Небо цвета крови Попов Сергей

Лай, лай, неистовый лай…

«Надеюсь, еще не поздно… — подумал я о своем спасенном, — дай бог, еще есть время».

И побежал к нему.

Путник лежал на льду из собственной крови, скулил, причитал. Тело уже густо покрыл токсичный пепел, голова, не покрытая шапкой, совсем поседела, будто у глубокого старика. Вытянутое обескровленное лицо, словно у покойника, страшно напряглось, крючковатый нос с широкими ноздрями едва заметно шевелился, густые брови медленно обрастали инеем, зеленые глаза метались по сторонам.

— Это… вы… — с огромным трудом, срываясь на нехороший кашель, прошипел он, — вы… стреляли?..

— Молчи — копи силы, — велел я и обернулся — потрошителей пока видно не было. Дальше снял шарф, как смог перевязал подранную руку, что даже не шевелилась, стряхнул его же шапкой с головы пепел, надел. И задал не то ему, не то себе вопрос: — Где же ты на такую стаю-то напал? Метель ведь была, волки же все попрятались кто куда…

Незнакомец надрывно болезненно кашлянул, захрипел: вероятнее всего — застудил легкие. Потом немного отдышался, стал вдыхать прерывисто, но спокойнее.

— Плохи твои дела, друг… — без тени иронии обратился к нему, — помочь тебе сейчас ничем не смогу — я не врач…

Мои слова буквально затушили в глазах мужчины искорку надежды — те потускнели, сделались холодными, обреченными.

И сразу успокоил:

— Но ты не переживай: у меня жена — врач от бога, и не таким жизнь спасала! — позволил своим губам улыбнуться. — Сейчас только санки соберу — и домой поедем лататься!

Взгляд путника заметно потеплел.

— Ну, вот и замечательно! — кивнул я и, сложив возле него винтовку и рюкзак, достал из бокового сетчатого кармана бутылку чистой воды, дал напиться. — Пей, только не торопись — а то еще вдобавок и горло себе застудишь.

Потом попил сам, убрал бутылку обратно и сказал незнакомцу:

— Найду какую-нибудь широкую дощечку — и вернусь.

Тут заметил, как его зрачки стали медленно расширяться, наливаться чернилами. Он весь задрожал, прикусил бледные пухлые губы.

Мгновенно сообразив, кого тот заприметил, я потянул винтовку за ремень, поднял, сдул пепел, сохраняя спокойствие, оглянулся. Из дома, по-прежнему рыча и прожигая меня глазами, словно раскаленными угольками, вышли два потрошителя и, крадучись, сразу стали разбредаться по разные стороны.

Р-р-р-р!!!

«В кольцо брать собрались… — определил я, — умные, очень умные твари».

Проверив наличие патронов в магазине, каких осталось ровно на один выстрел, — сунул в приемник, дернул затвор.

— Одной пулей двоих не положить… — произнес почти шепотом и, посмеиваясь над самим собой, мрачно добавил: — Такое только в сказках бывает…

Проследив за волком, что намеривался обойти нас с незнакомцем справа, — секунду-другую побарабанил пальцами по спусковому крючку, все никак не решаясь потратить последний патрон. Точно почуяв мои намеренья, потрошитель поджал хвост, забоялся, остановился на полушаге. Вместе с ним — и второй: ждал, когда ошибусь или сделаю какую-нибудь промашку, чтобы потом спокойненько напасть.

— Ну же, давайте! — кричал я, целясь то в одного волка, то в другого. — Давайте!.. Чего же вы ждете! Вот они мы — давайте!..

Но потрошители медлили, мяли зеленый снег, подметая обрубками хвостов, угрожающе рычали, обнажали клыки.

— Ну!.. Ну! — требовал я. — Смелее!!.

Волки все выжидали.

— Чего вы, а?..

И здесь случилось чудо — они испугались. Посверлив меня напоследок яростными глазами, волки отшатнулись, помотали головами, отряхнулись от пепла и повернули назад, поспешно скрываясь за домом.

Не веря своим глазам, я еще момент понаблюдал за ними через оптический прицел, все еще ожидая возвращения, но, ясно поняв, что потрошители уже не вернутся, облегченно вздохнул, отложил оружие и — рысью к ближайшей груде обломков, рассчитывая найти там то, на чем можно дотащить до дома умирающего путника…

Среда, 14 февраля 2014 года

О том, что незнакомец, которому Джин всю ночь пришивала практически оторванную руку и поила горячим чаем, отогревая продрогшее тело, скончался, она узнала ранним утром. За окном пока не рассвело. Вдали, за бесконечными черными корягами деревьев и домами, только-только наливалось кровью небо, тихо посвистывал, резвясь со снегом, ветер-утренник, стояла темень. Посмотрев на пустеющую мятую половину кровати, еще не успевшую остыть, Джин тихонько оделась, обулась и молчком прошла на кухню, где увидела мужа. Курт, весь ссутуленный, точно старый дед, сидел на табуретке, дымил сигаретой, молчал. Длинные, по подбородок вороные кудри волос — растрепаны, заросшие крепкой щетиной щеки нервно вздрагивали, уставшие глаза остекленели, смотрели, неподвижные, в пол. Сам он выглядел каким-то раздавленным, сломленным, ошеломленным.

«Господи, неужели…» — предчувствовала беду Джин.

Сохраняя молчание — приблизилась к супругу. Тот даже не повел головой в ее сторону, продолжал курить.

Сделала шаг, половица предательски скрипнула, Курт, вздрогнув от неожиданности всем телом, повернулся, скользнул по жене холодным тяжелым взглядом, выдохнул едкий дым, посопел. Джин замерла, не отводя от него глаз.

Долго молчали. Никто так и не решался нарушить обострившуюся тишину.

«Видимо, точно…» — со страхом подумала она.

Устав от мучающего вопроса, наконец, спросила прямо:

— Он умер?.. — и подступила к угрюмому супругу ближе, встала возле стола. Вопрос, словно удар камнем по голове, оглушил Курта — он сделал глубокую затяжку, скривился от дыма, торопливо затушил окурок, как-то виновато, что ли, взглянул на Джин. Заметив, что муж заволновался, продолжила: — Я же права, Курт? Права, да?.. Его не стало?..

Посидев, оцепенелый, еще немного, Курт неуверенно, будто сознаваясь в чем-то страшном, один-два раза кивнул и все-таки ответил немногословно:

— Да… — хотел закурить еще, но пачка сигарет опустела. Скомкав — положил на стол. Голос — тихий, безрадостный. И повторил, вздохнув: — Да, Джин… умер. Не спасли…

Глаза у той вмиг отяжелели, по щекам заструились горькие слезы.

— Да какой же я врач после этого… — плаксиво проговорила Джин, закрылась ладонями, будто ограждаясь от всего вокруг. Осознание того, что она, невзирая на большой опыт в хирургии, так и не смогла помочь путнику и, по сути, повинна в его смерти, очень глубоко засело в душе. — Убийца я, самая настоящая убийца… и нет мне прощения. Господи, что же я наделала…

Глухо всхлипнув — опустилась на корточки, по-девичьи заплакала, стараясь не разбудить мирно спящую в соседней комнате дочь.

Слезы Джин точно отрезвили Курта, он поднялся с табуретки, подошел, присел, обнял горячо и заботливо, стал пылко целовать мокрые соленые щеки, утешая:

— Ну, в чем же ты виновата, глупенькая? Ну, в чем?.. — молвил муж. — Ты замечательный врач! И сделала все, что смогла! Как же ты не поймешь этого? — и, чтобы окончательно разуверить жену в неправоте, прибавил твердо: — Если уж на то пошло, то здесь я виноват — поздно привез, если бы чуточку раньше… хоть немножко… то…

Джин облегченно вздохнула, поглядела на мужа. С маленьких ресниц скатились последние серебристые капельки, а поалевшие глаза приняли цвет морской волны, заискрились — откровение мужа окончательно убедило, вернуло веру в саму себя.

— Все равно, Курт, я должна была его вытащить… — сокрушительно мотнув головой, промолвила она и, поцеловав Курта, отошла, опустилась на табуретку. — Должна была, и все…

Курт сдержанно улыбнулся, молча обошел ее со спины, положил свои большие теплые ладони на тоненькие, хрупкие плечи жены и произнес легким назидательным тоном:

— Моя дорогая и любимая Джин, ты никому и ничего не должна! Запомни это раз и навсегда! Ты — профессионал своего дела и оказала ему достойную помощь!

Джин слушала со всей внимательностью, периодически кивала, соглашаясь с доводами.

А Курт продолжал:

— Знаешь ли, старый сарай, в конце концов, — не операционная, и выше головы тут не прыгнешь, как ни крути, — потом отошел и закончил: — Да о чем тут вообще можно говорить, если ты ему руку… швейными нитками приделывала!

— Ну, что же тут поделаешь? Чем располагали… — уныло проговорила та, положила голову на супружескую руку и предложила: — Пойдем в сарай? Нельзя его там так оставлять…

Курт молча кивнул, тише кошки прошел к вешалкам, оделся. Следом — и Джин. Потом муж бесшумно открыл дверь, они надели очки и вдвоем покинули дом.

На улице было свежо, тихо. Мороз к утру ослаб, кололся несильно. Холодный ветер развевал волосы, рвался под одежду, раздувал под ногами пепел, будто перину, грозно гудел где-то в понемногу редеющей темноте. Вдали отрывками слышался то треск наста, то голодный вой волков, хозяйничающих там, где когда-то обитали люди, — в обветшалых домах и сооружениях.

Ау-у-у-у!!. У-у-у…

Отворив тугие двустворчатые двери небольшого дощатого сарая, отделанного ржавым железом, с застеленной плотным клетчатым целлофаном крышей, Курт пропустил вперед супругу, сам повернулся назад, долго смотрел вперед, в неспокойный мрак, выискивая зверей, но, никого так и не разглядев, — вошел следом.

Внутри было зябко, ощутимо веяло бензином, застарелостью, машинным маслом. Меж досок и под потолком, словно какое-то тряпье, трепыхалась от сквозняков стекловата, мелодично звенели в стороне мясницкие крюки. Слева стояли две железные бочки с лежащими на них ящиками для инструментов, справа — длинный невысокий шкаф, под завязку набитый банками и всевозможными стройматериалами. В углу же, чуть поодаль от него, ютились две штыковые лопаты, грабли и три запасных черенка к ним.

Джин остановилась на полушаге, замерла, как будто была здесь чужой. Курт прошел к деревянной опоре, удерживающей прохудившуюся часть кровли, не проронив ни слова, запалил от спички лампу — та густо-густо зачадила, в сарае сделалось светлее, не так угнетающе.

— Идешь? — позвал он жену и как-то настороженно поглядел на нее. Ту пробивала дрожь, глаза из-под прозрачных очков страшно светились — пуще смерти боялась встречи с покойником. — Джин?

— Да… — заторможенно прошептала она, — …конечно.

Мертвец лежал на полу, на старом матраце от детской кровати, накрытый до шеи курткой и осенним пыльным пальто вместо одеяла. Глаза — закрыты, лицо и губы посинели, ноги и руки, виднеющиеся из-под кипы одежды, — закостенели.

— Ты тогда лопату возьми, каких-нибудь тряпок и канистру с бензином — землю прогреем, иначе до следующего утра копать буду, — по-хозяйски распорядился Курт, а сам скинул с усопшего вещи, оттащил за ноги к самодельным санкам, на каких и привез сюда поздним вечером, и велел растерянной супруге: — Иди открой двери.

Джин со страхом в глазах посмотрела сначала на мужа, потом на мертвеца и, сглотнув, ушла.

Проводив ее задумчивым взглядом, Курт зевнул и подумал:

«Не знаю, может, и зря его домой привез. Ну, бог мне судья, конечно, но людей бросать на съедение волкам тоже не могу. Не по-людски это как-то, по-звериному…»

И, уложив путника, взялся за толстые бечевки и повез к выходу.

Хоронить решили на маленькой неприметной поляне, в пяти минутах пешего хода от леса, у низенького холма. К тому часу уже совсем рассвело, легко различались окрестности и дальние очертания одиноких домов. Идущий почти весь прошлый день, пепел перекрасил в серые тона изумрудный снег, кое-где прикрыл опаленную траву, торчащую из-под облысевшей земли, перьями усыпал нагие вычерненные стволы деревьев, кусты, пни. Затянувшие небо, словно густыми бровями, темно-багровые облака не давали солнцу показаться, упрямо прятали за собой. Звенящая тишина теперь все чаще и чаще сменялась то рычанием, то карканьем, разлетающимся призрачным эхом по всей округе. А ветер, безобразничающий все утро, совсем приумолк, стал неслышным, где-то затерялся.

Кар-кар!.. У-у-у… у-у…

Раскидав затвердевший снег, Курт вместе с Джин разложил на мерзлой земле смоченные бензином тряпки и поджег. Минуту слабый огонь пожирал обрывки одежды, пыхал жаром, коптил, пачкая снег, а когда потух, оставив после себя лишь золу, супруги приступили к делу.

— Джин, тащи его сюда, — попросил Курт, взялся за лопату и затеял копать яму. Прогретая пламенем почва поддавалась легче, острие входило как в масло, без натуги. Заметив краем глаза, что жена стоит на одном месте, бездействуя, повысил голос: — Джин! — и пальцем указал на тело. — Что ты стоишь?..

— Может, лучше я покопаю? — нервно дыша, вступила в неуместный спор Джин, надеясь поменяться с мужем работой. — У меня бы получилось…

— Джин… — начиная сердиться, пока спокойно произнес муж, — вези его сюда…

— Не могу я — боюсь!

Курт не выдержал, воткнул лопату, оперся на рассохшийся черенок.

— Ну что за детский сад у нас тут происходит? — спросил он, глядя на супругу, точно на неразумное дитя. Брови нахмурились, глаза смотрели испытующе, пристально. — Торговаться, что ли, как на рынке будем? Сами себя ведь задерживаем!

Поскольку муж начинал терять терпение, Джин ничего не оставалось, как пересилить себя, подчиниться. Опустив голову — по колено вошла в снег, холодными руками схватила веревки санок, словно удила, и повезла мертвеца к яме. Выкопав ту до нужной глубины, супруги осторожно перенесли туда труп, а далее Курт засыпал его землей и разровнял лопатой.

Замолчали. Оба глядели на только что зарытую могилу пустыми глазами.

— Пойду ветви потолще поищу, — прервал безмолвие Курт, передавая жене лопату, — крест поставлю.

— Зачем? — задала глупый вопрос Джин и сама же смутилась, мысленно вынесла укор.

Тот вдумчиво глянул на нее, ответил:

— Он же не собака, в самом деле, а человек. Надо как полагается проститься…

И удалился в лес.

Через некоторое время вернулся с двумя толстыми заиндевевшими ветками. Вытащив лоснящуюся веревку из санок — связал их крест-накрест, воткнул в могилу, встал рядом с Джин.

— Вот… — с какой-то неловкостью протянул Курт через минуту, желая хоть чем-то разбавить гнетущее молчание. — Теперь хорошо, по-христиански.

Джин не ответила: не осталось на это ни слов, ни сил — похороны полностью опустошили.

— И даже ничего о нем не знаем, — нерадостно промолвила она после затянувшейся паузы и перечислила: — Ни имени, ни кто он такой, ни откуда — ничего.

— Ну, почему же, — не согласился супруг, — кое-что он мне все-таки успел о себе рассказать, когда вез его к дому. Звали нашего гостя Баз, пребывал в Гриме — запасался товарами, потом узнал об арене, сулящей в случае победы над серией противников хороший куш, победил, набрал добра и сделал ножки к югу. Однако уйти ему спокойно так и не дали — «Стальные Вараны» устроили погоню. Чтобы оторваться от преследователей — пошел другой дорогой и нарвался на группу потрошителей…

— Ужас… — лишь проговорила Джин, похолодев от таких подробностей. — Лучше бы отдал им все, зато, может, живым остался…

— Наивная ты, Джин, я не могу, — усмехнулся тот, — все равно бы его никто вот так просто не отпустил. Ну, допустим, вернул он им все — и что дальше? Думаешь, они ему после этого руку бы пожали и счастливого пути пожелали, что ль? — Курт даже засмеялся. Жену этот смех немного обидел, но она решила деликатно промолчать. — «Стальные Вараны» — не сестры милосердия, милая. Жалеть всяких бродяг вроде него уж точно не станут, в лучшем случае — отберут все до мелочи, и дай бог отпустят удирать в одних трусах. — И закончил со знанием дела: — Иначе делать надо было…

— Продыху от этих бандитов нет, — со злостью произнесла Джин, сжав с какой-то ненавистью лопату, — честным людям даже в город зайти нельзя за покупками! Когда же их всех перебьют, скотов!.. Когда мы все вздохнем спокойно! О каком тут будущем тогда думать можно…

Курт пожевал губами, намереваясь что-то вставить, но потом передумал и перевел разговор в иное русло:

— Он мне, между прочим, сообщил, где обронил свой рюкзак. И я хочу сегодня за ним сходить… — заявил он, оборачиваясь к жене. Глаза азартно загорелись. — Не пропадать же добру, верно? Тем более, если он доверху забит припасами.

— Дома тебя вообще не удержать… — вздохнула Джин и, насупившись, подумала с грустью: «А ведь сегодня День святого Валентина…»

По взгляду и голосу догадавшись, что гложет Джин, Курт улыбнулся и произнес:

— И да, я не забыл, какой сегодня день! — и сразу продолжил: — Подарок тебя и Клер будет ждать дома. Договорились?

Джин расплылась в улыбке.

— А теперь пойдем, пока дочка не проснулась, — заторопился Курт и опасливо прибавил: — И пока еще безопасно…

Взгромоздившись на поваленную железобетонную стену, покрытую зеленоватой наледью, я оперся рукой на витиеватую разъеденную арматуру, частично скрытую под изморозью, и внимательно оглядел местность, куда прежде не заходил так глубоко. Вокруг — пустынно, жутко, безветренно. Грязный пепел запачкал руины давно разоренных домов, лег тяжелой шапкой на плафоны уличных фонарей, крыши грузовиков, покоробившиеся столбы, надежно скрыл ранее проложенные безопасные маршруты собирателей и охотников. В стороне от них, возле мертвого леса, бродили небольшие своры потрошителей, периодически копошащихся в пепле, рассчитывая отыскать какое-нибудь пропитание, ближе к развалинам прогуливалось семейство мясодеров — крупных ободранных вепрей, уже как много лет использующих человека в качестве основного рациона питания. А по небу, наглухо закрытому мохнатыми тучами, нередко проносился с десяток костоглотов — крикливых облысевших костлявых и очень опасных ворон, без особого труда дробящих своими кривыми крепкими клювами кости любому даже через теплую одежду или шкуру.

Хрю-хрю!.. Кар-кар…

— Что ж ты, Баз, так далеко свой рюкзачок-то запрятал?.. — негромко проговорил я, переводя оценивающий взгляд то на мясодеров, где один из них ударом гнилых клыков перевернул легковую машину, то на потрошителей, поднявших уши от раздавшегося грохота. — Как же мне теперь мимо них к Кипящему Озеру-то выйти?..

Придя к выводу, что самый безопасный путь — придерживаться правой стороны от домов, — потуже затянул лямки рюкзака, оправил винтовку и спрыгнул со стены на некрутой склон, утыканный крохотными, но жутко острыми кустарниками.

Соскользнув по нему, поднимая целое облако пепла, я укрылся за обмерзшим отбойником и настороженно посмотрел на пасущихся впереди вепрей, опасаясь быть замеченным. Но те даже не подумали повернуть свои кряжистые грузные рыла в мою сторону и, как ни в чем не бывало, продолжили выстукивать заскорузлыми копытами по асфальту, выискивая среди изгари и снега то, чем можно прокормить себя и потомство. А вот их заметил не сразу — их поросята, тихонько похрюкивая, боязливо прятались за взрослой неуклюжей мамашей, роющейся в перевернутой помойке, и не отходили от нее ни на шаг. Потрошители же, унюхав свинят, приближаться не осмелились — знали: мясодеров, особенно тех, кто стережет выводок, трогать не следует — моментом вспорют брюхо. Потому ждали удобного момента, суетясь вдалеке, как шакалы. Вепрей такой расклад полностью устраивал, и покидать дорогу они пока не собирались, автоматически становясь для меня проблемой номер один.

Ругнулся, вздохнул — нужно было что-то делать.

«В открытую выйду — погонятся, — рассудил я, — а отсиживаться буду — глядишь, и вороны подтянутся. И тогда уже никуда от них не деться, если только бежать во-о-н до того подъезда или нырять под какую-нибудь машину. Да разве ж все равно спасешься? — и там достанут, собаки».

Однако ни тот ни другой вариант меня совершенно не устроил, и я решил идти вдоль отбойника, какой, к огромному счастью, и неплохо закрывал от плотоядной живности, и тянулся почти до конца улицы, резко обрываясь упавшим столбом. Если последовать дальше и никуда не сворачивать в течение часа, то можно выйти к одному хорошо известному мне ориентиру — средней школе, а за ней, в двух днях пути, — и сам Грим — очень богатый и влиятельный город в Истлевших Землях, куда ради продажи нажитого стекается всякий разношерстый контингент.

Проделав несколько десятков шагов — снял с плеча снайперскую винтовку и на всякий случай глянул назад — мясодеры меня не унюхали, и за осыпавшимся в некоторых местах домом было хорошо слышно, как шебаршат под их массивными копытами пластиковые бутылки, битое стекло и жестяные банки.

«Ну, вроде проскочил… — с облегчением подумал я, но прибавил нерадостно: — Дальше будет сложнее…»

И оказался прав: стоило дойти до рухнувшего столба, условно делящего улицу на две части, — справа, из-за вытянутого кирпичного строения вблизи перекрестка вышла крупная стая бродячих собак. Украдкой проковыляв по тротуару, самый большой и юркий пес с ввалившимися глазами и ободранной шерстью вдруг замер, поднял кверху облупленный нос и, поцокав тупыми когтями, с подозрением сипло рыкнул, давая всем понять, что где-то неподалеку находится человек. Остальные собаки — все разных пород и размеров, — роняя на пепел косматую шерсть, послушались вожака и рассыпались по дороге, словно грязные комья, приступив к патрулированию территории.

— О чем я и говорил… — обратился к самому себе, следя за перемещением дворняг. Те прочесывали улицу, неуклонно приближались. — Теперь главное притихнуть и дать им пройти, не поднимая шума. В противном случае поднимут такой лай, что на него сбежится и слетится все что можно.

Р-р-р-р!..

На цыпочках отойдя от столба и отбойника — закрылся шарфом до самых очков, подтянул до подбородка воротник, опустил пониже капюшон и, вопреки чудовищной опасности, улегся прямиком в пепел, за растопыренным шипастым кустом, ожидая, когда пройдет свора. Не прошло и пары мгновений, как рычащий вожак перепрыгнул через столб, следом подтянулись другие кобели и суки, и все, кроме одного бесхвостого пса, свернули во дворы. Тот, будто опытная ищейка, сначала придирчиво понюхал пепел, потом целенаправленно подошел к отбойнику, за каким я прятался минуту назад, и занялся рядышком петлять, пытаясь уловить мой запах.

Сердце в моей груди тут же заколотилось молотилкой, нестерпимо зажгло, тело от испуга точно одеревенело, перестало слушаться, к вискам прилила кровь.

«Уходи, собака! — мысленно прогонял его. — Уходи! Пошел прочь! Уходи!..»

Но пес и не думал уходить. Вместо этого он еще разок-другой покрутился перед отбойником, поводил облезлым носом по холодному металлу и вдруг сиганул через него, оказавшись едва ли не рядом со мной. Шерсть на морде — разъедена пеплом до голой кожи, одно ухо сломано, подслеповатые обожженные глаза светились зловеще, совсем не по-звериному, тошнотворно разило псиной.

Р-р-р…

«Ну, все… — с ноткой отчаянья думал я, — найдет сейчас, точно найдет…»

Сделав два коротких шага, кобель уставился на кустарник, как-то старчески вздохнул, и я уже приготовился выхватывать нож, чтобы прикончить его до того, как успеет меня обнаружить, но в этот момент с той стороны, где находились мясодеры, зазвучал собачий визг и пес молнией бросился туда, тотчас забывая о моем существовании. Подождав, когда он удалится на достаточное расстояние, — вскочил, кое-как отряхнулся и — опрометью через пустую улицу, сворачивая на перекрестке налево.

Неистовый лай, рев, опять лай…

— Надо рвать отсюда когти, — на бегу дал себе наставление, держа курс к не полностью обрушенному продырявленному бетонному забору, — и как можно скорее.

Р-р-р!!.

Бежал до тех пор, пока вся эта какофония из собачьего лая и яростного рева вепрей, ошеломляющего даже с такой дальности, не осталась далеко позади. Затерявшись среди старых складских ангаров — проник в один из них через рваную щель и, бегло осмотревшись, скинул рюкзак, капюшон, винтовку и устало опустился на потемневшую от старости деревянную кабельную катушку, растирая гудящие от долгого забега икры. Все огромное, просторное помещение заняли штабели неиспользованных в строительстве бетонных плит, кирпичей, деревянных балок, вдоль стен, забитые коробками, тянулись высокие, под два этажа, металлические стеллажи красного цвета. Левее стояли два пикапа с нанесенными на кузовах яркими нестертыми надписями Majestic Express и погрузчик.

— Ну, здесь хоть дух перевести можно, — подметил я, осматривая проржавевший потолок, потом расстегнул рюкзак, вытащил компактный горячий термос, дочкин салат в маленькой пластиковой миске, вилку и, почмокав губами, довольно добавил: — И подкрепиться!

Открутив плотно закрученную крышку — плеснул заваренный Джин чай и стал обедать. Кушал молча, торопливо, всякий раз бросая опасливый взгляд на дыру, через какую пришел сюда. Внутри ангара — гробовая тишина, как в мавзолее, пахло древней краской, замшелостью, стариной, где-то в глубине чуть слышно туго поскрипывал металл, иногда шумели картонные коробки на запаленных полках, кое-где на полу виднелись хлопья пепла, однажды занесенного сюда ветром. И только редкое далекое уродливое карканье костоглотов, расплывающееся по всей округе, словно рев паровоза, прерывало минуты драгоценного безмолвия, вынуждая волей-неволей оборачиваться к дверям и с замиранием сердца смотреть на небо, дожидаясь их появления. Но те, к моему удивлению и облегчению, не появлялись, означая только одно — они летели не сюда, а к месту стычки между зверьми, намереваясь полакомиться еще теплой плотью и косточками свежих трупов.

Кар!.. Ар-ар-ар… Кар!.. Ар-ар-ар…

Когда я на минуту представил это — меня передернуло, кусок не лез в глотку. Невольно всплыл в голове один страшный случай, когда прошлой весной одна вот такая вот стая, пролетая над нашим домом, атаковала жену, мирно возившуюся в теплице. Не отпугивали ворон ни залпы из винтовки, ни даже понесенные с их стороны жертвы — они стоически рвались к кричащей Джин, прорывая своими твердыми клювами и когтями даже плотный материал, держащийся уже далеко не один сезон. Помог только взрыв последней оставшейся в доме гранаты, купленной у крупного оружейника в Гриме, что прогнал одержимых крылатых тварей прочь и до смерти перепугал дочку, все это время прячущуюся под кроватью в своей комнате. С тех пор жена, выходя на улицу, со страхом смотрит в небо, а маленькая Клер, начитавшись разных мифов и сказок о невиданных существах, прозвала их жутким прозвищем «костяные демоны» и теперь постоянно закрывает ладошками ушки, едва слышит вдали узнаваемое всеми картавое карканье.

— Ну что, пора в путь-дорогу?.. — задал себе риторический вопрос и, осушив до дна остатки чая, ощущая, как по телу разливается бодрящий жар, прикрутил крышку обратно к термосу, поставил на катушку рядом с пустой миской. И опять с тревогой, прокручивая в голове оставшийся маршрут, вздохнул: — Идти еще черт знает сколько. Как бы к ночи домой не вернуться. Из графика совсем выбиваюсь со всеми этими форс-мажорами, а мне в него надо уложиться кровь из носа.

Мысленно прикинув требующееся время на то, чтобы благополучно добраться до Кипящего Озера, отыскать там рюкзак База, переложить все к себе и вернуться обратно, — обомлел: в сроки, даже если мчаться, не слыша под собой ног, — поспеть нереально, а организовывать ночлег в незнакомой местности — пятикратный риск.

Быстро собрав рюкзак — взвалил на плечи, поднял оружие и, с какой-то особенной тоской взглянув на понемногу развеивающееся небо, открывающее мне свою вечную незаживающую рану, покинул временную стоянку.

Снаружи к тому моменту возобновился ветер. Быстро крепчая, он мигом взлохмачивал лежащий на земле, словно грязно-серый пух, пепел, поднимал ввысь, уносил то влево, то вправо, закручивал в невероятных вихрях, с пронзительным хрустом ломал замороженные ветви, стирал, будто щеткой, иней со столбов, фонарей, светофоров и рекламных щитов. За какие-то доли секунды видимость упала до нуля, над домами растянулась непроглядная седая кисея тумана, скрывающая дома, сверху обильно сыпалась зола, стало заметно холоднее, дышалось с трудом.

Гу-у-у-у… Гу-у-у-у…

Уйдя с территории складов через поваленные ворота, я вернулся к дороге, ведущей ровно на север, и осторожным, размеренным шагом пошел по ней, держа винтовку наготове. Уже очень скоро она повела вниз, по плавному склону, и мне пришлось держаться за свисающие со столбов оторванные провода, дабы ненароком не поскользнуться на скрытом под пеплом льду и не размозжить голову о бампер какой-нибудь машины, едва различимой во мгле.

— Мне вот интересно, как он в такую глушь-то лезть не побоялся?.. — кряхтя и чертыхаясь, спрашивал у самого себя, крепко-накрепко цепляясь за оголенные провода безо всякой изоляции. Спрыгнув с помощью них на крышу легковушки — отпустил и продолжил свой монолог: — Здесь мне-то идти непросто, хоть я и далеко не новичок в таких делах, а тут этот товарищ… — и спустился на асфальт. Под ногами хрустнул лед, лязгнул металл дорожного знака. — И вот хоть убейте меня, что-то мне подсказывает, что Баз — далеко не тот, за кого себя выдает… — а закончил уже не вслух: «Хотя кто его знает. Может, подфартило, такое зачастую бывает…»

Так, ступая с предельной осмотрительностью, и сам не заметил, как дошел до конца улицы. Ветер начинал терять свою разрушительную силу, прекращал терзать деревья, громыхать уцелевшей жестью балконов, тяжелыми баннерами, хлопать капотами автомобилей, катать по земле сорванные части сетчатых заборов. Вместе с ним развеивался и туман, мигом накрывший ближайшие дома, закончился пеплопад. Избавившееся от многочисленных разбухших облаков, как от непосильной поклажи, пунцовое небо ощутительно прояснилось, как-то повеселело, заиграло симфонией рыжих солнечных лучей. Они бесконечным потоком струились на землю, вытравленную за много лет, искрились в отражении не выбитых стекол, отсвечивали медно-золотым блеском ото льда и прогнивших остовов, играли на разный лад на снегу, наделяли красками даже ядовитый тлен.

«Эх, красиво-то как! — с восхищением подумал я и, поглядев на солнце, вздохнул: — Если бы небо опять прежним стало, глядишь, и день посветлее был».

Кар!.. Кар…

Перебежав через пешеходный переход с огромной застывшей лужей бензина и светофором, расколотым вдребезги от удара об дорогу, — спешно скрылся за оторванной цистерной бензовоза, высунулся. Возле третьего по счету дома, два потрошителя, выбеленные пеплом, доедали останки дворняг, смачно хрустя сухожилиями, а немного в стороне, грозно каркая, кучка костоглотов делила меж собой пожелтевший человеческий череп, то и дело роняла на лед, будто шар для боулинга. И все осложнялось тем, что обосновались они не где-нибудь в подворотне, а, как назло, именно возле высокого облупившегося забора парка, куда мне и нужно было попасть. А через него уже не составит никакого труда добраться до Озера — это приблизительно двадцать минут и еще где-то плюс-минус пять-десять сверху с учетом зарослей и сугробов. В общем-то, потеря во времени складывалась пустяковая, если учитывать вдобавок и знание точного места, где путник припрятал свой рюкзачок — под старым деревом у самого берега, но вот проклятые вороны могли с легкостью спутать все планы. И тогда выигранные, так сказать, бонусные секунды сгорят в мгновение ока, вынудив меня коротать время здесь не только до вечера — какого оставалось ждать недолго, — но и до поздних сумерек. Говоря иначе — дела складывались далеко не в мою пользу.

— Я хочу искренне надеяться, что этот рюкзак буквально ломится от припасов, в худшем случае проделанный путь окажется напрасным и домой вернусь либо с какой-нибудь ерундой, либо и вовсе ни с чем, — недовольно пробормотал я, уже начиная потихоньку сомневаться в искренности слов База — спасенный путник мог попросту обвести меня вокруг пальца, сыграв на любопытстве. — Что ж: поверим ему на слово. Ответ я получу лишь тогда, когда увижу все сам.

Минуты неуклонно тянулись, утекали сквозь пальцы. Солнце успело несколько раз спрятаться за тучами, плавно сместилось к западу, начало понемногу клониться книзу, завершая день. Небосвод медленно темнел, приобретая пурпурный оттенок, отбрасывал неяркий отблеск на потускневшую цистерну.

«Что ж делать-то, а?.. — начинал я нервничать. — Стрелять, что ли?..»

Вытащил магазин, посмотрел и вмиг передумал: в нем всего три патрона — больше не было ни с собой, ни дома.

Но тут ситуация приняла неожиданный оборот — вороны посягнули на добычу потрошителей и между ними вспыхнула жестокая грызня. Не желающие просто так отдавать свой хлеб каким-то жалким падальщикам, волки тотчас набросились на костоглотов, что потеряли всякий страх перед грозными хищниками. В ответ на них полетела целая туча костлявых пернатых, осыпая на конкурентов град острых, как стилеты, клювов. Послышались сдавленные вопли. Один потрошитель, не выдержав такого свирепого натиска, свалился, по-собачьи заскулил, поджал хвост и сразу же получил в лоб последний смертельный удар. Не успел он испустить дух — над телом мигом сгрудились костоглоты, стремясь как можно скорее выцепить себе самый вкусный и жирный кусок. Не дали унести лапы и второму потрошителю: едва тот надумал бежать за дома, как птичий рой насмерть заклевал прямо на бегу, не позволив даже завернуть за угол.

Побледнев от увиденной картины беспощадной расправы, я принял решение не затягивать с таким шансом и рванул к воротам. Перекинув через верх рюкзак — впопыхах пролез, подобрал вещи, с ужасом на лице оглянулся, наблюдая исступленное терзание костоглотами волков, перекрестился и на всех парах помчался вглубь парка. Уже через несколько минут бега ноги намертво вязли в густом серовато-зеленом снегу, зарывались едва ли не до бедер, и мне пришлось ступать, опираясь на приклад винтовки, как на посох, чтобы попросту не упасть. Мешались и кусты. Острые, окутанные льдом ветви царапали очки, драли куртку, чиркали по плотным лямкам рюкзака, а шипы, что пониже, играючи прокалывали штаны, резали и кололи в кровь руки, словно иглы дикобраза. И защититься от них никак не получалось: как ни закрывался руками, ни изворачивался — они тем не менее все-таки умудрялись вонзиться то в ладони, то в колени, доставляли массу хлопот.

— Разрослись же, суки такие… — отмахиваясь от ветвей, хлещущих по щекам не хуже бича, раздраженно проговорил я, — хрен пролезешь — всю рожу себе раздерешь!..

Колючая чащоба, запущенная без длительного внимания человека, выпустила из своих цепких объятий с большой неохотой. После долгих блужданий, весь уставший, ободранный, точно бездомный лесник, сидевший в самой глуши без еды и воды, — сумел-таки выбраться к заснеженному берегу небезызвестного Кипящего Озера, где практически сразу натолкнулся на искомое — высокое, скрюченное в серпантин дерево с толстыми промерзшими ветвями, буквально крошащееся от старости. А сразу под ним, у вздыбившихся дугообразных корней — заветный рюкзачок База, так и не доставшийся ни «Стальным Варанам», ни кому-либо еще. Само же Озеро, бесконечное, кипящее круглый год вплоть до крепких морозов, заковалось ярко-зеленым льдом, устелилось, словно пушистым одеялом, снегом и пеплом, мечущимся из стороны в сторону при каждом порыве ветра. И на самом краю, в густеющей темноте, за малюсенькими домами, горящими в пламени заката, догорало солнце, грозило вот-вот потухнуть.

«Добрались, слава тебе, Господи», — с невероятным облегчением помыслил я, а вслух сказал:

— Теперь надо все быстренько забрать и следы за собой замести, чтобы кто-нибудь за мной не увязался.

И, очистив рукавом винтовку, прислушиваясь к призрачному гоготу ворон, все еще резвящихся вблизи парка, — не спеша побрел к рюкзаку.

— Ну, сейчас и посмотрим, чем ты успел разжиться… — с какой-то недоверчивостью произнес я, не отдирая с него глаз. — Не разочаруешь ли ты меня?..

И только до рюкзака оставалась какая-то пара шагов — внутри как будто что-то зажгло, дыхание перехватило, а руки разом взмокли: тот — идеально чистенький, без крошки снега или золы. И это несмотря на то, что сравнительно недавно прошел пеплопад, а ветер у Озера вообще не перестает дуть ни на секунду!

«Что-то здесь явно не так… — засомневался я, — не может быть так, что на нем ни льдинки нет…»

В этот момент рядом со мной взорвались кучи примятого снега, на какие вначале даже не обратил внимания, и из них тотчас выскочили три человека в серо-белом камуфляже, вооруженные потертыми автоматами с потресканными штурмовыми прицелами и глушителями. Лица рассмотреть не удалось — спрятаны за респираторами с тонированными стеклами и прикрыты утепленными капюшонами. Снаряжение на всех выглядело далеко не дешевым, и у меня просто не осталось сомнений в том, кто бы это мог быть — «Стальные Вараны». Только этой фракции, состоящей преимущественно из бывших военных, под силу организовать такую продуманную и хорошо спланированную операцию на незнакомой территории, не поднимая при этом никакого лишнего шума.

— Засада… — успел обронить я, прежде чем один из «Варанов» — плечистый и крупный с виду мужчина — не дернул затвор и не велел мне жестом вставать на колени.

Я покорился, плавно плюхнулся в снег, пока не выпуская из рук оружия.

«Как же глупо, черт побери, а… — мысленно корил себя, — как непредусмотрительно, опрометчиво…»

— Пушку в сторону кидай! — пробасил все тот же налетчик. Остальные двое — по всей видимости, пешки — пока помалкивали, целились через прицелы — ждали, когда им будут отданы соответствующие приказы. — И рюкзак свой не забудь. И без глупостей — положим на месте!

После этих слов вся группа напустила на себя серьезности, внимательно следя за каждым моим действием.

Учитывая пожелания — без лишней суеты бросил в снег снайперскую винтовку, следом рюкзак, а сам стал смотреть за их реакцией. Но те почему-то не торопились забирать добытое, медлили, мялись, тянули время, словно начисто позабыли то, зачем, собственно, и вылезли из-под сугробов. Такие изменения в поведении мне хорошо знакомы еще с прошлого и могли означать только одно — они ждали вовсе не меня, а База.

Фраза, произнесенная, на мой взгляд, самым молодым «Вараном», стоявшим слева уже с трясущимися от веса автомата руками, лишь подтвердила мои догадки:

— Постойте-ка… — и повернул голову к другим: — Это же не он!

— С чего ты взял, что не он? — огрызнулся тот, что приказал разоружаться.

— Тот пониже был, в шапке… не помните, что ли, ни черта?..

— А этот тебе что, не подходит?

Молодой «Варан» повернулся ко мне, помотал головой:

— Я же говорю: тот был ниже ростом, одежда другая… потрепанный весь…

Пока они, словно стервятники, обсуждали мои внешние данные, сравнивая то и дело со своей главной целью — Базом, — приступил к действию.

«Разговаривайте-разговаривайте, — мысленно подзадоривал я, — только секунду мне еще дайте…»

Вскоре к разговору присоединился третий член группы — худющий, но высокий бандит, не проронивший до этого момента ни слова:

— Да какая разница, кому пулю в лоб пускать?.. Давайте его…

Костяной нож, со свистом разрезав воздух, сочно вошел в горло, так и не дав досказать, он всхлипнул, захрипел, уронил автомат и, схватившись за рукоять обеими руками, замертво повалился на снег, стремительно тающий от горячей крови.

Не теряя ни секунды, я с разбега ушел в кувырок, выдернул клинок из чужой шеи и очутился прямо перед лицом у второго опешившего «Варана», какой, скорее всего, и возглавлял группу.

— Ах ты ж… — растерянно бросил он, машинально направил автомат.

Ловко поставив на предохранитель — вытащил рожок, вонзил налетчику нож под подбородок и потянул на себя, закрываясь как щитом. Тот еще пока был жив, из-под респиратора слышалось бульканье, хрип, руки отчаянно пытались достать до меня. Не отпуская его, я обратился к последнему:

— У тебя еще есть шанс уйти. Слышишь?.. — и выглянул через плечо «Стального Варана»: молодой бандит будто окаменел, стоял, не шевелясь, испуганно дышал. Дуло автомата клонилось все ниже и ниже к земле. — Парень?..

— Н-не убивайте… — взмолился он, — я не хотел с ними идти — они заставили меня!

Твердо зная, что стрелять «Варан» уже не станет, — вынул нож, отбросил скончавшегося налетчика и сделал шаг вперед.

— Н-н-не надо!.. — заикаясь, повторил парнишка, непроизвольно подался назад. — Я никому не расскажу о том, что здесь произошло! Клянусь жизнью!

Я скривился, сощурился — бандита стало жаль.

— Тихо-тихо-тихо… — попросил я, не спуская с него глаз, обтер снегом костяное лезвие, — ты это… оружие-то от греха подальше выкинь в кусты. А то я свои слова назад живо заберу.

Тот мигом запульнул автомат в кусты, отошел вправо.

— Другое дело, — одобрил я, покрутил в руке нож. При виде этого нервы парня не выдержали, он в голос завыл, ноги подкосились. — Ну ты даешь… мужчина ведь…

Застыдившись своей же слабости, молодой «Варан» по-мальчишески закрылся руками, потом упал на снег, но рыдать не перестал.

«Вот что мне с ним делать? — мучился вопросом. — Отпущу вот так вот — задерут, а оружие дам — может и отмстить».

И заявил сурово, как какому-то новобранцу:

— А ну поднимайся! Кончай ныть!

Парень поспешно вскочил, затих. Подошел к нему ближе и заговорил:

— Завязывай с этим шоу. Я серьезно говорю: завязывай. Что за детский сад?

— Вы меня не убьете?.. — опять заладил тот надломленным голоском. — Обещаете?..

— Как вести себя будешь, — уклончиво ответил я, — все зависеть будет от того, как ты ответишь на мои вопросы…

И направился к рюкзаку База. Он — большой, туристический, очень вместительный, с целой кучей лямок, карманов и защелок. Приподняв — обрадовался: тяжелый, явно заполненный чем-то стоящим.

— Ты там уснул, что ль? — вновь обратился я к морально сломленному «Варану», стойко хранившему молчание, как на допросе. — Или язык отсох? Мне условия напомнить?

— Я помню… — мигом оживился парень, — что вы хотите знать?

— Ну, для начала — кого вы здесь дожидались и почему? — и вскрыл рюкзак: внутри — масса консервов, обоймы от пистолетов, магазины к винтовкам и автоматам, две пулеметные ленты, связка осколочных гранат и… деньги. Много, семь пачек, и все аккуратно завернуты в пожелтевшую газету. На одной из них имелась броская надпись: «СОБСТВЕННОСТЬ БАНКА ДАКО». Опешив, тихо пробормотал: — Нормально так… — незаметно пересчитал первые три пачки — сумма уже уходила за шесть нулей. — Вот же Баз, вот засранец… главаря обокрасть успел… — Потом подумал про себя: «Я как знал, что он не простачок! Прямо сердцем чувствовал!»

— Мы здесь должны были дожидаться человека по имени Баз… — начал, наконец, объяснять бандит, — он пренебрег правилами участия в турнире, взял в заложники одного из наших людей, пробрался сначала в арсенал, потом в банк и — бежал. Мы выследили, где он оставил свой рюкзак, и решили организовать возле него засаду, прекрасно понимая, что тот рано или поздно объявится и вернется за ним. А дальше…

— Ясно, — остановил я, — можешь идти. Слово свое я сдержу.

Бандит завертел головой, словно думая, куда бы побежать, засуетился на месте.

— Автомат свой не забудь. Без него до Грима не дойдешь, — присоветовал я и, кинув ему две банки консервов, продолжил: — На вот, подкрепишься, отсюда до него два дня пути, но в твоем случае — три, если не больше.

Парень сердечно поблагодарил:

— Спасибо! — и уже приготовился бежать, но я тормознул:

— Дорогу-то хоть помнишь?