Если свекровь – ведьма Касмасова Лилия

– Жаль, что не могу вас подвезти, – грустно сказал Николай. – На этот раз у меня только одноместный транспорт. – Он открыл чемодан, достал оттуда потертые рыжие ботинки, поставил их на асфальт перед собой и стал расстегивать сандалии.

Зачем ему переобуваться? В ботинках будет жарко.

Я догадалась повернуть перстень. Разумеется, это были вовсе не ботинки! А коньки. И не на колесиках. А настоящие зимние коньки с лезвиями. Причем ярко-красного цвета.

Николай всунул ноги в коньки и стал зашнуровываться.

– А как же в них? По асфальту? – изумилась я.

– Летучие, – махнул рукой инспектор.

– Абсолютно верно, – кивнул Николай, поднялся – лезвия скрежетнули об асфальт – и неуклюже шагнул к Орхидее, металл высек искры.

– Орхидеечка, ну, я полетел. Позвоню, как смогу.

– Хорошо. – Орхидея протянула ему руку, Николай нежно взял ее в ладони, поцеловал и с сожалением отпустил.

– До встречи, – пробасил он, потом повернулся к нам и сказал: – Пока, ребята!

Я и Бондин дружно проговорили «Пока, Николай!», а Орхидея послала воздушный поцелуй.

Николай легко, будто бабочка, взлетел прямо с места, набрал скорость и уже через несколько секунд скрылся из виду за городскими строениями.

Парочка редких прохожих вдалеке не обратили на полет мужчины в коньках никакого внимания. А мне было абсолютно пофиг, подо что на этот раз замаскировался очередной магический летун.

– На виллу пешком пойдем? – спросил Бондин.

– А сколько до нее? – спросила Орхидея, заглядывая в экранчик инспекторского телефона.

– Восемь с половиной километров, – сказал, пожимая плечами, Бондин. – По пересеченной местности.

– Я так понимаю, – сказала Орхидея, – что только мне одной не все равно, что мы туда доберемся к завтрашнему утру. – И она посмотрела на меня: – Мы опоздаем на свадьбу.

– Что ж теперь, – сказала я.

– Твоего жениха! – напомнила Орхидея.

– Значит, не судьба, – сказала я.

– Ох, как же вы оба меня злите сейчас! – воскликнула Орхидея. – Надо взять машину напрокат или… Автобусы в ту сторону ездят? – спросила она инспектора.

– До полпути, – сказал Бондин, двигая карту на экране телефона. – Как и машины. Там дальше совсем дороги нету. Дикая природа. И вообще, лучше всего туда вплавь…

– Супер, – сказала Орхидея и, пошуршав целлофановой оберткой, открыла коробку конфет. – Угощайтесь, шоколад подзаряжает мозг.

Шоколад, похоже, действительно подзаряжал мозг, по крайней мере, у Орхидеи. Потому что, едва съев конфетку, она воскликнула:

– Наймем яхточку! – И мотнула головой в сторону длинных рядов цветных яхт в бухте.

– Класс, – лениво отозвался инспектор.

– Вот отчего я не люблю эту пофигенцию, – сказала Орхидея, – что сначала от нее все становятся веселыми и беззаботными, а потом вялыми и безынициативными.

– Ну и что, – сказала я. – А я все равно ее люблю.

– Еще бы, – укоризненно сказала Орхидея. – Так, сидите тут. Я скоро приду. – Она забрала у меня коробку, из которой каждый из нас успел съесть всего по одной конфетке, и поспешила к яхтам.

– Я не умею управлять яхтой, – сказал инспектор.

– Наверное, Орхидея умеет, – предположила я.

– Ну, после самолета и ступы я бы не удивился. Хотя надеюсь, что она все же наймет яхту вместе с капитаном.

Где-то вдалеке пробили городские часы.

– Пять часов, – заметил Бондин.

– Ты сказал, до виллы восемь километров?

– С половиной. Но по воде больше.

– Зато быстрее.

– Будет зависеть от ветра, от быстроходности судна, ну и от капитана, я думаю.

– У меня такое чувство, – сказала я, – что ты не очень хочешь, чтобы я успела на Мишину свадьбу.

Мишина свадьба. Как странно звучат эти слова! И даже смешно.

– Ну и что, – сказал рыжий. – Что хочу, то и хочу. Мои желания на скорость яхты не повлияют.

– К счастью, – сказала я.

– Смотря к чьему счастью. – Он вытряхнул крошки хлеба с бумаги из-под гамбургеров вездесущим голубям.

– К моему, – сказала я.

– Вот и прекрасно, – сказал он и пробормотал: – Кажется, экстракт пофигенции у него слабоват. – Он поднялся со скамейки: – Пойду-ка я к Орхидее. Может, помогу найти катер.

– Катер?

– Ну не яхту же. Это будет слишком роскошно.

– Иди. – Я осталась сидеть на скамейке. Потому что никуда идти мне не хотелось. И вообще ничего не хотелось.

Но, когда фигура с саквояжем стала совсем маленькой и повернула на ближайший причал, я вскочила и помчалась ее догонять.

Когда я выбежала на доски причала, Бондин исчез куда-то. Наверное, уже забрался в какой-то из катеров. Я замедлила шаг – да и выдохлась к тому же – и стала посматривать по сторонам. На яхты я внимания не обращала, а катеров было предостаточно, и на некоторых были люди. Но ни Бондина, ни Орхидеи среди них не было.

Я дошла почти до конца причала, когда услышала позади крики:

– Вика! Вика!

Я развернулась. С палубы шикарной, с синей полоской по белому борту, яхты мне махали инспектор и Орхидея.

Больше на яхте никого видно не было.

Он же сказал: катер. Я побежала к ним. С опаской взобралась по шаткому трапу.

– Орхидея не хотела мелочиться, – сказал инспектор, едва я ступила на доски палубы.

– А что? – воскликнула Орхидея. – Я всегда мечтала на такой покататься, – и она раскинула руки.

– Я тоже, – сказала я. – Но раньше для меня это было ужасно дорого.

– Вообще-то мы берем ее бесплатно, – потупилась Орхидея.

– Круто, – восхитилась я.

– Ну, просто искать хозяина и договариваться долго, – объяснилась Орхидея.

– Тем более что он может быть против, – сказал инспектор. Без всякого своего обычного сарказма. Пофигенция – отличная вещь.

– И потом, – продолжала Орхидея, – мы вернем ее в целости и сохранности. Да еще с кучей денег в трюме.

Какая она милая, эта Орхидея. Подарит кучу денег постороннему человеку!

Яхта была великолепна. Просто целый корабль какой-то. Орхидея полезла за штурвал, на голове ее вдруг появилась белая капитанская фуражка.

– Отдать швартовы! – скомандовала Орхидея. Почему-то глядя на меня. Будто я знаю, кто это такие – швартовы! А самозваная капитанша уже кричала Бондину: – Поднять паруса!

Бондин посмотрел на нее с сомнением. Потом поднялся с диванчика на корме, на котором только что уютно расселся, подошел к такой, знаете, поперечной толстой балке, к которой парус веревкой примотан, и, похоже, попытался найти начало этой веревки.

Я оглядывалась, стараясь догадаться, где и что эти швартовы, которые надо отдать. Кому, кстати – Орхидее? Инспектор беспомощно дергал за парусину и за веревки.

Орхидея громко хмыкнула, типа: что взять с этих бестолочей. Потом взмахнула руками, будто дирижируя оркестром. Я вспомнила, как она ловко заставила плыть лодку по реке сегодня утром. (Неужели всего лишь сегодня утром? Кажется, это было неделю назад, никак не меньше.)

Я повернула кольцо, чтобы, не дай бог, не пропустить что-нибудь любопытное из разыгрываемого Орхидеей действа.

Инспектор вернулся на диванчик, я тоже пошла к корме. Но не успела дойти до дивана, как меня отбросило назад – я едва успела уцепиться за ту самую балку со сложенным парусом. А яхта задом стала выплывать из строя своих сородичей. Я не видела ни дельфинов каких-нибудь, ни еще чего-то, что бы ее тащило.

Я все же добралась до диванчика, инспектор протянул мне руку, и я уселась. Теперь, по логике, яхта должна была бы развернуться, но она так и продолжала не то чтобы скользить, но скакать задом наперед в сторону открытого моря. Несколько зрителей на судах и суденышках, мимо которых мы проходили, махали нам руками и что-то кричали.

Но слов было не разобрать – их уносил ветер. Да и что они там могут кричать. Что-нибудь типа «Вы неправильно плывете!».

Но Орхидее, похоже, было наплевать. Ей хоть боком плыви на этой яхте. Она явно кайфовала. Потом яхта остановилась, Орхидея резко крутанула штурвал, и мы снова чуть не улетели с дивана. Зато потом наш кораблик поплыл уже как все его нормальные собратья, то есть носом вперед. Но плыл он опять какими-то дикими скачками. А паруса так и остались закрыты. У этой яхты – что, мотор есть? И причем какой-то дерганый…

– Я не понимаю, – сказала я Бондину. – Как эта яхта движется?

– Я тоже, – сказал он. – Но можно попробовать узнать.

Бондин надел гламурные очки, пополз по дивану к краю кормы и выглянул наружу. Потом расхохотался. Я тоже поползла и, повернув перстень, выглянула.

Вот это да! В корму упирались донцами с десяток гигантских бутылей с шампанским. Бутылки стреляли. По очереди. Выстрелившая бутылка исчезала, а потом на ее месте появлялась новая, уже закупоренная пробкой.

Бондин сказал:

– Орхидея гений.

– Правда? – Я вспомнила, как он удивлялся, что я вообще могу соображать. – Если она такой гений, то почему мы плывем, так по-дурацки дергаясь?

– Моряки говорят – не плывем, а идем.

Когда это он моряком заделался? Пять минут назад парус от палки не мог оторвать, а теперь он, видите ли, идет.

– Мы не идем, – сказала я, – а прыгаем.

– Зато с такой скоростью мы доплывем минут за двадцать, – сказал инспектор.

– Если не выпадем за борт, – сказала я, при очередном толчке хватаясь за край дивана.

Орхидея, по-прежнему стоявшая за штурвалом, повернулась к нам и крикнула:

– Куда плыть-то?

Бондин поднялся, подошел к Орхидее, открыл телефон и стал ей что-то объяснять, показывая рукой на берег, вздымавшийся скалами слева от нас.

Остров был живописен: темные горы, яркая зелень. И скалы были такие необычные, странные: одни похожи на лежащую на боку огромную лестницу, другие на составленные вплотную друг к другу столбы и столбики, третьи шли гладкими вертикальными уступами, будто кто срезал с них ломти гигантским ножом.

– А ты слышала, что нам в порту кричали? – поинтересовался Бондин, возвращаясь на диван.

– Что?

– «Вы забыли раскрыть паруса!»

Я рассмеялась. Он – тоже. Я спросила:

– Правда?

– Не-а, я тоже ничего не расслышал. Но можно предположить.

Я усмехнулась. А он бывает смешным.

Тут зазвонил его телефон – безо всяких мелодий, именно протренькал, как старые аппараты в черно-белом кино.

Он прижал трубку к уху:

– Да, Жасмин. Что?.. Какой еще…

Жасмин? Хочет продиктовать еще один список нарушений?

Бондин убрал трубку от уха:

– Отключилась.

– Что там у них? – обеспокоилась я.

Инспектор поглядел на меня озадаченно:

– Было плохо слышно, потому что она говорила шепотом. Но она сказала… что там… хм… джин. Потом кто-то подошел, и она сказала, что перезвонит позже.

– Джин… – удивилась я. И вдруг вспомнила свою похожую утреннюю ошибку: – Да не джин! А Жи-эн! Это повара так зовут! Жан-Натаниэль! Я тоже утром не расслышала.

– Повара? – улыбнулся он. – Значит, он появился.

Бондин то приближал, то отдалял карту на экране телефона и поглядывал на скалы. Потом сказал, махнув рукой на берег:

– Вон она, вилла.

Скалы тут заканчивались, и берег дальше был плоский, песчаный, поросший невысокими лохматыми деревьями. За деревьями белело одноэтажное строение с плоской крышей и большими окнами. В воду далеко выходил широкий и ладный деревянный пирс.

Инспектор надел очки, а я повернула перстень. Берег и в серебряном сиянии выглядел так же. Разве что… Зловеще-фиолетового цвета облачка курсировали в нескольких метрах над землей и над водой.

– Что это? – спросила я.

Инспектор снял очки и выругался:

– Чертов Весловский.

Потом Бондин быстро набрал что-то на телефоне. Подождал несколько секунд, сотовый пропел тихое «ку-ку», инспектор открыл сообщение, стал читать текст на экране телефона, бормоча:

– Ага, ага. – Потом закрыл телефон, поднялся и сказал мне: – Ты останешься на яхте. А мы с Орхидеей сойдем на берег.

– С чего это я останусь? Охранять яхту, что ли?

Он сказал:

– Да. Охранять.

– Сам ее охраняй. А я за Мишей.

Он не ответил, достал из кармана что-то вроде толстой авторучки, нажал на кнопку, авторучка засветилась голубоватым светом. Пробормотал:

– Ага. Работает.

– Что это?

– Что-то вроде отмычки, – ухмыльнулся он. Потом посмотрел на меня: – Виллу сторожат, и очень серьезно.

– Собаки?

– М-м… Что-то вроде того. Поэтому тебе лучше остаться здесь, – и он крикнул: – Орхидея, причаливайте. Только осторожно. И молча! На причале…

Молча? Он сказал «молча»?

– Почему это молча?! – возмутилась Орхидея, оборачиваясь.

Яхта вдруг резко и боком прыгнула в сторону. Бондин, который стоял на ногах, улетел к самому борту, а меня просто сбросило с дивана на палубу.

– Извините! – завопила Орхидея. – Я немножко потеряла контроль над ней. Щас налажу!

Похоже, капитана за штурвалом лучше не волновать.

Инспектор на четвереньках полз обратно и обзывал кого-то идиотом и бестолочью. Мне показалось, самого себя.

Мы почти вплотную подошли к причалу. А яхта, вместо того чтобы замедлиться, вдруг рванула вперед, и еще, и еще. Было такое чувство, что вместо одиночных выстрелов шампанское стало разряжаться аккордными залпами.

Я так понимаю, фирменная фишка колдовства Орхидеи – это когда вместо желаемого результата творится полный кавардак. В этом наши стили похожи.

Орхидея прокричала что-то невразумительное, типа:

– Свистать всех наверх!

Но это ничего не изменило. Яхта со всего маху с оглушительным треском врезалась в пирс, так что деревянные доски его настила разломались в щепы. Вот это катастрофа, я понимаю.

Тут мы остановились. А из причала вырвался сноп разноцветных искр и, будто фейерверк, осыпал яхту.

На меня и инспектора искры не попали, а вот Орхидею задело. Ее подкинуло в воздух, как волейболисты подкидывают мяч, и она вдруг оказалась сидящей на самой верхней перекладине мачты. Орхидея обняла руками мачту, чтобы не упасть, и завизжала.

Бондин и я смогли наконец подняться на ноги. Я выключила око.

– Там веревочная лестница, видите? – крикнул инспектор Орхидее. – Спускайтесь по ней!

– Ни за что! – прокричала Орхидея. – Она меня не выдержит! Я толстая!

По этому признанию я поняла, что Орхидея не просто боится, она потеряла голову от страха.

– Эта лестница выдержит и пятерых! – крикнул инспектор.

– Она не слезет, – сказала я.

– Тогда я полезу за ней, – сказал Бондин и подошел к лесенке.

Орхидея поглядела на него одним незажмуренным глазом и завопила в панике:

– Куда вы?! Вы расшатаете мачту! Вы сдурели, Бондин?

– Я вам помогу!

– Не смейте подниматься! Вы порвете лестницу!

Инспектор продолжал молча взбираться наверх.

– Я вас предупреждаю, еще один шаг и вам не поздоровится! – тонким голоском прокричала Орхидея.

Но инспектор медленно, но верно продвигался наверх.

– Я вас предупредила, – сказала Орхидея и шевельнула рукой.

Тут на инспектора свалилась прямо из воздуха куча яблок. Да не просто свалилась, а яблоками будто из пушки выстрелили, так что бедный инспектор не удержался на веревочной неверной лесенке и свалился на палубу.

Я подбежала к нему, но он уже поднялся, потирая ушибленное плечо.

– Вы сдурели, Орхидея! – возмущенно крикнула я обезумевшей тетке.

– Я же предупреждала, – чуть не хныча, сказала она в ответ. – Я же боюсь!

– Тогда спасайтесь сами! С помощью магии! – сердито крикнула я.

– У меня что-то воображение не работает, – ответила она плаксиво.

Ага, как Бондина яблоками закидывать, так оно работает, а как снять свой зад с дикой высоты и устроить где-нибудь в безопасности, так оно не работает!

Тут Орхидея, не переставая обнимать мачту, ухитрилась достать из кармана сотовый и приложить его к уху. Воскликнула она при этом что-то вроде:

– Вот и проверю его чувства!

Ей грозит свалиться с трехэтажной высоты, а она все свою песню – чувства чьи-то проверять вздумала!

Она что-то там бормотала в телефон.

– Что это за фейерверк в причале оказался? – спросила я Бондина. – Почему Орхидею на мачту закинуло?

– Я ведь пытался предупредить, – виновато сказал он, – только не успел. Это первая ловушка. Но нам еще повезло, что яхта ее разрушила, а то бы она сработала в полную силу.

– Ловушка? – не поняла я.

– Весловский скрыл от меня, что дом защищен. – И он пояснил: – Ловушками. Чтобы посторонние не проникли. У кого ключ – зайдет без проблем.

– Или отмычка? – с надеждой спросила я.

– Да, – кивнул он. – Только отмычка улетела за борт. Когда Орхидее не понравилось, что я попросил ее помолчать.

– Да ты практически приказал ей заткнуться. Хотя она и так молчала, между прочим.

Он хмуро сказал:

– Да знаю я, что сам виноват.

– Может, Мелисса сама нас на виллу впустит?

– Вряд ли она не слышала салют, с которым мы прибыли. Но туман на месте, – он приложил очки к глазам, – вон, сиреневый. А значит, ловушки включены.

– И как же мы тогда пройдем?

– Когда ведьмы ставят ловушки, они запрашивают на них разрешения в Департаменте Охраны Магического Имущества. И я только что сделал туда запрос и получил ответ. Так что у меня есть информация о паролях к ловушкам. Вот только…

– Что?

– Нужна магическая сила.

Магическая сила. А магия только у Орхидеи. Бондин проговорил:

– Попробую еще раз, – и снова уцепился за лесенку.

– Но почему ее туда закинуло? – поглядела я на Орхидею, которая сидела и, кажется, любовалась окрестностями.

– Потому что она перед этим сказала «Свистать всех наверх», – ответил он сверху, – это ловушка буквального исполнения слов.

Тут послышался странный звук. И звук стремительно приближался. Казалось, будто кто-то со свистом рассекает воздух кнутом.

К нам по небу быстро приближалась красная точка, скоро она стала фигуркой человека, и вот уже у верхушки мачты завис прямо в воздухе наш недавний знакомый – Николай, причем в каком-то красном халате. В солнечных лучах сверкнули лезвия его коньков.

Так вот чьи чувства она решила проверить! И проверила, надо же. Он явился ее спасать чуть ли не через секунду. Как рыцарь, который спасает принцессу от дракона. Интересно, а Миша бы ко мне через сколько примчался? Я думаю, так же. Прям сразу. А Бондин, например, примчался бы меня спасать? Фу ты, и при чем тут Бондин? Он-то не мой рыцарь. И с чего это я о нем подумала?

Бондин уже спустился с лесенки обратно вниз, на палубу, и, задрав голову, наблюдал, что там творится наверху. Я посмотрела на его рыжие лохматые волосы и на худые плечи. Тоже мне спасатель. Он Орхидею-то с мачты снять не смог. Но, надо быть справедливой, все же пытался.

Николай в это время советовал Орхидее:

– Не смотрите вниз, а смотрите на меня.

Орхидея ответила:

– На вас я могу. На вас мне нравится смотреть.

Николай ловко отцепил руки своей принцессы от мачты и переложил их себе на плечи. А потом вдруг вместе со своей нелегкой ношей метнулся вверх и прочь.

– К берегу! Неси меня к берегу, дурак!!! – донесся до нас голос Орхидеи.

Похоже, она пришла в себя. Но Николай улетал все дальше, невзирая на ее вопли и, кажется, какие-то там махания руками. И вскоре красный кружок, похожий на божью коровку, перебирающую лапами, исчез за изгибом скалистого берега.

Мы постояли немного, вглядываясь вдаль, но ничего оттуда больше не показывалось.

– Он ее навсегда унес, похоже, – заметила я.

– Похоже, – сказал инспектор. – Какой я все же глупец.

Последняя его фраза мне понравилась.