Гроссмейстеры афер Атаманенко Игорь
Выйдя как-то после таких переговоров в туалет, мэтр закулисных сделок Самуил Р. произнес фразу-афоризм:
«Ай да кудесник! Если этот молодой человек начнет продавать морозильники эскимосам, он и в этом преуспеет, факт. Я — обоссанный биндюжник по сравнению с ним!»
Слова мэтра закулисных сделок упали на благодатную почву: сокрушаясь и ропща, администраторы стали заключать с Герцогом — не с профкомом, нет, — с нашим молодым проходимцем! — договоры о предстоящих концертах. Смирились, посчитав, что «часть — лучше, чем вообще ничего».
Те же, кто счел подобную честь — заключение договоров с безвестным выскочкой — сомнительной или недостойной, впоследствии обрекли себя и привезенные на Колыму бригады артистов-шабашников на мытарства и безденежье.
В общении с актерами декорации не менялись, но формула ультиматума была иной: «незаменимых нет». И она срабатывала безотказно.
Получив согласие администраторов и актеров сотрудничать на его условиях, «колымский диктатор» проводил в их среде разъяснительную работу.
Ненавязчиво, но авторитетно внушал им мысль о невозможности вывезти золото, приобретенное на прииске, не вступив в конфликт с Уголовным кодексом.
И ему верили. Ведь он — представитель администрации, к тому же старожил. Все, за исключением самых рисковых, избавлялись от «халявного» металла, меняя его на бумажные рубли. Обменный курс определял, разумеется, Герцог, он же и выступал в роли менялы. Исключения он не делал даже Володе Высоцкому, ежегодно приезжавшему на прииск…
Учитывая опыт трагически закончившегося выступления Ирины М., Юлий для непристойных спектаклей стал сдавать в аренду свою огромную квартиру. Она же служила и домом свиданий, где старатели и любвеобильные артистки со звероподобным усердием предавались сексуальным оргиям.
Плату за аренду Герцог получал и с тех, и с других, но не деньгами, а золотым песком и самородками.
Нельзя сказать, что все устроители гастролей и все актеры были высоконравственными наставниками института благородных девиц. Нет! Но то, что было предложено изобретательным и безжалостным хамом — Юлием Герцогом — даже для самых прожженных и небрезгливых было чересчур! Молодой аферист переплюнул их всех. Более того, он их всех употребил, заставив отдавать львиную долю выручки ему, а не в казну…
Платными секс-услугами, которые столичные дивы неизменно включали в свой магаданский репертуар, Юлий не пользовался.
Ну, во-первых, он имел богатый выбор достойных партнерш среди медперсонала местной больницы.
Во-вторых, если за удовольствие надо платить, то какое ж, к черту это удовольствие?
Но главное заключалось в другом. Уже более года он был страстно влюблен.
Года через два после приезда на прииск «Самородный» Герцог, не терявший головы прагматик, угодил в медовую ловушку — по уши влюбился в семнадцатилетнюю красавицу, выпускницу таллинского медучилища Ирму Прунскайте, только что прибывшую с материка в новой партии контрактников.
Любовь с первого взгляда — и Юлий, не теряя времени, ринулся на штурм.
Однако, несмотря на то, что к моменту встречи с медсестрой в послужном списке обольстителя насчитывалась не одна дюжина поставленных им на колени «крепостей», он вынужден был признать, что на этот раз «цитадель» была неприступной, а его чары бессильны.
Умный в гору не пойдет.
Встретив решительный отпор, для которого, по мнению Юлия, видимых причин не существовало, он дал задание своей разветвленной агентурной сети в среде золотодобытчиков провести рекогносцировку.
Результаты проверки превзошли самые худшие его опасения. Ирма состояла в любовной связи с бригадиром старателей, эстонцем по национальности, неким Калниньшем. Знакомы они, как выяснилось, были с детства, к тому же помолвлены.
Их связь, однако, носила еще и преступный оттенок: для своего жениха, наркомана со стажем, Ирма воровала в больнице, где она работала, препараты морфинной группы.
Герцог не был бы самим собой, если бы прошел мимо открывшихся обстоятельств. Мысль скомпрометировать эстонца на наркотиках он отмел сразу: в таком случае он ставил бы под удар и свою возлюбленную. Кроме того, не было никакой гарантии, что вслед за бригадиром прииск не покинет и сама Прунскайте. А этого Герцог допустить не мог.
Взвесив все «за» и «против», он пришел к выводу, что Калниньша, который являлся преградой к душе и телу красавицы-эстонки, надо устранить физически. К тому же, кроме будущей любовницы — а то, что она ею рано или поздно станет — Герцог не сомневался — он видел в ней и вероятную сообщницу в операциях доставки золота на материк: кражи морфия говорили о том, что совращать ее с пути истинного не придется — за него это уже сделали другие.
А Юлию, ох, как нужны были подручные: золото прибывало, и двух рейсов в год для его доставки в Питер было уже недостаточно.
Через неделю труп Калниньша нашли подвешенным за гениталии в мужской душевой. С исполнителями казни Герцог расплатился, устроив им пару свиданий с нимфетками из ленинградского мюзик-холла.
Теперь ниша, принадлежавшая эстонцу, была свободна, однако занимать ее Юлий не спешил.
По его расчетам, медсестра должна была сначала утомиться одиночеством. А о том, чтобы Ирма до конца контракта осталась изолированной от мужчин и даже от женщин, должны были позаботиться щедро оплаченные Герцогом его опричники.
Через два месяца «цитадель» пала.
Юлий стал безраздельным властелином не только пышущей страстью юной плоти, но и помыслов Ирмы Прунскайте. Со временем она станет незаменимым помощником в реализации мошеннических проектов Герцога.
Ирма настаивала на официальном оформлении брака. Юлий не возражал, прикидывая, который из имеющихся паспортов отдать на «клеймение» в загс.
Вскоре Герцог с Ирмой отбыли в Ленинград, чтобы претворить сказку о Золушке и Принце в реальность.
Не были забыты и полотняные пояса с золотым песком и самородками: кроме матримониальных им предстояли и более рутинные заботы…
Глава двенадцатая. Шулеры-аристократы
В один из ненастных январских вечеров Юлий Герцог, отправив свою жену Ирму на её половину дома, остался в компании своего верного телохранителя Махмуда, чтобы за чаем, пахлавой и урюком потолковать о житье-бытье да и, если удастся, сыграть партию-другую в нарды.
Они только что вернулись из Северной Пальмиры, куда отвезли очередную партию самородков и золотого песка, а заодно отпраздновали Новый год в обществе друзей Юлия.
На лицах обоих — абсолютное спокойствие и уверенность в завтрашнем дне, переходящие в летаргическую умиротворённость.
Первым заговорил Махмуд:
— Юлий Львович, это, конечно, хорошо, что вы сумели поставить под свой контроль и обложить огромным денежным оброком администраторов столичной эстрады и выступления залётных гастролёрш из разных мюзик-холлов страны, приезжающих к нам на золотые прииски Магаданской области, но…
Махмуд выдержал паузу, делая вид, что раздумывает, в какие ячейки разместить кости нардов.
Герцог, зная манеру начальника личной охраны никогда и никому не навязывать своего мнения, а высказывать его ненароком, как бы между прочим, насторожился:
«Неужели я чего-то не учёл? Неужели кто-то из залётных актёров остался неохваченным мздой, оказался вне поля моего зрения? Быть того не может! Судя по всему, Махмуд что-то задумал, но деликатничает, подчёркивает своё передо мной подчиненное положение… Н-да, Восток — дело тонкое!»
— Махмудик, дорогой мой! У вас на Кавказе говорят: «если ты зашёл в реку по пояс — то полезай уж весь». Ты, мне кажется, уже по шею стоишь в воде, а всё никак не решишься, поделиться своими мыслями или нет… Или ты боишься обидеть меня, потому что идея, которую ты вынашиваешь, первой пришла в голову не мне, а тебе, а? Тогда напрашивается другой вопрос: а что же мы за друзья такие, если будем ревновать друг друга к появившимся идеям?! Ну какой нам смысл блуждать вокруг да около, будто мы только что познакомились? Есть идеи — выкладывай, обсудим. Дивиденды делить будем поровну…
— Вы — умный человек, Юлий Львович, от вас ничего не скроешь… Только я вот что хотел сказать: наряду с известными столичными артистами и их администраторами магаданские золотые прииски с неменьшим рвением посещают и гастролёры другого профиля — всесоюзно известные мастера колоды, картёжники экстра-класса.
Так же как и мастера эстрады, они появляются здесь с октября по февраль, то есть в период «мёртвого сезона», когда из-за морозов на приисках прекращаются все работы и досуг старателей превращается в поиск развлечений, оканчивающийся беспробудной пьянкой.
Для катал и шулеров всех мастей, съезжающихся к нам на прииск со всего Союза, именно в это время и начинается основной сезон добычи, так называемый гон лохов. во время которого катали за месяц-другой могут взять здесь столько, что и за целый год не накатают на материке…
Я вам уже говорил, что до поступления в милицию преподавал историю в Грозненском университете и даже написал кандидатскую диссертацию по теории и практике шулерских приёмов…
Дурак я был, конечно! Кому всё это было нужно? Научным мужам? Оказалось, что всё то, чем я занимался столько лет, пригодилось только мне самому. Даже в милиции на меня смотрели как на блаженного!
Короче, Юлий Львович, я вам кое-что сейчас расскажу, а вы примите решение, как нам действовать дальше, хорошо?
— Вперед, Махмуд!
— Вы не будете возражать, если я начну издалека, с исторической справки?
— Валяй…
История изобретения карт так же противоречива, как вся история человечества.
Геродот писал, что ещё VIII–VII веках до нашей эры в картишки активно резались в Мидии.
Согласно старинному китайскому словарю Чингцзе Тунга, относящему нас к концу XVII века, карты были изобретены в Китае 1120 году, а уже 1132 году увлечение ими можно было сравнить разве что с национальным бедствием или повальной эпидемией — никакие запреты не могли воспрепятствовать китайцам ставить на кон всё, кроме Великой стены…
Первые карты делали круглыми, многогранными, треугольными, из слоновой кости и кожи, из дерева, серебряных или медных листиков, наконец, из пергамента, шелка и бумаги.
По одной из версий, в Европу карты попали после походов крестоносцев в Малую Азию (1096–1270 гг.), по другой — авторство приписывается малоизвестному французскому живописцу, некоему Жикомину Грингонеру, который, якобы, придумал их в XIV веке для услады короля Франции Карла Безумного — перекинувшись пару раз в картишки, тот из бешеного зверя превращался в нормального человека…
Со временем игральные карты стали домашней забавой и страстью не только богачей, но и простолюдинов всей средневековой Европы.
Церковь сразу узрела в карточной игре крамолу и занесла её в список самых тяжких грехов наравне с прелюбодеянием, окрестив их «игрищами Люцифера».
Вслед за этим люди, опасаясь церковной кары, перестали играть публично, скрываясь в специальных притонах, где с азартом предавались «богопротивному промыслу». И надо сказать, зело в этом преуспели.
Так, английский король Генрих VIII во время игры вошёл в такой раж, что умудрился поставить на кон и проиграл колокола собора Святого Павла.
Известные своей приверженностью к карточной игре, герцоги Оранский и Орманский в пылу сражения за ломберным столом перессорились насмерть, в результате чего началась одна из самых кровопролитных и ожесточенных войн в истории Франции.
Индейцы, несмотря на свой аскетизм и приверженность законам племени, ставили на кон и проигрывали не только собственных жён, но и свои томагавки.
Хладнокровные англосаксы ставили на карту своих любовниц против скаковых лошадей. А азартные великосветские леди из окружения английской королевы готовы были удовлетворить самые изощренные сексуальные желания кредиторов, лишь бы иметь возможность продолжить игру и отыграться…
Надо сказать, что женщины — самые азартные игроки, о проделках которых я знаю не понаслышке. Мне лично довелось встретить одну такую бой-бабу…
Дело было лет пять назад, когда я ещё учился в Москве в аспирантуре. Я как раз сошёлся с группой катал (профессиональных картёжников), земляков-чеченцев…
— Что, и чеченцы катают? Не ожидал! — вырвалось у Герцога.
— Как говорил Карл Маркс: Homo sum, humani nihil a me alienum puto! «Я — человек, и ничто человеческое мне не чуждо!» — с некоторой обидой в голосе произнес Махмуд.
— Дружище, Махмуд, ты зря обиделся на мой вопрос. Я никогда не мог представить, что твои земляки занимаются такими мелочными вопросами, как мошенничество в картёжных играх… Ну, я понимаю, там банк «взять», золото-алмазный прииск экспроприировать, то есть заставить его работать на себя, — это вам по плечу. Но чтобы твои земляки занялись операциями с картами, уволь, никогда бы не подумал… Это — всё равно, что встретить чеченца — часовщика или чистильщика обуви.
— Да-да, Юлий Львович, не заблуждайтесь. Чеченцы, как и все смертные, занимаются катанием… И ещё как преуспели в этом! Приведу вам лишь один пример. Он, во-первых, развеет ваше заблуждение в отношении того, могут ли быть мои земляки шулерами. А во-вторых, как нельзя лучше охарактеризует женщин как самых отчаянных и азартных игроков. Когда играют женщины, они аж попискивают от удовольствия. Проигравшись, начинают на себе волосы рвать, плакать: «Я на себя руки наложу!»
Так вот, лет пять тому назад, сижу я со своими земляками-каталами в баре гостиницы «Россия». Подсаживается к нам очень эффектная крашеная блондинка, но видно, что женщина не первой молодости. Тары-бары, растабары — познакомились. Оказалась директором крупного универсама. Привезла взятку для какого-то шишкаря из горпищеторга. Свидание он назначил ей в баре, а сам, значит, задерживается. Ну, моим землякам только того и нужно. Сначала угостили Светлану — так она представилась — шампанским, а затем, чтоб не сидеть впустую, баба-то — полная деловой энергии! — предложили сыграть в три листика, то есть в буру, потом в очко. Она как начала шпилить. «Конец вам ребята! — кричит от радости. — Вы сегодня отсюда без трусов уйдёте, мне сегодня карта прёт. Бросайте ещё!»
Мои земляки сидят посмеиваются. Под неё загружают тысячу долларов, а она, дура, хоть бы что. Закрывает и грузит две тысячи дальше. Всё проставила, сняла серьги с изумрудами, три платиновых кольца с «брюликами». Потом говорит: «Отвернитесь». Задирает подол и откуда-то из трусов достаёт ещё «пресс зелёных» из пяти тысяч долларов…
Когда карты вскрыли (там её шансами и не пахло), такой мат-перемат начался, что, по идее, к нашему столику должна была сбежаться вся обслуга бара. Но нет, никто даже не пошевелился и в нашу сторону не взглянул, потому как обслуга заранее была прикормлена моими земляками!
Я как самый сердобольный, при таком спектакле впервые присутствующий, говорю ей, чтобы хоть как-то подсластить пилюлю: «Может, вам ещё шампанского?» А она мне в ответ: «Опиз…нел, что ли? Какое ещё шампанское, мля, водку возьми!» И из горла всю бутылку. Выпила, крякнула, закурила сигарету и строевым шагом сержанта сверхсрочника — к выходу…
Или вот ещё был случай. Сняли мы проституток на Тверской — и в номера гостиницы «Москва», она с начала девяностых фактически является незарегистрированным публичным домом. Покувыркались, расплатились, а на прощание предложили девочкам сыграть партию в Баккара племени майя.
Так у всех троих «шехерезад» мы за десять минут выиграли все их деньги. Более того, каждая из них осталась должна нам по 1001 ночи. Уж и не знаю, когда им теперь работать?..
А вообще, я полностью согласен с одним американским каталогом, который однажды произнес вещую фразу: «У 99 процентов населения земного шара хоть однажды в жизни вдруг появляется буйное желание сыграть. Задача специалистов моего профиля — оказаться в этот момент рядом с таким лохом и предоставить ему возможность добровольно освободить от денег свои карманы».
— Махмуд, ты где, в каких библиотеках исторический материал для своей диссертации подбирал?
— В основном в Москве, в Ленинке, потом в Ленинграде, в Публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина… А что?
— Да всё очень складно в твоих устах звучит… А когда ты личный практический опыт экскурсом в историю подкрепляешь — вообще заслушаться можно… Давай, поливай дальше!
— Значит так, Юлий Львович, первыми гиулерами считаются европейские бродячие фокусники. В XVIII столетии шулерство стало такой престижной профессией, что английские катали даже набирали учеников. Курс приобретения «профессии» стоил тысяча пятьсот фунтов стерлингов (сегодня на те деньги можно было бы приобрести престижный автомобиль «Ягуар»!) и считался законченным, если риск быть пойманным с поличным равнялся нулю. В 30-е годы XIX столетия капитаны американских речных пароходов считали дурной приметой, если на борту не было хотя бы одного картёжного жулика…
В Россию «дитя Люцифера» завезли в начале XVII века, и почти тут же началась с ним неравная борьба властей. В «Уложении» 1649 года царём Алексеем Михайловичем предписывалось поступать с игроками так, «как писано о татях», то есть пороть их кнутом, а особо неисправимым отрубать пальцы и руки. Самое удивительное состояло в том, что и «Уложение», и последовавшие затем указы, касавшиеся карточных игр, неизменно вызывали у населения эффект, диаметрально противоположный желаемому властями.
У российских авторитетных историков можно найти утверждения, что «вся Русь с восьми вечера до восьми утра играла в карты, а с восьми утра до восьми вечера думала о них». Самыми неудачливыми российскими игроками XIX столетия были признаны Александр Сергеевич Пушкин и Федор Михайлович Достоевский.
Невезучесть в карточной игре гения всемирной поэзии являлась притчей во языцех и даже вошла в поговорку: «Во всем Петербурге и Москве едва ли найдётся два-три человека, у которых он сумел бы выиграть». После смерти за ним остался картёжный долг в несколько тысяч рублей.
Фёдор Михайлович, напротив, был более удачлив в картах, ему случалось даже сорвать весомый куш, однако всепоглощающая страсть не позволяла вслед за этим покинуть стол, и он просаживал весь выигрыш. Вернувшись домой, он на коленях умолял жену дать хоть сколько-нибудь денег, чтобы отыграться. При этом неизменно клялся «завязать», но… играл опять, снова и снова увеличивая ставки.
Этот период в жизни автора «Игрока» продолжался более десяти лет. В одном из писем своей жене Фёдор Михайлович признавался, что, спустив всё до копейки, «он не раз испытывал чувство оргазма, более сильное, чем то, которое знавал во время совокупления с женщиной…»
Два известнейших на Руси карточных афериста XIX века — герой Отечественной войны 1812 года Денис Давыдов и поэт Николай Некрасов. Последний, полунищий к тридцати годам, благодаря картам озолотился к сорока, став одним из богатейших людей России. За баснословную сумму он приобрёл огромное имение с померанцевыми рощами, выписывал из Англии породистых собак и охотничьи ружья, наконец увёл чужую жену-красавицу, соблазнив своим богатством. Да что там уведенная в полон чужая жена-красавица! Сам министр финансов Российской империи Александр Агеевич Абаза висел у него «на векселе», был постоянно ему должен…
Однако все эти Пушкины, Достоевские, Некрасовы — были всего лишь дилетантами. Настоящие элитные игроки. или, как их ещё называли . мастаки. или червонные валеты. были редкостью во все времена. Хотя они существовали, независимо от того, какой на дворе строи: капитализм, нэп, социализм… Не могу утверждать, сохранились ли они в Западной Европе при Гитлере, Франко и Салазаре, но то, что во все времена советской власти они не переводились — факт непреложный и многократно доказанный.
Достаточно обратиться к мировому опыту. Он показывает, если государство нищее и у населения нет шальных денег — нет и большой игры. Шулера появляются одновременно с миллионерами. В 1940–1950 годы в СССР таких было немного. Тогда играли блатные, банщики, торгаши, спекулянты, в лучшем случае — заправилы «теневого» бизнеса.
В настоящее время ситуация изменилась в корне, и мы сейчас, в конце 1960-х, наблюдаем начало карточного ренессанса…
Однако элитные катали (шулера экстра-класса) — величина постоянная, независимая от общественно-политического строя. Их искусство передаётся по наследству — от деда к отцу, от отца к сыну.
Работая над диссертацией, мне доводилось общаться с людьми, чьи семейные династии насчитывали сто пятьдесят и более лет. У каждой такой династии свой именной шанец (уловка), оттачиваемый десятилетиями…
Элитный игрок никогда не рассуждает: «Карта — не лошадь, к утру повезёт!» Все эти поговорки — «знал бы прикуп, жил бы в Сочи», «против прухи интеллект бессилен» и прочие, как и само понятие фарта (удачи), не для мастаков — для лохов. Профессионал почти всегда знает, какие карты находятся в прикупе. А прухи не бывает. Если карта тебе «не идёт», значит, твоим противником применено тайное оружие…
Чтобы выигрывать большие деньги сегодня, в конце 1960-х годов, нужно постоянно что-то изобретать.
Раньше в основном колдовали с колодой — зарядка, крап, подрезка. С наступлением технического прогресса вошли в моду мульки (ухищрения) с видеоаппаратурой; рациями; магнитами; столами с «секретом»; увеличительными стёклами и зеркалами; спецочками и контактными линзами; хитрые перстни с вмонтированными в них пипетками, чтобы помечать карты…
Кстати, все технические «прибамбасы» делались не в домашних условиях ремесленниками-кустарями, отнюдь! Всё это за огромные деньги изготавливалось для элитных игроков не где-нибудь, а в секретных лабораториях и цехах ЛОМО, Ленинградского оптико-механического объединения…
На практике же техника применялась так: игрок сидел спиной к глухой стене, в соседней комнате его карты рассматривали с трёх ракурсов и информацию передавали через устройство, вклеенное в парик шулера.
Но сегодня дураков среди катал экстра-класса нет! Мастаки стараются играть в самых неожиданных местах, чтобы, значит, противник не успел заранее подготовить плацдарм для нападения.
Кружат на машинах по городу все вместе, присматриваются. А затем делают неожиданный выбор: «А вот зайдём да и сразимся в этом баре или за свободным столиком этого ресторана!»
Поди попробуй установить там технику — нет времени, да и всё это будет сразу замечено… Поэтому в практику карточного мошенничества вновь стали возвращаться крап, зарядка, подрезка колоды… Вновь ставка делается на ловкость рук, на заранее заготовленные шанцы. а не на технику.
Вот взять, например, двух червонных валетов. давно уже перебравшихся в Штаты, Женю Урюпинского и Васю Брайтон-Бичского. Они давно уже отказались от применения технических средств. А раз так, значит, напридумывали новые мульки (ухищрения). Как правило, они встречаются раз в году где-нибудь на Гавайях или Каймановых островах.
Снимают «люкс» в каком-нибудь пятизвёздочном отеле, о котором никогда заранее не договариваются, и катают без денег — на слово (зачем с собой тяжести в виде бумажных банкнот или кучи кредитных карточек таскать?).
Причем обоим известно, что никто из них никогда не станет катать влобовую (то есть играть по-честному). Каждый применяет свои заготовки и уловки. И тут одной только ловкостью рук не обойтись. Нужны козыри другого порядка — умная голова, феноменальная память, змеиная реакция, стальные нервы…
Они не употребляют ни спиртных напитков, ни табака. Спят по восемь — десять часов в сутки. Ежедневно по пять — шесть часов занимаются картами, тренируют пальцы, проверяют себя на знании постигнутых фокусов, изучают новые…
Единовременный выигрыш (а значит, и проигрыш) составляет от двухсот до пятисот тысяч долларов. Как бы для каждого из них не сложилась игра, они в заключение с улыбкой поднимаются из-за стола, жмут друг другу руки и расстаются до следующей схватки…
— Махмуд, а у нас, в Союзе, в каких городах в основном собираются катали ?
— Городов, где для крупных дел встречаются червонные валеты. или по-другому мастаки. немного, в Союзе всего семь: Москва, Ленинград, Киев, Краснодар, Ростов, Ереван и Одесса.
— Ну а Сочи? — подал голос Герцог.
— Сочи — есть Сочи… Там встречаются для проведения решающих матчей. Это — как та нейтральная полоса, где не хозяйничают ни ваши, ни наши.
— Слушая тебя, Махмуд, — перебил Кочева Герцог, — у меня создаётся впечатление, что ты рассказываешь мне красивую сказку о каком-то великосветском клубе джентльменов. Я никогда не поверю, что в среде всех этих элитных игроков, мастаков или червонных валетов. назови ты их как хочешь, никогда не бывает разборок, и что все они преисполнены друг к другу благородства и уважения… Нет же, Махмуд? А где же общечеловеческая зависть, ревность? Они что? Начисто их лишены?!
— Тут я с вами, Юлий Львович, согласиться не могу… Впрочем, только отчасти.
Да, действительно, круг, в котором катают такие элитные игроки всесоюзного масштаба, как москвичи Борис Буряце, Марик Рабинович, Николай Гутаров по кличке Бабай, краснодарцы Серёжа Усенко и его подручный по имени Бруно, наконец . мастаки. даже в своём кругу известные только под кличками, например, Паштет, Стиляга, отец и сын Психи, никогда не допускают меж собой разборок!
Совсем другое дело — гонщики и майданщики (шулера, орудующие в общественных местах), а это, как правило, дальневосточники, комяки, екатеринбуржцы, пермяки, туляки. Среди них разборки — заурядное явление. И всё из-за сфер влияния в Москве.
Столица — бездонный денежный мешок, здесь самые богатые лохи. Найти в Москве «золотого телёнка» легче, чем на периферии, они здесь самородками под ногами валяются. Поэтому самые крутые бригады катал пасутся в Первопрестольной, четко разделяя сферы влияния с московскими коллегами, в чьё число, конечно же, не входят упомянутые мною Буряце, Рабинович, Гутаров и другие. Последние — другой породы, а выражаясь их языком, другой «масти»…
Чаще всего разборки бывают среди шулеров-дилетантов. Мне, например, известно, когда Владимир Высоцкий проиграл «мерседес», подаренный ему Мариной Влади, случилась такая разборка, что в конце концов, чтобы её закрыть, Высоцкому пришлось отдать игроку, сорвавшему кон… певицу Анне Вески. Чтоб не отдавать «мерседес»!..
Или вот ещё случай из разряда экстраординарных, но тоже касающийся шулера-дилетанта. В начале 1960-х годов никому неизвестный пятнадцатилетний вундеркинд из Харькова трахнул всех самых мощных и именитых игроков Советского Союза. В преф, стос, деберц, буру — во все игры. Делал он это легко, походя, будто даже бравируя своим даром. Ему, казалось, не было никакой разницы, во что накалывать мастаков. Авторитеты «Больших Карт» впали в панику, растерялись: какой-то пацан «обувает» всех, невзирая на табель о рангах!
А мальчик в сопровождении отца — последний возил его на своей машине и договаривался с профессионалами об условиях и месте проведения турнира — преспокойненько гастролировал по стране, поочередно встречался с элитными игроками с глазу на глаз и за один раз выкатывал по 50–70 тысяч рублей! Чем в конце концов подписал себе смертный приговор — в прошлом году его застрелили в Дербенте. Но! Должников осталось столько, что и сейчас его родители регулярно получают по векселям суммы с четырьмя нулями…
— Махмуд, скажи, а вот если проигравший не в состоянии отдать свой долг, я, разумеется, не имею в виду Урюпинского и Брайтон-Бичского, Бориса Буряце, Марика Рабиновича, Гутарова и Усенко — с ними всё ясно. Меня интересуют лохи или каталы средней руки… Что может с ними сделать тот, кому они задолжали?
— Юлий Львович, традиции и законы погашения карточного долга такие же древние, как и сама игра в карты… Например, существует такое «золотое правило» шулера: выигрыш возвращается только в двух случаях — если у проигравшего свадьба или похороны. В остальных случаях правило железное, жестче не бывает: не отдашь долг — включают счётчик, наезжают. Арсенал всем известный: раскалённые утюги на живот, горячий паяльник в анальное отверстие, подвешивание за яйца, закапывание по уши в землю, на каком-нибудь кладбище, изнасилование жены, дочерей и даже сыновей…
Должник в милицию не пойдёт. Чаще ударяется в бега. На этот случай предусмотрены «конторы», которые отыщут беглого должника в любой точке планеты и привезут «папе» на дом. Дорого, конечно, хлопотно, волокиты и времени такой поиск занимает уйму, но… Сегодня, говорят, такие «конторы» процветают. А раз так, то их услуги пользуются спросом. Некоторые проигравшиеся в дым каталы пытаются отсидеться, а заодно и деньжат подсобрать для погашения долга в местах, называемых катранами…
Махмуд, наслаждаясь произведенным эффектом, протяжно посмотрел на Хозяина. Герцог под этим взглядом беспокойно заёрзал в кресле:
— Так, значит, они, эти каталы. имеются и на нашем прииске! Где ж они играют, ведь такая игра занимает не час, не два…
— Юлий Львович, вы, как всегда, попали в десятку… Да, и у нас есть места, где собираются шулеры. Это те самые места, которые я назвал катранами. В наших условиях это — квартиры медсестер и санитарок местной больницы, которые предоставляют свои жилища для круглосуточной игры. За ночь эти благодетельницы имеют больше, чем зарабатывают в больнице за месяц. С каждой ставки они имеют свои комиссионные, на которые закупают курево, чай, закуску, колоды на выбор, но основное всё равно остаётся им как содержательницам катрана.
Мне, когда я работал над своей диссертацией, довелось побывать в одном таком катране. Я ожидал увидеть почтенную публику, увлеченную интеллектуальной игрой в преферанс, бридж, покер… Какое там! Переступив порог, я обнаружил, что в одной комнате режутся в буру. во второй — в секку. в третьей занимаются групповым сексом, а на кухне валялись в отходняке три здоровенных уголовника, сбежавшие из зоны, фото которых, кстати, были вывешены на дверях всех отделений грозненской милиции. Но то, что я встретил в первый раз — это, так сказать, дно. Думаю, что и у нас, на прииске . катраны не в лучшем состоянии.
Вообще-то, я считаю, что катраны — это уже отмирающее явление, потому что для настоящей игры уважающие себя и партнёров игроки, как правило, снимают «люкс» в самой лучшей гостинице города. Просто у нас на прииске нет других мест и условий для игры, кроме катранов. Кстати, в одном из них вчера поселился, кто б вы думали?.. Борис Буряце!
— Но я-то почему об этом не знаю?! — грубо оборвал собеседника Герцог. — Я же только вчера вечером просматривал журнал регистрации всех прибывших с материка на прииск артистов. Что за чертовщина! И потом. Где же его артистический реквизит, ансамбль цыган, наконец?! Ничего ведь этого нет, иначе я бы обратил внимание на приезд этого, с позволения сказать, артиста!! Это что ж получается, первым своим пением тенор обворожил меня?! А ты, Махмуд, куда смотришь? Ты же — моя правая рука! Н-да, распустил я вас, чертей. Добротой моей пользуетесь, так что ли?!
— Юлий Львович, — вкрадчиво произнес Махмуд. — Если вы помните, то сегодня вечером разговор о карточных шулерах и их проделках завёл именно я… И идею о том, чтобы поставить их под наш контроль, высказал тоже я… Кроме того, вам было интересно меня слушать, не так ли?.. А теперь я ещё и виноват!
— Извини, Махмуд, я погорячился… Ты не виноват… Продолжай!
— Буряце, да и не только он, Сережа Усенко с Бруно, Стиляга и другая рыбёшка помельче прибыли сюда совсем для других гастролей, не потешать старателей, а обирать их. Они приехали сюда за рыжъем (золотом)… Перечисленных фамилий вы не знаете, вернее, не знаете, чем занимаются люди, их носящие, поэтому и не обратили на них внимания.
А фамилия Буряце вам не бросилась в глаза, потому что её не было в журнале регистрации, раз. Потому что — это не фамилия, а псевдоним, два. Да-да, псевдоним, придуманный ещё его отцом, Леоном Гермайером-Ренардом. Так что и Боречка, прибывший в нашу вотчину за золотишком, зарегистрировался не как Буряце, а как Борис Леонович Гермайер-Ренард. И приехал он сюда не со своим ансамблем, а с чемоданчиком карточных колод, а возможно, и с шулерским набором, ну, там со спецочками, контактными линзами и прочими «примочками».
— Да знаю я прекрасно, что Буряце — это псевдоним… Давно, ох, как давно, знаю. Ну, господин Гермайер-Ренард, господин Гермайер-Ренард!.. Не знали и не ведали вы, что нам придётся свидеться через столько-то времени… И где? В моих вотчинах! Но вчера, признаюсь, маху я дал — не обратил внимания на эту давно мне известную фамилию, а ведь должен был! Н-да… Ну, ничего. Всё ещё можно отладить! — глядя куда-то в пустоту и думая о чем-то своём, раздельно, но внятно произнес Герцог. Тут же спохватился, будто очнувшись ото сна, и громко произнёс: — Так, Махмуд! Ты своим рассказом об элитных игроках основательно меня завёл… Я теперь себе места не найду, пока не встречусь с Буряце. Ещё проживая в Одессе, я был чемпионом микрорайона по игре в очко, буру, секку, деберц… Да и в преф мне равных не было!
— Простите, Юлий Львович, но ведь с тех пор прошло столько времени, а в таких делах, как карты, нужна ежедневная тренировка, — вкрадчиво заметил Махмуд.
— Я всё понял, Махмудик! На текущий момент в твою задачу входит лишь представить меня Буряце, то есть Гермайеру-Ренарду. На контакт он пойдёт охотно — я ведь не какой-то Пупкин-Залупкин, я — Герцог! С завтрашнего дня прекращаем попусту тратить время, гонять чаи вечера напролет. Принимаемся за дело, за карты… Но тебе, Махмуд, я поручаю самое главное — вывести меня на него. Можешь даже пообещать ему использование моей квартиры в качестве катрана. места здесь всем хватит. Поэтому пусть ведёт сюда всех своих карточных партнёров, но только элитных. ты понял? Скажешь, что я хотел бы освоить некоторые премудрости их искусства выставлять лохов из денег… Разумеется, я готов за это платить ему немалые деньги! За каждый сеанс, за каждый урок. Скажешь ему, пусть даже цену назначит — для меня это не проблема! Словом, придумай что-нибудь. А вот когда я поближе познакомлюсь с этим тенором-псевдоволшебником, вот тогда-то мы и скрестим шпаги за ломберным столом и я завладею его часами…
— А что в них такого ценного, Юлий Львович? — в голосе Махмуда звучало разочарование.
— Видишь ли, Махмудик, есть две категории ценных вещей: первая — это просто очень дорогие вещи, которые таковыми являются в силу их рыночной стоимости. А есть другая категория — фамильные драгоценности, передающиеся из поколения в поколение. И даже если их рыночная цена намного ниже вещей первой категории, всё равно человек, ими владеющий, никогда, ни за какие деньги с ними не расстанется. Вот я и хочу заставить нашего прославленного тенора-шарлатана добровольно отдать мне свою фамильную реликвию — часы!
Мне пришла в голову колоссальная идея, как это сделать… Вот только бы побыстрее войти в форму!
Нет, пожалуй, форму картёжника-профессионала я быстро не обрету, да, впрочем, это для задуманного мною плана и не требуется… Я должен просто сделать вид, сыграть роль мастака-любителя, мастака-одиночки. а? Ну, как тебе идея?!
— Да что ж за часы такие у этого Буряце, что вам покоя не дают, Юлий Львович? — Махмуда уже била нервная дрожь.
— Ладно, Махмудик, с тобой, как с братом, буду откровенен до конца. Часы сами по себе очень дорогие — швейцарские, Philip Patek в платиновом корпусе. Но самое главное не в них — в браслете. Он инкрустирован десятью бриллиантами, каждый из которых весит два карата! В 1912 году он был выигран в карты дедом Буряце, Теодором Гермайером, у отца моей матери, то есть у моего деда, Иегуды Эстеррайхера. Они, мой дед и Гермайер, тогда были учредителями компании по разработке Ленских золото-алмазных приисков. По тем временам браслет оценивали в сто — сто пятьдесят тысяч золотых рублей! Сейчас он потянет на несколько миллионов долларов! Буряце с этим браслетом никогда не расстаётся, на все выступления надевает его как талисман, приносящий удачу. И вот после какого случая.
В 1962 году снюхался Буряце с дочерью нашего генсека, Галиной Брежневой, и решили они расписаться, чтобы стать, значит, законными мужем и женой. Галине в то время было тридцать четыре года, Борису — девятнадцать. Но дело, в общем-то, не в этом. Авантюристы ровесников не ищут. В Москве даже за огромную взятку расписывать их никто не брался — боялись гнева Галиного папаши, из-за которого можно было потерять прибыльное место. А вот в Сочи нашлась одна жадная до денег заведующая загсом, которая сказала сгоравшим от страсти и нетерпения жениху и невесте: «Приезжайте, распишу без проблем в течение пяти минут, а того, что вы обещаете заплатить, мне хватит надолго, и я тем временем с помощью своих связей смогу подыскать себе, в случае чего, новую неплохую работу!»
Приехали. И надо же было такому случиться, что в спешке Боря оставил браслет на полке в ванной комнате гостиничного номера. Ну, о том, что было после, ты, Махмуд, и без меня знаешь…
— Клянусь, могилой мамы, Юлий Львович, обо всём, что вы рассказываете, я слышу впервые!
Герцогу показалось, что при этих словах Кочев готов был стать на колени.
— Если так, то расскажу тебе историю сочинских молодожёнов до конца. Сразу после загса они отправились в ресторан «Платан», чтобы отпраздновать свадьбу. Не успели гости, а это были только друзья и родственники Буряце, рассесться за столом, как к Борису подошёл генерал МВД в сопровождении двух автоматчиков и спросил: «Паспорт с собой?» Борис опешил от неожиданности и, заикаясь, ответил: «С собой…» — «Предъявите!»
Как только паспорт Буряце оказался в руках генерала, тот открыл его и на виду у всей собравшейся публики выдрал страницу с отметкой о бракосочетании с Галиной Брежневой.
Но это ещё не всё. На первой странице паспорта, там где была фотография Бориса, генерал размашисто написал: «Подлежит обмену» и расписался. Затем достал из кармана гербовую печать Министерства внутренних дел СССР, дыхнул на неё и оттиском заверил свою подпись.
Вся процедура заняла не более трёх минут. Когда собравшиеся и молодожёны пришли в себя, ни генерала, ни автоматчиков в зале уже не было. Испарились. Сказочный сон разлетелся вдребезги хрустальными осколками, которые в виде изуродованного паспорта лежали на столе.
Когда Буряце со своей «молодой» женой вернулся к себе в гостиницу, ему было объявлено, что он оттуда выписан. Тут же администратор вернула ему все его вещи, среди которых был и браслет. Схватив его обеими руками, горе-жених заорал: «Теперь я знаю, почему расстроился мой брак — со мной не было моего талисмана! С ним я — заговоренный, а без него…»
Вот так-то, Махмудик… Кстати, мама мне рассказывала, что этот браслет её отец готовил к её свадьбе, да имел неосторожность показать его Теодору Гермайеру. Тот сразу бросил все дела и предложил сыграть в карты. Нет-нет, конечно же, не на браслет. Мой дед никогда бы не согласился ставить на кон вещь, приготовленную для своей единственной дочери. Но отказаться сыграть посчитал для себя неудобным.
Сели. Играют. Приказчик вносит штоф какого-то лёгкого рейнского вина. Ну, выпили по рюмке. И вот тут-то моего деда понесло! И не потому, что он был убеждённым трезвенником и никогда не пил, отнюдь! Чего греха таить, закладывал за воротник, как тот ямщик… Просто, оклемавшись на следующий день, мой дед понял, что в вино было что-то подмешано. Какое-то сильнодействующее средство, может, наркотик. Ибо он проиграл не только браслет, но и контрольный пакет акций прииска, который, как ты понимаешь, перешёл к одному человеку — Тео Гермайеру, который стал полновластным хозяином Ленских приисков.
Он, кстати, тогда ещё не имел двойной фамилии. Гермайером-Ренардом он стал позже, когда женился на дочери петербургского мануфактурного магната Франсуа Ренарда…
Наша семья убеждена, что немаловажную роль в его бракосочетании с дочерью Ренарда сыграл и преподнесенный Теодором в качестве предсвадебного подарка браслет… Причем, заметь, драгоценную вещицу он преподнёс не своей невесте, нет! Её отцу, Франсуа Ренарду… Знал, стервец, кого надо покупать. И купил-таки!
Однако счастья женщине браслет не принёс. Ровно через год после свадьбы, день в день, она, переходя улицу, была сбита мчавшейся на пожар конкой. Представляешь, какая ужасная смерть — быть раздавленной лошадьми…
Очевидцы потом рассказывали, первое, что сделал примчавшийся на место трагедии Гермайер, так это сорвал с руки своей жены браслет, а ведь она, говорят, была ещё жива, кричала, истекала кровью, взывала о помощи… Ну да, что уж тут скажешь, Махмуд?
— А может, Юлий Львович, этого хлыща, тенора… того, убрать?
— Нет, не стоит, Махмуд. Ты ведь знаешь, я признаю только один вид насилия — психологический. Поверь моей интуиции, я верну дедовский браслет и именно так, как он был у моего предка отобран — за карточным столом. Но для этого мне сначала непременно нужно сблизиться с артистом, обаять его, сделать своим другом и… карточным партнёром. План у меня уже есть, дело за малым — лично познакомиться с ним, а вот в этом помочь мне должен ты! Ясно?.. Так! — спохватился Герцог. — Хватит разговоров, пора спать! Ты у меня останешься, Махмудик, или?..
— Пожалуй, нет, Юлий Львович, не останусь. Чтобы завтра вечером привести к вам в гости артиста, мне понадобится моя милицейская форма, а её ещё надо привести в порядок. Так что, я пошёл. До завтра!
— До завтра, и… без Буряце не возвращайся!
— Слушаюсь, Юлий Львович…
На прииске «Самородный» не принято было запирать на замок входные двери жилищ — все вокруг свои, поэтому Кочев со своими нукерами беспрепятственно вошёл в квартиру медсестры Савельевой, которая из года в год за огромные деньги сдавала своё жилище элитным игрокам под катран.
Переступив порог, Махмуд сотоварищи услышал нестройные голоса изрядно подвыпивших людей. С надрывом изрыгая угрозы и нещадно сквернословя, они требовали продолжения игры.
В пьяном хоре едва пробивался одинокий трезвый голос Буряце, который тщетно взывал к совести собравшихся работяг, настаивая на выполнении обусловленных договорённостей: играть строго на время. А коль скоро время истекло, то он просил «почтенную публику» отпустить его с выигрышем восвояси.
«Ну и что с того, что на материке ты прославленный тенор театра «Ромен»?! Здесь на прииске перед рыжъём (золотом) все равны, будь ты будьдозерист, врач, старатель или академик… Не хочешь играть дальше — верни нам те два кило рыжего песка, что ты выиграл! Федя, ну скажи ему, ну скажи: имеем мы право отыграться или не имеем?!»
Махмуд резко распахнул дверь гостинной:
— Проверка паспортного режима, всем предъявить документы!
В ту же секунду кто-то из старателей, выхватив из-под себя стул, метнул его в люстру. В кромешной темноте было слышно, как зазвенели стёкла разбитых окон — это игроки выпрыгивали со второго этажа на улицу.
Но Махмуду и его черкесам было не до них.
В два прыжка они достигли того места, где сидел Буряце, и накрыли его своими телами. Помещение вмиг опустело, остались только кавказцы да незадачливый артист из «Ромена». В разбитые окна хлынул морозный воздух, да такой ядрёной крепости, что усы Махмуда вмиг покрылись инеем.
Кто-то включил карманный фонарик. В слабом луче света лицо знаменитого тенора было цвета свежевыстиранной простыни, губы его дрожали, в глазах — растерянность и страх, однако обеми руками он продолжал судорожно сжимать полотняный мешочек с золотым песком…
— Гражданин, вы что? Плохо слышите? Я сказал, предъявите документы! — нарочито грубо произнес Кочев.
— Документы? Да-да, конечно, документы…
Буряце наконец оторвал руки от полотняного мешочка и стал шарить в карманах пиджака и брюк.
— Ах, да! Они остались в гостинице… У вас же такие правила, паспорт до выписки из гостиницы должен оставаться у администратора… Если хотите, мы можем сейчас же пройти туда и всё выяснить… Впрочем, моё лицо, товарищ капитан, должно быть вам знакомо… Я — Буряце. Борис Буряце! Меня знает вся страна. Вы наверняка видели по телевизору мои выступления…
Черкесы дружно рассмеялись.
— Хоть вы внешне и похожи на прославленного Буряце, но в гостиницу за документами всё-таки придётся пройти! — отчеканил Кочев. — А вообще-то, должен вас предупредить, чтобы вы больше не связывались с такой публикой, которая при одном виде милицейской формы начинает сигать из окон второго этажа.
— Почему, товарищ капитан?
— Да это же настоящие уголовники, сбежавшие из зоны! Будь они местные, они бы наверняка меня знали. Знали бы также, что меня бояться нечего… Так что в их компании вы рисковали жизнью. Думаю, живым бы они вас отсюда не выпустили, — сказал, как гвоздь вбил, Кочев.
Оказалось, подлил масла в огонь — и без того напуганный Буряце затрясся от нервной дрожи всем телом.
— Так значит, я обязан вам жизнью, товарищ капитан? — с неподдельным испугом спросил артист.
— Выходит так, гражданин Буряце. Опоздай мы на несколько минут — и вряд ли бы мы застали вас в живых…
— Я в долгу не останусь… Вот вам моя визитная карточка, будете в Москве — звоните. Обеспечу билетами на любое представление, в любой театр, на любой концерт! Поверьте, не в моих правилах быть должником…
По дороге в гостиницу — а путь от квартиры Савельевой до гостиницы неблизкий — Махмуд вдруг заметил, что певец забыл надеть перчатки.
— Послушайте, вы же отморозите себе руки! — вскричал Кочев. — Мне же потом страна не простит, что по моей вине Борис Буряце не может играть на гитаре. Так, немедленно зайдём к моему другу и оботрём руки спиртом, быстро-быстро!
В тот же момент Кочев толкнул калитку и буквально потащил Буряце к дому, где проживал Герцог.
— Слушайте, куда вы меня тащите? — запротестовал тенор.
— Я пытаюсь спасти ваши обмороженные руки, Борис Леонович. А мой друг — он начальник планового отдела прииска, там уж, у него дома, вам ничего и никто угрожать не будет, поверьте…
Вот при таких трагикомичных обстоятельствах произошло личное знакомство Герцога с намеченной им жертвой — артистом театра «Ромен», Борисом Буряце. С того самого вечера цыган, приняв предложение Герцога, перебрался из гостиницы и стал жить у Юлия Львовича.
Нет-нет, играть, то есть катать у лохов рыжьё (выигрывать золото), Буряце в сопровождении Махмуда и черкесов уходил в известные ему катраны. где также собирались прибывшие с материка элитные игроки: Серёжа Усенко с Бруно, Марик Рабинович, отец и сын Психи, но ночевать… Ночевать он возвращался всегда в дом гостеприимного Юлия и обворожительной Ирмы.
Как-то однажды Борис, покорённый сердечным приёмом хозяина дома, его эрудицией и широтой интересов, задал вопрос:
— Почему такой незаурядный человек, каким являетесь вы, Юлий Львович, прозябает в такой глуши, куда и попадают-то в основном, не по своей воле, а по приговору суда?
Ответ последовал незамедлительно и был также искренен и прям, как и вопрос:
— Дорогой Борис Леонович, я не судим и не был сюда этапирован, я — свободный человек, меня сюда привело то же, что и вас — страсть к золоту… Возможность приобрести его по дешёвке, в больших количествах и при минимальных умственных и физических затратах… Так что, как видите, мы с вами единомышленники!
После этих коротких, но всепроясняющих реплик мужчины стали называть друг друга не иначе как «Борик» и «Юлик», а Буряце в подтверждение своего безграничного доверия к Герцогу, приволок к нему несколько полотняных мешочков с золотым песком и самородками (где уж он их до этого прятал — одному Богу известно!) и попросил разрешения хранить их до убытия на материк в доме своего нового друга и покровителя.
— Идёт, — с готовностью ответил Герцог. — Но за это, Борик, ты меня просветишь, разумеется, в пределах допустимого, по части шанцев. используемых тобой и твоими собратьями по обкатке лохов… Я ведь, знаешь, в юности был подающим надежды каталой. даже чемпионский титул имел в Одессе. Игра в карты была моей безраздельной и всепоглощающей страстью…
— Да ты что?! Вот так сюрприз! Ну что ж, пойду тебе навстречу, постараюсь тебя кое в чём просветить, только, как ты понимаешь, не в ущерб самому себе…
— Согласен, — ответствовал Юлик. — А через годик, если ты, конечно, будешь согласен, я сдам тебе экзамен…
— То есть? — не понял Буряце.
— Ну, через год мы встретимся где-нибудь в более комфортном, чем Магадан, месте и сыграем один на один, чтобы ты убедился, что твои уроки не прошли даром, согласен?
— Раньше. Мы встретимся раньше. В августе-сентябре я буду гастролировать в Сочи. Вот там мы и сможем проверить, чего ты добился за девять месяцев, ведь сейчас начало января, не так ли? Кстати, за девять месяцев из какой-то ничтожно малой капли спермы вырастает человек, вот в сентябре и посмотрим, сумеешь ли ты сделать то же самое и, став человеком, на равных играть со мной . элитным игроком…
— По рукам, Боря!
Читать бесплатно другие книги:
