Замечательные женщины Пим Барбара

Глава 4

Вышло определенно неудачно – когда доставили телеграмму, Елены Нейпир не было дома. Женам следует ждать возвращения мужей с войны, считала я, пусть это и несколько нелогично: ведь самолет способен доставить мужа из Италии в Англию за каких-то несколько часов.

Зазвонил ее звонок, потом мой, и, открыв дверь и увидев на пороге мальчика-посыльного с телеграммой, я сразу, словно шестым чувством, поняла, что в ней написано. Вопрос был в том, когда он прибывает. Выходило, что уже вечером, а я слышала, как миссис Нейпир ушла около шести. Наверное, она встречалась с Иврардом Боуном. Может, следует выяснить, где она, и дать ей знать? Мне казалось, что стоит попытаться, и я начала рыться в телефонном справочнике, чтобы проверить, не найдется ли там номер Иврарда Боуна. Если не найдется, тем лучше – мне не придется вмешиваться в то, что на самом деле меня не касается. Но он там значился, как и адрес в Челси, – маловероятно, что в Лондоне зарегистрированы два Иврарда Боуна. С опаской набрав номер, я услышала гудки.

– Алло, алло, кто это? – прозвучал сварливый старушечий голос.

Не передать словами, как я была ошарашена, но не успела я открыть рот, как голос продолжил:

– Если это мисс Джессоп, могу только надеяться, что вы звоните, чтобы извиниться.

Я, запинаясь, пробормотала в объяснение, что я не мисс Джессоп, и спросила, дома ли мистер Иврард Боун.

– Мой сын на собрании Доисторического общества, – прозвучал сварливый голос.

– А, понимаю. Мне очень жаль, что я вас потревожила.

– Меня вечно тревожат. Я вообще не хотела, чтобы устанавливали телефон.

Извинившись еще несколько раз, я повесила трубку, потрясенная и озадаченная, но в то же время испытывая огромное облегчение. Иврард Боун на собрании Доисторического общества. Это походило на шутку. Дальнейших розысков от меня никак нельзя было ожидать, а потому я, обозвав себя любопытной наседкой, поднялась, чтобы приготовить себе ужин. Я открыла консервированную фасоль, решив, что так будет быстрее и проще, поскольку не могла отделаться от мысли, что Рокингхем Нейпир может явиться с минуты на минуту и мне придется спуститься, чтобы открыть ему дверь. Ключа от входной двери у него скорее всего нет, и ужин его, наверное, не ждет. Возможно, он и не обедал. Тут я, почти разволновавшись, засуетилась на кухне, съела фасоль за десять минут, а то и меньше, причем без малейшего достоинства, и быстро вымыла посуду. Едва налив себе чашку кофе и уйдя с ним в гостиную, я услышала, как возле дома остановилось такси, потом в квартире миссис Нейпир зазвенел звонок.

На лестничной площадке я помедлила, чувствуя себя суетливой дурехой, но мне еще не доводилось сталкиваться с подобными ситуациями, а жизнь в сельском приходе не вполне меня к ним подготовила. Еще я вдруг подумала про попугая в клетке, и птица окончательно сбила меня с толку.

Дверь я открыла довольно робко, надеясь, что он будет не слишком разочарован тем, что его встречаю я, а не жена.

– Боюсь, миссис Нейпир нет дома, – пробормотала я. – Но я услышала звонок и спустилась.

Хорошо, что он заговорил сразу, поскольку я не привыкла встречать красивых мужчин и, боюсь, уставившись на него, проявила явную невоспитанность. Однако очаровали меня скорее его манеры, чем внешность, хотя он и был смуглым, элегантным и обладал всеми теми качествами, которые, как считается, делают мужчину привлекательным.

– Как мило, что вы спустились, – сказал он, и я поняла – хотя невозможно облечь это в слова, – что именно имела в виду Елена, когда говорила, что он очаровывает неуклюжих военнослужащих женского вспомогательного. – Мне повезло, что вы оказались дома. Полагаю, вы мисс Лэтбери?

– Да, – удивленно ответила я. – Откуда вы знаете?

– Елена про вас писала.

Я невольно задумалась, как именно она меня описывала.

– Да, мы встречались раз или два. Я живу в квартире над вами.

К тому времени мы уже поднимались: я первой, а он с чемоданом следом. К счастью, дверь в их квартиру была не заперта, и я провела его в гостиную.

– Мои вещи! Как хорошо снова их увидеть! – воскликнул он, подходя к книжному шкафу и беря одно из пресс-папье, расставленных на верхней полке. – И еще мои стулья. Правда, они прекрасные?

– Просто чудесные, – отозвалась я с порога. – Дайте мне знать, если вам понадобится моя помощь.

– О, пожалуйста, не уходите, разве только у вас… – Он на полную мощь включил свою очаровательную улыбку, и я была чуточку ослеплена.

– Вы ели? – спросила я.

– Да, спасибо. Пообедал в поезде. Неразумно являться к Елене, рассчитывая, что на столе ждет обед или ужин, или даже что в кладовой что-нибудь есть. Боюсь, мы иногда расходимся во взглядах на то, как важен цивилизованный прием пищи. – Он оглядел комнату. – Довольно приятная, правда? Я опасался худшего, когда Елена написала, где мы будем жить.

– Боюсь, это не самый лучший район Лондона, но я к нему привязалась.

– Да, думается, у него есть определенное Stimmung[8]. Если живешь в немодном районе, нужно найти хотя бы это, чтобы он показался сносным.

Я не нашлась что ответить.

– Мне нравится думать, что когда-то тут были болота и бродили дикие кабаны, – рискнула я наконец, вспомнив статью из местной еженедельной газеты. – И когда-то тут жил Обри Бердслей[9]. На его доме есть табличка.

– Великолепно! – Ему это было как будто приятно. – Это уже гораздо лучше. У него такие изысканные рисунки!

Лично я находила их отвратительными, но ответила ничего не значащим «конечно-конечно».

– Но после Италии тут будет очень холодно. – Он поежился и потер руки.

– Может, вам подняться ненадолго ко мне? – предложила я. – У меня растоплена печка, и я как раз собиралась варить кофе. Или вы бы предпочли распаковать вещи?

– Нет, кофе просто прекрасно.

– Какая очаровательная комната, – сказал он, входя в мою гостиную. – Вы явно женщина с большим вкусом.

Я невольно испытала удовольствие от его комплимента, но сочла необходимым объяснить, что мебель по большей части из моего прежнего дома.

– Ах да. – Он помедлил, словно что-то вспоминая. – Из дома сельского священника. Про него мне Елена тоже писала.

В кухне я занялась приготовлением дополнительной порции кофе.

– Надеюсь, вы успели поесть? – спросил он, входя следом. – Я прибыл в довольно неудачное время.

Я объяснила, что как раз поужинала, и добавила, что готовить для себя одной – лишние хлопоты.

– Но я люблю поесть, – добавила я. – Наверное, мужчины в целом умеют находить толк в еде гораздо лучше женщин.

Мне вспомнилась недоеденная банка фасоли – нет сомнений, что завтра мы с ней встретимся снова.

– Верно, женщины и вино по-настоящему не ценят. Надо полагать, вам не пришло бы в голову выпить бутылку вина одной?

– Конечно нет, – ответила я с немалой долей осуждения.

– Что замечательно в жизни вне Англии, – продолжал он, расхаживая по моей кухоньке, – так это чудесное ощущение благоденствия, когда сидишь за столиком на солнце с бутылкой того, что подвернулось… Ничто с этим не сравнится, верно?

– Я люблю посидеть за столиком на солнце, – согласилась я. – Но боюсь, я одна из типично английских туристок, которая всегда заказывает чашку чая.

– А когда его подают, он оказывается блеклой жидкостью цвета соломы…

– И чай в смешном пакетике…

– Возможно, вам даже принесут к нему молоко… Горячее!

Мы оба рассмеялись.

– Но даже в этом есть свой шарм, – упрямо продолжала я, – все это часть атмосферы чего-то чужого и странного.

– Уж английские туристы точно странные, – отозвался он. – Хотя в Италии их, конечно, немного. Думаю, как раз этого там не хватало, делало жизнь такой неестественной. Сплошь туристы в мундирах, никаких воспитанных англичанок с «Бедекерами»[10] и в больших соломенных шляпах. Я по ним даже соскучился.

Мы заговорили об Италии, а потом как-то незаметно перешли на приходские дела, на Джулиана Мэлори, его сестру и нашу церковь.

– «Высокая» месса? С музыкой и ладаном? Мне бы очень понравилось, – сказал он. – Надеюсь, ладан превосходного качества? Думаю, он бывает разный.

– Да, я видела рекламу, – призналась я, – и названия у него разные. «Ламбет» очень дорогой, а «Пакс» совсем дешевый. А кажется, что должно быть наоборот.

– И у вас здесь множество хорошеньких алтарников?

– Ну… – Я помедлила, вспомнив нашего распорядителя Тедди Лимона с жесткими кудряшками и встревоженной миной и его отряд хорошо вымуштрованных мальчишек бойцовского вида. – Ну, у нас очень хорошие мальчики, но возможно, если вам нужны хорошенькие алтарники, то, наверное, лучше поискать их в Кенсингтонской церкви. Однако надеюсь, что вы как-нибудь посетите и нашу, – добавила я уже серьезнее, чтобы не разочаровать Джулиана, ожидавшего, как мне показалось, что я буду «нести слово».

– Непременно загляну. Мне очень нравится ходить в церковь, но только не до завтрака. Ранние службы, на мой взгляд, всегда были большой препоной религии. Как по-вашему?

– Считается, что то, что стоит усилий, и ценится выше, – рискнула ответить я.

– А в противном случае это лишается добродетели? То есть добродетель исходит от человека? Э… да так и было бы, если бы из меня что-то исходило… – Он вздохнул. – Уверен, у вас ее в избытке.

Мне был не очень приятен его фривольный тон, но сам Рокингхем не мог не нравиться. С ним так легко было болтать, равно легко представляя себе, как он пускает в ход свое обаяние в любом обществе, чтобы сгладить неловкости, или даже делает это бессознательно, поскольку очаровывать для него настолько естественно, что он ничего не может с собой поделать.

Мы все еще говорили о церкви, когда на лестнице послышались голоса.

– Очень прошу меня извинить, – сказал он, – наверное, это Елена. Большое спасибо, что были ко мне так добры. Надеюсь, мы будем часто видеться. – Он выбежал на площадку, и его шаги загрохотали вниз по лестнице.

Я поставила кофейные чашки на поднос и отнесла их на кухню. Как жаль, что Иврард Боун помешает воссоединению четы Нейпиров. Но у меня не было сомнений, что Елена справится с обоими, и оставалось надеяться, что у Иврарда Боуна достанет такта быстро уйти и оставить их вдвоем. Я как раз начала мыть чашки, когда в дверь постучали. На пороге с оплетенной соломой бутылкой в руке стоял Рокингхем.

– Мы сочли, что надо отметить знаменательное событие, – сказал он, – и очень хотели бы, чтобы вы к нам присоединились. Если вы, конечно, одобряете распитие вина в это время суток.

– Но вы, наверное, предпочли бы остаться с женой наедине…

– У нас сидит антрополог, поэтому показалось отличной мыслью устроить вечеринку, – объяснил он.

Я стала снимать передник и поправлять прическу, извиняясь (как мне показалось, в обычной моей суетливой манере) за свою внешность. «Как будто кому-то есть дело до того, как я выгляжу, как будто вообще кто-то меня заметит», – тут же одернула я себя.

– Вы премило выглядите, – сказал Рокингхем, улыбаясь, словно почти так и думал.

Елену и Иврарда Боуна мы застали в гостиной: она доставала бокалы, а он стоял у окна. Мне представился шанс рассмотреть его остроносый профиль, и я решила, что он мне определенно не нравится. Вдруг он повернулся и уставился на меня – словно бы неодобрительно.

– Добрый вечер, – поздоровалась я, чувствуя себя очень глупо.

– Вы ведь знакомы, верно? – спросила Елена.

– Во всяком случае, я видела мистера Боуна на лестнице, – объяснила я.

– Да, помню, что раз или два встретил кого-то на лестнице, – безразлично отозвался он. – Это были вы?

– Да.

– Чудесно, что вы оказались дома, когда приехал Роки, – быстро и нервно сказала Елена. – Ужасно было бы, если бы он вернулся в пустой дом, но он сказал, вы были просто великолепны. Наверное, он даже не скучал по мне. Верно, дорогой?

Не дожидаясь ответа, она зачем-то убежала на кухню. Рокингхем отошел, чтобы разлить вино, и я осталась неловко стоять возле Иврарда.

– Вы, кажется, антрополог, – сказала я, делая, как мне казалось, храбрую попытку завязать разговор. – Но, боюсь, я ничего в антропологии не смыслю.

– Действительно? – спросил он с полуулыбкой.

– Наверное, это очень увлекательно, – сбивчиво продолжала я, – ездить по всей Африке, делать разные…

– «Увлекательно» не совсем подходящее слово. Очень трудно учить невероятно сложные языки, потом проводить бесконечные опросы и собирать статистику, писать отчеты, заметки и все такое.

– Да, конечно, – присмирела я, поскольку с его слов выходило, что все это довольно уныло. – Но, наверное, приносит удовлетворение, когда понимаешь, что сделал важное дело?

– Важное дело? – Он пожал плечами. – Но что, в сущности, мы делаем? Иногда я задумываюсь, не пустая ли это трата времени.

– Это зависит от того, что вы взялись делать, – довольно раздраженно сказала я, чувствуя себя Алисой в Зазеркалье. Разговор принимал скверный оборот, и я испытала благодарность к Рокинггхему, который пришел мне на помощь.

– Они злятся, когда другие думают, что они получают удовольствие от своей работы, – заметил он довольно едко.

– Но я, правда, получаю удовольствие, – вмешалась Елена. – Не все мы такие скучные, как Иврард. В экспедиции я была просто на седьмом небе. А теперь надо все записать и оформить, как раз это мы сегодня обсуждали. Мы будем делать доклад в одном научном обществе. – Тут она с неестественным оживлением повернулась ко мне: – Вы обязательно должны прийти нас послушать, мисс Лэтбери.

– Да, мисс Лэтбери, мы с вами будем сидеть в заднем ряду и наблюдать антропологов, – вставил Рокингхем. – Они изучают человечество, а мы будем изучать их.

– Да, это общество во многом примитивная община, – сказал Иврард, – и поле для научных наблюдений там весьма обширное.

– И когда состоится доклад? – спросила я.

– О, совсем скоро, уже в следующем месяце! – ответила Елена.

– Нам надо работать, – раздраженно заявил Иврард. – Если не поспешим, вообще ничего не будет сделано.

– Наверное, на подготовку уходит много времени, – предположила я. – Пожалуй, я нервничала бы от одной только мысли о выступлении.

– Не в этом дело. Наш материал совершенно новый, но ведь хочется еще и хорошо его подать.

– Разумеется, – согласилась я.

– Ну, дорогой… – Посмотрев на мужа, Елена подняла бокал. – Разве не прекрасно, что он вернулся? – вопросила она, ни к кому в сущности не обращаясь.

Иврард промолчал, но тоже вежливо поднял бокал, и я последовала его примеру.

– Тем больший повод выпить! – воскликнул Рокингхем с довольно натужной веселостью.

Он подошел ко мне с оплетенной бутылью, и я позволила подлить в мой бокал, хотя он еще не был пуст. Я начинала понимать, как люди нуждаются в спиртном, чтобы сгладить ту или иную неловкость, и вспомнила множество тягучих приходских праздников и собраний, которые прошли бы много живее, если бы кому-то пришло в голову открыть бутылку вина. Но таким, как мы, приходится довольствоваться титаном для чая, и мне подумалось, что надо отдать нам должное, раз даже при столь безобидном подспорье мы неплохо справляемся. Нынешняя вечеринка, если только ее можно было так назвать, явно не задалась, и я чувствовала себя не в своей тарелке. Мой опыт светских увеселений, признаю, довольно ограниченный до сих пор, не подразумевал ничего подобного. Мне очень хотелось, чтобы Иврард Боун ушел, но он завел серьезный разговор с Еленой о каком-то аспекте их доклада и не замечал или не придавал значения возникшей неловкости. Наконец он сообщил, что ему пора, и весьма любезно попрощался с Рокингхемом и мной и довольно холодно с Еленой, упомянув, что через пару дней позвонит ей по поводу диаграмм родства.

– Нам нужно работать, – повторил он.

– С нетерпением буду ждать вашего доклада, – сказала я, чувствуя, что надо проявить любезность и что эта обязанность выпала на мою долю.

– О, вы найдете его смертельно скучным, – отозвался он. – Не следует ждать ничего особенного.

Я проглотила замечание, что, мол, женщины вроде меня и не ждут ничего особенного – по сути, вообще ничего.

– Так-так, – сказал Рокингхем, когда мы услышали стук закрывающейся двери. – Так это был великий Иврард Боун?

– Великий? – удивленно переспросила Елена. – Боюсь, сегодня он проявил себя с наихудшей стороны. А вам, миссис Лэтбери, он разве не показался невыносимо напыщенным и скучным? – С сияющими глазами она повернулась ко мне: – Он кажется довольно приятным и явно недурен собой.

– Вот как? А меня блондины совсем не привлекают.

Продолжать в том же ключе показалось бессмысленным, поэтому я признала, что мне трудно было с ним разговаривать, что, впрочем, неудивительно, поскольку я не привыкла к общению с интеллектуалами.

– Да он просто невозможен! – вырвалось у нее.

– Забудь, лучше посмотри, что я тебе привез, – умиротворяюще, точно говоря с ребенком, сказал Рокингхем. – Немного майолики и фаянсовый сервиз к завтраку упакованы с основным багажом, ну а мелкие безделушки тут. – Открыв один из чемоданов, он достал флакончик духов, несколько пар шелковых чулок и несколько маленьких глиняных предметов. – Нет, нет, не уходите пока, мисс Лэтбери, – окликнул он меня, увидев, что я неуверенно направилась к двери. – Мне бы хотелось вам что-нибудь подарить. – С этими словами он вложил мне в руку фарфорового козлика. – Вот, выпустите его пастись среди бородатых архидьяконов и им подобных.

– Какой милый… Большое вам спасибо.

Поднявшись к себе, я поставила фигурку на тумбочку у кровати. Может, Рокингхем был чуточку пьян, подумалось мне. Я, пожалуй, тоже немного захмелела, но ведь я не привыкла к спиртному. Да и вообще во всем этом вечере было что-то фантастическое, точно ничего такого не могло случаться взаправду.

Я лежала без сна, ощущая жажду и какое-то смутное беспокойство. Не следует часто видеться с Нейпирами. Сегодня вечером нас свели обстоятельства, но завтра мы каждый будем сам по себе. Я сомневалась, что Елена вспомнит о своем приглашении прийти послушать ее доклад в ученом собрании, поэтому решила ничего такого не ждать и пригласить к себе на пасхальные каникулы Дору. Надо полагать, она не слишком поладит с Рокингхемом, или Роки, как я теперь про себя его называла. «Он совсем не из тех, к чьему обществу привыкли мы с Дорой, а мне, оказывается, с ним очень легко», – чуть самодовольно подумала я, но потом вспомнила о военнослужащих из женского вспомогательного и поняла, что именно меня тревожит. Его шарм как раз и заключался в том, что людям с ним было комфортно. На самом же деле он, пожалуй, довольно поверхностная личность. Далеко не такой достойный, как Джулиан Мэлори или наши церковные старосты мистер Моллет и мистер Конибир, или даже Тедди Лимон, который вообще не умеет себя вести в обществе… Засыпая, я вспомнила, что забыла помолиться. Приснился мне мистер Моллетт, который грозил мне пальцем и плутовато повторял: «Ах, ах, ах, мисс Лэтбери…»

Глава 5

На следующий день я помогала Уинифред разбирать вещи к благотворительному базару.

– Просто ужасно, по-моему, что люди отправляют на благотворительные базары своих родственников, – сказала Уинифред. – Как можно так поступать? – Она подняла повыше почерневшую серебряную рамку, из которой выглядывали голова и плечи женщины в платье эпохи короля Эдуарда. – Вот еще один, к тому же духовное лицо. – Опять совсем юный священник, кажется, только-только вылупился. Я посмотрела поверх ее плеча на чисто выбритое лицо над высоким воротничком.

– Так и чудится, что это кто-то из знакомых, – посетовала Уинифред. – Что, если бы мы взаправду его знали и кто-то увидел бы его среди других вещей? Каким это стало бы шоком! Я думаю, надо вынуть фотографию – в конце концов, покупают ведь рамки.

– Не думаю, что их принесли их родные, – утешила я ее. – Скорее всего, фотографии годами пылились в кладовке, и никто не знает, кто на них изображен.

– Пожалуй, да. Но сама мысль о ненужности… Словно на благотворительный базар послали реального человека… Понимаете? Чем старше становишься, тем острее это чувствуешь. Молодежь, конечно, только посмеялась бы.

Я прекрасно понимала, что она имеет в виду, ведь старая дева без родных и друзей вполне может стать ненужной. Я ощущала это даже острее Уинифред: кто, собственно, обо мне заплачет, когда меня не станет? Дора, брат и сестра Мэлори, пара человек из моей старой деревни, возможно, пожалеют, но ни в чьей жизни я в первых строках не значусь. Меня так легко было бы заменить… Я решила не обсуждать это с Уинифред, по натуре склонной к романтике и меланхолии и тому, чтобы воображать себя в разных ситуациях. У кровати она держала томик стихов Кристины Россетти, переплетенный в мягкую зеленую замшу, хотя, насколько я знала, не обладала опытом, к которому относились часто цитируемые ею строки. Я была совершенно уверена, что, имейся кто-нибудь, о ком она могла бы подумать, прочитав: «Ты их забудь с улыбкой в тишине. Не вспоминай и прочь гони печаль», – она непременно бы мне рассказала.

– Уж вам-то это не грозит, – весело сказала я. – Бог знает, что бы Джулиан без вас делал.

– И правда! – Она рассмеялась, словно вдруг что-то вспомнила. – Видели бы вы его сейчас! Он забрал себе в голову, что покрасит комнаты, которые мы собираемся сдавать. Даже не представляете, какой погром он учинил! Я начала помогать, но вспомнила, что надо разобрать вещи, так что мисс Стэтхем, мисс Эндерс и сестра Блэтт дают ему наверху полезные советы.

– О боже, думаю, ему нужна более практичная помощь, – отозвалась я. – Можно мне подняться посмотреть?

– Да, пожалуйста, а я останусь здесь. Наверное, куплю себе эту юбку, – услышала я ее бормотание. – Ее еще носить и носить.

Женские голоса, звучавшие на повышенных тонах, привели меня в большую комнату на верхнем этаже, где я застала Джулиана Мэлори сидящим на ступеньке стремянки с кистью в руке и в старой сутане, теперь пестревшей мазками краски. Рядом стояли мисс Стэтхем и мисс Эндерс, две маленькие, похожие на птичек женщины, которых я иногда путала, а также сестра Блэтт в сером форменном платье, кряжистая и розовощекая, деловитая и прямолинейная.

Все рассматривали стену, которую Джулиан, по всей очевидности, только что закончил красить.

– Очень надеюсь, что, когда высохнет, цвет изменится, – сказала сестра Блэтт. – А то он любого с ума сведет.

– На банке было написано «Старое золото», – несчастным голосом отозвался Джулиан. – Может, я слишком густо замешал?

– Консистенция жидкой сметаны, – прочла на банке мисс Эндерс. – Вот как должно быть.

– Трудно, конечно, вспомнить, какая она, сметана, – сказала мисс Стэтхем. – Наверное, жидкая сметана – это как пенка на молоке.

– О, Милдред! – Жестом отчаяния Джулиан махнул в мою сторону кистью, обрызгав всех каплями краски. – Спасите нас!

– Чем я могу помочь?

– Ничем, – почти удовлетворенно отозвалась сестра Блэтт. – Боюсь, отец Джулиан покрасил стену не в тот цвет. Остается только дождаться, пока высохнет, и придать ей более светлый оттенок. И вообще краска легла подтеками. – Нагнувшись, она уставилась в стену. – Боюсь, мне совсем не хотелось бы жить в комнате такого цвета.

– А я думаю, что, когда высохнет, посветлеет, – с надеждой ответила я.

– Жаль, что не поручил это ребятам из молодежного клуба, – сказал Джулиан. – Боюсь, по части практических дел я не мастер. Мне всегда думалось: какое, наверное, испытываешь удовлетворение, сделав что-то хорошее своими руками. Уверен, я достаточно часто это проповедовал.

– Ну, в земной юдоли удовлетворение нам не положено, – отрезала сестра Блэтт. – В этом, вероятно, все дело.

Джулиан улыбнулся.

– Жестоко, конечно, что мне не позволительна даже столь малая радость, но сегодня я определенно научился смирению, так что вся эта затея не пропала даром. А ведь казалось-то так просто, – печально добавил он.

– М-да, ничто не бывает так просто, как кажется, – самодовольно отозвалась мисс Стэтхем.

– Определенно не бывает, – согласилась мисс Эндерс, которая была портнихой. – Мои клиентки часто говорят, что хотят сами сшить себе хлопчатое платье или прямую юбку, а потом обнаруживают, что это далеко не так просто, и бегут ко мне, чтобы я поправила.

– Жаль, что вы не можете поправить это, мисс Эндерс. – Джулиан сгорбился на своей стремянке.

– Смотрите, – вмешалась я, – действительно становится светлее, и высыхает довольно ровно. Наверное, естественно, что жидкая краска гораздо более темная.

– И правда, – согласилась сестра Блэтт. – Теперь цвет уже довольно приятный.

– Какая вы умная, Милдред, – благодарно сказал Джулиан. – Я знал, что вы поможете.

– Ну, теперь, когда мы наставили вас на нужный путь, пора нам и своим пойти, – добродушно произнесла сестра Блэтт.

– Спасибо за помощь и советы, – с толикой иронии отозвался Джулиан.

– А потолок отец Мэлори покрасить попытается? – вполголоса спросила мисс Стэтхем.

– Это самое сложное, – объяснила мисс Эндерс.

– Будучи пастырем, он непременно должен совершить подвиг, – жизнерадостно рассмеялась сестра Блэтт. – Возможно, мисс Лэтбери ему поспособствует. Боюсь, моего веса стремянка не выдержит, – довольно добавила она, опуская взгляд на свои обтянутые серым телеса. – И вообще, я считаю, что сначала надо было красить потолок, а только потом стены. Если будете красить потолок теперь, отец, стены белым забрызгаете.

– Наверное, да, – терпеливо отозвался Джулиан. – Замечательные женщины, – вздохнул он, когда они ушли. – Может, прервемся на чай?

– Вы могли бы поискать добровольцев из хора или молодежного клуба, пусть они закончат, – предложила я. – Уверена, Тедди Лимон с этим прекрасно справится. Мужчины любят возиться с красками и побелкой.

– Полагаю, меня нормальным мужчиной считать нельзя, – сказал Джулиан, снимая заляпанную желтым сутану и вешая ее на стремянку, – но у меня тоже есть тяга к подвигам.

Уинифред мы нашли в коридоре с ящиком чучел птиц.

– Смотрите, это, как обычно, от миссис Ноуд, – сказала она.

– В ее доме, наверное, совсем не осталось птиц, учитывая, что она на каждый базар присылает по несколько штук, – заметила я.

– Нет, там еще уйма, – возразил Джулиан. – Эти, кажется, из чулана. В холле экземпляры получше – кое-какие довольно угрожающие, с распростертыми крыльями. А эти совсем маленькие, почти как воробышки.

– Эти разойдутся как горячие пирожки, – сказала Уинифред. – За них всегда идет драка. Пойдем выпьем чаю.

Чаепитие в этом доме всегда было наиболее безопасным приемом пищи, а сегодня даже подали невзрачный с виду пирог.

– Надо спросить Нейпиров, нет ли у них чего-нибудь для базара, – предложила я. – У него, вероятно, найдется какой-нибудь старый костюм, который ему больше не нужен, или, возможно, форма без петлиц и нашивок.

– То и дело слышишь, как муж вернулся домой и обнаружил, что его гражданскую одежду сожрала моль, – серьезно откликнулась Уинифред. – Ужасный, наверное, шок.

– За этим надо бы приглядывать женщинам, – заметил Джулиан. – Шарики от моли, камфара и так далее, – неопределенно добавил он. – Я полагаю, вполне возможно держать моль в узде. Как по-вашему, миссис Нейпир в этом отношении исполнила свой долг?

– Не знаю, – протянула я, так как мне пришло в голову, что скорее всего нет. Я не могла представить, чтобы она методично занималась такими хозяйственными мелочами.

– А с ним самим вы познакомились? – спросила Уинифред.

– О да, он совершенно очарователен. Недурен собой, мил, и с ним так легко разговаривать. Мне он очень по душе.

– Можно подумать, вы влюбились, – подтрунивая, сказал Джулиан, – раз уж он произвел столь благоприятное первое впечатление.

– Глупости! – запротестовала я. – Мы с ним встречались только однажды, и он скорее всего моложе меня. К тому же женат.

– Очень рад это слышать, Милдред, – уже серьезнее сказал Джулиан. – Многие сегодня забывают, что это должно быть преградой.

– Ну же, Джулиан, не надо проповедей, – попросила Уинифред. – Ты сам знаешь, Милдред никогда не сделает ничего дурного или глупого.

Я с легкой грустью подумала, что это слишком уж верно, и понадеялась, вдруг остальные видят меня в чуточку ином свете. Добродетель – прекрасное свойство, и нам всем следует к ней стремиться, но иногда она немного угнетает.

– Передай Милдред что-нибудь поесть, – попросила брата Уинифред.

– Надеюсь, она достаточно хорошо нас знает, чтобы взять самой, не спрашивая разрешения, – отозвался Джулиан. – Иначе, боюсь, ей очень немного достанется.

В разговоре возникла короткая пауза, и я, взяв еще кусок пирога, вдруг задумалась над шуткой Джулиана о том, что я влюблена в Рокингхема Нейпира. Разумеется, это было совершенно невозможно, но я явно испытала на себе силу его обаяния, и мне следовало бы почаще напоминать себе о неловких военнослужащих из женского вспомогательного и о том, как он очаровывал их на адмиральской вилле. Но я никогда не была склонна влюбляться и часто жалела, что меня обошел стороной опыт не только брака, но и, возможно, более великий и более возвышающий душу шанс любить и потерять любовь. Конечно, в юности у меня был младший священник, а после банковский клерк, читавший после службы отрывки из Священного Писания, но ни одну из этих влюбленностей великой не назовешь.

– А теперь, – воспользовался тишиной Джулиан, – у меня есть для вас новости.

– И какие же? – воскликнули мы хором.