Скиталец Стенли Майкл

– Потому что мы постоянно ссорились, – сказал он, – потому что мы – грешники, потому что мы не были достойны реликвии. Но мы изменим это, Томас. Мы восстановим наши силы и возродим былую добродетель!

Ги Вексий наклонился к огню, вынул кочергу из пламени и взмахнул ею, как мечом, так что она произвела шипящий звук и ее раскаленный докрасна кончик прочертил во мраке дугу света.

– Томас, а ты никогда не задумывался о том, чтобы помочь мне?

– Помочь тебе?

Вексий подошел поближе. Он по-прежнему размахивал железным прутом, так что раскаленный металл оставлял в темноте след, как от падающей звезды, за которой тянулся тонкий шлейф дыма.

– Твой отец, – продолжил он, – был старшим братом в семье. Ты знал об этом? Будь ты законнорожденным, титул графа де Астарака по праву принадлежал бы тебе.

Он опустил кончик прута к самому лицу Томаса, так что тот ощутил опаляющий жар.

– Давай действовать вместе! – пылко призвал Ги Вексий. – Расскажи мне, что знаешь, помоги вернуть книгу, и мы сообща отправимся на поиски Грааля.

Он присел перед братом на корточки.

– Мы должны возвысить нашу семью, Томас, – тихо, но с жаром произнес он, – возвысить превыше всех прочих родов в христианском мире. Могущество Грааля позволит нам возглавить новый крестовый поход против неверных и покончить с ними навсегда. Томас, мы двое – помазанники Господа, хранители Грааля, и, если мы объединимся, о нас долго потом будут рассказывать как о величайших святых воителях, каких когда-либо знала Церковь. – Голос его звучал красиво, почти музыкально. – Ты поможешь мне, Томас?

– Нет.

Прут приблизился к правому глазу Хуктона, настолько близко, что казался ему мрачным раскаленным солнцем, но лучник не дрогнул. В том, что кузен действительно вознамерился выжечь ему кочергой глаз, он сомневался, но зато был уверен, что Ги Вексий хочет, чтобы Томас вздрогнул. А потому не шелохнулся.

– Твои приятели ушли от погони, – сообщил Вексий. – Представь себе, мы отправились за ними с отрядом в пятьдесят человек, но они каким-то образом ухитрились скрыться в лесу.

– Вот и прекрасно.

– Но единственное, что они могут сделать, – это отступить в Ла-Рош-Дерьен, а там они окажутся в ловушке. Которая очень скоро захлопнется.

Томас промолчал. Прут остыл и потемнел, и лучник наконец решился перевести дух.

– Как и все Вексии, – заметил Ги, убрав кочергу и поднявшись, – ты отличаешься отвагой, а также порядочной глупостью. Тебе известно, где находится Грааль?

– Нет.

Ги Вексий устремил на кузена пристальный взгляд, словно бы оценивая полученный ответ, а потом пожал плечами.

– Как ты думаешь, Томас, Грааль существует?

Помолчав, Томас дал ответ, в котором весь день отказывал де Тайллебуру:

– Да.

– Ты прав, – сказал Вексий, – ты прав. Он действительно существует. Мы владели им, а твой отец похитил его. И теперь только ты знаешь, как его найти.

– Я ничего об этом не знаю! – запротестовал Томас.

– Но де Тайллебур тебе не поверил, – заметил Вексий, опустив кочергу на стол. – Де Тайллебур жаждет Грааля, как голодающий хлеба. Он мечтает о нем. Он бредит чашей и видит ее во сне. – Помолчав, Вексий улыбнулся. – Когда боль станет невыносимой, Томас, а этот миг обязательно настанет, и когда ты пожелаешь смерти, а это тоже не за горами, скажи де Тайллебуру, что раскаиваешься и хочешь стать моим человеком. Тогда боль прекратится, и ты будешь жить.

Значит, это Вексий подслушивал за дверью, понял Томас. И завтра он будет подслушивать снова. Хуктон закрыл глаза. «Pater, – стал молиться он, – si vis, transfer calicem istem a me». Он снова открыл глаза.

– Почему ты убил Элеонору? – прозвучал вопрос.

– А почему бы и нет?

– Нелепый ответ, – огрызнулся Томас.

Голова Вексия дернулась, словно от удара.

– Потому что девушка знала о нашем существовании, – пояснил он. – Вот почему.

– О вашем существовании?

– Элеонора знала, что мы в Англии, знала, что именно мы ищем, знала о нашем разговоре с братом Коллимуром. А ведь проведай король Англии о том, что мы ищем Грааль в его королевстве, у него нашлись бы средства нас остановить. Эдуард заточил бы нас в темницу, и мы оказались бы в том же положении, что и ты сейчас.

– Ты что, считаешь, будто Элеонора могла рассказать о вас королю? – недоверчиво спросил Томас.

– Самое лучшее, по моему мнению, – это чтобы никто не знал о нашем появлении и никому ничего не мог рассказать. Однако плохо другое, Томас. Старый монах только и смог, что рассказать нам о твоем существовании. Представь себе долгий, утомительный путь, убийства ни в чем не повинных людей, необходимость сносить капризы шотландской погоды, и все это лишь ради того, чтобы услышать о твоем существовании! Старик ничего не знал о местонахождении Грааля, не имел ни малейшего представления о том, куда твой отец мог его запрятать, но зато он знал о тебе, и с той поры мы принялись искать молодого Хуктона. Отец де Тайллебур хочет допросить тебя, Томас, он хочет добиться, чтобы ты кричал от боли, пока не расскажешь ему всю правду, которой, как я подозреваю, ты попросту не знаешь. Но я не хочу, чтобы ты страдал. Я хочу, чтобы мы подружились.

– А я хочу, чтобы ты умер, – ответил Томас.

Вексий печально покачал головой, а потом наклонился поближе.

– Кузен, – промолвил он тихонько, – придет день, когда ты преклонишь передо мной колени. Придет день, когда ты дашь мне свою руку и поклянешься в верности. И тогда мы обменяемся поцелуем, связывающим сеньора и вассала. Ты станешь моим вассалом, и мы, приняв крест, вместе устремимся к славе. Мы станем братьями, я обещаю тебе.

Он поцеловал свои пальцы, потом почти ласково приложил их кончики к щеке Томаса.

– Я обещаю тебе это, кузен, – шепотом повторил Вексий, – а сейчас доброй ночи.

– Да проклянет тебя Бог, Ги Вексий! – огрызнулся Томас.

– Calix meus inebrians, – промолвил Ги Вексий и ушел.

Глава восьмая

К рассвету Томас совсем продрог. Он ежился от холода, а при каждом звуке шагов в замке – еще и от страха. За окнами слышались пение петухов и птичий щебет, и юноша, представляя себе раскинувшиеся за башней густые леса, думал о том, доведется ли ему еще когда-нибудь увидеть зеленую листву.

Угрюмый слуга принес узнику завтрак, состоявший из хлеба, твердого сыра и воды. На время оковы сняли, но завтракал он под присмотром вооруженного стражника, одетого в осиные цвета Ронселета, а едва Томас поел, кандалы вернулись на место. Ведро унесли, чтобы опорожнить, на его место поставили другое.

Вскоре после этого пришел Бернар де Тайллебур. Пока его прислужники вновь разжигали огонь, а отец Кайлюс устраивался за импровизированным столом, высокий доминиканец любезно приветствовал Томаса.

– Надеюсь, ты хорошо спал? Завтраком доволен? Сегодня похолодало, не так ли? Даже не припомню такой сырой зимы. Только представь, впервые за невесть сколько лет разлилась река. Все подвалы башни затопило водой.

Томас, продрогший и напуганный, не отвечал, но де Тайллебур не обиделся. Он подождал, пока брат Кайлюс обмакнет перо в чернильницу, а потом приказал высокому слуге снять с Томаса одеяло.

– Ну а сейчас, – сказал он, когда пленник был обнажен, – приступим к делу. Поговорим о книге твоего отца. Кто еще знает о ее существовании?

– Никто, – ответил Томас, – кроме брата Гермейна, но о нем ты знаешь.

Инквизитор нахмурился:

– Но, Томас, ты же ее получил не из рук отца. Кто-то должен был передать книгу тебе! И этот человек, безусловно, о ней знает! Кто дал ее тебе?

– Законник в Дорчестере, – бойко солгал Томас.

– Имя, пожалуйста, назови мне имя.

– Джон Роули, – на ходу придумал лучник.

– Произнеси по буквам, – сказал де Тайллебур, и после того как Томас исполнил его просьбу, зашагал по комнате в явном раздражении. – Этот Роули, должно быть, знал, что это за книга, верно?

– Она была завернута в плащ моего отца и хранилась в одном свертке с другой старой одеждой.

– Он мог заглянуть в сверток.

– Джон Роули, – произнес Томас, напрягая фантазию, – это старый толстяк, который никогда в жизни не отправится на поиски Грааля. Кроме того, он считал моего отца сумасшедшим, так с чего бы законнику интересоваться его книгой? Роули интересует лишь эль, мед и пироги с бараниной.

Три железных прута снова нагревались в огне. Пошел дождь, и с порывами холодного ветра в открытые окна порой залетали дождевые капли. Томас вспомнил предостережение своего кузена насчет того, что де Тайллебур любит причинять боль, однако голос доминиканца был мягок и рассудителен, и лучник уже решил, что самого худшего ему удалось избежать. Он выдержал целый день допросов инквизитора, и его ответы вроде бы удовлетворили сурового доминиканца, которому оставалось теперь лишь заполнить некоторые пробелы. Он хотел узнать о копье святого Георгия, и Томас рассказал, что это оружие висело в хуктонской церкви, что оно было похищено и что он вернул его в битве при Креси.

– А ты сам веришь, что это было настоящее копье? – спросил де Тайллебур, и лучник покачал головой.

– Я не знаю, – сказал он, – но мой отец в это верил.

– И твой кузен похитил это копье из церкви Хуктона?

– Да.

– Скорей всего, – размышлял вслух инквизитор, – копье служило для отвода глаз. Дабы никто не догадался, что он отправился в Англию на поиски Грааля.

Томас, не ощущая надобности в комментариях, промолчал.

– Копье было с наконечником? – осведомился де Тайллебур.

– Конечно.

– Однако, будь это и вправду копье, поразившее дракона, наконечник должен был расплавиться в крови чудовища, – заметил доминиканец.

– Разве? – удивился лучник.

– Само собой, – заверил священник, глядя на Томаса как на недоумка. – Кровь дракона жаркая и жгучая, она расплавляет металлы и прожигает плоть.

Инквизитор пожал плечами, словно признавая, что отвлекся, поскольку копья и драконы не имеют прямого отношения к его поискам. Перо отца Кайлюса, старавшегося записывать каждое слово, усердно скрипело, а двое слуг стояли у огня, даже не пытаясь скрыть скуку. Между тем де Тайллебур снова сменил тему, заинтересовавшись почему-то Уиллом Скитом. Тем, каков характер его провалов в памяти и уверен ли Томас в том, что сэр Уильям не умеет читать.

– Конечно уверен! – Томас теперь явно пытался успокоить де Тайллебура, и это о многом свидетельствовало. Предыдущий день лучник начал с оскорблений и ненависти, но сегодня, к концу допроса, уже охотно помогал доминиканцу. Он выжил.

– Скит не умеет читать? – произнес инквизитор, расхаживая по комнате. – Ну что ж, меня это не удивляет. Значит, он не будет рассматривать книгу, которую ты оставил ему на хранение?

– Мне повезет, если он не использует ее страницы на подтирку своей задницы. Это единственное применение, которое Уилли Скит может найти для бумаги или пергамента.

Де Тайллебур натянуто улыбнулся и уставился в потолок. Долгое время он молчал, а потом ошарашил Томаса неожиданным вопросом:

– Так кто такой Ахалиин?

Юноша был застигнут врасплох и не сумел скрыть этого.

– Я не знаю, – промолвил он после секундного замешательства.

Доминиканец внимательно наблюдал за Томасом. В комнате вдруг воцарилась напряженность: слуги встрепенулись и к чему-то приготовились, а отец Кайлюс, перестав писать, воззрился на допрашиваемого.

Де Тайллебур улыбнулся.

– Я даю тебе последний шанс, Томас, – произнес он низким голосом. – Кто такой Ахалиин?

Хуктон понял, что должен стоять на своем. Если ему удастся не сломаться на этом пункте, то допрос, по крайней мере на сегодня, будет окончен.

– Я никогда не слышал о нем, – сказал он, изо всех сил стараясь изобразить простодушие, – пока брат Гермейн не упомянул это имя.

Почему де Тайллебур ухватился за Ахалиина как за слабое звено защиты Томаса, оставалось для лучника тайной, но ход был умный. Если священник установит, что Томас знает, кто такой Ахалиин, станет очевидным, что он мог перевести хотя бы один из написанных на древнееврейском языке отрывков книги. А раз Хуктон солгал на допросе в чем-то одном, то он мог солгать и во всем остальном. Поэтому, не добившись признания, инквизитор дал знак прислужникам. Отец Кайлюс вздрогнул.

– Я уже говорил тебе, что не знаю, – нервно сказал Томас. – Я правда не знаю, кто это такой.

– Но мой долг перед Богом, – возразил де Тайллебур, взяв у рослого слуги один из раскаленных прутьев, – убедиться в том, что ты не лжешь. – Он посмотрел на юношу словно бы с сочувствием. – Я не хочу причинять тебе боль, Томас. Просто я хочу знать правду. Ну же, скажи мне, кто такой Ахалиин?

Томас сглотнул.

– Я не знаю, – прошептал он, а потом повторил более громким голосом: – Я не знаю!

– А я думаю, что знаешь, – заявил инквизитор и приступил к пытке.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, – молился де Тайллебур, прикладывая железо к обнаженной ноге Томаса.

Двое слуг крепко держали лучника. Боль оказалась сильнее, чем можно было вообразить. Хуктон попытался вывернуться, но не смог, ноздри его наполнились тошнотворным запахом жженой плоти, но он по-прежнему не отвечал на вопрос, ибо считал, что, будучи хоть единожды уличенным во лжи, тем самым обречет себя на еще худшие муки.

Где-то на задворках сознания, несмотря на страшную боль и собственные вопли, он продолжал верить, что если будет упорствовать, настаивая на своей лжи, то доминиканец ему поверит и прекратит пытку. Однако в состязании в терпении между мучителем и жертвой истязаемому не приходится надеяться на успех.

Второй прут раскалился, и его кончик был направлен на ребра Томаса.

– Кто такой Ахалиин? – спросил де Тайллебур.

– Я говорил тебе…

Раскаленное докрасна железо прошлось по телу лучника от груди к животу. Плоть вспучилась, запахло паленым, но огонь тут же прижег рану, так что крови не было пролито ни капли. Пронзительный вопль эхом отдался от высокого потолка.

Прут отправился обратно в очаг, чтобы раскалиться снова. А Томаса тем временем перевернули на обожженный живот и, дабы пытка продолжалась без перерыва, засунули костяшки пальцев его левой руки в зажим лежащего на столе инструмента, назначения которого он поначалу не понял. Зато теперь все было ясно: это пыточные тиски.

Де Тайллебур закрутил винт. Томас заорал снова и потерял сознание, но брат Кайлюс быстро привел его в чувство, облив холодной водой.

– Кто такой Ахалиин? – повторил де Тайллебур.

«Какой глупый вопрос, – подумал Томас. – Как будто ответ имеет значение!»

– Я не знаю! – простонал он и взмолился, чтобы инквизитор поверил ему, но боль нахлынула снова. Самыми лучшими, за исключением полного забытья, были моменты, когда Томас пребывал на грани потери сознания: тогда казалось, что боль – это всего лишь сон. Дурной, страшный, но все же сон. И хуже всего бывало, когда он сознавал, что все происходит наяву, что его жизнь свелась к сплошным мукам, к одному лишь страданию, и сейчас де Тайллебур причинит ему еще более страшную боль, закручивая винт, чтобы расплющить палец, либо прижигая его плоть каленым железом.

– Ответь мне, Томас, – мягко обратился к нему доминиканец, – только ответь, и боль сразу прекратится. Ну пожалуйста, Томас. Или ты думаешь, что я получаю удовольствие от всего этого? Во имя Господа, я ненавижу пытки, поэтому, пожалуйста, ответь.

И Томас ответил.

Он объяснил, что Ахалиин был отцом тиршафа, а тот – отцом Неемии.

– А Неемия, – не отставал де Тайллебур, – кем был он?

– Хранителем чаши, виночерпием у царя, – прорыдал Томас.

– Почему люди лгут Богу? – вопросил инквизитор. Он положил обратно на стол тиски для пальцев, а три железных прута снова вернулись в огонь. – Почему? – спросил он снова. – Правда ведь все равно выходит наружу. С Божьей помощью. Итак, Томас, выяснилось, что ты все же знал больше, чем утверждал, и потому нам придется вскрыть также остальные твои обманы, но сперва мы поговорим об Ахалиине. Ты думаешь, что, цитируя Книгу Ездры, твой отец намекал на то, что он сам обладает Граалем?

– Да, – сказал Томас, – да, да, да!

Он вжался в стену, его сломанные руки были скованы за спиной, а все тело превратилось в одну сплошную боль, но, возможно, боль прекратится, если он признается во всем.

– Однако брат Гермейн утверждает, что запись об Ахалиине в книге твоего отца сделана на древнееврейском. Ты знаешь древнееврейский, Томас?

– Нет.

– Так кто же перевел тебе этот отрывок?

– Брат Гермейн.

– И он же рассказал тебе, кто такой Ахалиин? – спросил де Тайллебур.

– Нет, – простонал Томас.

Не было смысла лгать, ибо доминиканец наверняка все проверит, но ответ вел к новому вопросу, а тот, в свою очередь, мог вскрыть новые обманы. Юноша солгал. Но отпираться было уже слишком поздно.

– Так кто же рассказал это тебе? – спросил де Тайллебур.

– Доктор, – тихо промолвил Томас.

– Доктор, – повторил инквизитор. – Ты опять обманываешь меня? Хочешь, чтобы я снова применил огонь? Какой доктор? Доктор теологии? Врач? И если ты попросил этого таинственного доктора разъяснить тебе смысл отрывка, неужели он не полюбопытствовал, зачем тебе это понадобилось?

Когда же Томас назвал имя Мордехая и признал, что тот листал книгу, де Тайллебур впервые за долгие часы допроса потерял самообладание и пришел в ярость.

– Ты показывал эту книгу еврею? – недоверчиво прошипел доминиканец. – Еврею? Во имя Господа и всех драгоценных святых, о чем ты думал? Еврею! Выходцу из проклятого народа, который обрек на смерть нашего дорогого Спасителя! Глупец! Если евреи найдут Грааль, то они призовут Антихриста! Ты должен пострадать за это предательство! Я тебя накажу!

Он пересек комнату, выхватил из огня прут и вернулся к Томасу, съежившемуся у стены.

– Показать книгу еврею! – кричал де Тайллебур, проводя раскаленным кончиком прута по ноге Томаса. – Гнусная тварь! – ревел инквизитор, перекрывая вопли несчастного. – Ты предал Бога, предал Христа, предал Церковь! Ты ничем не лучше Иуды Искариота!

Пытка продолжалась. Шли часы. Все вокруг казалось Томасу одной сплошной болью. Вчера он солгал, и теперь все предыдущие его ответы сверялись с полученными под пыткой, столь жестокой, какую только можно было выдержать, не теряя сознания.

– Так где Грааль? – требовательно вопросил де Тайллебур.

– Я не знаю, – сказал Томас, а потом закричал: – Я не знаю!

Он увидел, как раскаленное железо приближается к его коже, и в ужасе вскрикнул.

Но никакие крики не помогали: пытка продолжалась беспрерывно. И Томас говорил: он рассказывал все, что знал, и у него даже возникло искушение сделать так, как предложил ему Ги Вексий: попросить де Тайллебура позволить ему принести клятву в верности своему кузену. Но тут, в самый разгар этого раскаленного кошмара, он вдруг вспомнил об Элеоноре и промолчал.

На четвертый день, когда даже легкого движения руки де Тайллебура было достаточно, чтобы заставить Хуктона скулить и просить о пощаде, в комнату вошел облаченный в желто-черное осиное одеяние сеньор де Ронселет. Это был высокий мужчина с короткими, жесткими черными волосами и перебитым носом, а глумливая усмешка, появившаяся на его лице при виде обожженного, истерзанного пленника, обнаружила отсутствие двух передних зубов.

– Ты так и не принес наверх дыбу, святой отец, – произнес он разочарованно.

– В этом не было необходимости, – ответил де Тайллебур.

Ронселет ткнул Томаса затянутой в кольчужную сетку ногой:

– Так, значит, этот сукин сын – английский лучник?

– Именно.

– Тогда отруби ему пальцы, которыми натягивают лук, – свирепо предложил Ронселет.

– Я не могу проливать кровь, – ответи инквизитор.

– Бог свидетель, зато я могу! – вскричал хозяин замка, хватаясь за кинжал у пояса.

– Нет! – отрезал де Тайллебур. – Он в руках Господа, и ты не смеешь коснуться его. Ты не прольешь его крови здесь!

– Я у себя дома, – прорычал Ронселет.

– А твоя душа в моих руках, – заметил доминиканец.

– Но он же лучник! Английский лучник! Он явился сюда, чтобы забрать этого мальчишку, сына Шенье! Это мое дело!

– Его пальцы раздроблены тисками, – сказал де Тайллебур, – так что он больше не лучник.

Услышав это, Ронселет несколько успокоился, но не преминул пнуть Томаса снова.

– Кусок дерьма, вот кто он такой! Вонючий кусок дерьма! – И хозяин замка плюнул на Хуктона, выражая таким образом ненависть ко всем английским лучникам, посрамившим французскую рыцарскую конницу на поле боя. – Что ты с ним сделаешь?

– Молись за его душу, – лаконично ответил де Тайллебур.

Когда Ронселет ушел, стало ясно, что допрос окончен, ибо инквизитор извлек маленькую склянку с елеем и произвел последний обряд помазания, коснувшись священным маслом лба и обожженной груди, и нараспев произнес молитву:

– Sana me, Domine, quoniam conturbata sunt ossa mea[21].

Когда же обряд завершился, Томаса отнесли в подземную темницу. Она была вырублена в скальном утесе, на котором стояло Осиное Гнездо. Сырой, темный, холодный каменный склеп. Кандалы с пленника сняли, но он думал, что сойдет с ума, ибо все его тело нестерпимо болело. Раздробленные пальцы означали, что при любом исходе ему уже не быть лучником, ибо нельзя натянуть боевой лук искалеченными руками. Через некоторое время Томаса скрутила лихорадка, и он одновременно рыдал, дрожал и потел. Ночью Хуктон бредил, его мучили кошмары, а проснувшись, он рыдал снова, вспоминая, что не выдержал пыток и рассказал де Тайллебуру все. Его сломили, выпотрошили и бросили умирать во тьму.

Потом однажды (сколько дней миновало с той поры, как его унесли в подвал Осиного Гнезда, Томас не знал) за ним пришли два прислужника де Тайллебура. Они обрядили узника в штаны и рубаху из грубой шерсти, вынесли во двор замка и швырнули в пустую телегу, на которой, судя по запаху, обычно возили навоз. Ворота башни со скрипом открылись, и ослепленный бледным солнечным светом Томас в сопровождении двух десятков ратников, носивших цвета сеньора Ронселета, покинул Осиное Гнездо. Почти не сознавая, что происходит, он лежал, скрючившись от боли, на грязных досках, вдыхал тошнотворный смрад и хотел умереть. Лихорадка продолжала терзать юношу, отнимая последние силы.

– Куда вы меня везете? – спросил он, но никто не ответил, а может быть, его слабый голос просто никто и не услышал.

Шел дождь. Телега, громыхая, двигалась на север. Встречные селяне крестились, и Томас то впадал в беспамятство, то приходил в себя. Решив, что его везут на кладбище, юноша попытался окликнуть возчика телеги и объяснить, что он еще жив, но вместо возницы откликнулся брат Гермейн, сердито заявивший, что Хуктону следовало оставить книгу у него в Кане.

– Ты сам виноват, – сказал старый монах, и Томас решил, что видит сон.

В следующий раз его внимание привлек звук трубы. Телега остановилась, и он услышал хлопанье ткани, а подняв глаза, увидел, что один из всадников машет белым флагом.

«Не мой ли это саван?» – подумалось Томасу. Младенца, едва появившегося на свет, пеленают, а покойника, когда он покидает сей мир, заворачивают в саван. Юноша заплакал, ибо не хотел, чтобы его хоронили, но внезапно услышал английские голоса и понял, что это сон. Тут чьи-то сильные руки подхватили его и понесли прочь. Хуктону хотелось закричать, но он был настолько слаб, что потерял сознание.

Когда Томас очнулся, было темно. Он находился в другой повозке, на сей раз чистой, и лежал на соломенном матрасе, укрытый одеялами. Повозка имела кожаный, натянутый на деревянные дуги верх, защищавший от дождя и солнечного света.

– Вы везете меня хоронить? – спросил Томас.

– Хватит нести чепуху, – услышал он в ответ и узнал голос Дугласа.

– Робби?

– Ага, это я.

– Робби?

– Эх ты, бедняга, – сказал шотландец и погладил Томаса по лбу. – Ну и досталось же тебе.

– Где я?

– Мы едем домой, Томас, – ответил Робби, – домой.

В Ла-Рош-Дерьен.

 * * *

Оказывается, его выкупили. Через неделю после исчезновения Томаса и два дня спустя после того, как их отряд вернулся в Ла-Рош-Дерьен, в гарнизон явился посланец под белым флагом. Он привез письмо от Бернара де Тайллебура, которое было адресовано сэру Уильяму Скиту.

«Отдай нам книгу отца Ральфа, – говорилось в письме, – и Томас из Хуктона вернется к своим друзьям». Уилл Скит попросил, чтобы ему прочитали и перевели послание, но, не имея ни малейшего представления, о какой книге речь, спросил мессира Гийома. Тот, в свою очередь, обратился к Робби, а Робби – к Жанетте. На следующий день шотландец отправился в Ронселет.

Потом приключилась двухнедельная задержка, потому что нужно было доставить из Нормандии брата Гермейна. Де Тайллебур настоял на этой мере предосторожности, потому что попечитель скрипториума видел книгу и мог подтвердить, что англичане их не обманывают.

– Вот такие дела, – завершил свой рассказ Робби.

Томас уставился в потолок. Интуиция подсказывала ему, что книгу не следовало отдавать врагам, путь даже благодаря этому он остался жив и находился теперь в безопасности.

– Книгу-то они получили, – продолжил Робби с нескрываемым злорадством, – но мы кое-что в нее от себя добавили. – Он ухмыльнулся. – Сперва мы переписали целиком все, что было, а потом добавили туда всякой заумной чуши, чтобы заморочить им голову. Запутать их и сбить с толку. Понимаешь? А тот сморщенный старый монах так ничего и не заметил. Вцепился в эту книгу, словно голодный пес в кость.

Томас поежился. Он чувствовал себя раздетым, обесчещенным и чуть ли не оскопленным. Его унизили, сломали, превратив в вечно трясущееся от страха, скулящее существо. Он не произнес в ответ ни звука, но по лицу его текли слезы. Все тело его болело. Томас даже не знал, где он. Лишь помнил, что его привезли обратно в Ла-Рош-Дерьен и подняли по крутому лестничному пролету в эту маленькую комнатку под крутыми стропилами крыши. Стены здесь были наспех оштукатурены, а в изголовье кровати висело распятие. Сквозь мутное стекло пробивался грязный буроватый свет.

Робби продолжал рассказывать ему о вставках, которые они от себя добавили в книгу отца Ральфа. Дуглас похвастался, что это он придумал и, после того как Жанетта скопировала книгу, дал волю своей фантазии.

– Только представь, я там написал, что на самом деле Грааль в Шотландии. Пусть эти сукины дети порыщут среди вереска, здорово, а?

Он рассмеялся, а когда заметил, что Томас не слушает, все равно продолжил говорить. Потом в комнату вошел еще кто-то и утер с лица Томаса слезы. Это была Жанетта.

– Томас? – позвала она. – Томас?

Он хотел рассказать ей, что видел ее сына и общался с ним, но не мог найти слов. Ги Вексий предупредил Томаса, что ему захочется умереть, когда его будут пытать, и это была правда, но самое удивительное, что Хуктон до сих пор мечтал о смерти. Если лишить человека гордости, подумал Томас, то он останется ни с чем. Самым ужасным было воспоминание не о боли и даже не о том, как он униженно молил о пощаде, но о той благодарности, которую пленник испытывал к де Тайллебуру, когда боль действительно прекращалась. Это было самое постыдное.

– Томас? – снова позвала Жанетта. Она опустилась на колени у его постели и погладила по лицу. – Все в порядке, – сказала она тихонько, – теперь ты в безопасности. Это мой дом. Здесь никто не причинит тебе боль.

– Кроме таки, может быть, меня, – послышался мужской голос.

Томас содрогнулся от ужаса и только потом, повернувшись на звук, увидел вошедшего Мордехая. А он думал, что старый лекарь давно уже отбыл в южные края.

– Возможно, мне придется выправлять пальцы на твоих руках и ногах, – пояснил целитель, – и тут уж без боли не обойтись. Придется потерпеть. – Он поставил на пол свою сумку. – Привет, Томас. Ох, скажу тебе, не зря я на дух не переношу все эти корабли. Сначала мы ждали, когда сошьют новый парус; потом выяснилось, что посудина недостаточно хорошо просмолена; затем обнаружилось, что надо поправить такелаж, ну и так далее. Короче говоря, несчастное судно так по сию пору и торчит у причала. Ох уж эти мне моряки! Только и умеют, что похваляться друг перед другом своими плаваниями. Впрочем, зато у меня было время поработать над переводом записей твоего отца, чем я занимался с удовольствием. И тут мне вдруг говорят, что ты нуждаешься в моей помощи. Бедный мой Томас, что они с тобой сделали?

– Они меня сломали, – промолвил Томас, и это были первые слова, которые он произнес с тех пор, как очутился в доме Жанетты.

– В таком случае мы уже должны тебя починить, – спокойно отозвался Мордехай. Он откинул одеяло, и хотя Жанетта при виде истерзанного тела Томаса вздрогнула, старый еврей лишь улыбнулся. – Мне приходилось выхаживать людей, тоже побывавших в руках доминиканцев, но пострадавших куда сильнее.

Итак, его вновь лечил Мордехай, и время теперь измерялось облаками, проплывавшими за тусклым окошком, солнцем, совершавшим свой ежедневный путь, и гомоном птиц, таскавших солому из кровли для постройки своих гнезд.

Два дня, пока целитель ломал неправильно сросшиеся кости, вправлял их и накладывал лубки, Томасу пришлось терпеть страшную боль, но она быстро уменьшалась, а через неделю сошла на нет. Отпустила его и лихорадка, зажили ожоги на теле. День за днем Мордехай всматривался в его мочу, уверяя, что она постепенно очищается.

– Да у тебя бычье здоровье, юноша!

– И бычья глупость, – сказал Томас.

– Это всего лишь самонадеянность, – заметил старый еврей, – обычная самонадеянность молодости.

– Знаешь, когда они… – начал Томас и передернулся, вспомнив, что вытворял с ним де Тайллебур. – Когда они говорили со мной, – сказал он вместо этого, – я рассказал им, что показывал тебе эту книгу.

– Вряд ли инквизиторам это понравилось, – заметил Мордехай. Он извлек из своей сумы моток шнура и принялся обматывать его вокруг торчащего конца стропила. – Вряд ли им понравилось, что еврей проявляет интерес к Граалю. Они наверняка решили, что я хочу использовать его как ночной горшок.

Хотя это звучало кощунственно, Томас невольно улыбнулся:

– Прости меня, Мордехай.

– За то, что ты рассказал им обо мне? А что тебе еще оставалось? Люди всегда говорят под пытками, Томас, тем пытки и полезны. Таки поэтому людей пытают и будут пытать, пока солнце вращается вокруг земли. И ты думаешь, что теперь я подвергаюсь большей опасности, чем раньше? Я еврей, Томас, еврей. И что таки мне прикажешь с этим делать?

Он говорил о шнуре, верхний край которого был привязан к потолочной балке, а нижний лекарь, похоже, хотел прикрепить к полу. Но зацепить его там было не за что.

– Что это? – спросил Томас.

– Средство исцеления, – ответил Мордехай, беспомощно глядя то на шнур, то на пол. – Наверное, потребуются молоток и гвозди, а?

– И скоба, – предположил больной.

Придурковатый слуга Жанетты был послан на рынок с подробнейшими наставлениями и ухитрился-таки раздобыть скобу, которую Мордехай попросил Томаса вбить молотком в половицу. Юноша поднял свою скрюченную, с согнутыми, как когти, пальцами руку и объяснил, что сделать этого не может. Поэтому Мордехай с большим трудом вбил скобу сам, а потом привязал к ней нижний конец шнура, так что тот оказался натянутым от пола до потолка.

– А теперь, – промолвил лекарь, отступив на шаг и любуясь своей работой, – ты должен делать вот что. Натягивать ее, как тетиву лука.

– Я не могу, – сказал Томас чуть не плача и снова поднял свои искалеченные руки.

Страницы: «« ... 1314151617181920 »»

Читать бесплатно другие книги:

Катафалки частный детектив Татьяна Иванова раньше никогда не угоняла. Но все когда-нибудь приходится...
Корпей гордился тем, что смог выбраться из нищеты. Гордился своим крепким, ладным пятистенком, выстр...
Москва, наши дни. Князь Подгорного Царства Ингве – преуспевающий бизнесмен, глава международной нефт...
Что вы знаете о страсти и что вы знаете о любви? Когда страсть переходит в ненависть и когда ненавис...
Командир спецгруппы Сергей Андреев, находясь в дальней командировке, получает задание по нейтрализац...
В новом сборнике стихов широко представлены философские, жизненные, юмористические, иронические сюже...