Томминокеры Кинг Стивен

5

Он ждал вспышки радио в голове, но ничего не произошло. Пока это не случилось, он не замечал, что у него свело живот и посасывало под ложечкой, как у человека в ожидании электрического удара.

Он облизнул губы и повернул ключ.

Звук, еле слышный на фоне низкого, шипящего гула, доносившегося из сарая, — клик!

Дужка, слегка спружинив, отскочила от замка. Он дотронулся до нее рукой, которая, как ему показалось, была налита свинцом. Он снял замок, защелкнул дужку и положил его в левый передний карман, с ключом, все еще торчащим в нем. Он чувствовал себя как во сне. И это был нехороший сон.

Воздух внутри должен был быть нормальным — нет, возможно, не нормальным; возможно, нигде теперь в Хэвене воздух не был действительно нормальным. Но он был тем же, что и воздух снаружи, подумал Гард, потому что в сарае были щели, как в решете. Если существует такая вещь, как чистая биосфера Томминокеров, то это была не она. По крайней мере, он так не думал.

Все равно он по возможности не будет рисковать. Он глубоко вздохнул, задержал дыхание и велел себе считать свои шаги. Три. Ты войдешь внутрь не более, чем на три шага. На всякий случай. Хорошо осмотреться вокруг и затем назад. Очень быстро.

Ты надеешься.

Да, я надеюсь.

Он бросил последний взгляд на тропинку и, ничего не увидев, повернулся к сараю и открыл дверь.

Зеленое сияние, ослепляющее даже сквозь темные очки, вылилось на него, как искаженный солнечный свет.

6

Вначале он не смог ничего разглядеть. Свет был слишком ярким. Он догадывался, что он бывает и ярче при других обстоятельствах, но он никогда не был так близок к нему. Близок? Господи, да он был в нем. Кто-нибудь, стоящий сейчас в стороне от открытой двери, смог бы с большим трудом разглядеть его.

Он вновь прищурил глаза от этой сияющей зелени и сделал шаркающий шаг вперед… затем другой шаг. затем третий. Его руки были вытянуты вперед, как у нащупывающего путь слепого. Да он и был как слепой; черт, у него были даже темные очки.

Шум стал громче.

Слишшш — слишшш — слишшш, доносилось слева. Он повернулся в этом направлении, но не двинулся дальше. Он боялся идти дальше, боялся того, до чего он мог бы дотронуться.

Его глаза стали привыкать. Он стал различать темные контуры в зелени. Скамейка… но на ней нет Томминокеров; она просто придвинута к стене, с дороги. И…

Боже мой, это стиральная машина! Это действительно она!

Точно, это была она, одна из тех старомодных моделей, с выжимающим катком наверху, но не она производила этот удивительный шум. Она также была придвинута к стене. Она находилась в стадии какой-то модификации — кто-то поработал над ней в лучших традициях Томминокеров, но она не работала в данный момент.

Далее стоял пылесос «Электролюкс», один из тех, старых, длинных, которые ездят на колесах близко к земле, как механическая такса. К колесам была прикреплена цепь с шипами. Груды детекторов дыма из «Рэдио Шэк» почти все в коробках. Несколько керосиновых цилиндров с вделанными шлангами и еще чем-то, напоминавшим руки…

Руки, конечно, руки, они роботы, создающиеся роботы… мать их так, и ни один из них не выглядит как белый голубь мира, не правда ли, Гард? И…

Слишшш — слишшш — слишшш.

Дальше влево. Сияние исходило отсюда.

Гард услышал, как забавный, причиняющий боль шум покинул его. Дыхание, которое он задерживал, слабо вырывалось наружу, как воздух из продырявленного воздушного шара. Так же из его ног уходила сила. Он пошарил вслепую рукой, нашел скамейку и не сел, а просто свалился на нее. Он не мог оторвать глаз от левого заднего угла сарая, где Ив Хиллман, Энн Андерсон и старый добрый Питер были каким-то образом подвешены на столбах в двух стальных оцинкованных душевых кабинах, дверей у которых не было.

Они висели, как куски туш на мясных крюках. Но они были живы. Гард видел это. Каким-то образом, как-то еще живы.

Толстый черный кабель, выглядевший как линия высокого напряжения или коаксиальный, кабель выходил из центра лба Энн Андерсон. Похожий кабель выходил из правого глаза старика. И почти верхушка черепа собаки была снята; дюжины маленьких проводов выходили из открытого и пульсирующего мозга Питера.

Глаза Питера, свободные от катаракты, обратились к Гарду. Он скулил.

Иисус… о Иисус… о Иисус Христос.

Он попытался встать со скамейки. Он не смог.

Части верхушки черепа старика и Энн, как он заметил, тоже были удалены. Двери душевых кабин были сорваны, но кабины были наполнены какой-то прозрачной жидкостью — она содержалась там тем же способом, что и маленькое солнце в нагревателе воды Бобби, как он предположил. Если бы он попытался проникнуть в одну из кабин, он почувствовал бы сильную пружинистость. Избыток эластичности., но отсутствие доступа.

Хочешь выйти туда? Я только хочу выйти отсюда!

Затем его мозг вернулся к своему предыдущему священному писанию:

Иисус., милый Иисус., о Иисус, посмотри на них…

Я не хочу смотреть на них.

Нет. Но он не смог оторвать глаз.

Хотя жидкость была прозрачной, она была изумрудно-зеленого цвета. Она двигалась, издавая этот низкий, плотный мыльный звук. Несмотря на всю ее прозрачность. Гарденер полагал, что жидкость, должно быть, очень вязкая, возможно, как средство для мытья посуды.

Как они в ней дышат. Как они до сих пор живы? Может, нет, может быть, просто движение жидкости заставляет тебя думать, что они живы. Может, это только иллюзия, пожалуйста, Иисус, пусть это будет иллюзия.

Питер., ты слышал как он скулил?

Ну и что. Это тоже часть иллюзии. Вот и все.

Он подвешен на крюке в душевой кабинке, заполненной межзвездным эквивалентом средства для мытья посуды «Джой», он не смог бы скулить в нем, тогда пошли бы мыльные пузырьки, и у тебя просто глюки. Вот что это такое небольшой визит Короля Глюка.

Только это не было глюками, и он это знал. Он знал, что слышал скулеж Питера не ушами.

Этот звук болезненного, беспомощного поскуливания пришел оттуда же, откуда приходила музыка по радио — из глубины его мозга.

Энн Андерсон открыла глаза.

Забери меня отсюда! — вскричала она. — Забери меня отсюда, я оставлю ее в покое, я не чувствую ничего, кроме того, что они делают мне больно, делают мне больно, делают мне болллльнноооо…

Гарденер вновь попытался подняться. Он смутно осознавал, что издавал какой-то звук. Все тот же самый звук. Этот звук был очень похож на тот, что мог бы издать сурок, раздавливаемый машиной при попытке перебежать дорогу.

Зеленоватая, двигающаяся жидкость придала лицу сестры Энн газообразный, призрачный трупный оттенок. Голубизна ее глаз поблекла. Ее язык колыхался, как плоть какого-то подводного растения. Ее красно-лиловые морщинистые пальцы были неподвижны.

Я ничего не чувствую, кроме того, что они делают мне больнооооо! — вопила Энн, и он не мог укрыться от этого голоса, не мог заткнуть пальцами уши, чтобы избавиться от него, потому что голос шел из его головы.

Слишшш — слишшш — слишшш.

Медные трубки, входящие в крыши душевых кабинок, делали их похожими на шумно-веселую комбинацию барокамер Бака Роджерса и самогонных аппаратов Лайла Эбнера.

Шерсть Питера повылезала клочьями. Задние части его тела, казалось, были в коллапсе сами по себе. Его ноги совершали в жидкости длинные ленивые шаги, как будто ему снилось, что он убегает.

Когда они делают мне больноооо!

Старик открыл свой единственный глаз.

Мальчик.

Мысль была выражена ясно — вне всякого сомнения. Гарденер обнаружил, что отвечает ему.

Какой мальчик?

Ответ был моментальным, сначала поражающим, затем неоспоримым.

Дэвид. Дэвид Браун.

Один глаз уставился на него — немигающий сапфир с легким изумрудным оттенком.

Спаси мальчика.

Мальчик. Дэвид. Дэвид Браун. Был ли он связан как-то с этим, мальчик, которого они разыскивали в течение долгих изнуряюще жарких дней? Конечно, был. Возможно, не прямо, но косвенно.

Где он? — послал мысль Гарденер старику, плавающему в своем бледно-зеленом растворе.

Слишшш — слишшш — слишшш.

На Альтаире-4, наконец ответил старик, Дэвид на Альтаире-4. Спаси его., а затем убей нас. Это ужасно. Действительно ужасно. Не можем умереть. Я пытался. Мы все пытались. Даже (сукасука) она. Мы как в аду. Используй преобразователь, чтобы спасти Дэвида. Затем выдерни вилки. Перережь провода. Подожги все. Ты слышишь?

В третий раз Гарденер попытался подняться и бесформенной массой повалился обратно. Он стал осознавать, что толстые электрические кабели были размотаны по всему полу, и это вызвало далекое воспоминание о группе, которая подобрала его на заставе, где взимается подорожный сбор, когда он возвращался из Нью-Хэмпшира. Сначала он удивился, но затем обнаружил связь. Пол выглядел как сцена перед началом рок-концерта. Или как телестудия больших городов. Кабели змеились, входя в широкую раму, заполненную электрическими платами и грудой видеомагнитофонов.

Все они были соединены проводами. Он поискал глазами преобразователь постоянного типа, ничего не обнаружил и затем подумал:

Конечно нет, идиот. Батареи — это и есть постоянный ток.

Видеомагнитофоны были соединены с сетью домашних компьютеров — «Атари», «Эппл» — II и III, TRS-80, «Коммадор». На одном из зажженных экранов мигало слово ПРОГРАММА?

За модифицированными компьютерами было еще больше электрических плат сотни. Все сооружение издавало низкий сонный гул — Звук, который он связывал с — (используй преобразователь) большим количеством электрического оборудования.

Свет струился от рамы и от беспорядочно расположенных в ней друг за другом компьютеров зеленым потоком — но свет не был постоянным. Он был цикличным. Импульсы света и их связь с мыльными звуками, исходившими из душевых кабин, была очень четкой.

Это центр, подумал он со слабым возбуждением больного. Это приложение к кораблю. Они приходят в сарай, чтобы как-то использовать это. Это преобразователь, и они берут от него свою силу.

Используй преобразователь, чтобы спасти Дэвида.

С таким же успехом можно попросить меня полетать в ВВС-1. Придумай что-нибудь попроще, папаша. Если бы я смог вернуть его откуда бы то ни было путем декламации Марка Твена или даже По, — я бы попытался. Но с помощью этой штуки. Она выглядит, как взрыв на электронной фабрике.

Но — мальчик.

Сколько ему? Четыре? Пять?

И куда, во имя Господа, они поместили его? Буквально, границей было небо.

Спаси мальчика., используй преобразователь.

Но, конечно, не было времени даже на то, чтобы вглядываться в эти проклятые сообщения. Остальные могли вернуться. И все же он уставился на один из мониторов с гипнотической напряженностью.

ПРОГРАММА?

Что если я наберу Альтаир-4 на клавиатуре? — задумался он и увидел, что клавиатуры не было; и в ту же секунду буквы на экране изменились.

АЛЬТАИР-4, прочел он.

Нет вскричал его мозг, с чувством вины за незаконное вторжение. Нет, Иисус, нет!

НЕТ ИИСУС НЕТ, заструились буквы.

Перестань! Перестань! — подумал Гарденер, покрываясь потом.

ПЕРЕСТАНЬ

ПЕРЕСТАНЬ

Эти буквы мигали., и мигали. Гарденер уставился на них, объятый ужасом. Затем:

ПРОГРАММА?

Он попытался оградить свои мысли и снова попытался подняться на ноги. На этот раз ему это удалось. Из преобразователя выходило еще несколько проводов. Они были тоньше. Их было… Он подсчитал. Да. Всего восемь. Заканчивающихся наушниками. Наушники. Фриман Мосс. Дрессировщик зверей, управляющий механическими слонами.

Здесь было больше наушников. Каким-то сумасшедшим образом это напомнило ему языковую лабораторию высшей школы.

Может, они учат здесь другой язык?

Да. Нет. Они учатся «превращаться».

Машина обучает их. Но где здесь батареи? Я не вижу ни одной. На эту штуку должно быть повешено десять или двенадцать старых добрых «Делкоу». Чтобы поддерживать протекание через нее заряда. Должно быть…

Ошеломленный, он снова поднял глаза на душевые кабинки.

Он взглянул на коаксиальные кабели, выходящие из лба женщины, глаза старика. Он смотрел на лапы Питера, совершающие большие, широкие сонные шаги, и удивился тому, как только у Бобби на платье могли оказаться собачьи волосы может, она меняла у Питера этот эквивалент межзвездной смазки? Преодолела ли она простые человеческие чувства? Любовь? Раскаяние? Вину?

Обнимала ли она свою собаку перед тем, как снова наполнить кабинку жидкостью?

Они и есть батареи. Органические «Делкоу» и «Эвреди», можно сказать. Они высасывают их досуха. Высасывают их как вампиры.

Новое чувство появилось у него, несмотря на страх, замешательство и ошеломленность, — это была ярость, — и Гарденер приветствовал его.

Они делают больно., делают больно… делают больноооо…

Ее голос внезапно оборвался. Монотонный гул преобразователя изменил высоту — он стал еще ниже. Свет, излучаемый рамой, немного поблек. Он подумал, что она потеряла сознание, уменьшив таким образом общую мощность машины некоторое количество., чего? Вольт? Дин? Ом? Хрен знает чего?

Покончи с этим, сынок. Спаси моего внука и затем покончи с этим.

В какой-то момент голос старика заполнил его голову, абсолютно ясно и абсолютно понятно. Затем он пропал. Глаз старика закрылся.

Зеленый свет, идущий от машины, стал еще бледнее.

Они пробудились, когда я вошел, подумал он лихорадочно. Гнев все еще колотил и сверлил его мозг. Он выплюнул зуб, почти не заметив этого. Даже Питер немного проснулся. Теперь они возвратились к состоянию, в котором находились., раньше. Спали? Нет. Не спали. Что-то другое. Замороженное хранение органики.

Он повернулся назад, прочь от преобразователя (что все-таки он преобразует, как, зачем). От душевых кабин, от кабелей. Его глаза обратились к массе приспособлений, выстроенных в ряд у дальней стены. На стиральной и выжимающей машине было что-то прикреплено к крышке, что-то похожее на изогнутые телевизионные антенны в форме бумеранга, которые можно иногда увидеть сзади у лимузинов. Чуть позади стиральной машины и левее нее стояла старомодная ножная швейная машинка со стеклянной воронкой, прикрепленной к ее боковому колесу. Керосиновые цилиндры со шлангами и стальными руками., он заметил, что к концу одной из рук был приварен мясницкий нож.

Христос, что это все такое? Зачем это все?

Голос прошептал: может, это охрана. Гард. На случай если полиция Далласа объявится слишком рано. Это Новобранческая Армия Томминокеров — старые стиральные машины с ячеистыми антеннами. Пылесосы «Электролюкс» с шипованными цепями на колесах. Назови и требуй, детка.

Он чувствовал, как его рассудок колеблется. Его глаза неустанно возвращались к Питеру. Питеру, чья черепная коробка была почти полностью удалена, Питеру, у которого из того, что раньше было его головой, теперь торчал пучок проводов. Его мозги выглядели как мертвенно бледный кусок телятины со связкой температурных зондов, воткнутых в него.

К Питеру, чьи ноги сонно неслись по жидкости, как будто он убегал.

Бобби, подумал он с отчаянием и яростью, как ты могла сделать такое с Питером? Христос!

С людьми было гадко, отвратительно, — но с Питером было как-то еще хуже. Это кощунство переходило границы всяческого цинизма. Питер, его ноги скакали и скакали, как будто он убегал в своем сне.

Батареи. Живые батареи.

Попятившись, он ударился обо что-то. Послышался монотонный металлический удар. Он повернулся и увидел еще одну душевую кабинку, ее стенки уже слегка цвели ржавчиной, передняя дверь исчезла. Сзади были пробиты дыры, Через них были пропущены провода, сейчас они слабо свисали, на их концах были вилки большого диаметра.

Для тебя, Гард! — заверещал его мозг. Эта вилка для Вас, как говорят рекламы. Они откроют сзади твою черепную коробку, может быть, отключат твои центры двигательного аппарата, чтобы ты не мог шевелиться, и потом будут сверлить — сверлить до того места, где они смогут получить свою силу. Эта вилка для тебя, что бы ты ни делал., все готово и ждет! Ух ты! Просто изумительно!

Он ухватил свои мысли, которые закручивались в истерическую спираль, и взял их под контроль. Не для него; по крайней мере, не изначально. Она уже была использована. Здесь был легкий запах и пена. Потеки высохшей слизи на внутренних стенках — все, что осталось от плотной зеленой жидкости. Выглядит, как сперма Волшебника из Страны Оз, — подумал он.

Ты имеешь в виду, что Бобби пустила свою сестру плавать в большой банк спермы?

Страшный смешок снова вырвался у него. Он прижал тыльную сторону руки к губам, прижал сильно, чтобы заглушить его.

Он взглянул вниз и увидел пару кожаных туфель, валяющихся рядом с душевой кабинкой. Он поднял одну и увидел на ней засохшие брызги крови.

Это Бобби. Ее единственная пара хороших туфель. Ее «выходные» туфли. Она была обута в них в тот день, когда поехала на похороны.

Другая туфля также была в крови.

Гард заглянул за душевую кабинку и увидел остальную одежду, в которую Бобби была одета в тот день.

В крови, все в крови.

Он не хотел дотрагиваться до блузки, но предмет под ней был слишком ясен. Он ухватил ее за самый маленький краешек, за какой только мог, двумя пальцами и оттащил ее от хорошей угольного цвета юбки Бобби.

Под рубашкой лежал револьвер. Это был огромнейший револьвер, выглядевший самым старым из тех, которые Гард когда-либо видел, исключая картинки в книжках. Слегка помедлив, он поднял револьвер и прокрутил барабан. Четыре патрона еще были здесь. Двух не было. Гарденер был готов поспорить, что один из них был выпущен в Бобби.

Он вставил барабан на место и сунул револьвер за пояс. Сразу в его голове заговорил голос. Застрелил свою жену., хорошее дело., твою мать.

Ничего. Револьвер может пригодиться.

Когда они заметят, что он исчез, это будешь ты, кого они будут сразу искать. Гард. Я думал, что ты уже пришел к этому заключению.

Нет, он полагал, что это не та вещь, о которой ему стоило беспокоиться. Они заметили бы измененные слова на экране компьютера, но до этих вещей не дотрагивались с тех пор, как Бобби сняла их (или они сняли их с нее, что более вероятно).

Они должны быть слишком возвышенны, чтобы, входя сюда, беспокоиться слишком много о домашнем хозяйстве, — подумал он. Эта чертова ерунда не заслуживает внимания.

Он снова потрогал револьвер. Сейчас голос в его голове молчал. Возможно, он решил, что тут нет тем, о которых стоит беспокоиться.

Если ты должен застрелить Бобби, сможешь ли ты это сделать?

Это был вопрос, на который он не мог ответить.

Слишшш — слишшш — слишшш.

Как долго отсутствует Бобби и ее компания? Он не знал — не имел ни малейшего понятия. Время не имело никакого значения здесь; старик был прав. Здесь был ад. И откликался ли Питер на ласку своей странной хозяйки, когда она приходила сюда?

Его желудок был на грани тошноты. Он должен был убраться отсюда — убраться прямо сейчас. Он чувствовал себя персонажем из волшебной сказки, женой Синей Бороды в тайной комнате, Джеком, копающимся в куче золота великана. Он ощущал себя готовым к открытию. Но он держал перед собой заскорузлую от крови одежду, как будто был примерзшим. Не как будто; он и был примерзшим.

Где Бобби?

Она получила солнечный удар.

К черту загадочный солнечный удар, который залил ее блузку кровью. Гарденер испытывал нездоровый, болезненный интерес к оружию и к повреждениям, которые оно может нанести человеческому телу. Если ее застрелили из того большого револьвера, который сейчас торчал у него за поясом, то он полагал, что Бобби не смогла бы выжить — даже если бы ее быстро доставили в госпиталь, специализирующийся на лечении опасных огнестрельных ран, она, вероятно, умерла бы.

Они принесли меня сюда, когда я была разорвана на части, но Томминокеры прекрасно собрали меня.

Не для него. Старая душевая кабинка была не для него. Гарденеру показалось, что он может завершить рассуждения с большей определенностью. Кабинка была для Бобби.

Они принесли ее сюда и., что?

Что, подвесили к своим батареям, конечно. Не к Энн, ее тогда еще здесь не было, а к Питеру., и Хиллману.

Он выронил блузку., затем заставил себя поднять ее снова и положить ее обратно поверх юбки. Он не знал, насколько много из мира реального они заметят, когда войдут сюда (немного, он полагал), но он не хотел предоставлять им лишних шансов.

Он посмотрел на дыры в задней стенке кабины, висящие провода со стальными вилками на концах.

Зеленый свет начал пульсировать ярче и быстрее снова. Он обернулся. Глаза Энн вновь были открыты. Ее короткие волосы шевелились вокруг головы. Он все еще видел эту бесконечную ненависть в ее глазах, сейчас уже смешанную с ужасом и растущим удивлением.

И теперь были пузыри.

Они выплывали у нее изо рта в сжатом плотном потоке.

Мысль/звук взорвались в его голове.

Она кричала.

Гарденер выбежал.

7

Настоящий ужас — наиболее ослабляющая из всех эмоций. Он истощает эндокринную систему, впрыскивает в кровь органический наркотик, сокращающий мышцы, заставляет бешено стучать сердце, опустошает рассудок. Джим Гарденер вышел шатаясь из пристройки Бобби Андерсон на подгибающихся ногах, с сумасшедшими глазами, с глупо открытым ртом (язык болтался в одном углу, как мертвый), с горячими и переполненными внутренностями, его живот сводило судорогой.

Было тяжело думать на фоне грубых и мощных образов, которые вспыхивали у него в голове, как неоновая вывеска над баром — тела, висящие на крюках, как насекомые, наколотые на булавки жестокими, скучными детьми; неустанное движение лап Питера; окровавленная блузка с пулевым отверстием; вилки; старомодная стиральная машина, увенчанная изогнутой антенной. Самый мощный из всех был образ сжатого и плотного потока пузырей, вырывающегося изо рта Энн Андерсон, когда она кричала в его голове.

Он вошел в дом, вбежал в ванную и упал на колени перед унитазом, но обнаружил, что его не тошнит. Он хотел, чтобы его вырвало. Он думал о червивых «хотдогах», о заплесневелой пицце, о розовом лимонаде с плавающими в нем лобковыми волосами; наконец, он просто засунул два пальца в рот. Он смог вызвать этим только расширение рта, но не более. Он не мог вызвать рвоту. Только это.

Если я не смогу, я сойду с ума.

Прекрасно, сойди с ума, если так требуется. Но сначала сделай то, что ты должен сделать. Продержись до тех пор. И, кстати, Гард, у тебя есть еще какие-нибудь вопросы относительно того, что ты должен сделать?

У него больше не было вопросов. Его убедили лапы Питера, совершающие постоянное движение. Его убедил поток пузырей. Он не понимал, как мог он так долго колебаться перед лицом силы, которая была так очевидно испорчена, так очевидно прочна.

Потому что ты был безумен, — ответил он себе. Гард кивнул. Никакого другого объяснения не требовалось. Он был безумен — и не только последний месяц или около того. Он пробудился поздно, о да, очень поздно, но лучше поздно, чем никогда.

Звук.

Слишшш — слишшш — слишшш.

Запах. Легкий и мясной. Запах, который его рассудок ассоциировал с сырой телятиной, медленно портящейся в молоке.

Его желудок сжался. Обжигающая, кислотная отрыжка обожгла его горло. Гарденер застонал.

Идея — слабый огонек — вернулась к нему, и он ухватился за нее. Может быть, еще можно было положить всему этому конец., или по крайней мере взять все в свои руки на долгое, долгое время. Может, еще можно.

Ты позволил миру катиться ко всем чертям своей дорогой, Гард, за две минуты до полуночи или нет.

Он снова подумал о Теде-энергетике, — подумал о безумных военных организациях, торгующих еще более усложненным оружием друг с другом, и эта злая, невнятная, одержимая часть его мозга в последний раз попыталась уничтожить здравый смысл.

Заткнись, — сказал ей Гард.

Он пошел в спальню для гостей и стянул с себя рубашку. Он взглянул в окно и теперь смог увидеть вспышки света, приближающиеся со стороны леса. Наступила темнота. Они возвращались. Они войдут в сарай и, возможно проведут небольшой сеанс. Встреча разумов вокруг душевых кабинок. Братство в уютном зеленом сиянии изнасилованных мозгов.

Наслаждайтесь, — подумал Гарденер. Он положил револьвер сорок пятого калибра под матрац и расстегнул свой ремень. Может быть, в последний раз, так что…

Он взглянул на рубашку, из кармана торчала металлическая дуга. Это был, конечно, висячий замок. Замок от двери сарая.

8

В течение какого-то промежутка времени, который показался намного длиннее, чем он был на самом деле, Гарденер не мог двигаться вообще. Чувство нереального, как в ночном кошмаре, страха вновь овладело его усталым сердцем. Он уменьшился до размеров объятого ужасом зрителя, наблюдающего за тем, как огни неуклонно двигались по тропинке. Скоро они достигнут заросшего сада. Они пройдут сквозь него. Они пересекут дворик перед домом. Они подойдут к сараю. Они увидят, что замок пропал. Тогда они войдут в дом и либо убьют Джима Гарденера, либо отправят его, распыленного на атомы, на Альтаир-4, где бы это ни находилось.

Его первой мгновенной мыслью была просто паника, завизжавшая самым тонким голосом:

Беги! Прочь отсюда!

Его вторая мысль была неуверенным возвращением рассудка. Охраняй свои мысли. Если ты когда-либо охранял их, охраняй их сейчас.

Он застыл со снятой рубашкой, с расстегнутым ремнем и расстегнутыми джинсами, висящими на его бедрах, уставясь на замок в кармане рубашки.

Выметайся отсюда прямо сейчас и повесь его обратно. Прямо СЕЙЧАС!

Нет., нет времени… О Боже, нет времени. Они уже в саду.

Возможно. Возможно, его будет достаточно, если ты прекратишь тут дрочить и будешь пошевеливаться.

Он жестко заставил себя сломить охвативший его паралич, нагнулся, схватил замок, в котором все еще торчал ключ, и побежал, на ходу застегивая штаны. Он проскользнул через заднюю дверь, выждал момент, когда последние два фонаря скрылись в саду и исчезли, и побежал к сараю.

Смутно, еле-еле он слышал их голоса в своей голове — полные благоговения, удивления и восторга.

Он укрылся от них.

Зеленый свет струился веером из двери сарая, которая была приоткрыта.

Бог ты мой, Гард, как ты мог быть таким глупцом? Взвыл его загнанный в угол мозг, но он знал как. Было очень просто забыть о таких земных вещах, как запирание дверей, когда ты увидел двух людей, подвешенных на крюках, с коаксиальными кабелями, выходящими из их черепов.

Он услышал их уже в саду — услышал шуршание бесполезных огромных стеблей кукурузы.

Когда он дотянулся до засова, с замком в руке, он вспомнил, что закрыл его перед тем, как опустить его в карман. Его рука дрогнула при этой мысли, и он выронил замок, который со стуком ударился о землю. Он стал искать его и сначала совсем не смог ничего разглядеть.

Нет., он был здесь, как раз за узкой полосой пульсирующего зеленого цвета. Да, это был замок, но ключа в нем больше не было. Ключ выпал, когда замок ударился о землю.

Боже мой. Боже мой. Боже, — всхлипнул его мозг. Он весь покрылся липким потом. Волосы налипли на глаза. Он подумал, что, должно быть, он пахнет, как протухшая обезьяна.

Он слышал, как все громче шуршали стебли и листья кукурузы. Кто-то громко рассмеялся — звук был шокирующе близко. Еще несколько секунд, и они выйдут из сада, он чувствовал, как эти секунды пробегают мимо, как важничающие бизнесмены с большими животами и чемоданчиками. Он упал на колени, сжал в руке замок и начал шарить другой рукой взад-вперед в пыли, пытаясь отыскать ключ.

Ах ты твою мать, где ты? Ах ты твою мать, где ты? Ах ты твою мать, где ты?

Даже сейчас, в панике, он не забыл выстроить экран вокруг своих мыслей. Работал ли он? Он не знал. К тому же, если он не найдет ключ, это не будет иметь значения, не так ли?

Ах ты твою мать, где ты?

Он заметил тусклое поблескивание серебра, подальше того места, где он шарил рукой.

Ключ был намного дальше, чем он предполагал. То, что он увидел его, было слепой удачей., как у Бобби, предположил он, когда два месяца назад она споткнулась о край металла, торчащего из земли.

Гарденер схватил его и вскочил на ноги. Он еще какой-то момент будет скрыт от них углом дома, но это все, что ему оставалось. Еще одна заминка — даже самая маленькая — покончит с ним, ему не останется времени даже на выполнение простейших маленьких операций, необходимых для того, чтобы повесить замок на дверь.

Судьба мира сейчас может зависеть от того, сумеет ли человек запереть дверь сарая с первой попытки, подумал он с удивлением. Современная жизнь так требовательна.

Еще какое-то время, о котором он не подумал, он старался вставить ключ в замок. Но тот постоянно тыкался вокруг скважины в дрожащей его руке. Затем, когда он решил, что все кончено, ключ скользнул в отверстие. Он повернул его. Замок открылся. Он закрыл дверь, продел дужку замка в засов и защелкнул его. Он вытащил ключ и зажал его во вспотевшей руке. Мягко, как нож в масло, он скользнул за угол сарая.

В этот момент мужчины и женщины, подходившие к кораблю, по одному вошли во двор.