Если свекровь – ведьма Касмасова Лилия

– Знаешь, а мы с тобой и сами могли бы Мишу спасти, без Орхидеи, – сказала я. – Пусть она едет с этим Николаем.

– Ты забываешь, что Мелисса Весловская – ведьма, – сказал инспектор. – А ты совсем ничего не можешь.

Я повернула кольцо и пощелкала пальцами. Да, искра не объявилась.

– Ну ничего, – проговорила я себе под нос, – поцелую Мишу, и она вернется.

– Да, только это он должен тебя поцеловать, а не ты его, – сказал инспектор. – А пока что нам необходима поддержка Орхидеи.

– Ну ладно, если ты такой трусишка.

Он приостановился:

– Я ведь о тебе беспокоюсь. Чтобы ты смогла вернуть себе жениха!

– Или тебе двух подследственных, – сказала я.

– Верно, – хмуро сказал он. – Давненько я никого в Сибирь не отправлял. А тут сразу две кандидатуры.

– Миша не виноват, – сказала я. – Его околдовала эта Крыса!

– Это мы еще проверим, – сказал Бондин.

– Хочешь сказать, что он в нее сам… сам влюбился?! – Да я сейчас придушу этого рыжего негодяя! Вон какая у него шея костлявая, пожалуй, и одной рукой получится.

– Кто знает, – пожал он плечами. – По крайней мере, любовное зелье не действует так сильно на… – Он замолк и быстро зашагал вперед.

Я догнала его:

– На кого не действует сильно?

– Кто? – спросил он.

– Зелье! – рявкнула я. – Не притворяйся дурачком! Ты сейчас только сказал…

– Я ничего не говорил, – ответил он.

Вот и попробуй выбить из него признание. Такой и под пытками не заговорит. Осел. Упрямый осел и негодяй. Что он там хотел сказать? Что любовное зелье не действует на того, кто морально устойчив? А у самого-то оно как мозги вышибло утром?

– А сам-то ты с утра вообще вел себя с Орхидеей по-идиотски! – высказалась я.

– Ну и что, – сказал он. – Я не был тогда влюблен.

Он сказал это «тогда» с какой-то странной интонацией. Что значит – «тогда»? То есть после этого он что, влюбиться успел? В кого это, интересно?

Я покосилась на него. Идет себе, тащит саквояж и плащ и сосредоточенно смотрит куда-то вдаль.

Да нет, тогда – значит просто «в тот момент». Да он вообще любил когда-нибудь в своей жизни? Ах да, он же жениться собирался. И что там произошло, интересно? Почему не женился? Спросить, что ли. Он же вот считает, что имеет право обсуждать моего жениха и наши с ним отношения, так почему же я не могу? М-да. Почему-то не могу. Неудобно. Да ладно, какое мне, в конце концов, дело до его невест и до его женитьб? Да абсолютно никакого. Мне абсолютно наплевать на этого служаку магического закона.

Я снова на него покосилась. А профиль у него забавный. То есть не забавный. А тонкий, симпатичный в общем-то профиль. Нос такой э-э… правильный. И подбородок красиво очерчен. И у зануд бывает внешность ничего себе.

Интересно, какая была у него невеста? Тоже, наверное, зануда. Может, коллега по работе. Этакая Жасмин. Ему бы подошла такая вот командирша. С его-то упрямством и вредностью.

– Может, хватит меня разглядывать? – раздраженно сказал вдруг Бондин.

Ой, кажется, все это время я на него пялилась, воображая, как бы он рядом с Жасмин смотрелся. Она, пожалуй, выше него будет.

– Я просто… задумалась, – сказала я.

– Неужели обо мне? – ехидно спросил он.

– Ага. Пыталась представить, какая у вас могла быть невеста.

Он нахмурился еще больше:

– И зачем вам моя невеста?

– Ни за чем. Просто любопытно.

– Это вас не касается.

– Мой жених вас тоже не касается.

– О, еще как касается! Это из-за него мы должны были пролететь тысячи километров, а еще будем добираться до виллы, находящейся непонятно в какой глуши! Потратить целый день неизвестно на что! И все только из-за того, что он не объяснил этой девице Весловской, что она его больше не интересует!

– Как будто это бы ее остановило!

– Да если б она знала, что нет ни капли надежды вернуть его любовь, она бы не стала его увозить! Но он не обозначил, что между ними все кончено раз и навсегда!

– Нет, обозначил!

Но ведь он пошел с ней танцевать тогда, вечером, когда она еще не опоила его! И он так на нее пялился! Но ведь все мужчины пялятся на красивых женщин! У них это как бы инстинкт!

– Нет, не обозначил. Ты и сама знаешь, что не обозначил, – сказал Бондин.

– Знаешь, если мужчина даже женат, он всегда… поглядывает на красивых женщин! Но это ничего не значит! Ты бы тоже на его месте любовался ею!

– На его месте я бы любовался тобой, – бросил инспектор.

– Что? Ты… – Я слегка растерялась, до того эмоционально он это сказал.

Но он уже насмешливо глядел на меня:

– Хотя, может, ты и права, ею любоваться приятнее.

– Приятнее? Чем мной?! – Нет, он взбесил меня окончательно.

– Ага.

Да кто он такой! Чертов бюрократ! Чертов полицай!

Я вздернула нос и припустила чуть ли не бегом, чтобы уйти от этого придурка. Догнала Орхидею и Николая, сказала:

– Мы успеем на паром?

– Разумеется! – сказал Николай. – Он отходит минут через двадцать. А я вас домчу в момент.

Момент – это сколько? Судя по голосу дядьки, гораздо быстрее, чем двадцать минут. Я успокоилась. Ну почти.

Мы вышли с летного поля через небольшую калитку рядом с большими сетчатыми воротами. С поля вела широкая асфальтированная дорога.

– И никаких тебе проверок документов, ничего такого, – довольно пробормотала я.

– Это же только для своих, – сказала Орхидея, – для ведьм и… э-э… прочей нечисти.

– Ага, – сказал Николай, – вроде меня.

– А вы кто? – поинтересовалась я. Я-то думала, он просто из семьи ведьмы.

– Дед Мороз, – сказал Николай.

Шутит?

– Это по-вашему, по-русски, – пояснил он. – А в других странах Санта. Или Рождественский Дед. Или еще как.

Какое дурацкое чувство юмора у этого дядьки. Я не знала даже, что на эту шутку ответить, и промолчала.

Мы пошли по обочине дороги. И где же его хваленый загадочный транспорт?

А Николай с Орхидеей продолжили свой разговор о путешествиях. Николай говорил:

– Отпуск я люблю проводить в теплых странах. У меня-то, сами понимаете, снег да снег. Мне даже северные платят. Самые высокие. Ведь севернее-то некуда.

А! Он просто живет где-нибудь в тундре или во льдах. Вот и шутит, что он Дед Мороз.

– А на Канарах вы уже бывали? – спросила Орхидея Николая.

– Я ездил сюда отдыхать, когда испанцев на островах еще и в помине не было.

– А давно здесь испанцы? – спросила я.

– Лет четыреста, – сказал Николай. – Я и Ганса здесь встречал, когда он еще во плоти был.

Этот Николай – бессмертный, что ли? Я покосилась на него. А почему тогда старый? Разве бессмертные не должны быть вечно молодыми?

Нет, я понимаю, призрак. В них я уже, типа, поверила. Как и в ведьм перед этим. И это всего лишь за два дня! Какая я все же легковерная особа, наверное! Но бессмертный. Это было почему-то выше моего понимания. Хотя я и фильм «Горец» смотрела, и вообще фантастику поглядываю. Но одно дело фантастика, а другое – жизнь.

– Не смешно, – прямо сказала я Николаю.

– Что – не смешно?

– Все эти ваши шутки, про Деда Мороза, про путешествия и про бессмертие.

– Это же не шутки, Вика, – сказала Орхидея. – Он настоящий.

– Да-да, – сказала я. – Видела я рекламу шоколадных конфет. Он настоящий, они настоящие. Вы сговорились, что ли? – гневно поглядела я на Орхидею и Николая.

Тут к моему уху склонился Бондин и сказал:

– Он Николас Полярный. Он и правда волшебник Рождества и Нового года.

– Откуда он взялся тогда? – возмутилась я в полный голос.

– Как это откуда? – возмутился в ответ Николай. – Как и все – от мамы с папой.

– Ну-ну. Интересно, и кто они? Зима и Мороз?

– Зачем? – удивился Николай. – То есть отец – он был Дед Мороз, по-вашему. У нас работа по наследству передается. А мама была просто ведьма… И я вовсе не бессмертный. Просто гены у меня особые, в нашем роду живут лет пятьсот-шестьсот и холода не боятся.

Пожалуй, это самая потрясающая новость за эти двое суток. Что Дед Мороз существует.

– Ну не хотите же вы сказать, что вы подарки в полночь раздаете? – спросила я.

– Выборочно раздаю, да. Но основная моя работа вовсе не эта.

– А какая?

– Желания исполнять. Которые в Новый год загадывают.

– Правда? Ты умеешь исполнять желания? – воскликнула Орхидея.

Похоже, не только я тут не знаю всех подробностей жизни Санта-Клаусов.

– Да, умею. Я же говорил тебе об этом в самолете, – сказал Николай. – То есть, – он слегка смутился, – пытался сказать.

Так вот какую фразу он никак не мог договорить! И вовсе ничего неприличного!

Он понизил голос и сказал Орхидее:

– Хочешь, я и твое новогоднее желание исполню? Я могу найти его в своих записях.

Орхидея покраснела:

– Нет, не стоит беспокойства.

– Да мне только приятно будет. И потом, это же моя работа, – отвечал он.

– Не надо искать, – твердо сказала Орхидея.

И что она там поназагадывала? Хотя можно предположить, что. С ее-то романтизмом и одиночеством.

Я и сама в прошлый Новый год загадала – выйти в этом году замуж. Интересно, Николай исполнит это мое желание или нет? Может, спросить его?

В раздумьях я чуть не влетела в спину Николая, который вдруг замедлил шаг и стал оглядываться по сторонам. Он видит что-то в магическом мире? Я повернула кольцо и тоже поглядела кругом, но и в серебристом сиянии все оставалось таким же – пальмы, зелень, дорога.

А Николай пробормотал:

– Да где же они? – Поставил чемодан на землю, крикнул: – Хо-хо-хо! – и хлопнул в ладоши.

Через несколько секунд по кустарниково-пальмовым зарослям справа от дороги будто волна ветра прошла, раздался треск ветвей, и из кустов в воздух взмыли и притормозили перед нами, не опускаясь на асфальт, красные, расписанные золотом сани.

– Какая прелесть! – всплеснула руками Орхидея.

– Аэросани летние, прогулочные, – сказал Николай. – Вот они и прогуливались, а мы ждем их!

– И олени, может быть, будут? – с недоверием спросила я.

– Зачем? Олени нужны были в век лошадей, – сказал Николай. – А сейчас век техники. Правда, эти дурашки любят увязываться за мной, когда я еду подарки подкидывать. Летают вокруг и мешают нормально приземлиться.

– Летающие олени, – покивала я. Пожалуй, я уже и в летающих розовых слонов готова поверить.

– Особая полярная порода, – серьезно сказал Николай. – Ну, усаживайтесь же. Сядете со мной впереди, Орхидея? – спросил он.

– Да, – ответила Орхидея и кокетливо подала ему белую полную ручку.

Там впереди еще и руль оказался. Прямо не сани, а автомобиль! Орхидея и Николай уселись на передний диванчик. Нам с инспектором ничего не оставалось, как сесть сзади.

Я полезла наверх, проигнорировав вежливо протянутую для поддержки руку Бондина, и села в угол. Он взошел на сани и уселся рядом.

– Цоб-цобе, – сказал Дед Мороз, и сани тронулись с места.

Когда мы проезжали мимо идущих вдоль дороги туристов, те радостно помахали нам руками.

– Мы сейчас замаскированы? – громко поинтересовалась я, наклонившись вперед, к Николаю. Чтобы Бондин не подумал, что спрашиваю я у него.

– А как же! – сказал Николай. – Под кабриолет… э-э, – он заглянул куда-то на панель управления, – «Форд Мустанг Шелби».

Я уже отвернула кольцо и сама увидела, что мы сидим в красной открытой машинке, с широкой белой полосой по капоту.

– А в Новый год? – продолжила я. – Когда вы над крышами летаете, то тогда подо что маскировка?

– Ни подо что, – сказал Николай. – Так и лечу. Только санки рабочие, большие.

Снова шутит? То есть вообще-то в прошлый раз, как оказалось, он вовсе не шутил.

– То есть люди спокойно могут любоваться Санта-Клаусом или Дедом Морозом на санях? – уточнила я.

– Летящим! – поднял палец Николай. Рулил он одной рукой.

Инспектор посмеивался в своем углу. Типа он умный, все знает, а я тут, дурочка, веду расспросы. Я замолчала и, отвернувшись, стала любоваться пейзажем. Далеко-далеко в голубой дымке синело море. А прямо перед нами раскинулась степь с мелкими зелеными кустиками.

Диван рядом скрипнул, и мне в ухо зашептал голос, разумеется, Бондина:

– Он летает с такой скоростью, что никто не успевает его увидеть. Он умеет растягивать время.

– Еще одна генетическая особенность? – невольно обернулась я.

– Нет, у него есть особенный хронометр. Работает он раз в год и за несколько секунд прокручивает целый год. Так что у Николая целый год для того, чтобы раздать подарки.

– Если в Новый год он проживает еще один год, то он живет в два раза дольше, чем сказал, – в удивлении предположила я.

– Так и есть, – сказал Бондин, довольный. – Быстро ты сообразила.

– А ты думал, я дура?

– Конечно, нет, – улыбнулся он. Потом с неловкостью посмотрел мне в глаза: – Ты извини, что я о твоем женихе так давеча сказал. Каждый может проявить слабость…

– Да, – сказала я. На самом деле мне хотелось закричать: «Вовсе Миша не слабый! Это Мелисса-Крыса сильная! Она же ведьма!» Но в душе я и сама винила Мишу. Может, он и вправду не любит меня так сильно? А я? Насколько он мне дорог? Стал ли он мне по-настоящему близким человеком за эти месяцы? И хотелось бы мне жить с ним вместе всю жизнь?

Черт, это инспектор виноват! Он заставил меня сомневаться в том, в чем я была уверена! Он заставляет меня рассматривать наши с Мишей отношения под критическим углом! Чертов блюститель порядка! Он нарушил порядок в моей голове!

Я выпрямилась, посмотрела Бондину прямо в глаза и сказала тихо:

– Знаешь что, не смей больше касаться темы моей личной жизни.

Он отвел взгляд:

– Хорошо. Не буду.

Мы замолчали. Но я не люблю такое вот напряженное молчание. Знаете, одно дело, когда люди молчат от того, что им вместе и молчать комфортно, а другое – от того, что хотели бы в этот момент разбежаться в разные стороны, да некуда. Поэтому я громко сказала:

– А почему бы вам, Николай, и правда не ездить на машине? И не надо никакой магической маскировки, и в кустах его прятать не надо.

– Потому что я люблю сани, – сказал Санта.

– И они тебе очень идут, – ласково сказала Орхидея, похлопав его по плечу, отчего «Форд» выехал на встречную полосу, потому что у шофера рука уползла влево. Хорошо, что машин на дороге не было.

Влюбленные иногда говорят такие глупости! Просто уши вянут их слушать.

А что, Орхидея и Дед Мороз очень подходят друг другу. Даже по цвету одежды. Она любит черный, он – красный. Прям Стендаль какой-то.

Эх… Да при чем тут одежда. Главное, чтобы… Чтобы людям было о чем поговорить. Наверное. А может, какая-то между ними должна быть связь магическая. Ну, в смысле, что-то особенное, какая-то магия любовная. Только без всяких ведьмовских штук вроде зелья. А вот у нас с Мишей – она есть? Я даже не знаю. Ну, если я еду его спасать на край света, то, наверное, есть. А вот если он убежал от меня на край света, да еще с другой девицей… Но ведь не по своей воле! Ладно, увижу его, разберемся.

Мы домчались до пристани минут за пять. Я включила око, чтобы еще полюбоваться санями.

Мы сошли на землю, и Николай тихо сказал:

– Ох-ох-ох.

Сани лихо сорвались с места, взметнув облако пыли, и исчезли в ближайшем островке джунглей.

Я, выключив гляделку, вполголоса спросила Николая:

– И никто не удивится, если заметит, что кабриолет без водителя, да еще в кусты заехал?

– Пока еще никто не замечал, куда он скрывается. Все заняты своими делами. Спешат на паром до Ла Гомера, например, – и он показал рукой на берег.

Это паром такой? Ничего себе. Я-то всегда представляла, что паром – это такой большой плот. По смутным образам из черно-белых фильмов, наверное. Но, кажется, мои представления несколько устарели. У причала белым двухэтажным айсбергом возвышался какой-то пароход. Ну, может, не совсем пароход, потому что был он какой-то странной непропорциональной формы, напоминающей гигантский кирпич. Или коробку из-под сока, плавающую на боку. Или тапку. Такую огромную, что в нее могли заехать машины и потеряться там. И они в данный момент туда и заезжали. И, может быть, даже там терялись.

– Я за билетом, – сказал Бондин. – А вы пока идите к парому.

Бондин побежал к белому низенькому домику с синими ставнями.

Мы двинулись к пристани и столкнулись нос к носу с маленьким смуглым человечком в белой форме и фуражке. Он что-то сказал – похоже, на ломаном английском.

– Поверни перстень, – шепнула мне Орхидея.

Я повернула. А Николай, видимо, был полиглот.

– Так это ваш автомобиль? – вопрошал человек.

– Нет, – сказал Николай. – Он нас просто подвез.

– Зачем он уехал в деревья?

– Разве? – «удивился» Николай.

– Со мной, со мной, – поманил нас ладонью человек. И зашагал к тем зарослям, где спрятались сани.

Ой-ей. Что сейчас будет? Штраф? Тюрьма?

Мы подошли к обочине. Полицейский перешагнул через бордюр и смело ринулся вперед, раздвигая руками широкие глянцевые листья.

Сани висели себе в воздухе среди помятых зеленых побегов. Интересно, а что видит абориген? Я выключила око.

Ха-ха. Ай да сани. Никакого автомобиля перед нами не было. А был… слон!

Смуглый полицейский вытаращил глаза и произнес что-то, по интонации похожее на: «Что за ерунда тут происходит? Сейчас только я видел, как в кусты заехал блестящий красный автомобиль, а теперь стоит эта огромная, как дом, скотина и помахивает толстым хоботом прямо перед моим носом!» Ну вообще-то он сказал всего пару слов. Но смысл, думаю, был близкий.

Слон поднял хобот и весело продудел. Полицейский быстро достал рацию и забормотал туда в панике (я успела повернуть перстень):

– На острове слон! В Лос-Кристианос, у пристани! И он кричит на меня!.. Никакого виски! Нет, присылайте подкрепление! Святой Колумб! Он собирается убежать!

Сани крутанулись на месте. А слон? Я выключила око. Слоник стоял, невежливо повернувшись к нам своим огромным серым задом. Потом помахал хвостом, поднял его и… навалил кучу.

Мы с Орхидеей хихикнули. Николай строил серьезное лицо, но тоже едва сдерживал смех.

Полицейский что-то заорал в рацию.

– Что он сказал? – спросила я у Орхидеи.

– Просит дворников прислать, – хихикая, ответила она.

А слон не стал дожидаться ни дворников, ни полицейских и дал деру, ломая ветки.

Я повернула перстень, чтобы увидеть, что на самом деле оставили сани. Под пальмами белел сугроб. И таял прямо на глазах.

Полицейский хотел в первое мгновенье бежать за слоном, но потом, видимо, рассудил, что один он его задержать все равно не сможет, а потому остался на месте и повернулся к нам:

– Вы это видели?

– Нет. Да, – ответили мы хором и вразнобой.

– Извините, – сказал Николай, – у нас там паром отплывает.

– Да-да, – ошеломленно пробормотал абориген.

Мы побежали к пристани.

– Этим летним санкам лишь бы пошутить, – проворчал Николай, но голос у него был довольный.

У парома Бондин что-то горячо втолковывал морякам, которые, похоже, уже собирались убирать белую лесенку, как там ее, трап. Завидев нас, инспектор замахал нам руками. И подал билеты мужчине у трапа.

Мы побежали по лестнице наверх и через небольшую дверь зашли внутрь парома. В моем устаревшем представлении мы смогли бы зайти только на паром, но никак не внутрь.

А внутри оказалось очень просторно и уютно. Ряды мягких кресел, как в кинотеатре, экраны плоских телевизоров, а в глубине зала бар, освещенный разноцветными огоньками. Оттуда доносилась тихая музыка – кажется, Луи Армстронг.

Едва мы нашли свои места, я почувствовала, как паром с легким толчком тронулся с места. Неразлучники – Орхидея и Николай – уселись рядом. Следом сел инспектор. И мне осталось место около него. Что меня абсолютно не устраивало. Я кинула на кресло кофту и сказала:

– Пойду пройдусь по пароходу.

– По парому, – сказал Бондин.

– Да, – кивнула я и хотела было уже направиться прочь, как вспомнила кое о чем и обратилась к Бондину: – Одолжите мне немного местных денег.

– Орхидея, – повернулся к Орхидее Бондин, – вы не могли бы…

Орхидея только кивнула, сложила пальцы, и – вуаля – у нее в руках был целый веер разноцветных бумажек. Которые она и протянула мне.

– Нам плыть полчаса, – сказал инспектор. – Останься, пожалуйста, в форме. Иначе жениха не признаешь.

– А ты на что? – пожала я плечами и пошла.

К бару. Там уже притулилась парочка таких же неприкаянных душ.

Я села на свободный высокий табурет и, пока бармен был занят, стала рассматривать витрину с бутылками, бокалами и всякой мелкой снедью вроде чипсов или конфет.

– Йес, мэдм, – подошел ко мне бармен, молодой черноволосый парень в больших солнцезащитных очках. И еще что-то там прожурчал на английском.