Маски (сборник) Брэдбери Рэй
– А Эдмунд Вильсон?
– Не знаю такого, – сказала она.
– Вы читали Сомерсета Моэма? – спросил он.
– А, так вы про писателей спрашиваете! – засмеялась она. – Нет, я никогда не читала Моггимма. Как его имя?
– Сомерсет.
– Сомерсет. Странное имечко! Это он написал «Бремя страстей человеческих»?
– Да. А вы вообще книги читаете?
– Странные вопросы! – сказала она раздраженно.
– Ну вот, я вызвал ваше раздражение, – сказал он. – Из-за того, что спросил, читаете ли вы, и эта мысль вызвала в вашей памяти «Тайну исповеди», и вам стало совестно, отсюда и ваша враждебность. А если я продолжу свои речи, мне даже не придется подниматься с вами, потому что наверняка в вестибюле гостиницы никакого телефона нет и в помине, а телефон окажется в вашем номере, и как ЭТО могло случиться, наверное, телефон из вестибюля куда-то утащили, вот так-то.
– Что вы сказали?
Она не расслышала и половины сказанного, потому что он пробормотал это себе под нос, разговаривая с самим собой.
– Как жаль, – сказал он, – что нельзя читать «Тайну исповеди» и гордиться этим. Но пока есть люди, читающие Платона и слушающие Сибелиуса, читатели «Тайны исповеди» ведут напряженную и нервную жизнь. Я вас напугал?
– Чудной вы какой-то, – рассмеялась она. – Расскажите еще что-нибудь.
– Я раздражаю вас, – сказал он, – сначала спросив, что вы читаете, потом предположив, что вы читаете, и затем высмеяв то, что вы читаете. Это убийственно для романтических отношений.
– Спокойной ночи, – сказала она, повернулась и зашагала прочь.
Он нагнал ее.
– Извините, – сказал он.
Он повернул к ней свое лицо так, чтобы оно привлекательнее выглядело в свете уличных фонарей.
– Ох уж мне эти шутники, – сказала она со вздохом.
– Когда начинаешь говорить, женщины приходят в замешательство, – говорил он проплывающим мимо неосвещенным окнам. – Тревога и смятение возникли, когда человек заговорил. Где я это читал? Запамятовал. До этого всё сводилось к действиям. По сути своей женщины устроены примитивно: им нравится быть деятельными, они любят действовать. Но когда перестаешь действовать и начинаешь говорить о действии, или говоришь о разговорах, или думаешь о действиях, примитивная женщина думает – тут не обошлось без бога или дьявола, и удирает прочь.
– Вот моя гостиница. Вы пьяны. Уходите, – сказала она.
– Вы прекрасны, – сказал он.
Она остановилась. Она посмотрела на него. Его маска выражала серьезность.
– Послушайте, – сказала она, – вы будете звонить или нет? Если да, так звоните.
– Наверное, вы правы, – сказал он. – Делай же что-нибудь. Действуй, а не думу думай. Все удовольствие в действии. Но вы даже меня не знаете, и я не знаю вас. И как жаль, что я не говорю так, как выгляжу. Как жаль, что я не могу солгать вам и сказать, что вы мне нравитесь, но вы мне не нравитесь, или что вы красавица, каковой вы не являетесь, потому что я никогда вас прежде не встречал, а вы не встречали меня. Это все равно что послушать Бетховена в первый и последний раз: это ничего бы не значило, стало бы очередной бессмыслицей, переживанием, воспоминанием и забвением. Нужно жить с Бетховеном и продолжать свою жизнь. По нему нельзя пробежаться галопом, ему нельзя солгать, себе нельзя солгать, а потом выбросить в окно. Вам нравится мое лицо. Вам достаточно этого? Или я уже испортил его для вас? Разве вы не знаете, что вещи являются тем, как они выглядят?
Она отвесила ему пощечину.
– Убирайтесь к черту или я вызову полицию! – завизжала она.
И набросилась на него с кулаками:
– Убирайтесь!
– Вы очень уродливы. Поищите себе мужчину, умеющего врать, – сказал он вполголоса и ушел.
МАСКИ
– Почему вы носите маски?
– Потому что я не доверяю своему лицу. А так я могу надеть улыбающуюся маску, а под ней строить рожи. Это все равно что проживать в замке за прочной стеной и наблюдать за врагом сквозь опускную решетку ворот. Я могу размышлять в мире и спокойствии. За таким щитом я могу собраться с мыслями и разобраться в своих мотивах.
– А как же Лизабета?
– Она? Я увижусь с ней завтра. На четверг у меня повестка в суд.
– В суд?
– Да. Разве вы не знаете? Я совершил убийство. За это меня посадили на скамью подсудимых. И повесят, если смогут.
– Кого вы убили?
– Они и сами толком не знают.
– Тогда как же они могут вас привлечь к ответственности?
– Этого они тоже не знают. Но я под подозрением.
– Почему?
– Из-за масок.
– При чем тут маски?
– Я носил маску на оживленной улице. Неслыханное дело! Не на Хеллоуин, заметьте, не на Марди гра, не на Новый год! Кому придет в голову носить маску в будни? Просто мечта, а не подозреваемый! Меня остановил полицейский:
– Куда вы направляетесь?
Да вот, говорю, прогуливаюсь.
– На маскарад.
– Я уже на маскараде, – сказал я.
– Вы перепугаете всех детей, – сказал он.
– К черту детей, – сказал я.
– Разве можно так говорить! – возмутился он.
– А судьи кто? – спросил я.
– Следуйте за мной, – велел он. – Или снимите маску.
– Сперва снимите свою, – возразил я.
– Вы что, остряк? – предположил он.
– Не совсем, – ответил я.
Тогда он отвел меня в участок. Там за столом сидел капитан, который взглянул на меня и изумился:
– Это еще что такое?
– Ничего особенного, – отвечаю я.
– Так уж и ничего, – говорит он. – Что за маска?
– Моя, – говорю я.
– Снимите ее, когда разговариваете со мной! – приказывает капитан.
– По какому праву? – возражаю я.
– Ты за что его сюда привел? – спрашивает капитан у полисмена, который меня задержал.
– Он разгуливал по улице в маске. Я подумал, что он – малость того, – объяснил полисмен.
– Я нормальный, – сказал я.
– Это мы еще посмотрим, – заметил капитан.
– Просто мне нравится носить маски, – объяснил я. – Все честно.
– Честно? – в один голос спросили полицейские. – Это как же понимать – честно?
– Маска, которую я ношу, – предупреждение людям. Все по правилам. Гораздо этичнее, чем у вас, ребята.
– У нас? – переспросил капитан. – Разве мы напяливаем маски, черт бы их побрал?
– Так уж и не напяливаете? – хохотнул я.
– Нет! – гаркнул капитан.
– Ладно, – сказал я, – давайте без эмоций. Будь по-вашему. Но я все равно считаю, что предупреждать людей справедливо. Чтобы они остерегались.
– Остерегались! – возопил капитан. – Чего им остерегаться?
– Того, что под маской, – сказал я. – Вот это несправедливо.
– А ну-ка, снимай эту чертовщину! – гневно приказал капитан.
– Я отказываюсь, – ответил я.
– Ничего, разберемся, – сказал он.
– Освободите меня, – заявил я. – Вы не имеете права меня задерживать. Я могу носить маску, сколько мне заблагорассудится. Я никому не причиняю вреда и не провоцирую беспорядков. На каком основании я здесь нахожусь?
Капитан полиции призадумался.
– На каком? – допытывался я. – Что? Дара речи лишились?
– Вам придется поговорить с нашим полицейским психиатром, – торжественно изрек капитан. – Потом можете идти.
– Я сам поговорю с ребенком, – сказал я. – Приведите его ко мне.
– Это вы к нему пойдете, – вскричал капитан, – наверх!
«Что ж, наверх так наверх», – посмеивался я под своей изысканной серой маской. Дверь отворилась как раз в тот момент, когда психиатр вешал трубку, и мы расселись по своим местам. Это был полицейский психиатр. Вы понимаете, ЧТО это означает. Потрепанный самодовольный горлопан-недоучка, вышибленный из колледжа, все образование которого сводилось к чтению Фрейда в популярном изложении. А все остальное он почерпнул из грошовых синеньких книжечек и вычитал из «Эсквайра».
– Минуточку внимания, – сказал я.
Психиатр и полисмен напряглись.
Я пошарил в своей коробочке, извлек оттуда свеженькую розовую маску с улыбочкой, сбросил серую маску и надел новую.
– Вот так-то лучше, – заверил я.
Психиатр опешил.
– Итак, – начал он.
– Это ужасное недоразумение, ошибка, – сказал я. – Мне просто нравится носить маски, и никто, кажется, этого не понимает. Но вы-то, конечно, понимаете? Я не опасен. Можете установить за мной наблюдение, если хотите, но я не опасен. Я воевал, и с моим лицом случилось страшное происшествие. Вы-то понимаете? Я попросту не могу открыто смотреть на окружающий мир.
– Понимаю, – подтвердил психиатр.
– Вот я ношу эту маску, а этот полисмен меня задержал. Он, сдается мне, не понимает…
Полисмен изумился.
– Я ничего не знал о вашем лице… – промямлил он.
– А вам следовало бы догадаться, что тут что-то не так, иначе с какой стати мне понадобилось носить фальшивую личину, – сказал я, улыбаясь им обоим приклеенной чудесной и лучезарной улыбкой. Я видел, как маска освещает и заливает их физиономии невероятным свечением, словно фонарик. Очаровательно сверкали зубы, горели глаза, чувственно вздувались ноздри, вырисовывались брови, розовая кожа излучала здоровье, жизненную силу и дружелюбие. Я заметил, как дернулись мышцы на щеке у психиатра, и он наконец заулыбался.
– Понимаю, – проговорил он.
– Позднее, – заметил я, – я смогу избавиться от масок, но сейчас, во время реабилитации, я просто не могу без них обойтись. Я отец шестерых детей. У меня замечательная жена, которая души во мне не чает, и я не могу позволить, чтобы она видела мое лицо – все в язвах, шрамах и рубцах.
Психиатр поморщился. На него падал свет маски; полицейский перестал ерзать и сидел подавленный и обескураженный.
Я знал, что дело сделано. Он откинулся с облегчением на спинку стула и сказал:
– Но нам хотелось бы увидеть ваше лицо.
– Даже не просите, – промолвил я, запинаясь.
– Извините, – он сжимал пальцы и удивленно моргал от собственных неудачно подобранных слов.
– Можете идти, – скомандовал он.
– О, благодарю вас, – ответил я.
И вышел.
V группа фрагментов – паранойя
В заключительных страницах пространного текста, датированного 1946–1947 годами, Брэдбери описывает, как Латтинг впадает в депрессию и психоз: «Он осознает, по какому тонкому льду мы все катимся с нашей цивилизацией, ее жестикуляцией и кривлянием, лишь бы скрыть нашу необъятную внутреннюю порочность».
Два очень коротких одностраничных отрывка дают иное представление о том, как мог бы реагировать хозяин масок на попытку внешних сил отобрать у него все маски. В первом отрывке выдуманный автором Птах представляет собой более домашнюю и начитанную разновидность Латтинга. Он способен лишь пассивно реагировать, задавая косвенные вопросы, когда домохозяин или кто-то из постояльцев приходят, чтобы отобрать у него маски. Он спрашивает: «А ты что, разбираешься в масках?» Это не имеет значения. Все остальные, ничего не понимающие в красоте и назначении масок, хотят одного – чтобы эти пугающие штуковины исчезли. Птах защищается только тем, что заставляет незваного гостя говорить без умолку, пока этот фрагмент вдруг не обрывается.
Тот же принцип лежит в основе второго фрагмента. Но в этом варианте Роби представляет собой более динамичный вариант Латтинга, чем Птах: он едва заметно угрожает незваному гостю. Роби дает понять, что он станет куда опаснее для окружающих, если последние будут иметь с ним дело без маски, в его будничном образе и подобии. Намек на то, что разнообразные маски Роби служат подсказкой и предупреждением о его настроениях. «Отныне я вернусь в ваше общество как обычно, без деревянной маски, но уже со своим истинным лицом, и у вас не будет защиты». Этот вариант напоминает о социальной паранойе, характерной для раннего периода «холодной войны». Попытки Брэдбери обрушить этот страх на саму толпу сполна реализованы в его лучших рассказах 1950-х годов.
Джонатан Эллер
МАСКИ
В комнату с молчаливой дерзостью вошел человек и, оставив дверь распахнутой, уставился мрачным решительным взглядом на Птаха.
– Я пришел за твоими масками, – сказал он.
– Кто ты? – спросил Птах с неподдельным интересом.
– Мистер Жерар, торговец коврами.
– А ты что, разбираешься в масках?
– В этих – да.
– Каким образом?
– Что такое?
Вопрос оказался сложноват для мистера Жерара.
– Я хочу сказать, с чего вдруг ты стал специалистом по маскам и каким образом ты собираешься их у меня забрать?
– Потому что ты всем отравляешь в доме жизнь – всем и каждому. Всех пугаешь, всем досаждаешь, особенно Жозефине и мне. Ты мне не нравишься.
Птах многозначительно закивал, но даже не пошевельнул ни своими тонкими бледными руками, ни птичьей грудной клеткой. Его глаза, как всегда, выражали снисходительное любопытство.
– Не молчи. Скажи еще что-нибудь, – попросил он.
– Ты плохо себя ведешь, – сказал Жерар. – Ну же, давай их сюда. Все до единой!
– Я пришел забрать у тебя маски, – сказал Эдвард.
– О-о! Вот зачем ты пожаловал! Ты вошел не как смелый и решительный человек.
– Я не хочу их у тебя отбирать, но мне велели лишить тебя этих масок, так что для меня это просто работа.
– Но разве ты не понимаешь: как только ты отберешь их у меня, то окажешься в моей власти, Эдвард?
– В твоей власти? Вот умора! А ты – парень не промах, надо признать.
– Ты не веришь, когда я говорю тебе, что я бесконечно порочен?
– Нет.
– Поэтому я тебе и сказал. Чтобы ты мне не поверил. Это хитроумный способ проворачивать дела.
– Ладно, я забираю маски.
– Вижу.
– Ты даже не собираешься их отстаивать?
– А что толку?
– Жаль, что приходится так поступать, Роби.
– И мне жаль. Отныне я вернусь в ваше общество, как обычно, без деревянной маски, но уже со своим истинным лицом, и у вас не будет защиты.
– Мы – друзья. Это достаточная защита.
VI группа фрагментов – заключительная
Первоначальное тридцатистраничное повествование завершается несколькими параграфами, которые в сжатом виде рассказывают о том, что эксперимент с масками неизбежно приводит к гибели их владельца. Отголосок этого изложения сохранился во фрагменте на странице с чернильными набросками масок, сделанных рукой Брэдбери – лицо и исчезающее тело. Эта страница воспроизведена здесь в качестве вступления к восстановленной группе из трех финальных сценариев, но только два из них заканчиваются смертью владельца масок.
В первой концовке Брэдбери использует безымянного рассказчика для повествования о судьбе Роби, который является той же разновидностью Латтинга, что и в отрывках о паранойе. В этом финале Роби кончает жизнь самоубийством, оставив распоряжение о дарении своих масок музею – та же судьба была уготована множеству масок, которые Брэдбери в свое время привез из Мексики. Лицо Роби предстояло кремировать вместе с его туловищем.
Третья концовка совпадает с кремацией Роби, причем здесь он назван своим полным именем – Роби Кристофер. Упоминание полного имени позволяет нам отследить Роби в отрывках о паранойе и о дочерях, где Брэдбери называет его просто «мистер Крис» или «мистер Кристофер». В этом варианте первой концовки, однако, сами же маски названы истинными убийцами Роби Кристофера. В момент похорон Роби каждая маска в гробу на своей шелковой подушечке утверждает, что именно она является его истинным лицом.
Вторая концовка, пожалуй, представляет наибольшую ценность для читателей, желающих прояснить таинственную судьбу «Масок». Данный вариант созвучен экспериментальному повествованию, которое отклоняется от первоначальной сюжетной линии Латтинга. В одном из вступлений к фрагменту Брэдбери начинает рассказ от имени Чарльза Смита, который оставляет свое состояние своему верному другу Стивенсону, а сам отправляется в странствие по Соединенным Штатам с целью проведения «психологического эксперимента». Маски должны быть высланы ему, как только он устроится на новом месте. В этой версии концовки Смит возвращается на Центральный вокзал, где его встречает Стивенсон, дабы помочь другу вернуться к нормальной жизни.
Оба вспоминают прошедшие месяцы как «потрясающую осень», намекая на то, что Брэдбери создал эксперимент с масками, аналогичный тому, что мы находим на первой странице сжатого изложения: «Посредством своих масок он исследует, как люди формируют свою личность не по своему сокровенному желанию, а в угоду ожиданиям своих друзей и требованиям бизнеса и общества… только с помощью изворотливости и притворства Человека и Его Масок люди могут обрести свое истинное лицо».
Эта более позитивная и обнадеживающая концовка, возможно, отражает окончательное решение самого Брэдбери в отношении всего романа. В верхней части страницы имеется интригующее примечание в две строки: «рекомендуемая концовка романа «МАСКИ», страница 250». Даже если полная черновая рукопись романа когда-либо существовала, кроме этой одной заключительной страницы текста, до нас не дошло никаких тому свидетельств.
Джонатан Эллер
МАСКИ
Друг Человека в маске отправляется в Мексику либо планирует путешествие с целью прислать Человеку в маске изысканную, прекрасную маску, воссоздающую его внешний облик, каким он некогда был… От чего Человек в маске лишается рассудка и кончает с собой.
Бездыханное тело Роби обнаружили в его гостиничных апартаментах в субботу утром сидящим на стуле, перед ним были разбросаны маски. Полагаю, он принял яд.
С него сняли маску и взглянули на его лицо.
Он был весьма недурен собой, красив, богоподобен. У него был правильной формы нос, волевой подбородок и добродушный рот, глубоко посаженные темно-синие глаза и горделивое чело.
Так зачем же было носить маску? – спросите вы.
Пусть Роби сам ответит вам. Вот его прощальная записка:
«Дорогой Липп!
Отнесите все деревянные маски в музей… последнюю же маску мою из плоти сожгите, кремируйте, а пепел развейте… и продолжайте жить… РОБИ…»
КОНЕЦ
Рекомендуемая концовка романа «МАСКИ».
Страница 250:
Я вышел из-под затененной прохладной аркады на Центральный вокзал, где меня дожидался Стивенсон. Он поспешил мне навстречу с печальной улыбкой.
– Стиви, – сказал я.
– Значит, ты приехал домой. – Он крепко и долго сжимал мне руку и плечо.
– Да, – сказал я. – Вот он я.
– Где твои маски?
– Я раздал людям, нуждающимся в них, – ответил я.
– Ты остановишься в городе?
– И надолго. На той неделе приезжает Элен.
– Вот и отлично. Как я рад тебя видеть! Потрясающая выдалась осень, не правда ли?
– Да, – признал я. – Действительно потрясающая.
Мы протиснулись сквозь толпу и оказались на улице. Тысяча масок промелькнула мимо в одном направлении, две тысячи масок пронеслись в противоположном. Не шевельнув пальцем, не пытаясь дотянуться до них или остановить, я смотрел, как они снуют взад-вперед.
А они, казалось, не замечали меня.
«Так всем только лучше», – подумал я.
– Хочу есть! – объявил я во всеуслышание.
На ужин у нас был омар «термидор» с добрым вином, за трапезой мы много говорили и смеялись.
КОНЕЦ
Состоялись похороны.
Проповедь читать не стали. Звучала какая-то музыка, принесли какие-то цветы. В большом гробу на шелковых подушечках возлежали двадцать самых узнаваемых масок Роби Кристофера.
– Это я – Роби, – заявила одна маска.
– Нет, вот Роби, – возразила ей другая маска.
– Прошу прощения! – возопила третья. – Я хорошо знала Роби! Самая правильная – пятая маска!
Такие вот похороны: понесшие утрату пришли оплакать два десятка убийц, деревянно лежавших в гробу на синеньких подушечках, а прекрасный человек, ими убитый, со свистом вылетел в трубу крематория, всего в нескольких милях отсюда, загубленный и не оплаканный этой избалованной почестями двадцаткой…
VII группа фрагментов – драматические версии
Девять разрозненных черновых листов из сценария для радиопостановки «Масок» являются последней значимой стопкой фрагментов этого проекта. Подобно фрагментам и черновикам романа, радиопостановка сохранилась, как нам представляется, только в этих отрывочных текстах. Хотя они не являются цельным текстом, черновики радиосценария сохраняют некую последовательность. На дошедших до нас страницах мы видим прибытие носящего маску мистера Ворта в пансион, его переговоры с домохозяйкой (также – Хозяйкой или миссис Лантри) насчет комнаты, пересуды постояльцев о его таинственном внешнем виде и происхождении, их жалобы и слежку за мистером Вортом. Нагнетание обстановки разрешается на последней странице, где полисмен и домохозяйка возвышаются над мертвым мистером Вортом. Когда полисмен снимает с него маску, перед ним открывается красивое лицо мистера Ворта. Как говорит мистер Ворт в начале пьесы, он не был физически искалечен на войне, а пострадал от самой жизни – «Великой войны за выживание, которая идет повсюду втихомолку».
На титульном листе Брэдбери указывает, что данный вариант «Масок» является «пьесой для программы передач «Кузница мира и безопасности»». В рамках этой программы 2 января 1947 года Американская радиовещательная компания (Эй-би-си) транслировала одноактную радиопьесу Брэдбери «Луг», удостоенную премии и адаптированную автором по одноименному, тогда еще неопубликованному рассказу. Вероятно, он адаптировал «Маски» для радиопостановки в тот же период. Эти фрагменты несут в себе ту же «глубинную идейную нагрузку», что и «Луг», и источником вдохновения обоих сценариев в некоторой степени послужили радиопьесы Нормана Корвина с «далеко идущими замыслами», по словам Брэдбери. И действительно, на исходе того года Корвин и Брэдбери подружились. Но даже то ограниченное время, которое Брэдбери смог выкроить из сочинения коротких рассказов, было вскоре поглощено переговорами с Си-би-эс и Эн-би-си на предмет адаптации его опубликованных рассказов для радио. Хотя эти сценарии писал не он, маловероятно, что его адаптация «Масок» была настолько разработана, чтобы предложить ее в качестве самостоятельной радиодрамы.
Хотя Брэдбери восстановил первоначальную идею своего романа для заявки, поданной в Фонд Гуггенхайма в 1948–1949 годах, сохранилось очень мало свидетельств того, что он продолжал работать над «Масками» в каком-либо значимом формате. Сам Брэдбери мало что помнит, кроме того, что творческое вдохновение пришло к нему, благодаря его любимым мексиканским маскам. Два или три его плана работ на будущее содержат заголовок «Маски», но с середины 1950-х годов из планов исчезает и этот заголовок. В конце концов, роман «451 градус по Фаренгейту» оказался более жизнеутверждающим лекарством от модернистского кризиса ценностей, и не приходится удивляться, что «Маски», подобно его неоконченному произведению «Слепые рати рубятся в ночи», так и затерялись среди мрачных воспоминаний начала «холодной войны».
Джонатан Эллер
Рэй Брэдбери
«МАСКИ»
Пьеса для программы передач «Кузница мира и безопасности»
ГОЛОС: Поздняя ночь.
Пансион спит.
Но вот по темной улице шагает человек с двумя большущими чемоданами.
ЗВУКИ: ШАГИ ВВЕРХ ПО ЛЕСТНИЦЕ К ДВЕРИ.
ЗВУКИ: НЕПРЕРЫВНЫЕ ЗВОНКИ В ДВЕРЬ, СНОВА И СНОВА, ЦЕЛЫХ ПЯТНАДЦАТЬ СЕКУНД.
ХОЗЯЙКА: (ИЗДАЛЕКА) Иду! Иду!
ЗВУКИ: ЗВОНКИ В ДВЕРЬ, СНОВА И СНОВА.
ХОЗЯЙКА: (ВХОДИТ) Ну, ради всего святого! Неужели нельзя подождать? Мне же надо одеться!
ЗВУКИ: ЕЩЕ ОДИН ЗВОНОК В ДВЕРЬ.
Читать бесплатно другие книги:
