Санта-Хрякус Пратчетт Терри

– То есть тому, как забивать весь скот, чтобы хватило еды на зиму?

– Я ГОВОРЮ ОБ ИСТИННОМ СМЫСЛЕ…

– А, понял. Тому бедняге, что нашел в своей похлебке странный боб, рубим голову и тем самым возвращаем лето?

– НЕ СОВСЕМ, НО…

– Тому, как загонять зверя, приносить потом его внутренности в жертву, стрелять из луков по яблоням и тем самым разгонять злые тени?

– В ЭТОМ ЕСТЬ ОПРЕДЕЛЕННЫЙ СМЫСЛ, НО…

– Или разводить огромный костер, чтобы намекнуть солнцу: мол, хватит прятаться за горизонтом, пора вставать и приступать к работе?

Пока кабаны перелетали через горный хребет, Смерть молчал.

– ТЫ ГОВОРИШЬ СОВСЕМ НЕ О ТОМ, АЛЬБЕРТ, – наконец сказал он.

– Но я не знаю, в чем еще может состоять настоящий смысл страшдества.

– ДУМАЮ, ТЫ МОЖЕШЬ ПОМОЧЬ МНЕ НАЙТИ ЕГО.

– Тут все вертится вокруг солнца, хозяин. Белого снега, красной крови и яркого солнца.

– НУ ХОРОШО. САНТА-ХРЯКУС МОЖЕТ НАУЧИТЬ ЛЮДЕЙ НЕНАСТОЯЩЕМУ СМЫСЛУ СТРАШДЕСТВА.

Альберт презрительно сплюнул:

– Ха! «Как было бы приятно, если бы все были приятны», да?

– ЕСТЬ И БОЛЕЕ НЕЛЕПЫЕ БОЕВЫЕ КЛИЧИ.

– О боги, о боги, о боги?

– ИЗВИНИ…

Смерть достал из-под плаща жизнеизмеритель.

– АЛЬБЕРТ, РАЗВОРАЧИВАЙ САНИ. ДОЛГ ЗОВЕТ.

– Который?

– СЕЙЧАС БЫЛО ВЫ УМЕСТНЕЕ ПОЗИТИВНОЕ ОТНОШЕНИЕ. БОЛЬШОЕ СПАСИБО.

– Поразительно, – пробормотал Чудакулли. – У кого-нибудь есть еще карандаш?

– Эта тварь и так уже сожрала целых четыре штуки, – сказал профессор современного руносложения. – И щепочки не оставила. Ты же знаешь, мы покупаем карандаши на свои деньги.

Тема была болезненной. Как и любой другой человек, ничего не смыслящий в экономике, Наверн Чудакулли приравнял «надлежащий финансовый контроль» к подсчету канцелярских скрепок. Даже старшие волшебники должны были представить огрызок карандаша, чтобы получить новый из запертого ящика под столом аркканцлера. Разумеется, огрызки карандашей вечно куда-то деваются: их выбрасывают, теряют или они бесследно пропадают – поэтому волшебники были вынуждены тайком убегать из Университета и покупать новые карандаши на собственные деньги.

Однако истинная причина нехватки карандашных огрызков сидела сейчас перед ними. С сочным хрустом дожевав карандаш, она плюнулась резинкой в казначея.

Думминг Тупс торопливо делал какие-то записи.

– Думаю, все происходит следующим образом, – сказал он. – Мы имеем дело с персонификацией сил, как и говорил Гекс. Но срабатывает это только в том случае, если сила… логична. – Он судорожно сглотнул. Думминг свято верил в логику и в существующих обстоятельствах с крайней неохотой использовал данный термин.

– Я не имею в виду, что существование пожирателя носков логично, но… в какой-то мере оно оправдано… Такова рабочая гипотеза.

– Немного смахивает на легенды о Санта-Хрякусе, – заметил Чудакулли. – Для детей лучшего объяснения и не придумаешь, верно?

– А что такого нелогичного в существовании гоблина, который приносит мне огромные мешки с деньгами? – с мрачным видом спросил декан.

Чудакулли скормил похитителю карандашей очередной карандаш.

– Ну… во-первых, ты никогда не получал словно бы из ниоткуда большие суммы денег, а тут нужна правдоподобная, объясняющая это явление гипотеза. И во-вторых, все равно тебе никто не поверит.

– Ха!

– Но почему это происходит именно сейчас? – спросил Чудакулли. – Смотрите-ка, эта пташка сидит у меня на пальце! У кого-нибудь есть еще карандаш?

– Эти… силы существовали всегда, – продолжил Думминг. – Я имею в виду, носки и карандаши исчезали всегда. И весьма таинственным образом. Но почему пожиратель носков и похититель карандашей вдруг персонифицировались? Боюсь, у меня нет ответа на этот вопрос.

– Значит, его нужно найти, – твердо произнес Чудакулли. – Мы не можем допустить, чтобы так продолжалось и дальше. Слабоумные антибоги, и всевозможные твари возникают только потому, что люди о них думают? Так можно насоздавать кого угодно. А если какой-нибудь идиот вдруг подумает, что должен существовать бог несварения желудка?

«Динь-динь-динь»

– Э… кажется, он уже подумал, сэр, – сказал Думминг.

– В чем дело? В чем дело? – взволнованно спрашивал о боже, схватив Сьюзен за плечи.

Они показались ему чересчур костлявыми.

– ПРОКЛЯТЬЕ, – выругалась Сьюзен.

Она оттолкнула о боже и схватилась руками за стол, пытаясь скрыть лицо.

Наконец, благодаря самообладанию, которое она воспитала за последние несколько лет, ей удалось вернуть нормальный голос.

– Он выходит из роли, – пробормотала она в окружающее пространство. – Я чувствую это. И на его место затягивает меня. Зачем он все это делает?

– Понятия не имею, – ответил о боже, поспешно отступая. – Э… знаешь, перед тем как ты отвернулась, мне вдруг показалось, что у тебя глаза накрашены очень темными тенями… Только они не были накрашены…

– Послушай, все очень просто, – пожала плечами Сьюзен, поворачиваясь к нему лицом. Она почувствовала, что ее прическа, реагируя на волнение, начала изменяться. – Знаешь, что такое наследственность? Голубые глаза, торчащие зубы и так далее. Так вот, в моей семье эта наследственность – Смерть.

– Как и в любой другой… – неуверенно произнес о боже.

– Просто заткнись и не мели чушь, – перебила его Сьюзен. – Я не имею в виду смерть. Я имею в виду Смерть с большой буквы. Я помню то, что еще не произошло, я МОГУ ВОТ ТАК ГОВОРИТЬ, могу вот так вышагивать, и… если он отвлекается на что-то, я выполняю его обязанности. А он периодически отвлекается. Не знаю, что именно случилось с настоящим Санта-Хрякусом, и не понимаю, почему дедушка исполняет его обязанности, но мой дедушка… Он мыслит очень своеобразно, и у него… нет умственной защиты, как у нас. Он не умеет забывать, не может игнорировать. Он воспринимает все буквально и логически и честно не понимает, почему данный подход не всегда срабатывает…

О боже был явно ошеломлен.

– Послушай, к примеру, вот как бы ты поступил, если бы нужно было всех накормить? – спросила она.

– Я? Ну… – О боже на мгновение задумался. – Думаю, прежде всего нужно было бы построить эффективную политическую систему, продумать надлежащее распределение и возделывание пахотных земель, а потом…

– Да, да. А он бы просто взял и дал людям еду. Всем до единого.

– О, понятно. Очень нецелесообразно. Ха, это так же нелепо, как поговорка, будто бы голых можно одеть, дав им одежду.

– Да! То есть нет! Конечно нет. Я имею в виду, что нужно… ну, ты сам понимаешь, что я имею в виду!

– Да, конечно.

– А он – нет.

Что-то с грохотом упало рядом с ними.

Из пылающих обломков кареты всегда выкатывается одинокое горящее колесо. Перед комедийным актером, участвующим в нелепой погоне, всегда появляются два человека, несущие огромное стекло. Некоторые условности настолько сильны, что эквивалентные им события происходят даже на тех планетах, на которых в жаркий полдень камни начинают плавиться и закипать. Когда уставленный посудой стол рушится, из его обломков выкатывается одна-единственная таинственным образом уцелевшая тарелка и крутится на месте до полной остановки.

Сьюзен и о боже дождались, когда тарелка закончит крутиться, а потом перевели взгляды на огромную фигуру, лежавшую среди останков составной фруктовой вазы.

– Он… появился ниоткуда, – прошептал о боже.

– Правда? Ну не стой же как истукан, лучше помоги его поднять.

Сьюзен попыталась откатить в сторону гигантскую дыню.

– Эта гроздь винограда у него за ухом…

– Ну и что?

– Я даже думать не могу о винограде…

– Кончай, а!

Вместе им удалось поднять незнакомца на ноги.

– Тога, сандалии… он очень похож на тебя, – задумчиво произнесла Сьюзен, глядя на пошатывающуюся жертву фруктового падения.

– У меня тоже было такое зеленое лицо?

– Почти.

– Здесь… где-нибудь есть уборная? – спросила фигура, едва шевеля губами.

– Кажется, нужно пройти под вон ту арку, – ответила Сьюзен. – Но я слышала, там не слишком чисто.

– Это не слух, это прогноз, – мрачно ответил толстяк и поспешил прочь. – Прошу вас, приготовьте мне стакан воды и отыщите где-нибудь желудочный уголь.

Они проводили незнакомца взглядами.

– Твой друг? – поинтересовалась Сьюзен.

– Кажется, бог несварения желудка. Послушай… по-моему, я кое-что вспомнил. Из жизни до моего нынешнего воплощения. Конечно, это может прозвучать глупо…

– Говори.

– Зубы, – сказал о боже. Сьюзен задумалась.

– Ты помнишь какую-то нападающую на тебя очень зубастую тварь? – наконец предположила она.

– Нет, просто… ощущение зубастости. Вероятно, это ничего не значит. Я, как о боже похмелья, видел куда более страшные вещи.

– Просто зубы… – вдруг произнесла Сьюзен. – Много зубов, но не страшных. Просто очень много маленьких зубов. Почти… печальное зрелище.

– Да! Но как ты догадалась?

– Возможно, я вспомнила, что в будущем ты будешь рассказывать мне об этом. Не знаю. А большой светящийся желтый шар?

О боже нахмурился.

– Нет, – сказал он. – Боюсь, тут я помочь не смогу. Просто зубы. Ряды и ряды маленьких зубов.

– Ряды я не помню, – призналась Сьюзен. – Просто я почувствовала… что зубы имеют очень важное значение.

– Ха, вы еще не знаете, на что способен клюв! – воскликнул ворон, успевший уже осмотреть уцелевшую и уставленную яствами часть стола и содрать с одной из банок крышку.

– Что там у тебя? – устало спросила Сьюзен.

– Глазные яблоки, – похвастался ворон. – О да, волшебники знают толк в еде. Тут всего хватает, можешь мне поверить.

– Это оливки, – хмыкнула Сьюзен.

– На сливки совсем не похоже, – возразил ворон. – Тебе меня не одурачить.

– Это такие фрукты! Или овощи! Ну, или вроде того…

– Уверена? – Ворон смотрел одним глазом на банку, а другим подозрительно уставился на Сьюзен.

– Да!

Ворон снова закрутил глазами.

– Вдруг стала знатоком глазных яблок?

– Да ты сам посмотри, тупая птица, они же зеленые!

– Ну, может, это очень старые глазные яблоки, – возразил ворон. – Иногда они становятся такими…

– ПИСК, – сказал Смерть Крыс, доедая кусок сыра.

– И совсем я не тупой, – продолжил ворон. – Вороны обладают исключительным разумом, а некоторые лесные виды так умело используют подручные средства!

– А ты, значит, заделался знатоком воронов? – огрызнулась Сьюзен.

– Мадам, я сам…

– ПИСК, – снова подал голос Смерть Крыс. Они повернулись: скелетик тыкал лапкой в свои серые зубки.

– Зубная фея? – спросила Сьюзен. – Что с ней?

– ПИСК.

– Ряды зубов, – повторил о боже. – Просто ряды, понимаешь? Кстати, кто такая эта зубная фея?

– О, нынче ее часто можно встретить, – сказала Сьюзен. – Вернее, их. Они работают по лицензии. Берешь лестницу, пояс для денег, клещи – и вперед, в ночное!

– Клещи?

– Если у зубной феи нет мелочи, она вырывает один или несколько зубов, чтобы не нарушать отчетность. Послушай, зубные феи абсолютно безобидны. Я сама встречала парочку из них. Очень работящие девушки. Они ни для кого не представляют угрозы.

– ПИСК.

– Надеюсь, дедушка не взялся выполнять и их работу тоже. О боги, даже подумать страшно…

– Они собирают зубы?

– Зубная фея должна собирать зубы. Это же очевидно.

– Зачем?

– Зачем? Это их работа.

– А куда они девают эти зубы?

– Я не знаю! Просто забирают их и оставляют монетки, – сказала Сьюзен. – Что это за вопрос: «Куда они девают зубы?»!

– Просто интересно. Но, наверное, все люди это знают. И наверное, я полный дурак, раз задаю такие глупые вопросы. Наверное, это общеизвестный факт.

Сьюзен задумчиво посмотрела на Смерть Крыс.

– Кстати… а куда они девают зубы?

– ПИСК?

– Говорит, что понятия не имеет, – перевел ворон. – Может, продают? – Он клюнул очередную банку. – А как насчет этих? Смотри, какие красивые, сморщенные…

– Это маринованные грецкие орехи, – рассеяно ответила Сьюзен. – Что зубные феи делают с зубами? Что вообще можно сделать с таким количеством зубов? И… какой вред способна причинить зубная фея?

– Может, найдем какую-нибудь фейку и зададим эти вопросы ей? – предложил о боже. – У нас есть время?

– Время – это вообще не проблема, – усмехнулась Сьюзен.

Есть люди, которые считают, что знания приобретаются. Добываются, как драгоценная руда, из серых пластов невежественности.

А есть люди, которые считают, что знания можно только вспомнить, – будто бы в далеком прошлом существовал Золотой век, когда все было известно и камни подгоняли друг к другу так плотно, что между ними нельзя было вставить лезвие ножа; и люди летали в специальных летающих машинах, ведь земляные рисунки лучше всего видны сверху. Кстати, а еще я читал о музее, в котором хранится карманный калькулятор, найденный под алтарем очень древнего храма, ну, вы понимаете, о чем я, но правительство все замолчало и…[20]

Впрочем, возможной причиной тут может являться нежелание самих инопланетных цивилизаций обнародовать правду о своих сомнительных контактах с людской расой.

Неизвестным остается и то, почему большинство освоивших космические полеты разумных рас, населяющих нашу вселенную, так страстно желают покопаться в грязном земном белье, прежде чем осуществить формальный контакт. Как бы там ни было, представители доброй сотни инопланетных рас посещали самые разные уголки нашей планеты (втайне друг от друга), дабы по ошибке похитить в целях пристального осмотра и изучения других таких же, как они, похитителей. Причем некоторые из вышеупомянутых представителей были похищены, пока выжидали удобного момента, чтобы похитить пару других инопланетян, которые в это время (по причине неправильного истолкования спущенных сверху инструкций) пытались согнать в правильные круги домашний скот и надругаться над полями с полезными злаковыми культурами.

Сейчас планета Земля объявлена запретной территорией для посещения какими бы то ни было инопланетными цивилизациями, и запрет этот будет действовать до тех пор, пока все цивилизации не сравнят свои разведывательные данные и не выяснят точно, сколько настоящих людей за это время они похитили. Согласно одной довольно мрачной и циничной теории, за все это время был похищен только один настоящий человек – большой, волосатый и с громадным размером обуви.

Ну а Наверн Чудакулли был искренне уверен, что знания можно получить, только если как следует наорать на человека, и частенько практиковал данный метод.

Волшебники собрались за заваленным книгами столом в магической зале.

– Сегодня как-никак страшдество, – с укоризной в голосе произнес декан, перелистывая толстенный древний том.

– Страшдество наступает в полночь, – возразил Чудакулли. – А работа пробудит в вас здоровый аппетит.

– Кажется, я что-то нашел, аркканцлер! – воскликнул заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – У Воддли, в его «Справошнике по основным богам». Тут много говорится о ларах и пенатах.

– О ларях и пеналах? А при чем тут они? – удивился Чудакулли.

Истина, возможно, где-то рядом, но в головах у нас слишком много всякой ерунды.

– Ха-ха-ха, – рассмеялся заведующий кафедрой.

– Что – «ха-ха-ха»?

– Очень удачная шутка, аркканцлер, – похвалил заведующий кафедрой беспредметных изысканий.

– Правда? – нахмурился Чудакулли. – А когда это я шутил?

– Ну, начинается… – едва слышно произнес декан.

– Ты хотел что-то сказать, декан?

– Нет-нет, аркканцлер. Я нем как рыба.

– Понимаешь, я подумал… Лары и пенаты – это домашние божества, ну, или были таковыми. Кажется, они исчезли довольно давно. Отвечали за всякие домашние мелочи, типа сундуков, кладовок, ларей и прочего… А у нас тут пеналов множество! Гм, ну да… в общем, они были… маленькими духами дома, такими, например, как…

Три волшебника с поразительной для них скоростью метнулись к заведующему кафедрой и зажали ему рот ладонями.

– Аккуратно! – закричал Чудакулли. – Болтун – находка для мелкого бога! Я ко всем обращаюсь. Хватит с нас этого жирдяя с несварением желудка. Сколько он уже сидит в нашем туалете? Кстати, а куда подевался казначей?

– Тоже пошел в туалет, аркканцлер, – сообщил профессор современного руносложения.

– Что? А тот толстяк?…

– Да, аркканцлер.

– Надеюсь, с казначеем все будет в порядке, – уверенно сказал Чудакулли. Что бы ни происходило в университетской уборной, это происходило не с ним, а значит, и переживать по данному поводу не стоило. – Но нам не нужны эти… как ты там их назвал, а, заведующий?

– Лары и пенаты, аркканцлер, однако я не высказывал предположения…

– Мне все ясно. Что-то нарушилось, и эти мелкие дьяволы начали возвращаться. Осталось только понять, что именно нарушилось, и все исправить.

– Как я рад, что все так удачно разрешилось, – съязвил декан.

– Домашние божества… – задумчиво произнес Чудакулли. – Так, кажется, ты их назвал, а, заведующий?

Он открыл ящик в шляпе и достал трубку.

– Да, аркканцлер. Здесь говорится, что они были местными духами. Следили за тем, чтобы тесто поднималось и масло сбивалось правильно.

– А карандаши они ели? И как насчет носков?

– Они существовали еще во времена Первой империи, – пояснил заведующий кафедрой беспредметных изысканий. – Тогда носили сандалии и тоги, больше ничего.

– Ага, понимаю. В те времена люди были довольно отсталыми и носков не носили.

– Совершенно верно. И это было за девятьсот лет до открытия Озриком Пеннициллием в богатых графитом песках на далеком острове Сумтри низкорослого кустарника, который в результате тщательной культивации…

– Не надрывайся. Мы видим, что у тебя на коленях лежит энциклопедия, – перебил его Чудакулли. – Осмелюсь сказать, с той поры жизнь несколько изменилась. Чтобы соответствовать времени. Эволюция не стояла на месте. Раньше эти твари следили за тем, чтобы тесто поднималось, а теперь жрут карандаши и носки, зато чистого полотенца как в те времена, так и в эти днем с огнем не сыщешь…

Откуда-то издалека донесся звон. Чудакулли резко замолчал.

– Я сказал что-то не то? – Волшебники мрачно кивнули.

– И я был первым, кто это заметил? – Волшебники снова кивнули.

– Проклятье, но чистое полотенце действительно невозможно найти, когда оно…

Что-то засвистело, и на высоте плеча мимо волшебников плавно скользнуло полотенце. Вроде бы у него была добрая сотня маленьких крылышек.

– Это было мое полотенце, – с укоризной в голосе произнес профессор современного руносложения.

Полотенце улетело в сторону Главного зала.

– Теперь мы еще и полотенцевых ос имеем, – констатировал декан. – Просто замечательно, аркканцлер.

– Это в человеческой природе! – запальчиво воскликнул Чудакулли. – Когда что-то идет не так, человек, естественно, придумывает существо, которое… хорошо, хорошо, я буду осторожен. Я просто хотел сказать, что человек – существо мифотворческое.

– И что это значит? – поинтересовался главный философ.

– Это значит, что мы сами придумываем проблемы на собственные… – ответил, не поднимая головы, декан. – В общем, на то, что придумываем.

– Гм… прошу меня простить, господа, – вмешался в разговор Думминг Тупс, до сего времени что-то задумчиво писавший. – Мы предполагаем, что эти существа откуда-то возвращаются? И принимаем все вышесказанное за жизнеспособную теорию?

Волшебники переглянулись.

– А за какую же еще?

– Очень даже жизнеспособная теория.

– Да такой теорией войска можно вооружать!

– Чем-чем? Теорией?

– Ну, не одной ею, конечно. Должны быть консервы, приличные мечи, добротные сапоги…

– А это здесь при чем?

– Меня не спрашивай. Это он начал говорить о войсках.

– Может быть, вы заткнетесь? Все до единого! Никто никаких войск вооружать не собирается!

– А почему бы и нет? Им было бы приятно. в конце концов, страшдество приближается и…

– Послушайте, это просто фигура речи, понятно? Я имел в виду, что полностью с вами согласен, но выразился красочно. Войска сами о себе позаботятся, а мы сейчас должны думать о себе.

– По-моему, очень эгоистичная точка зрения.

– Ничего подобного!

– Это все-таки наши войска…

Думминг снова отключился. Вероятно, виной всему глубокие раздумья о делах мирового масштаба, сказал он себе. А пока мозг думает о важном, язык, почувствовав свободу, мелет что попало.

– Я не верю в эту думающую машину, – заявил декан. – И никогда не верил. Тут попахивает каким-то культом, а лично мне и оккультного хватает…

– С другой стороны, – задумчиво произнес Чудакулли, – в этом Университете только Гекс мыслит разумно и даже делает то, что ему говорят.

Сани неслись по небу, взрезая снегопад.

– Ничего не скажешь, веселая ночка выдалась… – пробормотал Альберт, крепко держась за мешки.

Полозья опустились на крышу дома рядом с Университетом, и кабаны, тяжело дыша, остановились.

Смерть снова посмотрел на жизнеизмеритель.

– СТРАННО.

– Снова предстоит поработать косой? – спросил Альберт. – Накладная борода и веселый хохот не понадобятся? – Он огляделся, и сарказм сменился удивлением. – Эй, неужели здесь кто-то мог помереть?

Но кто-то явно умер, потому что на снегу рядом с санями лежал труп.

Причем умер человек совсем недавно. Альберт, прищурившись, посмотрел на небо.