Царь Каменных Врат Геммел Дэвид
— Он мертв.
— Но Храмовники живы. Их шесть сотен, не считая многочисленных послушников. Смерть Падакса и его двадцати воинов ожгла их, как кнутом. В это самое время они уже готовятся покончить с нами — и они знают, где мы. Весь нынешний день я ощущал присутствие зла. Они и сейчас кружат над щитом, которым Аквас и Катан укрыли наш лагерь.
Декадо содрогнулся.
— Можем мы победить их?
— Нет. Но мы здесь не для того, чтобы победить.
— Тогда — для чего?
— Мы здесь — чтобы умереть.
Аргонис устал, и похмелье порядком мучило его. Вечеринка удалась на славу, а девчонки... ох, эти девчонки! Умеет же Эгон подбирать как раз то, что нужно.
Аргонис придержал своего вороного, завидев скачущего к нему разведчика, и взмахом руки остановил колонну.
Разведчик осадил коня, вздернув его на дыбы, и отдал честь.
— Всадники, мой господин, числом около сорока, направляются в Скодию. Хорошо вооружены — похоже, военные. Может быть, это наши?
— Сейчас разберемся. — Аргонис знаком привел колонну в движение. Возможно, это разведывательный отряд из Дельноха, но если в нем всего сорок человек, он не стал бы идти прямиком в логово мятежников. Аргонис оглянулся, и вид сотни легионеров вселил в него уверенность.
Неплохо бы наконец сразиться с кем-то — может, даже голове станет легче. Разведчик сказал «военные». Приятное разнообразие после неотесанного мужичья с вилами и топорами.
Въехав на гряду холмов, Аргонис оглядел равнину до самого подножия Скодии. Разведчик стоял рядом.
— Ну как, командир, это наши?
— Нет. В Дельнохе солдаты носят красные плащи, а офицеры синие — но не белые. Мне думается, это вагрийский летучий отряд.
Всадники на равнине перешли на рысь, спеша укрыться в горах.
— Галопом марш! — вскричал Аргонис, выхватил саблю, и сотня конников в черных доспехах устремилась в погоню. Копыта дробно застучали по твердой земле.
Они скакали под гору, наперерез неприятелю, и расстояние сокращалось быстро.
Аргонис в азарте пригнулся к шее коня — свежий утренний ветер бил в лицо, и сабля сверкала на солнце.
— Пленных не брать! — прокричал он.
Он уже мог разглядеть отдельных всадников и видел, что среди них — три женщины. Рядом с одной, словно оберегая ее, ехал чернокожий. Его дама не слишком хорошо держалась в седле, и руки ее были чем-то заняты. Вот черный забрал у нее ношу, и ее конь сразу поскакал быстрее. «Что толку? — усмехнулся Аргонис. — Легион все равно их нагонит, они не успеют добраться до гор».
Внезапно всадники в белых плащах развернули коней. Это был пример недюжинной выучки, ибо они исполнили это одновременно, — и не успел Аргонис опомниться, как белые всадники бросились в атаку. Аргониса охватила паника. Он скакал один во главе погони, и эти тридцать безумцев мчались прямо на него. Аргонис резко натянул поводья, и растерянные кавалеристы последовали его примеру.
Тридцать налетели, как зимняя буря. Сверкнули в воздухе серебряные клинки. Кони поднялись на дыбы, и люди с криком попадали из седел. А воины в белых плащах столь же внезапно повернулись и умчались прочь.
— В погоню! — яростно взревел Аргонис, благоразумно придержавши своего коня.
Горы приблизились, и неприятель начал долгий подъем. Один их конь споткнулся и упал, сбросив светловолосую наездницу. Трое легионеров, пришпорив лошадей, устремились к ней. Наперерез им бросился высокий воин в черном, лицо его скрывала черная маска. Словно зачарованный, Аргонис следил, как воин, пригнувшись от взмаха сабли, вспорол живот первому, отразил, откинувшись назад, удар второго и направил своего коня на третьего, свалив лошадь вместе с всадником.
Женщина тем временем быстро вскочила и бросилась бежать. Воин в маске отразил атаку второго легионера и ответным ударом рассек ему горло. Убрав меч в ножны, он подскакал к женщине, подхватил ее за талию, посадил перед собой в седло — и они скрылись в Скодийских горах.
Аргонис рысью вернулся к месту стычки. Тридцать один его солдат был сбит, из них восемнадцать погибли, а шестеро — смертельно ранены.
Оставшиеся легионеры возвращались в полном унынии. Разведчик Лепус, спешившись, придержал командиру коня. Аргонис соскочил наземь.
— Кто они такие, дьявол их побери?! — воскликнул Лепус.
— Не знаю — но они побили нас, как малых ребятишек.
— Вы так и скажете в своем рапорте, командир?
— Заткнись!
— Слушаюсь.
— Через несколько дней сюда прибудет тысяча легионеров. Тогда мы выкурим их — весь хребет им не удержать. Мы еще встретимся с этими ублюдками в белых плащах.
— Не уверен, что мне этого хочется, — сказал Лепус.
Тенака остановил коня у извилистого ручья, который струился через вязовую рощу на западной стороне долины, и оглянулся, ища Ананаиса. Тот ехал шагом, и Валтайя сидела боком позади него. Благодаря несравненному мастерству Тридцати они вышли из боя без единой потери.
Спешившись, Тенака ослабил подпругу, похлопал лошадь по шее и пустил ее пастись. Рения соскочила с седла. Лицо ее раскраснелось, глаза сверкали.
— Теперь мы в безопасности? — спросила она.
— Пока да.
Ананаис, перекинув ногу через луку седла, спрыгнул наземь и снял Валтайю. Она с улыбкой положила руки ему на плечи.
— Ты всегда будешь рядом, чтобы спасать меня?
— Всегда — слишком долгий срок, — сказал он, держа ее за талию.
— Говорил тебе кто-нибудь, что у тебя красивые глаза?
— В последнее время нет, — ответил он и отошел от нее. Галанд, наблюдавший эту сцену, приблизился к Валтайе.
— Я бы на твоем месте не расстраивался. Этого человека не так легко завоевать.
— Не то что тебя, да, Галанд?
— Вот именно, девочка! Но повремени, прежде чем сказать «да». Я не такая уж завидная добыча.
— Лучше, чем тебе кажется, — засмеялась Валтайя.
— И тем не менее ты говоришь «нет»?
— Непохоже, чтобы ты подыскивал себе жену, верно?
— Будь у нас только время, — серьезно ответил Галанд, взяв ее за руку. — Ты чудесная женщина, Вал, — лучшей и найти невозможно. Жаль, что мы не встретились с тобой в более мирные времена.
— Мы сами делаем время таким, как оно есть. На свете есть и другие страны, где молодчикам вроде Цески воли не дают, и там царит мир.
— Я не хочу ютиться на чужбине, Вал. Хочу жить на своей земле, среди своих. Хочу... — Галанд осекся, и Валтайя прочла в его глазах муку. Она положила ему на руку ладонь, и он отвернулся.
— Что с тобой, Галанд? Что ты хотел сказать?
— Не важно, девочка. — Он уже справился с собой, и во взгляде его светилось спокойствие. — Скажи лучше, что ты такого нашла в нашем замаскированном спутнике?
— Не знаю. Женщине трудно ответить на такой вопрос. Пойдем-ка поедим.
Декадо, Аквас, Балан и Катан вернулись к устью долины и смотрели вниз, где легионеры подбирали своих раненых. Мертвых заворачивали в одеяла и приторачивали к седлам.
— Вы славно потрудились, — сказал Декадо, снимая шлем и цепляя его на луку седла.
— Это было ужасно, — покачал головой Катан.
— Ты сам хотел стать воином, — перегнулся к нему Дека-до. — Прими же это как должное!
— Я принимаю, Декадо, — с грустной улыбкой сказал темноглазый монах и провел рукой по лицу. — Но радоваться я не могу.
— И не надо. Ты вышел сразиться со злом и только что одержал хоть маленькую, но победу. Ребенка Паризы уже не было бы в живых, если бы не ты и не остальные.
— Я все понимаю. Сам-то я не ребенок. Но мне тяжело.
Все четверо спешились и опустились на траву, наслаждаясь солнечным теплом. Декадо снял свой белый плащ, тщательно сложил его — и вдруг зажмурился от странного ощущения: словно холодное дуновение пронеслось у него в голове.
Он постарался сосредоточиться и начал различать слабые приливы и отливы — словно волны где-то далеко набегали на гальку. Тогда он умиротворенно откинулся назад и погрузился в себя, ища источник. Шелест волн постепенно превратился в тихие голоса, и его это не удивило. Говорил Аквас:
— Я по-прежнему боюсь, что Абаддон совершил ошибку. Вы чувствовали, с каким наслаждением бился Декадо, когда мы напали на легионеров? Его пыл был так силен, что чутьбыло не заразил и меня.
— Абаддон просил нас не выносить поспешных суждений. — А это уже был голос Катана.
— Но Абаддон более не настоятель, — заметил Балан.
— Он всегда будет настоятелем Мечей. Мы должны уважать его. — Снова Катан.
— Мне с ним как-то неловко, — передал Аквас. — Где его Дар? За всю долгую историю Тридцати еще не было вождя, неспособного Странствовать и Говорить.
~ Вероятно, нам стоит обсудить и другие возможности, — проговорил Катан. — Если Абаддон ошибся в выборе Голоса— значит, он не сумел отличить волю Хаоса от воли Истока. Это ставит под сомнение всякий другой выбор Абаддона.
— Не обязательно, — возразил Балан. — Все мы люди, и Абаддон мог совершить одну-единственную ошибку. Да, его ведет Исток, но многое зависит и от того, как истолковать указания. То, что смерть Эстина и приход Декадо случились в тот же день, могло быть либо совпадением, либо кознями темных сил.
— Либо— волею Истока. — добавил Аквас.
— Разумеется.
Декадо открыл глаза и сел.
— Что они замышляют? — спросил он вслух, указав на легионеров.
— Они ждут прибытия своей армии, — сказал Аквас. — Аргонис, их командир, говорит, что нас выкурят из этих гор и уничтожат заодно с прочими скодийскими мятежниками. Он пытается взбодрить своих людей.
— Но тщетно, — вставил Балан.
— Расскажи нам о «Драконе», Декадо, — попросил Катан, и Декадо улыбнулся.
— Давно это было. Словно в другой жизни.
— Тебе та жизнь нравилась? — спросил Аквас.
— И да и нет. Большей частью нет, как мне вспоминается. Странное дело — по-своему «Дракон» связывал нас не менее крепко, чем вас Орден, хотя мы, конечно, не обладали вашим даром и не могли Странствовать и Говорить. И все же мы были одной семьей. Братьями. И вся страна держалась вместе благодаря нам.
— Ты, должно быть, опечалился, услышав, что Цеска перебил твоих друзей? — спросил Балан.
— Да. Но я был монахом, и жизнь моя в корне переменилась. У меня был мой клочок земли и мои растения. Мой мирок сделался очень маленьким.
— Меня всегда поражало, как это ты умудряешься выращивать столько разных овощей на таком маленьком участке, — сказал Балан.
— Я сажал томатную рассаду в картофелины, — усмехнулся Декадо. — Томаты росли наверху, а картошка — под землей. Итогом я всегда оставался доволен.
— Ты скучаешь по своим грядкам? — спросил Аквас.
— Нет. Это-то меня и печалит.
— А монахом быть тебе нравилось? — спросил Катан. Декадо окинул взглядом его стройную фигуру и доброе лицо.
— А тебе нравится быть воином?
— Нет. Совсем не нравится.
— В каком-то смысле я был доволен монашеской жизнью. Хорошо было хоть на время скрыться от мира.
— От чего же ты прятался? — спросил Балан.
— Я думал, ты знаешь ответ. Мое ремесло — смерть, и так было всегда. Одни люди владеют живописным даром, другие создают красоту из камня или из слов, а я убиваю. Но гордость и стыд плохо уживаются, и эта дисгармония вконец измучила меня. В самый миг убийства я испытывал блаженство, но после...
— Что же было после? — спросил Аквас.
— Никто не мог соперничать со мной в бою на мечах, и все мои противники оказывались беззащитны. Из воина я превратился в мясника. Блаженство все реже посещало меня, сомнения росли. Когда «Дракон» распустили, я обошел весь мир в поисках достойного соперника, но не нашел ни одного. Тогда я понял, что есть лишь один человек, с кем я мог бы сразиться, и решил вызвать его на бой. На пути в Вентрию, где он жил, меня застигла песчаная буря. Она длилась три дня, и это дало мне время задуматься. Ведь тотчеловек был моим другом — однако, если бы не буря, я убил бы его. Вот тогда-то я вернулся в дренайские земли и попытался изменить свою жизнь.
— А что сталось с твоим другом? — спросил Катан.
— Он сделался Факелоносцем, — улыбнулся Декадо.
9
Зал совета знавал лучшие дни. Черви источили вязовые панели, цветная мозаика, изображавшая седобородого Друсса-Легенду, во многих местах облупилась, обнажив серую от плесени штукатурку.
Около тридцати мужчин и с десяток женщин и детей сидели на деревянных скамьях и слушали женщину, восседавшую на председательском месте, — крупную, ширококостную и плечистую. Темные волосы окружали голову львиной гривой, зеленые глаза гневно сверкали.
— Вслушайтесь в свои собственные слова! — прогремела она, вскочив на ноги и оправив тяжелую зеленую юбку. — Разговоры, одни разговоры! И к чему они ведут? Отдаться на милость Цески! Какого черта это означает? Вы хотите сдаться, вот что! Вот ты, Петар, — встань-ка!
Петар поднялся, понурив голову и покраснев до ушей.
— Подними руку! — приказала женщина.
Он подчинился. Кисть была отрублена, и культя еще носила следы смолы, которой заклеили рану.
— Вот оно, милосердие Цески! Клянусь всеми богами, вы все очень громко кричали «ура», когда мои горцы прогнали солдат с нашей земли. Тогда вы готовы были в лепешку расшибиться ради нас! Теперь же, когда солдаты возвращаются, вы хнычете и норовите спрятаться куда-нибудь. Только прятаться нам негде. Вагрийцы не пропустят нас через границу, а Цеска, уж будьте уверены, не забудет и не простит.
Мужчина средних лет, встав рядом с совсем растерявшимся Петаром, ответил:
— Что пользы кричать, Райван? Разве у нас есть выбор? Побить их мы не сможем и погибнем все до единого.
— Все люди смертны, Ворак! — вспылила женщина. — Или ты не слышал? У меня шестьсот бойцов, и они заявляют, что им под силу побить Легион. И еще пятьсот человек только и ждут, чтобы присоединиться к нам, когда мы раздобудем побольше оружия.
— Предположим, Легион нам побить удастся, — сказал Ворак, — но что будет, когда Цеска пошлет на нас своих полулюдов? Что проку тогда от твоих бойцов?
— Придет время — увидим.
— Ничего мы не увидим. Иди откуда пришла и дай нам заключить с Цеской мир. Здесь ты нам не нужна! — крикнул Ворак.
— Кому это «нам», Ворак? — Он тревожно замигал, когда она спустилась с помоста и подошла к нему вплотную, а она сгребла его за ворот и подтащила к стене. — Погляди сюда! Что ты тут видишь?
— Стенку, Райван, а на ней картину. Ну-ка, отпусти меня!
— Это не просто картина, ты, куча дерьма! Это Друсс. Человек, который вышел против орд Ульрика. Уж он-то не считал своих врагов. Меня от тебя тошнит! — Отпустив Ворака, она вернулась на возвышение и обратилась к собранию: — Я могла бы послушаться Ворака. Могла бы забрать шестьсот своих бойцов и вернуться в горы. Но я знаю точно, что тогда вас всех перебьют. Выход у вас один — сражаться.
— У нас есть семьи, Райван, — возразил кто-то из мужчин.
— Да — и их перебьют тоже.
— Это ты так говоришь — но уж мы-то погибнем наверняка, если окажем сопротивление Легиону.
— Поступайте как знаете, — бросила Райван. — Только уйдите с глаз моих долой — все до единого! Были когда-то мужчины на этой земле, да вымерли все.
Петар, уходивший последним, обернулся.
— Не суди нас строго, Райван.
— Прочь! — крикнула она и, подойдя к окну, посмотрела на город, белый в лучах весеннего солнца. Такой красивый и такой беззащитный. Даже стены вокруг него нет. Райван извергла из себя затейливую гирлянду проклятий, и ей полегчало, но ненамного.
Там, внизу, на извилистых улочках и широких площадях собирались кучками люди — и Райван, хотя и не слышала слов, знала, о чем они толкуют.
О сдаче. О том, как бы выжить. И за всеми словами стоит одно — страх!
Что с ними сталось? Неужто ужас, внушаемый Цеской, разъел их, как ржавчина? Райван, оборотясь, взглянула на поблекшую мозаику. Друсс-Легенда, высокий и могучий, с топором в руке, и Скодийские горы позади — словно его предки: белоголовые и несокрушимые.
Райван перевела взгляд на свои руки — широкие, с короткими пальцами, в кожу глубоко въелась земля. Годы работы, работы, ломающей тело, лишили их красоты. Хорошо еще, что зеркала нет. Когда-то она была «девой гор», стройной и украшенной венками. Но годы — эти славные минувшие годы — круто обошлись с ней. В темных волосах пробились серебряные нити, и лицо стало твердым, как скодийский гранит. Мало кто из мужчин теперь смотрит на нее с вожделением — да оно и к лучшему. После двадцати лет замужества и девяти детей она как-то утратила интерес к зверю с двумя спинами.
Вернувшись к окну, она устремила взгляд на горы, кольцом обступившие городок. Откуда придет враг? И как встретить его? Ее люди уверены в своих силах. Как-никак, они перебили несколько сотен солдат, потеряв при этом всего сорок человек. Все верно — но солдаты были захвачены врасплох, да и боевитостью не отличались. На сей раз все будет по-иному.
Райван не оставляли тяжкие думы о предстоящей битве.
«По-иному? Да они на куски нас изрубят». Она выругалась, снова вспомнив, как солдаты вторглись на ее землю и убили ее мужа и двух сыновей. Собравшаяся толпа молча смотрела на это, пока Райван не бросилась на офицера и не всадила ему в бок кривой нож для мяса.
После этого началось побоище.
Но теперь... теперь настало время расплаты.
Райван прошла через зал к мозаичной картине и стала, подбоченясь, под ней.
— Я всегда хвасталась тем, что происхожу из твоего рода, Друсс. Это неправда, я знаю, что это неправда, но мне хотелось бы, чтобы это было правдой. Мой отец часто рассказывал о тебе. Он был солдатом в Дельнохе и месяцами корпел над хрониками Бронзового Князя. Он знал о тебе больше, чем кто-либо другой. Хорошо бы ты вернулся. Сойди со своей стены, а? Уж тебя-то полулюды не остановили бы, верно? Ты пошел бы на Дренан и сорвал бы корону с головы Цески. А я этого не могу, Друсс. Я ничего не смыслю в войне. И поучиться нет времени, будь оно все проклято.
Дальняя дверь скрипнула.
— Райван!
Вошел ее сын Лукас.
— В чем дело?
— К городу скачут всадники — около полусотни.
— Черт! Как им удалось проскочить мимо разведчиков?
— Не знаю. Лейк спешно собирает тех, кто под рукой.
— Но почему только полета?
— Как видно, недорого они нас ценят, — ухмыльнулся Лукас. Он был красивый парень, темноволосый и сероглазый; они с Лейком — лучшие из всего ее выводка.
— Ничего, оценят, когда познакомятся поближе, — сказала она. — Пошли.
Они прошли по мраморному коридору и спустились по широким ступеням на улицу. Новость уже разошлась по городу, и Ворак поджидал их вместе с пятьюдесятью другими купцами.
— Все, Райван! — выкрикнул он, как только она вышла на солнце. — Повоевала и будет.
— Что это значит? — спросила она, сдерживая гнев.
— Ты заварила всю эту кашу — вот мы тебя им и отдадим.
— Позволь мне убить его, — шепнул Лукас, нашаривая в колчане стрелу.
— Нет! — прошипела она, бросив взгляд на противоположное здание: в каждом окне виднелся стрелок с наставленным луком. — Вернись в дом и выйди через Пекарский переулок. Возьми Лейка, попробуйте вместе прорваться в Вагрию. Когда-нибудь, когда сможете, вы отомститеза меня.
— Я не оставлю тебя, мать.
— Делай, что говорят!
Лукас выбранился и скрылся в доме. Райван медленно сошла вниз, не сводя зеленых глаз с Ворака. Он попятился.
— Свяжите ее! — завопил он, и несколько мужчин, подскочив к Райван, заломили ей руки за спину.
— Я еще вернусь, Ворак. Хотя бы и с того света, — пообещала она.
Он ударил ее по лицу. Из разбитой губы брызнула кровь, но она не вскрикнула. Ее протащили сквозь толпу и вывели за город, на равнину. А всадники уже были близко. Их предводитель, человек с жестоким лицом, спешился, и Ворак выскочил вперед.
— Мы схватили изменницу, господин. Это она возглавила восстание, если его можно так назвать, — а мы ни в чем не повинны.
Предводитель кивнул и подошел к Райван. Она взглянула в его раскосые лиловые глаза.
— Стало быть, и надиры теперь заодно с Цеской?
— Как твое имя, женщина?
— Райван. Запомни его, варвар, ибо мои сыновья вырежут его на твоем сердце.
— Как, по-твоему, мы должны поступить с ней? — спросил всадник у Ворака.
— Убейте ее, чтоб другим неповадно было. Измена карается смертью!
— А ты, значит, человек верный?
— Да. И всегда был таким. Это я первым донес о восстании в Скодии. Вы должны знать меня — меня зовут Ворак.
— А эти люди, что с тобой, они тоже верны престолу?
— Как нельзя более. Мы все — преданные сторонники Цески.
Всадник снова обернулся к Райван:
— Как им удалось захватить тебя, женщина?
— Все мы совершаем ошибки.
Он поднял руку, и тридцать конников в белых плащах окружили толпу.
— Что вы делаете? — воскликнул Ворак.
Предводитель вынул из ножен меч и попробовал острие большим пальцем. А потом он крутнулся на каблуках, сталь блеснула в воздухе, и голова Ворака с выпученными от ужаса глазами свалилась с плеч.
Она подкатилась к ногам предводителя, а тело Ворака с хлещущей из шеи кровью осело на траву. Вся толпа, как один человек, упала на колени, моля о милосердии.
— Молчать! — проревел гигант в черной маске, сидевший на гнедом мерине.
Крики стихли, хотя там и сям еще слышались сдавленные рыдания.
— Я не собираюсь убивать вас всех, — сказал Тенака-хан. — Вас отведут в долину — ступайте и замиряйтесь с Легионом, если охота. Желаю всяческой удачи — она вам понадобится. Вставайте и убирайтесь.
Толпа под конвоем Тридцати двинулась на восток. Тенака развязал Райван руки.
— Кто ты? — спросила она.
— Тенака-хан из рода Бронзового Князя, — с поклоном ответил он.
— Ну а я из рода Друсса-Легенды, — подбоченилась она.
Муха прогуливался в одиночестве в садах Гатере, что за городской ратушей. Сначала он слушал, как Тенака и Райван обсуждают будущую битву, но, будучи не в состоянии предложить ничего разумного, потихоньку, с тяжелым сердцем, убрался прочь. Дурак же он был, что пошел с Тенакой. Какой от него прок? Он не воин.
Он сел на каменную скамью у небольшого пруда, где резвились среди лилий золотые рыбки. В детстве Муха был одиноким ребенком. Ему нелегко жилось со вспыльчивым Оррином — особенно тяжело было сознавать, что дед возлагает на него, мальчика, все свои надежды. Их семью преследовал злой рок, и Муха остался последним в роду, если не считать Тенаки-хана — а его мало кто считал.
Но Арван — как звали тогда Муху — привязался к юному надиру и все время терся около него, слушая его рассказы о степной жизни. Восхищение, которое мальчик питал к юноше, перешло в преклонение той ночью, когда в комнату Арвана проник наемный убийца.
Весь в черном, в черном капюшоне, убийца подошел к кровати и зажал Арвану рот рукой в черной перчатке. Арван, чувствительный шестилетний мальчуган, от страха лишился чувств, и только холод, коснувшийся лица, привел его в себя. Он открыл глаза и посмотрел с крепостной стены на камни далеко внизу. Он дернулся в чужих руках и почувствовал, что пальцы разжимаются.
— Если тебе дорога жизнь, не делай этого! — раздался чей-то голос.
Убийца, тихо выругавшись, снова сжал пальцы.
— Ну а если я оставлю его в живых? — глухо спросил он.
— Тогда и ты будешь жить, — сказал Тенака-хан.
— Я убью вместе с ним и тебя, мальчишка.
— Что ж, дерзни. Испытай свое счастье.
Несколько мгновений убийца колебался. Потом медленно поднял Арвана на стену, поставил на камень и исчез во мраке. Арван подбежал к Тенаке, а юноша вернул меч в ножны и прижал мальчика к себе.
— Он хотел убить меня, Тани!
— Я знаю. Но теперь он ушел.
— За что он хотел меня убить?
Тенака не знал этого. Оррин тоже не знал, но с той поры у двери Арвана поставили часового, и страх сделался его всегдашним спутником...
— Добрый день.
Муха поднял глаза — у пруда стояла молодая девушка в свободном платье из легкой белой шерсти. Ее темные волосы слегка вились, зеленые глаза отливали золотом. Муха встал и поклонился.
— Почему вы такой мрачный? — спросила она.
— Скорее меланхоличный, — пожал плечами Муха. — Кто вы?