Гроссмейстеры афер Атаманенко Игорь

Глава восьмая. Гангстерская тройка

Однажды вечером друзья сидели в ресторане гостиницы «Интурист», поджидая помощника капитана итальянского танкера «Марко Поло».

Месяцем раньше помощник принял от них заказ на поставку большой — до тысячи штук — партии белых нейлоновых сорочек, пользовавшихся тогда в Союзе бесподобной популярностью.

Судно вошло в одесский порт утром, но и к полуночи итальянец не появился.

Ресторан уже закрывался, на столе перед Юлием стояло нетронутым его любимое блюдо — вареный карп по-жидовски, — как вдруг в дверном проёме, сгибаясь под тяжестью двух огромных баулов, появилось очаровательное юное создание. Молодые люди переглянулись.

— Залётная птаха, — отреагировал Бруно на появление прекрасной незнакомки. Ему можно верить. Он знал в лицо всех одесских проституток, а кто ещё, кроме них, в этот час мог появиться в ресторане?

— Ты о баулах? — лениво откликнулся Юлий.

— И о них тоже, — Бруно поднялся, чтобы помочь дюймовочке преодолеть заслон из двух швейцаров.

Через минуту Оксана уже беззаботно щебетала за столом друзей. Впрочем, сыпавшаяся из её уст околесица не мешала ей прихлебывать шампанское и поглощать ломти карпа.

Кокетничая и простодушно улыбаясь, девушка сообщила нежданным покровителям, что приехала в Одессу из Киева прикупить своему брату, вернувшемуся из армии, носильные вещи. Прибыв на вокзал, она обнаружила пропажу денег и билета. В настоящий момент она ищет покупателей на часть приобретённых ею вещей для брата.

— Всё фирменное, и отдам за полцены, лишь бы на билет и обратную дорогу хватило, — подытожила она.

Бруно, подхватив баулы, повёл Оксану в кабинет дежурного администратора. «Ну и прыть! — улыбнулся Юлий, хотел закрепить знакомство с дюймовочкой. и если она будет согласна, то провести с нею ночь.

Через минуту Бруно с перекошенным лицом подлетел к столу.

— Что, не дала? — подначил приятеля Герцог.

— Старик, у неё в сумках мои вещи, да-да, те самые! Что будем делать?!

Тремя днями ранее квартиру Бруно ограбили. Ему почему-то казалось, что в жилище злоумышленники проникли, подобрав ключи к замку входной двери.

У Герцога была своя версия: воры забрались в квартиру через балкон, так как распахнутая балконная дверь вводит в искушение, а внутрь легко забраться по виноградной лозе, росшей прямо из фундамента дома.

Отсюда и начинались нестыковки. Если допустить, что в комнату забрался малолетний форточник. то как он сумел вынести две огромные хозяйские сумки, доверху набитые фирменными шмотками, звуко- и фотоаппаратурой?!

Хуже того, из тайников визитёр похитил драгоценности, принадлежавшие покойной матери Бруно. Чего стоило одно лишь платиновое колье о двенадцати бриллиантах, весом в восемнадцать каратов!

Тайники были заговорённые — их не нашли в 1930-е, когда приходили из НКВД, их не нашли и немцы во время оккупации Одессы — поэтому приятели пришли к выводу, что действовал профессионал высочайшего класса. А, может быть, и не один.

Как бы там ни было, Герцог отговорил Бруно обращаться за помощью в милицию: у сотрудников мог возникнуть обоснованный вопрос: а откуда у рядового диспетчера порта столько дорогих импортных вещей?

Тогда пострадавший бросился в ноги к одесским блатным, пообещав царское вознаграждение. Однако уже через день урки развели руками: домушник был не из местных, а вещи не появились ни на Привозе, ни в комиссионных магазинах.

План действий созрел мгновенно, и Юлий выпрыгнул из-за стола.

— Мы — менты, понял? Везём её к тебе, то есть на место происшествия… Базар я беру на себя, ты помалкивай, а когда надо — подыграешь…

Оксана без тени сомнения села в машину: ведь ребята берут весь товар и за ценой не постоят!

Бруно прыгнул к рулю, машина рванула с места так, что головы Юлия и дюймовочки. сидевших сзади, запрокинулись, ударившись о спинку.

Оксана весело щебетала всю дорогу. Иногда она вздрагивала от надсадного визга тормозов на поворотах: Бруно не терпелось узнать судьбу фамильных драгоценностей. Птаха превратилась в затравленного мышонка, едва завидев контуры здания. Метаморфозы в поведении и внешнем облике пассажирки не остались незамеченными.

— Узнаёте, гражданка? — бесцветным голосом спросил Юлий.

— Мальчики, вы из милиции? — ответил вопросом на вопрос мышонок.

— А что, мы похожи на негров? — парировал Герцог. — Федор Иванович, бланки протоколов у тебя в машине или остались в квартире потерпевших?

— Или… — подыграл Бруно.

— Тогда пошли наверх… Отставить! Во двор! — Герцог уже вошел в роль опера, расследующего квартирную кражу. Подошли к столетней виноградной лозе. Втянув голову в плечи, будто ожидая удара, Оксана молчала.

— Сейчас проведём следственный эксперимент. Взбирайтесь! — Девушка в нерешительности застыла на месте. — Живее, живее! — скомандовал Юлий.

Ловко подобрав подол юбки и заткнув его в трусы, Оксана кошкой взвилась по лозе.

— Бруно! Тьфу, чёрт, Федор Иванович! Бегом наверх, встречайте гостью! Подхватив баулы, Бруно ринулся в подъезд.

Пластичность звезды балета — ничто в сравнении с грацией кошки. В этом Герцог убедился воочию, когда воровка в два приёма забралась по виноградной лозе на балкон — только и мелькнули восковые свечи её ног перед восхищенным устроителем спектакля. Спрыгнув на балкон . дюймовочка вдруг сделала какой-то непонятный для стоявшего внизу Юлия жест. Бруно, появившийся в проёме балконной двери, нашёл Оксану бьющейся в конвульсиях. Широко открытым ртом она судорожно хватала воздух, одновременно делая глотательные движения.

— Воды! — заорал подоспевший вовремя Герцог.

Проглотив стакан воды, девушка перевела дыхание, утёрла рот рукой, с трудом выдавила из себя:

— Я беременна, мне плохо…

Герцог недоверчиво оглядел акробатку. минутой ранее махом преодолевшую пятиметровую высоту, и с угрозой в голосе произнёс:

— А вот мы сейчас вызовем нашего врача… Для освидетельствования… Заодно он установит, не противопоказано ли вам пребывание в камере. — С этими словами Юлий поднял телефонную трубку, резким движением набрал первые пришедшие в голову три цифры.

— Здравия желаю, товарищ полковник. Докладывает майор Гриценко. Товарищ полковник, задержали-таки… Да-да . форточницу. как я и предполагал, — при этих словах Герцог бросил выразительный взгляд в сторону молчаливо наблюдавшего за разыгрываемым спектаклем Бруно. — Да, даёт показания… Но она, оказывается, беременна… Врач нужен… Что? Таки прямо в тюремную больницу? И показания там взять?

Услышав это, девушка неистово замахала руками.

«Дожал-таки, — подумал Юлий, — и мы, похоже, уже не беременны». В трубку же сказал:

— Да, вроде, нам уже лучше, товарищ полковник… Насчёт врача я ещё перезвоню… Слушаюсь, товарищ полковник!

Положив телефонную трубку, Герцог угрожающе двинулся к дюймовочке.

— Цыпа, мы с тобой полчаса как знакомы, а ты уже забеременела и сразу от нас двоих?! Не надо делать нам смешно, а то ведь мы аборт сделаем! — Но, увидев, как напрягся Бруно, словно готовясь броситься на налётчицу, Юлий примирительно сказал:

— Федор Иванович, вынь из попки пальчик, дай тёте здрасьте! Будь ласка, принеси мастику — откатаем пальчики нашей новой знакомой.

В тот же миг Оксана непроизвольно спрятала руки за спину.

— Давно ли от хозяина ? — заметив жест, с интересом спросил Юлий.

— Недавно… — выдохнула девчушка.

Спектакль продолжался всю ночь. Были и мольбы, и слезы. Дюймовочка то порывалась сбросить с себя платьице и трусики, то поочередно бросалась с объятиями на оперов. Они были непреклонны.

Юлий уверенно вёл представление, импровизируя на ходу. Усталости как не бывало — так захватило его и само лицедейство, а, главное, — окончательно оформившаяся в план действий идея использовать незадачливую домушницу в предстоящей авантюре. А всё решила фраза, обронённая Оксаной. С её слов, до первой ходки она работала бухгалтером в колхозе. Документы, извлечённые из одного баула, это подтверждали.

На каком-то этапе Бруно не выдержал:

— Где колье?

— Проглотила… — с мольбой в голосе ответила дюймовочка.

— Ах ты форточница с заглотом! — возопил Бруно, замахнувшись на воровку, но Герцог невозмутимо остановил приятеля.

— Да-а, без вскрытия брюшной полости не обойтись! — И, заметив, как изменилось лицо Оксаны, добавил: — Слушай, может, обойдёмся без вскрытия? Опиши все свои одесские похождения, не забудь и налёт на эту квартиру.

Сагой о хождениях по квартирам. собственноручно исполненной налётчицей, Герцог закрепил её вербовку.

Милейшее создание с копной золотистых волос и этаким обволакивающим взглядом, Оксана Гиль совершала налёты изящно и грациозно.

В незнакомом доме она появлялась с цветочками в руках или с коробкой от торта. Всем было ясно, что девушка идёт к кому-то в гости. Ещё у неё была маленькая сумочка, где кроме косметики лежала фомка. которой Оксана пользовалась чаще, чем повсечасной косметикой.

Дюймовочка заявлялась на самый верхний этаж и звонила в каждую дверь. Открывшим двери людям она обворожительно улыбалась, спрашивая заготовленную глупость, к примеру: «А Галя дома?» — и тут же получала полную и совершенно необходимую для последующих действий информацию.

Через две минуты Оксана проникала в квартиру, где проживала «Галя», а ещё через какое-то время и в другое жилище, в котором никакой «Гали» и быть не могло.

За две недели Гиль, с её слов, совершила в Одессе около сорока квартирных краж. От разработанной схемы её иногда заставляли отступать открытые форточки и распахнутые балконные двери, — как это было в случае с Бруно, — и она без колебаний меняла курс. Нередко Оксане помогали соседи ограбленных: встреченного в подъезде мужчину миловидная налётчица просила донести сумки или баулы до такси. И несли!

Сдавать вещи в комиссионные она не решалась — там надо предъявлять паспорт, а значит, оставлять следы. Распродавала награбленное посетителям ресторанов, обслуге гостиниц, словом, покупателей искала среди тех, кто имеет при себе значительное количество наличности.

Целые сутки Гиль, в компании Бруно и ночного горшка под кроватью, описывала свои похождения. Они оба ожидали выхода платинового ожерелья.

Ознакомившись с творческим путём мошенницы, Герцог сделал ей предложение, от которого Гиль не могла отказаться. И не потому, что Юлий пообещал в случае отказа сдать её милиции вместе с собственноручно написанным чистосердечным признанием. А потому, что предложение было весьма прибыльным и, по прикидкам нашедших друг друга авантюристов, менее опасным, чем незаконное проникновение в жилища обеспеченных граждан, и более изящным, чем лазанье по форточкам и балконам…

Вскоре Оксана, оформив проплаченный Герцогом брак с одним одесским фарцовщиком, сменила паспорт, став гражданкой Харченко. Ещё через некоторое время она с помощью Юлия устроилась кассиром одесской сберегательной кассы №-3567/18, которую троица превратила в скважину по выкачке денежных знаков.

Схема обогащения, — а это уже стало фирменным знаком Юлия, — была до гениальности проста.

В один прекрасный день Бруно во время дежурства Харченко заводил сберкнижку, внеся на текущий счёт одну тысячу рублей. При заполнении графы «приход» Оксана «ошибалась» и вписывала десять тысяч рублей. В следующее её дежурство тот же Бруно снимал с книжки девять тысяч. И это повторялось многократно. Подельники делили деньги поровну, всегда оказывалось, что половина доставалась Герцогу…

По его расчётам денежный фонтан должен был бить не менее года, но затяжной харакири был прерван одесским ОБХСС через десять месяцев.

Скважина обогатила троицу на сто девяносто восемь тысяч рублей (цены середины 1960-х годов).

На следствии и суде Оксана, рассчитывая на обещанную помощь оставшихся на свободе подельников, всю вину взяла на себя. Её приговорили к двенадцати годам лишения свободы.

Бруно был признан психически недееспособным.

Герцог ударился в бега. Впрочем, и Бруно, и Оксана знали его как «Юрия Козленко». Человека с этими анкетными данными и искал Всесоюзный уголовный розыск…

Вслед за задержанием Оксаны Герцог спешно попрощался с отцом и под фамилией Пономаренко вылетел в Киев.

В гостинице устроился под фамилией Бондаренко. Паспорт на Козленко Юрия Аркадьевича сжёг, пепел утопил в унитазе.

До назначенной встречи с представителем администрации промышленного объединения «Магдрагмет» оставалось ещё два дня. Часами просиживая у телевизора или слоняясь по коврам роскошного трёхкомнатного «люкса» Юлий испытывал настоящие физические муки. Нет-нет, не от страха быть задержанным. От безделья…

Наконец контракт подписан, предписание приступить к работе и пропуск в закрытую Магаданскую область получены. Осталось взять билет и в иллюминатор взлетающего самолёта сделать прощальный взмах рукой. «Не злато ль ищешь ты в краю далёком? Его ль ты не нашёл в краю родном?»

Заметая следы, Юлий вылетел из Киева в Москву под фамилией Тарасюк, а из Москвы в Магадан уже под фамилией Герцог, на которую он и оформлял контракт.

Через три года после исчезновения из Ленинграда Герцог возродился на золотом прииске «Самородный» в должности начальника планового отдела.

Чем больше сцен, на которых играет талантливый актер, тем выше его мастерство. Причём, в отличие от посредственных лицедеев, мастер одинаково хорошо справится с ролью независимо от того, какой бы сложной она ни была.

Глава девятая. Возите золото «Аэрофлотом»

Герцог остановил такси на Невском, в двух кварталах от гостиницы «Европейская», и юркнул в толпу. Окольным путём добрался до Русского музея, который служил последней контрольной зоной обнаружения возможной слежки. Будний день, предобеденная пора, редкие посетители в залах музея — идеальная обстановка для выявления «хвоста». Смешавшись с группой американских туристов, Юлий с деланно рассеянным видом огляделся по сторонам. Всё спокойно. Миновав два зала, он посмотрел на часы — до передачи товара оставалось десять минут — и направился к выходу, боковым зрением отмечая перемещения окружающих.

Нет-нет, все заняты созерцанием шедевров.

При входе в «Европейскую» Герцог сунул человеку в ливрее пятёрку. Путь открыт. Ресторан, обслуживавший иностранцев, находился на третьем этаже. Ещё одна пятёрка, условная фраза на ухо швейцару — и Юлий, утирая платком взмокший лоб, уселся в дальнем углу зала.

— Да, — заключил он, раскуривая сигарету, — Хенкин прав. Отсюда весь зал, как на ладони, а тебя от окружающих скрывает густая листва пальмы. Недаром этот столик вечером бронируют гэбэшники. Ну а днём?

— А днём, — отвечал Хенкин, — мы — стоматологи!

Герцог скривился.

— Нет, господа врачеватели, не понять вам тревог вьючного мула, таскающего на себе полотняные пояса с золотым песком…

В дверном проёме появился Марик Хенкин. Одной рукой он нёс увесистый портфель, другой увлекал за собой сразу двух длинноногих младых див.

«Конспиратор, — усмехнулся про себя Юлий, — разведчики на проведение тайниковых операций берут с собой в качестве прикрытия жён, у Марика своя «крыша» — профурсетки. И где он только находит таких красавиц, этот неистребимый перпетум-кобиле?»

Сколько Юлий знал Марика, тот никогда не расставался ни со своим портфелем, ни с весёлыми подружками. С одной оговоркой: портфель оставался неизменным годами, а беспечные красотки подлежали смене каждый месяц, если не чаще.

«У меня нет идеала — всех зову под одеяло», — как бы оправдываясь, говаривал Хенкин.

Марик олицетворял собой редкое сочетание трудоголика и мота-повесы. Деньги — и немалые — он зарабатывал, чтобы тут же прокутить их вместе с ненасытными прожигательницами жизни. Высококлассный специалист в области лицевой хирургии, зубной техник и протезист в одном лице, Хенкин имел в городе богатую частную практику. А поскольку лечил клиентов у них дома, то его «кормилец» — так ласково называл он свой портфель — был неизменно набит слепками зубов, коронками, зубными пртезами, не говоря уж о разных щипцах и свёрлах.

Однажды Марик, проведя ночь с друзьями за «пулькой», возвращался под утро домой. Беспечно помахивая «кормильцем» и насвистывая «Колонель бути», чтобы сократить путь, он бесстрашно ринулся через городское кладбище и угодил в… милицейскую засаду. Откуда ему было знать, что угрозыск которую ночь кряду охотился за шайкой грабителей, осквернявших могилы в поисках золотых коронок в ротовых полостях покойников?!

По требованию ментов Хенкин, не чувствовавший за собой никакой вины, с готовностью открыл портфель. При виде щипцов, коронок и целых челюстей ликующие сыщики затолкали — спасибо не искалечили — Марика в «воронок» и доставили в околоток, где с него сошло три пота, пока он сумел убедить служивых, что не любитель он могильного золота, а врач-профессионал. В доказательство пришлось тут же поставить пару пломб начальнику…

— Старик, пароль подействовал на швейцара? — вместо приветствия произнёс Хенкин.

Герцог утвердительно кивнул.

— Он — новенький… Нуждается в дрессировке… Так, а где наш дежурный половой? — Марик оглядел зал. — Любезный, — окликнул он семенящего к соседнему столу официанта с тяжёлым подносом, — кто нас сегодня обедает? — в вопросе прозвучали одесские интонации.

— Я занят, — не поворачивая головы, ответил официант.

— Пришлите замену, любезный! — и, обратившись к Герцогу, недовольно произнёс: — И этот новенький… Что это у них… Всеобщая ротация, что ли?

У Юлия при этих словах похолодело внутри, он непроизвольно провёл рукой по нательному поясу с золотом.

Хенкин ещё несколько раз безуспешно пытался остановить официанта, курсировавшего между кухней и соседним столом, где расположилась группа французских туристов.

Наконец, не выдержав натиска, служка, брызгая слюной, прошипел:

— Катитесь вы в свой Тель-Авив, там вас накормят, а здесь только работать мешаете!

От такой наглости у Марика глаза вылезли из орбит.

— Ну, знаете ли… Я — хам. Видел хамов, но такого — впервые!

По взгляду друга Юлий понял, что кара будет жестокой.

Приговаривая «долой кариес и антисемитов», Марик с неожиданным для его необъятной комплекции проворством сунул руку в стоявший возле ног портфель и метнулся к раздаточному столу, на который хам-официант водрузил огромную фарфоровую супницу с сациви. Французы, оживлённо обсуждавшие аперитив, не заметили, как Хенкин бросил в супницу пригоршню зубных протезов и, помешав варево ложкой, вернулся на свое место.

— Любезный, может, всё-таки займётесь нами? — с видом кота, съевшего канарейку, вкрадчиво спросил Марик вернувшегося официанта. Тот даже бровью не повёл, сосредоточенно раскладывая сациви в тарелки.

Иностранцы с воодушевлением принялись за экзотическую снедь. Однако их восторг длился недолго. Энтузиазм угасал с каждой выловленной из тарелок металлической коронкой. Что за чёрт!

Кризис наступил, когда старушка-переводчица с диким воплем извлекла из соуса и швырнула на скатерть огромный человеческий зубище. Сомнений не было: кто-то уже ел этот сациви и обломал себе зубы.

Иностранцы с омерзением переводили взгляд с зуба на супницу. Кто-то схватился за горло, сдерживая позывы отторжения. А яйцеголовый очкарик, походивший на «голубого» гимназиста, нагнулся над кадкой с пальмой и изрыгнул из своего чрева прелести кавказской кухни.

Скандал достиг апогея, когда приглашённый шеф-повар извлёк из супницы вставную челюсть…

Ангажированные наложницы Марика, обнявшись, рыдали от восторга.

Заметив на себе пристальный взгляд официанта, Юлий понял, что «явка» сорвана. Скомандовал:

— Сматываемся!

Хенкин, выбрасывая из-за стола свое грузное тело, произнёс фразу, которая довела нимфеток до экстаза.

— Пусть благодарят небо, что я стоматолог, а не гинеколог… А то бы сейчас лягушатники жевали жаркое из п. дятины. Пардон…

При выходе из ресторана, воткнув в подставленную швейцаром ладошку червонец, Марик назидательно изрек:

— Передай этим холуям, что «евреев на Земле ужасно мало, но каждого еврея очень много есть»…

— Слушаюсь, Марк Романович! — с готовностью ответил привратник.

При выходе из гостиницы компания столкнулась с вызванным метрдотелем нарядом милиции. Однако авантажный вид компании исключал всякие подозрения в злостном хулиганстве, и милиционеры почтительно посторонились.

Герцог юркнул в подъехавшее такси. Крикнул, высунувшись из окна:

— Марик, завтра в час! — что для стоматолога означало: «завтра в «Астории».

Все шесть лет пребывания Герцога на прииске судьба будет вести его за руку. Золото килограммами будет поступать на материк к стоматологам и в тайники, устроенные Юлием в надгробном склепе матери и отчима.

Глава десятая. Стриптиз, замешанный на крови

Каждый год накануне сезона массовых отпусков старателей на прииск в поисках длинных рублей слетались звезды советской эстрады, кино, цирка и даже Большого театра. Не по зову Партии, а по велению ненасытной своей натуры приезжали туда заслуженные и народные, именитые и не очень. То, что не Партия их туда мобилизовывала, можно судить по протоколу заседания МГК КПСС, где рассматривался вопрос о лишении звания «народный артист СССР» звёзд всесоюзной величины «К», «Ш» и «М» по возвращении из очередного золотого вояжа.

Творческие бригады артистов-шабашников стойко переносили морозы, мирились с бытовым неудобьем. Возвращались на материк с чесоткой, бронхитом, порой и с венерическими заболеваниями — золото требовало жертв.

С особой щедростью работяги принимали модных актрис и эстрадных певиц.

За Ириной М. — заслуженной артисткой — тащилось неотступно сразу два-три кобелино-старателя, что, в общем-то, ею самой и поощрялось.

Трахались, не таясь друг друга, в бараке. А коль скоро М. была изысканно брезглива и отказывалась ложиться на постель, предпочтение отдавалось совокуплениям стоя, глаза в глаза, либо в «позе прачки», когда действующий партнёр заходит сзади, а она упирается головой и руками в живот очередника.

Неделю спустя те из артистов, кто был покрепче организмом, умудрялись перебраться на пару недель к алмазодобытчикам в Якутию. Так что по возвращении в Москву каждый гастролер на гипотетичный вопрос мэтра советского искусства: «С кем вы, мастера культуры?» — мог смело ответить: «С золотом и алмазами!»

Их золото-алмазные добытчики для заезжих знаменитостей не жалели. Во время выступлений в артистов летели запечатанные пачки банкнот, но чаще — самородки и полотняные мешочки с золотым песком.

Известно: когда женщина раздевается, подвыпивший мужчина готов отдать всё.

Однажды, когда Ирина М. в рабочей столовой исполняла перед пьяной ватагой старателей стриптиз, её в буквальном смысле озолотили — забросали золотыми самородками.

Что ж, если в звезду швыряют драгоценности, значит, свет её кому-то нужен!

Под аккомпанемент зажигательной мелодии Ирина движется по импровизированной сцене — сдвинутым столам — намеренно лениво сбрасывает к ногам улюлюкающей братвы верхнюю одежду. Помахивая как бы невзначай задранным подолом юбки, она стыдливо вскрикивает, изумлённо округляет глаза, разыгрывая смущение девственницы, впервые попавшей в мужскую компанию. Женское кокетство раззадоривает присутствующих. Раздаются одобрительные хлопки.

Юбка смелее взлетает вверх, обнажая упругие ляжки. Подвыпившая публика медленно заводится.

Неожиданно Ирина делает рывок, и юбка летит в дерущуюся за право собственности толпу. Рев тридцати задубевших от спирта глоток перекрывает звуки музыки.

«Сразу пошла с козырной карты», — оценил жест Юлий, стоящий в окружении статных черкесов — его личной охраны. В отличие от остальных, они не прикладываются к бутылкам и с внешним безразличием реагируют на происходящее.

Соблазнительные позы чередуются каскадом провокационных движений обнажённым животом, бедрами и округлой попки.

Ягодицы — два огромных ломтя спелой дыни — разделены тонкой полоской черных трусиков, подрагивают в такт мелодии, будоражат приглушенные тяжелой физической работой и алкоголем инстинкты. Взлетающие к потолку точеные ноги в ажурных чёрных чулках на миг приоткрывают загадочную, манящую ложбинку межножья. При каждом взлёте ноги сквозь прозрачную ткань трусиков отчетливо виден лакомый бутон.

Азартный танец, восхищенные выкрики зрителей увлекают и заводят саму исполнительницу. В её глазах, смешливо лукавых, молнией мелькает вызов: «А так — слабо?» — в тот же миг в зал летят блузка и лифчик. Публика зашлась в пьяной истерике.

«Очередь за трусиками», — бесстрастно отметил Герцог.

Ирина выбивает чечетку. Налитые груди с золотистой подпалинкой сосков вздрагивают в такт аккордам. Пот струится по лицу. Одно неосторожное движение — и она размазывает тушь и губную помаду. Лицо становится вызывающе вульгарным.

«Шлюха портовая, а не заслуженная артистка!» — определил Юлий.

Сексуальный танец набирает немыслимый темп. Плечи и грудь Ирины покрываются испариной.

Разгоряченные спиртом самцы хмелеют от зрелища и запаха молодого тела. Судорожные подергивания бедрами и ягодицами сводят с ума, откровенно приглашают к совокуплению.

Апофеоз бесстыдства: присев на корточки, танцовщица вызывающе разводит колени и призывно помахивает рукой у лобка, затем по локоть окунает её в трусики.

Обводит томным взглядом вмиг притихший зал, неспеша вынимает руку и блаженно облизывает ладонь и каждый палец в отдельности.

Подтекст жеста понятен каждому: «Войди в меня! Обмакни усы в моём меду!»

Шторм восторга. Барак ходит ходуном, под потолком начинают раскачиваться лампочки. На сцену летят нераспечатанные пачки банкнот, мешочки с золотым песком.

Непреодолимое желание обладать этой изнывающей от истомы, бьющейся в конвульсиях плотью переполняет работяг, распирает грудь, пеной выплескивается из орущих глоток. Кровь вот-вот закипит в жилах. Старатели в каком-то гипнотическом порыве придвигаются к сцене.

Заключительные аккорды танца.

Ирина неуловимым движением, — опыта и мастерства ей не занимать, — сдергивает ажурные трусики, оставшись в одних чулках, запрокидывет голову и тело назад, выставив на обозрение покрытую густой темной порослью промежность…

Герцог замечает, как к сцене сквозь толпу беснующихся в пьяном восторге золотодобытчиков продираются, на ходу сбрасывая фуфайки и расстегивая ватные штаны, двое рослых парней.

Юлий их знает. Оба — наркоманы, бывшие зэки, последнее время верховодят в пятой бригаде. Тот, что повыше ростом, с рваным ухом, хватает в охапку голую стриптизёршу и валит её на пол.

Герцог кивком головы отдаёт команду. Два черкеса мгновенно берут в железные клещи охотников до дармовой «клубнички».

Рваный видит в опричниках не блюстителей порядка, а конкурентов и выхватывает из-за голенища огромный тесак.

Следует неуловимое движение — и нападающий корчится со стоном на полу, — падая, он проткнул себя своим же ножом. Пачки денег, полотняные мешочки с золотом окрашиваются растекающейся кровью.

«Всех на улицу!» — кричит Герцог черкесам. Вскоре в столовой остаются Юлий с охраной, Ирина и лежащий ничком Рваный. Он еще дышит.

Наш избавитель снимает с себя меховую доху и укутывает приходящую в себя артистку. Черкесы передают Ирине поднятые с пола пачки денег. Мешочки-кисеты с золотым песком — своему Повелителю.

Герцог оценивающе подбрасывает каждый на ладони, затем, вынув из карманов несколько пачек в банковской упаковке, протягивает их артистке.

Ее взгляд из растерянного становится негодующим:

— Да как вы смеете! Я требую… — она замолкает под пристальным взглядом Герцога.

— Требуете квитанцию за проданное золото? — в глазах Юлия озорные огоньки. — Её не будет…

— А что будет? — с вызовом спрашивает уже пришедшая в себя Ирина.

— Будет задержание при попытке незаконного вывоза золота с территории прииска… Или, — Юлий кивает в сторону стонущего насильника, — нож в спину от друзей Рваного…

Глава одиннадцатая. Гастроли в кандалах

Скандальное секс-шоу, устроенное Ириной М. на свой страх и риск, и едва не окончившееся групповым изнасилованием предприимчивой столичной звезды, подтолкнуло Герцога к новому проекту.

Нет-нет, он не собирался отказываться от своего основного действующего предприятия — скупки и перепродажи золота. Отнюдь. Просто Юлий чувствовал в себе достаточно сил, чтобы вести крупную игру на двух столах одновременно.

Инцидент с актрисой убедил его, что гастролеры предоставлены самим себе, «бесхозны» и бесконтрольны. Вольны по своему усмотрению устраивать спектакли, а значит, и назначать цену за них. А деньги? А золотые самородки?! От одной этой мысли стрелка внутреннего барометра Герцога немедленно двинулась к отметке «ШТУРМ!»

На следующее же утро Юлий, обдумав за ночь план действий, принялся за дело.

Разнузданные набеги столичных звезд в его вотчину — прииск — он намерен был прекратить раз и навсегда. Да что прииск! Надо поставить под контроль проведение культурных мероприятий на территории всего Колымского края.

«Нива шоу-бизнеса, — решил Юлий, а он никогда не ошибался в выборе мест, сулящих крупные сделки и быстрые обороты, — также золотоносна, как и сам прииск».

Бизнес-план Герцога сводился к следующему: монополизировать шоу-рынок в зоне вечной мерзлоты, приобретя эксклюзивное право единолично осуществлять все агентские, посреднические и администраторские услуги, а также определять место, время и количество представлений, устанавливая цены на билеты.

Юлий Герцог жил во времена больших советских монополий: Госконцерт, Госкино, Госцирк, но самоуверенный, он не страшился схватки с администрацией этих монстров. Не впервой было ему посягать на священную корову — монопольное право государства. Юлий знал, что уж если ему доведется припасть к ее вымени, он отвалится, лишь вдоволь насосавшись…

В стремлении Герцога монополизировать колымский рынок развлечений слились страсть к большим деньгам и мечта достигнуть вершин жульнического Олимпа.

Двигаясь к вожделенной цели, наш честолюбец не стал изобретать велосипед, а использовал дряхлую советскую бюрократическую машину.

Посулами и подкупом — машину надо смазывать — Юлий добился избрания в профком промышленного объединения «Магдрагмет», где без отрыва от производства, — работы начальником планового отдела прииска «Самородный», — решал вопросы соцкультбыта.

И, наконец, заручившись поддержкой руководства «Магдрагмета», Аркагалинской ГРЭС и строящейся Билибинской АЭС, наш ловкач заполучил их бланки, заверенные гербовой печатью.

На этих бланках исполнил текст приглашения выступить с концертами перед трудовыми коллективами золотодобытчиков, оленеводов и рыбаков Колымского края и разослал его в Госконцерт, Госкино, Госцирк и творческие союзы Москвы и Ленинграда. Обязал заинтересованных лиц выслать в адрес профкома планы и списки актеров, которые будут принимать участие в концертах, сведения о предполагаемых гонорарах, расценках и т. п. Предложил направить в Магадан уполномоченных для подписания с ним — Герцогом Юлием Львовичем — соответствующих договоров.

И что вы себе думаете? Они таки приехали! Но не сразу.

Революционные преобразования, впервые начатые в советском шоу-бизнесе молодым аферистом с царственной фамилией «Герцог», не могли остаться без внимания распорядителей Госконцерта, Госкино и Госцирка. Еще бы! Он ведь рискнул посягнуть на их незыблемые права, приработок и даже власть над артистами.

«Да кто он такой, этот выскочка из окраинного захолустья, пусть и золотоносного? Что он себе вообразил? Мы — не мальчики! Как действовали по собственному графику, так и будем действовать без надсмотрщиков. И ответа он от нас, этот выскочка, не дождется!»

Не знала еще околотворческая элита, с кем имела дело.

Молчание грантов от искусства Герцог воспринял как вызов, но сохранял спокойствие.

Выждав приличествующую хозяину положения паузу, он ввел в бой второй эшелон — подключил к реализации своей задумки депутата Верховного Совета СССР от Колымского избирательного округа, пару депутатов калибра поменьше, из местных — и, смотришь, уже из Министерства культуры Союза ССР в Госконцерт, Госкино и Госцирк стали названивать разные уважаемые люди. Спохватились администраторы и руководители творческих коллективов, шабашкины дети: ох, как не хочется терять связь с землей обетованной — магаданскими приисками! Давай названивать на прииск.

Ответ Юлия был краток: «Приезжайте, такие дела по телефону не решаются».

Вскоре на золотоносную твердь Колымы стали высаживаться первые десанты администраторов-распорядителей советской культуры и уполномоченных творческих коллективов.

Герцог охотно общался с ними. Его лениво-барственная манера цедить слова, немигающий с прищуром взгляд, а главное — присутствие громил-охранников, производили неизгладимый эффект: столичные хлыщи ожидали встретить директора какого-нибудь заплеванного клуба, а встретили… Герцога!

Сначала он, было, вел с администраторами многочасовые переговоры, проходившие в атмосфере торга и обоюдного шантажа. Потом Юлию это надоело.

Шельмец стал предельно вежлив и лаконичен в своей непреклонности: «Либо вы соглашаетесь на мои условия, либо никаких гастролей!»