Тайна сабаев Шмельков Владимир

– Если бы так, – с нотками грусти и отдалённой тревоги ответил Холдон. – Мы видели только одного удона. Только одного! – он повысил голос. – Я бывалый охотник, ты знаешь, Бека-Чир, но мне не доводилось видеть удона отдельно от стада. Такого не было раньше! Удоны ушли и от нас. Но тот, что остался, попался в нашу западню. Хой Маре! Теперь у нас достаточно мяса, чтобы поделиться с вами. Я думаю, удоны ещё вернутся.

– Я тоже так думаю, – согласился Бека-Чир. – зачем им уходить от сочной травы и от свежих листьев, которые они так любят? но сейчас удача сопутствовала вам, так давай поговорим о том, ради чего мы пришли.

Холдон покачал головой в знак согласия и повернулся к своим гурам, что стояли за его спиной.

– Кыпчаны хотят забрать мясо удона, которого мы вчера убили на охоте, потеряв Эба. Отдадим его им?

– Кыпчаны наши соседи, я сам когда-то давно, давно был кыпчаном, – выступил вперёд Коч. – У нас есть мясо, и мы можем отдать его соседям, а об Эбе вспоминать не будем – ему сейчас хорошо в застенном мире. Мы посмотрим, что нам предложат за нашу добычу.

– Ты правильно сказал, Коч, мы посмотрим, что нам предложат за нашу добычу, – Холдон одобрительно кивнул. Остальные сабаи закивали в знак согласия.

Бека-Чир слегка повёл рукой, и один из его гуров развернул наполовину свёрток, что лежал на каменном полу, прикрыв от сабаев часть его содержимого. Вождь кыпчанов присел и с торжественным видом выложил из свёртка небольшие куски, похожие на камни цвета увядших листьев. Кусков было немного. Он бросил взгляд на соседей и оценил их реакцию. Те стояли молча, не выражая никаких эмоций. Бека-Чир приподнял край кожи и прибавил к выложенным им кускам точно такие же, только цвета засохшей крови. И те, и другие казались рыхлыми, и с них сыпалась на пол мелкая крошка. Холдон продолжал стоять с невозмутимым видом, как и его сородичи. Только Ллой разглядывал предложенный кыпчанами товар с нескрываемым интересом. Из свёртка следом за цветными кусками были вытащены и положены на обозрение мелкие округлые и почти прозрачные камешки цвета засохшей листвы. В отличие от первых матовых они блестели в лучах Ярка. Если нечто похожее на рыхлые камни Ллою доводилось видеть раньше недалеко от своей бывшей пастои, то последние его удивили. Никогда ещё ему ничего подобного не попадалось на глаза. Он даже не предполагал, что камни, – а он видел сейчас, без сомнения, именно камни, – могут быть прозрачными. Они просвечивали насквозь и включали в себя какие-то прожилки, которые делали их привлекательными на взгляд. Вот только какую из них можно было извлечь пользу, Ллой понять никак не мог. Бека-Чир в это время поднялся и молча указал рукой на то, что лежало рядом со свёртком. Холдон постоял, подумал потом повернулся к своим гурам и оглядел каждого. После этого он также, не говоря ни слова, отделил от принесённого мяса удона несколько крупных кусков и положил их рядом с камнями кыпчанов. Вождь соседей почесал свою пышную бороду, присел на корточки и прибавил к каждой кучке камней ещё понемногу. Холдон подбросил к предложенным кускам мяса ещё один. Кыпчаны переглянулись, и их три кучки подросли. Соответственно стало около них и больше кусков мяса.

– Ты не понимаешь, Холдон, – первым подал голос вождь кыпчанов, – что за эти блестящие ягры нам ещё раньше пришлось отдать вот сколько шкур! – он выставил перед собой пятерню. А шкуры сейчас ценнее мяса!

– Я не вижу шкур, я вижу только маленькую кучку ягров, – урезонил соседа Холдон. – Если бы я видел сейчас шкуры, я бы не стал торговаться. Но я их не вижу. Сабаи, вы видите шкуры? – вождь повернулся к своим охотникам.

– Нет, мы шкур не видим, – ответили все, кроме Алоя. Тот стоял и молчал. Он не мог ничего понять.

– Ягры – не шкуры, Бека-Чир, они не греют, хотя их и породил Ярк. Мы все знаем, что их приносят апшелоки чужих родов, которые живут далеко, далеко, но если б вместо них ты предложил шкуры, хотя бы даже лабсов, мы, сабаи, были бы довольны, но ты нам их не предложил. Добавь ещё живых красок и добавь ягров, тогда заберёшь всё, что мы принесли. Удоны ушли, и мясо теперь тоже стало цениться больше. Прояви благоразумие и не торгуйся.

Кыпчан постоял молча, потом махнул рукой и стукнул себя в грудь.

– Мы хорошие соседи, и в знак уважения я дам вам больше, чем стоило бы дать за мясо. Пусть эти живые краски и эти творения Ярка напоминают вам об уважении кыпчанов. – С этими словами Бека-Чир в очередной раз нагнулся и увеличил все три кучки.

Холдон покачал головой и сказал:

Мы с вами, кыпчаны, – добрые соседи. Сабаи не станут больше торговаться. Живые краски у нас есть пока, и их достаточно, и ягры не согреют в хавой и не накормят, как мясо, но в знак нашего уважения мы всё же отдадим за эту малость всё мясо, что принесли для вас. Вы будете досыта есть много, много дней, пока удача не вернётся к вам. Наша праматерь Мара подсказывает мне, что сабаям стоит пойти кыпчанам на уступку. Все вы должны помнить, как мы вас сегодня выручили – Ярк тому свидетель, – Холдон задрал голову и протянул руки к светилу. Бека-Чир ухмыльнулся и подал знак своим охотникам забирать то, что теперь принадлежало им. Дейб же собрал бережно до мельчайшей крупинки краски с пола на небольшой кусок кожи, а прозрачные камешки двое других охотников забрали в ладонях.

Ллой был удивлён взаимоотношениям сабаев и кыпчанов с их обменом, который ему казался нелепым, если стоять, как он, и внимательно слушать обе стороны. Гуабонги были прямолинейными и не пользовались словоблудием. Их язык был скуп и лаконичен, поэтому кажущийся бессмысленным противоречивый диалог вождей был ему непонятен по сути, хотя речь апшелоков понятной и была.

После того, как товарообмен произошёл, Холдон сообщил кыпчанам, что вара по имени Тэза теперь свободна, и ей нужен бакар, который бы мог её прокормить вместе с малолетним юбуром. Соседи ответили, что если среди них сыщется такой гур, то они дадут об этом знать.

Когда кыпчаны, гружёные большими кусками мяса удона, ушли в направлении родной пастои, и сабаи проводили их взглядами, пока те не скрылись с глаз, Холдон весело начал стучать себя в грудь и подпрыгивать.

– Ловко мы обошлись с кыпчанами! Хой Маре! Хой! Если б они знали, какие у нас запасы, они бы дали нам вот сколько! – рука вождя сжалась в кулак, и из него выставился вперёд указательный палец. – Нам пришлось бы согласиться. Много мяса тоже плохо, от него вонь. Бека-Чир глуп, как амрэк, потому что поверил мне, что у нас остались запасы живых красок, а Дейбу уже нечем творить застенный мир, ведь так, Дейб?

Творец живой стены закивал головой.

– Мне не хватило краски изобразить заднюю ногу лабса, с которым бился Ллой, и я уже начал опасаться, что Мара разгневается. Кыпчаны глупые, ты верно сказал, Холдон. И ягры нам очень нужны – осталось только два хавоя, а у нас всего полчерепа.

– Ты прав, всего только полчерепа.

Холдон и двое гуров, что держали в руках прозрачные камни, удалились в дальний и тёмный конец пастои. Вождь шёл первым и нёс горящую палку. За ними следом отправился Дейб, бережно прижимая к груди кожаный свёрток с красками. Гуры разошлись по пастои и занялись своими делами. У Ллоя накопилось много вопросов, они мучили его, и ему не терпелось от этой муки избавиться. Он принялся под руководством Мбира за изготовление патруга, и долго занимался этим делом молча, хотя старый апшелок частенько обращался к нему, давая советы. Одер Улы заметил, что Ллоя что-то мучает, но не стал расспрашивать о причине его молчаливости – гуабонги были не такими, как апшелоки, их непохожесть в поведении была видна каждому, как и непредсказуемость. Однако сильное тело любого из них при оценке могло перетянуть на чаше весов все изъяны их поведения. Мбир, как и его сородичи, ценил силу и старался не замечать неразговорчивости бакара своей обри, не замечать его слабых житейских навыков и абсолютного незнания обычаев апшелоков, что было, в общем– то, естественно. Старый гур надеялся научить гуабонга, посланного их роду, и его обри всему, что знает сам, и со временем посвятить во все ритуалы сабаев, и явные, и тайные. Он не торопил события потому, что этого делать было нельзя. Он знал, что Ллой ещё будет посвящён во всё. А тем временем Ллой за работой молчал и пыхтел. Он не мог сосредоточиться, и уже несколько раз ударил себя крошем, но не издал при этом ни звука. Наконец, гуабонга прорвало, он не смог больше держать в себе накопившиеся вопросы. При очередном неудачном ударе он бросил заготовку патруга и инструмент на пол и повернул своё скуластое лицо к Мбиру. Тот увидел по его выражению, что гуабонг еле сдерживает свои эмоции. Его волосатое мускулистое тело напряглось, глаза, казалось, впали глубже в глазницы, нижняя челюсть подалась вперёд, а широкие ноздри раздулись.

– Я живу среди вас, – начал гуабонг медленно, подбирая нужные слова, многие из которых он только недавно запомнил, – я гур.

Наступила пауза, во время которой Ллой нахмурился.

– Да, ты гур, ты хороший охотник, ты сильный, ты убил большого лабса, – попытался разрядить обстановку Мбир. – Ты можешь выйти один против маунта. Тебя – посланца Мары, приняли в нашем роду, ты бакар моей обри Улы, ты отвоевал её у кыпчанов. Жди, и ты тоже станешь одером, как остальные гуры. Я верю, что большой живот Улы подарит тебе будущего охотника.

– Почему ты говоришь, что она подарит мне охотника? – Ллой скривил губу и положил ладонь на голову. – Охотник не нужен мне одному, он нужен всему роду, разве не так?

– Оно так, – согласился Мбир, – но тот, которого родит Ула, будет похож на тебя, ты в нём узнаешь самого себя.

– Как это самого себя?

– Ты разве не заметил, что у Улы лицо такое же, как у моей Сеи, но молодое?

Ллой только сейчас отметил для себя, что замечал некое сходство между этими варами, но не придавал ему значения.

– Ты будешь испытывать к ребёнку, которого произведёт на свет твоя элоя, особые чувства, не такие, как к остальным юбурам. Он будет твоим обри. Твоим! – старый гур произнёс последнее слово торжественно. – Потом родятся ещё дети, и они опять будут похожи на тебя. Ты познаешь чувство одера, увидев в маленьком существе самого себя или вару, которая его тебе подарила и которая тебе нравится. У тебя всё это ещё впереди, гуабонг. Живя среди нас, ты станешь со временем апшелоком, и будешь думать, и чувствовать, как апшелок.

– Твой язык непонятен мне, Мбир, – признался Ллой, – но Ула мне нравится, ты прав, и если кто-то будет лицом, как она, он мне тоже понравится.

– Я рад, что ты хоть что-то понял, – гур пригладил свою седую бороду и покачал головой.

– Я не глупый амрэк, я многое могу понять! – Ллой попытался встать, и, видимо, постучать по своей груди, чтобы подтвердить правоту своих слов, но рука старого апшелока его остановила.

– Я верю в тебя, ты должен это понять.

Тогда почему и ты, и остальные апшелоки что-то скрывают от меня? Я ещё многого в вас не понимаю, хотя вы такие же, как я сам. Мне непонятны многие ваши слова, лишённые смысла, не всегда понятно, каким вы видите мир вокруг, и ваше молчание о чём-то. Мы, гуабонги, всегда говорим то, что думаем, и делаем то, о чём говорим. Вы же поступаете по-другому. Зачем говорить одно, а делать другое? – Ллой в очередной раз положил ладонь на голову.

Мбир ухмыльнулся в бороду, и морщинок вокруг его глаз стало больше.

– Если поступать только так, как животные, станешь похожим на амрэка или на другого какого зверя. Апшелоки – не звери, они апшелоки, способные перехитрить добычу. Ведь мы перехитрили удона и загнали его в западню? Теперь мы с мясом. Это хорошо, – Мбир внимательно посмотрел на Ллоя, пытаясь прочесть на его лице понимание. – Можно получить пользу не только от охоты, но и от общения с другими апшелоками. В обмене, например, можно схитрить и получить выгоду, как сегодня это было с кыпчанами. Это такая же победа, как в схватке со зверем. Мы живём правильно, и ты учись у нас.

Ллой задумался. Он вспомнил, как ему много раз доставалось от гунгов за какую-нибудь провинность в своём прежнем роду. Пораскинув своим скудным умом, гуабонг признал, что мог бы избежать наказания от старших, поведи он себя по-другому. Всего-то и требовалось – сказать не то, что было на самом деле, и избежать тумаков глубоко ненавистного ему Оуна и других взрослых гуабонгов. Ллой в очередной раз восхитился апшелоками. Это племя хоть и было физически более слабым, чем его сородичи, но куда более умным. Вспомнить хотя бы умерщвление ими удона. Ему предстояло ещё учиться у них и учиться.

Осознав эту простую истину, Ллой начал постигать мир апшелоков. Он стал более наблюдательным, стал замечать любые отличия в поведении его новых сородичей от поведения гуабонгов, и, как умел, начал подражать им. Ему теперь очень хотелось стать настоящим апшелоком. Ярк восходил над горизонтом и скрывался за ним раз за разом, преодолевая свой путь по небу всё быстрее и быстрее. Он становился слабее, зато набирал силы Хавой. До наступления холодов роду удалось с большим трудом заготовить достаточно шкур, чтобы пережить тяжёлое время, которое в этот хавой должно было быть тяжелее, чем в прошлый – все помнили предсказание духа мамоша Боя. Кыпчаны так больше и не навестили род, чтобы взять в элои кого-нибудь из его вар. Видимо, у них, как и у сабаев, появилось много проблем, и нужно было думать о предстоящих холодах, а не о варах. Гуры с тревогой отметили, что дичи в их угодьях стало значительно меньше, полностью исчезли с деревьев амрэки, не стали слышны крики многих стрилов, а заманенный в ловушку удон оказался последним из гигантов, которых в лесах и полях вокруг пастои рода сабаев до недавнего времени ходило великое множество. Даже хищников, и тех стало меньше. Многие из них, видимо, ушли по следам своей добычи. Апшелоки с особой тщательностью следили за аяком, кормя его вдоволь сухими ветками. Ведь если умрёт аяк, немногим из них суждено будет пережить холода. Теперь все они плотнее теснились к нему, согреваясь теплом огня и теплом тел друг друга. Добытое мясо уже могло храниться значительно дольше, и можно было не торопиться поедать его. Разумнее было экономить. Ллой под руководством Мбира продолжал изучать искусство изготовления патругов, и его успехи стали заметными. Уже несколько раз просыпались с неба белые и холодные пушинки, которых до этого никто из апшелоков, как и Ллой, не видел. Все члены рода с интересом поднимали с земли рядом со своей пастоей белый пух каких-то неведомых стрилов. Сабаи вглядывались в тёмное небо, пытаясь разглядеть в вышине стаи этих самых стрилов, но так никого и не увидели. Холдон, как самый умный, предположил, что стрилов наслал Хавой, чтобы причинить зло апшелокам. Члены рода с ним согласились. Ярк потерял свою былую силу, и его сияние в ясные дни уже не несло тепла. Гуры редко выходили на охоту и не всегда возвращались с добычей. Вары так и вовсе не покидали пастои. Все опасались, что тяжёлые времена продлятся долго, долго, долго, а то и останутся навсегда. Под каменными сводами ощущалось всеобщее напряжение. От своих скудных запасов апшелокам всё чаще приходилось отделять добрые куски и относить их на ритуальную площадку в дар Маре. Жертва каждый раз исчезала с камня, и это было хорошим знаком. Всё говорило за то, что Мара принимает дар рода, а поэтому защитит его. Так оно и случилось, в конце концов. Хавой начал сдавать свои позиции Ярку. Дни стали длиннее и теплее, но дичь по-прежнему не спешила возвращаться в родные места. Голодное время продолжалось. Радовало только то, что было теперь не так холодно.

– По всему видно, что Ярк всё же одержит победу над Хавоем, – поделился своими наблюдениями с Мбиром Ллой. За время холодов он полностью изучил более богатый на слова язык апшелоков и мог теперь свободно с ними общаться. Он уверовал в Мару и уже давно не называл дневное светило Арком. Он сам замечал в себе изменения, и уже почти чувствовал себя апшелоком, хотя, что чувствуют его сородичи, знать не мог. Живот Улы заметно округлился к этому времени. И она сама, и Мбир, и Сея не раз говорили, что внутри его элои сидит и ждёт своего часа маленький гуабонг, который будет ему обри. Ллой улыбался в ответ, хотя до него не доходило ничего из сказанного ими. Он силился понять, что такое обри, силился ощутить чувства одера, но не мог. Это его расстраивало и говорило о том, что он сам ещё пока не настоящий апшелок. Он понимал, что круглые животы вар всегда приносят кого-нибудь: или будущего охотника, или будущую вару. Вот только почему живот Улы должен принести именно маленького гуабонга, было непонятным. В бывшем роду Ллоя никто из вар не рожал апшелоков, так почему тогда апшелоки могут родить гуабонгов? Вопросов оставалось много, а ответов на них не было. Одно радовало, что дни становились теплее. В роду уже никто не сомневался, что Ярк обязательно одержит победу над Хавоем. Это давало надежду на облегчение жизни, ведь когда Хавой окончательно сдастся, и наступит благань, зазеленеют леса и поля, вернутся и звери. Лес предложит роду сабаев свои дары, и голодные времена уйдут. Все ждали благани, и пришло это время. Многие из деревьев в лесу, из тех, что сбросили до этого листву, обрели её снова, зазеленела трава и распустились вьеры. Воздух вокруг пастои благоухал. Вид ожившей природы радовал глаз, а тепло радовало тело. Вот только ни амрэки не вернулись, ни удоны. Не слыхать по-прежнему было знакомых криков многих стрилов, и встречалось значительно меньше травоядных, на которых охотились апшелоки. Эта немногочисленная добыча теперь была особенно пуглива, и, чтобы убить её, приходилось приложить куда больше усилий. В рационе рода мяса стало меньше, его теперь замещали плоды растений, коренья и насекомые. Варам приходилось ежедневно прочёсывать лес с утра до вечера, чтобы не оставить род голодным. На охотников надежды было мало. Удивил всех сабай Локо, который привёл в пастою подругу. Сабайя пугалась поначалу апшелоков, которые проявили к ней не столько активное любопытство, сколько уважение, выражавшееся в сытной кормёжке, но вскоре привыкла к всеобщему вниманию двуногих, с которыми дружен был её самец, и даже позволяла себя гладить, не проявляя признаков агрессии. Оба сабая теперь лежали вместе у входа в пастою. Их идиллию не нарушали жжоки, что проявили поначалу нездоровый интерес к самке, так как Джу – а именно так назвали апшелоки сабайю – была измазана пахучей подстилкой членов рода. Всё говорило о том, что Мара проявляет по-прежнему заботу о своих обри. Как только начались тёплые дни, Ула, не смотря на свой большой живот, повела Ллоя к подземному озеру и начала учить его плавать. Поначалу Ллой сопротивлялся и не желал заходить в воду, но веский довод его элои, говоривший, что все сабаи от мала до велика умеют держаться на воде, помог преодолеть врождённый страх в нём перед любым водоёмом. Продолжительные занятия позволили Уле не сделать, конечно, из своего бакара рыбу, но хотя бы дать ему элементарные навыки не утонуть какое-то время. Теперь Ллоем был сделан ещё один шаг к сближению с апшелоками. Когда с рассветами над горизонтом начала восходить на короткое время яркая эйба, которую все здесь называли Гоз, Холдон объявил, что настало время для чуги – проверки юбуров на готовность их стать гурами. Оккун, Тату и Диш пережили достаточное количество благаней и хавоев, чтобы показать всему роду, чему они выучились за это время. В один из дней с восходом Ярка все гуры сабаев, включая Ллоя, нанесли на свои лица боевую раскраску из жёлтых и красных полос, а вары все до единой измазали себя пеплом аяка. Все члены рода поднялись на ритуальную площадку, и чуга началась. Холдон встал рядом с жертвенным камнем и обвёл молчаливым взглядом сородичей, окруживших его. Потом он объявил торжественно:

– Взошла на небе Гоз – одна из обри Ярка, которую все мы считаем покровительницей юбуров. Каждый из нас, охотников, был юбуром когда-то, и каждый из нас с надеждой смотрел в благань на маленькую яркую Гоз, прося её сделать нас сильными и ловкими. И Оккун – обри Эйка, и Диш – обри Агра, и Тату – обри Коча – все они также просили Гоз помочь им. Вот сегодня нам и предстоит узнать, хорошо ли все они просили обри Ярка о помощи. Тот, кто делал это хорошо, пройдёт чугу, а кто плохо – нет.

Холдон сделал мах рукой, и члены рода расступились, образовав широкое полукольцо вокруг жертвенного камня.

– Дейб! – обратился вождь к творцу живой стены. – Подай мне для первого испытания у-рыка.

Охотник вышел из толпы и передал Холдону небольшое глиняное изваяние, которое, по мнению Алоя, мало напоминало грозного хищника. Изваяние под ликующие крики сабаев было установлено на самую середину жертвенного камня. Первым Холдон выкрикнул Диша. Тот в это время о чём-то переговаривался со своим одером Агром.

– Ты знаешь, юбур, что наши предки повелели нам, гурам, подвергать чуге молодых апшелоков, которые пережили столько хавоев, сколько пальцев у каждого из нас на обеих руках и на одной ноге. Счёт хавоям вёл твой одер Агр. Он заявляет, что твоё время пришло, как пришло время Тату – обри Коча, и Оккуна – обри Эйка. И Коч, и Эйк, как и твой одер, заявили, что для их обри также пришло время чуги. Сегодня мы, охотники-сабаи, посмотрим, на что способны юбуры нашего рода. Тебе, Диш, первому предстоит поразить камнем у-рыка с самого края площадки. Ты получишь вот сколько камней – вождь выставил перед собой пятерню. – Если хоть один из них пролетит мимо у-рыка, ты до следующего восхождения Гоз останешься юбуром. Тебе, а также Оккуну и Тату ясно первое испытание?

Все трое покачали головами и поклонились. Одеры Оккуна и Тату что-то непрерывно шептали им в уши. Диш вышел вперёд и отправился к краю ритуальной площадки. За ним последовал малолетний юбур с панцирем илы в руках, наполненным камнями. Сабаи разошлись в разные стороны, образовав живой коридор. У края площадки Диш взял в руку камень и несколько раз подбросил его на ладони, не сводя глаз с далёкой и маленькой глиняной фигурки, олицетворяющей собой противника. Его худенькое тело напряглось. Потом молниеносным движением правой руки он запустил камень в цель. Ллою показалось, что в гробовой тишине он услышал свист, с которым камень приближался к маленькой глиняной фигурке. Не хотелось бы ему оказаться на его пути. Гуабонга удивило, с какой силой на вид худощавый юбур выпустил из руки камень. Немногие куда более крепкие его бывшие сородичи, да и он сам тоже, могли бы повторить такое. Острый осколок породы врезался в глиняное изваяние и разнёс его на мелкие крошки. Сабаи разразились радостными криками. Дейб выставил на ритуальный камень ещё одну фигурку, и бросок юбура повторился. И эта цель была поражена. А следом за ней и остальные три. Радостный Диш высоко подпрыгнул и бросился к Агру – своему одеру. Этот гур радовался успеху юбура не меньше его самого. Ллою казалось это странным. Однако он вместе с остальными выкрикивал приветствия и размахивал руками. Рядом с ним искренне радовалась первой победе Диша Ула. Она громко кричала, но не прыгала – её большой живот не позволял ей этого делать. Первое испытание так же безукоризненно прошли и двое других юбуров. Ллой в очередной раз поразился апшелокам. Никто из них не мог сравниться силой с гуабонгами. Разве кто-нибудь из этих тощих юбуров смог бы противостоять сабаю в схватке, пусть даже в его руке оказался бы патруг? А любой молодой гуабонг мог бы порвать пасть этому зверю. Однако Ллой усвоил для себя, что никто из членов его прежнего рода, включая опытных гунгов, не смог бы так точно поразить камнем маленькую цель с такого расстояния. Когда же Ллой увидел, как трое юбуров выполняют второе испытание, он был удивлён ещё больше. Молодые апшелоки метали трот с одного конца ритуальной площадки на другой. Им предстояло попасть этим оружием с расстояния во много шагов в небольшой кусок мяса, лежавший на полу, и сделать это несколько раз подряд. И Диш, и Оккун, и Тату с заданием справились безукоризненно. Гуабонги вообще не умели метать троты, для них это было оружием только ближнего боя, поэтому умение молодых апшелоков поразило Ллоя ничуть не меньше, чем умение их взрослых сородичей изготавливать великолепные патруги. Третьим испытанием для юбуров было спрыгнуть с края площадки к входу в пастою и при этом не разбиться. Гуабонг, как и его сородичи, боялся не только глубоких водоёмов, но и высоты, поэтому был искренне поражён умению его теперешних сородичей летать. А именно полётом, что под силу стрилам, и никак иначе, мог назвать Ллой прыжок с высоты. Ничего не страшась, юбуры один за другим спрыгнули с края ритуальной площадки и целыми и невредимыми вернулись на неё. Только Тату немного прихрамывал при этом. Ллой в очередной раз был поражён. Он подумал о том, как хорошо, что его, гура, никто не заставил спрыгнуть вниз, а то бы ему непременно пришлось бы распрощаться с жизнью и не увидеть маленького гуабонга, которого скоро должна была родить его Ула. На ритуальной площадке тем временем апшелоки ликовали. Все трое юбуров прошли чугу и теперь по праву могли считаться гурами. Выше всех подпрыгивали Коч, Эйк и Агр, чьи обри только что стали охотниками. Холдон, стоявший с невозмутимым и даже серьёзным видом около жертвенного камня, подозвал торжественным голосом троих молодых апшелоков к себе. Дейб к тому времени положил на жертвенный камень три небольших кости, окрашенные в красный цвет, и рядом с ними узкие полоски коры липкого дерева. Всем новоиспечённым гурам вождь самолично собрал длинные волосы на макушке и вплёл в них по кости, обвязав их лентами из коры. Украшение на голове делало недавних юбуров неузнаваемыми для Ллоя и придавало им мужественности, хотя все они по-прежнему оставались долговязыми и на вид немощными великовозрастными детёнышами апшелоков. Мбир, стоявший рядом с Ллоем по другую руку от Улы, пояснил, что кости на голове молодые гуры будут носить до того, пока каждому из них ни удастся убить на охоте зверя. Это украшение будет до того момента напоминать остальным опытным охотникам, что рядом с ними новички.

– Ты, Ллой, обошёл этот обряд, победив маунта, – пояснил старый гур.

Ллою нравились украшения на головах молодняка, и он сам не отказался бы от такого же, но его теперешнее положение лишало его этой возможности.

Затем Холдон начал выписывать какие-то совсем непонятные Ллою пируэты. Он крутил растопыренными ладонями со всех сторон вокруг своей головы и то приближался к троим юбурам, прошедшим только что чугу, то удалялся от них. Потом, продолжая кого-то изображать – Ллой в этом не сомневался, – он приблизился к жертвенному камню и взял с него двумя пальцами тонкую маленькую палочку или колючку. После этого вождь медленно обошёл Тату, Оккуна и Диша и встал за их спинами. Этой палочкой-колючкой он прикоснулся к лопатке каждого из них. Сабаи дружно выкрикнули: «Хой Маре!» Ллой с интересом наблюдал за необычным ритуалом. Он не сомневался, что теперь у всех троих молодых гуров под лопатками будет след от укола. Этот след скажет всем, что каждый из них прошёл чугу. Одна из тайн апшелоков была разгадана!

Той по случаю приёма в ряды охотников молодых сородичей был очень скромным. Апшелоки угощались небольшими порциями мяса, кореньями и фруктами, а также жареными насекомыми. Цвёла не было, так как жжоки не успели его ещё заготовить – объяснила Ллою Ула. Зато было больше ритуальных хороводов вокруг жертвенного камня у костра и разговоров на полуголодный желудок. Одним словом, было весело, и Ллой получил от тоя ничуть не меньше удовольствия, чем в ту ночь, когда он завладел Улой. Одно его расстроило – он не увидел на спинах принятых в ряды охотников юбуров никаких следов от укола колючкой. Тайна осталась неразгаданной.

Апшелоки веселились допоздна и, уставшие, разошлись по своим местам в пастои. В эту самую ночь под утро Ллой стал одером маленькому черноволосому созданию мужеского пола, которого произвела на свет его элоя. Весь, проснувшийся от криков Улы, род называл гуабонга одером, хотя он сам, кроме того, как охотником, никем себя не считал. У родившегося младенца был, как и у него, покатый лоб, развитые, хотя и лишённые зубов, челюсти, широкий нос и короткая шея. Он был, без сомнения, гуабонгом, хотя и светлоглазым. Одна из вар откусила новорожденному пуповину и прижгла ранку углем из аяка. Младенец кричал, но своим криком не раздражал Ллоя, а умилял, и только потому, что его произвела на свет не какая другая вара, а та, что принадлежала ему.

Перед собравшимися сородичами Холдон дал имя младенцу, назвав его Нъяном, потому что давно уединившийся мамош Нъян, которого многие в роду ещё помнили, когда-то, будучи ещё молодым, в одиночку сумел одолеть у-рыка. Этот подвиг до сих пор был жив в памяти сабаев. Вождь посчитал, что если имя героя будет носить обри Ллоя, он вырастет таким же сильным и храбрым. С этим доводом нельзя было не согласиться. Надувшиеся тугие груди Улы кормили маленького Нъяма досыта молоком, и он редко беспокоил своим криком сородичей. Ула не могла налюбоваться на своего первенца и проявляла к нему нежную заботу. Иногда она давала понянчить малыша Сеи, и та с удовольствием это делала. Ллой тоже несколько раз держал на своих могучих руках младенца, которого все в роду считали его обри. В эти минуты он боялся, что уронит или раздавит кроху, а ему очень бы не хотелось, чтобы тот погиб. Каждый раз, разглядывая маленькое беспомощное создание, он всё больше и больше видел в нём самого себя, да и Ула твердила то и дело, что оба они, как две капли крови. Ллой даже как-то сходил к подземному озеру и зачерпнул тайком в панцирь речной илы воды из него, чтобы незаметно от остальных разглядеть своё отражение. Он отметил, что у маленького Нъяма были такие же черты лица, как и у него самого. Это сходство почему-то нравилось ему. Малыш креп день ото дня, вскормленный молоком своей ётэ.

Ложась на подстилку рядом с Улой и Нъямом, Ллой каждую ночь спал плохо, он опасался своим телом придавить маленького гуабонга, к которому с каждым днём становился всё более привязанным. В нём просыпались чувства к этому крошечному созданию, о которых он раньше даже не подозревал. Казалось бы, что его, сильного гура, могло связывать с беспомощным существом? – однако какая-то связь существовала. Мало того, эта самая связь существовала между новорожденным и Мбиром с Сеей. Материнские чувства вары к своему детёнышу Алоя не удивляли – у гуабонгов они были тоже очень сильны, но только в течение нескольких хавоев.

Шло время, Ярк всё ниже возвышался над горизонтом, Нъям подрастал, питаясь только молоком Улы, и это радовало хлою Мбира, как и остальных членов рода. Благань уже заканчивался, однако ушедшие из лесов и полей животные так и не вернулись. Чувствовались изменения в природе. Лес начал раньше сбрасывать свою листву, а трава засыхать, и становилось прохладно, даже холодно, хотя Ярк был ещё довольно высоко на небосводе. Охота по-прежнему оставалась тяжёлым делом, и в пастою гуры не часто возвращались с добычей. Однако пока пищи хватало, и было достаточно тепло, чтобы не кутаться в шкуры. Всё бы ничего, да вот только один инцидент расстроил Алоя и заставил его по-другому посмотреть на своих нынешних сородичей. Виноватой во всём, по мнению Алоя, была Агира – юная, но уже сформировавшаяся вара. В один из дней недавний юбур, а теперь гур Оккун трудился рядом с Мбиром и Алоем над изготовлением патруга. Хотя другие вары занимались своими делами, Агира каждый раз находила какое-нибудь занятие рядом с тремя гурами: то она подбирала около них мелкие камни, то предлагала им пить, то проходила рядом, навещая рой жжоков. И Ллою, и Мбиру был виден интерес, который юная вара проявляет к Оккуну, но каждый из них помнил про аху на вар, и оба они надеялись, что про аху помнит и Оккун. Тем временем Агира продолжала кружить вокруг занятых своим делом гуров. Ллой несколько раз заметил заинтересованный взгляд Оккуна, когда тот смотрел на гибкое тело молодой вары, но не придал этому серьёзного значения. Когда же Агира будто невзначай несколько раз повела из стороны в сторону своими круглыми бёдрами, а потом нагнулась за кокой-то безделицей, даже Ллой возбудился, не говоря уже о молодом Оккуне, не познавшем пока ещё вары. Что испытал от зрелища престарелый Мбир, осталось тайной. Трое охотников смотрели на Агиру, не отрывая взглядов, пока та не разогнулась и не отправилась на женскую половину пастои. Апшелоки, как ни в чём не бывало, продолжили своё занятие. Оккун, как и остальные, сосредоточенно трудился над своим патругом. Всё случилось поздним вечером, когда Ярк заходил за горизонт. Ула занималась с маленьким Нъямом, а Ллой решил окунуться в подземное озеро. За ним увязался Коч, пожелавший тоже искупаться. Продвигаясь по коридору с горящей палкой в руке, Ллой первым вышел в залу с озером, вышел и оторопел. У самого берега Оккун, не замечая появившегося света, занимался любовью с Агирой на каменном крошеве, которое им совсем не мешало. Помня об аху, и испугавшись увиденного, гуабонг дёрнулся назад в проход, но столкнулся с Кочем за своей спиной. Тот тоже увидел, как молодой гур овладел такой же молодой варой, как и он сам. Оба они были сабаи. В свете огня было видно, как лицо Коча аж побелело, челюсть отвисла, а глаза расширились. Он хотел что-то сказать, но не мог – его душил спазм. Ллой понял сразу, какая опасность нависла над Оккуном, к которому он уже привык, работая изо дня в день рядом с ним. Гуабонг своей огромной ладонью зажал рот Коча, который намеревался что-то выкрикнуть, и прошептал тому в ухо:

– Мы с тобой ничего не видели.

После этих слов он швырнул далеко в проход горящую палку и сбил тем самым с неё пламя. Его сильные руки удержали голову Коча, которого теперь не было видно в кромешной темноте.

– Мы не будем никому ничего говорить. Из нашего молчания мы получим выгоду: Оккун не будет наказан. Он только недавно стал гуром и не успел ещё проявить себя на охоте. Пусть попробует. Мы стараемся обхитрить свою добычу, мы хитрим перед кыпчанами, так почему бы нам не схитрить друг перед другом?

Коч что-то мычал в ладонь Ллою и пытался вырваться из его крепких рук, но это ему не удавалось. Гуабонг вывел гура из коридора в пастою, не дав тому сказать ни слова. Он отпустил его, когда на них стали бросать удивлённые взгляды другие члены рода.

– Мы никому ничего не скажем, – было повторено чуть слышно.

Ллой отправился, низко опустив голову, к своему месту, а Коч какое-то время продолжал стоять, пытаясь осознать то, что произошло. Потом он медленным шагом двинулся к аяку, вокруг которого сидело несколько гуров вместе с вождём.

– Ты так быстро вернулся с озера? – удивилась Ула, когда её бакар опустился рядом с ней на подстилку. Маленький Нъям в это время с закрытыми глазами с жадностью сосал грудь. – Почему твоё тело сухое?

– Я не стал заходить в озеро, я передумал, – соврал Ллой.

– А Коч?

– Он тоже.

Со стороны аяка донеслись возбуждённые голоса гуров.

– Что-то случилось, – забеспокоилась Ула и крепче прижала к себе младенца.

Ллой увидел, как Холдон направился быстрым шагом в дальний конец пастои с горящей палкой в руке, а за ним гуры, что сидели до этого около него. Среди них был и Коч. Беспокойство Улы передалось и Мбиру, что отдыхал, лёжа на подстилке, и глядел в потолок. Старый охотник быстро поднялся, хотя и прокряхтел при этом.

– Пойду, посмотрю, что там такое. Не хочешь со мной, Ллой?

– Нет, я останусь здесь, займусь своим патругом, – гуабонг сказал это тихо и ни на кого не посмотрел. Его руки крепко сжали заготовку будущего орудия и крош. Он держал их перед собой и не двигался. Со стороны могло показаться, что мастер обдумывает, с какого края лучше приступить к работе, но это было не так. Гуабонг пытался понять Коча, он не сомневался, что тот всё рассказал Холдону. Почему гур так поступил? Ведь тем самым он подверг опасности жизнь молодого сородича. Ллою казалось, что он понял, что такое хитрость, которой пользовались апшелоки, но, как видно, не совсем. Уле тоже казалось, что её бакар сидит молча, потому что весь сосредоточился на работе, и она не решалась ему помешать. В это время из тёмного конца пастои донеслись громкие выкрики, и вскоре вождь с гурами вытолкнули к аяку мокрого Оккуна, а остальные охотники такую же мокрую Агиру. Оба они стояли и молчали, понурив головы.

– Как ты, гур, посмел нарушить аху, завещанное нам предками и самой Марой?! – кричал Холдон на всю пастою. Вокруг них начали собираться сородичи.

– Что сделал Оккун? Чем он нарушил аху? Ответь нам, Холдон! – послышалось из толпы.

– Ответь сабаям ты, Оккун, чем вы занимались с этой глупой варой на берегу озера? – вождь толкнул в плечо недавнего юбура. Тот не ответил. За него это сделала Агира. Она встряхнула мокрыми волосами, и, глядя прямо в глаза Холдону, тихо, но твёрдо сказала:

– Мы просто купались в озере. Разве это запрещено?

– Закрой рот, тебя я не спрашиваю! – вождь грозно сжал кулаки.

– Вы же видели, гуры, что мы просто плавали в воде, – молодая вара не собиралась молчать, как это делал её дружок.

– Я видел, как Оккун лежал на ней и владел ею! – выкрикнул Коч, что стоял рядом с вождём. – Мы это вместе видели с Ллоем!

– Ты овладел Агирой! Вы оба сабаи, и тем самым нарушили аху! – вынес свой вердикт Холдон. – Вы знаете, что вам грозит?

Юная вара не собиралась сдаваться. Она дотронулась до руки Оккуна и обратилась к нему:

– Почему ты молчишь? Почему не скажешь всем, что мы просто купались? Разве ты не понимаешь, что нас с тобой лишат жизни? Ты хочешь позорной гибели от руки вождя, а не почётной смерти на охоте от клыков зверя? Ты хочешь, чтобы позор лёг на твою хлою? Хотя бы пожалей своего одера и свою ётэ. Мы просто купались и аху не нарушали. Скажи, что это было именно так.

До молчавшего всё это время Оккуна, видимо, дошли слова его подружки. Как и любой апшелок, он не хотел умирать позорной смертью. Молодой гур сейчас даже сам бы не смог объяснить, почему нарушил аху. Нарушил, и всё тут. Умирать он не хотел. Поэтому он подтвердил тихим голосом слова Агиры.

Ллой находился на своём месте и по-прежнему держал в руках патруг и крош.

– Какой ужас! – сидевшая рядом с ним и продолжавшая кормить малыша Ула положила свою тёплую руку ему на спину. – Холдон теперь убьёт их обоих! Коч кричал, что ты тоже видел, как эти двое нарушили аху, почему ты никому не сказал, даже мне?

Ллой не ответил, он медленно положил камни на пол и сжал с силой челюсти, от чего они стали казаться ещё шире. Он вспомнил, как Эйк радовался во время недавней чуги успехам своего обри, над которым теперь нависла угроза. Он повернулся и посмотрел на маленького Нъяма, которого сжимали руки Улы. Нъям тоже когда-то вырастет, пройдёт чугу и станет гуром. Он будет охотиться рядом с ним, с Ллоем. Он также может возбудиться от фэи какой-нибудь вары, которая, возможно, ещё даже не родилась. Гуабонг путался в собственных мыслях и противоречивых чувствах. Казалось, какое ему должно быть дело до судьбы Оккуна, но смерти его не хотелось, тем более позорной. От мыслей его оторвал громкий голос вождя, который выкрикнул его имя.

Ллой встал на ноги и расправил своё могучее тело. В это время все члены рода расступились перед ним, пожирая его взглядами. Гуабонг подошёл к аяку, и кольцо из сородичей позади него сомкнулось. Оккун стоял, опустив голову, казалось, он смирился со своей судьбой, чего нельзя было сказать о его подружке. Та наоборот смотрела с надеждой на Ллоя и всем своим видом старалась показать, что никакого аху она не нарушала.

– Расскажи, Ллой, сабаям о том, что мы с тобой видели у озера? – Взгляд Коча метался между гуабонгом, Оккуном и вождём.

Ллой молчал, играя желваками.

– Да, расскажи нам, что ты видел? – торжественно произнёс Холдон, абсолютно уверенный в ответе своего гура.

– Я видел, как эти двое молодых сабаев купались.

– А-а-х! – выдохнули разом апшелоки.

– Хой Маре! – едва услышал Ллой тихий голос, почти шёпот, Эйка, что стоял поблизости.

– Ты видел, как Оккун и Агира купались, и только? – Не сразу понял то, что услышал, вождь. – Ты не видел, как обри Эйка овладел Агирой?

– Я видел, как они купались.

От таких слов Ллоя Коч аж подпрыгнул, будто наступил на колючку.

– Ты же был рядом со мной, когда этот паршивый лай нарушил аху, овладев хитрой обри самого Хавоя!

– Твои глаза, Коч, подвели тебя, – медленно тихим голосом ответил гуабонг. – У озера было темно, и ты не понял, чем заняты Оккун и Агира. Они просто купались.

– Да, мы купались! – ещё более уверенно выкрикнула молодая нарушительница аху.

– Мы купались, – подтвердил Оккун и с благодарностью посмотрел в глаза Ллою.

Вождь задумался, потом произнёс:

– Двое гуров говорят, что аху нарушено не было, один говорит, что было. Слова вары не в счёт. Выходит так, что эти двое молодых сабаев на самом деле просто купались в озере. Твои глаза, Коч, стали хуже видеть. Попроси свою элою протереть их собственной мочой, тогда в будущем ты не станешь поднимать панику почём зря.

Гур сжал кулаки и с ненавистью посмотрел на Ллоя. Холдон развёл руки в разные стороны, и члены рода стали расходиться по своим местам. Направляясь к Уле, которая нянчила маленького Нъяма, гуабонг почувствовал, как чья-то рука сжала его запястье. Он обернулся. Рядом с ним стоял Эйк. Охотник не сказал ни слова, а только прикрыл глаза и несколько раз кивнул головой. Слов было не нужно, Ллой и так понял, что хотел ему сказать одер Оккуна.

После встряски жизнь в роду сабаев потекла своим чередом. Вары занимались собирательством, приготовлением пищи и уходом за детьми. Гуры почти ежедневно выходили на охоту, но не всегда возвращались с добычей. Эйк и его элоя Алма проявляли к Ллою повышенное внимание. Вара каждый раз, возвращаясь из леса, старалась угостить гуабонга какими-нибудь вкусными, собственноручно поджаренными ею, насекомыми, а её бакар и обри на охоте не отходили от спасителя одного из них. Оккун уже не носил красную кость в волосах, так как собственноручно сумел убить эсель и молодого лабса. Не отличались теперь от остальных охотников и двое его молодых сородичей Диш и Тату, которые тоже успели проявить себя. Коч старался не общаться с Ллоем после инцидента, он несколько вечеров подряд по совету вождя протирал глаза мочой своей элои, и теперь уже никто из сабаев не посмел бы усомниться в остроте его зрения. В один из дней, возвращаясь с пустыми руками с охоты, гуры пересекали поле, покрытое вьерами, цвета огня аяка. Все они шли понурыми, и разговоры между ними не клеились. Ллой наколол ногу, наступив на колючку, и присел, чтобы выдернуть её. Опустившись на траву, он занялся своим делом. Когда колючка была извлечена из ступни, гуабонг к своему удивлению обратил внимание на вьеры, среди которых он сидел, и которых до этого как бы не замечал. Их запах смешался с запахами сочной травы и влажной земли и заставил гуабонга несколько раз подряд глубоко вздохнуть. Отсюда, с земли, вьеры казались ему большими крылатыми блюмами, которые не только были вкусны, но и почему-то радовали глаз. Ллой вспомнил, как когда-то давно вьеры, похожие на эти, принесла в пастою Ула и дала их ему. Он вспомнил, как даже сравнил с вьером свою будущую элою, и как это сравнение ей понравилось, как оно понравилось также Мбиру и Сее. Мбир тогда ещё сказал, что в своей Сее тоже видит вьер, и он ему нравится по-прежнему, хотя уже и увял. Охваченный каким-то новым чувством, Ллой нарвал небольшой букет и взял его с собой. Когда он догнал остальных охотников, те были удивлены его виду. Гуабонг по-прежнему выглядел устрашающе: обросший густой черной щетиной на скуластом лице, в шкуре, прикрывавшей такое же волосатое сильное тело, и с охапкой ярких вьеров в руке. Вьеры и этот полузверь-полуапшелок так не сочетались друг с другом, что невольно поразили гуров и ввели в некий ступор.

– Ты это чего? – Первым пережил шок Холдон. – Думаешь, эти вьеры заменят твоей Уле кусок сочного мяса? Не знаю, как там гуабонги, а апшелоки не едят вьеров. Брось их, или ты так проголодался? Ха-ха-ха!

За вождем рассмеялись и остальные охотники. Однако Ллой не бросил букет и не стал никому объяснять, зачем он его прихватил с собой, он просто продолжил свой путь. Смех за его спиной прекратился, однако охотники стали тихо переговариваться между собой, обсуждая странный поступок одного из них. Когда все они вернулись в пастою, их поджидали на ритуальной площадке кыпчаны. Они крикнули сабаям сверху, что сегодня полный Сун, и они пришли за элоями. Соседи так давно не навещали род из-за тяжелых и голодных времен, что все сабаи-охотники удивились, что в эту ночь на самом деле Сун будет полным, а никто из них даже об этом не вспомнил. Особенно удивлялся самому себе Холдон. Предстояли скорые сборы – не стоило заставлять кыпчанов ждать себя. В роду все уже знали, что их навестили соседи. Чувствовалось возбуждение, особенно среди молодых вар, созревших для того, чтобы стать кому-нибудь из охотников элоей. Появление гостей даже смягчило разочарование от неудачной охоты. Женская половина рода занялась приготовлениями к предстоящему тою, так как никто не сомневался, что кому-то из молодух сегодняшней ночью предстоит быть отданной одному из охотников-кыпчанов. Предстоящий той Ллоя мало интересовал, он недолюбливал кыпчанов, пожелавших когда-то отнять у него Улу. А та была искренне удивлена, завидев своего бакара с вьерами в руке, однако не подала вида. Бакар же подошёл к ней и протянул букет.

– Тебе нравятся вьеры, – скупо выдавил он, не зная как повести себя дальше, и что сказать. Ула пришла ему на помощь. Она взяла букет из его рук и с наслаждением вдохнула аромат.

– Я никого не смог сегодня убить, нам не повстречалась дичь, – попытался Ллой хоть как-то оправдать свой нелепый поступок. – Вьеры, конечно, не заменят тебе мяса, но ты не будешь сильно печалиться, когда получишь от меня то, что тебе нравится, – на суровом и грубом лице Ллоя мелькнула едва заметная тень смущения. – Как Нъям? – попытался он сменить тему.

– Наш обри спит. Я недавно его покормила. Правда, он тоже чем-то напоминает вьер?

Гуабонг бросил взгляд на своего спящего первенца. Этот маленький тихий комочек на самом деле показался ему похожим на вьер. Ула прижалась к бакару всем телом, и Ллою показалось, что по его грубой душе растёкся сладкий цвёл. Охваченный каким-то неведомым до этого порывом, он выдернул один самый большой вьер из букета и воткнул его в пышные спутавшиеся волосы Улы. Потом отстранил её от себя и полюбовался тем, что получилось. А яркий вьер цвета огня аяка на самом деле сильно изменил знакомую внешность вары. Её привлекательная для гуабонга внешность стала ещё более привлекательной. Он был поражён. Чувства взыграли в нём с новой силой, и Ллой сжал свою вару в крепких объятьях. Потом потёрся волосатым лицом о её нежную щеку, и отправился к остальным гурам, что собрались у аяка.

С вьером в волосах, пока спал малыш, Ула подошла к остальным варам, чтобы помочь им в их приготовлениях к тою. Однако, завидев её, вся женская половина рода оставила свои занятия. Всеобщий интерес вызвал вьер, обычный вьер, в волосах одной из них. Никому раньше не доводилось видеть ничего подобного. Надо же – вьер в волосах! Первой оправилась от удивления Хоху – элоя вождя. Она, ни слова не говоря, отправилась к месту хлои Мбира, где лежал на травяной подстилке рядом с младенцем Нъямом букет вьеров. Вара выдернула из него один и воткнула в свои волосы, потом с гордым и невозмутимым видом вернулась к остальным, которые оценили изменения и в её внешности. Эти изменения даже придали, на первый взгляд, Хоху молодости. Из оставшихся ненаряженными вар самой сообразительной оказалась Агира – она небольшое расстояние до вьеров преодолела бегом. Теперь в её волосах красовались сразу два украшения с обеих сторон головы. Только после этого дошло до всех, что букет небольшой. К нему ринулась целая толпа, и Ула едва успела подхватить на руки спящего Нъяма, иначе бы он был раздавлен. На всех вьеров не хватило, и это вызвало ссору. Когда дело стало доходить до рукоприкладства, вмешались гуры. Они сразу оценили перевоплощение, которое смог сотворить со знакомыми им варами всего лишь какой-то маленький вьер в их волосах. Холдон был в восторге от новой внешности своей элои, и та восторг этот в его глазах увидела. Вождь сразу понял, в чём кроется причина конфликта, поэтому в преддверии будущего тоя отправил в лес за вьерами двух своих охотников и с ними одну из вар. Пока шли приготовления к тою, Холдон с гурами поднялись на ритуальную площадку, где их поджидали кыпчаны. Между представителями обоих дружественных родов прошла спокойная беседа. Отвечая на вопросительные взгляды сабаев, брошенные на тушу лабса, что лежала здесь же на площадке, Бека-Чир пояснил, что сейчас времена не те, что раньше, и мясо на тое не будет лишним. А что той состоится, вождь ничуть не сомневался.

– Давно мы у вас не были, – протянул старший кыпчан, – давно. И вы у нас давно не были. В наших родах появляются охотники и созревают молодые вары, их нужно соединять друг с другом. Хавои могут длиться долго, долго, но апшелокам нужно жить и производить на свет других апшелоков.

– Ты прав, Бека-Чир, ох, как прав, – согласился Холдон. – В нашем роду есть вары, которые с радостью станут элоями вашим гурам, и у нас за это время прибавилось охотников. Вот сразу сколько! – Вождь выставил перед собой раскрытую ладонь с двумя подогнутыми пальцами.

– В таком случае кыпчаны ждут ваших молодых гуров у себя в следующий полный Сун. Они оценят наших вар, которым пришло время стать элоями.

– Сабаи с благодарностью принимают ваше предложение, – довольный Холдон покачал головой и пригладил бороду. – А теперь скажи, Бека-Чир, почему не видно среди вас Вояра? он уже не хочет взять себе в элои одну из наших вар?

– он уже ничего не хочет, – грустным голосом ответил Бека-Чир. – Вояр больше не сумел подняться, он мог только говорить. Но разговорами, как мы все знаем, нельзя прокормить ни себя самого, ни остальных членов рода. Мне пришлось лично отправить его в уединение. Теперь он лежит рядом с предками и уже в элое не нуждается.

– Печальное известие, – произнёс Холдон и повторил: – Печальное. Вояр был сильным и ловким охотником, и кыпчаны много потеряли с его уходом.

– Ты прав, вождь, – мы понесли потерю. Но, хой Кыпче, вместо одного ушедшего гура мы получили сразу их столько, сколько и вы. Вот они, – Бека-Чир указал рукой на трёх молодых апшелоков. – Это Риз, Имлар и Иек. Они хотят стать бакарами вашим варам и соперничать за них с теми гурами, что приходили со мной в прошлый раз.

Холдон слегка поклонился кыпчанам.

– А я представлю вам наших молодых охотников. Это Диш, Оккун и Тату.

В ответ Бека-Чир поклонился новоиспечённым гурам-сабаям.

– Я вижу, что Мара не послала вам больше никого из гуабонгов. Это меня радует. Я не позволил бы покалечить кого-нибудь ещё из кыпчанов, – вождь бросил короткий взгляд на тушу лабса, и Холдон этот взгляд поймал. Он едва заметно усмехнулся.

Скажу тебе, Бека-Чир, что с тобой пришло охотников много, а вар, что могли бы стать им элоями, у нас, у сабаев, мало. Их возьмут сильнейшие. Ты знаешь, что на охоте погиб Эб, и его элоя Тэза с малолетним юбуром остались без кормильца. Если кто-то из твоих охотников пожелает стать ей бакаром, и я, и мои гуры не будем возражать. Её можно взять даже без схватки.

– Кыпчаны знают, что Эб уединился. Это печально. Но никто не пожелал стать Тэзе бакаром и кормить её вместе с юбуром. Может быть, потом кто-нибудь изъявит желание.

– Плохая новость, – Холдон нахмурился, поглаживая себя по бороде. – В таком случае придётся держать совет всего рода и решать, как с ней поступить.

– Да, вам придётся это сделать, на всё воля Кыпчи, – пожал плечами Бека-Чир.

– Об этом после. А сейчас самое время оттащить тушу лабса в пастою, чтобы вары её поджарили. У нас впереди той.

– Конечно, это время пришло, – вождь кыпчанов указал рукой на принесённую им и его охотниками добычу.

– Оккун и Тату, займитесь этим делом.

Молодые гуры вскочили со своих мест и бросились исполнять приказ вождя. Охотники же продолжили размеренную беседу, после которой Холдон хлопнул ладонями себя по коленкам, давая понять остальным, что разговорам пришёл конец, и пора приступать к обряду поединков за вар. Диш спустился в пастою и позвал наверх остальных членов рода. У аяка остались только две пожилые вары, хлопочущие над угощением, и юбур, в чьи обязанности входило следить за огнём. К этому времени были принесены из леса вьеры, и все вары до единой вышли к гостям с украшениями в волосах. Гости были удивлены и даже шокированы их внешностью.

На ритуальной площадке у жертвенного камня повторился точь-в-точь обряд, что и тот, во время которого Ллою досталась Ула. Гуабонг был теперь зрителем. Охотники-кыпчаны, что приходили давно в полный Сун, пожелавшие завладеть его Улой, бросали на него недобрые взгляды. Сегодня им предстояло биться друг с другом. Кыпчанов было шестеро, а вар из сабаев всего две: Агира и Озза. Обе они с вьерами в волосах казались очень соблазнительными для гуров-кыпчанов – это легко можно было заметить по их поведению. Все шестеро выпячивали вперёд груди, расправляли плечи и пытались казаться сильнее, чем были на самом деле. Ллой отметил для себя, что у троих молодых кыпчанов, которые только недавно, по словам их вождя, стали гурами, шансов никаких не было. Как бы они не пыжились, со своими худосочными, ещё несформировавшимися телами, они были обречены, выступая против более взрослых сородичей. Доведись ему, Ллой в одно мгновенье уложил бы всех троих сразу. Однако, видя перед собой тугие обнажённые тела юных вар чужого племени, молодые охотники уже не могли думать ни о чём другом, как только об обладании одной из них. Кровь в них кипела и придавала сил. Ллой усмехнулся. В эти минуты он понимал каждого кыпчана. Как он и предполагал, все трое молодых гура были побиты своими более взрослыми сородичами, хотя они и попытались отчаянно сопротивляться. Вместе с ними был побит и кыпчан, которого в прошлый раз Ллой бросил первым к ногам Улы. Агира досталась охотнику по имени Рой, а Озза – Бору. Оба гура были физически крепкими, и это радовало сабаев, ведь теперь бывшим кыпчанам предстояло жить и охотиться с сабаями вместе, и сами они отныне становились сабаями. Однако все понимали, что в ближайшем будущем от них уйдут к соседям Тату, Оккун и Диш. Что ж, так устроен мир, так всегда жили предки обоих родов с благословения Мары и Кыпчи.

После того, как двое гуров из соседей обрели себе элой, на ритуальной площадке начался той по этому случаю. Апшелоки ели вдоволь мясо, угощались цвёлом и веселились. Одна только Тэза казалась печальной. Она выдернула из волос вьер и швырнула его в костёр, но на это никто не обратил внимания, кроме Ллоя, – все были охвачены всеобщим весельем.

Апшелоки справляли той до самого восхода Ярка. Только когда первые его лучи озарили вершину далёкой горы, за которой находилось его жилище, только тогда кыпчаны покинули своих соседей. Те же пообещали, что навестят их в следующий полный Сун.

Когда все сабаи, включая двух новичков, предварительно обильно обмытых мочой вождя, придававшей им знакомый жжокам запах, вернулись в пастою, Холдон повелел всем гурам и взрослым варам собраться возле аяка. Причиной сбора была Тэза. Она стояла, понурив голову, рядом с вождём посередине кольца из сородичей и держала за руку своего малолетнего обри.

– Сабаи! – обратился Холдон к стоявшим вокруг него членам рода. – Сегодня, в полный Сун, нас посетили кыпчаны, которые пришли за нашими варами. По воле Мары обрели своих бакаров Агира и Озза. Все мы этому рады. Нас, охотников, теперь стало больше. Однако никто из кыпчанов не захотел взять себе в элои Тэзу, бакар которой Эб ушёл в застенный мир. И Тэза и её обри Тор – это два рта, а кормильца у них нет. Мы должны решить, сабаи, как нам поступить с этой варой: изгнать её с обри из рода или продолжать кормить их обоих, отнимая кусок у себя. Времена наступают тяжёлые, дичи стало в лесах мало, и жить нам будет всё труднее и труднее. Хавой одолевает Ярка, и это пугает. Никому, кроме Мары, неизвестно, что нас с вами ждёт впереди, а тут нам придётся ещё делиться пищей с Тэзой и её обри, которому предстоит пережить много хавоев, прежде чем он станет охотником. Поэтому от вас, сабаи, зависит судьба Тэзы, что была элоей уединившемуся Эбу. Кто из вас хочет сказать, пусть говорит.

Ллой обдумывал слова вождя. Эб был хорошим охотником, никто не мог сказать о нём плохо. Но Эба нет, он в застенном мире. Почему кто-то из гуров или все они вместе, включая его самого, должны кормить вару, которой нельзя обладать, да ещё её обри? В бывшем роду Ллоя вары принадлежали всем гурам сразу, поэтому вопрос об их кормлении никогда не поднимался. У сабаев совсем другой уклад. Тэзу было легче изгнать из пастои или убить вместе с её обри, чем долго, долго кормить – Холдон правильно сказал. Ллою было совсем не жаль вару, возможно потому, что жалости он не знал.

– Так, что скажете, сабаи? Я жду, и Тэза ждёт, – вождь обвёл взглядом сородичей.

– Почему я должна отнимать у своего обри кусок мяса, который принёс мой бакар, чтобы его съел юбур Тор, у которого нет одера, или Тэза, у которой нет бакара? – выкрикнула вара по имени Гила. – Это неправильно! Никто не должен есть чужой еды! Никто из зверей тоже не отдаст своё! Тэза должна уйти вместе со своим обри!

– Гуры всё чаще и чаще приходят с охоты с пустыми руками, нам самим скоро нечего будет есть! – выкрикнула другая вара.

– Да, звери покидают наши леса, Хавой становится злее и злее, нам не под силу будет прокормить лишние рты, – высказал своё мнение Коч.

После каждого выкрика Тэза всё ниже и ниже опускала голову, она теряла надежду.

– Я не отдам кусок, который по праву принадлежит мне и моему обри! – выкрикнула ещё одна вара.

Кроме Коча, никто из гуров пока не высказал своего мнения. Новые члены рода Рой и Бор разглядывали своих теперешних сородичей и пытались разобраться в ситуации, возникшей у сабаев. Из кольца гуров и вар вперёд вышла Ула, она крепко прижимала к себе младенца, который сосал её грудь. Обращаясь ко всем, она не сводила глаз с Тэзы.

Эб был хорошим сабаем и удачливым охотником, он чтил наши обычаи и чтил наших предков. Кто может сказать, что это было не так? – Ула оторвала взгляд от элои погибшего гура и оглядела своих сородичей. – Я только вара, я не охочусь, как мой бакар Ллой, я занимаюсь собирательством и из леса приношу в пастою пищу – бошей, многоногих ёров, коренья и плоды. Я кормлю, как и остальные вары, род и себя. Тэза тоже ходит с нами в лес и кормит род. Да, её Тор пока пережил мало хавоев, и роду от него пока пользы тоже мало. Но он скоро вырастет и станет охотником, я хочу этого. Мой Нъям тоже когда-то станет гуром и будет охотиться вместе со своим одером. Все знают, что чем больше в роду гуров, тем род сильней. Так почему вы, сабаи, хотите избавиться от будущего охотника и защитника? Я готова часть мяса, что добудет мой бакар, отдать Тэзе и её Тору, а уж из леса она сама себе что-нибудь принесёт.

– Я не позволю своей элои голодать! – выкрикнул неожиданно для самого себя Ллой. – Она кормит Нъяма!

– Правильно! Почему Ула должна голодать, когда у неё такой сильный бакар? – подала голос уже высказавшая своё мнение Гила. – Пусть Тэза уходит!

– Ула не будет голодать! – снова громко крикнул Ллой. – Я буду лучше охотиться и больше приносить мяса! – гуабонг бросил взгляд сначала на Улу потом на сосущего грудь Нъяма, затем на малолетнего Тора – обри Тэзы. Его только что посетила мысль, от которой он содрогнулся. Он подумал, что может сам пасть от клыков или когтей хищника, и что будет тогда? Ему будет суждено попасть в застенный мир и разгадать тайну сабаев, а его Ула лишится бакара, и судьбу её и Нъяма точно так же будут решать сородичи у аяка. Их с обри изгонят из рода на верную гибель, как хотят изгнать Тэзу. Ллой порвал бы на куски любого, кто в будущем посмел бы сделать такое. Теперь он уже не считал, что Тэзу и юбура легче убить, чем прокормить. После его последних слов сабаи с любопытством посмотрели на гуабонга. Не дав им опомниться, бакара своей обри Улы поддержал Мбир. Он вышел в круг, почёсывая обеими руками свою волосатую грудь.

– Моя Ула правильно сказала. Глупо лишать род будущего охотника. Времена настают суровые – это верно. Добычи становится мало – это тоже верно. Возможно, за добычу придётся сражаться, – гур сделал театральную паузу, во время которой попытался прочесть впечатление на лицах сородичей, которое произвели на них его слова. Потом он продолжил: – Или к нам вторгнутся враждебные апшелоки, а то и того хуже – гуабонги, или мы сами в погоне за пищей вынуждены будем покинуть нашу родную пастою и перебраться на чужие территории. Как вы все сами понимаете, в обоих случаях придётся отстаивать интересы рода с оружием в руках. Возможно, это время и не так далеко от нас. Сабаям нужны будут гуры, способные защитить род. И один из них вот он, стоит перед нами! – Мбир показал рукой на обри Тэзы Тора. – Его время ещё не пришло, но оно придёт, обязательно придёт. Я тоже, как и Ллой, готов больше охотиться, чтобы прокормить этого юбура, как и его ётэ.

Старый охотник говорил убедительно, Ллой его слушал с интересом и удивлялся его многословию. Самому ему никогда не пришла бы в голову мысль говорить так длинно, и слов бы столько не пришло на память.

У Тэзы появилась надежда, и она уже не стояла такой понурой, а с благодарностью смотрела в глаза Мбиру. Следом высказался Эйк и поддержал старого охотника. За ним – его элоя Алма. Её мнение было таким же, как и у её бакара. Элоя вождя Хоху, не говоря ни слова, вынула вьер из собственных волос, подошла к Тэзе и украсила им её голову, затем вернулась на своё место рядом с Холдоном. Сабаи высказывались один за другим, и после каждого выкрика или короткой речи становилось всё яснее и яснее, что будущему несчастной Тэзы и её обри ничто не угрожает. Последним взял слово вождь. Выслушав всех внимательно, он поднял высоко над собой руку и торжественно произнёс:

– Очень хорошо, что все вы, кроме Коча и трёх вар, решили оставить Тэзу с её обри Тором в роду. Мбир сказал мудрые слова, я не сомневаюсь, что ему их нашептала Мара. Да, впереди нас ждут времена тяжёлые, и нам неведомо, останемся мы здесь или уйдём вместе с дичью в другие леса. Предстоят схватки с враждебными племенами, и мы должны дорожить каждым гуром, и этим малолетним юбуром тоже. Если б обри Тэзы была варой, я бы пожелал изгнать из пастои их обеих, но у неё юбур, и это всё меняет. Хой Маре, сегодня нас не станет меньше!

Элоя уединившегося Эба осталась в роду, как и Тор – его обри. Сабаи зажили обыденной жизнью, только более суровой, чем несколько хавоев назад. Дейб наконец-то закончил на живой стене эпизод, в котором Ллой одолевает на охоте свирепого лабса. Всем членам рода, включая самого гуабонга, рисунок понравился, более того, все были от него в восторге и испытывали, глядя на рукотворное чудо, первобытный религиозный трепет, то и дело переводя взгляды со стены на живого Ллоя. А тот сам в эти минуты чувствовал какую-то раздвоенность оттого, что одновременно находился в реальном мире пастои и в чудесном загадочном мире застенном. Он то и дело смотрел то на нарисованного себя самого, то на таинственную безногую и безрукую фигуру с большой головой, и интерес к ней у него разгорался с новой силой.

В лесах дичи стало совсем мало, и чтобы добыть на охоте какого-нибудь зверя, приходилось выслеживать его не один день. Хищников тоже стало меньше, большинство из них покинули леса вокруг пастои сабаев, преследуя свою переселявшуюся подальше от Хавоя добычу. А те из них, что остались, видели в апшелоках конкурентов, и стали более агрессивными, поэтому члены рода передвигались по лесу только группами. Приведённая Локо и прирученная, как и он сам, сабайя Джу принесла помёт щенков. Их было столько, сколько у каждого апшелока пальцев на руке. Ей как кормящей самке требовалось больше пищи, и того, что для неё могли выделить члены рода, было недостаточно. Постоянное чувство голода не раз заставляло и Локо, и Джу увязываться за гурами, отправлявшимися на охоту, и животные постепенно научились не только, выследив добычу, сообщать о ней своим хозяевам особым поведением, но и охотиться в коллективе апшелоков, подгоняя дичь к засаде, устроенной ими, или загоняя её в ловушки. Теперь оба сабая считались полноправными охотниками и при дележе получали мяса столько же, сколько и остальные гуры. Сабаи понимали апшелоков, а апшелоки понимали и чтили сабаев, которых считали своими далёкими предками. Щенки подрастали и привыкали к апшелокам, с ними забавлялись и дети, и взрослые – в просторной пастои места хватало всем.

С помощью Улы Ллой научился вполне сносно плавать, и мог продержаться на воде довольно долго. Ула даже приучала к воде своего малолетнего обри Нъяма, благо, что вода в подземном озере круглый год оставалась почти всегда одной и той же температуры.

Незаметно минули два хавоя. За это время род покинули несколько молодых гуров и пополнили его гуры-кыпчаны, обретшие среди сабаев своих элой. Малыш Нъям подрос и внешностью напоминал своего одера. И Ллой, и Ула души в нём не чаяли, так же как любили его и заботились о нём Мбир и Сея. Несколько вар за это время пополнили род, произведя на свет здоровых младенцев. Дичи в лесах стало ещё меньше, но пока её хватало, чтобы не умереть с голода. Сабаи не решались пока покинуть родных мест – их пугала неизвестность далёких земель и удерживала. Хавой одолевал Ярка – это хорошо каждый чувствовал на себе. С ритуальной площадки далеко, далеко, в той стороне, где живёт Хавой, стала видна бесконечно длинная белая стена, которой раньше не было. Что это за стена, никто в роду ответить не мог, даже сам Холдон. Со всеми прочими напастями появление белой стены не на шутку встревожило апшелоков, тем более что объяснения ей не находилось. Её хорошо было видно с небольших возвышенностей в ясную погоду и в открытом поле, простиравшимся до горизонта. Каждый понимал, что, появившись со стороны жилища Хавоя, она не могла нести ничего хорошего. Не знали о её происхождении и члены других родов, появлявшиеся около пастои сабаев для того, чтобы произвести с ними обмен. Чужаки из далёких, далёких лесов предлагали диковинные раковины, цветную глину, ягры, принесённые ими в кожаных свёртках, в обмен на каменный инструмент, которым славился род сабаев, на цвёл, мясо и шкуры. Если патруги и цвёл, что ценился особенно высоко, сородичи Ллоя ещё могли предложить чужакам, то о мясе и шкурах речь вообще не могла идти. Наступающие холода и массовый исход животных из близлежащих лесов делали их шкуры и мясо бесценными. Холдон выменял у пришельцев полный панцирь ягров за несколько патругов, а за цвёл – раковины неизвестных водных животных. Он был очень доволен обменом и не мог скрыть своей радости, как ни старался. В разговоре чужаки рассказали, что сами они из мест, что лежат в той стороне, где восходит Ярк. Их речь была непохожа на речь сабаев, хотя многие слова и были им понятны. Общение проходило в основном на уровне жестов, что были понятны не только всем апшелокам, но даже и гуабонгам. Из рассказов сабаи узнали, что многие роды, обитающие в большом, большом лесу, уже покинули свои пастои и снялись с родных мест в поисках лучшей доли. Чужаки также рассказали, что слыхали от гуров какого-то рода у-рыка, что далеко, далеко в направлении противоположном жилищу Хавоя есть леса, где теперь обитает вся сбежавшая от холодов дичь. Якобы там Ярк имеет силу, и там всё время стоит благань. Правда это или нет, пришельцы сами не знают и пока не рискуют покинуть родные места, что, по их словам, лежат там, где много, много воды, но только у неё такой плохой вкус, что не станешь пить. Именно в этой воде и живут маленькие животные, у которых такие диковинные раковины. Рассказы чужаков о далёких землях сабаи слушали с интересом, они будоражили воображение и вносили приятное разнообразие в их обыденную жизнь, основанную на борьбе за выживание. Когда пришлые апшелоки, довольные так же, как и сабаи, обменом, ушли восвояси, в роду ещё долго обсуждали услышанные новости, и Холдон объявил, что череп наполнился яграми, и один из гуров принёс его на всеобщее обозрение. Череп без темени на самом деле был до краёв наполнен жёлтыми и прозрачными камешками – Ллой смог в этом убедиться, как и остальные гуры, хотя не понимал, для чего ему нужно в этом убеждаться. Дейб принёс из тёмного угла пастои большой плоский камень и показал его сородичам. На камне двумя полукругами располагались яркие точки цвета сухого листа. Гур положил его на пол около аяка и присел рядом с ним, поджав под себя ноги. Он выставил перед собой обе ладони с растопыренными пальцами и повернул тело сначала в одну сторону, потом в другую так, чтобы пальцы были видны всем собравшимся сородичам. Потом Дейб медленно и церемонно опустил их на каменную плиту, причём каждый палец совместил с ярким пятном. Только мизинец на его правой руке остался навесу.

– Вот сколько хавоев мы пережили до этого! – выкрикнул творец живой стены. – Этот хавой тоже кончается, и наступает благань. Ярк на небе становится с каждым днём сильнее. Можем ли мы сказать, что время благани пришло?

– Можем! – это подал голос Агр. – Я видел на дереве стрилов, которых не было в хавой, они вернулись.

– И я их видел!

– И я!

– И я тоже! – начали выкрикивать и гуры и вары. И Ллой тоже выкрикнул, потому что он сам видел в лесу стрилов цвета угля в аяке, которых в хавой не было.

– Хой Маре! Хой! – Холдон положил обе руки себе на грудь и слегка склонил голову, потом приподнял её. Правой ладонью он сделал плавное движение в сторону. Это был определённый жест, которого не знал Ллой, но который всем взрослым сабаям был понятен. По этому жесту Коч покинул столпившихся у аяка сородичей и удалился. Он скоро появился, и в руках держал панцирь илы, в котором на дне была видна краска цвета вялых листьев, с которой работал Дейб. Этот панцирь гур поставил на пол рядом с ним. Дейб оторвал растопыренные пальцы от каменной плиты, поднёс их к панцирю и опустил в него только мизинец правой руки. Кончик пальца окрасился. После этого растопыренные пальцы снова зависли над каменной плитой. Наступила полная тишина, которую нарушало только потрескивание веток в аяке. Руки Дейба медленно опустились на камень, потом оторвались от него и снова опустились. Теперь всем было видно, что цветных отметин было именно столько, сколько пальцев на обеих руках было у этого гура, да и у остальных членов рода. Каждый мог в этом убедиться, подойдя после Дейба к плите и приложив свои собственные пальцы к отметинам. Когда сомневавшихся больше не осталось, Холдон вознёс руки к потолку и выкрикнул:

– Мара, у нас, сабаев, нет больше пальцев на руках! Жди нас, когда Ярк будет проплывать по небу прямо над нашими головами! наступает время, которое все мы так ждали!

– Хой Маре! Хой Маре! Хой! – дружно начали выкрикивать сородичи Ллоя, и он вместе с ними.

– Что за время наступает, о котором с такой радостью возвестил Холдон? – спросил Ллой у Улы, когда церемония окончилась, и все разошлись по своим местам.

– Наступает благань, Ярк обретает силу, и Мара ждёт встречи со своими обри, – ответила та ему.

– Мара явится к нам в пастою?! – поразился Ллой ответу своей элои.

– Нет, что ты! Это гуры пойдут на встречу с ней.

– И я тоже? – спросил гуабонг с благоговейной опаской.

– Не мне решать, – коротко ответила Ула и занялась малышом Нъямом. Ллой понял, что больше ему разузнать ничего не придётся, и занялся прерванной работой по изготовлению очередного патруга. В голове его роились мысли, которые никак не удавалось упорядочить.

В один из дней начала благани, когда всё больше и больше Ярк стал обретать силу, освободившись на время из-под власти своего лютого врага, вары, как обычно, ушли в лес для сбора плодов, кореньев и насекомых. Они старались держаться тесной группой и громко переговаривались, опасаясь нападения хищников. Среди них была и Ула со своим обри Нъямом, который уже не только довольно крепко стоял на ногах, но уверенно ходил и даже неуклюже бегал. Хотя он был и мал, но, тем не менее, как и остальные малолетние юбуры, помогал своей ётэ в поисках съестного. Что случилось в тот день, как получилось так, что Ула и Нъям пропали незаметно для остальных, узнать было невозможно из путаных рассказов вернувшихся из леса вар. Не став больше слушать предположений членов рода о том, куда могла подеваться его элоя с обри, Ллой, не сказав никому ни слова, быстро прихватил с собой длинный и острый патруг собственного изготовления и тяжёлую дубину, тяжёлую настолько, что его сородичи не в силах были ею пользоваться, и покинул пастою. Его окликнули Холдон и другие гуры, намеревавшиеся совместно организовать поиски, но Ллой на эти оклики не отозвался. Он быстро спустился по камням и углубился в лес. Гуабонг внимательно разглядывал землю у себя под ногами, осматривал кусты и глубоко вдыхал наполненный ароматами воздух, принюхиваясь. В нём обострились все животные чувства, которые им сейчас и управляли. Уши Ллоя двигались, улавливая лесные звуки. Он хорошо читал следы на земле и понимал, кому они принадлежат, и куда направился тот, кто их оставил. Сейчас его интересовали только следы апшелоков, особенно вар. Он без труда нашёл свежие следы, оставленные Улой, и рядом с ними маленькие отпечатки ног Нъяма. Они кружили по лесу и пересекались со следами других вар, и это говорило о том, что вары старались держаться тесной группой. Но вот пара следов – большие и маленькие, отделились от остальных и направились в сторону. То, что большие следы покрывали маленькие, говорило Ллою о многом. Он как будто воочию видел своего обри бегущим куда-то, и свою элою, преследующую его. Что заставило Улу и Нъяма отделиться от остальных вар, следы не поведали. Возможно, малыш заигрался и ушёл слишком далеко, а Ула потом хватилась его и побежала на поиски. Как бы там ни было, следы вели Ллоя вглубь леса. Но что это? К следам вары и юбура присоединились крупные следы. Кому они принадлежат – апшелокам или гуабонгам? Они явно принадлежали чужакам. Ллой насторожился и стал оглядываться вокруг себя и прислушиваться. Услышав шорох, он спрятался за толстым стволом дерева и крепко сжал в руках патруг и дубину. Звуки нарастали и приближались. По его следам бежали звери. Что ж, прежде чем продолжить поиски, следует разобраться с преследователями. Тело гуабонга напряглось, и он приготовился к схватке. Когда же за дальними кустами мелькнули серые шкуры, он понял, что его преследуют сабаи. Эти хищники стали редкостью в лесах, и те, что остались, никогда не нападали на апшелоков, видя в них своих потомков – Ллой искренне верил в такое родство, а он теперь был сабаем. Он также знал простую истину: голодный зверь способен на всё. Гуабонг затаился, приготовившись отразить атаку. Каково ж было его удивление, когда недалеко от него на открытое место выбежали из зарослей Локо и Джу, а за ними всё их взрослое теперь уже потомство. Сабаи подбежали к нему и стали тереться о его ноги. Ллой обрадовался появлению животных, их присутствие придавало ему сил. Он знал об умении и Локо, и Джу помогать своим хозяевам на охоте, а поиски Улы и Нъяма в бескрайнем лесу мало, чем отличались от выслеживания добычи. Подросшие щенки все как один уже успели перенять от своих родителей навыки служения апшелокам. Ллой присел на корточки и стал гладить звериные морды, а сабаи в ответ начали его облизывать. Эти обоюдные ласки являлись своего рода ритуалом сближения и доверия и были обязательными. Закончив с ритуалом, Ллой поднялся на ноги и продолжил разглядывать землю вокруг себя. Неожиданно он остановился и упал на четвереньки. Его голова опустилась низко к влажной земле, и тело замерло. Сабаи крутились рядом и громко дышали, высунув свои длинные языки. В эти минуты гуабонг не обращал на них никакого внимания, он весь сосредоточился на ясном отпечатке ноги. След был ему знаком – раздвоенную пятку нельзя было спутать ни с чьей другой. След принадлежал Оуну – гунгу из его прежнего рода маунта, сомнений быть не могло. Послышалось грозное рычание – оно вырвалось из уст Ллоя. Потом он вскочил и зарычал ещё громче, размахивая оружием. Сабаи испугались и отскочили в сторону. Гуабонг не сомневался теперь, что Ула и его обри находятся в руках бывших сородичей. Его всего охватило сильнейшее чувство тревоги, настолько сильное, что дрожь пробежала по телу, и волосы на плечах и голове зашевелились. Ллой был могучим и жестоким охотником и воином, он не знал, что такое пощада, никогда не испытывал ни к кому сочувствия, кроме случая с Тэзой, да и то тогда больше думал о своей элои и Нъяме, чем о чужой ему варе и её малолетнем Торе. Сейчас же он был весь во власти неведомого ему до этого чувства. Вместе с тревогой оно заставило вскипеть кровь и пробудиться ярость. Ярость всепоглощающую, не идущую ни в какое сравнение с яростью, пробуждавшейся в нём во время смертельной схватки с сильным зверем. В чёрных глазах Ллоя вспыхнули искры, от которых, казалось, можно разжечь огонь. Но огонь в его груди и так уже пылал. Оскалившись, он бросился вперёд по ненавистным ему следам. Отпечатков ног Улы и Нъяма теперь видно не было, зато следы Оуна стали глубже. Гуабонгов было четверо – именно столько пар следов от ног запечатлела земля среди деревьев и кустарников. Они то пропадали, скрытые сухими листьями или травой, то появлялись снова и направлялись в ту сторону, где за горизонтом скрывался Ярк, отправлявшийся на покой. И именно в том направлении находилась пастоя рода маунта – его бывшего рода. Ллой не сомневался, что и Ула, и Нъям захвачены, как добыча, гуабонгами, и ему даже думать не хотелось о том, что их ждёт впереди. Он бежал теперь, взяв след. Нужно было успеть настичь похитителей до того, как они доберутся до своей пастои. А до неё было несколько переходов, и это вселяло надежду. Никто из гуабонгов не станет убивать добычу, чтобы не пропало мясо во время дальнего пути, как не собирался убивать Улу он сам давно, давно, когда она была его добычей. Тело Улы было достаточно тяжёлым даже для сильных гуабонгов и не могло не замедлить их передвижение. Малыш Нъям был не в счёт. Однако в Ллое вызывала опасение его жизнь. Он мог не перенести перехода и умереть. Даже подумать об этом было страшно. Если это произойдёт, Ллой не сомневался, что виновники в гибели обри умрут от его руки мучительной смертью, хотя никому из них так и так не жить теперь. Одер и бакар похищенных апшелоков бежал по лесу, бросая то и дело взгляды на землю, в сопровождении целой стаи сабаев. Хищников, казалось, тоже захватил азарт преследователей, и они уже давно поняли, в каком направлении следует двигаться и кого догонять. Сабаи бежали чуть впереди, то и дело останавливаясь, чтобы подождать своего двуногого хозяина. Ллоя не брали ни усталость, ни голод. Лучи опустившегося к горизонту Ярка уже не пробивались сквозь крону деревьев, и в лесу наступили ранние сумерки. Следы различить в темноте уже было сложно, а вскоре совсем стало невозможно. Но тут на помощь гуабонгу пришли Локо и Джу с потомством. Для них ночь не была помехой – Ллой в очередной раз оценил их возможности, и снова позавидовал тонкому чутью сабаев. Забежав вперёд и скрывшись в темноте, звери каждый раз останавливались и поскуливали от нетерпения, пока хозяин до них не доберётся. Преследование продолжалось довольно долго в полной темноте, пока острое зрение гуабонга не засекло далеко впереди едва заметное свечение. Он тихо позвал Локо и Джу и похлопал себя по бедру, дав им понять, чтобы были рядом. Сабаи хорошо понимали слова и жесты апшелоков, как и те понимали сабаев. Ллой нагнулся, обнял головы обоих животных и прошептал им в уши:

– Впереди горит огонь, мы настигли врага. Враг остановился на ночлег. Дальше нужно двигаться осторожно, чтобы не оказаться замеченными. Я пойду первым, а вы со своими обри за мной.

Ллой был абсолютно уверен, что сабаи его поняли, иначе и быть не могло. Со стороны далёкого костра повеяло жареным мясом – это было хорошим знаком. Похитители были заняты приготовлением пищи, и внимание их немного отвлеклось на это занятие. Появился шанс подкрасться незаметно. Гуабонг весь превратился в зрение и слух. Он передвигался тише, чем приближается к своей добыче душитель бо. Сабаи позади него тоже ступали мягко, так, что не хрустнула ни одна ветка. Вскоре впереди показались фигуры гуабонгов, сидящих вокруг костра. Они тихо о чём-то переговаривались и жарили на огне куски мяса, наколотые на длинные палки. Улы и Нъяма рядом с ними видно не было. Ллой крепче сжал в руках своё оружие и стиснул зубы, чтобы не зарычать. Вид врага распалял его. В голове зрел один план за другим. Противостоять в одиночку четырём гунгам было непросто, но теперь не существовало такой силы, что могла бы остановить Ллоя. Он видел перед собой четырёх похитителей Улы и малыша Нъяма, они были его целью, и всё остальное отошло на дальний план, даже крадущиеся рядом с ним сабаи. А они, сабаи, тоже видели перед собой чужаков-гуабонгов и чувствовали аппетитный запах мяса. Голод толкал их вперёд, но пугали движущиеся языки пламени, рядом с которыми находилась пища. Стая то ли инстинктивно, то ли осмысленно, подчиняясь не заметным Ллою жестам Локо и Джу, начала рассредоточиваться и скрытно от гуабонгов брать их в кольцо. Сидевшие до этого непринуждённо, те начали проявлять беспокойство. Или они учуяли сабаев, или услышали посторонние шумы вокруг себя. Гуабонги начали вертеть головами, а один из них даже поднялся на ноги и стал пристально всматриваться в темноту. Самый голодный и самый нетерпеливый молодой сабай всё же не сумел остаться незамеченным, он ближе всех подполз к аппетитно пахнувшей добыче, и это едва не стоило ему жизни. Молниеносным движением сильной руки гуабонг метнул в его сторону свою тяжёлую дубину, и она вскользь прошлась по крупу сабая. Дубина не причинила ему особого вреда, однако спугнула, чем встревожила остальных гунгов. Те повскакивали со своих мест и приготовились к обороне. Элемент внезапности в нападении был утрачен.

– Сабаи! Сабаи! – выкрикивал один из охотников и указывал своим сородичам рукой на то место, где находился хищник. Возможно, в свете огня все они теперь видели светящиеся звериные глаза. Преследователи замерли на своих позициях. Ллой негромко крикнул ночным стрилом, и вскоре около него показалась в темноте едва видимая ему голова Локо. Бесшумно Ллой придвинулся к нему и что-то прошептал в самое ухо зверю. Охота на гуабонгов мало чем отличалась от охоты на животных, и сабаи знали, как вести себя в подобных случаях, им нужна была только команда. И Ллой такую команду дал. Через какое-то время в противоположной от него стороне послышалось грозное рычание сразу нескольких зверей. Всё внимание гуабонгов было теперь направлено именно в ту сторону, и это дало Ллою шанс подкрасться к врагу незамеченным с тыла. Он встал во весь рост, крепко сжал в руках оружие и оскалился. Каждый осторожный шаг приближал его к похитителям принадлежавшей ему вары и обри. Широкую волосатую спину одного из гуабонгов не узнать было нельзя. Стоял к Ллою спиной и размахивал вмести с остальными перед собой оружием, запугивая сабаев, ни кто иной, как Оун. Рычание самопроизвольно вырвалось изо рта Ллоя, и этот гуабонг его услышал. Он резко повернулся и увидел в свете костра знакомое лицо одного из юбуров, давно пропавшего. Только теперь видом своим тот ничем не отличался от любого взрослого гунга и даже внешне был сильнее некоторых из них. Как он здесь оказался, и что ему было нужно? – пытался понять Оун. Он даже вспомнил имя юбура – Ллой, так, кажется, его звали. Враг он или друг? Однако ответом на все вопросы был злобный оскал зубов, после которого последовал резкий бросок юбура вперёд. Дубина его взметнулась в воздух и начала опускаться, целясь в голову Оуну. Тот успел оценить навыки боя, которыми теперь обладал юбур – его бывший сородич. Оун тоже был опытным охотником и воином, и жизнь научила его отражать чужие атаки. На полпути к голове гунга его собственная дубина встретилась с дубиной нападавшего, и удар был отражён. Однако опытный гунг оценил его силу. Одновременно с отражением удара другая рука с зажатым в ней патругом сделала мах в сторону, и на груди Ллоя остался глубокий порез, но охваченный яростью тот даже не заметил раны. В его руке зажат был патруг острее и много длиннее, чем у Оуна, и тот оценил его боевые качества, когда теперь уже его собственное плечо было распорото чуть ли не до кости. Оун яростно зарычал и бросился с остервенением на своего врага, но тот не уступал ему в силе и ловкости. Единственное, что дало гунгу временное преимущество, это то, что Ллой на какое-то время отвлёкся, услышав из кустов голос Улы, звавшей его. Ценой тому был ещё один глубокий порез на груди. Затем он услышал голосок Нъяма, и радость охватила грубое сердце гуабонга. Оба близких и дорогих ему апшелока живы! Осознание этого удвоило силы. За спиной Оуна его сородичи вовсю отбивались от целой стаи сабаев и не могли придти к нему на помощь. Один из щенков Локо в пылу атаки даже умудрился проскочить между отбивавшимися гуабонгами и ухватить клыками за бедро того из них, что дрался с хозяином. Его острые молодые зубы вырвали бы хороший кусок мяса из ноги Оуна, но Оун не был бы тем, кто он есть, если б позволил зверю сотворить с собой такое. Его тяжёлая дубина с размаху врезалась в бок сабаю, сломав тому рёбра и превратив в кашу внутренности. Со зверем было покончено, и на какой-то миг гуабонг почувствовал своё превосходство над хищником, но сразу за этим последовал сильнейший удар в его собственное темя, во время которого послышался хруст костей и лязг зубов. Сильное тело Оуна рухнуло к ногам Ллоя. Трое ещё остававшихся в живых гуабонгов не в состоянии были даже повернуться в его сторону – стая сабаев лишала их такой возможности. И это стоило всем троим жизни. Клыки хищников, острый патруг и дубина Ллоя докончили дело. Вот теперь, когда враги были мёртвы, а Ула и Нъям – в безопасности, хозяин сабаев дал тем возможность насладиться своей победой – четыре мёртвых тела могли вполне накормить всю стаю. Но прежде чем отдать гуабонгов на растерзание, Ллой обезглавил труп Оуна и вырезал из его груди сердце. Он с наслаждением какое-то время подержал за волосы голову ненавистного ему врага, продолжая время от времени скалиться, после чего подошёл к кустам, где в стороне от костра лежали опутанные полосами коры липкого дерева его вара и его обри. Ллой разрезал путы и обнял своих. После взаимных ласк голову врага он протянул Нъяму, которому в будущем предстояло стать воином и охотником, и игрушка такого рода должна была пойти ему на пользу. Ула с умилением глядела на своего обри, вертящего в не по-возрасту сильных руках окровавленную голову одного из похитителей. Все трое так и просидели в кустах, пока сабаи не насытились телами гуабонгов, а один кусок поджаренного теми до схватки мяса утолил голод его элои и малыша Нъяма. Сердце Оуна Ллой нанизал на прут и поджарил на огне, после чего съел его с удовольствием. Хотя он не любил плоть двуногих, но всё же верил, что съеденное сердце врага передаст ему его силу. Ула рассказала, что во время сбора съестного в лесу, Нъям незаметно для неё, увлечённый охотой на блюму, убежал вглубь леса. Хватившись его, она бросилась на поиски и вскоре догнала, но была сбита неожиданным ударом по голове, после чего очнулась уже на плече того самого гуабонга, голова которого стала игрушкой их обри. Ула приложила ладонь бакара к своему затылку, и тот почувствовал мокрую от крови рану. Ллой сам истекал кровью, что сочилась из глубоких порезов на его груди, но не обращал на это внимания. Кровь когда-то сама должна остановиться, и суетиться вокруг такой мелочи не стоило. Насытившиеся сабаи теперь окружили мёртвое тело одного из своих. Ллой с Улой тоже встали рядом с ними. Локо и Джу обнюхивали и облизывали своего погибшего обри и, наверное, так прощались с ним. Остальные щенки поскуливали, инстинктивно страшась смерти своего собрата, их головы были опущены, а уши прижаты. Ллой присел на корточки и погладил шкуру погибшего в схватке за близких ему апшелоков сабая. Он помолчал немного, потом встал. Его обри Нъям играл в стороне с головой Оуна и не обращал на ритуал прощания никакого внимания. Ллой подумал, что на месте мёртвого сабая мог сейчас лежать Нъям, и от такой страшной мысли тело его содрогнулось.

Возвращаться в пастою в темноте не имело смысла, тем более что скоро должен был наступить рассвет. Правильнее было подождать его у костра, который развели убитые гуабонги. На том и порешили. Когда от первых лучей Ярка засветились верхушки деревьев, Ллой дал команду своим отправляться в обратный путь. Прежде он бережно закрыл ветками мёртвое тело сабая. Ула выглядела очень уставшей, и нести на руках Нъяма, да ещё его игрушку ей было тяжело – Ллой это заметил. Он передал элои патруг, а своего обри посадил на плечо, от чего тот был в восторге, боевая же дубина оставалась в его могучей руке. Мёртвая голова покоилась на коленях малыша. Путь назад был знаком гуабонгу – он, как и любой представитель его племени, как и каждый апшелок, прекрасно ориентировался в лесу. Сытые сабаи весело бежали рядом. Они уже забыли о потере своего сородича. Когда Ярк стоял в зените, острый слух Ллоя впереди засёк какое-то движение. Он спустил Нъяма на землю и отстранил его и Улу себе за спину, при этом патруг опять перекочевал в его ладонь. Поднятая вверх рука говорила всем, кто с ним, и сабаям тоже, чтобы затихли. А звери и так уже насторожились. Неожиданно Локо и Джу резко рванулись вперёд и скрылись в кустарнике, за ними все их обри. Ллой медленно двинулся к толстому стволу дерева и поманил за собой свою вару. Укрытие позволяло им всем троим остаться незамеченными для тех, кто впереди. Шорох усиливался, однако рычания сабаев слышно не было. Гуабонг расправил плечи, приподнял до их уровня дубину с патругом, и приготовился защищать свою хлою от того, кто бы там ни был впереди. Ула прижала к бедру Нъяма и прикрыла ему рот ладонью. Кто-то пока невидимый приближался, и был он явно не один. Челюсти Ллоя сжались, и мышцы напряглись. Он в очередной раз выглянул из-за дерева, и первым, кого он увидел, был Локо. Сабай выскочил из кустарника и бросился к нему, за ним Джу и следом весь выводок. Поведение зверей было странным, и на какое-то время сбило гуабонга с толку. Всё прояснилось, когда из листвы показалась голова Эйка. Гур бросил взгляд на сабаев у дерева. Он сразу заметил выглядывавшего из– за ствола Ллоя, от чего его заросшее лицо расплылось в улыбке. Ллой глубоко вздохнул и снял с себя напряжение. За Эйком следом показались ещё гуры, и среди них Холдон с Мбиром. Все они были рады увидеть гуабонга живым, хотя и с глубокими ранами на груди. Когда же из-за дерева показалась Ула со своим обри, все они начали выкрикивать хвалу Маре. Мбир присел и расставил в стороны руки, а Нъям со своим трофеем бросился к нему в объятья. Потискав малыша, старый охотник взял из его рук за волосы голову Оуна и рассмотрел её внимательно, потом высоко поднял над собой.

– Гуабонг! – заключил он, хотя и так все это прекрасно видели. – Этот паршивый лай похитил Улу и Нъяма?

Вопрос был обращён к Ллою, но на него ответила Ула:

– Этот гуабонг был не один, их было много, мой бакар убил всех. Хой Маре! Ему помогли наши сабаи. Хой Маре! Хой!

– Голова эта Оуна – так его звали, я знал его когда-то, – пояснил гурам Ллой.

– Что я говорил! – выкрикнул Холдон. – Ллой настоящий сабай! Он убил наших злейших врагов! Мара будет довольна!

– Ллой – сабай! – раздался дружный возглас гуров.

Охотники окружили гуабонга и начали похлопывать его по плечам. Тот скупо улыбался им и покачивал головой.

Весь обратный путь Нъям сидел на руках Мбира, и лицо старого охотника сияло счастьем. Ула шагала рядом с Ллоем, крепко держа его мускулистую руку.

Уже в пастои Холдон объявил гурам своё предложение, которое прозвучало, как твёрдое решение.

– Времена теперь голодные, – констатировал он. – Гуабонги забираются в наши леса и охотятся на наших вар и юбуров – для таких грязных лаев эта добыча доступней лабса, маунта или у-рыка. Она доступней даже эселей. Отныне вары будут уходить в лес только вместе с кем-нибудь из гуров. Кто думает не так?

Охотники промолчали, а это значило, что все они согласны. Холдон объявил решение всему роду.

Когда Ллой вернулся на своё место, Нъям перекатывал голову Оуна от себя к Сее и весело хохотал при этом. Ула в это время рассказывала своей ётэ, о том, что с ней приключилось, отчаянно жестикулируя. Рядом с Ллоем встал Мбир, он положил руку на плечо гуабонга и стал вместе с ним с умилением смотреть на вар и резвящегося малыша Нъяма. Оба они в эти минуты испытывали одни и те же чувства, и их связь крепла.

Едва не лишившись элои и обри разом, Ллой стал трепетнее относиться к ним, оборвалась в нём какая-то очередная жила из тех, что удерживали внутри него вместе с остальными качествами жестокость и безразличие к чужим жизням. Он менялся, и сам поражался собственным переменам, и страшился их. Однако перемены эти были ему приятны.

После очередной встряски жизнь в роду сабаев потекла своим чередом. Очищенный от плоти череп Оуна пополнил ряд трофеев апшелоков в проходе, ведущем к подземному озеру. Ярк становился сильней, и на далёкую белую полосу, едва возвышавшуюся над горизонтом, уже никто не обращал внимания. Чувствовалось возбуждение в роду, особенно среди гуров. Ллой не мог не заметить этого возбуждения. Всё чаще сородичи подходили в живой стене и любовались ею. Гуабонг тоже подходил к ней со своей хлоей, и тогда Ула показывала маленькому Нъяму его одера, запечатлённого искусной рукой Дейба на камне. Ллой уже привык к какой-то тайне, существовавшей в роду сабаев, к тайне, которую от него все скрывали, поэтому не задавал больше вопросов, тем более, что на них ни разу до этого не получил вразумительного ответа. Мбир как-то сам ему сказал, что наступает великий день, но что это за день, старый охотник уточнять не стал.

И вот однажды в самый разгар благани, когда Ярк стоял высоко в небе, Мбир велел Ллою нанести на лицо цветные ритуальные полосы, и своё собственное лицо разукрасил тоже. По его словам, день, о котором он говорил, и которого все ждали, настал. Последующее за ритуальной раскраской событие гуабонга поразило – он увидел огромного странного сабая, передвигавшегося вразвалку в направлении аяка из тёмного дальнего конца пастои в сопровождении Дейба. Все члены рода столпились в центре пастои. Гуры и вары с детьми стояли вперемешку, но каждый рядом с членами своей хлои. На лицах апшелоков был начертан благоговейный трепет, и его не могла скрыть даже ритуальная раскраска. Из-за спины сабая выбежал взрослый юбур с потемневшим от времени черепом в одной руке и с костью в другой. Костью этой он начал отчаянно стучать по черепу, выбивая монотонный ритм, подчинённый шагам двуногого зверя. И только когда странная фигура вышла из полумрака, и её осветило пламя аяка, Ллой разобрал, наконец, что это вовсе не сабай, а апшелок, наряженный в его шкуру, и вскоре даже понял, что зверя изображает ни кто иной, как сам Холдон. Шагая, зверь переваливался с ноги на ногу в такт монотонным звукам, и постепенно все члены рода начали раскачиваться из стороны в сторону. Эти колебательные движения всё усиливались и усиливались. Апшелоки начали рассредоточиваться вокруг аяка, образуя тесное кольцо, в центр которого они пропустили ряженого. Ллой тоже поддался постепенно всеобщему трансу, который охватил его сородичей. Рядом с ним по одну руку с закрытыми глазами раскачивалась Ула, по другую Мбир с Сеей. Нъям не понимал пока странного состояния взрослых. Он держался около своей ётэ, крепко ухватив её за ногу, и с любопытством смотрел на действо. А действо тем временем входило в свою высшую стадию. Раскачивание из стороны в сторону тела Холдона под шкурой сабая стало особенно сильным. Ритм постепенно ускорялся, а вместе с ним и колебательные движения тел апшелоков. Ллой уже не видел всей этой картины. Охваченный всеобщим экстазом, все движения он делал машинально, и был в эти минуты очень далеко от пастои, в которой находился. Он видел сейчас размытые фигуры своих давно ушедших в уединение сородичей из рода маунта. Некоторых из них он видел в последний раз ещё, когда был малолетним юбуром, и вот теперь они маячили перед ним и что-то пытались сказать, но слова их были неразборчивы. Откуда-то издалека донёсся стройный хор голосов, повторявших одно и то же: – Хой Маре! Хой Маре!

Губы Ллоя тоже зашевелились сами собой, и его голос слился с остальными голосами. Из неясных и размытых туманом знакомых ему фигур гуабонгов выплыла вперёд одна. Старого мамоша Руна не узнать было нельзя. Он уединился незадолго до того, как юбур Ллой покинул родную пастою. Губы мамоша шептали что-то, но разобрать, что именно, было трудно. Но его фигура приближалась в тумане и становилась различимей, как становились понятней слова.

– Хой Маре! Хой Маре! – шептали губы Ллоя. А мамош Рун говорил всё и говорил одно и то же. Наконец, в полудрёмное сознание гуабонга-сабая прорвалась и осела там фраза гуабонга-маунта, которая удивила своим откровением. Хор голосов тем временем стал стихать, и губы Ллоя начали тише и реже шептать хвалу Маре. Туман перед глазами рассеялся, и его сменила кромешная тьма при совершенно ясном сознании. Захотелось открыть глаза, и тяжёлые веки с трудом приподнялись. Апшелоки по-прежнему стояли кругом, но уже не раскачивались, как и сам Ллой. Холдон, обряженный сабаем, стоял, как и прежде в центре, только теперь голова сабая была у него за спиной. Глаза вождя были мутными, и он, казалось, находился ещё под действием транса. Так оно и было. Но чары таинства постепенно освобождали вождя из своих пут, глаза его прояснялись, и он сам будто вдыхал жизнь. В подобном же состоянии находились и остальные члены рода, как и сам Ллой. Это не относилось только к малолетним юбурам, что стояли, как и прежде, около своих ётэ и с любопытством озирались по сторонам. Юбуры же постарше ничем не отличались от своих взрослых сородичей. Постепенно всеобщее наваждение прошло, апшелоки стали теми, что были прежде, и Холдон громко выкрикнул:

– Пора!

Гуры начали собираться вокруг него, и Мбир потянул за собой растерявшегося поначалу Ллоя.

– Надень очигу, путь предстоит длинный, и она тебе пригодится.

Гуабонг накинул на себя меховую одежду – подарок Улы, которую до этого подкладывал себе под голову во время сна, в благань он никогда её не надевал. Стоявшие рядом с вождём гуры были все в очигах, даже те, кто, как и Ллой, в тёплый сезон никогда не ходили одетыми.

– Дары! – приказал неизвестно кому вождь, и молодой юбур из толпы вынес на вытянутых руках череп гуабонга без темени до краёв наполненный блестящими в лучах аяка яграми и предал его Холдону.

– В путь! – отдал тот команду, и гуры разошлись, чтобы взять своё оружие. Еда для них уже была приготовлена, и одна из вар передала Эйку большой кожаный свёрток, обмотанный полосками коры, который тот взвалил себе на плечо. Группа апшелоков покинула пастою. Ула с Нъямом на руках стояла среди других вар у входа и провожала взглядом своего бакара.

Охотники шли вереницей в направлении между жилищем Ярка, что находилось за далёкой, далёкой горой, из-за которой он поднимался каждое утро, и жилищем Хавоя. Первым из них шагал Холдон с наполненным яграми черепом в руках. Он шёл величавой походкой, слегка приподняв свою заросшую седой бородой голову. Положение головы, однако, не мешало ему избирать дорогу, обходить препятствия или перешагивать через них. Шагавшему позади вождя Ллою тот казался огромным стрилом, низко парящим над землёй. Было в фигуре Холдона что-то от величавого стрила, что-то такое, чего раньше гуабонг не замечал. После ритуального хоровода у аяка в каждом гуре произошли какие-то заметные внешние перемены, все они, как и вождь, не были похожи сейчас на обычных охотников, направлявшихся за добычей, они тоже слегка смахивали на стрилов, следовавших за своим вожаком. Ллою часто доводилось видеть в небе летящие вереницей стаи. В такие минуты он завидовал крылатым стрилам, ему хотелось взмахнуть руками и вспорхнуть в вышину, но он был только двуногим гуабонгом, обречённым ходить по земле. И вот сейчас после чудесного недавнего общения с духом уединившегося несколько хавоев назад мамоша Руна Ллой будто обрёл крылья и летел на них с остальными гурами неведомо куда. Он даже покосился на свои руки – уж не обросли ли они перьями. В стороне на поляне паслось несколько эселей, ставших редкостью в этих лесах, но никто из гуров на них даже не посмотрел. У апшелоков была какая-то цель, и они к ней шли, даже не переговариваясь друг с другом. К вечеру вождь остановился у берега реки и первый раз за всё время пути повернулся к остальным гурам. Он по-прежнему держал на вытянутых руках наполненный яграми череп.

– Наш путь пересекает большую воду, мы не можем её обойти, – произнёс торжественно Холдон, как бы продолжая неведомый Ллою ритуал. – Мы поплывём. Дары тоже поплывут с нами, – после этих слов череп был аккуратно опущен на песчаный берег. – Коч, Инг, Агр, займитесь логом.

Охотники положили на землю свои дубины и с патругами в руках скрылись в прибрежных зарослях. Вскоре оттуда донеслись глухие удары. Остальные гуры, следуя примеру вождя, присели, расположившись вокруг него кольцом. Череп стоял в самом центре этого кольца. Только опустившись на влажный мягкий песок, Ллой почувствовал усталость в ногах, значит, он на самом деле шёл, а не летел над землёй, как стрил. Было видно, что и остальные охотники утомились от долгого пути – их тоже всё это время несли ноги. Хотя его соплеменники были просто апшелоками, Ллой смотрел сейчас на них и видел большие перемены, произошедшие в каждом. Их суровые лица были какими-то отрешёнными, на них можно было прочесть ожидание чего-то значимого. Гуабонг много раз за свою жизнь видел, как меняются лица гуров, когда они готовятся к схватке с грозным соперником или в предвкушении скорого обладания варой. Да мало ли какие моменты жизни могут заставить измениться. Сейчас лица охотников выражали какие-то другие чувства, все они ждали чего-то, но чего?

Из зарослей вышли на берег гуры, отправленные Холдоном за каким-то логом. Они несли на руках толстые сухие ветки и тонкие прутья. Всё это они свалили на песок. Ллой с нескрываемым интересом наблюдал молча за их действиями. А гуры приступили к изготовлению каких-то сооружений. Они быстро справились с работой. На песке лежало то, что апшелоки называли логами, их было два. Каждый их них – это четыре толстых прямых ветки, связанные между собой гибкими прутьями. Нечто похожее на паутину ёра, только сплетённое из тонких прутков, было положено поверх уже готовых конструкций, и к ним привязано. На один из логов Холдон поставил череп с яграми, на другой лёг кожаный свёрток с провиантом.