Скиталец Стенли Майкл
– Да, – эхом отозвался Мордехай и бросил взгляд налево, где качалась на волнах маленькая рыбацкая лодка.
«Святой Дух» этим утром так и не объявился, а на рыбачьих суденышках не выказывали к «Пятидесятнице» ни малейшего интереса.
– А если Иисус был беден, – продолжил Мордехай, – то какую посуду для сейдера Он должен был использовать? Золотую, усыпанную драгоценностями? Или простую, глиняную?
– Что бы Он ни использовал, – возразил Томас, – Господь мог это преобразить.
– А, ну да, конечно, я и забыл, – отозвался лекарь. Казалось, он был несколько разочарован, но потом улыбнулся, отдал Томасу книгу и сказал: – Когда мы куда-нибудь доберемся, если, конечно, доберемся, я смогу сделать для тебя письменный перевод всех древнееврейских текстов. Надеюсь, это тебе поможет.
– Томас! – зычно прокричал мессир Гийом с кормы. – Нам не хватает рук вычерпывать воду!
Законопатить корпус до конца так и не успели, и теперь трюм «Пятидесятницы» заполнялся водой с угрожающей скоростью. Томас спустился вниз и принялся вычерпывать воду ведрами, передавая их Робби, который выплескивал содержимое за борт. Мессир Гйом снова уговаривал Виллеруа плыть на северо-восток, чтобы пройти мимо Кана и добраться до Дюнкерка, но Пьер был расстроен из-за паруса, а еще больше из-за протечки.
– Мне нужно где-нибудь причалить, и поскорее, – пробурчал он, – а тебе нужно купить мне парус.
Зайти в какой-либо порт Нормандии они не решались. По всей провинции было хорошо известно, что д’Эвек объявлен изменником, и если «Пятидесятницу» обыщут, то мессира Гийома найдут и схватят. Оставалась Бретань. Мессир Гийом очень хотел попасть в Сен-Мало или Сен-Бриак, но Томас, подав голос из трюма, возразил, что власти Бретани сочтут их с Уиллом Скитом врагами. Там хранят верность герцогу Карлу, который сейчас вовсю воевал с английскими мятежниками.
– Так куда же нам идти? – требовательно вопросил д’Эвек. – В Англию?
– В Англию – ни за что! – заявил Виллеруа, огорченно глядя на парус.
– На острова? – предложил Томас.
– Давайте! – подхватил мессир Гийом, которому эта идея пришлась по душе.
– Ну уж нет! – ворчливо возразил Виллеруа и прямодушно признался в том, что, вообще-то, захватил «Пятидесятницу» на острове Гернси. – Стоит мне приблизиться к островам, – пояснил он, – как мою посудину заберут, а меня самого вздернут.
– Боже праведный! – рявкнул мессир Гийом. – Куда же нам податься?
– Может, нам направиться в Трегье? – предложил Уилл Скит.
Одно то, что он заговорил, поразило всех настолько, что некоторое время никто не реагировал.
– В Трегье? – переспросил наконец Виллеруа и тут же кивнул. – Ну что ж, это можно!
– Но почему именно в Трегье? – спросил мессир Гийом.
– Когда я в последний раз слышал об этом городе, он находился в руках англичан, – сказал Скит.
– У них он до сих пор и остается, – вставил Виллеруа.
– И у нас там есть друзья, – добавил Скит.
«И враги», – подумал Томас.
Трегье был не только близлежащим бретонским портом, захваченным англичанами, но также и гаванью, ближайшей к Ла-Рош-Дерьену, а ведь именно туда направился сэр Джеффри Карр, он же Пугало. К тому же лучник сказал брату Гермейну, что собирается в этот самый городишко, а это, несомненно, значило, что де Тайллебур, едва прослышит новость, двинется туда же. А может быть, там находится и Жанетта?
При этой мысли Томас вдруг отчетливо осознал, как отчаянно ему хочется попасть в Ла-Рош-Дерьен.
Ибо именно там, в Бретани, у него были старые друзья, старая любовь и враги, которых он хотел убить.
Часть третья
Хранитель чаши Царя
Глава седьмая
Жанетта Шенье, графиня Арморика, лишилась мужа, родителей, состояния, дома, сына и любовника, и все это выпало на ее долю, когда ей не исполнилось еще и двадцати лет.
Муж Жанетты был сражен английской стрелой и умер в муках, рыдая, как ребенок.
Ее родители изошли кровавым поносом, и даже их постельные принадлежности пришлось сжечь, прежде чем они сподобились погребения близ алтаря церкви Святого Ренана. Они оставили Жанетте, своей единственной дочери, небольшое состояние: немного золота, налаженную винную торговлю и большой, стоявший на берегу реки купеческий дом в Ла-Рош-Дерьене.
Большую часть состояния Жанетта потратила на снаряжение кораблей и воинов, сражавшихся против ненавистных англичан, убивших ее мужа. Но англичане победили, и деньги оказались потраченными напрасно. Жанетта попросила помощи у Карла Блуа, герцога Бретани и родственника ее покойного мужа, но в результате этой просьбы сына, трехлетнего Шарля, кстати получившего свое имя в честь герцога, попросту отобрали. Бедную женщину назвали шлюхой, потому что она была дочерью купца и, следовательно, недостойной принадлежать к кругу благородных особ, и, дабы показать полнейшее к ней презрение, герцог Карл ее изнасиловал. Сын Жанетты, нынешний граф Арморика, воспитывался одним из верных сторонников герцога, дабы в будущем его обширные земли остались вассальными по отношению к дому Блуа. Таким образом, молодая графиня, лишившаяся состояния после неудачной попытки сделать Шарля бесспорным правителем Бретани, обрела новый предмет ненависти, а заодно и нового любовника, лучника Томаса Хуктона. С ним она бежала на север, в расположение находившейся в Нормандии английской армии, где и привлекла к себе внимание Эдуарда Вудстока, принца Уэльского. Ради него Жанетта бросила Томаса, но потом, опасаясь, что англичане будут разгромлены французами в Пикардии, а победители не простят ей связи с врагом, бросила и принца, пустившись в бега. Она ошиблась – битву выиграли англичане, но о возвращении к любовнику не могло быть и речи. Короли и принцы не прощают измен. Так и вышло, что Жанетта Шенье Арморика вернулась в Ла-Рош-Дерьен, где узнала о том, что лишилась своего дома.
Когда графиня покидала его, она была по уши в долгах, и мсье Бела, стряпчий, забрал ее дом в уплату долгов. По возвращении Жанетта имела достаточно денег, чтобы расплатиться с кредиторами, ибо принц Уэльский был щедрым любовником, но Бела ни в какую не желал покидать приобретенный дом, и закон был на его стороне. Когда Ла-Рош-Дерьен оккупировали англичане, многие из них выказывали Жанетте сочувствие, но никто не пытался оспорить решение суда. А хоть бы и попытался, это все равно не имело бы никакого значения: все понимали, что надолго англичане в их городке не задержатся. Герцог Карл собирал новую армию, а Ла-Рош-Дерьен находился на отшибе, вдали от всех прочих английских крепостей в Бретани. Предполагалось, что скоро Блуа овладеет городом, наградит своего сторонника Бела и расправится с Жанеттой Шенье, которую он называл не иначе как шлюхой. Он не мог простить племяннику, что тот женился на девушке незнатного происхождения.
Поэтому, не имея возможности истребовать свой дом назад, Жанетта приобрела другой, гораздо меньше, близ южных ворот Ла-Рош-Дерьена. Потом она исповедалась в своих грехах священнику церкви Святого Ренана, который, сказав, что молодая графиня грешна сверх всякой меры человеческой, а возможно, и Господней, пообещал ей полное отпущение, если она согрешит еще и с ним. Священник уже задрал сутану и полез на нее, но, получив пинок, истошно заорал.
После этой истории Жанетта как ни в чем не бывало продолжала посещать мессы в церкви Святого Ренана, ибо это был храм ее детства и ее родители покоились под плитой с изображением Христа с золотым нимбом вокруг головы, а священник не решался отказать графине в священном таинстве, как не решался и встречаться с ней взглядом.
Жанетта лишилась своих слуг, когда бежала на север вместе с Томасом. И теперь она наняла четырнадцатилетнюю девочку в качестве стряпухи, а ее слабоумного брата – таскать воду да собирать валежник. Молодая графиня надеялась, что драгоценностей принца ей должно хватить на год, а тем временем что-нибудь да подвернется. Она была молода, по-настоящему красива и преисполнена гнева, ведь ее сын по-прежнему являлся заложником. Жанетту вдохновляла ненависть. Некоторые в городе боялись, не сошла ли она с ума. За последнее время Жанетта сильно похудела, но волосы ее оставались по-прежнему черными как вороново крыло, кожа гладкой, как тот редкостный шелк, который могли позволить себе лишь богатеи, а огромные яркие очи сияли как звезды. Мужчины приходили и наперебой умоляли ее о милостях, ответ всегда был один: что если она и выслушает чьи-то признания, то только того человека, который принесет ей, непременно в дарохранительнице, засушенное сердце законника Бела и сморщенный член Карла Блуа. При этом графиня еще и требовала, чтобы ей вернули сына, целым и невредимым.
Ее гнев отпугивал мужчин, и некоторые из них пустили слух, что она лунатичка, одержимая, а может быть, и ведьма. Священник церкви Святого Ренана рассказывал другим городским клирикам, что Жанетта пыталась совратить его, и призывал передать ее в руки святой инквизиции. Правда, англичане не допустили этого, ибо король Англии запретил деятельность инквизиторов в своих владениях.
– Люди и так ворчат да ноют, – заявил Дик Тотсгем, командир английского гарнизона в Ла-Рош-Дерьене, – не хатало нам тут еще проклятых братьев, без них мало неприятностей!
Тотсгем и его гарнизон знали, что Карл Блуа собирает армию, которая сначала атакует Ла-Рош-Дерьен, а затем двинется дальше и осадит другие английские крепости в Бретани. Неудивительно, что они прилагали все усилия к тому, чтобы сделать городские стены повыше и возвести новые валы снаружи старых. Работников с окрестных ферм согнали на принудительные работы. Их заставили возить на тачках глину и камни, вбивать в землю бревна для частоколов и рыть траншеи. Работники ненавидели англичан, заставлявших их работать бесплатно, но англичанам было наплевать на их ненависть. Англичане заботились о своей защите. Тотсгем упросил Лондон прислать ему подкрепление, и в День святого Феликса, в середине января, в Трегье, маленькой гавани в полутора часах плавания от Ла-Рош-Дерьена, высадился отряд валлийских лучников. Правда, кроме них, туда прибыли еще несколько рыцарей и ратников, желавших попытать удачи и явившихся в этот маленький городок в надежде пограбить и захватить пленников.
Некоторые из этих рыцарей, привлеченные ложными слухами о несметных богатствах, которые якобы сулит пребывание в Бретани, приплыли из самой Фландрии, а из Северной Англии явились шестеро ратников во главе со злобным, очень неприятного вида малым, не расстававшимся с кнутом. То было последнее подкрепление, прибывшее до того, как в реку вошла «Пятидесятница».
Гарнизон Ла-Рош-Дерьена был невелик, а вот армия герцога Карла, напротив, многочисленна и постоянно увеличивалась. Английские шпионы сообщали о генуэзских арбалетчиках, сотнями прибывавших в Рене, и о ратниках, едущих из Франции, чтобы встать под знамена Карла Блуа. Его армия росла, тогда как король Англии, похоже забывший о своих гарнизонах в Бретани, не слал им никакой подмоги. А это значило, что Ла-Рош-Дерьен, самый маленький и находившийся ближе всего к противнику из всех укрепленных городов Бретани, был обречен.
Когда «Пятидесятница» скользила между низкими каменистыми выступами, отмечавшими устье реки Жанди, Томас ощутил смутное беспокойство. Следует ли, размышлял он, считать возвращение в этот маленький городок неудачей? Или Господь послал его сюда, потому что именно здесь его будут искать враги Грааля? Томас имел в виду таинственного де Тайллебура и его слугу. А может быть, говорил себе лучник, все дело в том, что он просто нервничает перед встречей с Жанеттой. История их взаимоотношений была слишком запутанной, слишком много намешалось в ней ненависти и любви, однако юноша все равно хотел видеть Жанетту и беспокоился, захочет ли она с ним встретиться. Томас тщетно пытался представить себе выражение ее лица при встрече, когда «Пятидесятницу» внесло в устье реки, где кайры расправляли над обдаваемыми белой пеной скалами свои черные крылья. Тюлень поднял лоснящуюся голову, поглазел на Томаса и снова нырнул обратно. Речные берега приблизились, принеся запах суши. Вокруг виднелись валуны, пожухлая трава да низкорослые, корявые деревца, а на мелководье – рыболовные сети, замысловато сплетенные из ивовых прутьев. Маленькая девочка, лет шести, не больше, швырнула камень, чтобы сбить с утеса моллюсков.
– Весьма скудный ужин, – заметил Скит.
– Верно, Уилл.
– А, Том. – Скит улыбнулся, услышав знакомый голос. – Бьюсь об заклад, тебе еще не доводилось ужинать моллюсками!
– А вот и доводилось, – возразил Хуктон. – И завтракать тоже.
– Человеку, который говорит на латыни и французском? Есть моллюсков? – Скит ухмыльнулся. – Ты ведь умеешь писать, правда, Том?
– Не хуже священника, Уилл.
– Я думаю, что нам следует послать письмо его светлости, – сказал Скит, имея в виду графа Нортгемптонского, – и попросить, чтобы сюда прислали моих людей. Только ведь он не станет делать этого бесплатно, верно?
– Он должен тебе деньги, – напомнил Томас.
Скит задумчиво посмотрел на друга:
– Что, правда должен?
– Твои люди служили ему все последние месяцы. И граф Нортгемптонский должен заплатить за это.
Скит покачал головой:
– Граф никогда не скупился на хороших солдат. Кто служит под его началом, тот не знает, что такое задержка жалованья, да и кошелек его всегда полон. А если я захочу, чтобы они отправились сюда, мне придется убедить графа отпустить их, да еще и оплатить плавание.
Люди Скита были связаны договором со своим нанимателем, графом Нортгемптонским, который, проведя кампанию в Бретани, присоединился к королю в Нормандии и теперь осаждал вместе с ним Кале.
– Мне придется оплатить переезд для людей и лошадей, Томас, – продолжил Скит, – а это недешево. Особенно с учетом того, что пока я не поправился. После того ранения головы мне не так-то просто добывать деньги. Да и зачем графу отпускать их из-под Кале? Весной там начнется настоящая заваруха.
«Это точно, – подумал Томас, – к концу зимы близ Кале наверняка произойдет множество яростных схваток». Пока, насколько было известно, город еще не пал, но англичане окружили его, и французский король, по слухам, собирал большую армию, которая по весне наверняка предпримет попытку заставить англичан снять осаду.
– Придет весна, и здесь развернутся жаркие бои, – сказал Хуктон, кивнув на речной берег, который был теперь совсем близко.
Поля за берегами были коричневато-желтыми, но, по крайней мере, амбары, сараи и крестьянские дома все еще стояли. Эти земли кормили гарнизон Ла-Рош-Дерьена и потому оказались избавлены от грабежа, насилия и пожаров, полыхавших по всему герцогству.
– Без боев здесь не обойдется, – подтвердил Скит, – но в Кале будет намного жарче. Может быть, нам с тобой отправиться туда, а, Том? Слышишь, что я говорю, не махнуть ли нам с тобой туда?
Томас промолчал. Он боялся, что Скит никогда больше не сможет командовать отрядом ратников и лучников. Его старый друг был слишком подвержен забывчивости и неожиданным приступам меланхолии, причем приступы эти усугублялись как раз тогда, когда Скит казался прежним. Но только казался: прежний Уилл Скит был на войне решителен, стремителен и дальновиден, нынешний же часто путался, повторялся и оказывался в замешательстве. Как, например, сейчас. Увидев сторожевое судно с английским красным крестом на белом поле, направлявшееся вниз по течению, в направлении «Пятидесятницы», Скит нахмурился:
– Это враг?
– Корабль идет под нашим флагом, Уилл.
– Правда?
Человек, облаченный в кольчугу, встал на носу бота и окликнул «Пятидесятницу»:
– Эй, кто на борту?
– Сэр Уильям Скит! – крикнул Томас, назвав в ответ имя, пользующееся в Бретани широчайшей известностью.
Последовала пауза – видно, люди не сразу поверили услышанному.
– Сэр Уильям Скит? – выкрикнул кто-то. – Ты хочешь сказать, старина Уилл Скит?
– Король возвел его в рыцарское достоинство, – напомнил Томас.
– Я сам все время об этом забываю, – заметил Скит.
Гребцы с левого борта стали табанить, чтобы сторожевое суденышко развернулось рядом с «Пятидесятницей».
– Что вы везете? – крикнули со сторожевика.
– Идем порожняком, – откликнулся Томас.
– У вас были неприятности? – осведомился английский стражник, приметив рваный, обгорелый парус.
– Было дело. В Нормандии.
– Пора покончить с этими ублюдками раз и навсегда, – проворчал англичанин, а потом жестом указал вверх по реке – туда, где коптили небо дымом от древесного угля домишки Трегье. – Швартуйтесь рядом с «Эдуардом». Вам придется заплатить портовый сбор. Шесть шиллингов.
– Шесть шиллингов? – взорвался Виллеруа, когда ему сообщили размер платы. – Шесть чертовых шиллингов! Они что, думают, мы деньги со дна сетями достаем?
Так Томас Хуктон и Уилл Скит вернулись в Трегье. Собор в этом городе остался без колокольни, поскольку оттуда бретонцы, поддерживавшие Карла Блуа, обстреливали англичан из арбалетов. В отместку англичане снесли колокольню, а камни увезли в Лондон. Жителей в этом маленьком портовом городишке осталось немного, ибо он лишился еще и городских стен, так что люди герцога Карла нередко совершали набеги и грабили портовые склады. Легкие суда могли подниматься по реке до Ла-Рош-Дерьена, но «Пятидесятница» набрала в трюмы слишком много воды, а потому пришвартовалась здесь, рядом с рыбачьим баркасом. Дюжина человек в туниках с красными крестами поднялась на борт, чтобы взыскать портовый сбор, проверить, нет ли контрабанды, и в случае обнаружения таковой получить весомую взятку. На сей раз, однако, контрабанды не нашлось и взяток никто не предлагал.
Командир стражников, толстяк с язвой на лбу, подтвердил, что гарнизоном в Ла-Рош-Дерьене по-прежнему командует Ричард Тотсгем.
– Он заправляет там, а сэр Томас Дэгворт – в Бресте, – сказал он.
– Дэгворт! – обрадовался Скит. – Славный малый, да! Как и Дик Тотсгем, – добавил он, обращаясь к Томасу. После чего с недоумением посмотрел вслед покинувшему каюту д’Эвеку.
– Это мессир Гийом, – тихонько произнес Томас.
– Ну конечно, – сказал Скит.
Мессир Гийом поставил на палубу седельные мешки. Услышав звон монет, толстяк выжидающе уставился на него. Д’Эвек встретился со стражником взглядом и наполовину обнажил свой меч.
– Пожалуй, я пойду, – сказал толстяк.
– Пожалуй, иди, – промолвил мессир Гийом со смешком.
А вот Робби, едва опустив на палубу свой багаж, устремил взгляд за шкафут «Эдуарда» – туда, где четыре девушки разделывали селедку и кидали требуху за борт, причем чайки на лету подхватывали потроха. Девицы развешивали разделанную рыбу на длинных шестах, которые предстояло поместить в коптильню на конце причала.
– Неужто они здесь все такие милашки? – спросил шотландец.
– Есть и еще милее, – ответил Томас, удивившись, как его друг сумел разглядеть девичьи личики под капорами.
– Раз так, Бретань мне по вкусу, – заявил Робби.
Прежде чем уйти, им нужно было заплатить долги. Мессир Гийом рассчитался с Виллеруа, прибавив тому также денег и на покупку нового паруса.
– В Кане тебе лучше не показываться, – посоветовал он моряку.
– Мы поплывем вниз, к Гаскони, – сказал Виллеруа, – там всегда процветает торговля. А может быть, двинем аж в Португалию!
– Послушай, – смущенно обратился к нему Мордехай, – а не возьмешь ли ты меня с собой?
– Тебя? – Мессир Гийом повернулся к лекарю. – Но как же так? Ты ведь терпеть не можешь проклятые корабли.
– Мне нужно на юг, – устало сказал старик, – в Монпелье, первым делом в Монпелье. Чем дальше на юг, тем дружелюбнее люди. Я предпочел бы пострадать месяц на море и в холоде, чем повстречаться с людьми герцога Карла.
– Одно место на борту до Гаскони, для моего друга, – провозгласил мессир Гийом, протягивая Виллеруа монету.
Великан покосился на Иветту, та кивнула, и это решило дело.
– Добро пожаловать, целитель, – пробасил моряк.
Распрощавшись с Мордехаем, Томас, Робби, Уилл Скит, мессир Гийом и двое его ратников сошли на берег. Лодка, направлявшаяся вверх по течению, в Ла-Рош-Дерьен, отбывала позднее, а потому Томас, оставив двух ратников с багажом, повел остальных узенькой тропкой, что тянулась вдоль западного берега реки. Шли в кольчугах и с оружием, потому как местные жители англичан не жаловали, однако по пути им встретились лишь какие-то жалкие поденщики, разбрасывавшие вилами по полю привезенный на двух телегах навоз. Вооруженных людей они проводили настороженными взглядами, но не проронили ни слова.
– А уже завтра к этому времени о нашем прибытии будет знать Карл Блуа, – прокомментировал Томас.
– Эта новость так перепугает его, что он выскочит из своих сапог, – ухмыльнулся Скит.
Уже на мосту, ведущему к Ла-Рош-Дерьену, их застал дождь. Томас остановился под аркой башни на берегу, напротив города, и указал вверх по течению. На тот самый ветхий причал, по которому он и другие лучники Скита тайком проникли в Ла-Рош-Дерьен в ту ночь, когда город впервые был захвачен англичанами.
– Помнишь это место, Уилл? – спросил он.
– Конечно помню, – ответил Скит, хотя не слишком, впрочем, уверенно.
Томас больше ничего не сказал.
Они миновали каменный мост и подошли к дому рядом с таверной, который всегда был штаб-квартирой Ричарда Тотсгема, как раз в тот момент, когда он сам соскакивал с седла. Повернувшись, английский военачальник хмуро воззрился на новоприбывших, а когда узнал Уилла Скита, то вытаращился на старого друга так, будто узрел привидение.
А вот Скит, напротив, смотрел на него, словно не узнавая, и это обеспокоило Тотсгема.
– Уилл? – окликнул он. – Эй, Уилл, это ты?
Выражение изумленного восторга оживило лицо Скита.
– Дик Тотсгем! Надо же, какая встреча! Кто бы мог подумать?
Ричарду показалось странным, что Скит так удивился, увидев его в гарнизоне, которым он командовал, но потом Тотсгем заметил в глазах старого друга какую-то непонятную пустоту и нахмурился:
– Ты в порядке, Уилл?
– Меня здорово треснули по голове, – пояснил Скит, – так треснули, что лекарь, можно сказать, собрал мою башку заново по кусочкам. Теперь она вроде бы на месте, но работает пока не ахти как. Всё вокруг вроде как в тумане.
Друзья обменялись рукопожатием. Оба они родились в бедных семьях, службу начинали без гроша в кармане, кровью и мужеством заслужили доверие командиров, а уж потом награбленная добыча и выкупы за знатных пленников принесли им богатство, позволившее встать во главе собственных отрядов. С этими отрядами они сражались под знаменами королей или могущественных сеньоров, и новые грабежи приносили им новые богатства. Когда трубадуры воспевали какое-нибудь сражение, то всегда выставляли главными героями королей и превозносили подвиги герцогов, графов, баронов и рыцарей, однако победы английских войск были во многом заслугой именно таких людей, как Тотсгем и Скит.
Ричард добродушно похлопал друга по плечу:
– Скажи мне, что ты привел своих людей, Уилл.
– Один Господь ведает, где они сейчас, – отозвался Скит. – Я не видел их несколько месяцев.
– Они под стенами Кале, – вставил Томас.
– Боже мой! – Тотсгем перекрестился.
Этот коренастый седовласый человек с широким лицом удерживал гарнизон Ла-Рош-Дерьена одной лишь силой характера, но понимал, что этого мало, ибо людей у него было негусто.
– Под моим началом сто тридцать два человека, – сказал он Скиту, – и половина из них больна. Есть, правда, еще пятьдесят или шестьдесят наемников, которые, когда появится Карл Блуа, могут, конечно, и остаться. Но могут и уйти. Одно утешает: горожане будут на нашей стороне, во всяком случае большинство.
– Неужто? – прервал его изумленный Томас.
Когда англичане напали на город в прошлом году, его жители ожесточенно бились, защищая свои стены, а потерпев поражение, сильно пострадали от грабежей и насилия. И что же, несмотря на все это, они готовы поддержать гарнизон?
– Торговля идет исключительно бойко, – пояснил Тотсгем. – Горожане сроду еще так не богатели. Их корабли плавают в Гасконь, Португалию, во Фландрию и в Англию, и они делают на этом хорошие деньги. Наш уход им невыгоден, и горожане готовы поддержать нас даже с оружием в руках, но все же менялы да лавочники – это не обученные солдаты.
Все прочие английские войска, находившиеся в Бретани, были расквартированы так далеко на западе, что, появись Карл Блуа, в ожидании подмоги Тотсгему пришлось бы удерживать маленький городок никак не меньше двух, а то и трех недель. Английский командир сомневался, что даже при поддержке местных жителей сможет продержаться так долго, а потому направил королю в Кале письмо с просьбой прислать в Ла-Рош-Дерьен как можно больше людей.
«Мы далеки от наших опорных пунктов, помочь нам некому, а враги собираются со всех сторон», – написал писец под диктовку Тотсгема. Увидев старого друга, Тотсгем решил было, что люди Скита присланы в ответ на его просьбу, и не смог скрыть своего разочарования.
– Ты напишешь королю? – спросил Тотсгем Уилла.
– Том напишет за меня.
– И попроси, чтобы прислали твой отряд, – настаивал Ричард. – Мне нужно еще триста-четыреста лучников, но и твои пятьдесят или шестьдесят были бы неплохим подспорьем.
– Неужели Том Дэгворт не может тебе помочь? – спросил Скит.
– Он в таком же затруднительном положении, как и я. Земель приходится удерживать слишком много, воинов под рукой слишком мало, а о том, чтобы уступить Карлу Блуа хотя бы акр, король не хочет и слышать.
– Тогда почему же он сам не присылает подкрепления? – поинтересовался мессир Гийом.
– Потому что у него тоже нет лишних солдат, – пояснил Тотсгем, – что не мешает нам обращаться к нему с просьбой.
Ричард привел их в свой дом, где в большом очаге пылал огонь. Слуги принесли гостям кувшины с подогретым вином и блюда с хлебом и холодной свининой. В колыбели рядом с огнем лежал младенец, и Тотсгем, покраснев, признался, что это его ребенок.
– Недавно женился, – сказал он Скиту и велел служанке унести младенца, пока тот не начал плакать.
Хозяин вздрогнул, когда Скит снял шляпу и обнажил ужасающего вида шрам, но потом настоял на том, чтобы ему рассказали историю Уилла, а выслушав ее, сердечно поблагодарил мессира Гийома за помощь, оказанную французом его другу. Томас и Робби встретили более прохладный прием – Дуглас был шотландцем, а Хуктона Тотсгем помнил по прошлому году.
– От тебя было много беспокойства, – без обиняков заявил ему Ричард, – от тебя и графини Арморики.
– Она здесь? – спросил Томас.
– Она вернулась, да, – осторожно ответил Тотсгем.
– Мы можем остановиться у нее в доме, Уилл, – сказал Томас.
– Ничего не выйдет, – твердо возразил Тотсгем. – Графиня лишилась своего дома. Его продали за долги, и, хотя она до сих пор возмущается по этому поводу, все было сделано как положено, по чести и по закону. Дом достался стряпчему, который приобрел все ее долговые обязательства, и я не хочу, чтобы его беспокоили. Так что вы, ребята, можете найти себе пристанище в «Двух лисах».
– А вас я жду на ужин. – Это приглашение было обращено к Уиллу Скиту и мессиру Гийому; оно явно не распространялось на Томаса и Робби.
Томас не обиделся. Они с Дугласом действительно нашли себе комнату в таверне под названием «Две лисы», после чего шотландец решил попробовать, каков на вкус бретонский эль, а лучник тем временем отправился в церковь Святого Ренана. Церквушка эта была хоть и одной из самых маленьких в Ла-Рош-Дерьене, но одновременно и одной из самых богатых, потому что покойный отец Жанетты в свое время преподносил ей щедрые дары. Он выстроил колокольню и заплатил за прекрасную роспись на стенах, хотя к тому времени, когда Томас дошел до церкви Святого Ренана, было уже слишком темно, чтобы увидеть, как Спаситель ступает по водам Галилейского моря или как души грешников, кувыркаясь, низвергаются в геенну огненную. Единственный свет в церкви исходил от нескольких свечей, горевших над алтарем, где в серебряной дарохранительнице хранился язык святого Ренана, но Томас знал, что там, под алтарем, есть еще одно сокровище – нечто почти такое же ценное, как и эта реликвия. Именно с этим сокровищем он и хотел свериться, ибо то была книга – дар отца Жанетты. Удивительным было даже не то, что она пережила штурм и разграбление города (в конце концов, книги – не та добыча, за которой солдатня охотится в первую очередь), но то, что в маленькой церквушке захолустного бретонского городка вообще имелась хоть какая-то книга. Таким образом, старинная Библия и вправду могла считаться подлинным сокровищем церкви Святого Ренана. Большей части Нового Завета недоставало – очевидно, потому, что некоторые солдаты повырывали страницы для использования в отхожих местах, но Ветхий Завет сохранился полностью. Огибая одетых в черное молящихся старух, Томас протолкался к алтарю, нашел под ним книгу, сдул с нее пыль и паутину и положил Библию наверху, рядом со свечами. Одна из старух зашикала на него, но юноша не обратил на нее внимания.
Он листал жесткие, негнущиеся страницы, порой останавливаясь, чтобы полюбоваться витиевато выписанной цветной заглавной буквой. Библия имелась в дорчестерской церкви Святого Петра, была она и у его отца, а в Оксфорде Томас видел их добрую дюжину, но, вообще-то, они были редкостью. Да и неудивительно: он всегда дивился тому, сколько времени, труда и старания необходимо, чтобы переписать от корки до корки такую толстенную книгу.
Другие старухи принялись сетовать на то, что он оттеснил их от алтаря, и Томас, чтобы успокоить их, спустился на несколько ступеней и сел, скрестив ноги, с тяжелой книгой на коленях. Правда, теперь он оказался слишком далеко от света, так что разбирать строки было не так-то просто. Витиеватые, изысканно выписанные заглавные буквы наводили на мысль о руке умелого мастера-переписчика, но значительная часть книги переписывалась, видимо, его подручными с куда меньшим старанием. Затрудняло задачу еще и то, что Томас не знал, в каком месте этой огромной книги находится то, что ему нужно. Он начал с конца Ветхого Завета, но ничего не нашел и пролистал книгу обратно. Огромные страницы шелестели, когда он их переворачивал. Томас знал, что искать надо не в Псалтири, и этот раздел пролистал быстро, но потом снова стал аккуратно переворачивать страницу за страницей, всматриваясь в неразборчивые строки, пока наконец в глаза ему не бросилась фраза, содержавшая уже знакомые имена: «Neemias Athersatha filius Achelai»[16].
Он прочел весь отрывок, не найдя искомого, перелистал книгу снова, уже сознавая, что близок к цели, и наконец увидел то, что искал.
«Ego enim eram pincerna regis».
Он уставился на эту фразу, потом прочел ее вслух:
– «Ego enim eram pincerna regis»[17].
Мордехай думал, что книга отца Ральфа была обращенной к Богу мольбой об обретении истинного Грааля, но Томас считал иначе. Его отец не хотел быть хранителем чаши. Нет, его записки были своего рода исповедью и одновременно способом скрыть истину. Отец оставил сыну след, по которому тот мог пройти. Проследить путь от Ахалиина к тиршафу и понять, что правитель был также и хранителем чаши: «ego enim eram pincerna regis». Был? Значило ли это, что его отец утратил Грааль? Скорее всего, он понимал, что Томас прочтет эту книгу только после его смерти. В одном Хуктон больше не сомневался: эти слова подтверждали, что Грааль действительно существует, а его отец, вопреки своему желанию, был хранителем этой святыни.
«Я был хранителем чаши царя; да минует меня чаша сия; золотая чаша, напоившая допьяна…»
Чаша существовала, и Томас почувствовал, как по коже его пробежали мурашки. Юноша уставился на алтарные свечи, и взор его затуманили слезы. Элеонора была права. Грааль существует и ждет только, чтобы его нашли, дабы исправить сию грешную юдоль, привести Бога к человеку, человека к Богу и мир на землю. Он существует! Святой Грааль существует!
– Эту книгу подарил церкви мой отец, – произнес женский голос.
– Я знаю, – отозвался Томас, закрыл Библию и обернулся, чтобы посмотреть на Жанетту, хотя втайне и боялся этого.
Он боялся, что она окажется не такой красивой, какой осталась в его памяти, боялся, что при виде ее в нем всколыхнутся гнев и обида, но ничего этого не случилось. Юноша лишь почувствовал, как к глазам его подступают слезы.
– Merle, – тихонько произнес он. Это было ее прозвище, означавшее «Черная Пташка».
– Томас, – промолвила Жанетта без всякого выражения, а потом кивком указала на пожилую, одетую в черное и с черной вуалью на лице женщину, пояснив: – Мадам Верлон, которая у нас всегда начеку, сказала мне, что какой-то английский солдат вознамерился украсть Библию.
– А ты, значит, пришла, чтобы дать бой этому грабителю?
Свеча справа от него оплывала, и огонек бился, как сердце маленькой птички.
Жанетта пожала плечами:
– Здешний священник – трус и не стал бы связываться с английским лучником. Кому постоять за церковь, кроме меня?
– Мадам Верлон может быть спокойна, – сказал Томас, положив книгу обратно.
– Она также сообщила, – голос молодой графини слегка задрожал, – что у человека, который хочет похитить Библию, большой черный лук.
Сказав это, Жанетта дала понять, почему она не послала за помощью, а пришла сама. Девушка догадалась, что за лучник заявился в маленькую церковь.
– По крайней мере, тебе не пришлось идти далеко, – заметил Томас, жестом указав на боковую дверь, которая вела во двор дома Жанетты. Он сделал вид, будто не знает о том, что она лишилась родного дома.
Ее голова дернулась назад.
– Я там сейчас не живу, – коротко бросила Жанетта.
Дюжина женщин, с любопытством прислушивавшихся к разговору, расступилась, когда Томас двинулся в их сторону.
– Тогда, – молвил он, – может быть, мадам позволит мне проводить ее до дому?
Жанетта резко кивнула. Глаза ее в свете свечей казались яркими и очень большими, а лицо похудевшим. Впрочем, подумал Томас, возможно, все дело в церковном сумраке, отбрасывающем тени на ее щеки. Графиня была в капоре, подвязанном под подбородком, и в широком черном плаще, который мел каменные плиты, когда они двинулись к западной двери.
– Ты помнишь Бела? – спросила она.
– Имя вроде бы знакомое, – отозвался Томас. – Законник, что ли?
– Да, стряпчий, – буркнула Жанетта. – А точнее, так сутяжник, сквалыга, мошенник, прохиндей. Помнишь английское выражение, которому ты меня учил, – «оторви да брось»? Это как раз про него. Когда я вернулась домой, оказалось, что Бела купил этот дом, проданный будто бы в уплату моих долгов. Только представь, он сам скупил все долговые обязательства. Этот плут обещал позаботиться о моих делах. Он дождался, пока я уехала, и прибрал дом к рукам. Когда я вернулась, мне не дали возможности заплатить долги, так как они уже были погашены, а дом получил нового хозяина. Я хотела выкупить у Бела дом, предлагала хорошие деньги, но он только смеется.
Томас придержал для Жанетты дверь. На улице шел дождь.
– Тебе не нужен этот дом, – сказал он ей. – Стоит ли сожалеть о доме, если сюда вот-вот вернется Карл Блуа. К тому времени тебе необходимо уехать.
– Ты по-прежнему указываешь, что мне делать, Томас? – спросила графиня, но тут же, словно для того, чтобы смягчить суровость своих слов, взяла его за руку. А может быть, это он взял ее под локоть, потому что улица была крутой и скользкой. – Я собираюсь остаться здесь.
– Не убеги ты от него тогда, Карл выдал бы тебя замуж за одного из своих ратников. И если он найдет тебя здесь, то так и сделает. А то и сотворит что-нибудь похуже.
– Этот человек уже забрал моего ребенка. Он уже изнасиловал меня. Что еще может он сделать? Нет, – она с силой вцепилась в руку Томаса, – я останусь в своем маленьком домике у южных ворот, и когда Блуа въедет в город, всажу стрелу из арбалета ему в брюхо.
– Я удивляюсь, как ты еще не всадила стрелу в живот Бела.
– Ты думаешь, я хочу быть повешенной за убийство какого-то крючкотвора? – Жанетта издала короткий желчный смешок. – Ну уж нет, я согласна отдать свою жизнь только в обмен на жизнь Карла Блуа. Пусть не только Бретань, но и вся Франция узнает, что он был убит женщиной!
– Ты собираешься убить его, если он не вернет тебе ребенка?
– Ребенка он точно не вернет! – заявила графиня со вскипающей яростью. – Этот негодяй не удосужился даже ответить ни на одно письмо!
Томас был уверен, что герцогу по этому поводу писал принц Уэльский. А возможно, и сам король Эдуард, безрезультатно. Чего, впрочем, и следовало ожидать: Карл Блуа был врагом Англии.
– Это все из-за земель, Томас, – устало сказала Жанетта, – из-за земель и из-за денег.
Графиня имела в виду, что ее трехлетний сын, носивший титул графа Арморики, являлся законным наследником обширнейших владений в западной Бретани, которые в настоящее время были оккупированы англичанами. Все понимали, что если этот ребенок, став совершеннолетним, принесет ленную присягу герцогу Иоанну, которого хотел посадить на престол Бретани Эдуард Английский, позиции его соперника Карла Блуа будут сильно подорваны. Поэтому Блуа забрал ребенка и держал его при себе, надеясь со временем получить с него желанную клятву верности вассала.
– А где сейчас Шарль? – спросил Томас.
По иронии судьбы Жанетта, в попытке снискать благосклонность герцога, назвала сына в честь него[18].
– Он в башне Ронселет, – сказала Жанетта, – это к югу от Рена. Его отдали на воспитание тамошнему сеньору. – Она повернулась к Томасу. – Вот уже почти год, как я не видела своего мальчика.
– Башня Ронселет, – повторил Томас. – Это замок? Крепость?
– Я там не была. Башня и башня. Наверное, замок.
– Ты уверена, что мальчик там?
– Я ни в чем не уверена, – устало сказала Жанетта, – но я получила письмо, в котором говорилось, что Шарль находится там, и у меня нет причины в этом сомневаться.
– А кто написал это письмо?
– Я не знаю. Оно не было подписано.
Несколько шагов графиня прошла молча, тепло ее ладони грело пальцы Томаса.
– Это все Бела, – промолвила Жанетта после затянувшегося молчания. – Конечно, доказательств у меня нет, но это наверняка его происки. Мало ему того, что он завладел моим домом, а Карл Блуа забрал у меня ребенка, так он хочет и вовсе меня извести. Подкинул это письмо в надежде, что я сунусь в Ронселет и попаду в руки Карлу Блуа. Я уверена, что это дело рук Бела. Он ненавидит меня.