Поцелуй смерти Гамильтон Лорел
– А что у тебя за домашний уклад? – спросил Зебровски. – Тебя тоже гарем симпатяшек дома ждет?
– Хотел бы я, – потупился Брайс.
– Иметь больше одного партнера труднее, чем ты думаешь, – сказала я.
– Хлопоты в раю? – спросил Зебровски.
Я нахмурилась, вздохнула:
– Скажем так: начинаю задумываться, не бывает ли все-таки хорошего слишком много.
Подождала очередной шуточки Зебровски, но он промолчал. Я посмотрела на него: он был серьезен, такое для него необычно.
– Что такое? – спросила я, и сама услышала интонацию подозрительности.
– Никогда не видел тебя такой счастливой, как последние года два, Анита. Видно, то, что ты делаешь, тебе подходит. Дает тебе счастье.
– И что?
– И мне неприятно слышать, как ты в этом ковыряешься, Анита.
– Я не ковыряюсь, Зебровски. Просто только что один из самых новых впал в дикую панику, увидев по телевизору тела. Как будто до сих пор не понимал, насколько опасна моя работа.
– Я об этом не подумал – что тебе приходится объяснять насчет своей работы каждому бойфренду. У меня от одной мысли об этом голова раскалывается, мне с одной Кэти и то хватает.
Он снял очки, протер глаза. Вокруг них были тонкие морщинки, которых за очками я не замечала.
– Вот просто в ужасе, что придется снова говорить с этим новеньким, – сказала я.
– Вполне понятно, – отозвался Брайс.
Мы оба оглянулись на него, будто как-то забыли, что он с нами в машине. На нас такое не похоже.
– С чего это мы стали перед тобой такие теплые и пушистые, Брайс?
– Не знаю, – сказал он, – но спасибо.
– За что?
– Что взяли меня в компанию, наверное.
– Чего ты хочешь? – спросил Зебровски, надевая очки.
Надави на копа – и в конце концов он опять станет циником.
Брайс улыбнулся:
– Я – гей, и не объявлялся.
Зебровски фыркнул, потом не выдержал и захохотал. Мы оба на него уставились – не так чтобы дружелюбными взглядами.
– Ох ты, вот это умора! Арнет разве что трусы ему в руку не сует, Милли из техслужбы тысячу причин находит быть там, где он, все местные бабы за ним гоняются, а он гей. Умора.
– Не все, – сказал он и посмотрел на меня.
– Брайс, ничего личного, но моя бальная карточка более чем переполнена.
Он улыбнулся:
– Если хоть половина того, что пишут о тебе репортеры, правда, то у тебя свой гарем, или как его там называть. Но дело не только в этом: тебя ко мне не тянет.
Я пожала плечами:
– Ну, извини.
– Да нет, это не плохо, это хорошо.
– Постой, – вступил в разговор Зебровски, – ты хотел поехать ужинать с единственной во всем департаменте женщиной, которую к тебе не тянет?
Брайс кивнул.
Зебровски нахмурился, потом усмехнулся.
– Извини, Брайс, ты, конечно, куколка и лапочка, но меня к тебе тоже не тянет.
Брайс улыбнулся, потом тихо засмеялся.
– Полезно знать.
– Твоя сексуальная ориентация к работе ни малейшего отношения не имеет, – сказала я.
– Не имеет. Но если обнаружится, что я гей, так будет иметь.
– Может быть, – согласилась я.
– Я просто хочу открыться, когда захочу, а не чтобы меня открыли, вот и все.
Вот если бы не было Нефрит в моей жизни, я бы не так хорошо его понимала? Может быть. Но она есть, и я ее пока не обнародовала. Отчасти потому, что не люблю я ни шопинга, ни прочих девчачьих занятий, которыми она хочет меня увлечь.
– Твой выбор, – сказала я.
– Поскольку ни к кому из нас тебя не влечет, это несущественно, – сказал Зебровски.
– Спасибо, – тихо ответил Брайс.
– Так что дальше? – спросила я. – Не для того же ты хотел с нами ехать в ресторан, чтобы поделиться своей великой тайной.
– Я ищу совета, как мне обходиться с женщинами на работе, чтобы они на меня не злились. Детектив Арнет особенно настойчива.
Я вздохнула:
– Если обсуждать девушек, то мне надо поесть.
– Что это значит? – улыбнулся Брайс.
– Это значит, что у меня были с Арнет проблемы. Она хотела закрутить роман с одним моим бойфрендом, и перед тем, как в это вдаваться, я хочу поесть.
– Согласен, – сказал Брайс.
Зебровски просто взялся за ручку двери.
Мы вышли и направились к освещенным окнам ресторана. Гей, натурал, девушка – все это без разницы. Мы все – копы, собравшиеся поесть и убить время, пока ждем. Я выдам Брайсу сокращенную версию, как Арнет висла на Натэниеле, а дальше будем убивать время, рассуждая о личной жизни Брайса. Меня более чем устраивает: это куда лучше, чем обсуждать мою.
Глава пятнадцатая
Зебровски меня удивил, взяв себе салат с курицей на гриле.
– Неужели не бургер? – спросила я.
– Холестерин недавно проверил. Какое-то время придется без бургеров.
Вид у него был траурный.
– Так что, без бургеров из фастфуда?
Он мотнул головой.
Я потрепала его по спине.
– Друг, сочувствую.
– Я чего-то не понял? – спросил Брайс. – Вы так говорите, будто у него умер кто-то.
– Покатаешься у Зебровски в машине, поймешь. Он живет на бургерах из фастфуда, а обертки бросает на заднее сиденье.
– А найдется мне там место на заднем сиденье среди всех этих оберток? – засмеялся Брайс.
Я посмотрела на Зебровски. Он пожал плечами:
– Могу там убрать, сзади.
– Я пошутил, – сказал Брайс, переводя взгляд с меня на Зебровски и обратно. – Вы серьезно, что там столько мусора, что даже сесть нельзя?
– Серьезно, – ответила я.
– Приберу я там. Запах от этих оберток такой, что жрать охота.
Зебровски с грустным видом забрал свой салат из здоровых продуктов.
Свободных столов хватало, потому что для ужина уж было поздно, а до завтрака еще несколько часов. А нам и надо было иметь большой выбор сидячих мест, потому что все мы копы, а это значит, что никто не хочет сидеть спиной к двери или к ресторану вообще, тем более к людному месту, где у тебя за спиной все время будут ходить туда-сюда. Не особенно нам нравятся окна, где снаружи вполне можно подойти к месту, где мы сидим, особенно если приходится сидеть спиной. Разумеется, шансы на то, что кто-то подойдет и начнет в нас палить, ничтожны, но ничтожны – это не значит, что такого не бывает. Полицейские параноидальны не из-за психического расстройства, а потому что с ними на самом деле бывает всякое, и наша профессиональная паранойя – просто другое название способа остаться в живых.
Так где же сесть?
В углу расположилась кабинка, возле выходящей на кухню стены, где нет окон, и места достаточно для четверых, чтобы достать оружие, не мешая друг другу. И у каждого ничем не загороженный вид на дверь. Идеально. Мы вошли в кабинку, я в середине, что могло бы помешать Брайсу или Зебровски, но я достаточно миниатюрна, чтобы в случае чего нырнуть под стол и стрелять по ногам, а потом в лицо или в грудь, когда раненые упадут на колени – потому что именно это случается обычно с людьми, когда пуля перебьет кость ноги. Да, именно так рассуждают копы. И всякий, кто живет при оружии. Об этом не говорят, но все вопросы выживания предусматриваются заранее.
Мы задвинулись в кабинку, разложили еду и тут же молча за нее принялись, потому что поговорить можно и в машине, а вот съесть в машине то, что мы взяли, – сомнительно. Пытались когда-нибудь есть на ходу салат? Конечно, я не салат взяла, а бургер, но и бургеры Джимми в машине есть не стоит – если не хочешь размазать всю эту вкуснятину соусов по собственной одежде.
– А красное мясо вредно, – сказал Зебровски несколько грустно.
– У меня холестерин в порядке, – ответила я, накладывая на булку все слои овощей бургера.
– И у меня, – поддержал Брайс, откусывая первый кусок.
– Надо было тебе заранее сказать, когда заказывали, если ты собирался дуться, Зебровски.
– А вы бы тогда заказали салат со мной за компанию?
– Нет, но я бы чувствовала себя виноватой.
Я откусила кусок бургера. Он оказался сочным и идеально прожаренным. Овощи хрустящие, спелые, объедение. Попыталась скрыть выражение блаженства на физиономии, но, видимо, не получилось: у Зебровски вид стал слегка обиженный.
Мы с Брайсом несколько минут ели в счастливом молчании, а потом я сказала:
– Зебровски, ты прости, но салаты я ем дома, потому что меню составляет Натэниел, а когда я не дома, так ем что хочу.
– Натэниел – это бойфренд, который с тобой живет? – спросил Брайс, проглотив очередную порцию бургера.
– Ага, – ответила я и тоже откусила кусок.
Зебровски глянул на меня страдающим взором.
Я сделала вид, что не вижу.
– Ты сказала, что он составляет меню. Это как?
– В основном готовит он, либо как шеф-повар, либо как помощник кому-то из других.
– У тебя там прямо ресторан, – заметил Брайс.
Я пожала плечами:
– Этот порядок завели мужчины: тот, кто готовит блюдо, назначается шеф-поваром, остальные его помощники. Такая у них система, и она работает, так что меня она устраивает. Я так считаю, что если готовлю не я, то не мне возникать, как они это делают.
– Очень разумно, – сказал Брайс.
Я опять пожала плечами и откусила еще кусок.
– Она всегда такая, – согласился Зебровски, откусывая лист салата. Пожевал его как что-то очень невкусное.
Он меня всего на девять лет старше. Мне тоже придется когда-нибудь отказаться от бургеров? Конечно, я такая же тощая, какой была в колледже, только мышц нарастила. А у Зебровски стало расти пузо – не так чтобы сильно, но вес он набрал. При жене и двух детях ему труднее выкроить время для тренажерного зала. Дети здорово осложняют жизнь – хорошо, что об этом конкретном осложнении мне вряд ли придется думать.
– Земля вызывает Аниту, – говорил Зебровски.
– Чего? – заморгала я.
– Ты о чем так думала сейчас напряженно? – спросил он подозрительно.
– Ни о чем.
– Врешь, у женщин так не бывает.
– Когда ты говоришь, что ни о чем не думал, я тебе верю.
– Я мужчина, и я на самом деле ни о чем не думаю.
Я раздраженно улыбнулась:
– Какого черта это все значит?
– Это значит, я хочу знать, о чем ты только что так напряженно думала.
– Я тебе уже сказала: ни о чем, и потому отвечать тебе не стану.
Он осклабился:
– Видишь, о чем-то ты все-таки думала.
– Брось, ладно?
– Не-а.
– Как тебе твой кроличий корм?
– Удар ниже пояса, Анита, – ответил он и помешал салат вилкой, но есть его всерьез пока не стал.
Может, так и худеют на салатах: просто есть их не хочешь, вот и не ешь. И вуаля – теряешь вес.
Я съела первый ломтик жареной картошки. Хрустящий, соленый, вкусный-вкусный.
– Но если твои любовники все как один оборотни, зачем тогда они едят кроличий корм? – спросил Брайс.
– Ты хочешь сказать, они должны есть кроликов?
– Я тебя обидел?
Я подумала.
– Нет, прости. Это я ворчу. Они почти все – исполнители экзотических танцев, а избыток мяса в диете иногда приводит к одутловатости, появлению пузца. Когда профессионально раздеваешься, так хочешь при этом выглядеть наилучшим образом.
– И опять разумно, – сказал он.
– А чему ты удивляешься?
– Если бы ты слушала, знала бы, что Брайс говорил о твоей репутации среди других копов. Считается, что ты очень взбалмошна.
Я посмотрела на Брайса:
– Это правда?
Он ответил, глядя внимательно мне в лицо:
– Считается, что у тебя взрывной характер и что ты чуть что – бьешь по яйцам.
Зебровски фыркнул и чуть не подавился своей газировкой.
Я посмотрела на него сердито.
– Я не отступаю, и если они это воспринимают как удар по яйцам, так пусть их.
– Они ревнуют, что мелкая пигалица уделывает их по работе, – сказал Зебровски, когда наконец прокашлялся.
– Мелкая пигалица?
– Поспоришь?
Я было нахмурилась, а потом просто улыбнулась:
– Ага, я маленького роста. И хрен ли?
Брайс засмеялся, я посмотрела на него. Он поднял руки, будто оттолкнулся от чего-то.
– Так я разве что? Я ничего.
– Ну и хорошо. Мы же вроде собирались говорить о тебе, а не обо мне?
Он кивнул:
– Как мне осадить Арнет так, чтобы она не разозлилась?
– Не уверена, что это возможно, – ответила я.
– В смысле?
– Мы с Натэниелом Грейсоном жили вместе, но я не рассказала об этом всем на работе. Так что Арнет, когда пару раз его видела, решила, что он просто мой друг. И решила, что хочет с ним встречаться, а потом посчитала, что я ее выставила дурой, не сказав заранее, что он мой.
– Он – леопард-оборотень?
Я на него посмотрела взглядом, который дружелюбным не назовешь.
– А как ты узнал, какого он вида оборотень?
– Он есть на веб-сайте «Запретного плода», там для всех стриптизеров – танцоров то есть – указан вид животного, если они оборотни.
– Ты собирал данные на моих мужчин?
– Я могу смотреть данные мужчин в «Запретном плоде» в порядке расследования, ознакомления с местными оборотнями и вампирами, и никому не покажется странным, что мужчина-полицейский разглядывает мужчин-стриптизеров.
У меня возникло некое странное чувство при мысли, что маршал Брайс смотрел на фотографии Натэниела, или Джейсона, или Жан-Клода и вожделел. Потому что он мужчина? Нет, вряд ли. Думаю, дело тут просто в том, что мы вместе работаем, а вожделеть к партнерам другого копа не полагается. Или, во всяком случае, этому другому копу о своем вожделении не говорить. Как-то это некузяво получается.
– Понятно, – сказала я.
– Хотя ты как-то напряглась насчет того, что я разглядываю твоих парней.
– Не в том дело, что кто-то к моим парням вожделеет – я знаю, какие они соблазнительные. А вот мысль, что ты мог искать на них данные для последующей охоты, мне очень не понравилась.
Он искренне возмутился:
– Я бы никогда не сделал такого коллеге!
– А Джессика Арнет вполне. Она чуть не прямо мне заявила, что когда-нибудь Жан-Клод взбесится и придется с ним решать вопрос.
– Не может быть! – сказал Зебровски. Он тоже был потрясен.
– Она угрожала твоему бойфренду? – спросил Брайс.
Я кивнула. Вдруг у меня резко пропал аппетит.
– Что точно она сказала? – спросил Зебровски.
– Она мне сказала, что Жан-Клод – обычный монстр, хоть и красавчик, и если бы не он, Натэниел был бы свободен строить свою жизнь.
– Именно этими словами?
Я кивнула.
– Когда?
– Три дня назад.
– Почему ты не сказала мне?
– Я пыталась понять, такое ли это дело, которое надо утрясти между Арнет и мной, или его следует пихнуть вверх по пищевой цепи.
– И? – спросил Зебровски.
– И я думаю, что она слишком далеко зашла, угрожая моему бойфренду. Она приходит в клуб по вечерам, когда работает Натэниел. Она ему сказала, что спасет его от меня и Жан-Клода. Мне она сказала практически то же самое, но это было больше года назад, почти два. Я думала, она остыла и живет дальше своей жизнью. – Я посмотрела на Брайса. – Ничего личного, но если она может отцепиться от моего парня и вцепиться в тебя, я тебя ей скормлю.
– Ну спасибо, Блейк, – сказал он.
– Если бы я с самого начала ей сказала, что Натэниел – мой любовник, она бы тоже так на нем зависла? Я тогда смущалась, что живу с двоими, и пыталась изо всех сил не любить Натэниела. Бог ты мой, я так отвергала все свои чувства к нему в те времена.
– Ты и правда ковыряешься во всем, что делает тебя счастливой? – спросил Брайс.
– Ты не поверишь.
– Я поверю, – засмеялся Зебровски. – И не знаю никого, кто так бы портил себе личную жизнь, как ты умеешь.
Я зло на него посмотрела, но выражение сочувствия и подлинной заботы на его лице уняли мою злость. В конце концов я просто вздохнула и принялась за свою остывающую картошку.
– Ты не споришь? – удивился Зебровски.
Я мотнула головой:
– С правдой чего спорить?
Он встал, перегнулся через стол, хотел потрогать мне лоб. Я отпрянула, отбила его руку в сторону.
– Ты что делаешь?
– Температуру проверяю. Ты только что спасовала и сказала «Зачем спорить?» У тебя наверняка жар.
Тут я и правда на него вызверилась. Он ухмыльнулся:
– Вот он, мой склочный напарник. Я же знал, что ты где-то здесь прячешься.
Я попыталась не улыбнуться, но тоже расплылась в ухмылке.
– Да черт тебя побери, дай пару минут побыть в плохом настроении!
– Я твой напарник. Мне полагается поддерживать твое настроение, чтобы ты была самым большим и страшным слоном в этой дурацкой посудной лавке. Ты любишь сбивать барахло с полок и чтобы осколки летели куда ни попадя. Любишь быть крутой, и это людям внушает неверные мысли. А я помогаю внушить им верные.
– У тебя получается, что я забияка и хулиган.
– Вот чего нет, того нет, – ответил он.
– А твой класс соответствует твоей репутации? – спросил Брайс.
Я посмотрела на него пристальным взглядом:
– Да.
– Я бы тебя обвинил в хвастовстве, но если хотя бы половина того, что я слышал, правда…
– Я не знаю, что ты слышал.
– Что у тебя личный счет ликвидаций больше, чем у любого маршала.
– Правда.