Свой круг Корецкий Данил
— И в-третьих, уклонение от дачи свидетельских показаний является преступлением.
Это вам известно?
Она снова кивнула, не выходя из оцепенения.
— Прекрасно. Тогда быстренько идите домой и пришлите ко мне Зою. Она и так задержалась. Вам все ясно?
Калерия Эдуардовна еще раз кивнула и встала.
— Было приятно с вами побеседовать. Если надумаете, заходите еще. Всего доброго.
— До свидания, — ошеломленно пискнула она и пулей вылетела из кабинета.
Зоя совсем не походила на свою мамашу. Изящная, красивая, со вкусом одетая.
Известие, принесенное Калерией Эдуардовной, произвело на нее угнетающее впечатление.
— Он покончил с собой? — В широко открытых глазах поблескивала влага.
— Из-за меня? Он оставил записку?
— Почему вы говорите о самоубийстве?
— Мы расстались… Собственно, я порвала с ним… Он очень переживал, писал, давал радиограммы… Из последнего плавания привез целый чемодан вещей… Я, конечно, не взяла, хотя мама советовала — отдай деньги и ничем не обязана, а в магазине такого не купишь… Но ни к чему, раз все кончено… Он приходил в институт, встречал на улице, даже заходил домой, хотя они с мамой терпеть друг друга не могли…
Она нервно комкала кружевной платочек.
— Потом вроде успокоился, во время последней встречи сказал: «Есть два лекарства от любви — пуля в висок или другая любовь. Стреляться мне рановато, а лечиться надо. Попытаюсь влюбиться». Старался говорить бодро, а получилось как-то грустно, натянуто. И слова чужие. Мне его даже жалко стало.
А сейчас мать пришла и говорит: «Впутал тебя Федька в историю! В прокуратуру вызывают! Видно, руки на себя наложил и записку оставил, что из-за тебя…»
— Если вы волнуетесь только из-за этого, то напрасно. Ни в какую историю вы не впутались.
— Ну зачем вы так… — Она действительно обиделась. — Как бы ни было, а Федора нет в живых. Ужас! Какой ужас! — Зоя сжала пальцами переносицу.
— Что с ним случилось?
— Петренко убит. Сейчас ведется расследование, и вы должны нам помочь.
— Убит… Как же так… Кто мог его убить? — Она недоумевающе смотрела на меня.
— Я готова вам помочь, но я же совершенно ничего об этом не знаю…
— Расскажите о Федоре. Что он был за человек, с кем дружил, почему вы расстались.
— Расстались? Не знаю… Мама его не любила: он ей как-то нагрубил.
Я вспомнил Калерию Эдуардовну — немудрено!
— …И вообще мама считала, что он мне не подходит: без образования, человек не нашего круга.
Я представил «круг» Калерии Эдуардовны. Тут она была права.
— К тому же, говорила, он девять месяцев в году в море, так и будешь вдовой при живом муже.
— Значит, она вас убедила?
— Ну почему?.. Я и сама разбираюсь в жизни.
— А как вы, вы лично относились к Федору?
— В общем-то, он парень неплохой… Но потом присмотрелась и поняла: мама права.
— Вот как?
— Ну представьте, каково одной сидеть по полгода? И потом, пока он плавает, вещи всякие привозит, материальный достаток есть. А если что — травму получит, спишут на берег или визу закроют… Не сможет ходить за кордон — и все. Без специальности много не заработает.
От этих слов повеяло железным рационализмом Крольченко-старшей.
— Понятно… А кого из знакомых Федора вы знали?
— Только Валерия Золотова.
Мне удалось сохранить невозмутимое выражение лица.
— Кто такой?
— Он где-то в горисполкоме работает. Федор как-то зашел к нам с ним, а, оказалось, мама его хорошо знает — он ее постоянный покупатель. Так она мне все уши прожужжала — вот это тебе пара, человек солидный, обстоятельный, со связями, и деньги имеет.
Что ж, Золотов действительно по всем статьям вписывался в «круг» заведующей секцией гастронома Калерии Эдуардовны Крольченко.
— Потом Золотов еще несколько раз к маме заходил, они сидели, разговаривали.
Я представил содержание этих светских бесед.
— Что общего у Федора с Золотовым?
— Честно говоря, не знаю. Люди они совсем разные. Но мне казалось, Золотов в Федоре заинтересован… Хотя, с другой стороны, маме говорил, что Федя долго на загранрейсах не продержится — с дисциплиной слабовато и на руку вроде нечист, дескать, вот-вот визу закроют… Непонятно как-то… Если дружишь с человеком, разве будешь про него сплетни распускать?
— Скажите, как Федор вел себя с женщинами?
— Что вы имеете в виду? — вскинулась Крольченко.
— Обвиняемая утверждает, будто он напал на нее, пытался изнасиловать.
— Ложь! Гнусная и грязная ложь! — возмущенно выкрикнула Крольченко. Кровь ударила ей в лицо, медленно краснели уши. — Федор мог ввязаться в драку, мог выругаться сгоряча, но такое… — Она отвернулась. — В этом отношении он был очень деликатен. Даже странно: казалось бы — моряк, резкий, несдержанный парень, но вел себя как джентльмен и никогда, никогда, слышите — никогда не позволял себе ничего лишнего! Эта дрянь, эта стерва врет!
Крольченко замолчала и подозрительно посмотрела на меня.
— Вы, надеюсь, ей не поверили?
— Работа следователя предполагает веру только в факты. А они пока такого заявления не подтверждают.
Порыв прошел, Зоя опустила голову.
— Сижу, разговариваю, отвечаю на вопросы… А человека нет. Так внезапно, дико, нелепо… Почему? Виновата ли я? Ничего сейчас не понимаю. Да и не верится. Не могу осознать… Можно мне уйти?
ВЕРШИКОВА
— Почему меня до сих пор не выпустили? — враждебно спросила она с порога следственного кабинета.
— А почему, собственно, вас должны освободить?
Я сделал вид, что не замечаю злого тона и нескрываемой взвинченности собеседницы.
— Потому что статья легкая, потому что призналась, потому что женщина, потому что не привлекалась, потому что не скроюсь никуда! — с ненавистью цедила Вершикова.
— Все вами перечисленное — ложь, — холодно сказал я. — Кроме того, что вы женщина. Но это не основание для освобождения из-под стражи обвиняемой в тяжком преступлении.
— Почему «в тяжком»? — настороженно перебила она.
— А каким вы считаете умышленное убийство?
— Неосторожное, при самозащите! — с надрывом выкрикнула Вершикова. — Я же рассказывала!
— Ваш рассказ не подтверждается ни одним доказательством. Зато опровергается многими фактами.
Я говорил сдержанно и спокойно, не поддаваясь эмоциям.
— Где вы их набрали, факты-то? — скривилась обвиняемая. — Кто видел? Я и он, а те двое — наверху. Чего на пушку берете?
— Вы книжки читаете? Ну хотя бы в кино ходите? Видели, как расследуют преступления?
Сохранять вежливо-официальный тон удавалось с трудом.
— Ну подумайте — неужели убийства, грабежи и прочие мерзости творят при свидетелях? Нет, скрываются, осторожничают, концы в воду прячут. И что? Удается избежать наказания?
— Конечно, — презрительно усмехнулась она. — Дураки попадаются, а умные гуляют на свободе и плюют в потолок!
— Это вас соседки по камере научили такой премудрости?
— А хотя бы! Не все же такие растяпы, как я!
— Значит, соседки ваши умные?
— Еще бы! Ларка-управдом кого захочет вокруг пальца обведет. Да и другие девчонки.
— Почему же они не гуляют на свободе и не плюют в потолок?
Вершикова запнулась, но тут же оправилась.
— Вы меня не путайте да на словах не подлавливайте, знаем эти штучки! Есть факты — выкладывайте, нет — нечего голову морочить!
— Ну что же… — Я раскрыл дело. — Показания людей, хорошо знавших потерпевшего, его характеристики, моральный облик не подтверждают вашего заявления о нападении с его стороны…
Вершикова слушала внимательно.
— Судебно-медицинский эксперт исключает возможность неосторожности, несчастного случая… Поэтому ваше так называемое «признание» ровным счетом ничего не стоит.
И я предлагаю рассказать правду!
— Больше мне нечего рассказывать!
Я молча смотрел на нее, и она не отводила взгляда, в котором отчетливо читался вызов.
— Ну хорошо. Тогда объясните, пожалуйста, как вам удалось нанести такой удар? — Я положил на стол протокол допроса Кобульяна.
Читала Вершикова долго, и на лице ее отражалась растерянность.
— Ну, что скажете?
Обвиняемая долго молчала.
— Не знаю, не помню… Налетел с разбегу. А как все получилось, не могу сказать.
— Придется проверять! Что такое следственный эксперимент, знаете?
— Проверяйте, — упавшим голосом сказала она.
Вершиковой было двадцать два года. Уроженка сельской местности, после окончания школы приехала в областной центр с мечтой поступить в училище искусств. Попытка окончилась неудачей, но домой она не вернулась — сняла угол на окраине и устроилась в парикмахерскую кассиром. Пять лет спустя в ней уже нельзя было узнать прежнюю скромную деревенскую девочку.
Работала маникюршей, имела «своих» клиентов, обзавелась обширными связями. Жила на широкую ногу, переехала в изолированную квартиру в центре. Обилие и разнообразие нарядов в ее гардеробе явно не соответствовали скромной зарплате.
Намек на разгадку такого феномена можно было найти в милицейских протоколах, где Вершикова неоднократно фигурировала под прозвищем Хипповая Мэри. Впервые она выступила в подобном качестве два года назад, пройдя вскользь по крупному делу о спекуляции. Часть товара сбывалась через парикмахерскую, и она тоже прикладывала к этому руку, но в незначительной мере, что помогло остаться свидетельницей и не угодить на скамью подсудимых.
Но урок не пошел впрок. Вершикова продолжала вертеться в сфере «черного бизнеса»: штраф за мелкую спекуляцию, два предупреждения, уголовное дело, прекращенное за недостаточностью доказательств.
Родители Вершиковой, простые работящие люди, потрясенные арестом дочери по подозрению в убийстве, объясняли подобное перерождение тлетворным влиянием городской жизни.
"Никогда она такой не была, — говорил отец, горестно глядя запавшими покрасневшими глазами. — Чтобы жадность или там наряды. Никогда. Да и в городе тоже вначале все нормально. Мы с матерью часто приезжали, да она к нам ездила по воскресеньям. Жила как все. Хотела на портниху учиться, швейную машинку покупать. И вдруг будто отрезало. К нам наведываться перестала, мы приедем, ее никогда дома нет, порой и на работе не найдешь. И приходила поздно, иногда вовсе не ночевала. Это и вовсе стал, у нее парень в армии. Только и разговоров стало: платье достать, костюм, туфли. Что, носить нечего? Нет — шифоньер битком набит!
Друзья другие стали, подруги — фасонистые, с гонором, при деньгах… А откуда деньги?
И у Машки деньги завелись. Мы ей говорили: «Одумайся, мол, не по той дорожке идешь! Выходи замуж, девка интересная, а семья появится — сразу дурь из головы выйдет…» А она смеется: «Замуж мне еще рано, пока молодая, погулять надо хорошо. Один раз живем!» Вот и догулялась".
— Скажите, Вершикова, за что вас привлекали к уголовной ответственности год назад?
— Никто меня не привлекал, — с оттенком оскорбленности ответила она.
— Подозревали в спекуляции, потом разобрались, что ошиблись. У вас ведь тоже ошибки бывают!
Я читал дело, о котором шла речь. Вершикову задержали, когда она продавала по астрономическим ценам импортное дамское белье. При себе у нее оставался целый ворох бюстгальтеров, трусиков и комбинаций. Вершикова заявила, что все приобрела на толкучке, с рук. Сейчас понадобились деньги, поэтому стала продавать по той же цене. Никакой выгоды для себя не извлекала. Почему белье разных размеров?
Приобретала для подружек, а те отказались.
Следователь допросил названных Вершиковой подруг, они полностью подтвердили сказанное Мариной, и дело было прекращено. Да… Стоило подвергнуть эту обычную спекулянтскую версию более тщательной проверке, и она лопнула бы как мыльный пузырь.
— Бывают, — согласился я. — В вашем случае ошибка состояла в том, что дело поручили неопытному следователю, стажеру.
Вершикова потупилась и промолчала. Она прекрасно понимала, что в прошлый раз ей просто повезло.
— Когда мы делали у вас обыск, я нашел письма. Много писем…
Подозреваемая встрепенулась.
— Все от одного человека — Игоря Филатова. Уж извините, я их прочел — работа такая… Хорошие письма, серьезные. Даже предлагал замуж за него выйти, как отслужит. И вы ему, наверное, такие же письма писали. Как же увязать их с вашим образом жизни, времяпрепровождением, сомнительными компаниями, пьянками?
— Это к делу не относится!
— Прямо, может быть, и не относится.
— Вот и не лезьте, — грубо перебила она.
— Как хотите. Тогда скажите, давно ли вы знаете Золотова?
— Не очень. Месяц-два.
В голосе чувствовалось напряжение.
— А у меня складывается впечатление, что вы знакомы гораздо дольше. Около трех лет.
— Почему это? Нет, вовсе нет! — Она говорила чуть быстрее, чем требовала ситуация.
— И что вы можете сказать о нем?
— Да что вы ко мне пристали! Ничего я вам больше не скажу! Слышите, ничего!
— Отчего же? Вопрос вам неприятен?
— Отстаньте наконец! Хватит! Я устала! — Вершикова закрыла лицо руками.
Из мутного графина налил в стакан теплой воды, протянул обвиняемой. Стекло звякнуло о зубы. По-деревенски, тыльной стороной руки она вытерла мокрый рот.
— Раз так, будем заканчивать.
Я собрал бумаги.
— Сколько еще мне сидеть? — с трудом сдерживая, истерику, спросила Вершикова. — Сколько, я вас спрашиваю?
— Не знаю, наказание определяет суд. А статья предусматривает до десяти лет.
Лицо обвиняемой окаменело. Только подергивался глаз и дрожали губы.
— Ха-ха-ха! — пронзительно засмеялась она. — Десять лет! Ха-ха-ха! Смех перешел в визг, запрокинув голову, она раскачивалась на крепко прибитом стуле, и вдруг, резко наклонившись, ударилась о крышку стола. Хорошо, что папка с делом лежала у самого края и смягчила удар, а под второй я подставил руку и, удерживая Вершикову за плечи, локтем нажал кнопку.
МАРОЧНИКОВА
Она пришла без вызова, во всяком случае, я ей повторной повестки не направлял.
Подождала, пока вышел посетитель, заглянула, приоткрыв дверь.
— Можно?
Голос был тихий и неуверенный. Так же неуверенно села на краешек стула, глянула куда-то в сторону.
— Я тут ни при чем.
— О чем речь? — не сразу понял я.
— Прокурор вызвал, допрашивал про ресторан и вообще… Вы можете подумать на меня.
— А надо на Золотова? Он учил вас, что сказать в этом случае?
После долгой паузы Марочникова кивнула.
— Почему же вы не послушались?
Она как будто сплюнула.
— Надоело… Поплясала на задних лапках, хватит! — Она нервно хрустнула пальцами. — Он мне всю жизнь испортил! Вначале нарисовал картины всякие: синее море, белый теплоход, да морочил голову — анкеты приносил заполнять, автобиографию заставлял переписывать… И все толок: у дедушки, знаешь, какие связи были! А я, говорит, как близкий родственник адмирала могу к любому начальнику войти! Здесь не получится — в министерство поеду!
Марочникова усмехнулась.
— И ведь верила. Знала, какой он брехун, но верила!
Мне давно хотелось задать вопрос не для протокола, а для души, и я его задал.
— Скажите, Галина, а если бы не обманул вас Золотов. Если бы и правда мог устроить на заграничные рейсы… Или если бы до сих пор вы не догадались об обмане… Подтвердили бы про меня, как он учил?
Она опустила голову. Молчание затягивалось.
— Нет, конечно, как можно.
Уверенности в голосе не было. Понятно. Я так и думал.
— Галина Васильевна, Вершикова способна убить человека?
— Да нет, что вы! — искренне отмахнулась она.
— А Золотов?
Марочникова на миг задумалась.
— Тоже нет, — тон был убежденный. — Сподличать, сплетню свести, наврать… Может быть, украсть. Но убить — кишка тонка! Он трус в душе, только строит из себя.
Я постукивал ручкой по столу.
— А факт убийства — налицо!
— Несчастный случай, я уверена. А что Машка говорит?
Я оставил вопрос без ответа.
— Золотев сильный физически?
— Толстый, жиром заплыл, — презрительно сморщилась девушка. — Какая в жире сила.
— А кроме вас четверых, был кто-нибудь на даче?
— Нет, — удивленно посмотрела Марочникова. — Больше никого.
— Точно?
— Совершенно.
— Какие отношения у Золотова с Вершиковой?
Марочникова помедлила с ответом.
— Ладно. Плевать я на него хотела! — Она сосредоточилась. — Машка у него была до меня. Уже несколько лет. Он хвастался, что в люди ее вывел…
— Каким же образом?
— В маникюрши устроил, квартиру хорошую снял — у него знакомые где-то в жилуправлении. Приучил делишки разные обделывать… И мне предлагал: «Займись делом — всегда при деньгах будешь!» Но я на Машкином опыте ученая — она из-за этого чуть в тюрьму не села. И держал он ее «на крючке», чуть что — сразу:
«Смотри, со мной тебе лучше не ссориться!» Боялась она его. И зависела. Пугал:
«Из квартиры выселю, пойдешь опять углы снимать…»
Я вспомнил, что Марочникова тоже живет в комфортабельной квартире, снятой по договору.
— Он вообще умеет окрутить, запутать, так что никуда не денешься. Паутина!
Она задумчиво смотрела в угол между стеной и сейфом.
— Продолжайте, я слушаю.
— Когда такое на даче получилось, он мне перед допросом сказал, как говорить и что… Скрывал почему-то, что с Машкой знаком давно… И что с Федей отношения поддерживал. Вообще, говорил, меньше языком болтай, а то у всех неприятности будут, а у тебя — в первую очередь.
— Зачем ему эта ложь?
— Не знаю. Он же все время врет. Феде голову морочил, обещал в училище устроить.
Да и многих дурил. «Приходите ко мне в горисполком, ждите в вестибюле, я спущусь…» А сам за полчаса до встречи зайдет туда — и в туалет. К назначенному времени спускается важно по лестнице. Цену себе набивал, чтобы за важную персону принимали. И многие верили.
— А что он от Федора хотел? — У меня создавалось впечатление, будто я пытаюсь составить словесный портрет невидимки.
— Не знаю. Раньше Федор пару раз привозил ему вещички кое-какие, больше по мелочи — белье, косметику. Потом не захотел. Так Золото Машку научил, чтобы она Феде голову закрутила, влюбила в себя, чтобы он ее слушаться стал…
— Зачем?
— Этого сказать не могу. Нужен, видно, ему был парень.
— А во время вечеринки Золотов ничего об этом не говорил?
— Ничего.
— Как ведет себя Золотов после происшедшего? Что говорит о следствии? Я монотонно задавал вопросы и записывал такие же невыразительные ответы.
— После того вечера в ресторане я его не видела… А вообще напуган: на даче, говорил, засада, за всеми нами следят.
— Почему он так решил?
— Да приятель его, Эдик, позвонил туда — ему ответили, показалось, Валерка, а подошел — знака нет… Еле ноги унес.
— Какого знака?
— Условный сигнал: на ручку калитки подкову надевал. Значит, все в порядке, ждет в гости. А если подковы нет — и идти нечего: или родители там, или еще что…
Подкова эта обычно с обратной стороны на заборе висела.
Я вспомнил человека, который направлялся к даче Золотовых в день осмотра, но так и не вошел во двор. Сказанное Марочниковой объясняло этот факт. Но картина происшедшего запутывалась еще больше.
— Скажите, Галина, с кем дружил Золотов?
— Да есть некоторые… — Она презрительно сморщилась. — Работают, на собраниях выступают, правильные речи произносят… А сами спекулируют, пьянствуют, развратничают… Как оборотни. Только разве это дружба? При случае один другого с потрохами продаст!
Марочникова назвала несколько фамилий, я записал. Сейчас она держалась совсем иначе, чем на предыдущем допросе, кажется, начала выходить из-под влияния Золотова.
Я попросил девушку подождать несколько минут в коридоре, произвел необходимые приготовления, потом прошел к кабинетам помощников прокурора и пригласил сидящих в очереди на прием мужчину средних лет и молодую женщину поприсутствовать в качестве понятых при проведении опознания.
Вернувшись к себе, объяснил понятым, что от них требуется, и, позвав Марочникову, откинул покрывавшую стол газету. Под ней лежали в ряд сумочка из ткани болонья, зеленый пластиковый пакетик, полотняный мешочек и еще несколько однородных с ними предметов.
— Галина Васильевна, есть ли здесь знакомая вам вещь?
— Конечно, — Марочникова взяла зеленый, с тесемочками, мешочек, изъятый на квартире Петренко. — Я сама шила эту штуку, все пальцы исколола.
Честно говоря, я не очень надеялся на успех, просто делал то, что требуется, выполнял рутинную работу следствия, но скрыл радостное удивление.
Читать бесплатно другие книги:
