Небо цвета крови Попов Сергей

— Какой дорогой поедут??. Маршрут какой?.. Какая конкретно машина?.. Сколько всего? Говори… — жег я вопросами, выжимал до капли правду. Дин слушал и плакал, скрежеща зубами.

Гремлин заперхал, перелег на другую щеку, как перед смертной казнью, ответил:

— Они будут в черном внедорожнике моего хозяина… всего пять машин… две из них — «Бесов»… Поедут через северо-восток, по пустошам… оттуда — на 41-ю трассу… и в Нелем… — и — нам: — Поздно спохватились — не успеете. Не успеете уже. Опоздали…

Дин положил ладонь мне на плечо, утешил:

— Я знаю те места, друг, не пропустим. Даю слово! Да еще ведь внедорожник этого остался — полетим, а не поедем!

…Суд над демоном-поджигателем был коротким. Гремлина, раздавленного ужасом, кричащего, по звериной тропе под покровом ночи завели глубоко в пустоши, там шнурками туго-натуго привязали к дереву, залепили грязью рот, сломали ноги и оставили на съедение потрошителям или до первого дождя.

Уходили опустошенными, никто не мог вымолвить ни звука.

Давно перевалило за полночь. Дако терялся в беспокойстве, не находил места, ругался на немецком языке, всякий раз спускался в «Вавилон». Возвращался злой, красный, запирался в кабинете, безбожно пил, громил кулаками стол. Джин с детьми не спала. Она тайно наблюдала за ним, прислушивалась к гневным воплям за дверью, не разбирая чужого наречия, сути слов, но скоро обо всем догадалась смекалкой, все поняла — речь шла о Гремлине, что-то было не так. Но женское сердце дальновидно и премудро, оно видело наперед, пронзало время и подсказывало ответ: «Это муж дает о себе знать. Курт пришел!» И вот пробудилась от мертвого сна искалеченная душа, прозвенел в сигнальный колокол рассудок — надежда все-таки есть, свобода близка, осталось только дотерпеть, собраться, и кошмар закончится…

Переждав опасную секунду, когда взбешенный хозяин Грима вновь покинул свое обиталище, Джин шустрой ящерицей подползла к дочке, на пару с братом притворяющейся спящей, заговорила на выдохе, с облегчением:

— Милые мои, можете открыть глазки — Дако ушел! — и тут же, каждому целуя нежный, любимый лобик: — Не бойтесь! Я теперь с вами, я здесь!

Клер подняла голову, обняла братика, бодрствующего сегодня вместе с мамой и сестренкой, позевывая, затерла перетомленные глаза, ропща:

— Я думала, что он никогда не перестанет орать! Голова уже звенит, и Бобби пугается — сложно становится успокаивать… — посадила Бобби рядышком, накрыла «одеялом» — обрывком палаточного брезента, в слезах выпрошенным матерью у Дако для мерзнущих детей. Малыш в тепле засюсюкал, почувствовал временную безопасность и изъявил желание играть — потянул, проказник, к сестре пальчики, изображая какие-то выдуманные детской фантазией фигуры. Глазки полнились радостью, отливали лунным серебром. Клер умилялась, цвела улыбкой.

Джин пересела на краешек дивана и, пугливым зверьком глянув на входную дверь, подпуская к сердцу секундный страх внезапного появления Дако, решила поделиться вещим прозрением:

— Он так шумит, потому что этот его прислужник Аксель куда-то подевался, — голос слегка сбавила, превратила в полушепот заговорщика. Бегучий взгляд шквалом проносился по Клер и Бобби, губы пытались улыбаться, прогибались в углах, но она старательно тушила мимику, сдерживалась, из-за чего они скакали как при начинающемся плаче. Потом прибавила, видя какое-то замешательство в лице дочери: — Не знаю, может, я не права, конечно, — немецкого не понимаю, — но мне почему-то так показалось, Клер. Дако ведь себя так раньше никогда не вел, вспомни, солнышко! А тут — лютует, мечется туда-сюда как угорелый. Стряслась какая-то история…

Умница Клер уловила ход маминых мыслей, воссияла изнутри:

— Ты думаешь, что это отец? Он добрался до того, с разным лицом, да? Я права?.. — Потом с ранней, призрачной радостью поцеловала Бобби, одной фразой пересказала новость и — к матери, обниматься: — Это точно папа, он убил его, убил! А скоро придет за нами! Мы спасены, мамочка! Наконец-то!..

— Мне так хочется в это верить, солнышко, так хочется! Правда! Но давай пока не будем раньше времени ликовать?.. Я очень боюсь сглазить: сейчас наговорю вам с Бобби всего, а потом не прощу себе, если окажусь неправа… — остужала Джин волну горячего восторга ложкой холодного скепсиса, держала обрадованную Клер у груди. Но как заставить дочку не ждать отца, не петь душой от таких известий? Все слова ей сейчас — пустые звуки, шорохи ветра в широком поле: она в эйфории и ничего не слышит. — Давай пока не будем торопиться, зайка?..

К семейной отраде присоединился и Бобби, заливно засмеялся, широко заулыбался, тоже захотел обниматься, пародируя сестренку. Клер подняла его на ручки, подбросила, вдвоем закрутились волчком. Братик вскрикивал в восторге, звеняще визжал, стены — звенели, ходили ходуном. Им незнакомы были людские сантименты, только черствость, ядовитая желчь.

Джин, хмурясь лицом, в темном ожидании, просила громко не шалить, вести себя тише — вот-вот вернется кровопийца, — да детей не унять — у них праздник, триумф: скоро увидят папу и страдания забудутся, как страшный сон.

Клер, забавляясь с Бобби, говорила:

— Мам, ты прям как будто бы и не рада всему. — Потом, теребя носик братика: — Прекрати сомневаться. Я вот как услышала — сразу поняла: это все не совпадение, отец действительно идет за нами!

Мать вздохнула, молитвенно сложила руки:

— Рада, Клер, очень. Но пойми: может, я заблуждаюсь, а ты все воспринимаешь буквально, — омраченно взглянула на Клер: дочь опечалена: задета вера в свободу, в окончание всех смертных мук. И совсем обрезала крылья: — Завтра самый страшный день для нас, как радоваться?.. — и себя же судила: «Что я делаю? Сама ребенку дала огонек, сама же и тушу…»

Дочь посадила Бобби на диван, шмыгнула. На ресницах — созвездие слез, щеки мокрые. Джин закрыла ладонью рот и — реветь:

— Клер, прости меня… не надо меня больше слушать… давай верить в лучшее с тобой?.. — подступила в упор, но Клер, плача, повернулась спиной, преждевременно обрывая всякие разговоры.

Финальную точку всему поставил Дако. Он, громыхнув дверью, ввалился в стельку пьяный, рассеянный, шатающийся, с третьей попытки попал по выключателю, зажег свет и с потерянным видом, гулко выдыхая ртом хмельную вонищу, под дребезг цепей повалился у стены перед входом, подобрал колени, взъерошил платиновый хохолок и со стеклянными глазами забредил, точно в лунатизме:

— Нет-нет-нет… вернется… надо дождаться… очень скоро уже… Аксель… — оторвал зрачки от пола, поглядел на смятенную таким драматичным появлением семью и, будто бы совершенно один, не замечая в своем жилище никого постороннего, продолжил, но суровее, жестче: — Где тебя носит?.. А… и черт бы с тобой… Ты мне больше и не нужен! Убирайся… Завтра на сделку поеду без тебя! Катись куда хочешь…

И, порывом встав, — в кабинет. Заперся. Пробилась разъяренная брань, бой бутылок, жутко грохотнуло, протрещало дерево — в безумии перевернул стол.

«Господи, пусть Курт нас спасет! — забывалась молитвой Джин. — Это все, чего я прошу!»

ВТОРНИК, 2 °CЕНТЯБРЯ 2016 ГОДА

Засаду организовывали со спешкой, взвинченными до предела нервами и без отвлечения на сон. Продумывали любые малозначимые детали, мелочи, учитывали всякие непредвиденные ситуации — будь то задержка транспорта, нападение зверей или не вовремя испортившаяся погода. Сыграть против нас могло все, а оставаться готовыми должны были ко всему. С совета Дина укрепились на пустошах, максимально близко к предполагаемому маршруту конвоя, на втором этаже порушенного промышленного сооружения, удержавшегося после недавнего обвала. На скорую руку позавтракали, перекурили, еще раз проверили боеспособность всего оружия и стали дожидаться часа «X».

День оживал по минутам. Небо выходило из мрака, расправляло вширь гранатово-красное покрывало, беременело облаками. Ветер прогонял кудрявые туманы, раскрывал загубленные просторы. Солнце поднималось к выси, закипало расплавленной медью. Оно, какое-то слишком громадное сегодня, неистовствующее, как огненный шар, калило землю особенно ненавистно, отсвечивалось зелено-рыжей чешуей в мелких кислотных лужах. Обделенно дыбились вдалеке переломанные, без ветвей, деревья, громоздились по канавам и глубоким впадинам горько униженные кустарники. Тускловато высвечивались опрокинутые опоры ЛЭП. А в округе — ни птиц, ни зверей, одна омертвевшая неподвижность да глушь.

Тишь, тишь…

Я на миг оторвался от оптического прицела, пока не замечая впереди движущихся машин, еще раз — уже пятый — спросил у напарника:

— Дин, знаю, надоел, но все же: ты точно справишься с гранатометом? Все запомнил?.. — поглядел: Дин, обвешанный гранатами, как бравый вояка, рассевшись на горке отсыревшего бетона, сосредоточенно возился со штурмовой винтовкой, производил холостые выстрелы. Лицо тяжелое, в желто-бурых пятнах, утомленное минувшей судной ночью, дорогой, под глазами — фиолетовые тени, бугорки. И дальше взволнованно: — Если чего подзабыл — лучше сейчас скажи, чтобы потом оба локти не кусали…

Напарник, вставив магазин в приемник, дернул затвор и, переводя предохранитель в безопасный режим, плутовато моргнул красным сонным глазом, ответил хрипом:

— Да успокойся, Курт, все я помню, — прошел к ближайшей стене, где стояли два заряженных РПГ, ружье и наши вещи, достал воду и заговорил опять, бухтя: — Уши уже горят от одного и того же! Ну, ей-богу! Сказал же: не подведу, значит — не подведу. Все. — Передал мне бутылку, опустил свою шерстяную лапищу на спину и замудрствовал: — Пей и не трать понапрасну силы на тревогу, хорошо? Оба с тобой на грани. Скоро все закончится. А сейчас надо собраться с духом, с мыслями. Одно усилие — и ты с семьей.

По душе от его слов — теплый бриз, на сердце — умиротворение. Изобразив на губах что-то схожее с улыбкой, я глотнул пресной влаги и, вернув бутыль, ослабленно вымолвил:

— Да, ты прав, друг… Прав… — полной грудью вздохнул, — осталось уже немного…

Дин, не отвечая, легонько закивал, сходил к рюкзаку за биноклем, затем — к краю обрыва и, уединившись с нелегкими мыслями, устремил соколиный взгляд вдаль, напряг скулы.

Больше не говорили: напарник стоял маяком, караулил окрестности, дергая волосы в носу, а я занимался жутким делом — специально тупил о кирпич снайперские пули, творил ножом глубокие насечки для усиленного ущерба. Так проторчали долго. Успели выкурить еще по две сигаретки, даже посмешить друг друга анекдотами.

А через полчаса — напряженный голос Дина:

— Едут! Поднимайся, Курт! — и как по пожарной тревоге набросил рюкзак, поднял гранатометы и — бегом в соседнюю комнату. Потом снова: — Вижу пять машин! Идут колонной с запада! Наша та, что посередине — огромная, зараза, черная… — невеселый смех: — А не обманул-таки Аксель! Все как со слов…

В теле взыграл пламенный дух, раскаленным паром захлестнул внутренности, попал в кровь. От пальцев ног до головы пронеслась древняя бесконтрольная сила, сумасшедший заряд. Глаза заслезились, как будто начали лучше видеть.

Промолчав, я до щелчка загнал обойму, приготовил винтовку к стрельбе и — к прицелу, регулируя кратность. По направлению к нам, рыкая, в клубах пыли и выхлопного газа, на солидной скорости ровной цепью двигался конвой. Две первые машины, поменьше, закрытые со всех сторон кислотостойкими пакетами, отливая солнцем, — «Бесов», оставшиеся три — «Варанов». Моя семья заточилась в черном громадном внедорожнике с тонированными стеклами и толстыми шинами, обитом скорлупой брони и защитной пленки. Ориентировочное время прибытия — три-четыре минуты, принимая к учету кочки и общую непроходимость.

«Родные мои, потерпите, потерпите еще чуть-чуть…» — мыслями просил Джин и детей и — напарнику с краткой командой:

— Приготовились! Напоминаю порядок, Дин: раздается мой выстрел — ты бьешь по двум задним. Машина с семьей должна быть невредима! Не промахнись, очень тебя прошу…

— Не подведу, Курт! — крикнул Дин и рассеялся в штиле.

Пошли-поплыли минутки. Одна… вторая…

«Нет права на промах, нет…» — вбивал себе в голову. А в ней — затишье перед бурей.

Колонна техники, громыхая, поравнялась со зданием. Еще мгновение — и шанс упущен: головная машина уйдет за черту выстрела и ее уже не достать — разработанный план покатится к дьяволу.

Я вытряхнул прочь сомнения, отсчитал всего секунду — и мягонько, легонечко на спуск холодным потным пальцем. Сорвался залп. В плечо толкнуло. Гильза потерялась в латунном звоне. Лобовое стекло — в осколки, водитель в кровавом крапе ударился об окно, на рефлексе выворачивая руль вправо. Впередиидущую машину занесло, закрутило, громко уронило на землю. Ей с лету в зад — вторая, всех, кто там, — насмерть. Внедорожник — наша цель — успел затормозить, не врезался. Поставленная задача выполнена. Той же секундой друг за дружкой, с режущими высвистами, раскатом отгремели гранатометные взрывы. Дин не промахнулся, исполнил свой выход мастерски, и камешком не тронул транспорт Дако. Подорванную технику, словно на батуте, взметнуло ввысь и огненным дождем раскидало по округе. Несколько резвых осколков шрапнелью залетели на первый этаж.

Дин в азарте раскаленно проорал:

— Попал! Попал! Ха-ха!.. Такая вот наука! — выбежал из комнаты и, подхватывая ружье: — Дако остался, Курт… — и тут же назад.

«Знаю, дружище, — в душе ответил я, — знаю…»

Смотрел в прицел, а из внедорожника никто не выходил. И разглядеть никого было нельзя. Спустя минуту — забрякали стекла, из окон застрочила слепая пальба. Пули, какие достигали верха, побили крошку из стен, испугали мало. Потом распахнулись задняя и водительская двери, из них — «Варан» и черный фантом в робе под капюшоном. Этого распознал сразу — Молох, главный богоненавистник и змей, позарившийся на моих детей. Сектант бежал от смерти наутек, куда глаза глядят, спотыкался об искореженные обломки, а следом хромой антилопой, спасаясь, — другой. Потом с разным промежутком времени запыхались, бревнами повалились без сил кто как. Владыка Нелема обронил белую маску, раскрыл свою сущность — уродец с сожженным лицом. Рука не дрогнула, обоим поцеловал лбы свинцом.

— Густав, теперь ты… — бросил я «черную метку», а сам ждал, гадал, откуда он покажется и вылезет ли вообще. Но тот сидел в салоне с моей женой и детишками и не высовывал носа — знал, зверь: не промахнусь, не пощажу. И — Дину: — Он, по ходу, не выйдет — замышляет что-то…

Дин думал над ответом недолго:

— Надо спускаться, Курт. Возьмем его там…

И тут случилось нечто страшное. Дако, вытолкнув из внедорожника Джин в одних домашних вещах и с Бобби под грудью, взял в заложники Клер и, угрожая ребенку пистолетом, затребовал трубным, с немецким говором, басищем, запыхаясь:

— Вылезайте, свиньи!!. Отстрелялись!.. Пушки кидайте оба — и бегом марш на улицу, пока во всех тут дырок не понаделал!.. Минута у вас!.. Время пошло!.. — придавливая шею рыдающей на все голоса Клер — полуметаллическим ботинком отбросил белую, как простыня, супругу к переднему колесу. Джин, стеная, в брызгах глины, не удержала малыша, бултыхнула в жидкую грязь.

«Сволочь!! Паршивый пес!.. — встало под горлом неистовство, сатанинский огонь. — Сейчас ты завоешь от боли… — но мигом охолонулся, затушил горячность: — Нет, пока не выйдет, не получится — в его руках мое все…»

Жена, поднимая гремящего плачем Бобби, узнала нас, почувствовала родных людей, освободителей, зазвала душераздирающе, сходя на скачущий гортанный хрип:

— Курт!!. Дин!!! Не слушайте его!! Он убьет нас всех!!

Клер обрадованно-отчаянно, не пугаясь оружия, страха расправы, разворачивающегося перед глазами ада, переорала мать, остерегла острым кличем:

— Отец, папа!! Дядюшка Дин!!. Не выходите!! Он врет… — и утихла — Дако накрыл ладонью рот.

— Надо подчиниться… выходим… — разбито исторг Дин из комнаты.

Других путей не отыскалось — повиновались, побросали вооружение. Я с собой прихватил костяной нож, припрятал в рукаве. Спустились. У обоих в головах — переполох, ни одной конкретной идеи, ни единого стоящего решения, как действовать дальше, что именно предпринимать. Ступор выворачивал руки, тяжелил ноги, вмешивался в ход мыслей. Одна ошибка — и всю семью без сожаления, зазрения совести поголовно, как скот, истребят по одному выстрелу.

Густав, с одутлым нездоровым лицом в красной аллергической сыпи, обрадовался нашему смиренному подчинению, ядовито осклабился, округлив бородку у рта, разяще заполыхал глазами. Золотистый хохолочек фосфорно засветился на солнце, крестик в ухе раскачивался, изгорбленный нос пыхтел ноздрями с надрывом, с мощью, как у старого мерина.

Улыбался долго, посверкивая зубами, потом в нем заговорил демон:

— Умные овечки!.. Теперь на колени! Падайте-падайте, не тушуйтесь! — и, переведя пистолет на Джин с малышом: — Смелее! Чего стоит прилюдное минутное унижение ради спасенных жизней, а? — следом властнее, пылая зрачками: — Ну!! Мне начать убивать, что ли?!. На колени упали!! Руки за голову!!.

Мы с Дином, не пререкаясь, попадали в хлипкую траву, заложили ладони за затылки. Стояли, как военнопленные перед децимацией: головы опущены, тела — мертвы, парализованы духом.

«Как бы изловчиться?.. Как бы метнуть нож?.. Надо выждать…» — рекой лились рискованные затеи. Напарнику, сбавив голос до шелеста:

— Дин, мне только секундочку как-нибудь выиграть, и я уберу его…

— А если нет?.. Не надо — подождем лучше…

А Дако вновь открыл рот:

— Значит, вот кто тайком прибрал к рукам капиталы Грима, спокойно так отоваривался на них все эти годы, между делом грохал моих людей, когда мешали скрыться… — щеки подскакивали от раскаляющегося исступления, пропотевший кадык наточенно выпучился, — столько лет неустанных поисков! Долго же тянулась эта гнилая история, хочу сказать!.. Думал, концов уже не найду… — вновь ткнул дуло в висок Клер. По моим жилам пошла кипучая кровь. От притока свирепства в мозгах закоротило, земля перед глазами заплясала, заскакала. — А теперь и Аксель не вернулся. Я знаю, это вы… за его исчезновением стоите вы… Кто-то из вас… — разошелся больным смехом, прицелился в мой лоб и накатил с вопросами, словно спуская курок: — И кто именно?.. Ты или… он? — поймал на мушку Дина. — На чьих руках его кровь?.. Или на всех сразу?? Что вы с ним сделали??. — трижды шмальнул в небеса, усиливая панику. Клер и Джин — в визг, Бобби пропилил воплем. И дальше нажимисто: — Ну, ничего-ничего… Ладно… За него вы ответите сполна… — скулы выложились в гранит, голос из высокого окрика ухнул в баритон: — Но за сорванную сделку — еще и с процентами!.. Только вот с кого бы начать? Может, с вас двоих для начала? Или с этой мелкой занозы, а затем с мамаши и… — для острастки сильнее придушил Клер. Дочь, белея, как алебастр, вырывалась, смотрела на меня усыхающими глазками, губами наговаривала незвучащие просьбы помощи.

— Сейчас, Дин… — прошуршал я, внутренне приготавливаясь к броску, предопределяющему исход всему.

Но перелом произошел там, где никто не мог и предвидеть. Дочка, все-таки извернувшись угрем, вгрызлась истязателю в запястье, прокусила до крови. Тот взревел, выронил пистолет и, откинув Клер к машине, зажал глубокую рану, упуская важнейшую секунду. Мой нож, выпущенный наскоро, закручиваясь вкось, — к каменной, в мускулах, глотке. Дако за какой-то миг подметил смерть боковым зрением, на автомате прыгнул в техничный перекат и — за внедорожник. Клинок, так и не вкусивший людской плоти, ущербленно закатился под днище.

— За ним! — подорвался Дин, хотел ринуться догонять, но я одернул за плечо, приказал:

— Нет! Оставайся с семьей! Я с ним сам разберусь… — и, отдувшись, охладевая сердцем, — преследовать. Оружие поднимать не стал — горел желанием покончить с шакалом собственноручно, раз и навсегда.

Густава нагнал около обширной выстуженной лужи. Он, полусогнутый, запыхавшийся, со звериным оскалом глядел в мою сторону, ждал, что буду делать дальше. Грудь в татуировках надувалась грелкой, мышцы отблескивали мрамором, на лбу синели жилы. Дочкин укус кровоточил, струями умывал искрашенную кожу. Наши глаза, точно сабли, скрестились с силой, до неслышного лязга: мои яростно-горячие и Дако — хладно-обреченные, как у загнанного животного, примирившиеся с неотвратимостью, кончиной. В них теперь не осталось развращенной властности, облетела вся монументальность, высота, облиняло превосходство — жило еще только задетое достоинство да желание глупого возмездия, ни к чему не приводящего убийства.

Главарь Грима никак не мог овладеть дыханием, окрепнуть, заходился одышкой, жег опасающимся взглядом, растягивал эту, пожалуй, первую и последнюю нашу встречу визави. Наконец пропорол тишину нарочным хрипливым хохотом, бравируя:

— А ведь почти попал… почти! Чуточку не хватило. Какие-нибудь полсекунды, и — вжик! — ножик бы по рукоятку залез мне под подбородок. Вот это зрелище! И проблем нет, верно? Ты — отличившийся герой, всех спас, а я — ужин для падальщиков. А потом прямой дорожкой в ад, к бескрылым ангелам и пустоте… — о небытии говорил шутливо, поэтично, улыбаясь, а у самого на нижних веках — смертный тик, плечи — в трепете, в мурашках. И продолжил взвешенно, наморщив брови: — Клинок-то твой летел поставленно, наученно, явно выпущенный виртуозом своего дела. Да и стрелял-то как… — дряхло посмеялся. Смех ядом проходил в меня, шпарил душу. — Ты не простак, каким пытаешься казаться… Уж я-то знаю, поверь. Меня не обведешь вокруг пальца… — втянул щеки и, подбивая на откровения: — Давай начистоту, а? Бывший военный? Наемник?.. Ликвидатор?.. Сколько народу покосил на своем веку?.. Скажешь? Покаешься? — и, не получив ответа, въедливо: — Молчишь? А твои глаза мне все уже рассказали. О, да-а-а… Я хорошо знаю этот особенный взгляд в людях. Такой погасший… уставший от смертей и красных рек… Интересно, а твои родные в курсе, какой зверь живет в тебе по нынешний день, а? Нет?.. У нас ведь много общего… Мне знакомо все, что ты видел в жизни… — вернулся на ноги, вправил шею. — Мы с тобой из одной стали отлиты, одним миром мазаны, как говорится…

Я — шаг назад, через напряжение говоря:

— Ты — грязь, а ее принято попирать каблуками…

Дако натянул губы, померк лицом. По белкам прошел проклятущий огонь.

— Акселя вы вдвоем убили или сам? — вдруг атаковал он вопросом. Острые шпоры и цепи-подтяжки, захватив солнечные лучики, предостерегающе блеснули, забелела рукоять ножа в голенище.

— Да. Вместе. Сейчас, наверно, кормит волков, — без колебаний открыл я правду. Глаз не таил — держал прямо, смело, вызывающе.

У того ото лба до челюсти — электрический разряд, от тела повалил пар — кипятком облило бешенство.

— Теперь глянем, чего ты стоишь в одиночку… — выцедил Дако и, взревев берсеркером, выдернул чудовищный нож и двинулся на штурм.

Здесь и схлестнулись. Густав, превосходящий меня по массе в несколько раз, махал страшными ногами, делал запутанные выпады клинком, брал обратным хватом, обманывал. Лезвие блесной проносилось перед зрачками, целилось в горло, в ключицу, искало сердце. Приходилось замыкаться в глухой обороне, не отвечать на удары, следить. И тут, вовремя выставив блок против руки-молота, — вложился локтем в крутую скулу. Дако по-бараньи боднул железной головой землю, выплюнул зубы, размазал кровь со слюнями по рту и — с утроенной пылкостью снова в бой. Вывернув до вывиха вооруженную кисть, я срубил борова подсечкой, но тот, падая, все же исхитрился покарябать мне шпорой правые икры, увлечь за собой. Перекувыркнулись. Боль притупляла сознание, слабила мышцы. Не позволяя Густаву усесться сверху — откатился вправо и, подхватив первый попавшийся булыжник, наотмашь разбил в прах о висок. Кулаки вколачивал в податливое, как тесто, лицо, пока не истощилась злоба.

«Конец… конец… — гремело в извилинах, — семье ничего не угрожает… все кончено…»

Назад поплелся едва живым, пропадая в помутнении. На порезанную ногу опирался краешком мыса.

У внедорожника полное семейное собрание. В глазах — счастье, тревога.

Джин со вздохом, в слезах — бегом навстречу. За ней Клер, Дин с малышом на руках. Бобби и радовался, и хныкал, лобик с сохлой грязью пунцовел. Жена нарвала из одежды лоскутков, сделала перевязку, смятенно замолвила:

— Курт… родной… нежный… потерпи… — и — к моим губам, щекам, оголодало лаская. Потом дала две — слева и справа — пощечины, запрокинулась на плечо, опять заплакала: — Какой же опасности ты нас подверг!.. Чего мы натерпелись… ну почему ты всегда так далеко, когда мы нуждаемся в тебе! Ну почему ты такой!.. Пообещай нам, что этого больше не повторится…

— Я обещаю, любимая! Обещаю!.. Все теперь будет хорошо… — рассыпанно отвечал я, не знал, на кого смотреть, кем любоваться.

Долго обнимал, целовал детей. От сына слушал лопотание, любимую чушь, от дочери — обрывками гнетущий рассказ обо всем случившемся, о пережитом ужасе.

— Теперь все позади… все позади… Папа с вами… — тешил Клер, наглаживал ненаглядные волосы, наслаждался биением родимого сердечка. — Никто вас больше не обидит…

— Правда, пап?.. Правда?.. — роняла она вялые слова, не хотела отпускать шею.

— Клянусь перед всеми вами…

После, оставив ненадолго семью, отошли с Дином в сторонку. Закурили. Молчали. Руки у обоих тряслись, как с похмелья. Собирались заговорить, и никак: хмыкали, роняли вздохи — и все, ничего более.

— Уходить надо, Курт. Как можно скорее уходить, — первым замолвил Дин, наблюдая за горизонтом, — два крупных лидера мертвы, Грим и Нелем — обезглавлены. Такая новость разлетится быстро — оглянуться не успеешь. В Истлевших Землях начнется дележка, распри фракций. Возьмутся и за нас, станут искать концы… — и повторил: — Надо уходить…

Я досмолил, задавил бычок, одним глазком взглянул на напарника — тот, поникший, сумеречный, тянул с сигаретой, не моргал. Затем спросил:

— Ты с нами?.. — но, предчувствуя, каким будет ответ, — отвернулся.

— Нет, друг. Вы без меня. Я своей дорогой. Не обижайся только… — голос Дина надтреснул, осип. Следом с советом: — Машина Дако на полном ходу, из оставшихся двух можно слить бензин. На несколько дней должно хватить. Вот и уедете отсюда. Зима не за горами, Курт, вам надо успеть подыскать жилье, обустроиться по-человечески, обжиться, приготовиться. А там, дай бог, если все будет хорошо, на ноги встанете — и третьего ребеночка родите.

— Скажешь тоже… — сквозь грусть посмеялся я и — сразу: — Выходит, друг, навсегда с тобой расстаемся?..

— Получается так… — вздохнул Дин, докурив. — Ты уж не злись…

— Куда отправишься-то хоть? Есть соображения? — поборов душевный толчок, задал я вопросы.

— На север пойду. Все равно куда. Где-нибудь да прибьюсь.

— Ну что ж… Раз так сложилось все — прими кое-что в качестве сувенира на память… — следом задрал бинт, поднял правую штанину и высунул искусный костяной нож, столько времени провисевший без дела. — Говорил же, что сделаю — ну вот! — вручил Дину. Напарник с разинутым ртом осматривал оружие, ахал, глаза по-детски сверкали. И досказал, робея: — Там еще внизу гравировка, почитай…

— «Дину от Курта на долгую память», — зачитал он и — обнял, как сдавил клешнями: — Спасибо, друг! Огромное спасибо! Никогда не забуду!..

— Надеюсь, — мигнул я улыбкой, — только ухаживать не забывай, и прослужит вечно.

Дин, не удержавшись, заинтересовался:

— Когда же ты его сделать-то успел?

— Нашел время, как видишь. Но от жены скрывать было непросто!

Похихикали и затихли.

Часы понемногу сходили на убыль. Солнце обливалось ржавым пламенем. Пришла пора прощаться, провожать нашего члена семьи. Клер и Джин известие о разлуке с Дином, с каким едва ли успели воссоединиться вновь, повергло в темное уныние, Бобби обрушился ором, никак не хотел отпускать руку полюбившегося дяденьки.

— Дядюшка Дин, не покидай нас… — слезливо просила дочь, терла раскрасневшиеся глаза.

— Оставайся, зачем куда-то уходить… — взывала супруга, укачивая малыша.

Но Дин отказывался, говорил свое, не меняя принятого решения:

— Не могу, дорогие мои, никак не могу. Простите вы меня…

— Помни нас, Дин. И… не держи зла, если что не так, — одарил я напутствием дорогого напарника.

— Всегда буду помнить. Верьте все!

Мы обменялись мужскими дружественными рукопожатиями, обнялись. Джин поцеловала Дина в левую щеку, освятила широким крестом и благословила в дорогу, Клер разрешила чмокнуть себя, смущаясь, пожелала удачи. Бобби он выговаривал что-то таинственное на ушко, собирал слезки, грозил пальцем. Сынишка, словно под чарами, внимал каждому слову, опять осчастливленно улыбался.

И, взвалив на спину рюкзак, отставляя наотлет ружье, простился со всеми:

— Ну, до свидания, друзья мои! Любите и дорожите друг другом! И будет у вас мир! Такая вот наука, ребята…

С тем и отправился в далекое странствие, к закату, распевая:

Дин в скором времени уменьшился до маленькой фигурки, а мы все вели за ним глаза и вспоминали, как много сделал для каждого из нас этот непростой человек с божественной и богатейшей душой. И с сердцем благодарили.

А небо было цвета крови…

Попов Сергей 25.01.2015

Об авторе

Попов Сергей Алексеевич (род. 16.11.1990) — российский писатель-фантаст, кандидат Интернационального Союза писателей.

Продолжить чтение

Страницы: «« « ... 7891011121314