко бросила женщина. Она положила ключ в карман и направилась к дому. Гарденер покосился на сарайчик, двинулся за Бобби, а потом оглянулся назад. На двери появился висячий замок. Опять новое усовершенствование. Леса, прошу прощения за каламбур, казалось, кишели ими.
Что же у тебя там спрятано, Бобби? Машина времени? Что Новая Усовершенствованная Бобби могла прятать там?
6
Когда он зашел в дом, Бобби копалась в холодильнике. Затем она повернулась, держа в руках две банки пива.
— Ты пошутил про кофе или выпьешь вот это?
— А как насчет «Коки»? — спросил Гарденер. — Летающие тарелки идут лучше под «Коку» — таков мой девиз. — Джим диковато засмеялся.
— Ты прав, — сказала Бобби, затем замерла на полпути, ставя банки пива в холодильник и меняя их на «Коку». — Я это сделала, так ведь?
— А?
— Я вытащила тебя в лес и показала ту штучку. Корабль. Ведь так?
Боже, пронеслось в мыслях у Гарда. Боже мой.
В ту минуту, стоя с двумя банками в руках, она была похожа на больного неизлечимой болезнью.
— Да, — подтвердил Гарденер, чувствуя, что холодеет. — Так.
— Хорошо, — проговорила Бобби, расслабляясь. — Я так и думала.
— Бобби? С тобой все в порядке?
— Абсолютно, — ответила Андерсон и затем бросила небрежно, как будто говоря о малозначимой вещи:
— Я просто не могу вспомнить, что я делала с того момента, как мы вышли из дома. Но, по-моему, это не столь важно, не так ли? Возьми свою коку. Гард, и давай выпьем за жизнь на других звездах, как ты считаешь?
7
И они выпили за иные миры, и затем Андерсон спросила, что же им делать с космическим кораблем, на который она наткнулась в лесу позади дома.
— Не им, а тебе.
— Я уже делаю, Гард, — мягко поправила она.
— Конечно, — ответил он слегка раздраженно, — но я имею в виду, что в итоге сделать с ним. Я буду счастлив дать тебе любой совет, какой пожелаешь, ведь мы, спившиеся, сломленные поэты, набили руку на советах, — но в конце концов именно тебе придется что-то делать. Что-то более далеко идущее, чем просто ковыряние в земле. Потому что корабль принадлежит тебе. Он лежит на твоей земле, и он по праву твой.
Андерсон казалась шокированной.
— Ты ведь не думаешь, что корабль принадлежит кому-либо, ведь так? По какому праву, лишь потому что дядюшка Фрэнк завещал мне этот клочок земли? Потому что его предки происходят от приближенной к Георгу III кучки вельмож, выкинутых тем из Франции, после того как Францию вытурили из Индии? Мой бог, Гард, когда предки этой чертовой расы человечества стали ползать на коленках в пещерах и принюхивались к запахам, эта вещь уже 50 миллионов лет лежала в земле!
— Я уверен, что ты права, — сухо ответил Гарденер, — но не тебе менять закон. И потом, не собираешься же ты сидеть здесь и убеждать меня, что эта вещь не принадлежит тебе?
Андерсон выглядела одновременно расстроенной и задумчивой.
— Принадлежит? Нет, я бы так не сказала. Я за нее ответственна, пожалуй, но она не принадлежит мне.
— Ну что ж. Но если ты спрашиваешь моего совета, я тебе скажу. Позвони на военно-воздушную базу Лаймстоун. Скажи тому, кто поднимет трубку, что на твоей земле найден летающий объект, похожий на современную усовершенствованную летающую машину. Сперва у тебя будут проблемы, но в конце концов ты их убедишь. Затем…
Бобби Андерсон смеялась. Смеялась долго, взахлеб и громко. Это был настоящий, искренний смех, и хотя в нем не было ничего скрытого, что-то все же заставило Гарденера почувствовать себя крайне неуютно. Женщина смеялась, и слезы текли по щекам. Он почувствовал, что каменеет.
— Прости меня, — проговорила Бобби, увидев выражение его лица. То, во что я никак не могла поверить, я слышу от тебя. Знаешь… это как… — Она захихикала снова. — Это шок. Как слушать из уст баптистского проповедника совет, что выпивка излечивает от неразделенной страсти.
— Я не понимаю, о что ты хочешь сказать.
— Ты прекрасно понимаешь. И все это я слышу от того парня, которого арестовали в Сибруке с пистолетом в кармане, от парня, который убежден, что родное правительство не станет счастливым, пока мы все не засветимся в темноте как цифры на электронных часах; и потом он увещевает меня обратиться на военно-воздушную базу и позвать их сюда, чтобы те позаботились о звездном корабле.
— Это твоя земля…
— Заткнись, Гард! Мой участок так же уязвим перед суверенным правом государства отчуждать знаменитые чем-то земли в свою собственность, как и любой другой. Это право возводит заслоны.
— А иногда ядерные реакторы.
Бобби снова присела и в наступившей тишине посмотрела на Гарда.
— Подумай, что ты несешь, — проговорила она мягко. — Дня через три после подобного звонка ни земля, ни корабль в ней уже не будут «моими». Еще через 6 дней они натянут колючую проволоку по всему периметру и поставят часовых через каждые 15 шагов. Через шесть недель, мне думается, 80 % жителей Хэвена будут выселены, выкинуты… или просто исчезнут. И власти смогут это сделать. Ты, Гард, знаешь, что смогут. И в результате получится вот что: ты хочешь, чтобы я позвонила в Даллас и вызвала полицию.
— Бобби…
— Да. Вот чем это закончится. Я нашла звездный корабль, а ты настаиваешь, чтобы я сдала его в полицию Далласа. Неужели ты думаешь, что они приедут сюда и скажут: «Мисс Андерсон, пожалуйте с нами в Вашингтон, поскольку Высшее Военное Начальство хочет услышать ваши мысли по этому поводу — и не только потому, что земля, где он был найден, принадлежит вам — принадлежал вам, но главным образом потому, что Высшее Военное Начальство перед принятием решения хочет узнать ваше мнение. И Президент также хочет, чтобы вы посетили Белый дом и поделились с ним мыслями по этому поводу. Кроме того, он хочет сообщить вам, что очень любит «Римфайр Крисмас».
Андерсон запрокинула голову и засмеялась, но на этот раз дико, истерично, так, что от ее смеха бросало в дрожь. Гарденер едва заметил это. Неужели он по правде думал, что полиция приедет сюда и будет церемониться? С таким непонятным предметом? Ответ отрицательный. Они отберут землю. И пинком вышвырнут Бобби и его… но даже этого может не хватить, им может понадобиться нечто большее. Не захотят ли они создать здесь что-то среднее между русским ГУЛАГом и шикарным приютом «Клаб Мэд». Все бусинки вроде свободны, но однажды пойманные, никогда не освободятся.
Или даже этого окажется недостаточно… и не включайте в счет похорон цветы. Тогда и только тогда высокие чины среди доброжелателей смогут спать спокойно.
И в конце концов это ведь не артефакт, как этрусская ваза или предметы, оставшиеся после давно прошедшей Гражданской войны. Женщина, нашедшая это, теперь смогла снабдить весь дом энергией от D-элементов… и он еще не был готов поверить в это.
А что в самом деле заставит его работать? Микрочипы? Полупроводники? Нет. Этим добавленным внешним компонентом стала Бобби, новая и усовершенствованная Бобби. Или быть может, кто-то другой. И такой корабль… вы ведь не допустите, чтобы рядовой обыватель приближался к нему, не так ли?
— Чем бы еще это ни было, — шептал он, — эта чертова штука должна дьявольски усиливать работу мозга. Она превращает тебя в ученого гения.
— Нет. Ученого идиота, — проговорила спокойно Андерсон.
— Что?
— Ученого идиота. В Пайнлэнде, где находится государственное заведение для умственно отсталых, я видела шестерых. Еще учась в колледже, я два лета провела там, наблюдая их. Там был парень, который перемножал в уме шестизначные цифры и менее чем через 5 секунд давал правильный ответ… и в то же время пачкал штаны. И 12-летний мальчик-гидроцефал. С головой как тыква-рекордсмен. Но он мог вполне сносно печатать со скоростью 160 слов в минуту. Не мог ни говорить, ни читать, ни думать, но печатал как ураган.
Андерсон выудила из кармана сигарету и закурила. Ее глаза на изможденном, истончившемся лице смотрели на Гарденера в упор.
— Именно это случилось со мной. Ученая идиотка. Это все, чем я стала, и те знают это. Все трюки — печатание на расстоянии от машинки, новый нагреватель воды — я помню лишь их кусочки и фрагменты. Но делаю их я вполне осознанно, мне все-все ясно. А потом… — Она просяще взглянула на Гарденера. — Ты понял меня?
Он кивнул.
— Это исходит от корабля, как радиопередачи от радиобашни. И только потому, что радио способно улавливать передачи и пересылать их человеческому уху, оно ведь само не говорит. Правительство будет радо взять и запереть меня где-нибудь, а потом разрезать на кусочки, чтобы посмотреть, нет ли и физиологических изменений… когда несчастный случай позволит им произвести вскрытие, вот и все.
— Ты уверена, что не можешь проникнуть мне в голову, Бобби?
— Уверена. Но ты точно думаешь, что они не решатся пожертвовать несколькими людьми из-за этого корабля? Гарденер медленно покачал головой.
— А поэтому следование твоему совету приведет именно к такому концу, проговорила Бобби. — Вначале вызвать полицию Далласа. Затем быть взятой под стражу. А потом убитой ею.
Гард огорченно поглядел на нее и проговорил:
— Ну, ладно. Я похож на рыдающего дядюшку. Но где альтернатива? Тебе придется что-нибудь сделать. Боже, ведь эта штука убивает тебя.
— Что?
— Для начала: ты потеряла тридцать фунтов.
— Трид… — Андерсон выглядела непонимающей и испуганной. — Нет, Гард, никак не может быть. Пятнадцать, еще куда ни шло, мне представился удобный случай и…
— Пойди встань на весы, — ответил Гард, — И если ты даже в ботинках потянешь за девяносто пять фунтов, я готов съесть шкалу. Сбросишь еще фунтов пять и заболеешь. В твоем состоянии ты можешь получить сердечную аритмию и умереть за два дня.
— Мне нужно было сбросить несколько фунтов. И я была…
— Слишком занята, чтоб уделять внимание еде, не так ли?
— Ну, не так уж…
— Когда прошлым вечером я увидел тебя, ты выглядела как жертва Батаанского голодного марша. Ты узнала меня, но это все. При ходьбе ты даже не оставляешь следов на земле. Через пять минут после того, как мы зашли в дом после созерцания твоей восхитительной находки, ты спросила, показала ли ее мне.
Бобби по-прежнему сидела, уставившись в стол, но Джим выдел выражение ее глаз: зловещее и застывшее.
Он легонько прикоснулся к ней.
— Я только хотел сказать, что та вещь в лесу, какой бы прекрасной ни была, делает с твоим телом и разумом такие вещи, которые отнюдь не идут на пользу.
Бобби отвернулась от него.
— Если ты хочешь сказать, что я ненормальная…
— Боже сохрани, я не говорю, что ты ненормальная! Но ты обязательно ею станешь, если не остановишься. Ты осознаешь, что у тебя появились провалы в памяти?
— Ты допрашиваешь меня, Гард.
— А для женщины, которая 15 минут назад спрашивала моего совета, ты выглядишь как чертовски враждебно настроенный свидетель.
Несколько мгновений они глядели друг на друга через стол.
Первой сдалась Андерсон.
— Провалы это не то слово. Не сравнивай, что происходит с тобой в подпитии с тем, что происходит со мной. Это не одно и то же.
— Я не собираюсь спорить с тобой о значении слов, Бобби. Это отговорка, и ты прекрасно это понимаешь. Та вещь опасна. И лишь это кажется мне важным.
Андерсон взглянула на него. Ее лицо было непроницаемым.
— Ты так думаешь, — проговорила она, не вопросительно и не утвердительно слова звучали плоско и безжизненно.
— Ты не просто принимаешь чьи-то мысли, — сказал Гарденер. — Тобой управляют.
— Управляют. — Выражение лица женщины не изменилось. Гарденер потер лоб.
— Да, управляют. И погоняют так, как плохой жестокий наездник пришпоривает лошадь, пока та не упадет замертво на дорожке… а затем в ярости хлещет кнутом мертвое тело из-за того, что проклятая лошаденка осмелилась умереть. Такой человек опасен для лошадей, а то, что внутри корабля… я думаю, оно опасно для Бобби Андерсон. Если бы я не появился…
— Что дальше? Если бы ты не появился, то что?
— Ничего, ты бы копала день и ночь, забыв о еде, и к этим выходным ты бы умерла.
— Не думаю, — холодно отозвалась Бобби, — но чтобы продолжить дискуссию, признаем, что ты прав. Я снова вышла на дорожку.
— Ты не вышла на дорожку, и с тобой не все в порядке. Выражение ослиного упрямства снова вернулась на ее лицо, и это показало Гарду, что он плохо поработал и Бобби как бы не услышала его.
— Ну посмотри, — проговорил Гарденер, — я с тобой лишь один день. Впервые за историю человечества случилось невероятное, наиважнейшее и сводящее с ума событие. Когда все всплывет наружу, «Нью-Йорк Тайме» распишет все в подробностях, «Нейшнл Энквайрер» подаст это как вопрос национальной важности. Под влиянием этого люди переменят свою чертову религию, ты понимаешь это?
— Да.
— Это не бочка с порохом, это атомная бомба. Это ты понимаешь?
— Да, — опять повторила женщина.
— Тогда убери это пьяное выражение со своего лица. Если мы хотим поговорить об этой штуковине, давай говорить о ней. Андерсон вздохнула.
— Да-а. Хорошо. Извини.
— Я признаю свою не правоту по вопросу Военно-воздушных сил… Они сказали это одновременно и одновременно засмеялись, что было здорово.
Все еще улыбаясь, Гард произнес:
— Что-то нужно сделать.
— Согласна, — поддакнула Бобби.
— Но боже мой, Бобби! Я провалился на экзамене по химии и едва ли преуспел в физике. Я не уверен, как, но я знаю, что корабль нужно… ну… заставить всплыть или что-то в этом роде.
— Нам нужны специалисты.
— Точно! — ухватился Гарденер. — Специалисты.
— Гард, все эксперты подконтрольны полиции Далласа. Гарденер развел руками.
— Теперь, когда ты здесь, со мной все будет в порядке. Я это знаю.
— Похоже, будет по-другому. Теперь у меня начнутся провалы в сознании.
Андерсон произнесла:
— По-моему, игра стоит свеч.
— Ты ото уже решила, ведь так?
— Я уже решила, чего мне хочется, да. Мне хочется без лишнего шума закончить раскопки. Выкапывать корабль целиком не имеет смысла. Мне кажется, что если мне — нам, я надеюсь, — удастся углубиться еще футов на 40–50, мы дойдем до люка. И если мы проникнем внутрь… — Ее глаза вспыхнули, и Гарденер почувствовал ответный прилив восторга, зародившийся, как ему показалось, где-то в груди. Никакие возражения и доводы не могли затуманить сияние этой радужной перспективы.
— Если мы проникнем внутрь? — повторил он.
— Если мы проникнем внутрь, мы найдем пульт управления. А если нам повезет, я смогу поднять эту… штуку над землей.
— Ты думаешь, что сможешь?
— Я знаю, что смогу.
— А что потом?
— А что потом, я не знаю, — передернулась Бобби. Это было самой лучшей, самой продуманной и выпестованной ложью за все время… но Гарденер понял, что это было ложью. — Потом произойдет то, что и должно произойти… это все, что я знаю.
— Но ведь ты сказала, что решать буду я.
— Да, я сказала. Но как только уйдешь отсюда, все, что ты сможешь сделать — это никому не говорить ничего. Если ты решишь, что должен, как я смогу остановить тебя? Пристрелить из дробовика дяди Фрэнка? Я не смогу. Может, герой одной из моих книг и смог бы, но не я. Такова, к сожалению, действительность, и в ней нет верных ответов. Мне кажется, — я буду просто стоять и смотреть, как ты уходишь. Но кого бы ты ни позвал, Гард, — ученых из университета Ороно, биологов из Лаборатории Дженнинкса, физиков из МИТа, кого бы ты ни позвал, в конечном итоге ты действительно вызовешь полицию Далласа. И придут люди с мотками колючей проволоки и полные машины вооруженных людей.
Она слегка улыбнулась.
— По крайней мере, мне не придется одной отправляться в «Клаб Мэд».
— Не придется?
— Нет. Ты по уши увяз в этом. Когда они выкинут меня отсюда, ча сиденье позади меня будешь ты. — Бледная улыбка стала шире, но в ней не появилось веселья. — Добро пожаловать в обезьянник, друг мой. Ты разве не рад, что теперь с нами?
— Очаровательно, — произнес Гард в ответ, и неожиданно они оба рассмеялись.
8
Когда звуки смеха утихли, Гарденер обнаружил, что атмосфера на кухне разрядилась и стала проще. Андерсон спросила:
— Как ты думаешь, если полиция заимеет корабль, что она с ним сделает?
— Ты слышала что-либо об «Ангаре 18»? — спросил в свою очередь Гард.
— Нет.
— Рассказывают, что «Ангар 18» располагался на базе ВВС где-то под Дэйтауном. Или Диаборном. А может, где-то еще. В любом случае, в США. И там хранились тела 5 маленьких человечков с рыбьими лицами и жабрами на шее. Пришельцы. Это байка вроде той, что кто-то нашел крысиную голову в пакетике с быстроразогревающейся едой или об аллигаторах в Нью-йоркской канализации. И только сейчас я начинаю задумываться, действительно ли это сказка.
— Хочешь, я расскажу тебе одну такую современную сказочку, Гард?
— Возложи сие знание мне на плечи.
— Ты никогда не слышал, — проговорила она, — историю о двух парнях, которые изобрели таблетки, заменяющие бензин?
9
Закат рассыпал по небу сполохи алого, желтого и пурпурного цветов. Гарденер сидел на толстом пне на заднем дворе Бобби Андерсон и наблюдал, как садится солнце. Они проговорили весь день, обсуждая, приводя доводы, а иногда и споря. Под конец совещания Бобби заявила, что опять жутко проголодалась. Она сварила огромную кастрюлю спагетти и пожарила большие свиные отбивные. Гарденер проследовал за женщиной на кухню, готовый в любой момент возобновить дискуссию — мысли перекатывались в голове как шары на бильярдном столе. Андерсон не допустила этого. Она предложила ему выпить и после долгого напряженного раздумья он согласился. Виски пошло хорошо, хотя на секунду ему показалось, что в нем не было необходимости — по крайней мере жизненной необходимости. И вот теперь, глядя на небо, умиротворенный сытной едой и стаканчиком, Гарденер понял, что Бобби права. Они поговорили обо всем и весьма плодотворно.
Наступило время принять решение.
Бобби съела огромный ужин.
— Ты переела, Бобби и тебя стошнит, — сказал Гарденер. Он старался быть серьезным, но не мог сдержать улыбку.
— Нет, — удовлетворенно ответила та. — Никогда не чувствовала себя так хорошо. Она рыгнула.
— В Португалии таким образом благодарят за сытное угощение.
— А после траханья… — Гарденер задрал ногу и толчком распахнул окно. Бобби прыснула.
Они вымыли посуду («Неужели ничего еще не придумали, чтоб избежать этого, Бобби?» «Придумают, дай срок») и затем перешли в мрачноватую гостиную, нимало не изменившуюся со времен дяди Фрэнка, и стали смотреть по телевизору вечерние новости. Ничего радостного не сообщали. На Ближнем Востоке тлело пламя конфликта, Воздушные силы Израиля сражались с сирийскими наземными силами в Ливане и случайно попали в школу, — Гарденер с содроганием смотрел на кричащих обожженных детей, русские по-прежнему сражались с повстанцами горного Афганистана, дела В Южной Америке шли удачно.
В Вашингтоне специалисты Ядерного исследовательского Центра подготовили список 90 ядерных объектов 37 стран, столкнувшихся с проблемами безопасности, расположив их в порядке возрастания «от умеренных до серьезных».
От умеренных до серьезных, великолепно, думал Гарденер, чувствуя, как старое чувство бессилия возникает и бродит внутри него, жаля и раня как кислота. Если мы потеряем Топску, это будет событие из категории умеренных. Если мы потеряем Нью-Йорк — из категории серьезных.
Заметив, что Бобби чуть грустно смотрит на него, Джим заволновался.
— Битва не утихает? — спросила женщина.
— Верно.
Когда программа новостей завершилась, Андерсон сказала, что идет спать.
— В полвосьмого?
— Я сегодня устала. — Она глянула на него — Хорошо. Я тоже завалюсь скоро. Я ведь тоже подустал. Это были безумные деньки, но все же я не уверен, что усну, пока весь этот вздор бродит у меня в голове.
— Тебе дать валиум? — Гарденер улыбнулся — Я смотрю, он все еще здесь. Но не стоит. Тебе, видимо, часто приходилось принимать его за последние две недели.
После того как Бобби улеглась, Джим выключил телевизор и уселся в кресло-качалку с «Бизоньими солдатами» в руках. Через некоторое время он услышал, что Бобби захрапела. Джим предположил, что храп был частью конспиративного плана держать его настороже, но в целом он не принимал это явление близко к сердцу, Бобби постоянно храпела из-за искривленной носовой перегородки, что волновало Джима, но прошлой ночью он отметил и кое-что похуже. Мертвую тишину, когда она спала на кушетке, к примеру. Это было намного хуже.
Гарденер на минутку приподнял голову и увидел Бобби в привычной сонной позе, почти обнаженную, в одних пижамных штанишках, одеяло в беспорядке зажато между ногами, одна рука под щекой, другая — поверх лица и большой палец практически во рту. Бобби была о'кей.
Итак, Гарденер вышел во двор, чтобы подвести итоги. Всходы в саду у Бобби были превосходными — кукуруза выше, чем Гарденер когда-либо встречал по дороге с Аркадиа-Бич, а томаты грозились стать рекордсменами-победителями. Некоторые из них вскоре будут доставать до груди взрослого мужчины, идущего между грядок. В центре сада теснились группы подсолнечников, зловещих как триффиды, качающие головами от дуновения ветерка.
Когда перед тем Бобби спросила его, слышал ли он что-либо о «бензиновой таблетке», Гарденер заулыбался и утвердительно закивал головой. Еще одна сказочка 20-го века, только и всего. Затем она спросила, верит ли он в это. Гард, все еще улыбаясь, ответил, что нет. Бобби перескочила на «Ангар 18».
— Ты хочешь сказать, что веришь в существование такой пилюли? Или верила? Это то, что бросаешь в бензобак и потом целый день ездишь?
— Нет, — ответила Бобби. — Ничто из того, что я прочла, не предполагает существование подобного. Она подалась вперед, локти на коленях.
— Но я сказала, во что я верю: если она и есть, то не на рынке товаров. Какая-нибудь крупная картель или даже само правительство купило… или украло ее.
— Да, — проговорил Гарденер. Он уже не однажды думал о ненормальной иронии, сквозившей во всех ситуациях статус-кво: открыть границы США и лишить таможенников работы? Разрешить наркотики и закрыть агентство по борьбе с наркотиками? С таким же успехом можно попытаться подстрелить лунного человечка из мелкокалиберного ружья.
Гард захохотал. Бобби, тоже слегка улыбаясь, поглядела на него:
— Что такое? Поделись.
— Я только что подумал, что если бы такая таблетка существовала, то мальчики из Далласа подстрелили бы парня, который придумал ее, и запихнули бы его тело в «Ангар 18» по соседству с теми зелеными человечками.
— Не говоря уж о всей семье, — согласилась Бобби. Сейчас Гарденер не смеялся. Сейчас все это не казалось ему таким веселым.
— В этом свете, — продолжала Бобби, — посмотри на то, что я здесь натворила. Я даже не могу назвать себя мастером на все руки, не говор уж о специалисте, и силы, работающие через меня, оставили кучу хлама, который больше похож на хлам из «Бойз Лайф», то есть как после работы слабого неумелого ребенка.
— Их работы, — отозвался Гард.
Да, Андерсон согласилась. Их работы. У нее даже появилась слабая догадка, как им это удается — они действуют по принципу «коллапсирующе-молекулярного взаимодействия». Это было на внеатомном уровне, совершенно ясно. Телепатическое печатание, объясняла женщина, в принципе зависело от коллапсирующе-молекулярного взаимодействия, но сам принцип работы отличался, и его-то она не могла понять. Внутри помещалась некая энергетическая установка, которая оживала как устройство, предупреждающее водителя о работе полицейского радара, но на большие расстояния она не реагировала.