Вдвоем против целого мира Полянская Алла

Убедившись в правильности своих предположений, Татьяна принялась изводить отца. Когда тот задерживался, она очень подробно расспрашивала его, где он пропадал, его объяснения были слишком обстоятельными и начали настораживать мать. Отец тогда так до конца и не понял, что Татьяна все знала и специально интересовалась его отлучками. Выглядело все так, словно она интересуется его работой, а когда разразился скандал, Татьяна сидела в первом ряду с коробкой попкорна. Профессор Филатов и его жена, тоже профессор, разъехались. И когда за отцом закрылась дверь, бабушка, профессор Огурцова, взглянув пристально на внучку, спросила:

– Ну что, теперь ты довольна? Ты этого добивалась?

Татьяна добивалась совсем не этого. Она и сама не знала, чего хотела, но то, что она может управлять жизнью других людей, просто зная о них нечто и это используя, она как раз тогда и поняла. Отцу пришлось уйти с кафедры, но ему неожиданно предложили выгодный контракт в Германии, и он, наскоро получив развод, забрал свою лаборантку и укатил за границу. Он в итоге сложил два и два, поняв то, что профессор Огурцова поняла сразу. Больше Татьяна отца не видела, он вычеркнул ее из своей жизни. Не потому, что из-за спровоцированного скандала ему пришлось изменять жизнь, ведь все для него обернулось к лучшему, а из-за того, что она расставляла ему ловушки.

Татьяна сообразила, что надо быть осторожнее.

Новое умение требовало новых жертв, и когда пришло лето, Татьяна поехала в Научный городок вместе с бабкой. Огурцова была единственной, кто разговаривал с ней, мать тоже отгородилась от дочери, так и не простив той ее поступка. Татьяна недоумевала – никто не заставлял мать скандалить и выводить на чистую воду отца. Молчала бы, глядишь, папаша перебесился бы, и все.

В Научном городке всегда было много интересного. Бывая у соседей, Татьяна внимательно изучала их быт, привычки, отношения, даже иногда рылась в мусоре, ища пищу для мозга. Так она выяснила, что у профессора Оржеховского диабет, а его покойная жена склонна впадать в депрессии. Она узнала, что у Машки дома все подчинено суровому распорядку, а у Андриевских папаша Дариуша не разговаривает с отцом, которому не по душе занятия сына бизнесом.

У Ильи отец иногда пил, а напившись, становился невменяемым и агрессивным, даром что доцент кафедры цветмета. И тогда дед Ильи, всемирно известный профессор Миронов, укладывал сына в клинику, откуда тот выходил через пару дней спокойным и пристыженным.

А у Мишки родители – страстные приверженцы здорового образа жизни, Мишкина мать пылесосит дом и моет полы несколько раз в день и постоянно заставляет всех мыть руки.

Но вкуснее всего было у Шумиловых. Странная Лиза, не слишком адекватная мать, профессор Шумилов, вечно занятый и нетерпимый к другому мнению, и Сонька, которую не пинал в этой семье только ленивый.

Что она будет делать с этими знаниями, Татьяна еще не решила, но продолжала наблюдать. Она даже специальную тетрадь завела, чтобы ничего случайно не забыть. Бывало, она шпионила за окружающими, забравшись на тополь у реки и глядя в бинокль. Вот доктор Оржеховская приняла посетителей – какую-то мамашу с ребенком, приехавшими на телеге из деревни. Вот профессор Андриевский вышел погулять в лесу, его жена несет ему шляпу. Вот Сонька побежала к реке одна – значит, только что ее отпинали дома, иначе она бы Владьку взяла. А вот и Дариуш потянулся за ней, не иначе – ждал.

То, что Соне нравится Дариуш, а ему нравится Соня, Татьяна поняла раньше их.

В их компании подобрались красивые дети. Кто знает, как это получилось, но Татьяна понимала, что они все выглядят – как результат селекции. Вот так взяли и отобрали группы генов, и получились совершенные лица и гибкие, обещающие стать красивыми, тела. Конечно же, Татьяна считала, что она красивее всех. Нет, была еще Лиза, но кто принимал в расчет полоумную идиотку? В их компании она, Татьяна, была красивее всех. И это не на Соню должен смотреть Дариуш, и вообще все, а на нее.

И тогда Татьяна задумалась, может ли она управлять не только жизнями, но и чувствами других людей.

Оказалось, это тоже возможно. За какое-то время она увлекла Дарика идеей смешных розыгрышей, мол, люди легко поддаются эмоциям, и наблюдать отчаяние, например, это же дико смешно, ведь через минуту человек узнает, что горе ненастоящее, но перед этим можно вывернуть его наизнанку, чтобы он заплакал, или испугался, или… В общем, это весело, а главное – не кино какое-то, где актеры изображают чувства, здесь все будет по-настоящему!

И, конечно, самой первой нужно разыграть Соню – она ведь у Дариуша давно на крючке, это будет так смешно, что забыть невозможно.

А главное – Дариуш больше не станет смотреть на Соню так, как раньше. Когда втаптываешь кого-то в грязь, уважать этого человека перестаешь, и он становится неинтересен. Даже чучело отравленного ими кота оказалось не таким смешным, как полуголая Соня, удирающая сквозь заросли домой, где она была не нужна ни единому человеку. Это было еще забавнее, чем сам розыгрыш.

И через двадцать лет Соне предстояло послужить реквизитом в ее интриге.

То, что бывшие приятели добились успеха и обрели некую известность, оказалось очень кстати. Кадры удачных розыгрышей на сайте, который они с Дариушем создали, станут популярными именно потому, что и Соня, и Влад, и даже Мишка – люди в определенном смысле известные. И весь этот бал, задуманный с прицелом на совершенно определенного человека, разворачивался как положено. Все вели себя так, как она и предполагала – кроме идиотки Сони, которая оказалась вдруг неожиданным препятствием в ее идеальном плане. Но Сонька же ей и помогла, сама того не зная, и этого никто не мог предвидеть.

Татьяна сжала губы – ну что ж, все в итоге обернулось к лучшему. Сукин сын заплатит и будет делать все, что она ему велит.

Бывший следователь Прокофьев жил на Правом берегу в частном доме. Проехав по улице, Реутов наконец обнаружил искомый дом. Хозяин ждал их у калитки, в вольере рычал и бесновался волкодав.

– Идемте в дом, тут он нам поговорить не даст.

Прокофьев пошел по дорожке, они потянулись за ним, сопровождаемые особо изощренными собачьими проклятиями.

– Не любит чужих. – Прокофьев жестом пригласил их войти. – Проходите, ребята. Я тут чайку сообразил, жена печенья напекла, сядем и поговорим.

Это был невысокий лысоватый человек в очках, худощавый и аккуратно одетый. Видно, что на земле он стоит двумя ногами, и память его в порядке, хоть лет ему уже хорошо за семьдесят.

– Анатолий Федорович, да мы ненадолго.

– А хоть и ненадолго. – Прокофьев поставил на стол цветные чашки. – Угощайтесь, коллеги, вот черный чай, это – зеленый, выбирайте.

Сам он налил себе зеленого и отпил, блаженно прищурившись.

– Ты мне сказал, что девочку Шумиловых все-таки нашли.

– Нашли. – Реутов налил себе зеленого чаю, пахнущего жасмином, и взял из вазочки печенье. – В озере на участке Шумиловых, в пакете скелетированные останки.

– Невозможно. – Прокофьев поставил чашку на стол и посмотрел на гостей в упор. – При мне дно озера, как и всех близлежащих водоемов, обследовали, тела там не было.

– Мы знаем. – Реутов отпил чай, оказавшийся отменным. – Экспертиза установила, что останки брошены в озеро не ранее чем за неделю до момента их обнаружения.

– Значит, все это время кто-то знал, где тело. – Прокофьев долил себе чаю. – Это кто-то местный, ребята, кто не вызвал подозрений тогда, как не вызывает и сейчас.

– Мы пришли к тому же выводу. – Виктор наконец тоже решился налить себе чаю. – Он либо убил Лизу, либо просто зачем-то хранил ее тело.

– Мы хотим спросить вас вот о чем. – Реутов понимал, что нужна осторожность, чтобы не обидеть старого следователя. – Когда я изучал дело, мне показалось, что вы закрыли его как-то очень поспешно, будто по приказу.

– Так оно и было. – Прокофьев вздохнул. – У меня возникло множество вопросов, но старик Шумилов нажал на все рычаги, и мне приказали закрыть дело об исчезновении девочки, хотя я собирался переквалифицировать его как убийство. Но начальство приказало свернуть поиски, что я и сделал. Все эти годы я думал над ним, скопировал себе все документы, фотографии, но не пришел к однозначному выводу.

– Но зачем Шумилову понадобилось прекращать поиски?

– Могу предположить, что он знал, кто убил Лизу, и пытался защитить убийцу. Вероятно, он был уверен, что его внучка Соня убила сестру, и сделал все, чтобы дело закрыли и сдали в архив как нераскрытое.

– То есть?! – Дэн даже чашку опустил на стол. – С чего вы это взяли?!

– Потому что я и сам подозревал девчонку.

Такого поворота никто не ожидал. Реутов и Виктор переглянулись – ничто в деле не указывало на то, что Соня причастна к гибели сестры.

– В документах этого нет. – Прокофьев покрутил в руках чайную ложечку, собираясь с мыслями. – Просто нечего было подшивать в дело, девчонка находилась на реке с кучей других детей. Но дело в том, что как раз в такой куче она запросто могла ненадолго отлучиться, чтобы встретить сестру и убить ее. Причины у нее были, и весьма веские. Вы знаете, что эти Шумиловы были моральные уроды, а ее мамаша, Наталья, была настоящая сумасшедшая? Они над девчонкой просто издевались.

– В курсе. – Реутов вздохнул. – Только что беседовали с Анжелой, подругой Лизы.

– А, хитрая цыганка? – Прокофьев фыркнул. – Та еще штучка, но Соню она защищала, как наседка цыпленка. Не знаю почему. Для деревенской девчонки, выросшей в пьющей семье, она была слишком умная и слишком чистая, вечно торчала у Шумиловых в доме, а если не у них, то у Оржеховских. Что с ней стало?

– Она вышла замуж за владельца сети аптек «Чистый родник» и заправляет всем очень успешно.

– Значит, ухватила свой шанс, молодчина. – Прокофьев засмеялся. – Не напрасно она там терлась, понимала, к какому берегу надо прибиться, это хорошо. Мамаша-то ее уже тогда попивала, да. Так вот, ребята, что я думал тогда и думаю сейчас: Лизу убила ее сестра. Ну, ни у кого больше не было мотива для этого. Причину смерти выяснили?

– Да, удар тупым предметом в височную кость. – Реутов смотрел в темное окно. – Перед смертью ей нанесли повреждения: трещина в глазничной кости, сломанная скула и челюсть.

– Избивали. – Прокофьев кивнул. – То есть это была эмоциональная вспышка. И причин ненавидеть эту несчастную девочку не было ни у кого, кроме ее сестры. Да, я не смог этого доказать, как только я попытался копнуть в этом направлении, мне приказали закрыть дело. Но старик что-то такое, я думаю, подозревал. Соня эта… вроде бы воды не замутит, а только не верил я ей. У нее единственной из всех был мотив, и возможность тоже теоретически была.

– Притянуто за уши.

– Она могла это сделать. – Прокофьев упрямо смотрел на Реутова. – Никто там время не засекал, теоретически она могла убить сестру, спрятать труп и тут же вернуться к компании, просто нырнув в реку, так что и крови на ней не осталось, когда она снова там появилась. Никто не заподозрил, да и не заметил, потому что хитрая бестия ничем себя не выдала.

– Не много ли вы приписываете тринадцатилетнему ребенку?

– У этого ребенка в спальне были книги, которые я и сейчас не в состоянии читать. – Прокофьев значительно поднял палец. – А она их читала и даже пометки на полях делала. В тринадцать лет – Курта Воннегута и Тэннесси Уильямса, вкупе с Оруэллом, как и «Психоанализ» – это, ребята, слегка перебор, вот как хотите. А она это читала, причем в оригиналах. По-английски и по-немецки.

– Она была внучкой профессора и дочерью ученого.

– Ладно, предположим, наследственность и окружение сделали свое дело. – Прокофьев встал и снова налил воды в чайник. – Но это говорит о том, что она уже тогда была гораздо умнее детей ее возраста, и подходить к ней как к ребенку это ошибка. И ее чокнутая мамаша это отлично знала, у шизофреников такая чувствительность иногда развита, хотя никто их показания в расчет не принимает, но в данном случае стоило посмотреть, с какой ненавистью мамаша смотрела на младшую дочь. Нет, ребята, как только я копнул в эту сторону, старик тут же дал мне по рукам. Какие еще нужны доказательства? Ради кого он бы стал так рисковать? А у него были огромные связи, он же работал на оборону?

– В каком смысле?

– В прямом. – Прокофьев хмыкнул. – Подразделение, которое он возглавлял, только номинально числилось за институтом, а подчинялось напрямую Министерству обороны и спецслужбам. Что-то он для них разрабатывал настолько ценное, что ему позволили выстроить эти хоромы с башней, и машину дали служебную – не «Победу» какую-то, а «Мерседес»! Телефонная связь оплаченная, да много всего. И когда он потребовал свернуть расследование, его свернули.

– Но процедура…

– Денис, какая процедура! Генералу позвонили и приказали.

– Генералу приказали?!

– Да, с самого верха был звонок – все закрыть, баста. В течение часа я отправил дело в архив, ослушаться прямого приказа я не мог. Так что это, по-твоему? Нет, как хотите, но девочку убила ее сестра, и семья это знала.

– Доказательств нет.

– И не будет. – Прокофьев вздохнул. – Девчонка все спланировала, местность она знала отлично, спрятала тело так, что никто не нашел, а потом перепрятала останки.

– Тогда зачем она бросила их в озеро на своем участке?

– Не знаю. – Прокофьев долил себе чаю. – Они там все были чудные, знаете? И Соня эта им под стать. Кто знает, что за мысли в ее голове копошились. Не все дела можно раскрыть, чтобы преступник понес наказание, но для себя я выводы сделал. А вы теперь…

Звонок сотового заставил Реутова выйти из кухни, где гостеприимный хозяин их принимал.

– Хорошо, понял. – Он вернулся и посмотрел на Виктора. – Едем, только что в Научном городке обнаружили труп Татьяны Филатовой. Кто-то ее заколол. Эксперты уже там.

– Жуткая история. – Афанасьев покачал головой. – Думаю, о том, что в дом забрались, нужно сообщить в полицию. Вряд ли это совпадение, что нашли эти кости и тут же кто-то влез к Соне. Нет, этот «кто-то» отлично знал, что ее там ночью не будет. Но что искали?

– Вряд ли мы это когда-нибудь узнаем. – Влад решил не говорить о негативах и альбоме. – Соня сказала, что ничего не пропало.

– Ну, либо то, что искали в доме, спрятано так, что Соня не знает, либо это нечто, чему она не придавала значения. – Афанасьев прислушивается к возне мастера у двери. – Врежем два замка, а изнутри сделаем задвижку. Но здесь надо ворота менять и забор нормальный ставить.

– Со стороны реки могут зайти. – Елена Станиславовна вздохнула. – К сожалению, мы бессильны что-то сделать. Чужие не проникнут, конечно – только я думаю, что здесь замешан кто-то свой, местный, кто жил тут еще до всей этой нелепой дворцовой застройки с лебедями и чучелами.

– Мне пошуметь придется. – Мастер заглянул в гостиную. – А хозяйка спит.

– Сейчас ее разбужу, шумите. – Елена Станиславовна поднялась. – Владик, ставь тарелки, будем обедать. Дмитрий Владимирович, и вы с нами садитесь. А я Соню растолкаю, что ж теперь, если человеку надо работать. Она раньше ляжет спать, и все. Владик, не сиди, накрывай на стол.

Елена Станиславовна пошла в спальню Сони.

Она всегда жалела эту девочку. С рождения наблюдая ее, она стала невольным свидетелем того, что происходило в семье Шумиловых. Жесткий, властный профессор Шумилов никогда не вникал в дела, которые прямо или косвенно науки не касались. Его жена, Тамара Кузьминична, была его ассистенткой и также фанатично относилась к работе. Из троих детей профессора только Николай пошел по стопам отца, по мнению Елены Станиславовны, наука от этого отнюдь не выиграла, но чопорный профессор не простил остальным детям их «предательства» и вычеркнул их сначала из жизни, а потом из завещания.

Иногда Елена Станиславовна думала о том, что такие люди не должны рожать детей и вообще заводить семью. У них не хватает душевных сил, чтобы любить еще кого-то, кроме дела, которому они фанатично служат. Но родилась Лиза, а потом Соня. Лиза интересовала профессора, потому что была гениальна, и дед это ценил. А Соня… Когда стало понятно, что Лиза больна, и болезнь ее неизлечима, Шумилов настоял, чтобы родился еще один ребенок. Невестка этого не хотела, но пришлось подчиниться. Так появилась Соня – ненужная, нежеланная, а после – ненавидимая матерью.

Поглощенную Лизой Наталью Шумилову раздражала необходимость заниматься Соней. Девочка оказалась живой и любознательной, для нее пришлось нанять няню, а присутствие няни нервировало Лизу. Тогда же Оржеховская стала замечать, что мать девочек сходит с ума – сначала это объяснялось затянувшейся послеродовой депрессией, которую никто не считал нужным лечить, но со временем стало понятно, что с Наташей что-то не то. Беседовать на эту тему с кем-то из Шумиловых было бессмысленно, и проблема с каждым годом усугублялась. Позже, осматривая Соню, доктор Оржеховская все чаще обнаруживала следы побоев. На вопрос, кто это сделал, Соня опасливо кивала на сестру – Лиза росла и становилась агрессивной, а мать никак не препятствовала ее нападениям на младшую дочь.

Последней каплей стало лето, когда пропала Лиза.

Соню привезли на дачу с едва зажившим переломом – Лиза напала на нее во сне и ударила ножкой табурета, сломав ключицу. Левая рука девочки почти не действовала, были повреждены нервные окончания, и Елена Станиславовна забирала Соню к себе, чтобы делать с ней упражнения. То, что девочка может остаться инвалидом, никого из Шумиловых не волновало. Профессор Оржеховский, осматривая Соню, только головой качал – очень, очень плохо.

– Папа, я не понимаю, почему ты не поговоришь с Иваном Николаевичем. – Елена горячилась, и отец расстраивался. – Это ужасно! У Наташи, похоже, развилась шизофрения, и на фоне болезни она ненавидит Соню так же сильно, как обожает Лизу. Поговори с профессором, вы же друзья.

– Лена, ты не понимаешь, о чем просишь. – Отец вздыхал. – Иван – человек очень своеобразный. Для него главное – чтоб все было идеально, по крайней мере, выглядело идеальным. Он помешан на контроле, а тут вещи, которые он контролировать не может – болезнь Лизы и неадекватная невестка. И он делает вид, что ничего не происходит, понимаешь? А страдает Соня. Ты почаще зазывай ее к нам, эта несчастная девочка у них просто чахнет. Как она еще не озлобилась, ума не приложу, другая бы уже…

Но Соня не озлобилась. Она носилась по улицам Научного городка со своими приятелми, загорелая дочерна и любознательная. Елена Станиславовна, доверяя ей своего Владика, иногда думала: дети вырастут, три года – совсем небольшая разница в возрасте…

И вот сейчас Владик рядом с Соней – он, конечно, не знает о надеждах матери, но Соня ему нравится, она не может не нравиться, это очевидно.

– Соня, вставай завтракать.

Все эти годы Елена Станиславовна старалась быть рядом с ней – помогать, поддерживать, давать советы, иногда и ругать, если за дело. Она понимала, что нет у нее на это никакого права, но Соня, похоже, воспринимала такое отношение как должное, и это успокаивало.

– Вставай, детка, пора.

Соня открыла глаза и нахмурилась. Она хочет спать, но где-то в доме ужасный стук, и этот стук как будто звучит в ее голове, отдает в макушку. У нее болит голова – как обычно, если случается недосып.

– Что…

– Врезаем новые замки. – Елена Станиславовна присела на край кровати. – Дмитрий Владимирович прислал мастера. Вставай, будем обедать, Афанасьев с нами.

Соня едва соображает. Замки? Откуда новые замки? И почему Афанасьев здесь? Что все это значит? Ведь она хочет спать и вообще собиралась провести весь день в одиночестве, а под вечер забрать свои герани и уехать обратно в Александровск, там хоть и пыльно, зато нет Козявки, Дарика и ненормальной истории с обыском дома и видеокамерами тоже нет.

Тем более что Лиза нашлась и, наверное, нужно будет вскоре заняться похоронами.

А тут еще полный дом людей, которые никуда не собираются уходить и даже расположились обедать.

Соня перевела взгляд на Елену Станиславовну. К ней она привыкла, помнит ее столько, сколько помнит себя, и ее попытки командовать или вмешаться в некоторые события воспринимаются ею как нечто обычное. Соня помнит, как бранила ее Елена Станиславовна, когда зимой увидела в городе без шапки. И помнит свое ощущение – она готова была снова бежать без шапки, только чтоб ее за это отругали, потому что это значило, что ее, Сонино, благополучие кому-то важно. Пусть это просто соседка по даче, но ей не безразлично.

Детство прошло, а Елена Станиславовна осталась. Соня привыкла разговаривать с ней или советоваться, она никогда не задавала себе вопрос – а почему, собственно, соседку так волнует ее жизнь, зачем она вникает в ее дела? Просто было так, и все. Соня очень боялась, что их отношения могут измениться.

Поднявшись, она пошла в ванную. То, что в доме Афанасьев, напрягало ее, потому что она опасалась, что у старика к ней какой-то определенный интерес, и его гусарство объясняется просто и прозаично. Она идти ему навстречу в подобных вещах не намерена, причем категорически. И если этот интерес все-таки имеется, то Афанасьев ей активно неприятен, и то, что он этого не понимает, ее коробит. К тому же она очень не любит разборок подобного плана. Она всегда избегала настойчивых кавалеров, а тут вдруг человек, годящийся ей в отцы… Нонсенс.

Мастер возится с дверью, и Соня рада этому: визиты непрошеных гостей в ее дом – это неправильно, одно дело, когда Дариуш с Танькой дурака валяют, и другое – невесть кто, невесть зачем, среди ночи залез. Это пугает. А что, если бы она оказалась дома?

«Нет. – Соня садится на ступеньку веранды. – Кто бы это ни был, он точно знал, что дом пуст. А кто знал? Оржеховских отбрасываю сразу по причинам очевидным. Остаются Мария, Илья и Мишка. Ну и полиция, конечно – только вряд ли красавчик Реутов или его напарник с неблагонадежным лицом рылись в моем доме. Нет, это кто-то свой».

От этих мыслей Соне стало неуютно и холодно. Ведь если враг – просто какой-то незнакомец, то это понятно и естественно.

Но Соня знает, что не всегда самый страшный враг – незнакомец. Она помнит, как улыбалась мать, у нее до сих пор мороз по коже, когда она вспоминает тот день. Мать ходила по квартире, смотрела на нее и улыбалась совершенно безумной улыбкой, и глаза ее были мертвыми и жестокими. Соня береглась весь день, старалась не поворачиваться к ней спиной, но мать все равно исхитрилась и напала, отвинтив прут от спинки кровати.

И этот враг тоже мог вчера быть с ними у озера – ел шашлыки, смеялся, а сам смотрел на нее холодными глазами убийцы и знал, что в озере кости Лизы. Илью можно исключить из списка, он же их и нашел. Остаются Машка и Мишка.

– Невозможно.

Соня вспоминает Мишкино смеющееся лицо, Машкины испуганные глаза – нет, не они, она уверена.

Тогда – кто? Зачем влезли в дом? Что искали и что такое было в старом альбоме? Они с Владькой его весь пересмотрели, ничего особенного в нем не видели. Ладно, негативы остались, напечатают фотографии, приглядятся повнимательнее, потому что где-то там есть ответ на вопрос.

Тело лежало на поляне, ведущей к лесу. Один из охранников, нашедших труп, надеялся реанимировать убитую и перевернул ее, но эксперт сказала, что на момент обнаружения Филатова была мертва часа два-три, причем все это время лежала лицом вниз. Убили ее ударом колющего предмета в солнечное сплетение практически среди белого дня, часов в шесть вечера, но это только считается, что вечер, на самом деле солнце еще высоко, и на улице светлый день. Что Филатова делала на поляне, примыкающей к участку Шумиловых, предстоит выяснить, как и то, где была в это время милейшая Соня Шумилова, у которой, оказывается, есть отличный мотив для убийства.

– Забирайте. – Реутов недовольно покосился на труп. – Вот черт…

– Да, тут уж никак не закроешь за давностью. – Витек горестно вздыхает, думая о том, что дома Раиса. – И, самое главное, убить ее мог практически любой, у многих был мотив. Вот у Сони этой тоже, хотя не думаю, что они только над ней пошутили.

Поляна ярко освещена прожекторами, привезенными сюда бригадой криминалистов. Ярко-зеленая ящерица шмыгнула из-под ног, Виктор инстинктивно отпрянул.

– Вить, они не кусаются.

– А кто их знает, кусаются они или нет, выглядят так, словно кусаются. – Виктор тревожно прислушивается к шороху в траве. – Вон еще одна, глянь! Их тут прорва!

– Да черт с ними, Вить. Они безобидные, не то что гадюки. Насколько я понял, представление о шутках у этой гражданки было специфическое. – Реутов наблюдал, как санитары грузят тело в труповозку. – Красивая была баба, жаль.

– Судя по всему, стерва она была первостатейная. – Виктору отчаянно хотелось домой, к жене. – Дэн, эта дама много лет таким образом развлекалась. И убийцей может оказаться любой. Я бы сам ее грохнул, если б она надо мной или моей женой вздумала подшутить в своем фирменном стиле.

Криминалисты осматривают поляну, но ничего, указывающего на убийцу, нет. Реутов мысленно улыбнулся: это только в кино на месте преступления обязательно находится нечто – пуговица, запонка, клочок бумаги, отпечатки пальцев или следы ДНК. Какие отпечатки можно снять с травы?

– Орудие убийства не найдено. – Криминалист, молодой парнишка, смотрит на Реутова снизу вверх. – Ничего, что указывало бы на присутствие здесь кого-либо.

– Но кто-то же ее убил. – Реутов посмотрел на участок Шумиловых. – Вызывайте водолазов, будем искать орудие убийства.

– Думаешь, оно в озере? – Виктор грустно наблюдал, как отъезжает труповозка. – Может, в реке, а может, убийца унес его с собой. Или ты думаешь, это Соня ее грохнула?

– Вряд ли. – Реутов нахмурился. – Конечно, она могла бы – физически она сильнее Филатовой, хотя тут большая сила не требовалась. Но убийство было не спонтанным, некто шел сюда, чтобы убить, прихватив орудие убийства с собой. Соня Шумилова не кажется мне человеком, способным на обдуманное преступление. Вспылив, могла бы, как и любой человек, но тогда она воспользовалась бы подручными средствами. Нет, Вить, здесь поработал кто-то более сложно устроенный, чем Соня. И этот человек сумел приблизиться к Татьяне достаточно близко, чтобы ударить ее ножом или иным предметом, а это значит, что Филатова убийцы не опасалась.

– Кто-то свой.

– Да, Вить, кто-то настолько свой, что ей и в голову не пришло, что этот человек может быть ей опасен, а она, играя в эти игры с людьми, должна была опасаться если не за свою жизнь, то уж точно за свое здоровье. И круг этих «своих» не так широк, как кажется. Из близких друзей у нее был только Дариуш Андриевский, звания «человек года» она бы не завоевала, даже если бы в номинации больше не было претендентов. Относительно близкие отношения у нее были только с друзьями детства. Судя по всему, бывшими друзьями, если ни ее, ни Дариуша они накануне даже на шашлыки не пригласили.

– Кстати, да. – Виктор припомнил вечер, когда в озере нашли останки Лизы. – Вся компашка была в сборе, а эти двое отсутствовали. Я расспросил гостей – эти двое явились сами. Но никто не горел желанием их видеть, хотя на бал, устроенный накануне Дариушем, они все-таки приехали.

– Знать бы зачем. – Реутов задумался. – Вот суди сам: ты кого-то ненавидишь, потому что этот кто-то в свое время причинил тебе сильную боль, которая с годами не стала меньше. Не все раны лечит время, и то, как Филатова и Андриевский поступили с Соней, особенно если учесть предысторию, жестоко и бессмысленно. Они оба ничего не выиграли, сделав это. И я не думаю, что Соня забыла о случившемся – хотя бы потому, что до сих пор не рассказала об этом своей лучшей подруге Анжелике Рыбкиной. Это значит, что душевная рана не зажила. И я хочу знать, какие счета приехали выставить к оплате остальные участники банкета. Я не думаю, что с Соней поступили эксклюзивно, Анжелика сказала, что в то лето их компания распалась. Ребята общались между собой, но враз перестали общаться с Андриевским и Филатовой. Это значит, что у остальных тоже есть в анамнезе какая-то жуткая история, поданная как шутка, а на деле она нанесла душевную травму, которая свежа даже спустя столько лет. Ты много лет ненавидишь неких людей и не простил их за боль и унижение, которые они тебе причинили, причем абсолютно без всякой причины. И приезжаешь на бал, устроенный ими. Зачем?

– Отплатить за «шутку» той же монетой.

– Именно, Вить. – Реутов кивнул, соглашаясь. – Они все выросли и научились отлично притворяться, все сделали вид, что прошло много лет, и старые обиды остались в прошлом. Но я уверен, что каждый из них думал о том, чтобы отплатить, так или иначе. Они все не выглядят людьми, которые легко забывают обиды, даже кудряво-розовая Соня Шумилова. Но именно она никогда не убила бы вот так. Она бы скорее стукнула Филатову по голове любым подручным средством, а потом утащила труп и спрятала бы где-нибудь в болоте или зарыла в овраге, благо местность здешнюю она знает, как свой карман. И мы бы через несколько дней принимали заявление о пропаже человека, и никогда бы не нашли Филатову. А здесь один точный удар, нанесенный в совершенно определенное место. Человек готовился, рассчитывал и не оставил следов. Самое главное – ты видел, что на убитой практически нет крови? А ведь он пробил ей солнечное сплетение, кровь из артерии должна была окатить его.

– Держал нож в ране? – Виктор почесал в затылке. – Вот сукин сын! Держал нож в ране, пока кровь не осела, и тогда осторожно вынул. На нем крови и не осталось. А труп просто бросил, ему плевать, найдут ее или нет. Понимаешь? Эдакое пренебрежение к высокомерной дряни, которая считала себя лучше всех, а на деле была просто подлой и вздорной бабой, любящей причинять людям боль просто от скуки.

– Именно. И человек этот ушел отсюда, как и пришел – чистым, крови на нем ни капли, люминолом мы ничего не выявим. – Реутов оглянулся на подъехавшую машину. – Водолазы прибыли, быстро как.

– Рядом были, в Привольном утонул очередной алкаш. Ну что ж, побеспокоим Соню Шумилову. – Виктор ухмыльнулся. – Сиськи у нее, брат, просто грандиозные, ты заметил?

– Заметил. – Реутов хлопнул приятеля по плечу. – Думай о вечном, Вить.

– Сиськи – это и есть вечное. И у нас к ним тяга с рождения, так уж мы устроены. – Виктор засмеялся. – Эх, брат, иногда вот думаю – я бы… ух! А потом Райку вспомню, и домой. У меня там все есть, но хорошие сиськи завсегда отмечу. Просто для поглазеть.

– Старайся не глазеть слишком уж явно. – Реутов зашагал вслед за водолазами. – У нас постановления прокурора нет, и если Соня нас прогонит, придется уйти.

– Ну так поулыбайся ей. – Виктор засмеялся. – На дамочек твоя физиономия действует убийственно, поговори с ней, как ты обычно девушек охмуряешь, она и растает.

– Нет, только не с Соней. Я же не Дариуш, чтобы играть с ней. – Реутов с сожалением смотрел на гаснущие прожекторы. – Это уж слишком. Эй, парочку везите к озеру, будем нырять!

Машина с криминалистами поехала к озеру, сминая траву, и Реутов подтолкнул Виктора:

– Идем, не то в темноте здесь ноги сломаем.

– Ты прав. – Виктор кивнул и двинулся в сторону участка Шумиловых, где уже зажглись прожектора. – А вот и сама Соня.

От дома по дорожке, кутаясь в теплую розовую кофту, шла Шумилова. Кудрявые волосы были собраны на затылке, платье в клетку и матерчатые туфли делали ее абсолютно домашней и оттого беззащитной. Реутов с Виктором снова вспомнили рассказ Анжелики, и каждый для себя решил не доставлять Соне неприятностей больше, чем уже есть, без крайней на то необходимости.

– Добрый вечер, Софья Николаевна. – Реутов выступил вперед, виновато улыбаясь. – А мы к вам снова. Извините за беспокойство.

– Да уж я вижу, что снова. – Соня удивленно смотрит на прожектора и водолазов, надевающих снаряжение. – Что происходит? Что-то выяснили?

– Видите ли, Софья Николаевна, кое-что произошло. – Реутов вглядывается в ее лицо, она кажется ему усталой и совершенно измученной. – Вон там, около леса, нашли труп Татьяны Филатовой. И мы…

– Труп? – Соня вытаращила на Реутова глаза. – Таньку убили?! Но кто? О господи…

– Да. – Реутов кивнул. – И поскольку орудие убийства не найдено, то мы обыскиваем все водоемы и близлежащие лесонасаждения.

– И вы решили начать с моего озера. – Соня хмурится. – Конечно, это самый близкий к тому месту водоем… Вы что, думаете, это я ее убила?!

– А вы это сделали?

– Нет, боже мой, конечно, нет! – Соня вспыхнула. – Как вы могли подумать! Да я целый день была занята, когда бы я ее убила. Тем более на той поляне, я бы ни за что туда не пошла, там полно ящериц, а я их боюсь до смерти.

Полицейские переглянулись. Соня сказала то, что никто, желая оправдаться, ни за что не сказал бы – но отчего-то оба ей поверили. У нее просто времени не было, видите ли, да и место неудобное. Реутов спрятал улыбку, глядя на ныряющих водолазов.

– А чем вы были заняты, Софья Николаевна?

– Уборкой. – Она вздохнула. – Этот сукин сын перевернул мой дом вверх тормашками. С другой стороны, я выбросила кучу разного хлама, до которого у меня раньше просто руки не доходили, и…

– Остановитесь. – Реутов повернулся к Соне, вглядываясь в ее усталое лицо. – Кто-то проник в ваш дом? Когда?

– Ну да, проник – сегодня ночью. Или вчера? Никогда не знала, как правильно говорить, потому что ночь и сегодня, и вчера, но проникли все-таки, наверное, сегодня, это было часа в три. – Соня даже притопнула, раздражаясь, что вот же она говорит, а они не понимают. – Я к Елене Станиславовне ночевать ушла, но мне не спалось, и я вышла на крышу подышать. Оттуда наш дом виден. А тут гляжу – свет мелькает, кто-то там, значит, шарит. И я решила, что это снова Дарик с Козявкой дурака валяют…

– У Дариуша есть ключ от вашего дома?

– Не знаю. – Соня растерянно смотрит на Реутова. – Но как-то же они вошли, когда Танька изображала труп…

– Изображала труп?!

Реутов чувствует, что голова у него идет кругом.

– Что, черт возьми, у вас здесь творится?

– Ну, я…

– Нашли! – Виктор правильно понял сигнал водолаза. – Идем, нашли орудие убийства.

Кивнув Соне, Реутов пошел вслед за Виктором к озеру. В беседке горело несколько мощных фонарей, и водолаз выложил на стол свою добычу – узкий короткий стилет.

– Предполагаемое орудие убийства. – Криминалист взял стилет в руки. – Патологоанатом скажет точнее, но, судя по характеру раны, ударили убитую именно этим.

Соня заглянула через плечо Реутова. Надо же, в ее озере снова нашли нечто, связанное с убийством!

– Не мог выбросить в реку, кретин. – Соня засопела возмущенно. – Теперь в озере купаться вовсе никак, раз там все это было.

– Софья Николаевна, вас только это заботит? – Реутов искоса глянул на нее. – Вам знаком этот предмет?

– Нож-то? Нет, впервые вижу. – Она зябко поежилась. – К вечеру становится холодно, идемте в дом, что ли, я там уже прибралась. Или вы уезжаете?

– Вить, ты езжай к Андриевскому, расспросишь его. – Реутов решил, что в темноте искать нечего. – И пусть криминалисты возьмут у него отпечатки пальцев. Так же просмотрите вещи убитой. А потом с криминалистами до города доедешь, и все. Я, пожалуй, останусь здесь, у меня есть множество вопросов, и задать я их хочу сегодня.

Виктор хмыкнул и, пряча улыбку, обернулся к криминалистам:

– Едем, что ли.

Водолазы свернули снаряжение и отбыли, а эксперт, упаковав улику, взглянул на Реутова:

– Вряд ли осталось ДНК, отпечатки тоже не снимем.

– Знаю. Отдай патологоанатому, пусть примерит лезвие к ране. И тщательно осмотри вещи убитой, если что-то заинтересует, сразу изымай. Может, дневник есть, и телефон бы ее найти. – Реутов обернулся к Соне: – Теперь мы можем поговорить?

– Идем в дом, холодно здесь.

Соня смотрит на него сквозь ночь. У нее лицо измученное и бледное, а глаза – растерянные, огромные… Реутов вспомнил фотографии Лизы. То лицо поражало своим совершенством, но лицо Сони живое и подвижное, так же прекрасно. Какой идиот сказал, что Лиза красивее? Лиза просто была странной из-за болезни, эта болезнь накладывала на нее свой отпечаток. А Соня – она живая, настоящая и очень уставшая.

– Вы знаете, я спать хочу. – Соня идет впереди, а сверчки стрекочут так, будто завтра конец света и надо успеть настрекотаться напоследок. – Я прошлой ночью не спала совсем, а днем надо было убрать в доме, и Дмитрий Владимирович прислал человека, чтобы тот сменил замки. А потом мы с Владькой вывезли мусор, съездили в город, чтобы отдать пленку в мастерскую, фотографии напечатать, а когда вернулись, Елена Станиславовна велела нам вытаскивать косточки из вишен – она варенье варить собралась, и в итоге я совершенно не поспала, так что сейчас, наверное, засну на ходу.

Реутов молча шел за ней в дом. Эта женщина для него совершеннейшая загадка. Он не ощущает ее эмоций. Вот она что-то говорит, но это вроде как положено – говорить с гостем. Смерть Татьяны ее не удивила и не опечалила, она не спросила даже, как та умерла, как не спросила и о том, что же он выяснил о смерти ее сестры. Будто все это ей неинтересно. А может, и неинтересно? Тогда что у нее внутри, у этой Сони, которую так много рисовала Лиза, и всегда в роли принцессы из сказки либо спящей. Что именно видела Лиза, глядя на сестру? И почему нападала на нее?

– Сейчас чай будем пить, Елена Станиславовна мне пенки выдала целую миску, вы любите пенку от варенья, Денис?

Любит ли он пенку. Да он и забыл уже, что бывает такая вещь, как пенка от варенья, потому что и варенья-то домашнего давно не ел, покупает джем в баночках.

– Да, люблю.

Соня включила чайник, достала чашки и поставила на стол вазочку с розоватой ароматной пенкой. Ее движения привычные, чувствуется, что знает она здесь каждый уголок, что понятно – она выросла в этом доме. Но как она может находиться здесь после стольких лет постоянного насилия? Что она чувствует, когда вспоминает?

Она не вспоминает, вдруг понял Реутов. Ни одной фотографии в гостиной, и вряд ли они есть в остальном доме. И хотя все эти вещи на чердаке говорят о том, что прошлое никуда не ушло и вопросы остаются открытыми, но спрятаны они так глубоко, что даже Соня не знает, как их оттуда достать без ущерба для себя. Анжелика права, она просто забыла все, психика иногда проделывает с нами забавные вещи, заставляя не то чтобы забыть тяжелые моменты, но отложить их куда-то очень далеко, чтобы выжить.

Реутов посмотрел на Соню – она поставила на стол плетеную вазочку с домашним печеньем и взялась разливать чай.

Что-то с грохотом влетело в окно, заварник взорвался в руках Сони, кипяток и осколки брызнули во все стороны, Реутов дернул Соню и повалил на пол. Он-то отлично знал, как звучит выстрел.

– Хоть вазочка с пенкой уцелела, – сказала Соня, поднимаясь.

Денис не удержался и фыркнул. Господи, недоразумение какое-то, а не женщина.

Хотя Виктор прав, грудь у нее хороша.

Дариуш сидел в бильярдной и напивался.

Когда Татьяна не пришла к обеду, он стал ей звонить, но оказалось, что ее телефон спокойно стоит на зарядке в ее комнате. А куда подевалась она сама, он понятия не имел, и куда себя деть, тоже не знал. Скука была его постоянной спутницей, и только Татьяна могла ее развеять, в голове у нее всегда теснились разнообразные смешные вредилки, и они смеялись, готовя свои невероятные розыгрыши, и потом, просматривая особенно забавные моменты, они оба хохотали до упаду. Люди такие предсказуемые и такие глупые.

Но без Татьяны все теряло смысл, словно это она приводила в движение некий механизм, который вращал мир вокруг них двоих, позволяя наблюдать за людьми, как за рыбками в аквариуме, и заставляя их делать разные глупости. Это означало, что они – не часть мира людей, а сами по себе, и осознание этого наполняло душу покоем и ощущением своей значимости. Ничто и никто не имеет значения, только они двое, потому что лишь они поняли, как все устроено в этом мире.

Потом пришел этот серый невзрачный полицейский в сопровождении двух худосочных парней и сказал, что Татьяна убита. И мир остановился. Оказывается, он вращался вокруг Татьяны, а когда ее не стало, вращение прекратилось, словно карусель в парке откатала положенные пять минут, и контролер говорит: все, сходим, граждане. И на лошадку, которая только что резво бежала по кругу и принадлежала только ему, взбирается следующий ездок, у него билет есть.

Представить Татьяну мертвой он не мог, и мысль о том, что ее больше нигде нет – приводит его в отчаяние. Где-то в доме полицейские под присмотром мажордома осматривают комнату Татьяны и ее вещи – ну что они там могут найти, ведь главное было в ней самой, а этого им ни за что не понять.

– Дариуш Брониславович, мне надо задать вам несколько вопросов.

Он даже головы не повернул в сторону полицейского. Ему нужно понять, как теперь жить, а главное – чем себя занять, потому что все это время именно Татьяна решала такие вопросы, ему казалось, что все идет как бы само собой, но это было не так.

– Спрашивайте.

Виктор вздохнул. Богатый сукин сын, за всю жизнь не работавший ни дня, мающийся от безделья, построивший зачем-то этот огромный дом именно здесь, напился и непригоден для разговора. Или все-таки пригоден? Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке.

– Скажите, Татьяна не говорила, с кем пошла встретиться?

– Нет. – Дариуш отпил глоток из бокала. – Я даже не знал, что она собирается с кем-то встречаться, я спать лег, ночью мы дурака валяли, пускали салют, купались в бассейне, днем я лег вздремнуть, а она сказала, что ей надо почистить перышки, и я подумал, что Юля ею займется.

– Кто это – Юля?

– Наш домашний парикмахер. – Дариуш вздохнул. – Маникюр, педикюр, стрижки, маски, укладки, массаж и прочее. Она всегда под рукой, живет там, где живу я, Таня сказала, что собирается почистить перышки, и я решил, что она позовет Юлю и займется своими делами.

– В котором часу вы пошли спать?

– Где-то в половине двенадцатого меня срубило. Жара на улице стояла, мы в теннис поиграли, немного поплавали, Тане всегда хватало пятичасового сна, а мне нет, и я пошел спать. А потом она не пришла к обеду…

– Во сколько вы обедаете?

– Обычно где-то в пять, но это не система. – Дариуш долил в бокал виски. – Я проснулся около пяти и пошел ее искать, в доме Тани не было, сторож сказал, что она ушла гулять, и я позвонил ей, но оказалось, она не взяла с собой телефон. Я подождал где-то час или полтора, а потом позвонил охране и сказал, что ее нужно поискать. Они пошли искать и долго возились, потом перезвонили и сказали, что… ну, что ее нет. А потом пришли вы.

– Понятно. – Виктору до смерти хотелось домой, но расспросить Дариуша по горячим следам сейчас важнее. – Скажите, у нее были враги? Может, она чего-то боялась, кого-то опасалась?

– Враги… – Дариуш фыркнул. – Вы не понимаете. У нее были завистники. Множество людей смотрели на ее фотографии и понятия не имели, какой она была. Эти святоши отказались с ней работать, как будто она виновата, что та проклятая баба оказалась беременной! Кто мог это знать, живота у нее было не видно, и мы велели ему зайти за ней в лифт…

– То есть ваш наемный работник, если можно так выразиться, был постоянно на связи с вами? И вы ему говорили, кого напугать?

– Таня их выбирала. – Дариуш отхлебнул виски, и взгляд его «поплыл». – Не знаю, по какому принципу, но она никогда не ошибалась, реакция всегда была отменной! Как глупо выглядят люди, когда их выводят из себя! Вы никогда не обращали внимания, что в моменты опасности люди делают то, чего никогда не позволяют себе в нормальном состоянии? Все прячутся за масками, а добраться до сути можно лишь тогда, когда человек находится в пограничном состоянии – гнев, испуг, реакция на опасность, унижение. Вот тогда люди настоящие, тогда становится понятно, что у них внутри. Это очень забавно наблюдать, крайние проявления психики, а самое смешное, что заставить человека делать то, что тебе нужно, очень просто. Надо знать его слабости, страхи, его тайны. Каждый что-то скрывает и сделает все, чтобы никто не узнал его тайну, хоть и тайны-то бывают плевые… А бывают, конечно, такие, что… Выпьешь со мной?

Виктор молча принял бокал виски из рук Дариуша. Криминалисты копошились в комнатах, которые занимала убитая Филатова, и побеседовать с Дариушем, когда он настроен на откровенность, самое то. Тем более что у него отменный виски.