Я, Эрл и умирающая девушка Эндрюс Джесси

Jesse Andrews

ME AND EARL AND THE DYING GIRL

Печатается с разрешения автора и литературных агентств William Morris Endeavor Entertainment, LLC и Andrew Nurnberg.

Text copyright © 2012 Jesse Andrews

© П. Волцит, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Замечания Грега Гейнса, автора

Я понятия не имею, как писать эту дурацкую книгу.

Можно одну секундочку побыть с вами совершенно честным? Это сущая правда. Засев писать, я попытался начать словами «То было лучшее изо всех времен, то было худшее изо всех времен». Я искренне думал, что начинать надо именно так – это же такое классическое книжное начало[1]. А потом никак не мог понять, что же делать дальше. Целый час тупо пялился в комп, пока не взбесился окончательно. От отчаяния я попробовал поиграть со знаками препинания и курсивом, типа:

То было лучшее изо всех времен? И то было худшее изо всех времен?!!

Что эта фигня вообще значит? И с чего вообще человеку писать книгу? Нормальный человек и не подумал бы браться за это дело, если только его мозг не разъедает грибок, который, кажется, пробрался ко мне в голову.

Проблема: я совершенно без понятия, что делать с этой книгой. Почему? Да потому что я не писатель: я киношник. Ха, теперь вы, наверное, спрашиваете себя:

1. Почему этот парень пишет книгу, а не снимает фильм?

2. Это как-то связано с мозговым грибком?

Ответы на вопросы

1. Я пишу книгу, потому что навсегда завязал с кино. Причем завязал после того, как снял Худший Фильм Всех Времен и Народов. Обычно принято уходить – еще лучше просто сразу умереть – на пике славы, создав свою лучшую вещь. А я вот поступил иначе. Краткое описание моей кинокарьеры выглядело бы так:

I. Много плохих фильмов

II. Средненький фильмец

III. Несколько неплохих фильмов

IV. Достойный фильм

V. Два-три хороших фильма

VI. Несколько просто отличных фильмов

VII. Худший Фильм Всех Времен и Народов

Fin. Насколько плох был тот фильм? Он убил человека – вот насколько. Буквально стал причиной смерти. Увидите.

2. Скажем так: если бы мой мозг ел грибок, это бы многое объяснило. Хотя бедняга, вероятно, занимался этим практически всю мою жизнь. Но сегодня, кажется, грибок заскучал и съехал, а может, помер с голоду или еще чего.

Я действительно хочу сказать одну вещь, пока мы не начали эту бессмысленную книгу. Вы, полагаю, уже догадались, что она о девушке, больной раком. И, поди, думаете сейчас: «О-о! Это обещает мудрую и проницательную историю любви, смерти и взросления. Наверное, я буду все время плакать. Меня уже пробирает дрожь». Если я правильно передал ваши мысли, то лучше швырните-ка книгу в мусорку и бегите от нее подальше. Потому что штука вот в чем: Лейкемия Рейчел ничему меня не научила. Пожалуй, я даже стал глупее смотреть на жизнь после всего случившегося.

Я, наверное, не очень ясно выражаюсь. Все проще: в этой книге вы найдете ровно ноль Важных Жизненных Уроков или Малоизвестных Фактов о Любви или сопле-в-сахарных Сцен, в Которых Мы Навсегда Расстаемся с Детством, или чего-то подобного. И в отличие от многих книг про больных раком девушек здесь точно нет парадоксальных абзацев из одного предложения, которые предлагается считать очень глубокими, поскольку они набраны курсивом. Вы понимаете, о чем я? О фразах типа этой:

Рак лишил ее глаз, но она видела мир еще яснее, чем раньше.

Бу-э. На фиг. Лично для меня ничто в мире не стало более значительным из-за того, что я сблизился с Рейчел незадолго до ее смерти. Даже наоборот, все стало даже менее значительным. Ясно?

Тогда начинаем.

(Только сейчас сообразил: вы же можете не знать, что такое «fin». Это киношный термин. В переводе с французского он означает «фильм окончен, и это здорово, потому как он, кажется, только окончательно сбил вас с толку – ведь его же сняли французы».)

Ну все, теперь точно fin.

Глава 1

Как можно существовать в таком отстойном месте

Короче, чтобы понять все случившееся, нужно принять исходное допущение: старшая школа – отстой. Принимаем? Ну конечно, это же всемирно признанная истина, что школа – отстой. Собственно, именно школа впервые знакомит нас с основным экзистенциальным вопросом бытия: Как можно существовать в таком отстойном месте?

Конечно, какие-нибудь пятые-шестые классы обычно еще больший отстой, но это столь жалкое время, что у меня просто сил нету про него писать, поэтому сосредоточимся на старших, ладно?

Так, давайте я, что ли, представлюсь: Грег С. Гейнс, семнадцать лет. В то время, что описывается в этой книге, я был старшеклассником в средней школе Бенсона в очаровательном бедном районе Питтсбурга, что в Пенсильвании. И, прежде чем мы двинемся дальше, нужно рассмотреть школу Бенсона и ее неповторимые отстойные особенности.

Короче, школа Бенсона стоит на границе Сквиррел-Хилла, зажиточного района, и Хоумвуда, незажиточного района, и в нее ходит примерно поровну ребят из обоих. В сериалах среди старшеклассников обычно всем заправляют богатенькие, однако по-настоящему состоятельные семьи Сквиррел-Хилла отводят детей в местную частную школу: Шейдисайд-Академи. Оставшихся слишком мало, чтобы они могли кому-то что-то навязать. Нет, конечно, время от времени они пытаются – прикольные попытки, ничего не скажешь. Например, Оливия Райан вечно бесится по поводу лужицы мочи, появляющейся на лестнице почти каждый день между 10.30 и 11 часами, крича на очевидцев, как безумная, рассчитывая истерикой докопаться, кто же это делает. Так и хочется ей сказать: «Лив! Злоумышленник вряд ли вернулся на место преступления. Писунишка уже давно смылся». Но ей объясняй – не объясняй, истерить она не прекращает. Я что хочу сказать: истерики и бешенство не дают никакого эффекта, никогда. Это похоже на то, как котенок пытается закусать что-нибудь «до смерти». То есть инстинкты-то у него самые что ни на есть кровожадные, но на самом деле это крошечный милый котеночек, которого так и хочется засунуть в обувную коробку и заснять на видео, чтобы показать бабушке на Ютьюбе.

Короче, состоятельная молодежь ни фига не альфа-группа в нашей школе. Следующими на очереди идут дети из религиозных семей. Их много, и они явно хотели бы управлять всеми. Однако их сила – воля к господству – одновременно и их главная слабость: они убивают кучу времени на попытки убедить тебя тусоваться с ними, зазывая в свою церковь. «У нас печенье и настольные игры!» «А у нас поставили игровую приставку Вии!» Мне все время слышалось в этом что-то не то, пока я, в конце концов, не понял: именно так заманивают детей «на конфетку» маньяки-педофилы.

В общем, верным сынам церкви тоже не судьба стать альфа-группой: уж слишком противно это их подлизывание. Во многих школах неплохие шансы на престол имели бы качки, но в школе Бенсона спортом занимаются в основном чернокожие, и белые попросту их боятся. Кому же еще вести за собой массы? Ботанам? Я вас умоляю! Их политика не интересует, наоборот: они думают только о том, как бы, не привлекая к себе внимания, дотянуть до конца школы и укрыться в колледже, где никто не будет стебаться над ними за умение отличить наречие от деепричастия. Театралы? О боже, это была бы кровавая массякра: бедняг забили бы до смерти их же собственными «Волшебниками из страны Оз». Любители травки? Безынициативны. Гопники? Их слишком мало. Ребята из школьного оркестра? См. выше про театралов, только с еще более печальным исходом. Толкиенутые готы? Непредставимо даже в качестве мысленного эксперимента.

Короче, на вершине бенсоновской социальной иерархии правит вакуум. Результат: хаос.

(Надо отметить, что моя классификация, конечно же, страдает упрощениями. Есть ли в действительности такие группировки, как ботаны/богатенькие/качки и т. д.? Есть. А есть ли группы, которым трудно подобрать название, просто потому что это неоформленные компании друзей без определенных признаков? Тоже есть. Скажем, если хотите, я мог бы составить для вас схему всей школы с тошнотными подписями типа «Подгруппа старшеклассников-афроамериканцев со средним уровнем доходов 4в», но уверен, никто не хочет. Даже члены Подгруппы старшеклассников-афроамериканцев со средним уровнем доходов 4в (Джонатан Уильямс, Даджуан Уильямс, Донте Янг и, если всерьез не увлечется тромбоном, Дарнелл Рейнольдс).

В общем, мы имеем до фига группировок, каждая из которых любой ценой стремится к власти и готова поубивать остальных. Беда в том, что если ты входишь в какую-то группу, то члены прочих готовы убить тебя.

Но эта штука решаема: найди подход к каждой группе.

Знаю, знаю, звучит безумно. Но я сделал именно это: не присоединился ни к одной группировке открыто, но нашел подход ко всем. К ботанам, к театралам, к религиозным, к толкиенутым готам. Когда я сталкивался с любой тусовкой, все, не моргнув глазом, смотрели на меня и думали: «Грег! Да он один из нас». Или, скорее, что-то типа: «Этот парень за нас». Или уж в крайнем случае: «Ну, Грега я кетчупом обливать не стану». Добиться этого было чертовски нелегко. Судите сами, какие трудности меня ждали:

1. Внедрение в любую группу нужно скрыть от большинства, а лучше ото всех остальных. Если парни из богатой тусовки застукают тебя за дружеской беседой с готами, закрытое сообщество захлопнет свои двери перед твоим носом. Если воцерковленные увидят, как ты выпадаешь из машины любителя травки, окутанный клубами дыма, словно купальщик, выбегающий из сауны, – насмарку пойдут все дни, что ты добросовестно не ругался матом в их присутствии. А если, боже упаси, какой-нибудь качок застанет тебя за междусобойчиком с театралами, он тут же решит, что ты гей, а во всей Вселенной не сыскать силу, внушающую качкам больший ужас, чем гомосексуалисты. Это как страх евреев перед нацистами, то есть, скорее, совсем наоборот, учитывая кто кого отфигачил. Да, думаю, это скорее как отношение нацистов к евреям.

2. Ни в одну группу нельзя внедряться слишком глубоко. Собственно, это следует из первого пункта, см. выше. Тебе нужно все время держаться на периферии. Водись с готами, но ни при каких обстоятельствах не одевайся, как они. Играй в школьном оркестре, но всеми силами отбивайся от их часовых джем-сейшенов в зале после уроков. Появляйся время от времени в нелепо декорированной комнате собраний религиозников, но не высовывайся, когда кто-то начинает всерьез говорить об Иисусе.

3. За обедом, перед школой и в любое другое время на людях нужно держаться как можно ниже плинтуса. Про обед, к слову, придется забыть вовсе. За обедом просто невозможно не показать свою принадлежность к одной из групп, демонстративно (а как иначе?) подсев к ним. Еще хуже, если тебя пригласит сесть рядом с собой какой-нибудь бедолага-ботан, не входящий ни в одну из группировок. Не то что бы я имел что-то против «ничейных», сами понимаете. Мое сердце с ними, жалкими бастардами. В шимпанзиных джунглях школы Бенсона это калеки, ковыляющие по лесной подстилке, не защищенные от притеснений и издевок остальных. Пожалей их, о да, но не водись с ними ни за что! Подружиться с ними – значит разделить их судьбу. Они станут вять к тебе, донимая предложениями типа: «Грег, садись со мной!» На самом деле это переводится как «Пожалуйста, стой смирно, пока я не отрежу тебе ногу, чтобы ты не убежал, когда на нас нападут Большие».

Находясь в одной комнате с разными группировками, ты в любое мгновение должен по возможности отдаляться от каждой из них на равное расстояние. В классе, в столовке – везде.

Тут вы можете воскликнуть: а как же твои друзья? Не можешь же ты пренебрегать своими друзьями, сидя с ними в одном классе?

На это я вам отвечу: кажется, вы были не очень внимательными. Все дело как раз в том, что у вас не должно быть друзей. Это трагедия и триумф такого способа жизни, какой я описал. Ты не можешь вести типичный образ жизни школьника.

Потому что типичный образ жизни школьника – отстой.

Вы также можете спросить: «Грег, чего ты обзываешься на тех, кто не состоит ни в одной группировке? По всему, что ты рассказал, выходит, что ты, в общем-то, сам такой?» Вы отчасти правы. Штука в том, что я не входил ни в одну группировку, но при этом был вхож в каждую. Так что меня нельзя назвать человеком вне группы в чистом виде.

Если честно, у меня нет подходящего слова для того, чем я занимался. Одно время я думал о себе как о шпионе, засланном в среднюю школу, но, конечно, это не то. «Шпион» – это будто я украдкой выведываю чужие тайны, попутно вступая в тайные связи с роскошными итальянками. Во-первых, в школе Бенсона нету роскошных итальянок. Ближайшая кандидатка – мисс Джордано из кабинета директора, но она толстая, неуклюжая и с лицом попугая. Кроме того, она делает то, что женщины иногда проделывают со своими бровями: полностью сбривают их и рисуют маркером, или чем там, новые в различных неожиданных местах, и чем больше ты об этом думаешь, тем сильнее у тебя урчит в животе и голова жутко чешется.

Это единственный раз, когда мисс Джордано будет упомянута в моей книге, клянусь.

Ладно, пошли дальше.

Глава 2

Первый день в последнем классе в формате сценария

Думаю, начать стоит с первого дня последнего года в школе. Который был вполне классным, пока не вмешалась мама.

Разумеется, «классный» – понятие относительное. Очевидно, ничего особо хорошего я не ждал, так что, пожалуй, «классный» – слишком сильно сказано. Точнее было бы написать так: «Я был приятно удивлен, когда первый день в последнем классе не вызвал у меня желания послать всех в зад и спрятаться в собственном шкафчике, прикинувшись мертвым».

Школа – это всегда напряг, а первый день нового года – особенно, поскольку всем тусовкам нужно восстановить свои внутритусовочные связи. Я забыл сказать в прошлой главе, что сложившиеся группировки Богатеньких, Качков, Ботанов, Театралов и т. д. в свою очередь делятся на возрастные подгруппы: младшие готы трясут портками перед готами из последнего класса, ботаны-старшеклассники презирают ботанов-малявок и т. д. Поэтому, когда класс меняет номер, все роли, распределенные ранее, снова становятся вакантными, и случается много всякой странной фигни.

В общем, утро у меня было напряженным. Я по дури заявился в школу очень рано – захотел посмотреть, как все пройдет, и, конечно, кое-кто уже начал токовать на своем участке, в основном представители самых отмороженных стай наших джунглей.

ИНТ. КОРИДОР ПЕРЕД БИБЛИОТЕКОЙ – УТРО

ДЖАСТИН ХОУЭЛЛ нервно топчется перед дверью библиотеки, надеясь застолбить ее за театралами. Проходя взад-вперед, бормочет МЕЛОДИЮ ИЗ «БОГЕМЫ» ИЛИ, ВОЗМОЖНО, «КОШЕК». С явным облегчением встречает подошедшего Грега.

ДЖАСТИН ХОУЭЛЛ

явно обрадованный, что это не качок и не гопник или еще кто-то, кто бы немедленно обозвал его педиком.

О, привет, Грег!

ГРЕГ ГЕЙНС

Джастин, рад тебя видеть.

ДЖАСТИН ХОУЭЛЛ

Я тоже, Грег. Как лето?

ГРЕГ

Было жарко, скучно – поверить не могу, что оно наконец кончилось.

ДЖАСТИН ХОУЭЛЛ

ХА ХА ХА ХА ХА ХА ХА ХА ХА

ОХ ХА ХА ХА ХА ХА ХА ХА ХА ХА ХА

ХА ХА ХА ХА

От совершенно безобидной ШУТКИ Джастин Хоуэлл просто слетает с катушек. Возможно, это следствие ВЫНОСЯЩЕГО МОЗГ СТРАХА перед возвращением в школу.

Между тем это не тот ответ, на который надеялся Грег. Ему-то хотелось сказать что-то банальное и незапоминающееся. Так что теперь он ПОЖИМАЕТ ПЛЕЧАМИ и НЕУКЛЮЖЕ ПЕРЕМИНАЕТСЯ С НОГИ НА НОГУ, избегая ВСТРЕЧАТЬСЯ с Джастином ВЗГЛЯДОМ, как обычно, когда люди ржут над его словами.

ДЖАСТИН ХОУЭЛЛ (продолж.)

выгибая брови странным образом

ХА ХА ХА ХА ХА ХА ХА ХА ХА ХА ХА

ХА ХА ХА

Входит МИССИС УОЛТЕР, библиотекарша, строго глядя на обоих. Она почти наверняка АЛКОГОЛИЧКА.

ДЖАСТИН ХОУЭЛЛ

Здрассь, миссис Уолтер-р-р!

МИССИС УОЛТЕР

неприязненно

У-м-м.

ДЖАСТИН ХОУЭЛЛ

Грег, ну насмешил!

ГРЕГ

Ладно, чувак, пока!

Конечно же, я вовсе не рвался в эту библиотеку зависать с Джастином Хоуэллом – причины изложены выше. Пора было делать ноги.

ИНТ. КОРИДОР ПЕРЕД ОРКЕСТРОВЫМ ЗАЛОМ – УТРО

ЛЭКУАЙЮ ТОМАСА и БРЕНДАНА ГРОССМАНА еще не пустили в зал. Несмотря на отсутствие инструментов, они склонились над нотами. Стопудово, чтобы показать всем, какие они крутые музыканты: сидят вот так и запросто читают ноты с листа.

БРЕНДАН ГРОССМАН

Гейнс, ты в этом году в оркестре?

ГРЕГ

извиняющимся тоном

Боюсь, не получится: не смог вставить в расписание…

БРЕНДАН ГРОССМАН

Что-о-о-о?

ЛЭКУАЙЯ ТОМАС

недоверчиво

Но ты должен был в этом году взять литавры.

Кто же будет играть на литаврах?

БРЕНДАН ГРОССМАН

мрачно

Чую, это будет Джо Димеола.

ГРЕГ

Да, наверное, Джо. Он в любом случае лучший ударник, чем я.

ЛЭКУАЙЯ ТОМАС

Да, но после него все палочки липкие.

ГРЕГ

Просто он очень старается.

ИНТ. КОНФЕРЕНЦ-ЗАЛ – УТРО

Два толкиенутых гота из последнего класса: СКОТТ МЭЙХЬЮ и АЛЛАН МАККОРМИК – временно пристроились на задних рядах, играя в «Мэджик». ГРЕГ осторожно входит в зал, стреляя глазами из стороны в сторону. Конференц-зал – возможно, самая престижная школьная недвижимость. Крайне маловероятно, что эта маленькая готская колония уцелеет под НАТИСКОМ КАЧКОВ, ТЕАТРАЛОВ И ГОПОТЫ, который несомненно последует чуть позже.

ГРЕГ

Доброе утро, господа!

СКОТТ МЭЙХЬЮ

И тебе того же.

АЛЛАН МАККОРМИК

часто и сильно моргая, возможно, без причины

Да, привет!

Толкиенутые готы занимают нижние ступени социальной лестницы, и при этом в их замкнутое сообщество очень трудно проникнуть. Возможно, именно потому, что они стоят так низко. Готы безумно настороженно относятся к любому, кто пытается заговорить с ними. Наверное, уж слишком много в них так и просится, чтобы над ним постебались: любовь к эльфам и драконам, длинные пальто, отросшие нечесаные или слишком причесанные волосы, манера шагать стремительной походкой, при этом тяжело пыхтя, как Дарт Вейдер. Трудно добиться признания с их стороны, пока сам не станешь готом.

Должен признаться, я питаю к ним особую слабость, потому что прекрасно понимаю их мировоззрение. Как и я, они ненавидят школу и все время пытаются отмотаться от нее, чтобы сбежать в свой вымышленный мир, где можно вечно разгуливать по горам, залитым зловещим светом восьми лун – или чем там они залиты, рубя противников мечами и все такое. Иногда мне кажется, что в параллельном мире я мог бы стать одним из них. Я рохля и совершенный дебил в том, что касается взаимодействия с людьми. Если честно, рубить людей мечом – для меня самое то.

Примерно так я размышлял, «зависнув» с готами, пока не осознал.

СКОТТ МЭЙХЬЮ после долгих раздумий выкладывает карту «Орда живых мертвецов»

АЛЛАН МАККОРМИК

Черт!

ГРЕГ

О, Скотт, орда! Классно!

А осознал я вот что: на самом деле я бы никогда не смог всю жизнь заниматься только тем, что нахваливать чью-то орду и подобную фигню.

От этого мне даже полегчало.

И я быстренько свалил от них, готически раскланявшись.

ИНТ. ПЛОЩАДКА ПЕРЕД ЮЖНОЙ ЛЕСТНИЦЕЙ – УТРО

Все четыре члена ПОДГРУППЫ СТАРШЕКЛАССНИКОВ-АФРОАМЕРИКАНЦЕВ СО СРЕДНИМ УРОВНЕМ ДОХОДОВ 4В заняли места у дверей. Тем временем одинокий религиозный мальчик с младшей параллели, ИЭН ПОСТУМА, разложил свои агитки в другом конце коридора и мрачно поджидает ПОДКРЕПЛЕНИЕ.

Типичная «вилка» для того, кто старается как можно меньше вступать в отношения с людьми, потому что если ты начинаешь казаться членом одной группы, другие тут же заметят тебя и отторгнут. Конечно, быть отторгнутым религиозными младшеклассниками – не самое худшее, что может случиться в этом мире, но главная цель моей жизни – не быть отторгнутым никем. Не бывало ли, что эта цель казалась мне дебильной? Еще как бывало. Но, если честно, а назовите-ка такую цель, которая никогда бы не казалась совершенно дебильной? Даже стать президентом – это полный отстой, если хоть немного подумать.

ГРЕГ сдержанно кивает ИЭНУ ПОСТУМЕ. И тут БАСКЕТБОЛЬНЫЙ МЯЧ, который ДЖОНАТАН УИЛЬЯМС швырял об РАЗНЫЕ СТЕНЫ, отскакивает ГРЕГУ прямо в зубы.

Раньше никакого достойного выхода из подобной ситуации не было. Кинувшая мяч группа начала бы дико ржать, а мне бы оставалось только по-быстрому и по-тихому слинять, возможно, получая новые удары в спину.

Но, как мгновенно выясняется, в этом году все изменилось.

Вместо того чтобы гордиться попаданием ГРЕГУ ПО ЗУБАМ, ДЖОНАТАН УИЛЬЯМС втягивает голову в плечи от смущения.

ДАРНЕЛЛ РЕЙНОЛЬДС

явно раздраженный

Я тебе говорил – заденешь кого-нибудь!

ДОНТЕ ЯНГ

Это же старшеклассник.

ДЖОНАТАН УИЛЬЯМС

бормоча под нос

Извини…

ГРЕГ

Ничего, все нормально.

ДАДЖУАН УИЛЬЯМС пихает Джонатана.

ДОНТЕ ЯНГ

выскребая грязь из-под ногтей

Вот не может спокойно постоять…

Короче, перейти в последний класс означает, что теперь, когда люди швыряют тебе что-то в лицо, это нечаянно. Другими словами, быть старшеклассником классно.

Утро и все уроки потом прошли примерно так же. В этом смысле день был чудесным. Я потусил несколько минут на парковке с шумной толпой брюзгливых иностранцев во главе с Сердитым Сирийцем Низаром, потом обменялся приветами с футбольной командой, и в этом году никто не пытался схватить меня за соски и оторвать их. Дэйв Смеггерз, знаменитый курильщик травки, принялся рассказывать мне длинную и зубодробительно бессмысленную историю о том, как провел лето, но потом его отвлекла какая-то птица, и я смотался. Вольта Кинг пытался усадить меня рядом с собой перед 318-м кабинетом, но я притворился, будто спешу на встречу с учителем, и он принял это без споров. И так далее и тому подобное.

Кроме того, я чуть не врезался в буфера Мэдисон Хартнер; они теперь стали на уровне моих глаз.

Глава 3

Давайте просто проскочим эту загрузную главу

Чтобы продолжить эту отвратительную книгу, мне нужно пару слов сказать о девушках. Посмотрим, удастся ли нам разделаться с этой темой до того, как я сам заеду себе в глаз.

Во-первых и в-главных: девушкам нравятся симпатичные парни, а я не очень симпатичный. Честно говоря, я выгляжу скорее как тюфяк: жутко бледный, пухлый. Лицо крысиное: из-за неважного зрения я все время щурюсь. До кучи мне поставили диагноз «хронический аллергический ринит», что звучит романтично, но на деле означает вечные сопли. Я не могу голком гышать госом, и потому вечно хожу с открытым ртом и выгляжу дебил дебилом.

Во-вторых: девушки любят уверенных в себе. Держа это в уме, пожалуйста, перечитайте предыдущий абзац. Трудновато быть уверенным в себе, если сам выглядишь пухлым дебильчиком с прищуренной крысиной мордочкой, вечно ковыряющим в носу.

В-третьих: мне нужно поработать над подходами к девушкам.

Провальный подход № 1: демонстративное равнодушие. В четвертом классе я осознал, что девушки привлекательны. Но, конечно, понятия не имел, что с ними делать. Просто хотел, типа, заиметь одну в собственность или как-то так. А из всех четвероклашек самой горячей штучкой была Кэмми Маршалл. Короче, я упросил Эрла подойти к Кэмми на площадке и сказать: «Грег вовсе тобой не интересуется. Но он боится, что ты заинтересовалась им». При этом я стоял в пяти футах от них. Расчет был на то, что Кэмми скажет: «Только никому ни слова! Я без ума от Грега и хочу стать его подружкой». Но вместо этого она спросила: «Кто?»

– Грег Гейнс, – повторил Эрл. – Вон он стоит.

Они оба повернулись в мою сторону; я вынул палец из носа, чтобы помахать Кэмми. И только потом осознал, что ковырялся в носу.

– Нет, – отрезала Кэмми.

С тех пор лучше не стало.

Провальный подход № 2: нескончаемые оскорбления. Кэмми, конечно, была птицей не моего полета. Но ее лучшая подруга, Мэдисон Хартнер, тоже выглядела очень даже ничего. В пятом классе я решил, что Мэдисон, должно быть, ужасно истосковалась по вниманию, учитывая, какая горячая штучка ее подруга. (Теперь, оглядываясь назад со своих семнадцати, трудно даже представить себе, как десятилетки могут казаться «горячими штучками». Но в то время дела обстояли именно так.)

Короче, с Мэдисон я попробовал прием, который прокатывал у других парней с пятиклашками: постоянные оскорбления. Нескончаемый поток жестоких оскорблений. К тому же бессмысленных: я называл ее Мэдисон-авеню Хартнер, не зная даже, что такое Мэдисон-авеню. Мудисон. Патиссон. Перебрав несколько вариантов, я в итоге «изобрел» Мэдисон Харкнер, и, услышав одобрительное хихиканье некоторых ребят, остановился на нем.

Беда в том, что я был слишком упорным и зашел слишком далеко. Сказал ей, что у нее, как у динозавра, крошечный мозг и второй мозг в заднице. Говорил, что у них в семье не бывает ужинов: они просто садятся в кружок и пердят друг на друга – не хватает ума сообразить, что такое еда. Однажды я даже позвонил ей домой сказать, что она моет голову блевотиной.

Ну да, я был идиотом. Не хотел, чтобы люди подумали, что я влюбился, и потому решил произвести на всех впечатление, что люто ненавижу Мэдисон Хартнер. Без причин. Одно воспоминание о том времени пробуждает во мне желание заехать себе в рыло.

Наконец, примерно через неделю настал день, когда она расплакалась – из-за Сопливой Швабры, кажется, я уж не помню – и учитель издал в отношении меня школьный аналог судебного запрета. Я тихо принял его и больше не говорил с Мэдисон целых пять лет. По сей день тайна Недели, Когда Грег Воспылал к Мэдисон Необъяснимой Ненавистью, остается неразгаданной.

Ох ты ж, Господи…

Провальный подход № 3: ложный маневр. Короче, мама отправила меня в еврейскую школу до бар-мицвы, но это был такой гемор, что я даже рассказывать не хочу. Правда, в еврейской школе есть кое-что, ради чего стоит в нее ходить: потрясное соотношение мальчиков и девочек. В моем классе на шесть девчонок был, кроме меня, только один парень: Джош Метцгер. Проблема: одна из этих девчонок, Ли Катценберг, была горячей штучкой. Другая проблема: Джош Метцгер был крутым пацаном. С длинными обесцвеченными волосами, завивавшимися от плавания, вечно печальный и неразговорчивый, он пугал меня и одновременно заставлял девчонок сходить по нему с ума. Да что там девчонок – даже учителей. Учителя в еврейских школах практически сплошь женщины, в основном незамужние.

Так или иначе, в шестом классе пришло время подступить к Ли Катценберг. Чтобы завоевать ее – приготовьтесь к рекордному идиотизму – я решил пробудить в ней ревность. А именно: затеять флирт с Рейчел Кушнер, не бог весть какой симпатичной девчонкой с большими зубами и волосами, еще более вьющимися, чем у Джоша Метцгера. С ней даже поболтать-то было не особо интересно, потому что она говорила очень медленно и, казалось, никогда не знала, что сказать.

Но у нее было одно важное достоинство: она считала меня прикольнейшим парнем на свете. Я мог рассмешить ее буквально чем угодно: передразнивая учителей, изображая косоглазие, танец человека-голубя. Это очень благотворно влияло на мою самооценку. К сожалению, это совершенно неблаготворно влияло на мои шансы с Ли Катценберг, которая быстро пришла к выводу, что Рейчел и я – крутая пара, и однажды после школы она нам так и сказала.

Так у меня внезапно образовалась девушка. Но не та, что я хотел.

Говоря словами Низара, самого грубого и плохо говорящего по-английски ученика школы Бенсона, «долбаный хрен на фиг в задниссу».

На следующий день я сообщил Рейчел по телефону, что хотел бы быть Просто Друзьями.

– Чудесно! – ответила она.

– Отлично, – ответил я.

– Заглянешь?

– Э, у меня нога застряла в тостере.

Надо ли говорить, что мой идиотский ответ вызвал у нее бурю смеха?

– Не, я серьезно: не хочешь зайти ко мне? – снова спросила она после тридцати секунд (я не преувеличиваю) безудержного хихиканья.

– Мне надо сначала избавиться от этого тостера. – Чувствуя, что разговор заводит нас в никуда, я повесил трубку.

Эта шутка растянулась на несколько дней, потом на недели. Иногда, когда она звонила, я «приклеивался к холодильнику», потом «случайно приваривался к полицейской машине». Весьма плодотворной оказалась тема животных: «Мне надо покормить несколько голодных тигров», «Прямо сейчас я перевариваю целого вомбата». Постепенно Рейчел перестала считать всю эту бессмыслицу забавной шуткой. «Грег, я серьезно, – начала спрашивать она, – если ты не хочешь со мной встречаться, так и скажи».

Но я не мог «так и сказать» – мне казалось, это жестоко. Глупо, конечно, – то, что я делал, было гораздо более жестоким. Но тогда я этого не понимал.

Спокойно: я уже дал себе в глаз.

Ходить в школу стало ужасно неловко. Рейчел отвернулась от меня, но это никак не помогло мне с Ли. Теперь-то мне ясно: Ли стала считать меня подонком. Возможно, именно я подтолкнул ее к заключению, что все парни – подонки, потому что вскоре после моего фиаско с Рейчел Ли подалась в лесбиянки.

Провальный подход № 4: «буферный» комплимент. В седьмом классе у Мары Лабастиль выросли отпадные буфера. Но говорить девушке комплименты насчет ее сисек – не лучшая идея. Мне выпало познать эту истину на очень горьком опыте. Помимо всего прочего, я выяснил, что еще хуже привлекать внимание к тому, что их две. Не знаю даже, почему, но это так. «У тебя классные буфера!» Плохо. «Оба твоих буфера такие классные!» Еще хуже. «Два буфера? Прекрасно!» Кол с минусом.

Провальный подход № 5: джентльмен. Мэрайя Эппс переехала в Питтсбург в восьмом классе. Когда нам представили новую ученицу, я сразу же загорелся. Она была классной, она казалась умной, и, что еще лучше, она совершенно не знала предыстории моих дебильных отношений с девушками. Я понимал, что действовать надо быстро. В тот же вечер, не утерпев, я спросил маму, чего на самом деле хотят девушки.

– Девушки любят джентльменов, – ответила она, немного экзальтированно, – любят, чтобы их засыпали цветами… – Мама посмотрела на папу – дело было после ее дня рождения или чего-то такого.

В общем, на следующий день я пришел в школу в костюме и с самой настоящей розой, которую вручил Мэрайе перед первым уроком.

– Почел бы за честь и огромное удовольствие сопровождать тебя в кафе-мороженое этим воскресеньем, – произнес я с британским акцентом.

– Почел бы? – переспросила она.