Лето ночи Симмонс Дэн

Глава 4

На летней эстраде парка Дьюан Мак Брайд терпеливо ожидал, пока его Старик, сидевший в пивной Карла, не напьется достаточно сильно, чтобы его оттуда выставили. Когда тот, наконец, шатаясь, вышел, была уже половина девятого. Отец постоял у обочины, покачиваясь и проклиная Дома Стигла, владельца пивной (самого Карла здесь не видали с 1943 года), добравшись до своего пикапа, рухнул на сиденье, выронил ключи зажигания на пол, опять выругался, потом, продолжая ругаться на чем свет стоит, все-таки отыскал их, выжал сцепление и завел двигатель. Дьюан заторопился. Он знал, что его Старик в таком состоянии, что вполне может забыть как о существовании сына, так и о том, что они вместе приехали в город чуть не десять часов назад. Приехали, чтобы «прикупить чего-нибудь в лавке».

— Дьюни, — прищурился Старик, — какого дьявола ты тут делаешь?

Мальчик промолчал, давая отцу время поразмыслить.

— Ах, да, — наконец вспомнил тот. — Ты повидал своих приятелей?

— Да, отец.

С Дейлом и остальными приятелями Дьюан расстался довольно поздним вечером, когда они отправились на стадион погонять мяч. Тогда еще был шанс, что его Старик не напьется до такой степени.

— Прыгай сюда, парень, — эти слова Старик выговорил с особой тщательностью, которая, как и южный бостонский акцент появлялась в его речи лишь, когда он бывал в очень серьезном подпитии.

— Нет, спасибо, отец. Если не возражаешь, я лучше поеду сзади.

Старик пожал плечами, снова выжал сцепление и рванул с места. Дьюан подпрыгивал в кузове рядом с запчастями для трактора, которые они купили в то утро. Он сунул блокнот и ручку в карман рубашки и съежился на металлическом сиденьи, поглядывая за борт и от всей души надеясь, что отец не долбанет этот новенький пикап так же, как он долбанул две их предыдущие машины.

Дьюан увидел Дейла и остальных ребят, когда они в сумерках ехали на велосипедах по Мейн Стрит, но не думал, что они заметили машину. Поэтому он улегся обратно на сиденье, пока отец, сидя за рулем, выписывал кренделя. Когда пикап поравнялся с ребятами, до мальчика донесся крик «Фары!», но старик либо не услышал его, либо не придал ему значения. Грузовичок лихо свернул на Первую Авеню и Дьюан выпрямился как раз вовремя, чтобы успеть заметить старое кирпичное здание на восточной стороне — «Дом раба», как называли его дети всего города, сами не зная толком почему.

Зато это знал Дьюан. Этот дом принадлежал когда-то старому Томпсону и в пятидесятых годах прошлого века здесь был перевалочный пункт «подпольной железной дороги».[3] Дьюан заинтересовался маршрутом, который использовали негры для побегов еще в третьем классе и с этой целью даже произвел некоторые исследования в городской библиотеке Оук Хилла. Кроме томпсоновского, в округе Крив Кер существовало еще два таких перевалочных пункта «подпольной железной дороги»… Один из них, старый каркасный фермерский дом, принадлежавший когда-то семейству квакеров и расположенный в долине Спун Ривер неподалеку от Пеории, сгорел дотла перед Второй Мировой войной. Другой же принадлежал семье мальчика, с которым Дьюан в том самом третьем классе учился и однажды в субботу приехал туда на велосипеде — восемь с половиной миль в один конец — просто, чтобы посмотреть это место. Дьюану даже удалось обнаружить и показать мальчишке и его родителям, где расположена потайная комната, она оказалась за чуланом под лестницей. Затем он вскочил на велосипед и быстро помчался обратно домой. В тот день отец не напился и порки Дьюану удалось избежать.

Сейчас они с ревом промчались мимо дома Майка О'Рурка, мимо городского парка и свернули на восток к водонапорной башне. Когда машина помчалась по гравийному шоссе, Дьюан отвернулся, присел и зажмурил глаза поплотнее, чтобы защитить их от летящих камешков и пыли, которая набивались в волосы, скрипела на зубах, плотным слоем оседала на шее и под рубахой.

Старик не свернул, хотя они почти проехали поворот на окружную дорогу номер шесть. Тут грузовичок слегка подпрыгнул, замедлил ход, накренился, выровнялся и затем они оказались на запруженной машинами стоянке у бара «Под Черным Деревом».

— Я только на минуту, Дьюни, — потрепал его Старик по руке. — Заскочу поздороваться со старыми друзьями. А потом мы тут же отправимся домой заниматься нашим трактором.

— Хорошо, отец.

Дьюан сполз пониже, оперся головой о перегородку кабины, и достал потрепанный блокнот и карандаш. Было уже совсем темно, в кронах деревьев у бара просвечивали яркие звезды, но желтоватого света, льющегося из окон, было вполне достаточно, чтобы Дьюан смог, прищуривашись, прочесть написанное.

Почти все страницы толстого, пропахшего потом, с донельзя грязной обложкой, блокнота были заполнены убористым почерком Дьюана. Без малого пятьдесят таких блокнотов были надежно припрятаны в его комнатке в подвале.

Дьюан Мак Брайд понял, что хочет быть писателем еще в шесть лет. Чтение — а настоящие толстые книжки он начал читать еще четырехлетним ребенком — всегда было для него другим миром. Нет, это не было бегством, Дьюану редко хотелось сбежать… Писатель должен хорошо знать действительность, чтобы правильно отобразить ее… Но это было другим миром. Миром, наполненным властными голосами, вызывающими еще более властные мысли.

Дьюан всегда любил своего Старика за то, что тот разделял его любовь к книгам. Мама умерла так рано, что он почти не помнил ее, и прошедшие годы были нелегкими для мальчика. Ферма постепенно приходила в упадок, отец пил, изредка поколачивал его, и не так уж изредка оставлял в одиночестве. Но бывали и хорошие времена, времена, когда Старик держал себя в руках и не пил, или летом, когда тяжелой работы было немного, даже если они с ней не справлялись, вечера, когда они подолгу болтали с дядей Артом… Три холостяка, поджаривающих себе на ужин бекон на заднем дворе и болтающих обо всем, что творится под звездами. И о самих звездах.

Старика выставили из Гарварда, но он все-таки получил степень магистра технических наук в Иллинойском университете, после чего отправился хозяйничать на ферму своей матери. Дядя Арт был путешественником и поэтом — один год он плавал моряком на торговом судне, другой — учительствовал в частных школах Панамы, Уругвая или Орландо. Даже когда они крепко напивались, их разговоры были все-таки чертовски интересны для юного Дьюана, третьего члена этого холостяцкого кружка, и он впитывал поступающую информацию с жадностью неизлечимо одаренного ребенка.

Ни один человек в системе школьного обучения, ни в Элм Хэвене, ни в округе Крив Кер, не считал Дьюана одаренным. В шестидесятых годах в захолустье штата Иллинойс о существовании такого термина вообще не подозревали. Дьюан был толстым. И странным. Учителям случалось описывать его — в докладных или на редких встречах учителей с родителями — как невнимательного ученика с немотивированным поведением, к тому же не имеющего надлежащего ухода. Зато никаких проблем с дисциплиной. Не ребенок, а сплошное разочарование. Дьюан не умел, да и не старался подать себя.

При встречах с кем-нибудь из учителей он с извиняющейся улыбкой торопливо отходил в сторону. Какие бы мысли и проекты не занимали его ум, ему и в голову не приходило делиться ими с кем-нибудь. Школа не составляла для него проблемы, даже не была помехой, поскольку сама идея учебы ему нравилась… Но она просто отвлекала его от его собственных занятий и от подготовки к тому, чтобы стать писателем.

Вернее, отвлекала бы, если б в Старом Централе не чувствовалось что-то странное, что тревожило Дьюана. Этой странностью были не дети. Это были даже не директор и не учителя, тугоумные и косные. Это было нечто другое.

Дьюан прищурился на тусклую лампочку и раскрыл блокнот на вчерашней странице, где он описал последний день занятий в школе.

«Другие словно не замечают того, какой странный в школе запах. Или замечают, но не говорят об этом: запах холодного разлагающегося мяса, слабое гнилостное зловоние. Такой запах витал у нас на ферме тогда, когда позади южного пруда умерла наша телка и мы с отцом целую неделю не могли отыскать ее.»

«Свет в Старом Централе тоже очень странный. Подслеповатый. Такой свет я видел когда отец взял меня в заброшенный отель в Дэвенпорте, который он собирался купить и заработать на этом целое состояние. Тусклый свет. Поглощенный слоями пыли, толстыми драпировками и воспоминаниями о прошлой славе. И такой же безнадежный, затхлый запах. Сразу вспоминаются блики света из высоких окон на паркетном полу в бальной зале того отеля — они как витражи над лестницами Старого Централа?»

«Нет. Скорее ощущение… Дурного предзнаменования? Зла? Слишком мелодраматично. В обоих местах присутствует чувство странной осведомленности. Это и еще звук от скребущихся за стенами крыс. Интересно, почему никто больше не говорит о крысах в Старом Централе? Ведь не может быть, чтобы уважаемые люди нашего округа были напуганы тем, что в начальной школе кишат крысы, крысы, вылезающие отовсюду, крысы, бегающие по трубам в подвале, где находятся комнаты отдыха. Помню, когда я был во втором классе и спустился однажды туда…»

Дьюан обратился к пометкам, которые он сделал только что, когда ждал отца в парке.

«Дейл, Лоуренс (ни в коем случае ни Ларри), Майк, Кевин и Джим. Как описать горошины в стручке?»

Дейл, Лоуренс, Майк, Кевин и Джим. (Почему все называют Джима «Харлен»? Иногда кажется, что его так зовет даже собственная мать. Конечно, она-то уж больше не Харлен. Взяла после развода свое старое имя. Кого еще я знаю в нашем городе, кто был бы разведен? Никого. Если не считать первую жену дядюшки Арта, которую я вообще никогда не видел и которую, возможно, он сам не помнит, потому что она была китаянкой и их брак продолжался только два дня. И случилось это за двадцать два года до моего рождения).

Дейл, Лоуренс, Майк, Кевин и Джим.

Как сравнить горошины в стручке?

Стрижки:

У Дейла прическа в классическом местном стиле — старый Фрайерс делает такую в своей шикарной парикмахерской (вывеска салона — знак гильдии. Кроваво-красная спираль. Возможно в Средние Века они были вампирами). На лбу волосы у Дейла чуть подлиннее, достаточно длинные, чтобы лежать челкой. Дейл не обращает на них никакого внимания. (Кроме того раза в третьем классе, когда мать подстригла его и оставила открытыми все шрамы и следы от царапин на голове, настоящий архипелаг лысых пятен… Тогда Дейл не снимал свою скаутскую кепку даже в классе).

У Лоуренса волосы короче, впереди он укладывает их с помощью специального лака. Носит очки, передние зубы резко выступают наружу, Из-за этого его худое лицо кажется еще более худым. Интересно, какие прически будут носить в будущем? Скажем, в 1975 году? Одно можно сказать с уверенностью, они будут совершенно не такими, какие носят актеры в научно-фантастических фильмах. При этом они еще непременно одеты в блестящие костюмы и какие-то ермолки на голове. Может быть длинные волосы? Как во времена Томаса Джефферсона? Или прилизанные и рачесанные на прямой пробор как у моего Старика на старых оксфордских фотографиях? Одно можно сказать точно, что мы будем смотреть на наши сегодняшние фото и думать, что выглядели как гики[4].

Дьюан помедлил, снял очки и стал размышлять о происхождении слова «гик». Он прекрасно знал, что так называют артистов в цирке, которые откусывает головы несчастным цыплятам… Так ему рассказал дядя Арт, а в таких вопросах он разбирается. Но какова этимология этого слова?

Что же касается его самого, то Дьюан стригся сам. Всю жизнь, сколько он себя помнил. На затылке волосы были очень длинные, много длиннее, чем обычно носили мальчики в 1960… А над ушами совсем короткие. Он их даже не расчесывал. Сейчас они наощупь довольно грязные, это из-за пыли на дороге в Элм Хэвен. Дьюан опять раскрыл блокнот.

«Майк: такая же стрижка, возможно его стригут мама или сестры, потому что у них нет денег на парикмахерскую, но на О'Рурке это выглядит как-то получше. Впереди волосы длинные, но не прилизанные, и никакой челки. Никогда не обращал внимание, но у Майка ресницы как у девочки. И у него странные глаза — такие серо-голубые, что вы замечаете их даже издалека. Его сестрицы могли бы убить кого-нибудь, чтобы получить такие глаза. Но он совсем не неженка и не женоподобный (посмотреть в словаре правописание этого слова)… Просто красивый. Вроде сенатора Кеннеди, только совсем не похож на него, если можно так сказать. (Не люблю, когда Мейлер[5] или еще кто-нибудь описывает персонаж так, будто это актер).»

«У Кевина Грумбахера волосы падают каким-то каскадом, словно расчесанные скребницей, прямо на кроличью мордочку. У него выступающий кадык и веснушки, и нервная ухмылка, вечно испуганный вид. Всегда ждет, что его мамочка позовет домой.»

«Волосы Джима — волосы Харлена — не совсем стрижка, хоть они и короткие. Немножко квадратное лицо с хохолком на затылке. Джим Харлен напоминает мне того актера, которого мы видели прошлым летом в кино на Бесплатном Сеансе. Фильм назывался „Мистер Робертс“ и этот актер играл парня по имени Энсайн Пульвер. Джек Леммон. (Ух! Вот оно. Просто надо описывать персонажи в книгах словно описываешь актеров в кино. Это поможет набирать команду, когда книги будут куплены Голливудом). Но Харлен действительно похож на Энсайна Пульвера. Такой же рот. Такие же деланные, смешные манеры. Такая же нервная, саркастическая болтовня. Такая же стрижка? Какая разница.»

«О'Рурк это само спокойствие, лидер, одним словом. Как Генри Фонда в том фильме. Может быть Джим Харлен работает под актера тоже. Может быть мы все подражаем тем персонажам, которых видели в кино на Бесплатных Сеансах и не знаем…»

Дьюан закрыл блокнот, снял опять очки и потер глаза. Он устал, хотя в тот день совсем ничего не делал. И проголодался. Дьюан попытался вспомнить, что он приготовил себе сегодня на завтрак, но не смог. Когда остальные ушли на обед, он остался в курятнике, делая пометки, думая.

Дьюан устал все время думать.

Он спрыгнул с пикапа и пошел к опушке леса. В темноте мелькали светлячки. Со стороны ручейка в лощине доносилось пение цикад и кваканье лягушек. Откос позади харчевни «Черное Дерево» был завален мусором. Черные кучи на еще более черном фоне. Дьюан расстегнул ширинку и помочился, прислушиваясь как звенела струя, ударяясь о что-то металлическое. Из освещенного окна донесся чей-то низкий смех и Дьюан узнал голос своего отца, забавляющего посетителей очередной байкой.

Дьюан любил истории, которые рассказывал отец, но не тогда, когда тот был пьян. Обычно веселые, они превращались в злобные и мрачные, и граничили с цинизмом. Дьюан знал, что отец считает себя неудачником. Несостоявшийся выпускник Гарварда, несостоявшийся инженер, фермер, изобретатель, бизнесмен. Несостоявшийся муж и несостоявшийся отец. В общем Дьюан был с ним согласен, разве что считал, что последнее обвинение суд мог бы исключить.

Мальчик вернулся обратно к пикапу и забрался в кабину. Дверцу он оставил открытой, чтобы выветрился запах виски. Он знал, что бармен выставит Старика вон, когда тот начнет буянить. И так же хорошо он знал, что придется посадить отца на заднее сиденье, чтобы он не мог хвататься за руль, и потом он, Дьюан, одиннадцать лет исполнилось прошлым мартом, ученик с коэффициентом умственного развития 160, что выяснилось стараниями дядюшки Арта, возившего его в Иллинойский Университет две зимы назад, чтобы проверить, Бог знает зачем, этот показатель, так вот он отвезет отца домой, уложит в кровать, приготовит ужин и пойдет в сарай посмотреть, нет ли там запасных частей к Джону Диру.

Позже, много позже Дьюан проснулся потому, что услышал шепот.

Даже во сне он помнил, что он дома, помнил, как он провез старика через два холма, мимо кладбища, мимо усадьбы дяди Генри, который приходился дядей Дейлу, затем свернул на дорогу номер шесть, ведущую к ферме; затем он уложил храпящего старика в постель и поставил новый распределитель прежде чем приготовить гамбургер. Но он был удивлен тем, что уснул, не вынув наушники приемника из ушей.

Дьюан спал в подвале, угол которого он отделил для себя с помощью одеяла и нескольких корзин. На самом деле все было отнюдь не так трагично, как это возможно звучало. Зимой на втором этаже было слишком холодно и пусто, и сам Старик тоже уже не спал в той комнате, где когда-то спали они с мамой. Он переехал на кушетку в гостиную, а Дьюан — в подвал, из-за горелки там было тепло, даже когда в самую непогодь по пустынной равнине завывали ветры. К тому же там имелся душ, и Дьюан перетащил в подвал свою кровать, шкаф, фотолабораторию, рабочий стол и электронику.

Уже с трех лет Дьюан обожал допоздна слушать радио. Старик тоже раньше слушал его, но уже несколько лет как бросил.

У Дьюана имелись кварцевые радиоприемники, настоящие покупные наушники, радиодетали от Хита, усовершенствованные консольные приемники, коротковолновый радиоприемник и даже новая модель транзистора. Дядя Арт полагал, что Дьюан собирается стать радиолюбителем, но такого рода деятельность Дьюана совершенно не интересовала. Он не хотел передавать, он хотел слушать.

И он действительно слушал, поздними ночами, в сумраке подвала, с антенной, свисающей из окна. Дьюан слушал станцию Пеории, и Демойн, и Чикаго, и большие станции из Кливленда, Канзас сити, конечно, но больше всего он получал удовольствие, слушая самые далекие станции. Он наслаждался шепотами из Северной Каролины, Арканзаса, Толедо, Торонто, а иногда, когда ионное покрытие было в хорошем состоянии, а солнечная активность не вызывала магнитных бурь, до него доносилось неразборчивое бормотание на испанском и медленные алабамские тоны, звучащие почти как иностранный язык, позывные калифорнийской станции или приемные сигналы Квебека. В самой глухомани Иллинойса Дьюан слушал спортивные новости, смежив веки и воображая футбольные поля, столь же зеленые, насколько красной бывает кровь в артериях человека, и слушал музыку, он любил классическую музыку, любил бигбенд, но гораздо больше джаз, но больше всего Дьюан любил передачи типа «звоните — отвечаем», когда терпеливые, невидимые хозяева ожидали звонков бесплотных слушателей и их сумбурные, но горячие объяснения.

Иногда Дьюан воображал себя единственным членом команды летящего к звездам космического корабля, уже отделенного от земли многими световыми годами, неспособного повернуть назад и обреченного на вечный полет. Неприспособленный даже на то, чтобы успеть достичь места назначения за время человеческой жизни, но все еще связанный с землей аркой электромагнитных излучений, проникающих сквозь луковую шелуху старых радиопередач, путешествующий назад во времени, когда он летел вперед в пространстве. Летел, слушая голоса, чьи обладатели давно умерли, возвращаясь назад, к изобретению радио Маркони и потом к эпохе полного молчания.

Кто-то прошептал его имя.

Дьюан быстро сел в кровати и увидел, что наушники лежат на столе, на своем месте. Перед тем как заснуть, он проверял новый набор от Хита.

Опять послышался этот голос. Возможно, он был женским, но звучал странно бесполо. Тон был искажен расстоянием, но оставался таким же чистым, какими были звезды, которые он видел на ночном небе, когда шел сюда из сарая.

Она… Оно… Прошептало его имя.

— Дьюан… Дьюан… Мы идем за тобой, мой мальчик.

Дьюан спустил ноги на пол, все еще сжимая в пальцах наушники. Голос звучал не из них. Казалось, он раздается из-под кровати, из темноты позади труб отопления, из шлакоблочных стен.

— Мы придем, Дьюан, мой мальчик. Мы скоро придем.

Никто никогда не называл Дьюана «мой мальчик». Даже в шутку. О том как называла его мать, когда была жива, он не имел понятия. Дьюан пробежал пальцами по шнуру наушника, нащупал холодный на ощупь переключатель, лежавший на одеяле, куда он его забросил, выдернув из приемника.

— Мы скоро придем, мой мальчик, — шептал голос ему прямо в ухо. — Жди нас, мой дорогой.

Дьюан перегнулся на кровати, наклонился, нащупал шнур выключателя, дернул за него и включил свет.

Наушники молчали. Приемник был выключен. Ни один из его радиоприборов не работал.

— Жди нас, мой мальчик.

Глава 5

Первым запах Смерти почувствовал Дейл.

Была пятница, третье июня, второй день каникул, ребята играли в бейсбол с самого завтрака, и теперь, к полудню они уже были покрыты плотным слоем пыли, которая, смешавшись с потом, образовала на их лицах и шеях коричневую, словно выпеченную корочку. Вот тогда-то Дейл и почувствовал приближение Смерти.

— Го-о-о-споди! — завопил Джим Харлен со своего места между первой и второй базой. — Что это такое?

Дейл как раз изготовился ударить битой, но теперь отступил на шаг и принюхался.

Запах шел с востока, ветер доносил его с грунтовой дороги, которая соединяла городской стадион с Первой Авеню. Это даже нельзя было назвать вонью, это было зловоние, смрад трупов, брожение газов, вызванных бактериями, кишащими в мертвых желудках — и он приближался.

— Ф-ф-ф-ф-фу, — послышался голос Донны Лу Перри с подушечки питчера. Продолжая держать мяч в правой руке, она поднесла к лицу бейсбольную перчатку и зажала ею нос и рот, потом повернулась и посмотрела в ту сторону, куда показывал Дейл.

По Первой Авеню медленно двигался Арендный Грузовик и в сотне ярдов от них свернул на грунтовую дорогу. Кабина была кричаще-красного цвета, а кузов был прикрыт брезентом. Дейл мог видеть как топорщился брезент, приподнятый четырьмя торчащими вверх ногами — похоже, это была корова или лошадь, на таком расстоянии трудно было сказать, труп покачивался, как видно лежа поверх других, и копыта торчали вертикально вверх. Так обычно в мультфильмах изображают мертвых животных.

Но это был не мультфильм.

— Тьфу, давайте сделаем перерыв, — предложил Майк, стоявший на месте кетчера позади пластины. Теперь вонь стала еще сильнее и он подняв футболку, прикрыл ею лицо.

Дейл отошел от пластины еще на шаг и почувствовал, что его замутило. Глаза стали слезиться. Грузовик проехал до конца грунтовки и свернул на поросшую травой стоянку позади трибун. Теперь он был справа от ребят. Воздух, казалось, сгустился вокруг них и зловоние накрыло лицо Дейла словно ладонью.

Кевин вприпрыжку подбежал к остальным с третьей базы.

— Это Ван Сайк? — спросил он.

Лоуренс подошел от скамьи для запасных и встал рядом с братом. Теперь они оба, прищурившись, смотрели на грузовик, низко надвинув на глаза козырьки бейсболок.

— Не знаю, — пожал плечами Дейл. — Из-за этого дурацкого стекла не видно, кто сидит в кабине. Но ведь летом обычно грузовик водит Ван Сайк, да?

Джерри Дейзингер, стоявший «под рукой» позади Дейла, взял биту наизготовку, точно ружье и скорчил гримасу.

— Ага, Ван Сайк водит грузовик… Почти все время. Дейл посмотрел на невысокого парнишку. Все они знали, что отец Джерри иногда садился за руль грузовика, или стриг траву на кладбище… В общем выполнял ту работу, которую обычно полагалось делать Ван Сайку. Никто и никогда не видел мистера Ван Сайка с кем-нибудь, только отец Джерри иногда появлялся с ним.

Будто прочитав их мысли, Дейзингер сказал:

— Это он. Мой старик подался сегодня в Оук Хилл, поработать на стройке.

Со своей горки к ним подошла Донна Лу, все еще держа у лица бейсбольную рукавицу.

— Чего ему надо?

Майк О'Рурк пожал плечами.

— Что-то я не вижу мертвецов, а вы? — спросил он ребят.

— Разве что Харлен, — съязвил Джерри и замахнулся на того комком земли, когда Джим подходил к группе ребят.

Грузовик стоял неподвижно, ярдах в десяти от них, сквозь ветровое стекло ничего нельзя было разобрать из-за того, что в нем отражалось солнце и широкие подтеки краски на стенках кабины казались следами засохшей крови. Между досками Дейл разглядел чью-то черно-серую шкуру, еще одно копыто около откидного заднего борта, а поближе к кабине что-то большое, раздувшееся, коричневое. Четыре ноги, нацеленные в небо, принадлежали корове. Дейл надвинул козырек пониже на лоб, чтобы защитить глаза от солнца, и смог рассмотреть белую кость, прорвавшую сгнившую шкуру. Тучи мух роились над машиной, они висели в воздухе подобно синеватому облаку.

— Чего ему надо? — снова повторила Донна Лу. Она уже несколько лет играла в бейсбол с ребятами из Велосипедного патруля, и была лучшим питчером в их команде. Но этим летом Дейл впервые заметил, как выросла девочка и как мягко облегала футболка ее округлую грудь.

— Давайте у него спросим, — предложил Майк. Он бросил перчатку на землю и направился к грузовику.

Дейл почувствовал, что сердце его куда-то ухнуло. Он совершенно не переносил Ван Сайка. Когда он думал о нем, как бывало думал о школе, всех остальных учителях и директоре, он мысленно видел перед собой длинные, паучьи пальцы с грязью под ногтями, борозды морщин на красной от прыщей шее и желтые, слишком крупные зубы. Как у крыс, которые водятся на свалке.

Мысль о том, чтобы приблизиться к ужасному грузовику — и к этому смраду — заставила внутренности Дейла сжаться.

Майк уже дошел до забора и пригнулся, чтобы пролезть в узкую щель.

— Эй, погоди! — остановил его Харлен. — Посмотри туда!

Кто-то ехал на велосипеде по грунтовке, затем свернул направо и теперь ехал по полю в сторону ребят. Из-под колес летели комья земли. Когда он подъехал поближе, Дейл увидел, что сидит на велосипеде Сандра Уиттакер, подружка Донны Лу.

— У-у, фу, — произнесла она с отвращением, останавливаясь рядом с ребятами. — Кто тут умер?

— Тут как раз подрулили мертвые кузены Майка, — сказал Харлен. — Вот он и пошел с ними поздороваться.

Сэнди обдала Харлена холодным взглядом и отвернулась, взмахнув косами.

— У меня есть новости, — продолжала она. — Происходит что-то странное.

— Что? — быстро спросил Лоуренс и поправил очки на носу. Голос его звучал напряженно.

— Джи Пи с Барни и все остальные собрались в Старом Централе. Там еще Корди и ее ненормальная мамаша. И Рун прибежал туда же. В общем все. Они ищут братца Корди.

— Тубби? — спросил Джерри Дейзингер. Он утер рукой мокрый нос и тут же вытер ее о футболку. — Я думал он во вторник убежал.

— Ну да, — отмахнулась Сэнди, теперь она обращалась только к Донне Лу. — Но Корди считает, что он еще в школе. Странно, правда?

— Поехали, — сказал Харлен, и побежал к велосипедам, стоявшим рядком у первой базы. Остальные последовали за ним, на ходу стягивая бейсбольные перчатки. Кто забросил их в сумку, кто повесил на руль.

— Эй! — окликнул ребят Майк с другого конца поля. — А как же Ван Сайк?

— Передай ему от нас поцелуй, — прокричал в ответ Харлен, вскочил на велосипед и помчался в сторону грунтовки.

Дейл последовал за ним, Лоуренс и Кевин держались рядом. Дейл с силой нажимал на педали, притворяясь, что взволнован и напуган новостью, рассказанной Сэнди. Что угодно, только подальше от зловония Смерти и от замершего прямо в поле грузовика.

Майк чуть помедлил, провожая взглядом ребят, на дороге стоял столб пыли от их велосипедов. У Джимми Дейзингера велосипеда не было, и он сел на раму впереди Грумбахера. Велосипед двигался медленно, длинные ноги Кевина тяжело крутили педали. Донна Лу глянула в сторону Майка, потом тоже уселась на свой бирюзово-белый велосипед, забросила перчатку в корзину и уехала с Сэнди.

Теперь Майк оставался на стадионе один. Только он и страшное зловоние от мертвечины в грузовике. Жара была страшная, не меньше девяноста градусов,[6] солнце пекло так яростно, что пот ручьями катился по шее и щекам мальчика. Как только мог Ван Сайк выдержать такое пекло, сидя в кабине с закрытыми окнами?

Майк постоял, не трогаясь с места, пока видна была группа ребят. Но вот они доехали до Первой Авеню и повернули направо на асфальтированную дорогу. Последними ехали Сэнди и Донна Лу, но вот и их велосипед исчез за темной линией вязов.

Жужжали мухи. Что-то в кузове грузовика шевельнулось с тихим, шипящим звуком и сразу же вонь усилилась, она казалась почти видимой в тяжелом, неподвижном воздухе. Майк почувствовал, что им овладевает паника, так же было когда-то поздно ночью, когда он услышал шорох внизу, в бабушкиной комнате и подумал, что это ее душа рвется, чтобы освободиться… Или когда он слишком долго стоял на коленях во время торжественной мессы, почти загипнотизированный парами фимиама и пением и мыслями о своих собственных грехах, о языках пламени в аду и о том, что ждет его там… Майк сделал еще несколько шагов в сторону грузовика. В сухой траве из-под ног отпрыгнули в стороны кузнечики. Сквозь лобовое стекло было видно, как мелькнула чья-то тень.

Майк остановился и, немного подумав, сделал в сторону грузовика и его обитателей, неважно живых или мертвых, непристойный жест. Затем медленно повернулся и пошел обратно, в ту сторону стадиона, где у забора стояли велосипеды. Он старался идти спокойно, только усилием воли заставляя себя не бежать, но ожидая, что вот-вот хлопнет дверца машины и он услышит позади себя тяжелые торопливые шаги.

Сначала слышно было только жужжание мух. Затем тихо, но совершенно отчетливо, из кузова донеслось слабое хныканье, которое переросло в детское всхлипывание. Майк застыл на месте, сжимая в руке перчатку, которую как раз вешал на руль.

Никаких сомнений. Позади, в этой колыбели смерти, наполненной останками всякой мертвечины, соскрябанной с асфальта после какой-то дорожной аварии, в колыбели, где валялись дохлые собаки с вывалившимися наружу кишками, теленок с раздувшимся животом и лошади с белыми глазами, выпотрошенные голуби и остатки гниющей падали, собранной с окрестных ферм, в этой колыбели плакал ребенок.

Плач становился громче и громче, он уже перешел в вой, который вполне соответствовал душевному смятению Майка, охватившему его ужасу, и затем вой стал походить на хихиканье… Как будто кто-то стал нянчить ребенка. И кормить.

С ватными ногами Майк взгромоздился на велосипед, оттолкнулся от забора, проехал мимо первой базы, свернул на грунтовку и направился к Первой Авеню.

Он не остановился.

И не посмотрел назад.

Машины и царившая возле них суета были видны издалека. Матово-черный шевроле Джи Пи Конгдена был припаркован около школы, вплотную с машиной констебля и старым синим автофургоном, который, похоже, принадлежал мамаше Корди Кук. Сама Корди тоже была здесь, одетая все в то же бесформенное платье, в котором она ходила последний месяц в школу, и стоящая рядом с ней полная круглолицая женщина, похоже, была ее матерью. Доктор Рун и миссис Дуббет стояли на ступеньках северного входа, словно защищая его своими телами. Мировой судья и городской констебль, которого все звали Барни, стояли между ними, будто рефери.

Дейл с ребятами соскользнули в траву и остановились там, примерно в двадцати пяти футах от группы взрослых: не настолько близко, чтобы их шуганули, но и не настолько далеко, что бы ничего не было слышно. Дейл поднял глаза и взглянул на приближающегося Майка, тот был бледен как полотно.

— А я вам говорю, что Теренс не появлялся дома со вторника! — кричала миссис Кук. Ее лицо было таким морщинистым и коричневым от загара, что живо напомнило Дейлу бейсбольную рукавицу Майка. Ее серые глаза были такими светлыми, что казались вымытыми, и смотрели с таким же безнадежным выражением, как глаза Корди.

— Теренс? — повторил шепотом Джим Харлен и скорчил гримасу.

— Да, мэм, — говорил в это время Барни, все еще стоя между директором и женщиной. — Доктор Рун понимает вас. Но учителя уверены, что он ушел из школы. Нам необходимо выяснить куда он потом отправился.

— Чушь! — продолжала вопить миссис Кук. — Корделия говорит, что не видела, чтобы он выходил со двора… И к тому же мой Теренс нипочем не уйдет из школы без разрешения. Он хороший мальчик. А если б ушел, то я бы выпорола его так, что живого места бы не осталось.

Кевин повернулся к Дейлу и вопросительно поднял бровь. Но Дейл не мог отвести глаз от группы разгневанных взрослых.

— Минуточку, миссис Кук, — заговорил низенький лысый мировой судья. — Нам всем известно, что Тубби… Гм… Что ваш сын Теренс имеет несколько своеобразное представление о дисциплине и… Миссис Кук стремительно повернулась к нему.

— Вы бы вообще лучше помолчали, Джи Пи Конгден. Все знают, что ваш сынок самый подлый из местных подонков. К тому же вечно носит с собой ножик. Так что не надо мне говорить ничего о моем Тубби. — Тут она вновь обернулась к констеблю и уставила толстый палец на доктора Руна и старую Задницу Дуплетом. — Констебль, эти люди что-то скрывают.

Барни мгновенно выбросил вперед обе руки, ладонями вверх.

— Минутку, минутку, миссис Кук. Вы же знаете, что они везде посмотрели. Миссис Дуббет видела, как Теренс вышел после обеда из школы еще до того, как остальные дети были распущены на кани…

— А я говорю, что это чушь собачья! — завопила мать Корди. Сама Корди в этот момент оглянулась через плечо, увидела группу ребят и посмотрела на них отсутствующим взглядом.

В разговор вступила миссис Дуббет, она словно очнулась от спячки.

— Со мной никто еще не говорил подобным тоном. Я преподаю в данном районе уже почти сорок лет и я…

— А я и гроша ломаного не дам за то, сколько ты тут преподаешь… — начала миссис Кук.

— Ма, она врет! — зашептала Корди, дергая мать за платье, такое же бесформенное и поношенное как было у нее самой. — Я все время смотрела в окно и не видела Тубби. А Старая Задница Дуплетом вообще туда не смотрела.

— Одну минуту, юная леди, — начал доктор Рун. Его длинные пальцы беспокойно крутили цепочку от часов, бегущую по жилету. — Мы понимаем, что вы расстроены… Э… Временным отсутствием вашего брата, но мы не можем позволить вам такие…

— Вы скажете мне, где мой мальчик! — завопила миссис Кук, наступая на мирового судью, словно хотела ухватить доктора Руна своими короткими пухлыми пальцами.

Эй! Эй! — вскрикнул Джи Пи Конгден, делая шаг назад.

Барни торопливо вклинился между ними обоими, быстро и увещевающе проговорил что-то миссис Кук, но так тихо, что ребята не услышали ни одного слова, затем обернулся к доктору Руну и сказал что-то ему.

— Согласен, что нашу дискуссию следует перенести в… Э… Менее оживленное место, — донесся до ребят замогильный голос директора.

Барни кивнул, сказал что-то еще и вся группа вошла в двери Старого Централа. Корди еще раз оглянулась на ребят, сейчас в выражении ее лица не было ни следа враждебности… Только грусть и что-то, очень напоминающее страх.

— Было бы лучше, если бы… К нам присоединился мистер Кук, — произнес доктор Рун, когда они уже входили внутрь.

— Мистер Кук неважно чувствует себя на этой неделе, — усталой скороговоркой ответила мать Корди.

— Он пьян в стельку на этой неделе, — удачно имитируя простонародный выговор миссис Кук, сказал Джим Харлен. Затем прищурился на солнце и снова перевел взгляд на почти опустевшую стоянку. — Черт, уже поздно, а я обещал маме, что сегодня подстригу лужайку перед домом. Тут наверное ничего интересного уже не будет.

Лоуренс поправил очки и спросил:

— Как вы думаете, куда делся Тубби?

Харлен навис над маленьким третьеклассником, скорчил лицо в ужасную гримасу и выставил вперед пальцы наподобие когтей.

— Что-то схватило его, простофиля. А сегодня вечером это что-то придет за тобой! — Он еще сильнее наклонился, струйка слюны закапала на его подбородок.

— Кончай, — велел Дейл, становясь между Харленом и братом.

— Кончай, — фальцетом передразнил его Джим. — Не пугай моего чудного братца! — Он присел и резко подпрыгнул, выбрасывая вперед руки и ноги.

Дейл промолчал.

— Если ты собирался подстригать лужайку, тебе пора идти, — вступил в разговор Майк. Его голос звучал непривычно напряженно.

Харлен бросил взгляд на О'Рурка, заколебался, потом бросил:

— Ладно. Пока, недотепы, — и вскочив на велосипед, поехал вдоль Депо Стрит.

— Пока. Я же говорила, что тут происходит что-то странное, — сказала Сэнди и они с Донной Лу тоже сели на велосипед и уехали. Когда они поравнялись со стоявшими словно часовые вязами Донна Лу оглянулась и через плечо крикнула: «До свидания!».

Дейл помахал ей в ответ.

— Дьявол, тут кажется не будет ничего интересного. Пойду-ка я лучше домой, попью содовой, — сказал Джерри Дейзингер и побежал к дому, стоявшему на шлаковом отвале за Скул Стрит.

— КЕ-ВИ-И-И-И-ИН! — Этот крик был похож на голос Джонни Веймюллера в роли Тарзана. Голова и плечи миссис Грумбахер показались из открытой двери.

Кевин мигом, не теряя времени на прощания, вскочил на велосипед и умчался.

Тень Старого Централа протянулась уже почти до Второй Авеню, наполнив глубиной цвета зелень футбольного поля, и желтизну лежавших на нем солнечных пятен, и темные листья нижних ветвей трех огромных вязов.

Через несколько минут из дверей появился Джи Пи Конгден, грубо крикнул что-то ребятам, сел в машину и уехал. За машиной повисло облачко пыли.

— Отец говорит, что этот тип на своем шевроле подлавливает водителей, чтобы оштрафовать их, — сказал Майк.

— Как это? — удивился Лоуренс.

Майк уселся прямо на траву, выдернул из земли узкий листок и засунул его в рот.

— Он прячется в молочной закусочной на холме, там где Хардроуд переходит в мост через Спунривер. Когда кто-то подъезжает, он выруливает на дорогу и пытается обогнать их. Если они не уступают, он включает мигалку на крыше и штрафует их за превышение скорости. Уводит к себе и снимает с каждой машины по четвертному. А если они уступают,…

— Ну а что тогда?

— Тогда он едет впритык перед их машиной до самого моста, там тормозит и опять же штрафует. Теперь за то, что они внутри стометровой зоны перед мостом ехали вплотную за другой машиной.

Лоуренс прожевал свою травинку и покачал головой.

— Надо же, какой говнюк!

— Эй, потише! — прикрикнул на него старший брат. — Придержи язычок. Если мама услышит что ты говоришь такие слова, то…

— Смотри-ка, — сказал вдруг Лоуренс, вскочил и подбежал к колее, оставшейся в результате торможения. — Что это такое?

Оба мальчика подошли к нему поближе.

— Суслик, наверное, — предположил Дейл.

— Слишком большая борозда, — покачал головой Майк.

— Наверное, кто-то рыл канаву для того, чтобы проложить новые трубы, вот и остался эта борозда, — продолжил тогда Дейл. И показал дальше — Смотри. Вон там другой. И они оба ведут к школе.

Майк подошел ко второй колее и, продолжая жевать травинку и пошел вдоль нее, пока она не исчезла под тротуаром около школы.

— Не к чему прокладывать новые трубы.

— Почему это? — спросил Лоуренс.

Майк махнул рукой в сторону школы.

— Скоро все это снесут. Через пару дней, как только выгребут отсюда мусор, даже окна выломают. Если они… — при этих словах Майк замолчал, медленно обвел взглядом карнизы и отошел назад.

Дейл подошел к нему.

— Что?

— Посмотри сюда, — Майк показал рукой. — Видишь центральное окно на этаже старших классов?

— Не-а, — как ни щурился Дейл, он ничего не увидел. — А что?

— Кто-то только что смотрел оттуда, — сказал Лоуренс. — Я тоже видел чье-то белое лицо, и оно сразу исчезло.

— Не чье-то, — уточнил Майк. — Это был Ван Сайк.

Дейл оглянулся через плечо, глянул мимо школы, на поля за ней. Тень деревьев и расстояние мешали ему разглядеть, стоял ли возле стадиона все еще грузовик.

Почти тут же из школы вышли миссис Кук, Корди, Барни и Старая Задница Дуплетом, перекинулись несколькими словами на прощание, расселись по машинам и поехали в разных направлениях. На месте оставалась только машина доктора Руна, и как раз, когда уже стемнело, а Дейла и Лоуренса позвали домой, он тоже вышел, запер школьную дверь и уехал в своем похожем на катафалк бьюике.

Дейл, уже стоя в дверях своего дома, не сводил взгляда с дверей школы, пока мама не велела ему идти накрывать на стол. Ван Сайк не появлялся.

После обеда Дейл еще раз внимательно оглядел двор школы. Вечерний свет касался только верхушек деревьев и обшарпанного зеленого купола башни. Весь остальной мир был погружен в темноту.

Глава 6

Субботнее утро, первое субботнее утро лета, а Майка О'Рурка угораздило проснуться на рассвете. Он прошел в полутемную гостиную проведать Мемо — едва ли она вообще теперь когда-либо спала — увидел бледный отсвет солнца на коже и блестящий глаз, все остальное было неподвижным ворохом одеял и шалей и убедился, что она жива. Потом Майк подошел и поцеловал ее, ощутив при этом легкий запах, в котором чувствовался едва заметный намек на начало распада, того самого распада, которым днем раньше несло от страшного грузовика. Мальчик вышел на кухню. Отец уже встал и теперь брился, стоя перед краном, из которого текла холодная вода. К семи часам утра ему нужно уже быть на пивоварне Пабста в Пеории, а до города больше часа езды. Отец Майка был очень крупным — при росте шесть футов он весил не меньше трехсот фунтов.[7] Причем большая часть этого веса приходилась на большой круглый живот, заставлявший отца держаться на большом расстоянии от раковины даже во время бритья. Его рыжие волосы уже поредели, только над ушами сохранился рыжеватый венчик, за недели, проведенные в работе на огороде, его лоб покрылся красноватым загаром, а сеть капилляров на щеках и носу сообщала цвету его лица общий багровый оттенок. Во время бритья он пользовался старинной опасной бритвой, принадлежавшей еще его деду и теперь чуть помедлил, подпирая языком щеку и держа бритву на отлете, чтобы кивнуть сыну, отправившемуся в туалет.

Только недавно до Майка дошло, что их семья единственная в городе, кто еще пользуется туалетом во дворе. Конечно, такие сооружения были у многих, например позади дома миссис Мун, и у Джерри Дейзингера был такой же позади сарая для инструментов, но это были своего рода реликвии, экспонаты ушедших времен. О'Рурки же пользовались своим туалетом. В течение многих лет мать Майка говорила, что пора установить в доме нормальную уборную, как у всех людей, но отец сопротивлялся, уверяя, что это вызовет неслыханные расходы. Отчасти это действительно так и было, ибо город не имел канализационной сети, а септическая обработка цистерны стоила целое состояние. В глубине души Майк подозревал, что отец просто не хочет устанавливать уборную в доме. Имея четырех болтливых дочерей и весьма разговорчивую супругу, он часто говаривал, что единственное место, где он может обрести мир и спокойствие, это сортир.

Закончив свои дела, Майк вышел из туалета и прошел вдоль каменной стены, которая служила разделом между маминым садиком и отцовским огородом, бросил мимолетный взгляд на скворцов, уже проснувшихся и шуршавших листьями в верхних ветках, вошел в дом с заднего крыльца и направился к раковине, которую только что освободил отец, чтобы вымыть руки. Затем подошел к шкафу, достал школьный блокнот и карандаш и уселся за стол.

— Не опоздаешь за своими газетами? — напомнил отец, стоя у окна с чашкой кофе в руках и поглядывая в сад. Часы на стене показывали 5.08.

— Нет, я помню, — успокоил его Майк. Газеты оставляли в пять часов пятнадцать минут на тротуаре перед зданием банка, рядом с ним на Мейн Стрит, где работала мать. Майк никогда не опаздывал на работу.

— Что ты там пишешь? — поинтересовался отец. Кофе, казалось, расшевелил его.

— Записки Дейлу и ребятам.