Пленница Седов Б.

Глава 10

НАЛОЖНИЦА ГРУЗИНСКОГО ПАШИ

Два трупа охранников валяются поперек коридора напротив двери, ведущей в предбанник. Один из них — в дорогом сером костюмчике — Володя, который не носил при себе пистолета. Володя, который чересчур педантично относился к своим служебным обязанностям. Володя, который не ждал от сегодняшнего дежурства никаких геморроев.

Второй стояк, который поперся сюда следом за шефом, наряжен не в цивильный костюмчик, а в камуфляж, и с первого взгляда мне кажется, что это один из тех топтунов, что притащились вместе с нами из зоны.

«Нет, на наших волков совсем не похож. Красавчиком был, — автоматически отмечаю я. — Голубоглазым. Наверное, нравился девочкам. — И с трудом удерживаюсь от искушения наклониться и, как это положено, закрыть мертвяку широко распахнутые шнифты. — Стоп! Никаких сантиментов!»

И серый пиджак, и его спутник прикончены выстрелами в лобешник. Только в лобешник! Я отмечаю, что в грудины им шмалять никто и не думал — костюмчики чистые. И, хотя я и полная дилетантка в подобных вопросах, делаю вывод, что оба жмура заделаны более чем профессионально. Каждому по сдвоенному выстрелу в голову. Именно в голову, — а вдруг на них броники?

— Лариса! — выводит меня из задумчивости Олег. — Не тормози! В любой момент этих могут хватиться.

Я перешагиваю через покойников, удивляясь, что не испытываю при этом ни отвращения, ни жалости. Лишь любопытство и легкое возбуждение. Вот уж никогда б не подумала, что я настолько невосприимчива к смерти. Хотя нет, враки! Как же меня колбасило еще полчаса назад, когда только вытряхнулась из парилки, зная, что за спиной оставляю пятерых мертвецов!

Стремительным аллюром я нагоняю чуть оторвавшихся от меня Олега с Дианой.

Олег оборачивается, убеждается в том, что я не отстала, и, отточенным движением натянув на лицо пластиковую маску, начинает спускаться по лестнице. На первый этаж. Туда, где расположена дежурка секьюрити.

Ему через фильтры намордника буквально дышит в затылок Диана.

Я представляю собой арьергард.

Второй этаж:… Первый.

Дверь в дежурку распахнута настежь. Оттуда доносится негромкая музыка и звон посуды. Кто-то что-то рассказывает, кто-то хихикает.

Не снижая темпа, Олег на ходу срывает нацепленную на брючный ремень гитару, выдергивает чеку.

Словно тень, эти же действия повторяет Диана. Я ежедневно бок о бок с ней вот уже больше двух лет, я знаю ее, казалось бы, так, как не знаю себя. Но сейчас передо мной абсолютно незнакомая Дина. За программированная на одно — на достижение конечного результата любыми возможными и невозможными средствами. Я ни разу раньше всерьез не задумывалась над тем, какой Дина-Ди бывала на воле, но сейчас словно бы получила возможность прокрутить архивную запись с грифом «Сов. секретно!» и заглянуть в Дианино прошлое. Подсмотреть за тем, как она три года назад шла на скок в каком-нибудь пункте обмена валюты или офисе барыги, имеющего дело с наличкой.

Моя единственная подруга, без которой я давно не представляю своего существования…

Когда Олегу до дежурки остается четыре шага, оттуда, позевывая и почесывая брюхо, неожиданно выползает один из охранников.

«Наш, красноперый, — сразу же узнаю его я. — Который три часа назад выпускал нас из „мелодии“. Слава Богу, на этот раз без вольты. И все-таки, в отличие от местных лохов, это профессионал…»

Удивиться при виде нас этот профессионал не успевает. Сомневаюсь, успевает ли он вообще поднять на нас заспанный взор.

— На место пшел! — Олег с ходу жестко впечатывает ему в грудину ступню.

Спиной вперед топтун отправляется обратно в дежурку, а следом за ним летят сразу две гранаты. Диана хлестким ударом ноги захлопывает дверь, подпирает ее течом. Слышатся два негромких хлопка.

— Есть! — произносит Олег. — Пять… четыре… на счет ноль там будет сонное царство… — Из-под маски его голос заучит глухо и неестественно. — …три… два… девчонки, следите за входной дверью, чтобы нас не подстрелили те, кто на улице… один… пошли! — Он распахивает дверь и уверенно шагает внутрь. Следом за ним, словно привязанная, Диана. Следом за Диной-Ди — я.

Дежурка представляет собой комнатушку без окон, скупо обставленную старой офисной мебелью. Шкаф-купе предназначен, наверное, и для одежды, и для оружия. На узком потертом диванчике, если при этом принять позу зародыша, можно часок-другой покемарить. Несколько стульев. Два узких письменных столика сдвинуты вместе и заставлены грязной посудой. На стене напротив входа подвешен громоздкий пульт со множеством кнопок и встроенным домофоном. Рядом с ним на специальных кронштейнах три работающих монитора. На двух из них — вид с улицы на ограду из красного кирпича, окрашенные суриком металлические ворота и калитку. На третьем — крыльцо и входная дверь в дом.

«Итак, здесь только три камеры внешнего наблюдения, — первым делом прикидываю я и сразу же задаюсь весьма актуальным вопросом: — Интересно, ведется ли с этих камер видеозапись? И какого дьявола здесь нет никаких признаков газа?!!»

Я ожидала, что, войдя, окунусь в густые клубы паралитического газа. Желтый, фиолетовый, серо-буро-малиновый, пусть просто белый, но этот газ, как я считала, должен быть зримым. Но… ничего. На его присутствие в комнате указывают лишь несколько безжизненных тел, валяющихся на полу.

«Хлопнет такая рядом с тобой, — полчаса назад рассказывал мне Олег, показывая гранату, — и уже через секунду ты не сможешь промямлить „мама“».

Вот эти парни теперь и не могут. Никогда ничего они больше не смогут.

«Один… два… три… четыре», — пересчитываю я находящихся в отключке охранников.

«Один… два… три… четыре», — вторят мне одиночные выстрелы из «Ингремов» — выстрелы, больше похожие даже не на негромкие хлопки, а на мирные «поцелуйчики», которые люди порой издают губами. Олег и Диана деловито зачищают отключившихся от газа секъюрити, хладнокровно производя контрольные выстрелы им в головы.

— Всего было трое ваших из зоны и шестеро наших, — произносит Олег. — Двое местных валяются около бани. Один здесь. Плюс трое ваших контрактников. Значит, еще трое болтаются где-то на улице.

— И собаки, — напоминает Диана, кивая на сбитую в комок подстилку в углу. Рядом с подстилкой пластмассовая миска-кормушка с водой. — Вернее, собака. Здесь лежанка лишь для одной.

Олег разглядывает монитор, по-прежнему демонстрирующие мирные картинки: калитка, ворота, входная дверь в дом.

— Не знаешь, ведется с этих камер видеозапись? — озвучиваю я вопрос, который задала себе, как только оказалась в дежурке.

— Нет, не ведется, — убежденно отвечает Олег. Пластиковый щиток изнутри у него чуть-чуть запотел.

«Наверное, перед тем, как натягивать на физиономию, — думаю я, — эти намордники надо сперва обработать каким-нибудь специальным составом. Ненадежные штуки порой изготавливают проклятые милитаристы».

— Пошли отсюда, девчонки. — Олег наконец отрывается от мониторов. — Где-то болтаются еще трое, и с ними надо кончать. И поскорее.

Дина-Ди кивает.

«Надо скорее добить троих стояков и их собаку и валить отсюда ко всем чертям. На волю!»

Но для этого предстоит выйти на улицу и еще чуть-чуть поиграть в партизан. Удивительно: я совершенно не против. Весь этот блуденъ начинает мне нравиться. К тому же я ни разу еще не шмальнула из своего красивенького «Сикемпа». Надо же когда-нибудь начинать.

Чего там мне говорила Диана о том, что к убийствам со временем привыкаешь? Что-то не так уж много времени мне на это потребовалось!

Короче, черт меня разберет, чего я хочу и кто я такая!

— Пошли на улицу, крошки, — говорит Олег и выходит из комнаты — Повнимательнее! — произносит он уже своим естественным голосом, стянув намордник в безвредной атмосфере прихожей.

На этот раз Тамара пришла в себя в комнатушке без окон, которая очень напоминала тюремную камеру.

Шагов пягь в длину, шага три в ширину. Из меблировки только узкая панцирная кровать — правда, застеленная чистым бельем, — «больничная» тумбочка и обычный кухонным табурет. Узкая дверь обитаа железом, зато в ней нет ни глаза, ни окошечка. В углу около двери эмалированное ведро, накрытое крышкой. «Параша», — догадалась Тамара. На тумбочке алюминиевая кружка. Освещает камеру единственная тусклая лампочка, надежно прикрытая полукруглым плафоном из металлической сетки. Странно, но стены оклеены симпатичными новенькими обоями, пол покрыт довольно приличным линолеумом, а потолок аккуратно побелен.

Тамара стиснула зубы, приготовилась к тому, что в левый бок опять вонзится острый клинок мучительной боли, и попробовала сесть.

Сесть, подоткнув повыше подушку, удалось только с третьей попытки. Теперь оставалось лишь протянуть к тумбочке руку и постараться не расплескать из алюминиевой кружки то, что в ней налито. Хотя расплескать в данном случае, возможно, и было бы самым разумным. Пес его знает, что могли намешать в этой кружке. Наркотики? Какие-нибудь психотропные препараты?

А не все ли равно? В отличие от дядюшкиной квартиры здесь не было альтернативного источника воды (унитаза), и хочешь не хочешь, а приходилось пить то, что дают. Как-никак свихнуться от психотропных пилюль не в пример веселее, чем загнуться от обезвоживания организма.

К тому же Тамару мучила нестерпимая жажда. Нёбо, язык, всю полость рта будто бы тщательно высушили специальными салфетками, а потом для полноты ощущений еще и брызнули в рот из баллончика с перечным газом. Высохшие голосовые связки слиплись в комок, горло горело, как при ангине.

И все-таки у Тамары хватило выдержки, чтобы с ходу не выхлебать все до дна, а сделав один (только один!) осторожный глоток, подержать влагу во рту, пытаясь почувствовать подозрительный привкус.

Привкус, действительно, был. Вернее, даже не привкус, а вкус, потому что, к своему удивлению, девочка обнаружила, что кружка наполнена апельсиновым соком. И это почему-то сразу же убедило Тамару в том, что никаких нежелательных примесей в этом соке нет и быть не может. Всё о'кей. Можно пить. А потом лечь поудобнее, чтобы не так болел бок, и пораскинуть мозгами над тем, в какую тюрьму она угодила на этот раз, кто теперь ее тюремщики и каких сюрпризов стоит ждать в будущем.

«Вариантов с тюремщиками может быть только два, — размышляла Тамара. — Вариант первый: хитрожопый дядька Игнат решил не убивать меня, а приберечь на какое-то время для удовлетворения своих низменных похотей. Загодя снял помещение, в котором оборудовал эту темницу. И вот теперь скрывает здесь от жирной супруги наложницу. И будет скрывать до тех пор, пока та ему не наскучит, или пока не запахнет жареным и не придется в срочном порядке от нее избавляться.

Впрочем, существует еще и вариант номер два. И, пожалуй, он более вероятен.

Жадный дядюшка рискнул ослушаться домоправительницу и поддался соблазну отхватить почти на халяву десять тысяч баксов. И вот теперь я уже передана новому владельцу и нахожусь на его территории. Что там плел дядя Игнат про этого педофила? Мафиози. Грузин… Если доведется в ближайшее время пообщаться с этим грузином, надо будет спросить у него, сколько центов из обещанных за меня десяти тонн «зеленых» он дал дядюшке. Или ограничился банальным пинком под тощую задницу — наиболее распространенным способом внесения платежей в современной России?»

Ждать пришлось не так уж и долго.

Появившийся на пороге высокий мужчина с густой седой шевелюрой держал в руке пластиковую бутыль с лимонадом, а на его смуглом лице играла приветливая улыбка.

«Симпатяга, — уголками губ улыбнулась в ответ Тамара. — Но опасный симпатяга».

— Здравствуй, Тамара. — Посетитель, прикрыв за собой дверь, подошел вплотную к кровати. Перехватил жадный взор, который девочка не отрывала от бутыли, и, поспешно, даже чуть суетливо свернув пластиковую пробку, протянул пленнице лимонад. — Извини, я не подумал о том, что тебя будет мучить жажда, оставил лишь одну кружку. Думал, этого будет достаточно, — оправдывался мужчина, пока Тамара жадно хлебала прямо из горлышка, несмотря на то, что рядом с кроватью на тумбочке стоит удобная кружка.

— Спасибо. — Тамара наконец, оторвалась от бутылки и, откидываясь на подушку, непроизвольно поморщилась от боли в боку. Эта гримаса не ускользнула от взгляда посетителя.

— Болит? — с участием поинтересовался он. Тамара в ответ лишь молча кивнула.

— Где болит? Ты не считаешь, что тебе нужен врач? — Мужчина говорил с чуть заметным кавказским акцентом.

«Значит, не натрепал дядька Игнат, что хочет продать меня какому-то грузину, — подумала девочка. — Мафиози. За десять тонн баксов. Это он тоже не натрепал? Что же, проверим. Интересно, и как же зовут этого аксакала?»

Тот словно прочел в глазах Тамары этот вопрос.

— Я Монучар, — представился он. — Друзья зовут меня Моча, с ударением на первом слоге. Ты тоже можешь звать меня так.

«Только с одной прправочкой, генацвале. Ударение будет на втором слоге — Моча, сладострастный любитель малолетних рабынь. Впрочем, со временем, я это мнение о тебе, возможно, пересмотрю. Все зависит от твоего поведения и от условий, которые ты мне здесь создашь…»

— Ты точно уверена что не нуждаешься в докторе? — Монучар вперился в девочку пронзительным взглядом удивительно голубых глаз.

«А ведь настоящий грузин и должен быть голубоглазым, — вспомнила Тамара. — И, кажется, рыжим, а вовсе не черным, как принято считать».

— Нет, обойдусь без доктора, — как можно беспечнее сказала она. — Полежу несколько дней, и все пройдет. Такое уже не впервой.

— Тебя что, частенько так избивали?

— Последнее время, — грустно улыбнулась Тамара. — Когда мне все обрыдло, и я начала потихонечку бунтовать. А до этого толстуха и дядюшка изобретали издевательства и помимо битья.

— Толстуха и дядюшка… — задумчиво пробормотал Моча. — Если у тебя будет желание, потом можешь мне рассказать, как они над тобой издевались. О том, как пытались продать тебя за пятнадцать тысяч «зеленых», я уже знаю.

Оп-па!!! Сюрпризец! Ах, дядюшка! Ах, хитрован!

— Так значит, за пятнадцать, а не за десять? — От удивления Тамара даже приподнялась. И тут же снова скривилась от боли. — Дядя трепал жене, что за десять. И сколько же он получил на самом деле?

— Он был счастлив, что я его отпустил просто так. — Улыбка сошла с лица Монучара. Черные, в противоположность совершенно седым волосам, брови сдвинулись. Над переносицей пролегли две глубокие вертикальные морщинки. — Но я еще окончательно не решил, что делать с этим подонком. Надеюсь, ты мне подскажешь. Но не сегодня. Сейчас ты должна отдыхать. И выздоравливать. А вот через недельку, когда ты немного поправишься, мы и поговорим. А теперь больше не буду тебя утомлять. Ответь мне только на пару вопросов. Первый: тебе принести что-нибудь поесть?

О еде было тошно и думать.

— Нет. Если можно, то лучше еще бутылку воды. Так сказать, про запас.

— Хорошо, — кивнул Монучар. — Теперь вопрос номер два. — Он вынул из кармана халата маленький медицинский флакончик. — Здесь две таблетки снотворного. Оно абсолютно безвредно, никаких побочных эффектов не вызывает. Выпьешь обе таблетки, сразу забудешь о боли и проспишь, как младенец, двенадцать часов. — Перехватив настороженный взгляд Тамары, аксакал покачал головой: — Можешь мне доверять. Это, и правда, снотворное. Хочешь — ешь, не хочешь — не ешь. Никто тебя не заставляет. Спокойной ночи, Тамара. Завтра обсудим с тобой, что из вещей тебе сюда надо доставить в первую очередь.

«Компьютер. И телевизор. И видик. И магнитолу. И книги, — моментально выстроился у девочки в голове список вещей первой необходимости. — А еще халатик. — Только сейчас она задумалась над тем, что на ней лишь футболка и трусики. Старые тренировочные штаны и тесная джинсовая курточка, наверное, до сих пор валяются в дядюшкином гараже. — А еще тапочки. И конечно, кое-какое бельишко на смену».

Моча вышел. В замке скрипнул ключ, и Тамара с сомнением уставилась на стеклянный флакончик, оставленный на тумбочке рядом с бутылкой лимонада. Потом нерешительно взяла его в руку и вытряхнула на ладошку две маленькие белые таблетки.

Будь что будет! Плевать! Может, и правда, отпустит эта проклятая боль? Может, действительно, удастся быстро уснуть?

Слизнула с ладони таблетки и снова прямо из горлышка запила их лимонадом. Потом откинулась на подушку и принялась ждать, когда наступят предсмертные судороги. Или когда начнет сносить крышу.

Но вместо этого сперва отпустила боль в боку и спине. Потом послушно разбрелись по своим тесным кельям в мозгу возбужденные мысли. И Тамара, как и обещал Монучар, погрузилась в сладкую дрему.

Проснувшись наутро, девочка первым делом подумала о том, что впервые за восемь месяцев нашелся человек, который о ней искренне позаботился. Который был с ней добр.

Так на каком же все-таки слоге ставить ударение в его укороченном имени?

На следующий день в камеру (шагов пять в длину, шага три в ширину) с трудом была втиснута еще одна тумбочка, и на нее Монучар водрузил маленький телевизор и видеоплейер.

— С антенной придется повременить, крути кассеты, — сказал аксакал, примериваясь, куда воткнуть «колокольчики» низкочастотного шнура. — Составь мне список, что тебе нравится, а на первое время я принес то, что люблю смотреть сам. Надеюсь, наши вкусы хоть в чем-нибудь совпадут. Магнитолу куплю тебе завтра. Теперь с компьютером. Сможешь с этим чуть-чуть подождать?

— Конечно, смогу. — Тамара перебирала внушительную стопку видеокассет: «Нечто» Джона Карпентера, «Шугарлэндский экспресс» Стивена Спилберга, «Основной инстинкт» Пола Верховена, «Птицы» Альфреда Хичкока… — Хм, неплохо. Монучар, у меня впечатление, что наши вкусы даже очень совпадают.

— Я рад, Тамара. Теперь насчет литературы. Тоже составишь список? Или положишься на мой вкус?

— Положусь, — улыбнулась Тамара, не сомневаясь, что вкусы Мочи дальше Чейза и Утгера не распространяются. И была поражена, когда на следующий день седовласый грузин принес ей Ивана Бунина и Николая Лескова, Чарльза Диккенса и Джека Лондона, Виктора Астафьева и Василия Шукшина.

— У меня была мысль купить тебе Драйзера, но я побоялся, что до «Финансиста» и «Американской трагедии» ты еще не доросла, — сообщил Монучар, раскладывая скромную библиотеку в маленькой тумбочке. — Ты просто не осилишь их до конца.

— Вот еще! — надменно фыркнула лежавшая на кровати Тамара. — Ты просто еще не успел осознать, что я суперребенок. Эрудированный и интеллигентный, — припомнила она, как когда-то ее характеризовала толстуха. — Коварный и артистичный. Свободно владеющий разговорным английским и опережающий в развитии своих сверстников, как минимум, года на три. Возможно, поэтому мне так не везет в этой жизни.

С первого же дня Тамара решила обращаться к седовласому аксакалу, годящемуся ей не то что в отцы, а и в деды, на «ты» и, не встретив с его стороны возражений, осталась довольна — так проще найти с хозяином общий язык, так проще вырваться на свободу.

— …Так как ты считаешь?

— Я считаю, что ты испорченная самовлюбленная девушка, — рассмеялся Моча, — которой весьма повезло, что она оказалась в глубоком дерьме, не позволившем ей еще больше влюбиться в себя и испортиться окончательно. Но ты через несколько лет оформишься в красивую умную женщину. Читай Диккенса, Тома. А я сегодня подвешу тебе над кроватью бра, чтобы ты не портила зрение в этом мраке.

День за днем Тамара проводила на своей узкой кроватке. Телевизор и видик сменяли книги, на смену книгам заступала недорогая китайская магнитола. И опять телевизор… после телевизора книги… после книг магнитола…

«Тоска зеленая», — решила бы Тамара, если бы до этого не провела восемь месяцев один на один лишь с алюминиевой мисочкой-стетоскопом.

Боль в спине и боку постепенно ослабла, и девочка на нее уже просто не обращала внимания. Но все равно, не долечив до конца побои, возобновлять занятия физкультурой было еще рано. Да и потом, возможно ли всерьез развернуться в такой теснотище, не рискуя при этом смести ногой с тумбочки телевизор, опрокинуть парашу или врезаться лбом в стену? Бег только на месте. О ходьбе по кругу можно только мечтать.

Проблема гиподинамии вновь остро встала перед Тамарой.

— Я не была на свежем воздухе уже почти девять месяцев, — однажды завела она разговор об этом с Мочой. — Скажи честно, ты собираешься и дальше держать меня взаперти?

— Нет, Тамара, — виновато покачал головой Монучар. — Для тебя уже оборудуется просторное помещение. Еще до осени ты туда переедешь. Тогда же сможешь выходить гулять на террасу и в сад. А через несколько лет будешь свободно перемещаться по Ленинграду, ездить в другие города… хоть за границу. Без ограничений и всего лишь с одним условием — вернее, просьбой: всегда возвращаться обратно. Пусть мой дом станет твоим домом. Я очень боюсь перспективы коротать старость, в одиночестве.

Уже с первых дней общения с Монучаром Тамара поняла, что доставлена сюда совсем не как объект сексуальных утех, скорее, ей уготована роль экзотического животного, помещенного в клетку с удобствами. Монучар в качестве этакого домашнего любимца выбрал четырнадцатилетнюю девушку.

Монучар навещал свою пленницу ежедневно утром и вечером. Приносил еду, воду в ведре и тазик для умывания, не брезговал лично выносить за Тамарой парашу.

— Неужели у тебя на примете нет ни одной подходящей женщины, которая занималась бы здесь уборкой, готовила бы еду и при этом держала язык за зубами? Я ведь понимаю, что ты не желаешь, чтоб обо мне знали лишние…

— Таких женщин, чтобы умели держать язык за зубами, не существует, — перебил Тамару Моча.

— Значит, о том, что я заперта в этой комнате, не знает никто, кроме тебя?

— Никто.

— А если с тобой вдруг что-то случится? Предположим, ты попадешь в автомобильную катастрофу. Или тебя подстрелят грабители. Или, скажем, у тебя случится инфаркт.

— Типун тебе на язык! — расхохотался Моча. — Катастрофа… Грабители… Милая девочка, я прожил долгую жизнь и приучил себя предусматривать все. У моего адвоката давно хранится мое завещание. А недавно к нему добавилось еще и распоряжение насчет тебя. Если я погибну или пропаду без вести более чем на четверо суток, будет вскрыт конверт с указанием безотлагательно выпустить тебя из этой каморки, напоить, накормить, дать денег и взять под опеку… Надеюсь, после того, что я тебе рассказал, ты не начнешь молиться о моей скорейшей кончине?

Тамара рассмеялась:

— Ни в коем случае, Монучар. Ты добрый. Ты не сделал мне ничего плохого. Во всем мире сейчас нет человека, который был бы мне ближе, чем ты. Но неужели никто-никто, кроме тебя, меня и дяди Игната, не знает, что со мной сейчас происходит? Ведь у тебя же есть друзья. Наверное, есть домработница, охрана. — Грузин покачал головой:

— Какая ты дотошная. Все хочешь знать. Да, у меня много друзей, но им про тебя ничего неизвестно. Горничная хозяйничает лишь в жилых помещениях, но никогда не спускается в подвал, где ты сейчас находишься. А охранникам если чего и известно, то они, в отличие от женщин, язык за зубами держать умеют. Я в них уверен, как в самом себе. Еще есть вопросы?

— Много вопросов.

— Вот завтра ими мы и займемся. Помнишь, что тебе обещал еще в первый день?

— Что, когда я поправлюсь, мы серьезно поговорим.

— Ты поправилась?

— Вполне.

— Тогда я завтра посвящаю весь день тебе.

— А снотворные?

— Все, хватит. — Монучар распахнул дверь и шагнул за порог. — Ты же уже здорова. Так что теперь приучайся засыпать без таблеток. Спокойной ночи, Тамара.

И в двери, обитой железом, привычно заскрежетал замок.

На узком пространстве маленькой тумбочки, покрытой белой салфеткой, бутылка «Цхинвали» для Монучара, торт «Птичье молоко» для Тамары, вазочка с крекерами и сахарница. Еще остается место для двух чайных чашек на блюдечках, банки растворимого кофе и единственного хрустального бокала для вина. Белому электрочайнику «Юнит» приходится ютиться на линолеумном полу возле никелированной ножки кровати. Для магнитолы местечко нашлось поцивильнее, она негромко покрякивает «Европой плюс», возлежа на Тамариной подушке.

Выпито полбутылки вина, съедена половина торта, чайник три раза доливался водой, и Монучар уже дважды тактично выходил за дверь, чтобы Тамара могла попользоваться парашей, а история злоключений девочки только перевалила за экватор.

Монучар слушал историю девочки терпеливо и очень внимательно. Он умел слушать.

— И все-таки этот похотливый кобель до меня добрался, — в заключение своей длинной истории сообщила Тамара. — Тогда, в гараже, когда он отлупил меня железякой, последнее, что я почувствовала перед тем, как лишиться сознания, — это то, как он стягивает с меня трусы. Потом, правда, уже ничего не помню, но на следующий день у меня немного побаливало между ног. И на трусиках остались кровавые пятнышки. А месячных в тот день у меня быть не могло… — Девочка положила на блюдечко очередной кусок торта, задумчиво расковыряла его чайной ложечкой. — Что скажешь?

— Я сам не ангел, — впервые за три с лишним часа прервал молчание Монучар. — И мне доводилось встречать немало мерзавцев. Но о таком слышу впервые. Значит так, Тома! Говори, что делать с этими негодяями — Игнатом и Светланой Петровной. Не сомневаюсь, что приговор ты вынесла им давно.

В ответ Тамара загадочно улыбнулась.

— Хочешь, чтобы они сдохли? — продолжал Монучар. — Или чтобы отправились по этапу? Мне не составит труда организовать всё так, чтобы их загнали на самые беспредельные зоны, где им будет подготовлена персональная встреча. Ты согласна, Тамара?

— НЕТ! — сказала она.

Монучар не пытался скрыть своего удивления. Он молча взял бутылку вина, аккуратно наполнил бокал, отхлебнул глоток и лишь после этого спросил:

— Почему? Ты что, не хочешь отомстить?

— Нет.

— Что нет?!! — не выдержав, повысил голос Моча.

— Не собираюсь ничего им прощать, ничего забывать, ничего списывать. Ни-че-го! Просто я не желаю, чтобы за меня и родителей расквитался с ублюдками кто-то другой. Это должна сделать я. Только я! — выделила последнюю фразу Тамара. — Да, я согласна с тем, чтобы они медленно подыхали в тюрьме. Чтобы проклинали тот день и час, когда надумали заварить всю эту кашу. Чтобы жаждали смерти как избавления от мучений. Но ведь я этого не увижу!

— Можно организовать, чтобы их куда-нибудь отвезли, — предложил Монучар. — Туда же доставят тебя. И ты сама зачитаешь им приговор. И будешь лично присутствовать при приведении его в исполнение.

— Ты не понимаешь меня. Что же, попробую объяснить иными словами. Ты знаешь, что такое обет? Не обед, а обет? С буквой «т» на конце.

— Не принимай меня за недоумка из чукотского стойбища. Продолжай, девочка.

— Так вот, я дала обет рассчитаться с мерзавцами лично. А если я и прибегну при этом к чьей-либо помощи, то эта помощь должна быть минимальной. Все обязана спланировать и организовать только я. В тот момент, когда толстуха и дядюшка будут доживать свои последние секунды, им в глаза должна смотреть только я. И никого рядом со мной! Потому, что эта месть принадлежит только мне!

Монучар молча поднялся. Заложив руки за спину, медленно прогулялся по комнатушке: четыре шага до обитой железом двери… четыре шага обратно… Наконец он заговорил. Чуть слышно. Совсем без акцента. Глухим незнакомым голосом, до неузнаваемости искаженным новыми для девочки интонациями.

— Я вижу, что ты утвердилась в своем решении давно. И всерьез. От него ты уже никогда не отступишься. Я вижу по твоим глазам, что это цель твоей жизни. Но проблема в другом: хватит ли у тебя силенок?

— Быстрая смерть — это слишком легко для них. Нет! — продолжила Тамара. — Я мучилась год. И неизвестно, сколько мне еще уготовано. Что же касается Толстой Задницы и дяди Игната, я буду уничтожать их не спеша. Сначала разрушу привычный для них уклад жизни. Они останутся без жилья, без работы, без средств к существованию. Нет, я не дам им превратиться в обычных бомжей. Я заставлю их цепляться за жизнь, я позабочусь о том, чтобы им было что терять. И тогда я встречусь с ними и объясню, что для них приготовила. Сроков не назову. Я заставлю их постоянно оглядываться, в любой момент ожидать удара исподтишка, спать вполглаза, по ночам просыпаясь в холодном поту, как последнее время просыпалась я. И через какое-то время буду считать, что я отомщена — досыта напилась их поганой кровищи, — и теперь пробил час расквитаться с мерзавцами уже за папу и маму. Вот тогда можно будет подумать о казни.

— Красивый сценарий. — Монучар опустился на табурет, поднял свой бокал, сквозь него воззрился задумчивым взглядом на бра, подвешенное над кроватью. — Если ты не станешь с годами самой отъявленной бестией в мире, то будешь знаменитой писательницей или актрисой. Я постоянно открываю в тебе что-нибудь новое. Ты для меня до сих пор остаешься загадкой.

— Женщина и должна быть загадкой, — кокетливо стрельнула глазками девочка.

— Загадкой… только без яда. А его в тебе предостаточно.

— Для кого как, — многозначительно улыбнулась Тамара.

— Пожалуй. — Монучар допил остатки вина, поставил на место бокал. — Ладно, это все лирика. Вернемся к насущному. Тома, ты отдаешь себе отчет, что сценарий, который ты написала в своем воображении, вряд ли выполним? И все здесь упирается в то, что ты категорически отказываешься принимать чью-либо помощь, намерена действовать в одиночку.

— Без опыта, без денег, без друзей, без свободы.

— Предположим, насчет друзей ты не права. Можешь смело причислять к ним меня, если ты, конечно, не против. Маки… То есть деньги у меня есть, и я ими с тобой всегда поделюсь. Но ни о какой свободе пока и не мечтай. Пойми, я о тебе беспокоюсь. При твоем характере, Тома, тебе хватит и часа, чтобы влипнуть в какую-нибудь историю. Ты же сама говоришь, что тебе недостает опыта. А значит, и выдержки, и проницательности…

— Интересно, и как же я их в себе разовью, безвылазно сидя здесь перед телеком? — вспылила Тамара и даже вскочила с кровати, на краешке которой сидела все это время. — Твои красивые слова о том, что опасаешься за меня — просто вранье!

— Нет, Тома, — покачал головой Монучар. — Если бы я был абсолютно уверен в том, что ты сейчас выйдешь из дома, поешь мороженого в кафе, заглянешь в кино, оттянешься на дискотеке и к утру вернешься назад — не было бы вопросов. Но даже если я приставлю к тебе телохранителей, с твоей хитростью ты их, дураков, обведешь вокруг пальца. Итак, представь, ты отрываешься от охраны. Что дальше? У меня нет ни единой гарантии, что ты тут же не выбросишь из головы все свои раскрасивые планы отмщения, которые так складно мне сейчас излагала, и не побежишь к мусорам. В итоге: ты в детприемнике, толстуха и дядюшка на Арсенальной, а у меня очень крупные неприятности. Легавые только и ждут, что мне предъявить, а тут прямо на блюдечке с голубой каемочкой им подается заложница, да еще и малолетка, которую я десять дней продержал у себя в подвале. Вот так-то, Тамара. Согласна с моими сомнениями? Есть что возразить?

Девочка молча опустилась на уголок кровати.

— Не расстраивайся, малышка. Ничего не проиграно. Просто надо уметь набираться терпения и ждать. Иногда очень долго.

— Пообещай мне, что ни ты, ни твои люди и пальцем не тронут ни толстуху, ни дядюшку. Сохранят их для меня.

— Но если они вдруг решат сами перегрызть друг другу глотки, — расхохотался Моча, — разнимать и мирить их никто не намерен. Так что надейся еще и на здравый рассудок Игната и Светланы Петровны. А со своей стороны, я гарантирую их полную безопасность. До того дня, когда в игру вступишь ты, царица Тамара. Знаешь, в поэме «Витязь в тигровой шкуре»…

— Я знаю, — перебила девочка. — Читала Шота Руставели. И видела иллюстрации Врубеля… Так, Монучар, мы обо всем договорились?

— Обо всем. Если вдруг передумаешь и пожелаешь, чтобы я подключил свои силы и ускорил процесс…

— Не передумаю. Сколько мне ждать?

— Может, два года, — пожал плечами Моча. — Может быть, три. Пока не будешь готова. И пока просто не подрастешь.

— А подготовка…

— Это я полностью возьму на себя. Разработаю план… Ведь я, как-никак, в свое время закончил психологический факультет МГУ. И в мозгах еще кое-что осталось.

— Тогда будем считать, что с этим все решено, — подытожила девочка. — Разрабатывай план. И, пожалуйста, постарайся сделать это как можно скорее.