Тени Королевской впадины Михановский Владимир
Миллер слышал не столь давно о подобном плане из уст коменданта концлагеря Нейенгамме и решил приплести его сюда для пущей достоверности: уж больно неправдоподобной выглядела версия о том, что суда с заключенными потопили английские самолеты. Мог ли он знать, что своим рассказом попал в точку?
План немцев действительно совпадал с тем, что под большим секретом поведал комендант Нейенгамме, и немцы даже начали проводить его в жизнь, но внезапный налет авиации союзников их опередил.
На войне, как известно, не приходится зарекаться от неожиданностей. Там, в Любекской бухте, произошла одна из тех роковых случайностей, перед которыми позднейшие историки лишь разводят руками.
— Мы погрузились на исходе ночи, когда уже светало, — рассказывал шурмбанфюрер, — и сразу же начались взрывы на кораблях. Это действовали подводные лодки…
Он старался, чтобы его рассказ выглядел документально точным, понимая, что от этого многое сейчас зависит.
— …Сначала немцы торпедировали баржи с заключенными из Штутгофа. Там были женщины и дети. Они кричали так, что кровь стыла в жилах.
«Ай да Миллер! — подумал Педро. — Фантазии ему не занимать. Можно подумать, что он и впрямь был там».
— Немцы не очень спешили. Возможно, торпедирование кораблей с заключенными носило для них учебный характер. И тут их опередила внезапно налетевшая авиация, — продолжал Миллер.
— Люфтваффе? Тоже «учебный характер»? — задал вопрос шкипер.
Миллер пожал плечами:
— Кто их разберет… Нам было не до того. Бомбы посыпались как горох. Но кто-то крикнул, я сам слышал, что самолеты английские, — осторожно добавил он.
— Чушь! Быть такого не может, — убежденно произнес пышноусый француз.
— Может, ошибка вышла? — предположил кто-то из матросов «Пенелопы».
— За такие ошибки, знаешь… — сказал шкипер.
— Так или иначе, самолеты нас разбомбили, и это был конец, — сказал Миллер. — Я видел, как затонул «Тильбек». Бомба пробила верхнюю палубу, среднюю и взорвалась где-то в трюме. Корабль переломился надвое, словно кусок хлеба… — Он сломал пополам ломоть, который держал в руке, показывая, как затонул «Тильбек». — А вслед за «Тильбеком» пришел и наш черед. Бомба попала в «Кап Аркона», и корабль вспыхнул как свечка. Со всех палуб все, кто мог, бросались в воду, которая кипела от пуль и осколков. Тут же кружились катера, с которых эсэсовцы расстреливали тех, кто не погиб, пытался выплыть.
— Ну а ты?.. — спросил шкипер.
— Когда загорелся «Кап Аркона», я выпрыгнул. Вода была ледяная, тело мгновенно обхватили стальные клещи. Я почувствовал, что сейчас остановится сердце. Рядом, словно многоэтажный дом пылал «Кап Аркона», от него лился удушающий жар, а я — в двух шагах от пылающего корабля — погибал от холода. Через несколько минут стало вроде полегче: я схватил какой-то деревянный обломок — они во множестве плавали рядом — и двинулся куда глаза глядят, лишь бы подальше от зтого ада. Голову старался держать под водой, высовывал ее только для того, чтобы набрать воздуха. Эсэсовцам было уже, видимо, не до меня — они думали о том, как спасти собственную шкуру. Так мне удалось отплыть на порядочное расстояние, но взрывы и крики гибнущих людей были долго еще слышны. Когда я окончательно закоченел и решил, что пришел каюк, меня подобрали эти добрые люди, рыбаки, — кивнул Миллер в сторону экипажа «Кондора».
— Верно, — сказал капитан Педро, — мы вытащили его в ужасном состоянии. Он был без сознания, бредил…
Миллер уловил взгляд француза, устремленный на его ботинки, инстинктивно поджал ноги и торопливо пояснил:
— Я был бос… Обувь сбросил в воде, чтобы не потонуть. А ботинки эти мне дал капитан Педро, спасибо ему.
Педро посмотрел на Миллера и сказал:
— Мы его растерли, дали сухую одежду. Не оставлять же его босым? Эти ботинки я купил в Копенгагене, на черном рынке. Ну, а дальше и нам не повезло. Мой «Кондор» наскочил на мину. Спасибо, живы остались — кое-как успели пересесть на плот. — Миллер слушал капитана Педро, близоруко щурясь.
Наступила тишина. История, рассказанная Миллером, не могла не наводить на размышления.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Ворочаясь на узкой подвесной койке кубрика, Миллер с тревогой вспоминал дневной разговор с французами. Ему показалось, что шкипер слишком подробно расспрашивал его. Нервы, нервы… Неужели Леру что-то подозревает? И эти проклятые ботинки!.. Всегда в большом деле может найтись какая-нибудь мелочь, пустяк, который все погубит.
В кубрике душно. Ночь кажется бесконечной.
Кто-то из матросов «Пенелопы» бредит, зовет во сне Марианну. Люди с «Кондора» спят тихо. Педро, словно ангелочек, сложил руки на груди. «Разве что нимба вокруг головы ему не хватает», — подумал Миллер.
Выйти на палубу, подышать?
Он пробирался по кубрику осторожно, крадучись. Рассохшиеся половицы поскрипывали под ногами. С грохотом отлетела в сторону какая-то пустая жестянка, и Миллер замер. Он и сам не знал, чего боялся. Безотчетный ужас вдруг овладел всем его существом. Он загадал: выйдет сейчас из кубрика, никого не разбудив, — значит, все будет в порядке.
Храп прекратился.
«Бог с тобой, Марианна», — сонно произнес матрос, и храп, словно по команде, возобновился.
Убедившись, что никто не проснулся, Миллер снова двинулся к выходу. Без всяких приключений он отворил дверь и, зевая, вышел на палубу.
Вечером, прощаясь, капитан «Пенелопы» сказал, что на рассвете они бросят якорь в каком-то датском порту. Однако сам Миллер бросать здесь якорь не собирается: слишком близко от Германии. Нужно все-таки пробиваться подальше. Лучше всего, конечно, в Южную Америку. Туда, по словам коменданта Нейенгамме, собираются многие бежать. Только там, пожалуй, можно будет чувствовать себя в относительной безопасности, получить передышку, чтобы оглядеться, консолидировать силы. А главное, там у него есть нужный человек, обладающий определенной властью.
Но как туда доберешься? С гибелью «Кондора» все осложнилось.
Поеживаясь от холода, на палубу вышел усатый француз. В этот момент выглянула из-за тучи луна, и все вокруг просветлело.
— Не спится? — дружески подмигнул он Миллеру.
Усатый чувствовал некоторую неловкость перед этим человеком, которого обидел вчера подозрением. Человек-шутка сказать — прошел немецкий концлагерь, был обречен на смерть, бежал с горящего корабля, на котором погибли почти все такие же, как он, заключенные, — на «Кап Аркона» их было около пяти тысяч…
Непонятно, почему этот человек показался ему вчера таким здоровяком? А сейчас, при ясном свете луны, нетрудно убедиться, что вид у него довольно жалкий. Весь он какой-то пришибленный, перепуганный насмерть… Надо приободрить его. Человек еще в себя не пришел после всех ужасов, которые выпали на его долю.
— Не спится, — признался Миллер.
— О, я понимаю, — сочувственно подхватил француз. — Но теперь эти ужасы для вас позади. Повесят Гитлера, вернетесь к себе в Германию…
— Только не в Германию, — вырвалось у Миллера.
— А куда?
— Куда угодно, только подальше от Германии. Вы не представляете, сколько смертей я повидал, — вполне искренно сказал Миллер.
— Но ведь вы немец?
— Мне стыдно за то, что я немец. Над всей моей нацией, мне кажется, тяготеет ответственность за злодеяния Гитлера…
В продолжение разговора штурмбанфюрер немного пришел в себя.
— Хорошо идет «Пенелопа», — перевел он разговор на другую тему.
— На рассвете прибудем в Нильсен, — сказал усатый.
Миллер потрогал пальцем горло:
— Пойду в кубрик.
— Простудились?
— Немудрено, — усмехнулся Миллер.
Через некоторое время вдали показалась пристань.
В кубрике матросов уже не было — они высыпали на палубу. Кондорцы помогали своим коллегам. Лишь один Педро по-прежнему спал сном младенца, чему-то улыбаясь.
Миллер схватил его за плечо.
Педро мгновенно проснулся и выхватил из-под плоской подушки нож.
— Спрячьте игрушку, — хрипло прошептал штурмбанфюрер. — Дорога каждая секунда.
Спокойствие не покинуло Педро:
— А что, собственно, случилось? Почему вы хрипите?
— Нас могут разоблачить… Кое-кто подозрительно на нас косится.
— Но при чем здесь я? Людей убивали вы. Зверствовали вы. Преступник вы, а не я.
Миллер яростно прохрипел:
— Так просто вы от меня не отделаетесь, Педро! Мы теперь накрепко повязаны…
Капитан что-то прикинул:
— Что же вы предлагаете?
— Бежать.
— Кругом вода. Разве вы располагаете способом ходить по морю аки по суху?
— Скоро пришвартуемся в Нильсене.
— В Нильсене мне приходилось бросать якорь с «Кондором», трущоб там хватает, есть где спрятаться… Но все-таки Нильсен — это не стог сена, а мы — не иголка. А кроме того, мы даже не знаем, в чьих руках город… — Педро перехватил вопросительный взгляд Миллера и пояснил: — Вчера мне один матросик шепнул, пока вы всем заливали баки о своих лагерных похождениях, что они получили по рации интересные сведения: кое-где на берегу произошли волнения, немцы сброшены в море.
— У нас нет выбора. На «Пенелопе», если узнают правду, нас живьем сожрут.
Капитан рывком поднялся:
— Вся ваша Европа — котел кипящий. Довольно с меня этого мира приключений. Буду пробиваться домой.
Миллер умоляюще прижал руки к груди:
— Послушайте, Педро, и я с вами, ладно?
— Вы слишком заметный сувенир, чтобы брать вас с собой, — бросил капитан.
— Вы же знаете, меня там ждут… А ваш риск будет хорошо оплачен.
— Ладно, черт с вами! Я привык рисковать. Всю жизнь этим занимаюсь.
Дверь кубрика распахнулась. На пороге стоял капитан «Пенелопы» — свежий, подтянутый, улыбающийся.
— А, вы уже не спите? — сказал он. — «Пенелопа» сейчас бросит якорь в Нильсене. Мы дадим вам одежду поприличней, — обратился он к Миллеру, — а потом, если не возражаете, позавтракаем на берегу всей командой. Я получил радиограмму, Нильсен свободен. Заодно отпразднуем и это событие. Хотя, возможно, сведения не точны. Я знаю близ порта чудесный кабачок…
— «Якоб»? — спросил Педро.
— Он самый. Вишу, вы бывали в Нильсене?
— Приходилось.
— Ну как, договорились? — спросил капитан «Пенелопы».
— Сколько дней вы намерены пробыть в Нильсене? — спросил Миллер.
— Дня три-четыре, пока примем груз пива.
— Мы не хотели бы стеснять вас в течение этого времени, — произнес штурмбанфюрер.
— Да о каком стеснении идет речь, черт побери?! — воскликнул француз. — Можете располагать «Пенелопой», как своим собственным домом.
— Нет, мы хотим на эти дни перебраться на берег.
— Лишние люди на борту во время погрузки всегда мешают, знаю по себе, — поддержал его Педро.
— Делайте как знаете. — Француз махнул рукой, сдаваясь.
Они вышли на палубу.
«Пенелопа» по дуге входила в бухту. Нильсенский порт еще спал. Застыли портальные краны, врезанные в бледное небо, массивное здание таможни, служебные постройки. Вдали виднелся шпиль ратуши, наполовину скрытый утренним туманом.
Миллер с надеждой вглядывался в берег, ища флаг со свастикой, но его не было.
Судно, застопорив ход, приближалось к причалу.
— Пожитки здесь оставите? — спросил француз.
— Пожалуй, с собой заберем, — с деланной небрежностью ответил Миллер, придвигая поближе свою поклажу.
На борту царили обычные для судна, прибывающего в порт назначения, оживление и суета. Матросы «Пенелопы» в предвкушении удовольствий, хотя и скудных по причине военного времени, наводили лоск и пересчитывали деньги. Матросы с «Кондора» держались отдельной кучкой. Педро и Миллер к ним присоединились. Капитан что-то сказал матросам на своем языке.
Уже совсем рассвело.
Миллер продолжал рассматривать приближающийся порт. Он увидел, как из-за угла серого здания показался грузовой трамвайчик, ползший по неправдоподобно узкой колее. Кажется, даже сюда доносилось его дребезжание.
Матросы с «Кондора» споро разобрали свои сундучки, повесив их на лямках за плечами на манер рюкзаков.
«Пенелопа» толкнулась о причал.
Капитан то поднимал, то опускал подзорную трубу.
— Странно, — пробормотал он, хмурясь. — Вымер Нильсен, что ли? Или все попрятались?
— Что будем делать? — спросил усатый помощник.
— Раз уж мы здесь, разберемся на месте, — решил капитан. — Пиво люди пьют при всех режимах…
Однако люди с «Кондора» не стали дожидаться, пока перекинут трап. Педро коротко скомандовал, и матросы перескочили на мол. Следом прыгнул Миллер.
— Живо, к трамваю! — бросил сквозь зубы Педро.
Ни одной целой машины в порту не было — те, что встречались, были покорежены, побиты, сожжены. Поэтому подвернувшийся трамвай оказался как нельзя более кстати.
Миллер, обогнав матросов и Педро, первым вскочил на низкую платформу, груженную коксом. Педро залез последним.
Через минуту Педро, прошагав по коксу, ворвался в кабину вагоновожатого. Тот, не отпуская рукоятки, испуганно наблюдал за незнакомцами.
— Быстро! Быстро ехать! — велел ему Педро, с силой схватив за плечо.
Вагоновожатый, однако, вроде не понимал, чего от него хотят. Он лишь смотрел не отрываясь на смуглолицего незнакомца и вдруг произнес словно заклинание:
— Гитлер капут!
Педро столкнул вагоновожатого с сиденья, тот упал на пол и в испуге забился в угол тесной кабины. Педро сел на его место, схватил рукоять и наугад, но решительно повернул ее до отказа. Вагон понесся, звеня и постукивая на рельсовых стыках. Мотор взвыл, звук поднялся до высокой ноты. Мимо проносились пакгаузы, складские помещения, какие-то бесконечной длины сараи.
Впереди показался высокий завал, который с каждой секундой приближался. Вскоре уже можно было разобрать, что он состоит из обтесанных булыжников, выдернутых, по-видимому, прямо из уличной мостовой. «Словно кордон на реке», — подумал Миллер и крикнул:
— Баррикада!
Реплика потонула в трамвайном грохоте.
Среди булыжников оказался узкий проезд, проделанный для транспорта.
Теперь трамвай с разбойным шумом карабкался вверх по узкой крутой улочке, будто возникшей из сказок Андерсена: слева и справа бежали домики с островерхими кровлями, фигурные палисаднички, аккуратные крылечки… Только вот многие стекла в окнах были вышиблены, а уцелевшие крест-накрест заклеены узкими полосками бумаги.
Скорость трамвая не падала, одна улица сменялась другой, но ни один человек не встретился им: тротуары были пугающе пустынны. Слишком ранний час? Или жители Нильсена опасались карательной немецкой экспедиции?..
Педро повернул рукоятку в противоположную сторону, и трамвай круто замедлил ход.
Миллер приоткрыл дверь в кабину:
— Что случилось?
— Довольно с нас этой кареты, — сказал Педро.
— А что?
Педро сплюнул:
— Слишком много шума. Не нравятся мне что-то эти безлюдные улочки…
Улочки не нравились и штурмбанфюреру. Он вошел в кабину, аккуратно притворив за собой дверь.
Трамвай еле полз, готовый каждую минуту остановиться.
Миллер спросил:
— Высаживаемся?
Педро кивнул.
Немец посмотрел на скорчившегося в углу вагоновожатого:
— Этого убрать?
Миллер и сам не заметил, как в разговоре с Педро перешел на подчиненный тон.
Педро пожал плечами:
— Зачем? Пусть живет.
Миллер понимал, что связан с Педро и его людьми одной ниточкой, потому что без них он был беспомощен как младенец. В то же время он сознавал, что ниточка достаточно тонка и в любой момент может оборваться.
Трамвай остановился. Они соскочили и углубились в пустынные, беспорядочно петляющие переулки, которые привели их в пустой сквер. Посреди, рядом с памятником из позеленевшей бронзы, возвышался бездействующий фонтан, вокруг которого аккуратно расставлены облупившиеся скамейки.
— Наверно, с самого начала войны не красили, — заметил Педро, потрогав пальцем отслоившуюся краску. — Все в вашей Европе вверх дном. Не правда ли, «бывший узник»?
Миллер промолчал. Впрочем, Педро, кажется, и не ожидал от него ответа. Он озабоченно обвел взглядом своих людей. Усталые, запыхавшиеся, в измятой одежде, они производили неважное впечатление.
Необходимо было найти местечко, где все они могли бы перекусить и привести себя в порядок, не опасаясь нарваться на неприятность.
Капитан раздумчиво пожевал губами. Он понимал, что от малейшей неосторожности сейчас зависит многое, и в первую голову — жизнь и безопасность команды, да и его собственная. Мало ли в какую ситуацию попадешь в этом заряженном грозовой тишиной Нильсене?..
Наконец он принял решение.
— Вот что, Карло, — обратился он к Миллеру. — Ты должен пойти и разыскать для всех нас кафе с надежным хозяином. Запомни этот сквер, мы ждем тебя здесь. Только ее попади в «Якоб», там, помнится, всегда много народу толклось.
По знаку Педро команда заняла скамьи. Педро с явным облегчением откинулся на спинку скамьи. Кажется, он нашел правильное решение!..
— Может, возьмешь в помощь кого-нибудь из ребят? — бросил он вслед Миллеру.
— Не нужно. Один человек, пожалуй, менее подозрителен. А кроме того, говорю я без всякого акцента.
— Но говоришь-то по-немецки! — усмехнулся Педро.
— И что? К немцам и немецкому местное население, думаю, достаточно привыкло.
— Резонно, — согласился капитан. — Эй, а багаж-то свой куда тащишь? Ты уж его оставь, налегке идти сподручнее.
Вскоре Миллер убедился, что жизнь в городе, как это ни удивительно, теплилась, хотя и не била ключом. Открывались мелочные лавки, кое-где выстраивались очереди.
Он чувствовал всей кожей, что вскорости здесь начнется такая заваруха, в которой он, без денег и без документов, едва ли уцелеет. К тому же не исключено и то, что кто-то просто сможет опознать его, и тогда… Даже подумать страшно. Нет уж, планов своих ломать не стоит. Как знать, быть может, судьба в лице капитана Педро предоставляет ему неплохой шанс. К тому же багаж, который оставил у себя этот проходимец, удерживал Миллера, словно некий мощный магнит.
Однако прежде чем приступить к выполнению поручения капитана, необходимо было сделать еще одну важную вещь. Миллер разыскал почту, которая, к его приятному удивлению, была открыта. Он попросил бланк, присел к столику и долго ломал голову над тем, как составить текст, который выглядел бы достаточно невинно. С адресом проблем не было, хотя он и не знал его. Дело в том, что человек, которому предназначалась телеграмма, был достаточно важной персоной в далекой стране.
У окошка долго копошилась старушка, Миллер терпеливо ждал. Наконец она отошла, что-то бормоча под нос, и Карл протянул телеграмму.
— Как фамилия адресата? Не могу разобрать, — строгим голосом произнесла девица с обесцвеченными перекисью буклями, близоруко разглядывая телеграфный бланк.
— Генерал Четопиндо, с вашего разрешения, — четко, по складам произнес Миллер.
В этот день удача решительно сопутствовала ему. Интуиция завела его в подвальчик с грязной вывеской, глядевший на мир несколькими подслеповатыми, хотя и тщательно вымытыми окнами, до половины утопленными в землю.
В кафе было пусто, если не считать пожилой женщины, лениво протиравшей стаканы у стойки. Стулья были аккуратно перевернуты, пахло прокисшим пивом и чем-то горелым.
— Доброе утро.
— Да уж куда добрее, — пробурчала женщина, не прерывая своего занятия.
— Могу я видеть хозяйку?
— Зачем вам хозяйка? — насторожилась женщина. Бросив быстрый взгляд на посетителя, она отложила в сторону влажную тряпку. — Господин из военной полиции? Все распоряжения властей мы выполняем, а что касается затемнения, то…
Миллер улыбнулся.
— Упаси бог, какая там полиция, — добродушно произнес он. — Нужно просто перекусить.
— Ну, я хозяйка. А карточки у вас есть?
— В том-то и дело… — замялся Миллер.
— Все ясно, — деловито перебила хозяйка. — Чем рассчитываться будете?
— Есть рейхсмарки.
Хозяйка покачала головой:
— Оставьте их себе.
— Найдется и еще кое-что, — добавил Миллер многозначительно. — Колечко…
— Поставьте стул и садитесь, — решила хозяйка.
— Но я не один. Нас несколько человек, и все голодны как волки.
— Ладно. Ведите сюда своих волков.
Миллер застал Педро и его команду на прежнем месте. Кое-кто разлегся на скамьях. Карл подумал, что его попутчики довольно удачно вписались в городской пейзаж, гармонируя с невзрачным памятником и облупленными скамейками.
— Чем порадуешь, Карло? — лаконично спросил капитан.
Штурмбанфюрер кратко проинформировал его о результатах своей экспедиции.
— Хозяйка не предаст?
— Она сама боится полиции. Видимо, есть к тому основания, — пояснил Карл.
— Ладно, рискнем, — решил Педро после короткого раздумья. — Веди нас. Да бери, бери свое имущество. — И добавил снисходительно: — Я же вижу, как ты переживаешь.
Выбрав момент, когда здоровенный боцман, сидевший рядом с Педро, куда-то отлучился, Миллер сел за его стол.
— Что скажешь, «узник»? — подмигнул ему капитан, ковыряясь в зубах.
— Пора в порт, — произнес Миллер, делая вид, что не замечает ехидного тона Педро.
— А французов встретить там не боишься?
— Чего их бояться, — пожал Карл плечами, — мы им ничего плохого не сделали.
— «Мы»! — повторил Педро и хохотнул. — Шутник ты, Карло.
Миллер не ответил.
— Что же прикажешь нам делать в порту? — снова спросил Педро.
— Посудину искать и готовить к отплытию.
Подошла хозяйка. Оба умолкли, ожидая, пока она уберет со стола грязную посуду.
— Хочу тебе, Карло, дать добрый совет, — заговорил Педро, когда женщина отошла. — Почему бы тебе не остаться здесь?
— Где это — «здесь»?
— Здесь, в Нильсене. Тихий городок, приятный во всех отношениях. Видишь, даже поесть дают без карточек. Не бойся, что-нибудь из твоего багажа я тебе, так и быть, оставлю. Купишь документы, лавочку откроешь, и живи себе как порядочный бюргер. А еще того лучше — женись на хозяйке, чем не невеста? Молчишь? Да, для невесты она, пожалуй, старовата. Но в таком случае, почему бы ей не усыновить тебя?
— Все?
— Нет, серьезно. А то ведь путешествие через океан полно опасностей, говорю тебе как человек опытный. Глядишь, или волна за борт смоет, или еще что-нибудь случится…
— Зря стараешься, Педро, меня не напугаешь, — усмехнулся Миллер. — А вот тебе не мешает напомнить, что за океаном меня ждут.
— Вот как? Интересно, кто же это ждет тебя на причалах Королевской впадины? Может быть, прекрасная дама, которая влюбилась в тебя заочно, по фотографии, и проплакала все очи, ожидая своего ненаглядного Карло?
Закончив длинную тираду, капитан откинулся на спинку стула, испытующе глядя на Миллера.
— Прекрасную даму можешь оставить себе, — сказал Карл.