Дебютантка Тессаро Кэтлин

– Да, он довольно милый.

– Вот и хорошо.

Кейт смотрела куда-то мимо нее, в столовую.

Рейчел обернулась, проследив за взглядом племянницы.

– Ах, да… – многозначительно пробормотала она.

Кейт вошла в столовую и взяла конверт.

Письмо было адресовано Кейт Альбион. Но почерк незнакомый, не его рука. Кейт и сама удивилась тому, какое противоречивое чувство испытала: одновременно и облегчение, и разочарование. Она страстно желала получить от него весточку и в то же время очень боялась этого.

Рейчел села на стул:

– Не хочешь сказать мне, от кого это?

Кейт покачала головой.

– Можно я посижу с тобой, пока ты читаешь?

– Лучше не надо.

– Послушай, что я скажу тебе, девочка: а ведь вскрывать конверт вовсе не обязательно.

Кейт промолчала.

Нахмурившись, Рейчел провела ладонью по скатерти, расправляя складки. Она не привыкла к роли заботливой матери и не знала, как себя вести дальше.

– Не обижайся, солнышко, я ведь просто хочу тебе помочь.

– Да, я знаю.

– Неужели ты со мной не поделишься?

– Может быть, потом. – Кейт подняла голову. В глазах ее затаилась тревога. – Пожалуйста, тетя, не сердись.

Рейчел глубоко вздохнула и встала:

– Хорошо. С чем сделать суп: с рисом или с лапшой?

– Я бы хотела с лапшой.

– Договорились.

И Рейчел покорно направилась на кухню, закрыв за собой дверь.

Кейт опустилась на стул, повертела в руках конверт. Может, действительно не стоит его открывать? Она прекрасно представляла себе, какими могут оказаться последствия. Это уже бывало, и не раз: несколько простых и ласковых слов, и все ее добрые намерения и твердая решимость порвать с ним испарялись в одну минуту. Надо сказать себе раз и навсегда: к прошлому возврата нет. И все-таки Кейт волновалась, почти физически ощущала исходящую от конверта энергию. Его энергию. Он хочет ее. Зачем же еще ему понадобилось ее разыскивать? Ее самолюбие раздувалось, словно воздушный шарик. Так, значит, она для кого-то притягательна и желанна. И, кроме того, пока конверт не распечатан, она хозяйка положения.

Услышав, как громко заверещала пожарная сигнализация, Рейчел стремглав бросилась в столовую.

– Что случилось?

– Ой, прости! – Кейт отчаянно махала руками, разгоняя дым, поднимающийся от старой мраморной пепельницы, на которой, пожираемые пламенем, корчились остатки конверта. – Прости, пожалуйста! Это я виновата! Просто я… понимаешь… решила от него избавиться раз и навсегда.

Рейчел распахнула окна:

– Можно было просто выбросить, и делу конец.

– Да, конечно, но… понимаешь, я сама себе не доверяю!

Рейчел схватила стоявшую на камине прыскалку, из которой поливала комнатные растения, направила струю на пепельницу, и пламя погасло.

– Ну вот, – сказала она, – теперь уж точно ничего не прочитаешь.

Обе уставились на влажную, почерневшую кучку полусгоревшей бумаги.

– Да, – кивнула Кейт и впервые за этот день, сама себе удивляясь, рассмеялась. – Прости меня, дорогая тетушка. Просто я была уже на грани, чуть-чуть не сорвалась. Но я не хочу, чтобы ты за меня беспокоилась. И впредь причин для беспокойства не будет, обещаю.

Рейчел обняла племянницу:

– Если только ты мне дом не спалишь.

– Да уж.

Рейчел вытряхнула остатки письма в мусорное ведро, вымыла пепельницу.

Кейт поплелась за ней на кухню:

– Скажи, тетя, вот если бы ты нашла какое-нибудь старое платье или еще что-нибудь такое – сумочку, например, или туфельки, и тебе бы захотелось побольше об этом узнать… Куда бы ты пошла в первую очередь?

– Платье? – переспросила Рейчел, помешивая суп. – Какое платье?

– Мне случайно попалось в Девоншире, в местном антикварном магазине.

– Гм… отнесла бы в «Алфис-антик-маркет», там полно антиквариата. Или сходила бы в библиотеку Музея Виктории и Альберта. Что касается истории моды, у них самые большие фонды.

Кейт оперлась о крышку стола.

– Неплохая идея, – сказала она.

– Вообще-то, у меня там работает один знакомый, как раз в отделе моды. Он иногда участвует в аукционах. Давненько я его не видела, но попробую с ним связаться. – Рейчел наморщила лоб, словно пыталась что-то вспомнить. – Его вроде бы зовут Теодор. Да, точно. Не исключено, что он сможет тебе помочь. А ты что, решила тоже заняться коллекционированием?

Кейт пожала плечами:

– Да нет, просто любопытно.

– Странно, что ты ничего не нашла в Эндслей. Ты хоть знаешь, что домом владела одна из сестер Блайт?

– Да, кажется, Джек что-то об этом говорил, – небрежно ответила она.

– Надо же, две родные сестры, а такие разные – просто небо и земля, ну ничего общего!

– Правда?

Кейт с хрустом разгрызла кусочек морковки, оставшийся на разделочной доске. Ну до чего же вкусно!

– Старшая, Ирэн, любила заниматься благотворительностью, особенно во время войны, много помогала детям-беженцам. А вот младшая, Дайана, была совсем другая – сумасбродная, распущенная. От такой только и жди какой-нибудь беды.

– А как ты думаешь, что с ней стало?

– Лично я считаю, что Дайана попросту куда-нибудь сбежала.

– Почему?

Рейчел закатила глаза к потолку:

– А почему люди сбегают? Этого никто не знает. Мне хочется думать, что она сейчас совсем древняя, высохшая старушка, этакий божий одуванчик, и живет себе в домике-автоприцепе где-нибудь в Аризоне.

– Мало похоже на правду.

– Чего только в жизни не случается, дорогая моя.

Кейт улыбнулась. В глубине души она прекрасно понимала, почему некоторым людям порой приходится спасаться бегством. Трудно изменить собственную натуру, почти невозможно. Можно ли осуждать человека, если он решил сменить обстановку и начать жизнь с чистого листа?

Может быть, Рейчел и права: где-нибудь далеко, в богом забытом уголке земли, Дайане Блайт и впрямь удалось достичь невозможного – раз и навсегда отделаться от самой себя.

– Хочешь, прямо завтра утром позвоню Теодору? – предложила тетя.

– Было бы здорово.

– Не забудь сумку. Кстати, что там у тебя?

– Да ничего особенного. Так, разные мелочи, всего понемногу. Послушай, ты прости меня за то, что я тут чуть пожар не устроила, – сказала Кейт и поцеловала Рейчел в щеку. – Ладно, пойду разберу вещи.

Шагая с сумкой к себе наверх, она чувствовала, что с души у нее словно бы камень свалился. Все кончено. Письмо уничтожено. Но почему он послал его с другим человеком, тем более на другой конец света? Не проще ли было отправить по почте?

Кейт остановилась, крепко вцепившись пальцами в перила.

А ведь это может означать, что он и сам сейчас в Лондоне.

Тогда действительно нет нужды посылать письмо по почте. А сам он ни за что не пришел бы сюда. Рисковать не в его характере, он никогда ничего не делает, если заранее не уверен в результате.

Этот человек всегда выжидает благоприятного момента.

Так, спрашивается, о какой любви при таком раскладе может идти речь?

Нет, любовью здесь и не пахнет. Тут вопрос собственности, обладания, власти.

Рейчел высыпала в кипящий бульон остатки яичной лапши. Открыла крышку мусорного ведра, чтобы выбросить коробку, и тут ей бросилось в глаза нечто странное. Из бесформенной массы сырой, полусгоревшей бумаги и мокрого пепла торчало что-то черное и блестящее, скрученное и покоробленное, словно уродливая лапа какого-то фантастического животного. Не в силах побороть любопытство, она осторожно достала непонятный предмет из ведра.

– Господи боже мой!

Рейчел держала в руке оплавленные остатки черной пластиковой карты «Американ экспресс». Так называемой именной безлимитной карты, на которой баланс может исчисляться не тысячами, а миллионами долларов. За долгие годы, что Рейчел занималась антикварным бизнесом, она видела такие только пару раз: клиенты расплачивались ими за покупки, оплатить которые обычной картой было просто невозможно. В самом низу на изуродованном огнем пластике можно было разобрать тисненное золотыми буквами имя владельца: «мисс К. Альбион». Она перевернула карту. С другой стороны виднелась поблекшая подпись самой Кэти.

Рейчел дрожащими руками развернула промокшую бумажку, в которую карта некогда была завернута.

Это было вовсе не любовное письмо, как она ожидала. Посередине было всего несколько слов:

Оплачено сполна. А. Монроу.

Сент-Джеймс-сквер, 5

Лондон

14 июля 1932 года

О, моя дорогая!

Пишу тебе ранним утром, рука дрожит. На маскараде у Эсме на меня неожиданно набросилась Элеонора Огилви-Смит! Приперла меня к стене в гардеробной, и я сперва было подумала, что она просто оступилась, но потом вдруг вижу: губы ее совсем близко и сейчас она меня поцелует! Какой ужас! А когда я заявила, что целоваться с ней ни за что не стану, она расплакалась, умоляя ничего не говорить ее матери. Клянусь, Элеонора была пьяна! Она вцепилась мне в руку, как портовый грузчик, чуть не сломала, и призналась, что влюблена в меня вот уже несколько лет. Я была буквально в шоке. Окажись на ее месте Бренда или Лиз, я бы не очень удивилась, но Элеонора! И как я раньше не догадалась: ведь она вырядилась в костюм Ромео. Элеонора такая большая и мощная, что я ее немного боюсь. О господи, что же мне делать? Было бы гораздо лучше, если бы она по-прежнему презирала меня.

Ирэн, мне нужен твой совет. Прошу тебя, напиши мне сразу, как только сможешь!

До смерти напуганная, дрожащая от страха, боящаяся выйти из дома, чтобы не подвергнуться нападению,

Д.

Огромный вестибюль Музея Виктории и Альберта представлял собой симбиоз классической мраморной архитектуры и современного интерьера. Над стойкой, где размещалось справочное, нависали витые, волнообразные канделябры работы знаменитого американского художника-стеклодува Дейла Чихули: лазурное и изумрудное стекло извивалось длинными змееобразными щупальцами, как голова безликой медузы.

Стуча каблучками по мрамору, сопровождаемая отчетливым эхом, Кейт подошла к проходной и открыла сумочку.

Охранник вынул старую обувную коробку, с подозрением осмотрел ее и открыл крышку.

– У меня назначена встреча в отделе моды, – сообщила Кейт, возвращая крышку на место.

Он направил посетительницу к дежурному администратору. Тот попросил ее подождать и позвонил заместителю Теодора. Неспешно прогуливаясь по огромному холлу, Кейт наблюдала, как люди поодиночке и группами заходят в музей и выходят обратно, и чувствовала, что нервы ее натянуты, как струны. Ну, казалось бы, чего ей бояться? А вдруг этот человек – как его, Теодор, – отберет у нее туфельки? В душе Кейт шевельнулось ревнивое собственническое чувство. Ей очень хотелось получить ответы на все вопросы, но тайной своей она не желала делиться ни с кем. А вдруг каким-нибудь образом раскроется, что она украла коробку со всем ее содержимым?

Кейт продолжала медленно вышагивать по вестибюлю, стараясь не наступать на края квадратов мраморного пола и прижимая сумку к груди. Она просто задаст несколько вопросов и сразу уйдет. Вот и все.

– Госпожа Альбион?

Она подняла голову.

Перед ней стояла красивая темноволосая девушка в черных колготках, балетках и в платье, которое, казалось, было сделано из коричневой оберточной бумаги и упаковочной ленты. Красной тушью на нем было выведено слово «ПЛАТЬЕ». Кейт изумленно разглядывала незнакомку.

Девушка тоже смотрела на нее и улыбалась.

– Меня зовут Сэм, – сказала она. – Я ассистентка мистера Уайта. Его кабинет внизу. Пойдемте, я вас провожу.

– Да-да. Конечно, – спохватилась Кейт.

Сэм повернулась и уверенно зашагала вперед. Кейт, стараясь не отставать, поспешила за ней через лабиринт залов и галерей в отдел моды. В неярко освещенных помещениях музея, где в высоких стеклянных витринах возвышались манекены, демонстрирующие, как менялись на протяжении столетий самые изысканные образцы одежды, стояла благоговейная тишина. Она нарушалась лишь шуршанием и похрустыванием совершенно немыслимого наряда, в который была облачена ассистентка Теодора. Проходящие мимо люди оборачивались на них и провожали долгими взглядами, но Сэм, казалось, это нисколько не трогало. Наконец они подошли к сделанной из красного дерева толстой двери с кодовым замком. Сэм сунула в щель электронный пропуск, и дверь открылась. Девушки спустились в самые недра здания и двинулись через извилистый лабиринт подсобных помещений, мастерских и кабинетов, располагающихся в цокольном этаже музея.

Над головой мигали и жужжали лампы дневного света, в воздухе стоял запах клея и всевозможных красителей, смешанный с успокаивающим ароматом крепкого кофе. В мастерской, где реставрировали гобелены, играло радио. Когда они проходили мимо комнаты, предназначенной для шляп и аксессуаров, оттуда вдруг раздался чей-то хриплый смех. В крохотном соседнем помещении горячо спорили о том, можно ли склеить кожу или лучше использовать заклепки. Но чем дальше они шли, тем тише становилось. Теперь повсюду, ровными рядами, чуть не до самого потолка, висела одежда. Коридор был уставлен штабелями каких-то коробок, а стены чуть ли не сплошь оклеены старыми афишами и плакатами. Под потолком повсюду виднелись перекладины, с которых свисали пальто и шинели Викторианской эпохи, платьица от знаменитой Мэри Куант, придумавшей мини-юбки, и вечерние платья от Армани. Повсюду стояли, лежали, валялись отдельные части манекенов, из черных мешков для мусора торчали руки, со шкафов таращились в пространство головы. «Сколько же здесь подлинных, редчайших сокровищ, обломков жизни людей, которых давно уже нет на свете, спасенных от небытия раритетов, тщательно изученных и любовно восстановленных», – невольно подумала Кейт.

Они свернули за угол и подошли к двери кабинета, расположившегося на отшибе, подальше от шума и суеты. Там, за длинным столом, заваленным образчиками ткани, бумагами, газетами, журналами, справочниками, уставленным чашками с недопитым кофе, работал за компьютером худощавый человек лет шестидесяти с лишним, облаченный в оригинальные, от Вивьен Вествуд, штаны в красную клетку и в рубашку с закатанными рукавами. На голове копна ярко-розовых волос, сквозь очки в толстой черной оправе блестят голубые глаза. На стене за его спиной висела обширная коллекция реликвий, связанных с Девой Марией.

Хозяин кабинета встал:

– Здравствуйте. Меня зовут Тео. Садитесь, пожалуйста. Не хотите чего-нибудь выпить? Кофе? Минералки?

– Нет, спасибо. – Кейт робко присела на краешек стула.

Он рассмеялся:

– Ну что вы так нервничаете! Не пугайтесь моего экстравагантного вида, просто мы сейчас готовимся к новой выставке, посвященной течениям «дада» и «панк». Называется «Радикальные голоса в истории моды». Мы с Сэм иногда немного увлекаемся, вы не находите? – Он подмигнул ассистентке.

– Вообще-то, мне очень нравится ее платье, – поспешила заверить Кейт.

Лицо Сэм просияло.

– Сшито по оригинальным выкройкам шестидесятых годов Пьера Кардена, я нашла их в Интернете. Меня вообще интересует разовая одежда для разового выхода в свет. И пригодная для переработки. То есть разовая, но при этом пригодная для переработки, – поправилась она. – Сейчас я занимаюсь непромокаемой одеждой в стиле «Бёрберри», полностью сшитой из черных мешков для мусора. Пытаюсь изготовить образцы.

– Ну и как успехи? – спросил Тео.

– Честно говоря, не очень: полиэтилен постоянно собирается в складки.

– Попробуй мешки для строительного мусора. Они покрепче, может, и получится.

– Ммм… – Девушка на минутку задумалась, потом кивнула. – А что, это идея.

Тео обернулся к Кейт:

– Нам тут нравится прямо на месте оживлять результаты своих изысканий. В прошлом году проводили выставку «Стильное прощание: традиция траура через века». И целый год все без исключения ходили с ног до головы одетые в черное. Но хватит об этом. Так что, выпьете кофе?

– Нет. Спасибо.

Он обратился к Сэм:

– Можешь заниматься своими делами.

Та кивнула и вышла.

Тео откинулся в кресле и слегка прищурился:

– Вы, наверное, меня совсем не помните, да?

– Извините… – Кейт запнулась, отчаянно пытаясь вспомнить, где она могла его видеть. – Боюсь, что…

– Не важно. Это было давно, уже несколько лет прошло. На вашей подаче в конце курса. Нас познакомила ваша тетя.

– Ах да! Прошу прощения. У меня ужасная память на лица.

– Да-а, – протянул он, разглядывая девушку сквозь толстые стекла очков, – в тот вечер вы были слегка под мухой.

Кейт почувствовала, что щеки ее розовеют.

– Надеюсь, я вам не нахамила тогда?

– Нет, что вы, нисколько. Надо же было, так сказать… отметить это дело. А работа у вас была просто замечательная. До сих пор помню этюд с младенцами и простыней.

– «Медея», – вставила она.

– Да-да! Именно! Яркая работа.

Кейт забыла об этой картине, заставила себя забыть. Простыня, пропитанная кровью, неподвижно застывший ребенок. В тот год у нее умер отец. Она билась над работой из последних сил, стараясь перебороть горе.

Кейт опустила глаза и уставилась в пол:

– Ее так никто и не купил.

Тео сплел пальцы, поднес ладони к губам, ненадолго задумался.

– Да, сильная была работа.

– А по-моему, мерзкая.

– Искусство не всегда имеет дело исключительно с красотой. Чаще с истиной. А красота и истина вовсе не обязательно должны идти рука об руку.

Кейт перевела взгляд на висевшие у него за спиной изображения Мадонн в ослепительно-ярких одеждах: они смотрели на нее, слегка склонив головы в сторону, и в глазах у всех читались терпение и кротость.

– А чем вы сейчас занимаетесь? – спросил Тео, наклонившись вперед. – Я бы с удовольствием побывал на вашей выставке.

– Сейчас я работаю над картинами… в более традиционном духе. Занимаюсь копированием.

– Правда? – Казалось, он удивился.

– На заказ.

– А-а. Ну да… – кивнул Тео. – В ваших работах мне очень нравились чистота палитры и дерзость. Словно их писал современный Караваджо, только в юбке. Итак, – он снова откинулся на спинку стула, – чем могу служить?

Кейт достала из сумки обувную коробку, положила на стол и подвинула к нему.

– Не могли бы вы что-нибудь рассказать об этих предметах?

Тео открыл коробку и стал рассматривать бальные туфельки.

– Ну, это куплено в магазине «Пинэ» на Бонд-стрит. Я бы сказал, в промежуток где-то между двадцать девятым и тридцать третьим годами. Очень дорогой магазин, даже по тем временам. – Он перевернул туфельки подошвами вверх. – Почти не ношенные. Надевались к вечернему туалету, это очевидно. Возможно, вечер внезапно прервался. Одна из них требует починки.

– Правда? – Кейт наклонилась вперед.

– Вот здесь. – Теодор показал: один из ремешков действительно был порван. – Не долго же эти туфли носили. Где вы их нашли?

– Я недавно ездила в Девоншир. Работала в одном старом доме. По правде говоря… – Кейт слегка заколебалась, – я думаю, они принадлежали леди Ирэн Эйвондейл.

Он выпрямился, глаза его заблестели.

– Вы хотите сказать, Ирэн Блайт? Одной из сестер Блайт?

– Да.

– О-о! Обожаю Прекрасных Сестер Блайт! Впрочем, кто их не обожает? Но, как это ни печально, вряд ли ваша догадка правильна, – твердо заявил Тео, возвращая крышку на место. – Скорее всего, эти прелестные туфельки носила какая-то другая женщина.

– Откуда такая уверенность?

– Я не первый день коллекционирую вещи. – Он протянул руку к стене у себя за спиной. – Вот полюбуйтесь: это моя коллекция примитивных изображений Мадонны. Вы, конечно, в восторге? Впрочем, может быть, и нет. Но, как бы там ни было, у меня имеется еще одно страстное увлечение: я коллекционирую обувные колодки.

– Простите, что вы собираете?

– Обувные колодки. Колодка – это вырезанная из дерева точная копия ступни клиента, которая хранится у сапожника, которому он заказал обувь. Колодки изготовляют всего один раз, и они потом остаются у мастера навсегда. Каждая пара обуви делается на заказ, и нога сидит в ней как влитая. Но важно другое: мое не слишком обычное хобби в конце концов увенчалось выставкой, посвященной истории пошива обуви на заказ. Дело было лет пять или шесть назад, мы назвали ее «Если туфли тебе впору». И случилось так, что музей за огромные деньги приобрел две пары обуви, ранее принадлежавшей Ирэн Блайт, уже в последние годы ее жизни. Одну пару от фирмы «Фостер и сын», что на Джермин-стрит, еще одну – от самого Феррагамо. У леди Эйвондейл была длинная и очень узкая стопа с опущенным сводом, попросту говоря, плоскостопие: подобная деформация сплошь и рядом встречается у представителей высшего общества. Она никогда не стала бы покупать готовую обувь, даже самую дорогую, поскольку не выдержала бы в ней и пары минут. А кроме того, – Тео подвинул коробку обратно к Кейт, – у нее был другой размер. Ирэн Блайт могли подойти только очень длинные и узенькие лодочки. Совершенно исключительная нога.

– Вот оно что.

– А у вас, дорогая моя, прекрасные туфли очень высокого качества, стоимостью где-то около пятидесяти фунтов, если перевести на современные деньги. И коробка очень красивая. Но видите: сбоку указан размер. Стало быть, эта обувь точно не была изготовлена на заказ.

– Понятно.

– Кстати, не хотите взглянуть на колодки? – с неожиданной горячностью спросил Тео. – Они хранятся прямо тут, через несколько комнат. Мастерство просто невероятное!

– Ммм… Нет. Полагаю, в этом нет необходимости.

Кейт сунула коробку обратно в сумку.

– Похоже, я вас разочаровал.

– Я… я просто думала… – Она сделала над собой усилие. – Ладно, это уже не важно.

Теодор откинулся на спинку стула, сложив перед собой руки:

– Жизнь некоторых людей представляет собой загадку. Они обладают некой притягательной силой, которая поражает наше воображение. Вот, например, сестры Блайт. Они были живым воплощением романтического, в высшей степени напряженного и насыщенного событиями времени в период между двумя войнами. Вы не первый человек, который попал под действие их чар.

– Да, – вздохнула Кейт. – Наверное, вы правы.

Он встал. Беседа закончилась.

– Мне жаль, что я не смог сделать для вас больше. Да, вот что, если в Лондоне у вас будет выставка, обязательно сообщите мне, прошу вас. А если сами захотите куда-нибудь сходить, дайте мне знать. Я буду рад достать вам билеты.

– Спасибо. Вы очень добры.

Тео открыл перед нею дверь.

И тут Кейт вдруг осенило.

– А как насчет младшей сестры Ирэн?

– Беби?

– Да. Могли эти туфельки принадлежать ей?

Он сдвинул брови и сморщил нос:

– Беби Блайт пропала в… Дайте вспомнить… Почти сразу, как началась война. – Он пожал плечами. – Точнее сказать не могу. В общем-то, никто не знает, что с ней сталось. А что касается этих туфель… Все возможно, конечно, но, боюсь, и это маловероятно.

Снова откуда-то возникла Сэм, готовая сопровождать Кейт к выходу по лабиринтам музея.

– Заразная это штука, верно? – Теодор засмеялся и деликатно потрепал гостью по плечу.

– Что вы имеете в виду?

– Коллекционирование. Стоит только подхватить этот вирус, и уже не избавишься. Правда, Сэм?

Ассистентка с готовностью закивала:

– В каждой вещи есть своя тайна.

– К сожалению, – прибавил он, – разгадать эту тайну удается крайне редко.

– Да-да, наверное, вы правы, – согласилась Кейт.

С тяжелым сердцем она поплелась вслед за Сэм по длинным коридорам музея. Теперь мысли о сестрах Блайт отошли куда-то на задний план, уступив место ее собственным, куда более серьезным, практически неразрешимым проблемам, так омрачавшим настроение Кейт.

Не успела она опомниться, как они оказались в главной галерее отдела моды и двинулись между рядами тускло освещенных, мерцающих витрин. Вдруг Сэм остановилась.

Кейт подняла голову.

Они стояли перед витриной, в которой было выставлено слегка асимметрично скроенное вечернее платье из гладкого светло-розового атласа с воротником-хомутом. Платье откровенно облегающее, чувственного, почти телесного цвета. Носила его, должно быть, женщина хрупкого сложения, с осиной талией. Тем не менее спереди имелся большой, весьма откровенный вырез.

Кейт в недоумении посмотрела на Сэм. Глаза девушки так и сверкали в полумраке.

– Платье от самой мадам Вионне, – прошептала она. – Подлинник, из Парижа.

– И что?..

– Его носила Беби Блайт!

Кейт присмотрелась к платью внимательней. Сногсшибательные пропорции, изящные и невероятно эротичные.

– Ну, если честно, – продолжала Сэм, – официально это так и не подтверждено. С этим платьем получился целый скандал. В жизни не догадаетесь, откуда оно к нам попало. – Она доверительно взяла Кейт за руку. – Вообще-то, я не люблю сплетни, но тут такая история… Слышали когда-нибудь про лорда Ротермира? Накануне Второй мировой войны он был одним из наиболее влиятельных советников Чемберлена. Так вот, этот лорд Ротермир был заядлым охотником, когда-то охотился на лис вместе с принцем Уэльским и специально для этого приобрел в Мелтон-Моубрей целое поместье. После его смерти нашему музею по завещанию досталась одежда: амазонки для верховой езды и военная форма. А в одном из сундуков случайно обнаружили это платье, оно было спрятано в шелковой наволочке! Кажется, оно до сих пор пахнет французскими духами. И еще, – Сэм наклонилась ближе, – оно было порвано… на спине!

– Правда?