Тайна прошлогоднего снега Роньшин Валерий

Глава I

ИСКАТЕЛЬНИЦА ПРИКЛЮЧЕНИЙ, ИЛИ ЗЕЛЕНО-ЖЕЛТО-БЕЛАЯ ТОСКА

На Красной площади царила зеленая тоска. Слонялись туда-сюда прохожие, летали там и сям голуби, тикали и такали часы на Спасской башне. А на бронзовой лошади сидел бронзовый полководец – не знаю, какой именно, - мы его по истории ещё не проходили. Я же стояла у окна и смотрела на всё это, наверное, уже в стотысячный раз. С тех пор как я с мамой энд папой переехала в эту квартиру, за окнами наблюдался один и тот же неизменный пейзаж: все те же голуби, все те же часы, все та же лошадь под все тем же полководцем. Одним словом – скукотища.

Да что там вид из окна – вся жизнь какая-то жутко однообразная, из года в год одно и то же, одно и то же: день-ночь, зима-лето, обед-ужин…

Ну разве что на какой-нибудь клевый дискан сгоняешь для разнообразия. Хотя, по большому счету, и там все однообразно: музыка грохочет, огни сверкают… Еще можно, конечно, в кого-нибудь втюриться или втрескаться по уши, а то и по самую макушку. Но в этом вопросе парад проходит пока что мимо меня. Мне уже почти четырнадцать лет, а любви все нет и нет. Правда, решила я как-то влюбиться в Володьку Воробье­ва. Тем более что это очень удобно: учимся в од­ном классе, живем по соседству… И почти что уже влюбилась. Но тут, как назло, химичка на своем уроке выдала такую пенку: никакой любви нет, а есть лишь состав из углерода; водорода и азота, который вырабатывается в человеческом мозгу — из-за него-то люди и испытывают чувст­во влюбленности. Я как увидела эту голимую «формулу любви», которую химичка написала на доске — C8H11N, — мне сразу и влюбляться рас­хотелось. Впрочем, меня не только из-за форму­лы влюбляться не тянет, а еще и из-за того, что я жутко ревнивая. Причем могу ревновать к чему угодно, хоть к фантику от конфеты. Если конфе­та вкусная, а фантик облизывает кто-то другой — убью сразу! А Володьку мне не хочется убивать. Воробей — классный парень! Правда, он совсем без тормозов, все время его круто заносит. То он на скрипке наяривал с утра до вечера, то в теле­скоп на звезды пялился с вечера до утра, то дю­дики километрами читал, то Гафчика разговари­вать учил (Гафчик, он же Гафч, он же Гафчуля — наш с Володькой лопоухий друг-дворняга)…

А сейчас Воробей зациклился на инопланетянах. Днем и ночью смотрит по видику фильмы про коварных пришельцев, которые прилетают из глубин Вселенной на своих энлэошках, чтоб за­хватить нашу Землю.

Меня, честно сказать, вся эта космическая му­ра не зажигает. Хотя иной раз и появляется жела­ние умчаться в космические дали, чтобы только в эту дурацкую школу не ходить. Но с такими тем­пами освоения космоса — в час по чайной лож­ке — вряд ли я куда-нибудь улечу с Земли, разве что в следующей жизни. Это только в кино зем­ные астронавты и космонавты весь космос избо­роздили вдоль и поперек, а на самом-то деле они дальше Луны и нос сунуть боятся. Крутятся во­круг Земли, как мошки вокруг лампочки. Тоже, прямо скажем, не фонтан — месяцами висеть в невесомости на космической станции и глазеть в иллюминатор на все ту же Землю…

Ой, что-то я не туда заехала. Приношу десять килограммов извинений!..

О чем я говорила?.. Ах, да, о школе. Так вот, в этой дурацкой школе я за восемь лет учебы не только не поумнела, а, наоборот, поглупела. Что совсем неудивительно. Кто-то когда-то где-то сказал: «Чем больше человек узнает, тем больше становится того, чего он не знает». Выходит, нет никакого смысла много знать. «Много будешь знать — скоро состаришься» — слыхали такую поговорочку? А я не хочу быстро стариться. Мне неохота даже до полтинника доживать, чтоб не наблюдать себя как тетеньку, которая медленно, но верно превращается в старушку. Возможно, это и глупо звучит, но пока что это именно так. Поэтому уроки я делаю левой ногой. И не толь­ко уроки. Я вообще много чего левой ногой умею делать. Я умею надевать на ногу ботинок, умею потом в нем топать по лужам, могу заки­нуть левую ногу за правое ухо — опс! Могу на­красить ногти на левой ноге в розовый цвет, чтоб они отличались от ногтей на правой ноге. И еще до фигища чего могу!.. Могу, например, ногой и по роже вмазать…

Ну-у, «по роже вмазать» — это отдельная пес­ня. Когда я расследовала дело черных колдунов, мне пришлось основательно поработать левой но­гой. Думаю, черные колдуны надолго запомнили мой коронный удар слева. И не они одни…

Да уж, горячие у меня тогда выдались денечки!

Жизнь моя превратилась в сплошной поток невероятных приключений. Чего я только не расследовала, кого я только не преследовала: всяких маньяков, наркодельцов и прочих брата­нов… Пули во время перестрелок свистели, по­крышки во время погонь визжали. А в самом конце концов я обязательно выводила на чистую воду всю эту шманьку-драньку и — клац-клац — защелкивала им наручники.

Разумеется, я не одна распутывала запутанные преступления, мне помогал Воробей. Это сейчас он ничего, кроме своих инопланетян по видику, не видит, а тогда мы с ним шли нога в ногу, стояли плечом к плечу и отстреливались спина к спине… Короче, рисковали на всю катушку. Ну а когда еще рисковать, как не в молодости, верно ведь?.. А еще с нами на всю катушку рисковали майор Гвоздь Петр Трофимыч, начальник Отдела по борьбе с нечистой силой, и полковник Мо­лодцов Григорий Евграфыч по прозвищу Супер-опер, начальник Ударной бригады по борьбе с бандитизмом… Крутые дяденьки — ничего не скажешь. О Молодцове и Гвозде среди оператив­ников ходили легенды, что и тот, и другой мог без огня прикурить и без воды утопить.

Потом я еще работала на дико секретную службу, выполняя дико секретные задания Ивана Сергеича и Сергея Иваныча (это, как вы сами понимаете, псевдонимы, настоящие их имена ди­ко засекречены). К сожалению, я не могу вам рассказать, какие именно задания я выполняла, потому что это не просто тайна, а — государст­венная тайна. Скажу лишь, что мой кодовый но­мер был 013 и что все задания касались внутрен­них интересов России.

Где я только не побывала, отстаивая эти самые внутренние интересы — даже в Гондурасе и на острове Пасхи. Оказалось, что у России буквально везде есть свои внутренние интересы, и поэтому я исколесила весь земной шар. Кстати сказать, не такой уж он и шар, а так себе — шарик. И Даль­ний Восток оказался не таким уж и дальним, и Средняя Азия — не такой уж средней… Эх, какое это было сказочное времечко. Я действовала по двадцать шесть часов в сутки, спала всего по три минутки, а по утрам просыпалась — ни фига се­бе! — опять настроение отличное!..

А потом… потом все, словно сговорившись, послали меня в «игнор», то есть, попросту гово­ря, стали игнорировать — и Петр Трофимыч с Григорием Евграфычем, и Сергей Иваныч с Ива­ном Сергеичем. Да и вообще все они куда-то по­девались, как в воду канули. Наверняка продол­жают распутывать запутанные преступления и отстаивать внутренние интересы России, но уже почему-то без меня. Я им не завидую, я вообще не люблю завидовать. Зависть — это как расти­тельное масло, которое вытираешь тряпкой и вы­тираешь, а оно все не вытирается и не вытирает­ся. Однажды я пролила целую бутылку расти­тельного масла на кухонный пол — и полночи занималась половой жизнью с половой тряпкой в обнимку, но под утро все равно было скользко.

Ой, опять я заехала не туда. Приношу два­дцать килограммов извинений!..

Короче, я им не завидую, просто иногда так грустно становится, прямо до грустливой грустности. Они чего-то там расследуют, кого-то там преследуют… А у меня тут — школа-дом-шко­ла, завтрак-обед-ужин… Нет, поесть я люблю, конечно. Раньше я очень любила лакомиться зефирчиком в шоколаде, пока в один прекрасный день капитально им не объелась. А сейчас я по­любила яйца всмятку и ем их по две штуки в день. Когда варишь яйцо всмятку, главное — не пропустить момент закипания. Чтобы получился идеальный желток, яйцо должно вариться, ровно сто секунд — не меньше и не больше. Потом яй­цо нужно поместить в специальную подставочку, затем намазать маслицем два кусочка белого хле­бушка, после макнуть кончик чайной ложечки в соль и эту ложечку окунуть в желток, который старается убежать…

Тьфу ты, блин, и чего это я все время отвле­каюсь! Приношу тридцать килограммов извине­ний!..

Продолжаю продолжать… Если крутого паца­на называют «рубаха-парень», то я самая настоя­щая девчонка-блузка, ну или девчонка-топик. Ко­роче, така-а-я крутая, что круче некуда! Я и в океан с самолета без парашюта прыгала, и в кана­лизации брассом и баттерфляем плавала… Но все это, увы, в далеком прошлом и даже в позапрош­лом. С тех пор и до сих пор у меня нет ни-ка-ко-го экстрима, даже самого завалящего. «Полный штиль», как выражается мой дедушка капитан Кэп — старый морской волк, между прочим. А полный штиль, ребята, это все равно, что суп без соли, чай без сахара или макароны без кетчу­па… Короче, преснятина со скучнятиной. Ну раз­ве что иногда за компом малость оттянешься на всяких там стрелялках-убивалках. Но это не та кайфуша, в компе же все понарошку: тебя убива­ют—и ты просто вылетаешь из программы.

Еще я пробовала заниматься этим, как его… банджи… джи… джа… Блин! Язык сломать мож­но — банджиджампингом (это такая резиновая фигня типа ленты, к которой тебя привязывают и выбрасывают из вертолета). «И что?» — спро­сите вы. «И ничего!» — отвечу я. Выкинули меня из вертолета, побросало меня в воздухе десяток минут — и все. Абсолютно никаких эмоций.

Володька Воробьев мне после сказал, что у меня эмоций не было потому, что я страдаю ги-пофобией, то есть отсутствием страха. Фиг попа­ло! Наоборот, я жуткая трусиха. Но вся фишка в том, что мне нравится бояться, нравится, когда все внутри обмирает, когда душа в пятки уходит, когда сердце говорит «ек», когда под ложечкой сосет (а также под чашечкой и под тарелочкой). Это так зажигает, скажу я вам. Страх — это классно! Для меня как следует испугаться — все равно, что слопать кусочек моего любимого шо­коладного тортика с орешками. Честное слово, не вру. А уж когда душу охватывает леденящий ужас — ну это полный улет!

На зимних каникулах я в поисках экстрима закатилась в Египет. Так чо-то захотелось бух­нуться в какое-нибудь классненькое приключеньице! Эх, мечтала я, хорошо б застрять где-нибудь в горах во время джип-сафари. Или ныр­нуть под воду в этом… как его… Красном море и заблудиться в зарослях кораллов. Или чтоб меня украли бедуины лет на сорок… А еще лучше — поехать, к примеру, в Каир на автобусе и прова­литься в дырку в асфальте!

Но, увы, никуда провалиться мне так и не удалось, а вот застрять застряла — в первом часу ночи в заглохшем автобусе между Каиром и Шарм Эль Шейхом. Вокруг — темень, за окнами - пустыня, на шоссе — ни одной машины, народ в автобусе — в панике, а меня все это вво­дит в неописуемый восторг. Вот оно! Наконец!..

Но рано я радовалась. Автобус подтолкнули, он завелся и поехал. Короче, облом и желтая тоска (желтая, как пустыня кругом).

На этом мои «арабские кошмары» закончи­лись, и я не солоно хлебавши вернулась домой, в Россию и прямехонько угодила из желтой тоски в белую, потому что зима в Москве была в самом разгаре.

Ну а сейчас была уже весна, на деревьях зеле­нели листочки, и меня грызла, соответственно, зеленая тоска.

Нет, я, конечно, по жизни пофигистка, ну то есть оптимистка. И твердо знаю, что лифт всегда движется в двух направлениях: вверх и вниз, вверх и вниз… Типа скоро опять должен приле­теть на крыльях ночи настоящий ужас, от которо­го душа будет уходить пятки, а сердце — говорить «ек». Но когда именно он прилетит — это вопрос. А пока что мне грустно, скучно, тоскливо и плак­сиво. Я стою у окна, и слезы мои сползают с де­сятого до первого этажа, лужи заполняют всю Красную площадь, и прохожие с голубями не хо­дят, а плавают в моих слезах, как в пруду…

Ладно, не буду вас больше грузить и закончу на этом свое не в меру мерное вступление. Да и грустить, наверное, пора кончать. А то на душе одна грустность до жути. Надо послать ее далеко и надолго, а к себе пригласить «оранжевое на­строение», когда все по фигу и ничего не волнует… Эх, а хорошо бы вообще стать такой, как все! Ведь быть обыкновенной гораздо приятнее, чем быть необыкновенной. Но у меня пока что не получается. Искательница приключений в мо­ей душе цветет и надеется. Так хочется попасть под какое-нибудь приключение, как под поезд!..

Ой, кажется, я по-новой завелась. Сорри…

Кааааааааааааароче, настроение у меня каж­дый день гуляло от фигового до суперфигового.

Пока однажды…

Глава II

В ДВУХ ШАГАХ ОТ СЕРДЦА, ИЛИ ГАФЧИК – ИНОПЛАНЕТЯНИН

Пока однажды мне не приснился очередной прикольный сон. Забыла вам сказать, что в последнее время мне стали сниться прикольные сны, а до этого снились вполне обыкновенные. А тут прямо как пошли сниться — один прикольнее другого. Я их даже в комп начала записывать и нумеровать; а папку, где у меня хранились файлики с записанными снами, так и назвала: «Мои прикольные сны».

Чего мне только не снилось!.. К примеру, в сне № 15 мне приснилось, что моего папочку приняли в отряд космонавтов и теперь он — не просто мой папа, а папа-космонавт, а мама — не просто мама, а помощница космонавта (борщи кто-то должен варить космонавту на орбите, вер­но?) и они улетели на космическую станцию под названием «Поплавок». Или вот еще был при­кольный сон № 24. Захожу я в номер, который я будто бы снимаю в крутом заграничном отеле, включаю свет — блииииииииииииииииин!.. а там везде кровь. Представляете?! И в ванной, и в ко­ридоре. А еще вся, ну абсолютно вся комната за­лита кровью, причем уровень крови — сантимет­ров на шесть от пола, не меньше. Хорошо, что во сне я была обута в крутые сабо на высокой платформе (наяву я никогда в сабо не хожу, а ношу наикрутейшие ботинки с широким носом), и они лишь немного намокли… А то еще в при­кольном сне № 37 мне снился какой-то шофер Лихачев, который лихо так вез меня на своем драндулете и все время давал прикурить (во сне я иногда курю), но странно было, конечно, не это, а то, что вез он меня прямехонько на Тот Свет. А вдоль дороги дорожные указатели стояли с надписями: «Тот Свет — 100 км», «Тот Свет — 90 км»… И чуть было он меня не довез — я просну­лась, когда до Того Света оставался всего-навсе­го 1 км . А еще снилось (причем в нескольких снах подряд — прямо целый сериал), будто бы в моем подъезде живет дяденька, который должен меня убить. Он вроде профессиональный убийца. К тому же он карлик, а фамилия у него — Боль­шаков. Карлик Большаков — прикольно звучит, да? И вот этот карлик Большаков из сна в сон пытался меня грохнуть из снайперской винтов­ки…

А теперь рассказываю свой самый последний суперприкольный сон № 43. Поначалу я не при­дала ему особого значения, но вскоре…

Впрочем, все по порядку.

Итак, мне приснилось — ну полнейший от­пад! — будто я попала внутрь самой себя. Кстати говоря, один разок я уже видела себя «изнутри» — когда в пятилетнем возрасте проглотила мамину заколку для волос. Очень даже просто: лежала на столе заколочка, а я взяла и — ам! — проглотила ее. По этому поводу мне делали в больнице гаст­роскопию. Классная штука, скажу я вам. Меня положили на кушетку, на бок, и вставили в рот гибкую трубку с лампочкой на конце. Потом эту трубку затолкали мне по пищеводу до самого же­лудка вместе с лампочкой, и они там гуляли по всяким закоулкам, выискивая заколку. А я на все это дело любовалась по монитору.

В своем же суперприкольном сне я угодила в себя вся до капельки, с руками и ногами. Как я ухитрилась это проделать, ума не приложу: раз­двоилась я, что ли, а потом одна из двойняшек уменьшилась в миллион раз и нырнула в рот вто­рой?.. Но это после, уже проснувшись, я офиге-вала от такой фишки, а во сне нисколечко не удивилась, а спокойненько шла внутри себя, куда глаза глядят.

Пейзаж был прикольней не придумаешь: гро­моздились мои зубы-горы, упираясь вершинами в небо (точнее — в небо), шевелился мой язык-рав­нина, текли реки моей крови, моя грудная клетка напоминала скелет какого-то огромного доисто­рического животного, а сердце бухало так громко, что даже земля содрогалась под ногами. Вернее, не земля, конечно, а мой пищевод. Я же сама се­бя проглотила, и значит, как пища, шла по пище­воду прямиком в желудок, который виднелся на горизонте в виде раззявленной черной пасти.

Попасть в желудок, даже в свой собственный, я, как вы понимаете, особым желанием не пыла­ла и поэтому свернула налево, чтоб поглазеть на свое сердце вблизи. И вот когда я подошла к своему сердцу, то буквально в двух шагах от него я увидела… бар. Он так и назывался: «В двух ша­гах от сердца». Я, конечно, обалдела, но не осо­бо — ведь это ж был сон.

Короче, я захожу в этот барчик, сажусь на высокий табурет у барной стойки и заказываю стакан водки (во сне я иногда пью). В это время на эстраду выходит певица — глаза раскосые, ли­цо словно фарфоровое — и начинает петь по-японски (а я все абсолютно понимаю, хотя наяву по-японски ни бум-бум):

Подари мне прошлогодний снег,

И я стану твоей навек…

Ну и так далее… И почему это ей хотелось получить в подарок прошлогодний снег, а не бриллианты, к примеру? Впрочем, на то она и японка. У них в Японии все шиворот-навыворот. У нас вот «яма» и означает — яма, а по-японски «яма» — гора. А самая большая гора в Японии так и называется Фудзияма…

Ой! Опять я не в тему. Приношу сорок кило­граммов извинений!..

Короче, пью я водку, слушаю японку и вдруг вижу, что рядом со мной, на соседнем табурете, сидит… Гафчик. Потягивает себе коктейльчик через соломинку и хвостиком повиливает — виль-виль.

— Привет, Эмка, — говорит он на чистейшем русском. — Как делишки?

— Супер! — отвечаю я. — А ты что, Гафч, го­ворить научился?

— Не только говорить, — говорит, — а еще и писать. — И протягивает мне здоровенный томи­ще под названием «Моя собачья жизнь». — Вот, воспоминания написал. Зацени.

— Ух ты! — заценила я. — Подаришь с авто­графом?

— Без проблем. — И Гафч ловко так нацара­пал на обложке: «Начинающей поэтессе Эмке Мухиной от великого писателя Гафчика». Это он так прикольнулся, потому что — забыла вам ска­зать — я в своих прикольных снах еще и стишки прикольные сочиняю. Типа таких:

Стишок, конечно, отстойный, сама понимаю. Ну да я ж не А.С. Пушскин, а Э. И. Мухина. Угадайте, кстати, с трех раз, кто этот — «он, он, он». Если угадаете — получите мои бурные и продолжительные аплодисменты! Впрочем, лад­но, можете не гадать, я вам и так скажу: «он, он, он» — это Володька Воробьев. Наяву он мне те­перь почти не звонит, зато в моих снах трезвонит постоянно, иногда по нескольку раз за один сон.

Вот и в этом сне затрезвонил мой будиль­ник… ой, то есть мобильник: тра-ля-ля-ля, тра­ля-ля, тра-ля-ля, тра-ля-ля… — на мотив песен­ки: «Нам не страшен серый волк, серый волк, серый волк…»

Конечно же, это был Воробей.

— Привет, Мухина!

— Привет, Воробей!

— Ты где?! — интересуется он с ходу.

— Ушла в себя, — отвечаю.

— А что ты там делаешь?

— Сижу в барчике, в двух шага от своего сердца.

— А с кем? — тут же начинает ревновать меня Володька. (Наяву-то я ему до лампочки. Он по уши в своих инопланетян втюренный и втресканный.)

— С Гафчиком, — успокаиваю я его.

— И Гафч там?!

— Ага. А что?

Воробей помолчал-помолчал, а потом и гово­рит:

— А ты знаешь, Мухина, что Гафч не тот, за кого себя выдает?

— А за кого он себя выдает? — не врубилась я.

— За собаку.

— А на самом деле он кто?

— Инопланетянин.

«Та-а-к, — думаю я во сне, — досмотрелся Володька фильмов про пришельцев — собствен­ный пес у него инопланетянином стал». Но виду не подаю. Наоборот, на полном серьезе интере­суюсь:

— И с какой же он планеты?

— С Меркурия, — уверенно отвечает Воро­бей. — Меркуриане под видом собак проникают на Землю и втираются к нам, людям, в доверие. «Собака — друг человека» — это они такой ло­зунг выдвинули. Но как только поступит приказ с Меркурия на «уничтожение», эти «друзья» - меркуриане перегрызут всем нам, землянам, горло.

Выдав эту сногсшибательную информацию, Володька «слился», ну то есть отключился. А я говорю Гафчу:

— Звонил твой хозяин и сказал, что ты при­шелец с Меркурия.

— Хэ, — усмехается Гафчик (наяву я ни разу не видела усмехающихся собак, но во сне это о-очень прикольно смотрится). — Знакомая пе­сенка. Под названием: «Навести тень на пле­тень».

— А почему именно под таким названием? — спрашиваю я.

— Да потому что он сам пришелец.

— Володька — пришелец?!

— Вот именно.

— А с какой он планеты?

— Понятия не имею. Он запределыцик.

— Кто-кто?

— Запределыцик. Его планета расположена за пределами Солнечной системы.

«Та-а-к, — думаю, — и Гафч туда же. Видно, и он вместе с Воробьем насмотрелся по видику-телику всей этой муры про инопланетян».

И тут снова звонит мой мобильник… ой, то есть на сей раз будильник. И не во сне звонит, а наяву. Я просыпаюсь. Восемь утра! Блиииин!.. Опять надо в эту голимую школу тащиться.

Глава III

НЛО, ИЛИ КЛАССНАЯ КЛАССНАЯ

Вообще-то по утрам меня всегда будят родичи. Но сейчас они улетели в командировки. Маман улетела в Катманду, а папуля – в Тимбукту. Или наоборот?.. Не помню. Да это и не важно.

Короче, я была предоставлена самой себе. Могла сидеть, могла лежать, могла стоять — и никто не задавал дурацких вопросов типа: чего это ты сидишь?., чего это ты лежишь?., чего это ты стоишь?.. Могла гулять сколько угодно, и ни­кто не интересовался прокурорским тоном: поче­му ты так поздно пришла?.. И это в двенадца­том-то часу вечера — поздно? Ха-ха. Знали бы мои мамочка с папочкой, во сколько я возвраща­юсь домой, когда их нет. Они бы с ума сошли. Потому что я частенько вообще домой до утра не возвращаюсь. А чего дома делать? Уроки, что ли?

Нет уж, благодарю покорно — ешьте сами с во­лосами.

То ли дело забуриться на всю ночь в какой-нибудь круглосуточный комплекс развлечений, где есть бильярд, боулинг, куча кафешек и кино­залов… Обожаю сидеть в темном кинозале и пя­литься на здоровенный экранище. Больше всего мне нравится смотреть ужастики. Не то чтоб я на них подсела, как Воробей на инопланетян. Нет, конечно. Просто сейчас у меня по жизни все так гладенько и ровненько, как мкадешка (МКАД, если кто не в курсе — это Московская кольцевая автомобильная дорога). Никаких отрицательных эмоций. Иной раз в сон тянет прямо средь бела дня (чаще всего почему-то на уроках) от благо­получного однообразия. А между прочим, та же химичка говорила, что человек нуждается в отри­цательных эмоциях, а если их нет, то в мозгах вырабатывается вредная кефирная щелочь. По­этому я и смотрю по ночам самые наиужасные из ужастиков, впиваюсь ногтями в кресло от страха, чтоб хоть таким образом получить недос­тающие отрицательные эмоции. А то еще, чего доброго, кефир из ушей закапает.

Блин! Опять я отвлеклась!.. Так вот, зазвонил будильник.

Точнее, зазвонило несколько будильников. Их у меня шесть: на столе, на стене, на шкафу, на компе, на телике, на видике… И это не считая часов на Спасской башне Кремля, которые из моего окна видны. Впрочем, они ведь не мои, и к тому же — не будильник. А скажите, прикольно было бы пришпандорить к ним механическую кукушку или механического петуха или то и дру­гое вместе, чтоб они каждый час на всю Красную площадь: ку-ку, ку-ку! ку-ка-ре-ку-у-у!..

Итак, сегодня была пятница. А по пятницам я БА-А-А-ЛЬШАЯ оригиналка. И вот, вскочив со своего четвероногого друга — кровати, я сразу начала оригинальничать. Первым делом я запи­сала в комп свой прикольный сон № 43 - про Гафчика-инопланетянина, да не рукой записала, а ногой. Левой. Когда я перечисляла, что умею делать левой ногой, то забыла сказать, что я еще печатаю левой ногой на «клаве». Попробуйте как-нибудь побарабанить пальцами левой ноги по клавиатуре — очень прикольно. Вторым де­лом я, вместо того чтоб позавтракать, пообедала, причем слопала все в обратном порядке: вначале третье выпила, затем второе съела, а напоследок первое похлебала. Ну и самую оригинальную фишку я выдала сразу после своего завтрака-обе­да: я снова плюхнулась на кровать и захрапела. Шутка. Я не храплю. Просто решила еще чуток поваляться.

И вот тут-то прозвучал первый звоночек СТРАННОГО. Впрочем, поначалу я приняла его за самый обычный телефонный звонок.

— Мухина! — раздался в трубке Володькин голос. Я даже слегка офонарела — Воробей не звонил мне уже целую вечность, не считая, ко­нечно, его звонков в моих снах.

— Привет, Воробей! — обрадовано завопила я. — Как классно, что ты звякнул! Мне сейчас та-а-кой прикольный сон приснился. Слушай… Но Володька не стал слушать:

— Да погоди ты, Мухина, со своими снами, у меня для тебя имеется важное сообщение.

— Ну сообщай свое сообщение…

— Не по телефону, — таинственным тоном произнес Воробей.

— Ну приходи…

— И не на квартире, — еще более таинствен­но сказал Володька.

— В школу меня сегодня че-то не тянет, — честно призналась я.

— И тем более не в школе… Жду тебя на на­шем обычном месте.

Нашим обычным местом встреч была Пуш­кинская площадь. Я соскочила с кровати, вско­чила в троллик, и вот я уже на Пушкинской — у памятника Пушкину, которому давно не мешало бы почистить пиджачок, засиженный голубями и воробьями.

Володька был уже тут как тут.

— Пошли, Воробей, в «Макдоналдс», — с хо­ду предложила я, потому что по пятницам я не только страшная оригиналка, но еще и страшная обжорка. — Слопаем по биг-маку (биг-мак — эта такая котлетина здоровенная в булке; так, на всякий случай сообщаю — может, кто не знает).

— Нас там могут подслушать, — продолжал интриговать меня Воробей. — Давай найдем мес­течко, где народу поменьше.

— Ну давай.

И мы забурились в какую-то кафешку на Твер­ской-Ямской, где посетителей вообще не было. Зато цены были — закачаешься. Но Володьку это не смутило.

— Потянет, — решил он.

— А я лично не потяну, — сказала я, так как денег у меня в кошельке было что кот напла­кал. — Спонсируешь?

— Спонсирую.

Ну раз такое дело, я тут же раскрутила Воро­бья на парочку наивкуснейших цыплят. Хотя ло­пать цыплят — это свинство по большому счету. Цыплятки такие маленькие, такие желтенькие, пищат так трогательно — пи-пи-пи… Но все рав­но мне влом отказываться от мяса. Чтоб я отка­залась от мяса? Ни-за-фто!

Володька же скромненько взял себе стакан­чик яблочного сока.

— Ты что, Воробей, на диете? — подколола я его.

Он никак не отреагировал на мой подкол.

— Мухина, — сказал многозначительно, — сейчас я тебе сообщу сногсшибательную новость. Ты только со стула не падай.

Я в шутку крепко ухватилась за стул.

— Не упаду, Воробей, сообщай.

— Наша НЛО — инопланетянка! Я даже сразу не врубилась.

— Какая НЛО?

— Классная, вот какая.

Тут уж я въехала по полной программе. Дело в том, что с восьмого класса у нас в школе ввели астрономию. И теперь помимо физички, химич­ки, русички, математички, исторички, геогра­фички и биологички… нам мозги полоскала еще и астрономичка — Надежда Львовна Одуванчикова, или, как мы ее сокращенно окрестили по первым буквам имени, отчества и фамилии — НЛО. Вдобавок ее еще назначили нашей класс­ной. И, кстати сказать, классная оказалась класс­ная. Не раз и не два защищала нас от придирок нашего дирика — Спартака Сократовича — когда тот начинал на нас наезжать.

— Она прилетела с Меркурия, — продолжал Воробей.

Я тотчас же вспомнила свой сон про Гафчика-инопланетянина. Вот уж действительно — сон в руку (или в ногу — как вам больше нравится). И спросила Воробья:

— А твой Гафчик случайно не инопланетя­нин?

— Причем тут Гафчик? Я тебе про Одуванчикову говорю.

— Воробей, не смеши мои тапочки, — приня­лась я за первого цыпленочка.

— Я не смешу твои тапочки, Мухина. Я на полном серьезе…

Я глянула на Воробья. И впрямь — на полном серьезе мальчик. Вон, какое лицо серьезное. А может, у него башню сорвало?..

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — сказал Володька, тоже глядя на меня.

— О чем?

— О том, что я насмотрелся фильмов про пришельцев и кукукнулся от этого. Так вот, Эммочка, у меня имеются доказательства…

— Какие доказательства?

— Неопровержимые.

Воробей выложил на стол крохотный диктофончик и нажал на кнопку.

«…Знаете ли вы, ребята, меркурианский день? — зазвучал голос НЛО, ну то есть Надежды Львовны Одуванчиковой. — О, вы не знаете меркурианского дня! Божественный день! Очарова­тельный день! С середины неба глядит солнце. Необъятный небесный свод раздался, раздвинул­ся еще необъятнее. Горит и дышит. Меркурий весь в солнечном свете. Недвижно, вдохновенно встали горы и кинули огромную тень от себя. Все дивно! Все торжественно…»

Воробей вырубил диктофон и победно по­смотрел на меня.

— Слыхала, как она красочно описывает Мер­курий? Как будто сама все это видела.

— Ну и что? — пожала я плечами. — Историчка тоже красочно про Бородинское сражение рассказывала, но это не значит, что она с Напо­леоном воевала.

— Историчка могла прочитать про Бородин­ское сражение. А вот откуда астрономичка узна­ла, какой на Меркурии день?..

— Тоже где-нибудь прочла.

— А вот и нет! — торжествовал Воробей. — Меркурий самая близкая планета к Солнцу. Еще ни один земной спутник до него не долетал. Все сгорали на фиг. И в телескоп Меркурий не раз­глядеть — Солнце глаза слепит…

— Да откуда ты это взял?

— Я специально узнавал. И это еще не все, Мухина. Помнишь, НЛО как-то говорила, что жила в Питере?

— Не помню.

— А я помню. Она тогда сказала, что жила в Петербурге на 5-й Водопроводной улице. Так вот, в Питере нет никакой 5-й Водопроводной. Есть только 1-я, 2-я, 3-я и 4-я. Я специально вы­яснял.

Я хмыкнула.

— Если она не жила в Питере, значит, она обязательно с Меркурия?

— А откуда ж еще?! — убежденно воскликнул Воробей. — Ты заметила, что она все время в свитере ходит, даже когда жарко?

— Ну и что?

— А то! На Меркурии плюс четыреста два­дцать градусов! Одуванчикова сама говорила. Ес­тественно, она привыкла к такой жаре. Поэтому здесь, на Земле, и мерзнет.

Я опять хмыкнула.

— А наш физрук Амбалов зимой ходит в од­ной футболочке. Что ж он, по-твоему, с Юпи­тера?

— Почему с Юпитера?

— Да потому что на Юпитере минус сто два­дцать. Об этом тоже Надежда Львовна говорила.

Володька аж на стуле подскочил.

— Ага-а! Значит, она и на Юпитере побывала!

— Да-а, Воробей, — принялась я за второго цыпленочка, — похоже, ты и вправду кукукнулся.

— Ах я кукукнулся?! — тотчас рассвирепел Володька. — Ну спасибо тебе, Эммочка! Когда ты мне рассказывала, что террористы хотят Питер взорвать, я тебе не говорил, что ты кукукнулась.

Да, было такое. Не буду ставить себе в заслу­гу, а лишь вскользь упомяну, что я тогда спасла Петербург, который, можно сказать, висел на во­лоске.

— Это разные вещи, Воробей, — стала я его убеждать, не забывая, впрочем, и о цыпленке, — одно дело — земные террористы, а другое дело — неземные пришельцы.

— Ой, да одна фигня, — отмахнулся Володь­ка. — И цель у них одна — подстроить людям какую-нибудь пакость.

— Да откуда ты знаешь, что НЛО хочет па­кость подстроить?

— А вот откуда! — Воробей снова включил диктофон.

«…Солнце, ребята, становится все горячее и горячее, — зазвучал опять голос Надежды Львов­ны.

— Когда его температура вырастет на пять процентов, на Земле прекратится вся растительная жизнь, когда его температура станет больше на де­сять процентов — погибнут животные и люди, а когда на пятнадцать — земные океаны и моря за­кипят. Испарения от кипящих вод заволокут ноч­ное полушарие, а металлические пары, выброшен­ные Солнцем, и вовсе испарят вашу планету…»

Володька остановил запись. Глаза его горели, Щеки пылали.

— Слыхала, Мухина, слыхала?! Она сказала «вашу» планету, а не «нашу»!

— Да она просто оговорилась.

— Ничего подобного! И кстати, ты обратила внимание, каким тоном она рассказывала о Мер­курии и каким — о Земле?

Да, я обратила. О меркурианских днях Надеж­да Львовна говорила очень поэтично, прямо как Гоголь об украинской ночи, а о гибели Земли — с каким-то даже злорадством. Но в принципе это еще ничего не значило.

— У тебя, Воробей, неувязочка получается, — заметила я.

— Какая неувязочка?

— Ну если Солнце становится все горячее и горячее, то Меркурий должен будет испариться еще раньше, чем Земля.

— Правильно! Вот поэтому меркуриане и хо­тят переселиться к нам на Землю. А мы, земляне, естественно, им мешаем. И они решили нас уничтожить. Я один раз подслушал, как НЛО в учительской с кем-то по телефону говорила.

— О том, что меркуриане хотят уничтожить землян?

— Скорее всего, но точно сказать не могу. Она говорила на меркурианском языке.

— А с чего ты взял, что на меркурианском?

— А с того, что Одуванчикова не говорила, а чирикала, будто воробьев наглоталась: чирик-чи­рик-чирик…

— Может, просто прикалывалась?

— Нет, она очень сердито чирикала… В об­щем, Мухина, — сделал вывод Воробей, — мер­куриане уже здесь, на Земле.

— Ага, — сказала я.

— Что «ага»?

— Ну типа ясно.

— Что ясно?

— Что тебе, Воробей, надо поменьше филь­мов про пришельцев смотреть.

— Короче говоря, Мухина, ты мне не веришь.

— Короче говоря, Воробей, не верю.

— Ну, хорошо, не верь, — сдался Володька, — ну а помочь ты мне можешь?

— Помочь?

— Да. Я ведь тебе всегда помогал.

Что верно — то верно, Воробей всегда мне помогал в моих расследованиях.

— А чего ты хочешь? — спросила я.

— Слушай внимательно, Мухина, — загово­рил Володька вполголоса. — Я установил слежку за НЛО и выяснил, что она каждый день заходит в магазинчик «Клевая рыбалка» и покупает там червей…

— Каких червей?