Дух воина Холин Юрий

Коан (кит, кунг-ан) в своем истоке, то есть во времена династии Тань, представлял собой разрешенный термин, обозначающий узаконенное обстоятельство, определяющее прецендент, положась на который, выбирались решения в случаях, одинаковых по своей природе. Как дзэнский технический термин он возник во время поздней династии Сунь, обозначая особого рода проблему или тему для медитации. В XI веке коан-упражнение был стандартизирован Даиэ, и с тех пор стал популярен в школе Риндзаи Китая и Японии в течение последующих восьми веков. Многие коаны были составлены в сборники, известные под названиями Хекуган Року (кит. Пи Иен Лу), 1228 г., и My Мои Кан (кит. By Мэн Куан), 1228 г. Это наиболее выдающиеся сборники.

Все коаны были предназначены как медитационные темы, искусственно составленные из некоторых знаменитых древних мондо, то есть вопросов и ответов учеников и мастеров периодов Тань и Сунь, фрагментов некоторых буддийских сутр, значительных частей лекций мастеров и анекдотов, относящихся к различным аспектам жизни мастеров.

Коаны, невзирая на разнообразие их контекстов, все имеют одну и ту же структуру, ибо все они представляют собой медитационные темы. И все они являются выражением парадоксального, шокирующего, сложного языка высшей Реальности в понимании дзэн. Это означает прямую, сильную презентацию в вер-бальной форме Бытия – голую индивидуальную кристаллизацию, изначально непродифференцированную. Как проблема, заданная мастером ученику, в большинстве случаев преднамеренно бессмысленная, она представлена таким образом, что с самого начала путает дискурсивное мышление с целью пробуждения в ученике особого уровня экзистенциального понимания с включением всей его личности – тела и сознания – далеко за пределами постижения интеллекта.

Мои поступки всегда искренни, – ответил дон Хуан.

– И все же они – не более, чем актерская игра.

– Но тогда все, что ты делаешь, должно быть контролируемой глупостью, – изумился я.

– Так и есть, – подтвердил он.

К. Кастанеда

Однако не следует думать, что коан предназначен лишь для сбивания с толку своей бестолковостью. Имея в виду, что коаны изначально образовывались из ранних мондо, анекдотов и т.д., легко заметить определенное значение, присущее каждому из них также и в рамках интеллектуального понимания, стоит лишь нам вернуть тот или иной коан в его исторический контекст и воспринять его с этого угла зрения. Другими словами, каждый коан содержит особое значение, благодаря которому он выглядит как краткий конспект философии дзэн.

О смехе сказал я: «Глупость!»

А о веселии: «Что оно дает?»

Екклезиаст

Таким образом, коан представляет собой как бы двухмерную конструкцию. Два измерения абсолютно разные, но необходимым образом отражающие различные его стороны. Осмысление этого факта очень важно, потому что эти два измерения легко спутать, что часто и случается, а эта путаница весьма фатальна для правильного понимания Риндзаи-дзэн.

В одном из двух измерений (названном нами условно «первым») коан представляется как осмысленное выражение или анекдот, не важно даже, каков налет бестолковости может присутствовать в нем на первый взгляд. В этом измерении коан обязательно несет четкое философское значение, вполне «хватаемое» интеллектом. Каждый коан в этом смысле – это своего рода исторический документ, делающий скидку на интеллектуальную интерпретацию. Сначала может показаться, что возник непреодолимый барьер для интеллектуального достижения, но он так ловко выстроен, что в преодолении его этот барьер на высшем этапе обязательно рушится.

Смех выглядит чем-то нерелигиозным и нечестивым. Здоровый человек будет веселиться, печалиться ему нечего. Смех есть некая переливающаяся через край энергия. Когда ребенок печален, это значит, что он болен, когда смеется старик, это значит, что он еще молод. Поэтому религии пытаются сделать вас больными с помощью постов, подавления желания и самоистязания. Этим вы разопнете самого себя и станете печальным.

Махакашьяна засмеялся, видя безмолвного Будду. Это была первая проповедь без слов и первый религиозный смех. Он и до сих пор звучит в устах мастеров дзен.

Шри Раджниш

Во втором измерении, напротив, коан – не наполненное смыслом выражение или анекдот; по крайней мере он не берется во внимание как таковой. В этом измерении коан – в полной мере иррациональная проблема, рассчитанная с самого начала на то, чтобы подвести сознание к «мертвой точке», перекрывая один за другим все возможные каналы к привычным клише мышления, с целью заставить сознание двигаться сквозь огромное внутреннее напряжение, подвигая его к состоянию психоза и таким образом вводя его в конечный «прорыв». В данном аспекте каждый коан есть ни что иное, как своего рода искусственно изобретенное средство для образования психологического шока у ученика. Но отличительной особенностью является здесь то, что наше сознание так сильно привязывается к работе на уровне интеллектуального понимания и никогда не успокаивается до тех пор, пока не находит «значение» в любом вербальном произнесении или утверждении, что почти невозможно ему вступить в схватку с коаном, как с неистовым, радикальным психологическим шоком. Отсюда строгие предупреждения всех мастеров дзэн против «думания», против малейших попыток со стороны учеников «понимать» значение коанов.

То, что есть здесь, есть везде. Зачем же искать где-либо то, чего нет нигде.

Вишвасара Тантра

Теперь проиллюстрируем два измерения коана, подчеркнутых выше. Возьмем, для примера, следующий знаменитый коан – «Цитрусовое дерево во дворе» Джошу (кит. Чао Ноу).

Однажды монах спросил Джошу: «Скажи мне, каково значение Первого патриарха, пришедшего с запада (имеется в виду, какова высшая правда дзэн-буддизма)».

Джошу ответил: «Цитрусовое дерево во дворе!»

Каково отношение между цитрусовым деревом во дворе и действительной, живой сущностью буддизма, принесенного в Китай из Индии Бодхидхармой? При обычных обстоятельствах ответ Джошу прозвучал бы бессмысленно. Однако с точки зрения философии дзэн (то есть «первого измерения») слова Джошу имеют смысл как ответ на вопрос монаха. Короче говоря, Цитрусовое дерево Джошу выражает то же, что и понятие Истинный Человек – вне условностей. Единственной разницей между этими двумя понятиями является то, что последнее – изначально Недифференцированное – представлено как чистая субъективность, в то время как в первом, тоже Недифференцированное проявляет себя как чистая объективность. Как мы заметили ранее, изначальное Недифференцированное как представление дзэн есть само по себе за пределами субъективности и объективности, но оно в одно и то же время являет такую природу, что свободно может проявляться как абсолютный Субъект или как абсолютный Объект – или как оба сразу, а именно, в случае Субъект-Объект.

Важно отметить, что Недифференцированное не может существовать в своей изначальной непродифференцированности, так как для того, чтобы существовать, оно должно необходимым образом продифференцировать (различить) самое себя. Иными словами – четко выкристаллизовать себя как нечто субъективное или объективное. А так как Недифференцированное дифференцируется в полной степени, то есть без остатка в каждом из мириадов вещей и явлений, то каждая эта вещь или явление не отличается от Недифференцированного, кроме как на уровне неартикуляции или артикуляции.

Цитрусовое дерево во дворе! Как по волшебному зову весь мир являет себя из метафизической основы – Пустоты (шуньяты).

Весь мир в Цитрусовом дереве. Джошу – Цитрусовое дерево. Монах, вопрошающий к нему – тоже Цитрусовое дерево. Короче, нет ничего, кроме осознания Цитрусового дерева, потому что в этом – метафизическое Ничто, само Бытие в своей непродифференцированности проявляется как Цитрусовое дерево, уникальное и в то же время универсальное.

Как по одному комку глины познаются все вещи, сделанные из глины; наименования – это лишь обороты речи, видоизменения, истина же в глине.

Чхандотья Упанишада

Теперь попытаемся проинтерпретировать (конечно же, снова с позиций «первого измерения») еще один коан, иллюстрирующий в несколько отличной форме тот же аспект дзэнской метафизики. Коан состоит из единого и очень простого повелительного предложения.

«Послушай звук хлопка одной руки!»

В отличие от множества коанов, обычно упоминаемых в дзэнских текстах, исконно китайских по происхождению и относящихся к высказываниям и делам мастеров времен династии Тань, этот коротенький коан – оригинальный медитационный предмет, придуманный по-новому в XVIII веке Хакуином, одним из величайших мастеров Риндзаи в Японии. Коан, широко известный как Секишу (одна рука) мастера Хакуина, доказал свою эффективность в обучении дзэну так, что стал по популярности в Японии почти таким же, как «My!» (Нет!) Джошу.

Шаолиньское приветствие одной руки.

Хакуин требует от своего ученика слушать звук хлопка одной руки. Если хлопнуть обеими руками, появится обычный в таком случае звук. Что же такое звук хлопка одной руки? В обычных условиях это будет просто бессмысленным вопросом. Однако, как в случае с Цитрусовым деревом, коан заключает скрытое метафизическое значение, открывающееся интеллекту в «первом измерении».

С целью лучшего схватывания сего философского понятия предоставим читателю известный дзэнский анекдот, связанный со всесущностью ветра в мире. Драматис персона (dramatis регsonae) здесь мастер Маёку (кит. Ма Ку) и монах.

Как-то раз мастер Маёку Хотэцу обмахивал себя веером, когда к нему подошел монах и сказал: «Природа ветра постоянно вездесуща, и поэтому в целом мире нет места, не охваченного им. А если это так, почему же ты пользуешься веером?»

Маёку ответил: «То, что ты знаешь, есть лишь теория о том, что ветер рассеян по всему миру».

Монах вопросил: «Тогда где же настоящее значение ветра, рассеянного по миру?»

Мастер лишь продолжал обмахивать себя веером.

Монах почтительно поклонился и ушел.

Не интеллектуальный маневр или логический трюк, а целостность нашего бытия необходима для постижения реальности.

Д. Судзуки

«Природа ветра» фактически не отличается по существу от того, что мы знаем под более обычными названиями подобно «природе будды», «самостной природе», «сознание» и т.д., все из которых указывают на «Абсолют» в понятии дзэна, а именно – Реальность, как таковую до субъективно-объективного раздвоения, изначально Недифференцированное, которое еще непродифференцированно, но которое в то же время готово дифференцировать себя в виде феноменального ветра.

«Природа ветра» проникает во все уголки мира. Нет ни единого не заполненного им места. И, в соответствии с типичным дзэнским образом мышления, причина прохладного ветра оттого и есть в том месте, где человек пользуется веером. Однако наиболее важным пунктом является то, что эта постоянно вездесущая «природа ветра» не актуализируется здесь и сейчас до тех пор, пока человек не обмахивает себя веером; что универсальный Ветер может существовать только через уникальный акт использования веера. Таким образом, мы снова возвращаемся к нашему старому знакомому метафизическому тезису, а именно, что Недифференцированное существует лишь через свою собственную дифференциацию.

Остерегайтесь умствовать там, где нужна простота мудрости. Научитесь хотя– либо достаточных знаний, не отрицать того, что тебе говорят.

В. Сидоров

Теперь вернемся к коану «одной руки» Хакуина. После того, как мы разобрались с коаном «ветра» Маёку, будет довольно просто ухватить внутреннюю структуру хлопка одной руки. Так же, как «природа ветра» вездесуща, звук одной ладони – «Природа звука», которая в данном случае представлена как «звук хлопка одной руки», присутствует везде, готовая реализовать себя в любой момент как эмперически слышимый звук, когда бы и где бы кто-нибудь не захотел ударить в ладоши. Дзэн идет дальше и утверждает, что сознание слышит звук даже до того, как он эмпирически реализован, даже в стадии хлопка одной руки. Таким образом, в «звуке одной руки» или «природе звука» мы сталкиваемся снова с недифференцированным в его определенном онтомологическом стремлении к артикуляции себя как физическому слышимому звуку. Дзэн в данном случае состоит в «смотрении вовнутрь» «природы звука» в определенный момент, когда последний начинает звучать и раскрывает свою, свойственную ему склонность к артикуляции. Вот что подразумевается под понятием звука хлопка одной руки. Заметим, что когда две руки соединяются в хлопке, артикуляция уже имеет место и «природа звука» скрывается за физически слышимым звуком.

К вышеизложенному относится и замечание другого знаменитого японского мастера Банкеи по поводу слышания звука храмового колокола до того, как он услышан:

«Послушайте, звучит колокол; вы слышите его звук. Собственно говоря, вы постоянно и бесконечно осознаете звук колокола даже до того, как по нему ударят, а звук действительно слышен. Ясное осознание звука колокола до его звучания – это осознание, я называю, нерожденное сознание будды. Осознавать колокол лишь после того, как он прозвучал, – все равно, что ловить следы чего-то уже произошедшего. В этом случае вы уже впадаете во вторичное положение или третичное, то есть вы уже не в положении первичности Недифференцированного».

Чистый, абсолютный субъект – «нерожденное сознание будды». Банкеи всегда находится в пробужденном состоянии и является бесконечным слышанием звука колокола. И именно поэтому, когда по колоколу ударяют, мы сразу, без малейшего колебания, осознаем звук как звук колокола. И, с точки зрения дззна, абсолютный субъект в подобном контексте полностью идентифицируется со звуком или «природой звука». Таким образом, абсолютный субъект есть звук.

Эти и подобные интерпретации однако относятся только к «первому измерению» коана. Они, с точки зрения строгого подхода в дзэне, вторичны по значению. Но нельзя просто отрицать существование такого измерения интеллектуального понимания. Хотя, с методологической позиции мастеров дзэн, то есть вышеупомянутого «второго измерения» коана, всякие интеллектуальные интерпретации должны категорически отвергаться как нечто существенно ненужное, бесполезное и даже вредное.

Фактически, обретая совершенное интеллектуальное понимание коана, мы не достигаем ничего значительного. Даже напротив, коан по своей природе таков, что чем больше углубляться в него интеллектуальным пониманием, тем дальше уходить от его духа, немедленное схватывание которого и есть единственное в практике дзэн.

Следует отметить, что отрицание всякого интеллектуального понимания коана в дзэне абсолютно и бескомпромиссно. Даже сам ментальный подход попытки понять коан – вещь, отвергаемая сразу же. Ибо уровень сознания, на котором функционирует интеллект, является тем, что должно быть преодолено во что бы то ни стало. Именно поэтому дзэн так категорически отвергает всякое философствование. Можно значительно преуспеть в разработке системы глубокой философии на базе интеллектуальной интерпретации коанов, оставаясь при этом на уровне дискриминирующего интеллекта и не достигая общей трансформации личности для немедленного схватывания Недифференцированного, а именно того, к чему исключительно стремится дзэн.

Он движется – и не движется, он далек – и близок. Он внутри всего – и вне всего.

Иша Упанишада

Коан в его «втором измерении», то есть коан как практическое средство дисциплины, как метод не есть предмет, понимаемый интеллектом. Напротив, его следует воспринимать как технику, специально отработанную с целью почти силового подталкивания ученика к существующей ситуации, в которой у него абсолютно нет возможности позволить его мыслям функционировать. В соответствии с принципом, ученик сидит в медитации, концентрируя сознание день и ночь на коане, но не для того, чтобы думать о нем или пытаться понять его значение, а просто, чтобы разрешить его в полной мере. Но как может он разрешить проблему, которая с самого начала рассчитана как неразрешимая. Этот вопрос ставится перед ним с самого начала. Единственно изначальный путь разрешения коана в традиционной манере дзэн Риндзаи есть «становление самим коаном» или становление в полной мере одним целым с коаном. Решением Цитрусового дерева Джошу, например, является чье-либо становление Цитрусовым деревом. Решение Одной Руки Хакуина лежит в том, что необходимо стать «звуком хлопка одной руки». Но чем же конкретно заключается «становление коаном»? Вероятно, «становление коаном» определяет экзистенциальный процесс. Что же тогда представляет внутренний механизм этого процесса?

Учитель сказал: «Я не хочу больше говорить».Изыгун сказал: «Если учитель не будет больше говорить, то что мы будем передавать?»

Учитель сказал: «Разве небо говорит? А четыре времени года идут, и вещи рождаются. Разве небо говорит?»

«Лунь юй»

Ничто не дает лучшего ответа на этот сложный вопрос, чем традиционный подход к коану Джошу «Му!» (Нет! или Ничего!) в духе секты Риндзаи, как к наилучшему средству для обучения учеников. Коан, который широко известен как «Собака Джошу» или «Слово-Му Джошу», гласит:

Однажды монах спросил мастера Джошу: «Обладает ли собака природой будды?» Мастер ответил: «My!» (кит. «By!»).

Понимание этого коана через «первое измерение», являющееся философским значением его, ясно теперь без дальнейший пояснений. Исходя из позиций метафизики махаяны, придерживающейся идеи того, что природа будды (то есть Абсолют) универсально присутствует во всем, монах спрашивает Джошу, имеет ли даже такое животное как собака[4] природу будды или нет, пытаясь тем самым как бы определить глубину сознания дззн мастера. Как обычно, мастер разбивает вдребезги концептуальный уровень, из которого монах строит свой вопрос, представляя ему прямое «My!» – супра-концептуальную реальность. Абсолют, указывает он, переходит понятие обладания или необладания собакой оного. Проблема обладания или необладания просто не существует в измерении, на котором находится Джошу. Такая проблема может быть поднята лишь на уровне интеллектуальной бифуркации (раздвоения). Но как скоро мы остаемся привязанными к уровню бифуркации, реальное достижение проблемы недостижимо. Таким образом, Джошу вместо того, чтобы дать монаху утвердительный или отрицательный ответ на его вопрос, резко выбрасывает ему под нос саму природу будды в виде Ничто, то есть изначально Недифференцированного. «Му!» в этом смысле играет ту же роль, что и «Цитрусовое дерево» или «звук хлопка одной руки».

Коан, данный природой: «Му!»

Под напором урагана могучий дуб ломается, ива только сгибается. (Китайская пословица)

Стоит также упомянуть, что существует и еще одно более элементарное или, даже можно сказать, более примитивное измерение этого анекдота в его коановом статусе. В его оригинальной версии, до того, как он обрел определенную форму коала, и до того, как он стал использоваться как таковой, существовал довольно длинный анекдот более догматического характера, в котором Джошу описан как мастер, дающий два контрадикторных ответа «да» и «нет» на один и тот же вопрос, заданный двумя монахами по разным случаям. Как прекрасный образчик докоановского анекдота здесь приводится первая часть оригинальной версии, в которой Джошу занимает негативную позицию.

Монах спрашивает Джошу: «Обладает ли собака природой будды или нет?» Джошу отвечает: «Нет!» Монах (в соответствии с буддийской сутрой): «Все чувствующие существа наделены природой будды. Тогда возможно ли, что собака обделена природой будды?» Джошу отвечает: «Это все оттого, что собака существует по ее собственной карме».

Последнее заявление Джошу может быть объяснено нашим языком как следующее. Природа будды (которая есть вездесуща) полностью уничтожает факт того, что через собачью карму (то есть через ее внутреннюю онтологическую склонность к проявлению себя как собаки) природа будды принимает форму индивидуальной собаки. Как долго нас интересует осознание индивидуально дифференцированной собаки, так долго и отсутствует даже малейший след супра-временного и супра-пространственного осознания Недифференцированного. Правильна ли эта интерпретация или нет, совершенно определенно то, что весь анекдот касается буддийской догмы, и что «My!» Джоши в этой конкретной установке должен восприниматься как обычное «нет», отрицаемое существование природы будды в собаке, которое означало бы в конечном итоге, что, как отметил Доген, природа будды как таковая абсолютно безгранична и не существует, да и не может существовать в ее исходной чистоте как нечто ограниченное. Таким образом, анекдот уже в своем докоановском статусе четко указывает на то, что составляет уже в статусе коана вышеупомянутое «первое измерение».

Как уже неоднократно указывалось однако, такое понимание есть не что иное, как необходимое интеллектуальное ухищрение с точки зрения «второго измерения». В этом измерении «Му!» должен выполнить определенно иную функцию. Анекдот в качестве коана должен сработать как психотехника, и «My!» выполнит роль управляющей силы, вызывающей общую трансформацию всего психического механизма ученика дзэн.

Вместо попытки поиска значения коана ученик строго направляется на созерцание этого «My!», пока вся его субъективность не растворяется и трансформируется в этом «My!» Все, что от него требуется, это выйти на неуловимое «My!» без думания о нем. «Не путайте «My!», – предостерегает мастер Мумон (кит. By Мен), составитель «My Мон Кана», – с абсолютной пустотой или с ничто. Даже не определяйте его в терминах «существует» или «не существует». Иными словами «My!» Джошу не берется как отрицание существования Абсолюта в собаке. Проблема находится за пределами существования или несуществования чего-либо. В совершенно различном измерении сознания проблема должна быть трансформирована в «нечто подобное железному, докрасна раскаленному шару, который вы проглотили и который вы не способны вырыгнуть, как бы ни старались[5]».

Вводя себя в состояние глубокой, однонаправленной концентрации, ученику следует продолжать созерцать «My!» упорно и напряженно, повторяя в то же самое время слово «My!», молча или вслух, до тех пор, пока все его тело и сознание, как бы теряя ощущение себя, входят в определенное состояние, указанное словом «Му!», то есть до тех пор, пока он не достигает того же уровня сознания, в котором сам Джошу произнес слово «My!», за пределами раздвоения сознания в субъекте и объекте. Вне всякого сомнения факт того, что звучание единственного слова «Му» в подобном состоянии интенсивной концентрации производит почти такой же эффект, как и произнесение мантры. Но особая семантика слова «My!» (ничто) также вносит огромный вклад в появление у ученика специфического психологического состояния, в котором субъект и объект сливаются в абсолютное единство чистого знания. Для ученика, который может быть затронут объективизацией «My!», ставя его как бы перед собой как что-либо для созерцания, рано или поздно возникает понятие того, что сама семантическая структура «My!» представляется невозможной для осознания ее в качестве объекта и что это может быть осознано лишь его (ученика) революционизированием собственного сознания при помощи открытия, в котором «My!» актуализирование в его метафизической реальности, в его «данности» как ничто в смысле абсолютно недифференцированной полноте Бытия. Только тогда ученик осознает, что его более нет там, что там нет ни его «Я», ни его «не-Я», но только «My!» – единое «My!» без всякого намека на дуальность.

Коан «My» заставляет учителя сбить с ног ученика, который, поднявшись, в свою очередь дает учителю пощечину. Здесь в конечной, секундной схватке личности отсутствуют. Это важнейшее, что должно быть правильно понято в учении дзэн.

Д. Судзуки

Таков в широком смысле инструментальный аспект коана. Даже при столь коротком рассмотрении становится ясно, каким разным может быть один и тот же коан при подходе к нему с точки зрения двух различных измерений. В первом измерении «My!» метафизично, актуализация его находится в самой дзэнской метафизике. Во втором измерении, наоборот, «My!» – метод, нечто, при помощи которого ученик подчиняется определенной дисциплине раскрытого: того, что мы ранее определили как «глубокий уровень» его сознания. Но все это в одно и то же время проливает свет на близкую связь, соединяющую эти два измерения коана одно с другим. И только на очень «глубоком уровне» сознания, которое, таким образом, становится раскрытым методологическим использованием «My!», это «My!» актуализируется здесь и сейчас.

Итак, нами предпринята попытка представить медитативную технику дзэн так, как она была исторически развита сектами Сото и Риндзаи. Принципиальной задачей тут стало дальнейшее освещение факта того, что дзадзэн или сидение в медитации является в дзэне вовсе не техникой, опустошающей сознание в смысле доведения его до полной ментальной бессодержательности, но, напротив, что оно включает активацию наиболее интенсивной и сконцентрированной работы сознания на определенном его уровне, где субъект и объект уже не дифференцируются друг от друга, и, наконец, что подобного рода работа сознания заслуживает определения как очень специфический тип мышления. Наиболее очевидно в использовании метода коана в школе Риндзаи (хотя и метод «чистого дзадзэна» школы Сото также заслуживает внимания), что тот образ «глубинного думания», описанный выше, срабатывает безукоризненно и может применяться каждым, желающим посвятить себя выработке силы уравновешенного сознания, которое и является медитативным состоянием его.

В качестве иллюстративного материала к главе «Коан» нам хотелось бы привести не только коаны как таковые, но и различные высказывания, ситуации, истории – все то, что способствует прочувствованию мира за пределами привычной логики. Более того, попробуйте их воспринимать как бы со стороны, без предубеждения – как мы смотрим на цветок, не задумываясь о его строении, наслаждаемся рассветом, убегаем от грозы и т.д. Попробуйте почувствовать «хорошо или плохо» без причинно-следственной цепочки, как вам подсказывает подсознание или что-то еще, более глубоко упрятанное в вашем Я.

1.

Будда сказал:

«Я считаю королей и правителей пылинками праха. Я смотрю на сокровища, золото и жемчуг, как на кирпич и гальку. Я смотрю на лучшие шелковые одежды, как на рваные лохмотья. Я вижу мириады миров Вселенной, как маленькие зернышки, а самое большое озеро в Индии, как капельку масла на моей ноге.

Я понимаю, что учение о мире – это иллюзия фокусников.

Я различаю высшее понятие освобождения, как золотую ткань во сне, и смотрю на святую дорогу среди освещенных дорог, как на цветы перед глазами. Я вижу медитацию, как опору горы, нирвану, – как ночное сновидение среди дня.

Я смотрю на суждения о верном и неверном, как на коварный танец дракона, а на зарождение и гибель убеждений, как на следы, оставляемые четырьмя временами года».

2.

Японский мастер Нан-ин принимал у себя профессора философии. Подавая чай, Нан-ин наполнил чашку своего гостя и продолжал в нее лить. Наблюдая за тем, как чай переливается через край, профессор, не выдержав, крикнул: «Остановитесь! Чашка уже полна. Больше в нее не войдет». Нан-ин ответил: «Как эта чашка, вы полны собственными мнениями и умозрениями. Как я могу показать вам, что такое дзэн, если перед этим вы не опорожните свою чашку».

3.

Ученик Доко пришел к мастеру и спросил: «В каком состоянии ума я должен искать истину?» Мастер ответил: «Ума не существует, поэтому ты не можешь привести его в какое-либо состояние. Истины нет, поэтому ты не можешь ее искать». Доко спросил: «Если ни ума, ни истины нет, то зачем тогда у тебя каждый день собираются ученики?» Мастер посмотрел вокруг и сказал: «Я никого не вижу». «Тогда кого же вы учите?» – спросил Доко. «У меня нет языка, как же я могу учить?» – ответил мастер. Доко сказал уныло: «Не улавливаю смысла, не понимаю». Мастер ответил: «Я и сам не понимаю».

4.

Ф. Ницше написал такое стихотворение:

5.

Дзесю начал изучать дзэн в 60-летнем возрасте и учился до 80-ти лет, когда он реализовал дзэн. Он учил с 80-ти до 120-ти лет. Однажды ученик спросил его: «Если у меня нет ничего в голове, что мне делать?» Дзесю ответил: «Выброси его оттуда». «Но если у меня ничего нет, как же я могу это выбросить?» – продолжал спрашивать ученик. «Ну, – сказал Дзесю, – тогда вытащи его».

6.

Ученик спросил мастера Хо: «Вы требуете при медитации соблюдать принцип хиширьё (думание о недумании). Боюсь, что у меня не получается». «Тогда не думай о думанье», – ответил мастер.

7.

Как раз перед тем, как Нинакава ушел в другой мир, мастер Иккю навестил его. «Проводить ли тебя?» – спросил Иккю. Нинакава ответил: «Я пришел сюда один и иду один. Чем ты можешь помочь мне?» Иккю ответил: «Если ты в самом деле думаешь, что пришел и идешь, ты заблуждаешься. Позволь мне показать тебе дорогу, по которой нельзя прийти и уйти». С этими словами Иккю показал дорогу так ясно, что Нинакава улыбнулся и отошел.

8.

К мастеру Хакуину пришел воин и спросил: «Существуют ли рай и ад?» Хакуин спросил: «А ты кто такой?» «Самурай», – ответил гость. Хакуин сказал: «Ты самурай? С твоим лицом ты скорей похож на нищего». Воин в ярости выхватил свой меч. Хакуин сказал спокойно: «Вот открываются врата в ад». Опомнившись, гость вложил меч в ножны и поклонился. «А вот открываются врата в рай», – сказал мастер.

9.

Будда сказал:

«Увы! Недолго это тело проживет на земле, отверженное, бесчувственное, бесполезное, как чурбан».

10.

Будда сказал:

«Мучается глупец: «Сыновья – мои, богатство – мое». Он ведь сам не принадлежит себе. Откуда же сыновья, откуда богатство?»

11.

Однажды монах спросил Шао-шаня: «Существует ли высказывание, которое не было бы ни истинным, ни ложным?» Шао-шань ответил: «В белом облаке не увидишь ни следа уродства».

12.

Пай-юнь, мастер дзэн, написал стихотворение:

13.

Фень-янь сказал монахам, держа перед собой посох: «Кто в совершенстве понимает свой посох, может окончить свои странствия в поисках дзэн».

14.

Будда сказал:

«Немногие среди людей достигают противоположного берега. Остальные же люди только суетятся на этом берегу».

15.

Тандзан и Экидо шли по грязной дороге. Проходя мимо перекрестка, они встретили красивую девушку в шелковом кимоно, которая не могла перейти через рытвину. «Идем, девушка», – сказал Тандзан сразу же и перенес ее через грязь.

Экидо шел молча, но возле храма сказал с раздражением: «Нам, монахам, надо держаться подальше от женщин, особенно молодых и красивых. Они опасны. Зачем ты сделал это?»

«Я оставил девушку там, – сказал Тандзан, – а ты все еще тащишь ее».

16.

Сен Саку, первый дзэнский учитель в Америке, говорил: «Мое сердце пылает, как огонь, глаза холодны, как мертвый пепел».

17.

Однажды богач, ехавший на машине, спросил нищего: «Эта дорога ведет в Дели?» «Не знаю», – ответил нищий. «Так, может, она ведет в Агру?» – не унимался богач. «Не знаю», – снова ответил нищий. «Да ты, братец, дурак, – воскликнул богач, – ты ничего не знаешь». «Может, я и дурак, – сказал путник, – но я не заблудился».

18.

Однажды проповедь Банкея была прервана священником из другой секты. В этой секте верили в силу чудес и полагали, что спасение приходит от повторения заклинаний. Банкей спросил гостя, что тот хочет сказать. Священник начал хвастаться, что основатель их секты способен, стоя на одном берегу реки, писать на бумаге, которая находится на другом берегу. Он спросил, какие чудеса может делать Банкей. Банкей ответил: «Только одно. Когда я голоден, я ем, когда я чувствую жажду, я пью».

19.

Монах Зиуган привык каждое утро громко спрашивать себя: «Мастер, вы здесь?» И сам же отвечал: «Да». Потом он говорил: «Успокойся и прийди в себя». И сам отвечал: «Конечно, мастер». Затем он говорил: «Будь внимательным, чтобы они тебя не одурачили». И отвечал: «Конечно, мастер».

20.

Современный писатель Ричард Бах написал в одном из своих произведений: «Твое невежество измеряется тем, насколько глубоко ты веришь в несправедливость и человеческие трагедии. То, что гусеница называет концом света, Мастер называет бабочкой».

21.

Дзе Хоси, буддийский ученый, перед своей казнью написал следующее стихотворение:

22.

Тертулиан сказал: «Сын Божий распят; это не позорно потому, что позорно. Сын Божий умер; это достойно веры, потому что абсурдно. Сын Божий воскрес; это бесспорно, потому что невозможно».

23.

Ян-шань спросил Куй-шаня: «Что ты будешь делать, если на тебя нахлынет миллион объектов?» Куй-шань ответил: «Зеленый предмет – не желтый, длинная вещь – не короткая. Каждый объект творит свою судьбу. Зачем мне вмешиваться». Ян-шань выразил признательность поклоном.

24.

Однажды паломник спросил Джошу: «Ты святой человек. Где же ты будешь после смерти?» Джошу ответил: «Я отправлюсь в ад впереди вас всех. Иначе кто будет ждать таких, как ты, чтобы дать еще одну возможность просветления».

25.

Кто-то спросил Джошу: «Будда является одновременно просветленным и учителем. Он воистину освобожден от всех страстей, не правда ли?» Джошу ответил: «Он единственный, кто взращивает самую большую страсть всех мыслимых страстей. Его величайшая страсть – спасение всех живых существ».

26.

Воин пришел к мастеру и сказал: «Иногда в поединке у меня появляется гнев и одержимость, иногда я чувствую страх. Что мне делать, чтобы обрести спокойное сознание?» «Дай мне твой гнев и страх, и я посмотрю, что можно с ними сделать», – ответил мастер. «Их нет у меня сейчас», – сказал воин. «Тогда принеси, когда появятся», – сказал мастер. «Но, пока я дойду до вашей обители, у меня исчезнут и гнев, и страх», – возразил воин. «Это не твое, нечего таскать с собой ворованное», – закричал мастер и ударил его палкой.

27.

Лин Чи воскликнул, обращаясь к монахам: «Изучающие путь! Есть такого рода лысые дураки, которые посвящают себя занятиям внутренней практикой, намереваясь найти трансцендентальную Дхарму. Какое заблуждение! Искать Будду – значит потерять Будду; искать Путь – значит потерять Путь; искать патриарха – значит потерять патриарха».

28.

Лин Чи сказал: «Изучающие путь! Бейте их обоих: и Будду, и Мару (злого демона)! Если вы будете любить священное и ненавидеть обыденное, то будете вечно барахтаться в море смертей и рождений».

29.

Ямаока Тесю пришел к Дакуону и, желая показать свои знания, сказал: «Разум, Будда, чувственное бытие не существует. Истинная природа явлений – пустота». Дакуон ничего не ответил. Внезапно он сильно ударил Ямаоку бамбуковой палкой. Юноша разозлился. «Если ничего не существует, – спросил Дакуон, – откуда же эта злость?»

30.

И еще одно малоизвестное стихотворение:

В этой главе мы попытаемся ознакомить поближе читателя с одним из выдающихся мастеров современности – Шунрю Судзуки.

Восемь лекций мастера дзэн Шунрю Судзуки – это лишь небольшая часть довольно обширной серии бесед, проведенных им с группой студентов в Лос-Альтосе (штат Калифорния). Беседы эти носили, как правило, неформальный характер и составлены в виде лекций по конспектам и магнитофонным записям учеников мастера после его смерти. Раз в неделю собиралась небольшая группа на совместную медитацию, после которой Шунрю Судзуки отвечал на вопросы, стараясь поддержать учеников в правильности выбранной ими практики дзэн, помогая разрешить те или иные проблемы жизни. Подход его был всегда неформален, а примеры он брал из обычных ситуаций, наполненных здравым смыслом.

Но фундамент его учения и практики представляет собой наследие всех веков существования дзэн буддизма), и особое место отводится в нем Догену, одному из наиболее важных и действенных мастеров дзэн.

Шунрю Судзуки

Иероглиф сознания начинающего

Сознание дзэн – одна из загадочных фраз, используемых учителями дзэн для того, чтобы толкнуть вас обратно к самим себе, для того, чтобы заставить вас зайти за собственно слова и начать восхищаться. «Я знаю, что такое мое сознание, – говорите вы себе, – но что же такое сознание дзен?» Далее: «Но знаю ли я наверняка, что есть мое собственное сознание? То ли это, что я делаю сейчас? То ли это, о чем я думаю сейчас?» А затем, если вы попытаетесь посидеть спокойно некоторое время, чтобы понять можете ли вы распознать то, чем же является ваше сознание, и можете ли вы определить то место, где оно находится, – тогда можно сказать, что вы приступили к практике дзэн, приступили к пониманию безграничного сознания.

Лекции составлены простым, доступным языком, но открывают порой очень сложные философские понятия. В них нет ни малейшей попытки поддать мистического туманцу или в сложных терминологических философствованиях представить дзэн как некую доступную не для всех идею. Наоборот, каждая строка дышит радостью и простотой незакомплексованного, незаклишированного сознания, которое ведет к разумной раскрепощенности жизни.

Безмерно наше умствование, порабощающее разум. Ученость, отвергающая возможность постижения доселе постижимого.

Н. Лесков

«Мир существует в своем собственном очаровании», – говорил Судзуки-роши. И эта мысль является как бы лейтмотивом данного сборника. Если читать вдумчиво текст, то определенные высказывания или последовательность идей становятся простыми и очевидными, но в то же время неясными и приводящими в недоразумение, но всегда оставляющими светлое чувство от влияния сильного, глубокого, источающего радость ума.

Шунрю Судзуки (1905– 1971 г.г.) был потомком по прямой линии великого мастера дзэн XIII века Догена. Уже будучи глубоко почитаемым и признанным мастером дзэн в Японии, Судзуки-роши приехал в Америку в 1958 году с коротким, как он предполагал, визитом. Но он был настолько изумлен качеством так называемого «сознания неофита» и той серьезностью, которую он обнаружил среди интересующихся дзэном американцев, что поселился в Сан-Франциско, видя благодатную почву для своих идей.

К сожалению, нельзя лечить того человека, который сам хочет быть больным.

Роберт Соути

Объединившиеся вокруг него люди, желавшие постичь практику дзэн, образовали группу медитации под названием «Центр-дзэн», и при непосредственном наставничестве эта маленькая группа выросла в три огромные филиала, включая «Горный центр дзэн» – первый монастырь для практики дзэн за пределами Азии. Без сомнений, Судзуки-роши был наиболее влиятельным учителем дзэн своего времени. Умер Шунрю Судзуки в «Центре дзэн» в декабре 1971 года.

Беседы Судзуки-роши были записаны на пленку Мариам Дерби, собраны в лекционный курс ближайшими учениками и последователями мастера Труди Диксоном и Ричардом Бейкером.

1. Сознание дзэн, сознание начинающего

В дзэн практике у нас нет определенной цели или особого объекта поклонения. И в этом отношении наша практика (практика дзэн) отличается от обычной религиозной практики. Джошу, великий китайский мастер дзэн, сказал однажды: «Глиняный будда не перейдет через воду, бронзовый будда не выйдет невредимым из топки, деревянный будда не пересечет пламя». Из этого следует, что если ваша практика направлена на какой-либо определенный объект, как-то: глиняный, бронзовый или деревянный будда, она не сработает с пользой для вас. До тех пор, пока ваша практика будет иметь определенную цель, эта практика не дает вам полного результата. Она может помогать вам только в то время, когда целенаправленно выполняется вами, но стоит вам от нее отвлечься и возобновить повседневные дела, как она исчезает.

Вы можете, естественно, подумать, что если нет цели в практике, то мы и не знаем, что делать. Но выход есть. Выход в том, чтобы практиковать без какой-либо цели и тем самым ограничить свою деятельность или сконцентрироваться на том, что мы делаем в данный момент. Вместо того, чтобы иметь какой-то определенный объект в сознании, вам следует ограничить вашу деятельность. Когда сознание ваше блуждает где-то, у вас нет возможности для самовыражения. Но стоит вам ограничить деятельность его до того, чем вы сейчас заняты, и тут же возникает возможность выражения в полной мере вашей истинной природы, которая и есть универсальная природа будды. Вот это и есть наш путь.

Когда мы практикуем дзадзэн, мы ограничиваем нашу деятельность до малейшей степени. Держа правильную позицию и концентрацию сознания, сидя в дзадзэне, мы тем самым выражаем природу Универсума. Затем мы становимся буддой и выражаем природу будды. Таким образом, вместо того, чтобы иметь объект поклонения, мы просто концентрируемся на действии, выполняемом нами в каждый момент. Когда вы кланяетесь, вы должны только кланяться; когда вы сидите, вы должны только сидеть; когда вы едите – только есть. Если вы поступаете так, универсальная природа проявляется в том. В Японии говорят «ичигью саммаи», что означает «концентрация одного действия». Саммаи (или самадхи) есть «концентрация». Ичигью – «одно действие».

Многие из тех, кто практикует дзадзэн, могут верить в какую-либо другую веру или исповедовать какую-либо религию, и в этом, с точки зрения дззна, нет ничего противоестественного. Наша практика вообще не имеет ничего общего с какой-нибудь частной религиозной верой. И нет надобности колебаться в раздумье – практиковать дзэн или нет, так как он никак не относится ни к христианству, ни к синтоизму, ни к индуизму. Практика дзэн доступна каждому.

Таким образом, нет нужды волноваться об отличиях буддизма от религии вашей веры.

Высказывание Джошу о различных буддах относится к тем, кто направляет свою практику в сторону определенного будды. Будда одного качества не сможет в полной мере послужить вашей цели. И когда-нибудь вы выбросите его или, по крайней мере, перестанете замечать его. Но, поняв секрет нашей практики дзэн, где бы вы ни были, вы всегда будете господином самого себя. И тогда, независимо от ситуации, вы не сможете не замечать будды, ибо вы сами становитесь буддой. И именно этот будда всегда поможет вам в полной мере.

2. Изучите себя

Невозможно изучить себя без какого-либо учения. Если вам захотелось узнать, что из себя представляет вода, для этого вы должны обратиться к науке; ученый же должен иметь лабораторию. В лаборатории представляется возможность в различных вариантах изучить, что же такое вода. Таким образом, становится ясно, из каких элементов состоит вода, какие формы она способна принимать, какова ее природа. Но все же невозможно познать воду в ее конечной самости. Также и с нами. Нам необходимо учение, но, познавая это учение само по себе, нельзя узнать, что же наше «Я» есть в своей сути. Через учение мы можем познать свою человеческую природу. Но учение не есть собственно мы; это своего рода объяснение нас. Отсюда, если вы привязаны к учению или учителю, это большая ошибка. В тот момент, когда вы встречаете учителя, вам следует оставить его, и ваша независимость обеспечена. Вам нужен учитель только для того, чтобы стать независимым. Если вы не привязаны к нему, учитель сможет показать вам путь к самим себе. Вы имеете учителя для вас самих, но не для учителя.

Когда вы даете кусок собаке, вы почитаете ее, как Бога.

Он – все и во всем.

С. Вивекананда

Ринзаи, раннекитайский мастер дзэн, разработал свою методику обучения учеников по четырем направлениям. Один раз он говорил о самом ученике; другой раз – о самом учении; третий раз – он интерпретировал ученика или учение; и, наконец, в четвертый раз он вообще ничего не говорил своим ученикам. Он знал, что даже если он не дает никаких наставлений, ученик остается учеником. Строго говоря, нет нужды учить ученика, так как он сам есть будда, даже если он об этом и не подозревает. Но в то же время, если он знает о своей истинной природе и привязан к этому знанию, он на ложном пути. Когда он об этом не знает, у него есть все, но когда он познает это, он думает, что то, что он познал и есть он сам, а это большая ошибка. Когда вы ничего не слышите от учителя, а просто сидите, это называется учение без учения. Но иногда этого недостаточно, поэтому мы слушаем лекции и дискутируем. И мы должны всегда помнить, что цель практики в определенном месте есть изучение себя. Мы учимся быть независимыми. Подобно ученому, нам нужны средства для изучения и нам нужен учитель, чтобы иметь возможность изучать себя самими собой. Но нельзя делать ошибки. Не следует обращать на себя то, что вы узнали от учителя. Изучение, которое вы проводите со своим учителем, есть только часть вашей повседневной жизни, часть вашей непрестанной деятельности. В этом смысле, исчезает разница между практикой дзэн и вашей повседневной активностью. Таким образом, найти значение вашей жизни в дзэн-до (пути дзэна) будет найти значение вашей повседневной активности. Для осознания значения жизни вы практикуете дзэн.

Я – Бог.

Я – герой.

Я – философ.

Я – демон.

Я – весь мир,

на деле же – это утомительный способ сказать, что меня, как такового, – нет.

Х.Л. Борхес

Когда я (Шунрю Судзуки) находился в монастыре Эйхейджи в Японии, все там делали то, что необходимо делать. И все. Это так же неудивительно, как просыпаться по утрам – нам надо подниматься. В монастыре Эйхейджи, когда нам надо было сидеть, мы сидели; когда нам надо было кланяться Будде, мы кланялись Будде. И это все. Когда же мы практиковали дзадзэн, мы не чувствовали нечто особенное. Мы даже не ощущали того, что ведем монастырскую жизнь. Для нас монастырская жизнь была обычной жизнью, но люди, иногда приходящие из города, были необычными людьми. Когда мы видели их, мы думали: «О, какие необычные люди пришли!»