Гроссмейстеры афер Атаманенко Игорь
— Едем за смотровым ордером.
Хотя заверенный печатью ордер уже лежал в его портфеле. Ими его бесперебойно снабжала любовница из Ленгорисполкома. В этом и состояло её основное предназначение.
Забрав паспорт у оставшегося в лимузине клиента, Герцог исчезал в парадном подъезде. Наскоро заполнив формуляр, возвращался сияющий:
— Всё в порядке! Едем смотреть ваше гнездышко…
Спектакль, разыгрываемый Юлием с неизменным успехом, призван был не только оказать психологическое воздействие на новосёла и, сделав покладистым, заставить не мелочиться при расчёте, но и, что важнее, — еще раз утвердиться в собственных глазах.
Надуть человека, обвести вокруг пальца — было для Герцога высшим наслаждением. Надувательство привлекало его не только тем, что приносило ощутимые доходы, оно давало ни с чем не сравнимое чувство превосходства над жертвой.
Любитель охоты поймет, что я имею в виду…
Последний раунд проходил в здании-новостройке и заканчивался нокаутом клиента — великолепие планировки способно было оживить даже пребывающее в коматозном состоянии воображение.
Ошарашенный претендент на «уголок» в логове номенклатурных зубров расписывался в смотровом ордере. И только после этого Герцог соглашался передать взятку для «волков» из Ленсовета.
Причём артистичная натура Юлия требовала обставить это весьма картинно.
— Деньги завезёте ко мне в Ленсовет, — говорил он размякшей от впечатления жертве.
И действительно, в назначенное время он весомо выплывал из парадного подъезда Дома Советов. Забирал увесистый пакет с деньгами, иногда это был целый сверток, диктовал номер телефона отдела по учёту и распределению жилья в Ленгорисполкоме, просил держать на контроле сдачу дома в эксплуатацию и стремительно исчезал. Навсегда.
Блиц-афера по распродаже элитарных квартир была проведена Герцогом с размахом. Юному комбинатору потребовалось около месяца, чтобы облагодетельствовать более тридцати ленинградских крезов.
С помощью своих любовниц Эли Школьник и Риты Прагер Юлий стал богаче почти на пятьсот тысяч рублей (цены середины 1960-х годов), впервые осознав, что работать на себя — тем более прибыльно, если на тебя одновременно работает кто-нибудь ещё.
Он торжествовал, он чувствовал себя фаворитом рока. Лозунг легендарного афериста XX века Джозефа Уэйлса: «Я никогда не буду облапошивать честных людей. Только негодяев. Они хотят, как правило, получить нечто в обмен на ничто, а я даю им ничто в обмен на нечто», — отныне станет девизом Герцога. Девизом-покаянием.
Мошенническая операция с лотерейными таблицами была невинным детским утренником по сравнению с аферой по продаже квартир — деньги водопадом обрушились на Юлия. Но, как это ни покажется странным, их количество не заставило его сердце биться учащённо, от сумм не пересыхало во рту.
Не боялся Герцог и потерять их. Боялся лишь однообразия и скуки. Он уже не мог остановиться, душа требовала всё новых и новых авантюр. Утолять безудержную страсть к острым ощущениям, и он это понял — вот смысл его жизни.
Несмотря на то, что цель, ради которой он шёл на риск, — деньги — была для него второстепенной, к сорока годам Герцог нажил состояние, которое, по сегодняшним меркам, исчислялось бы сотнями миллионов рублей.
Юлий Герцог нашёл способ ненасильственно освобождать от наличности кошельки вожделенцев элитарной халявы.
Конечно, всё зависит от точки зрения. От того пресловутого угла преломления, под которым человек смотрит на мир с высоты своего узкопрофессионального интереса.
Для врача, например, весь мир делится на больных и умерших. Юлий Герцог, профессиональный аферист, делил всё человечество на деловых и лохов. и был непоколебим во мнении, что горстка таких, как он, деловых. живёт за счёт множества лохов в полном соответствии с законом природы: « Бараны для того и существуют, чтобы их стригли».
Юлий Герцог, молодой и ценично мыслящий человек, выманивал деньги у людей, которые официально такими суммами располагать не могли, поэтому он исключал всякую возможность их обращения в милицию или прокуратуру. Ему, далёкому от мысли о всякого рода насилии, кроме интеллектуального, и в голову не могло прийти, что кто-то может силой возвращать неправедно нажитые деньги…
Глава четвертая. Время жить и время умирать
Герцог проснулся с ощущением горячего прилива жизни. Чёрт возьми, какая лёгкость во всём теле!
Он выпрыгнул из простыней на ковер, и ноги сами притопнули в такт внутреннему маршу. Это же — счастье, полная жизнь. Вот уже неделю он был миллионером. Да-да, миллионером! Чёрт с ним, что на продаже воздуха — квартир в элитарном доме — удалось выручить только около пятисот тысяч рублей. Хрущёвская деноминация имела всего лишь двухлетний стаж и поэтому народ, привыкший к дореформенным деньгам, все ценники мысленно умножал на десять. Впечатляло. Так что, пятьсот тысяч — это пять миллионов по старому. Неужели не миллионер?!
Он отворил дверь в ванную комнату — по изразцам полоснул лучь утреннего солнца. Повернул никелированные краны, горячая вода зашумела в белую ванну, поднимая облака пара.
Юлий закрыл воду и, вздрагивая от звериного наслаждения, лёг в ванну. Он длил наслаждение, поворачиваясь с боку на бок.
Нет, будущее — лучезарно! За будущее он спокоен. И мысли его перенеслись к той женщине, которая вот уже два года формально являлась его любовницей, а фактически всё это время неосознанно помогала Герцогу лепить из фантазий новую реальность, чарующе хрустящую крупными купюрами…
В свои двадцать лет Юлий был достаточно зрел и отдавал себе отчёт, какие перспективы сулит наличие связей в советских властных и околовластных структурах.
Поэтому когда два года назад его отчим, режиссёр Мариинского театра, дряхлеющий Лев Герцог, принёс пригласительный билет на новогодний бал, устраиваемый администрацией Ленсовета для своих сотрудников, Юлий в кусочке картона усмотрел знак судьбы. Разумеется, собственно бал его не интересовал. Привлекала возможность установить перспективные знакомства.
Особую роль в процессе вхождения в среду слуг народа Герцог отводил женщинам. На собственном опыте он убедился, что кратчайший путь к достижению цели пролегает через сердце женщины, которую ты сумел влюбить в себя. И дорога тем короче, чем большими возможностями располагает твоя избранница.
Хотя юный авантюрист уже уверовал в собственную магическую силу воздействия на окружающих, иллюзий насчёт моментального обольщения номенклатурной принцессы он не питал. Можно начать и с малого, — с фрейлины, которая в будущем станет перекидным мостиком к вожделенной вершине.
Фрейлину Юлий нашел в лице заместителя начальника канцелярии Ленсовета Эльвиры Школьник.
Деспот по натуре, Герцог с первой минуты атаковал форпосты объекта своих вожделений по всему фронту. Арсенал его штурмовых средств был неисчерпаем: и глубокое знание классической литературы, и остроумный, всегда к месту рассказанный анекдот, и лесть, и великосветские жесты, заканчивающиеся щедрыми подарками, и показная уступчивость в мелочах, и цветы, цветы, цветы.
Для Эльвиры не было сделано исключения.
Первое свидание они провели в ресторане «Садко».
При входе Эльвира обратила внимание на живописную троицу: огромного роста чучела медведей — медведь-отец, медведица-мать и их сынишка, метровой высоты медвежонок.
В свои тридцать пять лет Школьник, хотя и была неоднократно замужем, но детей не имела. Возможно, этим можно объяснить ее искреннее умиление при виде медвежонка.
Явился случай проявить Герцогу свою изобретательность и широту натуры.
Когда они уселись в вызванное швейцаром такси, Эльвира обнаружила на заднем сидении рядом с собой огромный бумажный сверток.
— Что это?
— Дома узнаешь, — произнёс Юлий таким тоном, будто вопрос о ночном визите к спутнице уже был решён.
Женщина проживала в отдельной квартире у Обводного канала. Перешагнув порог, Герцог сдёрнул бумагу, и Эльвира, забыв о своих возражениях принять «незнакомого мужчину ночью в своём доме», запрыгала, как ребёнок, хлопая в ладоши: перед ней стоял тот самый медвежонок!
Через мгновение она с укором сказала:
— Но ты ведь разлучил семью!
Герцог парировал тотчас:
— Вы, женщины, — непредсказуемы. У моей знакомой тети Юзи сын тонул в реке. Работяга, возвращавшийся после ночной смены, его спас, откачал, принёс домой. Тетя Юзя записала адрес, обещала отблагодарить, а через десять минут прибежала к работяге домой с упреком: «Сына вы спасли, — это хорошо! А где его купальная шапочка?!»
…Вспомнив этот эпизод, Герцог улыбнулся своему отражению в зеркале и положил бритву на стеклянную доску на туалете. Тыльной стороной ладони провел по щекам, проверяя качество бритья: не появится ли щетина к вечеру, к сегодняшнему свиданию с Эльвирой.
То, что оно будет первым куплетом в прощальной арии, Юлий уже знал твёрдо. Но уйти просто так, не оставив о себе щемящих воспоминаний, было не в его правилах.
«Впрочем, — с грустью подумал Герцог, — на первое время моё отсутствие скрасит медвежонок, которого ты, Эленька, установила рядом со своей кроватью…»
В шесть часов вечера Герцог привычно подкатил к зданию Ленсовета.
За последний месяц он много раз появлялся там в разных ипостасях и на разных автомобилях: как чиновник — в салоне «Чайки», — чтобы охмурить простаков и выманить у них деньги; как пылкий любовник — за рулём «Волги», — чтобы забрать возлюбленную и умчать на фестиваль неги и развлечений. Эльвира охотно пользовалась плодами жульнических операций Юлика, даже не подозревая, что оказывает ему пассивную помощь в его далеко небезобидных проделках: «Ну, подумаешь, познакомила с кем-то! Ну, подумаешь, сделала ему визитные карточки с ленсоветовской геральдикой!»
Однажды, когда Герцог произнёс при ней свой излюбленный девиз: «Я никогда не стану облапошивать честных людей. Только негодяев»… Эльвира окончательно успокоилась и более сомнениями о происхождении денег в карманах возлюбленного не терзалась…
Как частное лицо Юлий не въезжал на площадку для служебного автотранспорта, а ставил машину прямо перед запрещающим знаком. Сегодня традиционное место встреч с Эльвирой было занято. Пришлось ставить «Волгу» позади фиолетовой «Победы».
Слегка раздосадованный вторжением на свою территорию. Юлий не обратил внимания на стоявших рядом с «Победой» четверых рослых парней.
Кроме того, на ступеньках здания стали появляться группы ленсоветовских служащих — конец рабочего дня.
Мелькнула ярко-красная блузка Эльвиры. Глазами она искала знакомую «Волгу», но из-за впереди стоявшей фиолетницы её не было видно.
Герцог приоткрыл дверь и, привстав с сидения, высунулся из салона, призывно помахал рукой:
— Эля, Эля-а!
Четверо разом обернулись на крик, раздался возглас:
— Да вот же он!
Юлий стрельнул глазами и… Конечно, он узнал Рыжего. В трёх метрах от Герцога стоял последний покупатель квартиры, директор валютного бара, которого удалось «кинуть» аж на двадцать пять «штук»! Такие лица не забываются и через десять лет.
«Влип!» — Юлий до отказа выжал сцепление, мотор взревел, машина задом рванула прочь, едва Эльвира наполовину оказалась в салоне.
— Юлий, ты же мне ноги поломаешь!
Герцог закрутил руль, и «Волга», беспрерывно сигналя, рванулась вперёд.
— Юлий, ты с ума сошёл… Здесь же люди!
Но машина уже неслась по проспекту Майорова в направлении Обводного канала.
В зеркало заднего обзора Герцог поймал мчавшуюся сзади «Победу».
Фиолетовых больше, их машина перегружена, да и мотор у меня мощнее. Уйду!» — решил он.
— Юлий, объясни, что происходит, объясни сейчас же!
— Эля, помолчи! Я всё объясню позже… — и уже совсем примирительным тоном добавил, — дай сосредоточиться на дороге.
На самом деле ему надо было обдумать ситуацию и немедленно принять единственно правильное решение.
«Ждали, гады. Рассчитывали встретить по окончании рабочего дня. Ну-да, я же для них — служащий Ленсовета. Сколько же дней они сюда приезжают? Впрочем, это уже не важно. Меня теперь к Ленсовету и под дулом автомата не заставишь прийти…»
«Победа» начала отставать.
«Чёрт, они «срисовали» номер «Волги»… Ну и что? Найдут через ГАИ владельца, а владелец-то, Гарик Гурфинкель, недосягаем, он сейчас, поди, где-нибудь в Атлантике на своем танкере болтается… Если они пойдут этим путем, им меня не достать! Гарик будет в Союзе лишь через полгода… Да, но его адрес ведь тоже узнают, а там живу сейчас я… Не годится! Надо съезжать оттуда. Куда? Домой!
Самое скверное, что они видели Эльку. Её найти нетрудно… Надо бы ей свалить недели на две в отпуск… А что? Махнём в Сочи… Самое время, бархатный сезон… Элька может и не работать в Ленсовете, ну, зашла туда… Через неё — верный выход на меня, хотя за два года знакомства дома она у меня не бывала, номера телефона не знает, так как звонит по телефону Гарика… Да, но фамилия! Чёрт, дались мне эти визитки! Нет, недели на две надо свалить… И обязательно вдвоём!
То, что они ищут меня самостоятельно, а не через милицию, говорит о том, что я не ошибся и кинул людей, у которых рыльце по самые уши в пушку! Хотя неизвестно, что лучше: милиция или фиолетовые. Милиция действует по правилам, которые хоть как-то предсказуемы, а эти? Чёрт знает, что им в голову взбредёт!»
Разумеется, Герцог ничего не объяснил любовнице, сказал лишь, что задолжал Рыжему крупную сумму, и не может отдать. Эльвира с удивлением заметила, что видела, как Юлий в ресторане извлёк из кармана пачку сторублёвок в банковской упаковке. «Это были не мои», — был ответ.
…Уехать в Сочи не удалось — Эльвиру не отпустило начальство, да и сама она не очень настаивала.
Через два дня прямо в гараже сгорела «Волга». Круг сужался. Герцог понимал, что следующей атаке может подвергнуться Эльвира. Не знал, какой мощности будет она. Тем не менее бросился за помощью к бывшим друзьям-фарцовщикам и… опоздал.
В квартиру проникли глубокой ночью.
Эльвира, проснувшись от шума в прихожей, попыталась зажечь ночник, но кто-то большой и тяжёлый подмял ее, зажал рот. Женщина с силой рванулась. Тогда другой схватил её липкими руками за ноги. Вспыхнула люстра. Перед Эльвирой стояли трое запыхавшихся верзил. У Рыжего, как резиновое, ходило ходуном изрытое оспой лицо.
Из темноты другой комнаты появился четвёртый.
— Там никого…
Рыжий расщепил рот-щелочку.
— Где хахель?
Эльвира поправляя разорванную ночную рубашку, беззвучно заплакала.
— Где хахель? — повторил Рыжий и, качнувшись, точно падая, ударил женщину в лицо, но она втянула голову и удар пришёлся в лоб.
— Это ей что? — прошипел черноволосый со шрамом через всю щеку. — Пытать её!
Эльвира подняла глаза на Рыжего, чувствуя, что он главный.
— Я не знаю, где он, — облизывая окровавленную нижнюю губу, едва слышно ответила она.
— Врёт паскуда, знает, — Чёрный сделал шаг вперед к кровати и нанёс удар снизу в челюсть. Кровь полилась изо рта ручьем. Обезображенное болью лицо стало восковым, но в глазах блеснули ненависть и упрямство, более жгучие, чем страх пыток, высушили её горло, — в ответ она только проворчала что-то невнятное…
— Что-о?! — заорал Рыжий. — Ты что бормочешь, стерва?
— Ненавижу, — сквозь кровавые пузыри изо рта не произнесла — выдохнула женщина.
Тогда Рыжий бросился на неё, запустил большие пальцы в рот, рвал ей губы, вертя голову. Остальные начали пинать ногами обмякшее тело.
Через какой-то миг нападавшие разом отвалились.
Женщина, подрагивая, лежала навзничь на кровати. Из ноздрей, из угла разорванного рта ползла густая тёмная кровь. Сорочка превратилась в лохмотья, на вздувшемся животе — огромные чёрные пятна. Она потеряла сознание.
— Воды! — скомандовал Рыжий.
Кто-то схватил огромную вазу с цветами, опрокинул содержимое на лицо Эльвире.
Она застонала. Медленно очнулась. Глаза, сначала бессмысленные, налились ужасом. Мокрое лицо её сморщилось от безмолвного плача. Она попыталась приподняться на одной руке, в ладонь впились шипы выпавших из вазы роз…
Неожиданно для наблюдавших за ней налетчиков Эльвира вскочила на ноги, — последний проблеск жизненной, но уже обречённой, энергии, — опрокинула двоих, оттолкнула третьего, и, схватив медвежонка, стоявшего у изголовья кровати, выбросилась в обнимку с ним с пятого этажа.
На следующее утро Герцог, приехав на такси к дому Эльвиры и войдя в подъезд, столкнулся с двумя милиционерами, выносившими труп его любовницы. Простынь, прикрывавшая лицо, съехала набок от тряски, и Юлий увидел обезображенное, некогда любимое лицо своей, теперь уже в прошлом своей, — женщины.
Герцог понял, что счётчик включен и до развязки, возможно, остаются часы, ну, может, сутки…
Глава пятая. Как вас теперь называть?
Предвидя визит преследователей в дом отчима, Юлий перед отъездом из Ленинграда изъял из семейного архива все свои фотографии и свидетельство о рождении.
На следующий же день после прилёта в Одессу Юлий с головой окунулся в кампанию по приобретению новых анкетных данных. Инстинкт самосохранения подсказывал ему, что надо отстраниться от ставшей опасной фамилии Герцог. Вместе с тем звучность и значимость, скрытые в ней, были настолько притягательны как для владельца, так и окружающих, что Юлию не хотелось навсегда расставаться с герцогством.
И он нашёл выход, подав заявление в УВД города об утрате паспорта. Ему выдали новый. Теперь у него на руках имелось два паспорта, из обоих гордо глядел разновозрастный, но всё тот же Герцог Юлий Львович.
Второй шаг на пути модификации анкетных данных Юлий сделал, когда, улучив удобный момент, он с неподдельной искренностью признался отцу, что хочет вновь обрести его фамилию и отчество.
Старый закройщик был, безусловно, польщён и всё-таки с иронией спросил: «Не трудно ли будет из герцога вновь становиться портным?»
Снова Юлий подал заявление в УВД города. Теперь уже с просьбой сменить фамилию и отчество. Мотивировал это желанием воссоединиться с кровным родителем. Препятствий не возникло, так как, согласно метрике, Юлий до усыновления был Портной Юлий Аркадьевич.
Теперь Юлий вновь имел два паспорта, но из одного по-прежнему выглядывал Герцог. а из другого уже Портной.
Наш герой пошёл дальше. В новом паспорте он аккуратненько исправил букву «л» на «р» и стал уже «Юрием».
Трамплин для затяжного прыжка — трансформации фамилий — был создан. И началось…
На удивление отцу Юлий вдруг из монаха-затворника превратился в завсегдатая одесского Дома офицеров, прозванного в народе «ЦНХ» — центральное невестохранилище.
Знакомился с какой-нибудь тридцатилетней провинциалкой, приехавшей в Одессу на заработки и в поисках суженого.
Отсутствие постоянной одесской прописки у избранницы имело для плана Герцога принципиальное значение: заключение брака по месту жительства невесты и предполагаемые смена фамилии и паспорта в разных населённых пунктах области не скоро привлекут внимание центрального аппарата одесского управления внутренних дел.
Два-три дежурных свидания — и Юлий, нет! — Юрий Портной — делал своей избраннице то самое, заветное, предложение, ради которого она неутомимо посещала Дом офицеров.
Всякая засидевшаяся в девках тридцатилетка чувствовала себя Золушкой, встретившей прекрасного Принца, поэтому предложение принималось незамедлительно и без всяких предварительных с её стороны условий. Условие было у Герцога: он хотел взять фамилию будущей жены. Ну кто откажет ему, писаному красавцу, в таком невинном желании?!
Сразу же после получения паспорта с новой фамилией Герцог складывал с себя всякие мужнины обязанности, а попросту — исчезал.
Пустившись в матримониальное плавание под фамилией Портной, Юлий уже через год был одновременно и Козленко, и Бондаренко, и Пономаренко, и Тарасюк, и Перебейнос. Так далеко его завёл страх быть обнаруженным Рыжим…
Кроме того, твердо встав на жульническую стезю, Герцог считал, что ни один из свадебной коллекции паспорт не окажется лишним.
Повороты судьбы подтвердят его предусмотрительность.
Паспорта с новыми фамилиями были в двух экземплярах: со штампом регистрации брака и без оного. Как? А так! Получив паспорт с фамилией очередной жены, Герцог неизменно терял его, а во вновь выдаваемый, взамен утраченного, отметку о браке делать не спешил.
С одесским военкоматом проблем не было (он туда даже не являлся), так как за умеренную плату был поставлен на учёт в психоневрологическом диспансере Ленинграда по поводу арахноидита — заболевания, абсолютно безообидного для окружающих гражданских лиц, но не для военнослужащих. Поэтому Юлий был признан негодным к прохождению воинской службы в мирное и в военное время, что удостоверяла запись в воинском билете лейтенанта запаса Герцога Ю.Л.
…Процессу омноголичивания был положен конец после того, как трижды Герцог делал предложение девицам, которые сами стремились во что бы то ни стало сменить доставшуюся от папашки фамилию.
Может ли рассчитывать аферист, коим и являлся Герцог, на достойный приём в уважаемом обществе, имея фамилию Пиндюра? А Простиперденко? Ну а Пидрило?
Фамилии, которые если не отпугнут потенциальных клиентов, то вызовут у них скабрезные ассоциации и подозрения в сексуальных перверсиях владельца.
Выждав время, Герцог предпринял ещё одну, как оказалось, — последнюю попытку приобрести дополнительный рабочий псевдоним.
Месяц он ухаживал за обрусевшей югославкой, кичившейся княжеским происхождением, как вдруг выяснил, что её девичья фамилия Задроченна-Навзнич…
Мысленно склоняя и фамилию, и избранницу, Юлий ретировался.
Глава шестая. Ищущий да обрящет
По прибытии в Одессу Герцог в поисках практического применения своим дарованиям комбинатора, насточиво искал контакта с деловыми людьми города.
Одесса в то время была самым большим южным портом Советского Союза, который пропускал через себя сотни и сотни судов, десятки тысяч иностранных и советских моряков.
Без преувеличения можно сказать, что город находился на иждивении порта, а население делилось на две части. Предпринимателей: моряков, портовых служащих, проституток и фарцовщиков. Потребителей: работников торговли, прежде всего, комиссионных магазинов, обслуживающего персонала гостиниц и ресторанов, медперсонала вендиспансеров и, разумеется, местных милицейских чинов.
Приобретенный в юношеские годы на ниве фарцовки опыт подсказывал Юлию, что стать членом закрытого клуба деловых людей можно с помощью буревестников частного предпринимательства — одесских фарцовщиков.
Посещая традиционные места их тусовок — рестораны при гостиницах, где останавливались иностранные моряки, — Герцог тренированным глазом знатока выделил одного делового. пользовавшегося непререкаемым авторитетом.
Однажды, когда Юлий в очередной раз забрел в ресторан гостиницы «Интурист» и расположился в дальнем углу зала, к нему за столик подсели два юнца в потёртых джинсах.
— Так и що? Дядя ищет приключений на свою «женю»? — «карасик» в джинсах демонстративно вызывающе переложил выкидной нож-стилет из одного кармана рубахи-расписухи в другой.
Пропустив вопрос мимо ушей, Герцог лениво оглядел соседние столы. Так и есть. Деловой сидел неподалеку. Их глаза встретились.
— Ша! Слушайте сюда, поцы. То що ви сегодня только завтракаете я успел уже вчера переварить в своем кишечнике и теперь этим дреком хезаю на таких цудрейтеров, как ви… — назидательно процедил Юлий на чистейшем одесском диалекте.
Монументальная невозмутимость Герцога обескуражила юнцов.
Выдержав паузу, Юлий достал из «дипломата» золотой «паркер» и на своей ленсоветовской визитной карточке начертал несколько цифр. Подняв голову, он опять встретился глазами с Деловым. Взгляд последнего выражал заинтересованность и любопытство.
— Идите, мне с вами всё понятно… Идите и передайте, что я жду его звонка, — с этими словами Герцог вынул из кармана пиджака пачку сторублёвок, надорвал банковскую упаковку, и, положив пару банкнот рядом с визитной карточкой, поднялся из-за стола.
Надо сказать, что в те времена «дипломат», золотой «паркер» и визитные карточки свидетельствовали о принадлежности их владельца к миру советских иерархов, что было весьма привлекательно своей недосягаемостью для сидевших напротив Герцога фарцовщиков. Юлий об этом знал.
— А если… — начал было один из них, но Юлий не дал ему закончить:
— Ну, а если и после этого останутся тараканы, — говорил дядя Мендель, глядя на свой догорающий дом, — то не знаю, що и делать…
Через некоторое время Бруно — так звали Делового — и Юлий подружатся. Швондер признает верховенство Герцога и добровольно будет исполнять партию ведомого. Они как бы заключат безмолвное соглашение: Герцог — генератор идей, а его новый знакомый Швондер — исполнитель, эксперт и проводник в лабиринтах одесского дна.
Через некоторое время одесский соратник устроил Юлия на работу в местную таможню контролером. Сам же Бруно продолжил работать диспетчером в морском порту. Осведомленный по роду службы о графике захода в одесский порт наиболее привлекательных с точки зрения деловых контактов — купли-продажи — иностранных судах, он извещал об этом Герцога. Последний с учётом полученной информации корректировал расписание своих дежурств.
Выявив в ходе таможенного контроля на судне присутствие в команде лиц, имеющих и готовых сдать товар, Юлий, хорошо владевший английским языком, знакомился с ними, договаривался о покупке, а затем передавал их подручным Бруно — фарцовщикам.
В месяц каждый имел до двух тысяч рублей.
— Стабильно, но мелковато, — сетовал Герцог.
— Зато никаких конфликтов с Уголовным кодексом, — ответствовал подельник.
Однако Юлий, прошедший горнило квартирной и лотерейной афер, считал ниже собственного достоинства зарабатывать понемногу тут и там.
Человек тех же взглядов, что и незабвенный герой романа Ильфа и Петрова, Юлий жаждал крупных сделок и масштабных оборотов, а главное, — щекочащего нервы риска и азарта.
Однако, в отличие от Остапа Бендера, Герцог к Уголовному кодексу почтения не испытывал, как, впрочем, и к монопольному праву государства устанавливать для своих граждан дозированное распределение денежных знаков на круг.
Система уравниловки никак не устраивала твердо ставшего на жульнический путь начинающего афериста, который своими удачными комбинациями подтверждал, что может иметь тысячекратно больше, чем дарованные государством сто двадцать рэ в месяц. по принципу всем — поровну.
Несколько месяцев спустя Юлий встретил человека, вернувшегося с колымских золотых приисков, где тот проработал пять лет старателем.
На вопрос Герцога: «как там работается» человек ответил не раздумывая: «Знаешь, парень, и здесь дрек, и там говно. Хорошо только в отпуске. Но если надумаешь ехать туда, вот тебе телефон вербовщика. Его контора в Киеве. Имей в виду, оформление документов длится не меее полугода. А золота там хватит на всех, езжай»…
Юлий поделился намерением с Бруно, но тот отверг идею с порога: «Я и здесь не голодаю!»
Герцог всё-таки слетал в Киев и оставил анкету и заявление: «Чем чёрт не шутит, когда Бог спит!»
Глава седьмая. Двое в автобусе, не считая собаки
Как-то вечером Бруно и Юлий, мучаясь бездельем, лениво перебрасывались в буру.
Неожиданно Герцог спросил:
— Бруно, есть возможность взять напрокат служебную овчарку?
Швондер, достаточно изучивший лабиринты воображения подельника, насторожился: «Грядёт новая афера!»
Однако, не подавая вида, кротко заметил:
— Собака — это не проблема… Надо — добудем чемпиона Одессы и окрестностей… А в чём, собственно, дело?
— Знаешь, — как бы прислушиваясь к ходу внутренних часов, ответил Герцог, — есть одна идея…
Бруно в ожидании, когда приятель созреет до откровения, размеренно тасовал колоду. Подумал: «Недаром у меня второй день чешется ладонь левой руки — к деньгам!»
Не выдержав напряжения паузы, слукавил:
— Ну-ну, собака найдет нам клад…
— Клад, — назидательно произнес Юлий, — это для импотентов, лишённых воображения, обречённых ждать милости от судьбы или от лотереи… Мы ведь с тобой — не из этой породы, а, Бруно? — Герцог так глянул на партнёра, — будто ушат родниковой воды на него вылил. — Как говорится: «Проснитесь, Абрам Соломонович, вы обосрались…»
— Так я и не сплю, — подхватил шутку Бруно.
— Тем более… — произнёс Юлий и, снисходительно посмотрев на подельника, спросил:
— Бруно, сколько теплоходов в год отправляет за границу Софья Власьевна — советская власть — через Одессу?
— Двенадцать… Каждый месяц по одному…
Бруно можно верить. Он диспетчер, знает всё.
— А по «Спутнику» — по линии международного молодежного туризма — сколько?
— По «Спутнику» — четыре-пять… А что?
— Да я тут подсчитал… Получается, тысяча комсомольцев с нашими деньгами ежегодно уезжают за бугор…
— С нашими? — Бруно насторожился, предчувствуя откровение партнёра.
— Ну, пока не с нашими… С государственными, мы ведь их не печатаем… Короче, я тут прикинул и решил положить конец этому комсомольскому контрабандному беспределу… Почему советская валюта — стольники, полтинники. наконец . чирики, — оседает в швейцарских банках, а не в наших с тобой карманах?!
Герцог вперил взгляд в собеседника, вынуждая его на ответный ход. Бруно, не понимая, куда клонит подельник, заёрзал в кресле.
— А я, что? Я — за… То есть я хотел сказать, что я против швейцарских банков, но за наши с тобой карманы…
— То-то, — менторским тоном произнёс Герцог. — Когда следующий комсомольский рейс?
— Через неделю, — с готовностью ответил Швондер. И тут же спросил: — А причём здесь овчарка?
— Для декораций!
Пять «икарусов» с разухабистой комсомольской братвой, наскребённой по сусекам всесоюзного ленинского, подкатили к ограде одесского порта для прохождения таможенного и пограничного контроля.
Немедленно в первый автобус вошли двое, не считая служебной овчарки. Один — в форме таможенника, второй — в неизвестно какой, но с собакой на поводке.
— Внимание, комсомольцы, страждущие увидеть дальние страны! — голосом диктора программы «Время» и с улыбкой голливудского актера Герцог начал свой автобусный спектакль.
— Я — старший наряда таможенников… Полагаю, что все присутствующие согласны с тезисом: «Не нужен нам берег турецкий и Африка нам не нужна».
Строители коммунизма настороженно притихли в салоне: «Провокация! А ведь ещё и до Босфора не добрались… Видно, недаром инструкторы ЦК КПСС предупреждали…»
Выждав паузу, Юлий вопрошал:
— Так или нет?!
— А что нужно? Спрашивал звонкий голос комсомольского вожака.
— Думаю, что не все из вас сегодня доберутся до кают теплохода… — ответствовал Герцог. Некоторые останутся в Одессе… И не просто в Одессе, а в камерах предварительного заключения… Практика показывает, что не все выполняют инструкцию ЦК и пытаются вывезти из СССР значитально больше положенных тридцати рублей… Вот мой друг. Он тренирован на обнаружение советских денег в лифчиках, трусах и других интимных местах… Ну-ка, Дик, голос! Собака послушно залаяла.
— Предлагаю, — перекрывая ропот неодобрения, продолжал Юлий, — предлагаю всем, кто ещё не понял всей ответственности поездки и заключенной в ней идеи пропаганды советского образа жизни, отправить по почте своим родным и близким излишки денег, чтобы они не попали в руки империалистических разведок…
Герцог вновь поднял руку.
— Вам сейчас будут розданы конверты с марками… Вложите в них избыток денег, напишите адрес — и милости прошу к ближайшему почтовому ящику… Ещё раз предупреждаю: не все сегодня отплывут за рубеж, — некоторые будут этапированы по месту жительства за попытку контрабандного перемещения через границу достояния страны — советских рублей! Чистота комсомольских рядов — залог здоровья нашей Партии… Это — последнее предупреждение перед таможенным досмотром…
После этой проникновенной речи Бруно обходил всех комсомольцев-пассажиров «икаруса» и вручал маркированные конверты.
Читать бесплатно другие книги:
