Багдадская встреча. Смерть приходит в конце (сборник) Кристи Агата
– Совсем не так. Мой отец – торговец из Мемфиса. В Мемфисе весело и интересно. Музыка, песни, танцы… И мой отец много путешествует. Я была с ним в Сирии – в Библе, за Носом Газели. Я плавала с ним в большой лодке по открытой воде.
Она произнесла это с гордостью и воодушевлением.
Ренисенб стояла неподвижно; в ее душе постепенно росли интерес и понимание.
– Должно быть, здесь тебе очень скучно, – медленно проговорила она.
Нофрет только рассмеялась в ответ.
– Здесь нет жизни… ничего нет… кроме пахоты и сева, жатвы и покоса… разговоров об урожае… и споров о ценах на лен.
Ренисенб искоса смотрела на Нофрет, сражаясь с непривычными мыслями. И вдруг почувствовала, что от женщины до нее словно дошла громадная волна гнева, страданий и отчаяния.
«Она такая же молодая, как я, даже моложе, – подумала Ренисенб. – И она наложница у старика, заботливого, доброго, но довольно странного старика, моего отца…»
Что она, Ренисенб, знает о Нофрет? Совсем ничего. Что ответил вчера Хори на ее слова: «Она красивая, жестокая и плохая»? «Какой же ты еще ребенок, Ренисенб» – вот что он сказал. Теперь женщина поняла, что он имел в виду. Эти ее слова ничего не значат – непозволительно с такой легкостью судить о человеке. Какая печаль, какая горечь, какое отчаяние кроются за жестокой улыбкой Нофрет? Что сделала Ренисенб – и все они, – чтобы Нофрет чувствовала себя желанным гостем в доме?
Ее неуверенные слова прозвучали наивно, по-детски:
– Ты нас всех ненавидишь… я понимаю почему… мы не были добры к тебе… но теперь… еще не поздно. Разве мы с тобой, Нофрет… разве мы не можем стать друг другу сестрами? Ты теперь далеко от всего, что тебе знакомо… одинокая… позволь мне помочь?
Она умолкла, не зная, что еще сказать.
Нофрет медленно повернулась. Минуту или две ее лицо оставалось бесстрастным – Ренисенб подумала, что у нее даже смягчился взгляд. В тишине и покое раннего утра, с необычно чистым воздухом, Ренисенб показалось, что Нофрет колеблется, словно ее слова пробили последнюю защитную стену, за которой скрывалась неуверенность.
Это был странный момент, который Ренисенб потом не раз вспоминала…
Затем лицо Нофрет стало медленно меняться. На нем проступила злоба, глаза загорелись. Жгучая ненависть в ее взгляде заставила Ренисенб попятиться.
– Уходи, – низким, дрожащим от ярости голосом сказала Нофрет. – Мне ничего от вас не нужно. Безмозглые тупицы, вот кто вы такие, все без исключения…
Она умолкла, постояла секунду, затем резко повернулась и решительно зашагала к дому.
Ренисенб медленно двинулась вслед за ней. Странно, но слова Нофрет ничуть ее не разозлили. Только позволили заглянуть в черную бездну ненависти и страдания – нечто совершенно незнакомое. В голове у нее была только одна, но неотвязная, сбивавшая с толку мысль: должно быть, очень страшно пребывать во власти подобных чувств.
Когда Нофрет, миновав ворота, шла через двор, ей прямо под ноги выскочила маленькая дочь Кайт, догонявшая мяч.
Нофрет сердито оттолкнула ребенка – с такой силой, что девочка растянулась на земле. Услышав плач, Ренисенб бросилась к ребенку, подхватила на руки и возмущенно сказала:
– Зачем ты это сделала, Нофрет? Видишь, ей же больно. Она разбила подбородок.
Нофрет громко рассмеялась.
– Значит, я должна все время следить, чтобы у меня под ногами не путались эти избалованные дети? Почему? Разве их матерей так заботят мои чувства?
На плач дочери из дома выбежала Кайт. Она бросилась к девочке и осмотрела царапину на лице. Потом повернулась к Нофрет:
– Злая, ядовитая змея! Погоди, мы еще с тобой рассчитаемся за все!
Она размахнулась и со всей силы ударила Нофрет по лицу. Ренисенб вскрикнула и перехватила руку Кайт, прежде чем та успела нанести второй удар.
– Кайт, Кайт, ты не должна так себя вести!
– Кто это сказал? Пусть Нофрет на себя посмотрит. Она здесь одна, а нас много.
Нофрет не шевелилась. На ее щеке пылал отпечаток руки Кайт. У самого глаза браслет порезал кожу, и по лицу стекала тоненькая струйка крови.
Но что озадачило Ренисенб, так это выражение лица Нофрет, – озадачило и испугало. Никакой злобы. Глаза явно светились торжеством, а губы растянулись в довольной улыбке, так что она снова стала похожа на кошку.
– Спасибо, Кайт, – сказала Нофрет и вошла в дом.
Тихонько напевая, Нофрет прикрыла глаза, потом позвала Хенет.
Та прибежала, остановилась и испуганно вскрикнула. Нофрет оборвала ее причитания:
– Приведи ко мне Камени. Скажи, пусть возьмет палочки для письма, чернила и папирус. Нужно написать письмо хозяину.
Взгляд Хенет был прикован к щеке Нофрет.
– Хозяину… понимаю…
Помолчав, она спросила:
– Кто сделал… это?
– Кайт, – ответила Нофрет и мечтательно улыбнулась.
Хенет покачала головой и прищелкнула языком:
– Очень плохо… очень плохо… Конечно, хозяин должен об этом знать. – Она покосилась на Нофрет. – Да, Имхотеп должен знать.
– Мы с тобой, Хенет, думаем одинаково, – вкрадчиво сказала Нофрет. – И должны быть заодно.
Она отцепила от своего платья оправленный в золото аметист и вложила в руку Хенет.
– Только мы с тобой, Хенет, всей душой радеем о благополучии Имхотепа.
– Я этого не заслужила, Нофрет… Ты слишком щедра… Такая искусная вещица…
– Мы с Имхотепом ценим преданность.
Нофрет улыбалась, по-кошачьи прищурившись.
– Позови Камени, – повторила она. – И приходи вместе с ним. Ты и он – свидетели того, что случилось.
Пришел Камени. Он был хурый, и ему все это явно не нравилось.
– Ты помнишь указания Имхотепа, которые тот дал перед отъездом? – надменно спросила Нофрет.
– Да, – ответил Камени.
– Время пришло, – сказала Нофрет. – Садись, бери чернила и записывай то, что я буду говорить. – Видя, что Камени все еще колеблется, она нетерпеливо прибавила: – Ты будешь писать то, что видел собственными глазами и слышал собственными ушами, а мои слова подтвердит Хенет. Письмо должно быть отправлено втайне, и как можно скорее.
– Мне не нравится… – начал Камени.
– У меня нет жалоб на Ренисенб, – перебила его Нофрет. – Она безвольная, слабая и глупая, но она не пыталась меня обижать. Ты доволен?
Бронзовое лицо Камени вспыхнуло:
– Я не думал об этом…
– А мне кажется, думал, – спокойно возразила Нофрет. – А теперь делай то, что тебе было приказано, – пиши.
– Да, пиши, – поддакнула Хенет. – Я так расстроена всем этим, ужасно расстроена. Конечно, Имхотеп должен знать. Так будет правильно. Это неприятное известие, но мы должны исполнить свой долг. Я всегда так считала.
Нофрет тихо рассмеялась:
– Не сомневаюсь, Хенет. Ты исполнишь свой долг! А Камени – свои обязанности. А я… я буду делать то, что захочу.
Но Камени все еще колебался. Его лицо было угрюмым – почти сердитым.
– Мне это не нравится, – заявил он. – Нофрет, ты бы лучше не торопилась, а сначала подумала.
– Не тебе мне об этом говорить!
Камени вспыхнул. Он старательно отводил взгляд, но лицо его оставалось мрачным.
– Будь осторожен, Камени, – вкрадчиво произнесла Нофрет. – Я имею большое влияние на Имхотепа. Он прислушивается к моему мнению. До сих пор он был доволен тобой… – Она многозначительно умолкла.
– Ты мне угрожаешь, Нофрет?
– Возможно.
Секунду или две он с гневом смотрел на нее, потом опустил голову.
– Я сделаю то, что ты велишь, Нофрет, но думаю… да, я думаю… что ты об этом пожалеешь.
– Ты мне угрожаешь, Камени?
– Я тебя предупреждаю…
Глава 8
Второй месяц зимы, 10й день
Шли дни, похожие друг на друга. Ренисенб порой казалось, что она живет во сне.
Женщина больше не предпринимала робких попыток подружиться с Нофрет. Теперь она ее боялась. В Нофрет было что-то такое, чего Ренисенб не могла понять.
После происшествия во дворе Нофрет изменилась. Самодовольство и торжество, проступавшие в ее манерах, были непостижимы для Ренисенб. Иногда ей казалось, что представление о Нофрет как о глубоко несчастном человеке – это глупое заблуждение. Наложница казалась довольной жизнью, собой и окружающей обстановкой.
А вот окружающая обстановка явно изменилась к худшему. Ренисенб считала, что после отъезда Имхотепа Нофрет намеренно сеяла семена раздора между членами семьи хозяина. Теперь же семья сплотилась в борьбе против чужака. Сатипи и Кайт больше не ссорились, а Сатипи перестала бранить несчастного Яхмоса. Себек притих и меньше хвастался. Ипи реже дерзил братьям или проявлял непослушание. В семье словно воцарилось согласие, но это согласие не принесло Ренисенб душевного покоя – рука об руку с этим согласием шла странная, неугасимая, подспудная неприязнь к Нофрет.
Две женщины, Сатипи и Кайт, больше не ссорились с нею – они ее избегали. Никогда не заговаривали с ней, а при ее появлении собирали детей и уходили в другое место. В доме начали происходить странные вещи – мелочи, но неприятные. Одно из льняных платьев Нофрет было прожжено утюгом, а на другое случайно пролили краску. В ее одежде попадались острые колючки, а под кроватью как-то раз обнаружился скорпион. Еда, которую ей подавали, была пересоленной – или вовсе несоленой. Однажды в ее хлебе нашли дохлую мышь.
Это было скрытое и мелочное, но безжалостное преследование – никаких крайностей, ничего, к чему можно придраться. Типично женская месть.
В один из дней старая Иса приказала позвать к себе Сатипи, Кайт и Ренисенб. Хенет была уже здесь – трясла головой и потирала руки.
– Ха! – сказала Иса, окинув женщин своим насмешливым взглядом. – Мои умные внучки… Что это вы затеяли, а? Я слышала, что платье Нофрет испорчено, а ее пища несъедобна.
Сатипи и Кайт улыбнулись. Эти улыбки нельзя было назвать добрыми.
– Нофрет жаловалась? – спросила Сатипи.
– Нет, – ответила Иса. Одной рукой она сдвинула набок парик, который всегда носила дома. – Нет, Нофрет не жаловалась. Вот это меня и беспокоит.
– А меня – нет, – сказала Сатипи, тряхнув своей красивой головой.
– Потому что ты глупа, – фыркнула Иса. – У Нофрет в два раза больше мозгов, чем у любой из вас троих.
– Это мы еще посмотрим, – возразила Сатипи. Она пребывала в хорошем настроении, явно довольная собой.
– Зачем вы все это делаете?
Лицо Сатипи помрачнело.
– Ты старая женщина, Иса. Не сочти мои слова за неуважение, но тебе уже безразлично то, что важно для нас, у которых есть мужья и маленькие дети. Мы решили взять дело в свои руки, и у нас есть средства справиться с женщиной, которая нам не нравится и которую мы не принимаем.
– Отличные слова, – усмехнулась Иса. – Отличные. Они понравились бы рабыням на мельнице.
– Истинно и мудро сказано, – вздохнула Хенет, старавшаяся держаться в тени.
Иса повернулась к ней:
– Скажи, Хенет, как относится Нофрет ко всему, что происходит? Ты должна знать – ты же ей прислуживаешь.
– Так приказал мне Имхотеп. Конечно, это мне противно… но я должна исполнять волю хозяина. Надеюсь, ты не думаешь…
– Мы всё о тебе знаем, Хенет, – прервала ее причитания Иса. – Неизменная преданность – и почти никакой благодарности. Что говорит обо всем этом Нофрет? Вот о чем я тебя спросила.
Хенет покачала головой:
– Ничего не говорит. Просто… улыбается.
– Именно. – Иса взяла финик с подноса у своего локтя, внимательно осмотрела его и положила в рот. И вдруг с неожиданной резкостью прибавила: – Вы просто дуры – все. Власть в руках Нофрет, а не в ваших. Все, что вы делаете, ей только на руку. Готова поклясться, что ей даже доставляют удовольствие ваши проделки.
– Глупости, – буркнула Сатипи. – Нофрет одна, а нас много. Какая у нее власть?
– Власть молодой и красивой женщины, наложницы стареющего мужчины. Я знаю, о чем говорю. – Она повернула голову. – И Хенет тоже знает!
Хенет вздрогнула. Потом вздохнула и заломила руки:
– Хозяин много о ней думает… естественно… да, это совершенно естественно.
– Ступай на кухню, – приказала Иса. – Принеси мне фиников и сирийского вина. Да, и меду тоже.
Дождавшись, когда Хенет уйдет, старуха повернулась к молодым женщинам:
– Тут замышляется что-то дурное – я это чую. Сатипи, ты главная застрельщица всего этого. Ты считаешь себя умной – тогда будь осторожна и не играй на руку Нофрет.
Она откинулась на подушки и закрыла глаза.
– Я вас предупредила… А теперь идите.
– Подумать только, мы во власти Нофрет! – воскликнула Сатипи и тряхнула головой, когда они шли к озеру. – Иса такая старая, что в голову ей приходят странные мысли. Это Нофрет у нас в руках! Мы не будем делать ей ничего такого, на что можно пожаловаться, но я уверена… да, я уверена: скоро она пожалеет, что вообще сюда явилась.
– Ты жестокая… жестокая! – воскликнула Ренисенб.
На лице Сатипи отразилось удивление:
– Не делай вид, что ты любишь Нофрет, Ренисенб!
– А я и не люблю. Но ты такая… мстительная…
– Я думаю о своих детях – и о Яхмосе! Я не из тех покорных женщин, которые безропотно сносят оскорбления, – у меня есть гордость. Я с величайшим удовольствием свернула бы шею этой женщине. К сожалению, это не так просто… Нельзя сердить Имхотепа. Но я думаю, в конечном счете кое-что можно сделать.
Письмо пронзило их, словно гарпун рыбу.
Потрясенные, Яхмос, Себек и Ипи молча смотрели на Хори, который читал слова, начертанные на свитке папируса:
Разве я не предупреждал Яхмоса, что на него падет вина за любые неприятности, причиненные моей наложнице? Оныне и до конца жизни я против тебя, а ты против меня! Отныне ты не будешь жить в моем доме, поскольку не выказал должного почтения моей наложнице Нофрет! Ты больше не сын мне, не плоть моя. Себек и Ипи тоже не сыновья мне, не плоть моя. Каждый из вас причинил зло моей наложнице. Это подтвердили Камени и Хенет. Я изгоняю вас из дома – всех! До сей поры я кормил вас всех – а теперь отказываю вам в содержании.
Хори сделал паузу, потом продолжил:
Служитель Ка обращается к Хори. Ты, кто всегда был верен мне, пребываешь ли в благополучии и здравии? Передай слова почтения моей матери Исе и моей дочери Ренисенб и слова приветствия Хенет. Управляй всеми делами до моего возвращения и приготовь договор, согласно которому моя наложница Нофрет разделит со мной мое имущество как законная жена. Ни Яхмос, ни Себек не станут совладельцами, и я не намерен содержать их, ибо обвиняю их в том, что они причинили зло моей наложнице! Береги мое имущество, пока я не вернусь. Не пристало домочадцам чинить зло наложнице хозяина. Что касается Ипи, пусть знает: если он хоть чем-то обидит мою наложницу, то будет тоже изгнан из моего дома.
Все замерли, словно парализованные. Затем вскочил охваченный яростью Себек:
– Откуда все это взялось? Что стало известно отцу? Кто донес до него эти лживые речи? Неужели мы будем это терпеть? Отец не может лишить нас наследства и отдать все свое имущество наложнице!
– Пойдут всякие неприятные пересуды… Люди посчитают это несправедливым, – бесстрастно объяснил Хори, – но по закону Имхотеп в своем праве. Он может составить любой договор, какой пожелает.
– Она околдовала его… Эта черная, злобная змея пленила его своими чарами!
– Невероятно… этого не может быть, – ошеломленно пробормотал Яхмос.
– Отец сошел с ума! Да, сошел с ума! – выкрикнул Ипи. – По наущению этой женщины он пошел даже против меня!
– Имхотеп пишет, что скоро вернется, – попытался успокоить их Хори. – К тому времени пламя его гнева может угаснуть; возможно, он хочет только напугать вас.
Послышался резкий, неприятный смех. Это смеялась Сатипи, стоявшая у входа на женскую половину.
– Значит, вот как ты предлагаешь нам поступить, наш добрый Хори? Сидеть и ждать?
– А что еще мы можем сделать? – медленно проговорил Яхмос.
– Что еще? – Сатипи повысила голос и уже почти кричала: – Что течет у вас всех в жилах? Молоко? Я знаю, что Яхмос не мужчина! Но ты, Себек, разве ты не знаешь средства от этих болезней? Нож в сердце – и девчонка больше не сможет нам навредить.
– Сатипи! – ужаснулся Яхмос. – Отец никогда нас не простит!
– Это ты так думаешь. Но можешь мне поверить: мертвая наложница – совсем не то, что живая! Когда ее не будет, сердце Имхотепа вернется к сыновьям и их детям. И кроме того, откуда он узнает, как она умерла? Мы можем сказать, что ее укусил скорпион! Мы ведь все заодно, правда?
– Отец узнает, – тихо возразил Яхмос. – Хенет ему скажет.
Смех Сатипи был больше похож на истерику.
– Благоразумный Яхмос! Добрейший и осторожнейший Яхмос! Это ты должен присматривать за детьми и выполнять женскую работу в доме. Да поможет мне богиня Сохмет! Быть замужем за мужчиной, который вовсе не мужчина… А ты, Себек, есть ли в тебе храбрость и решительность – или одно бахвальство? Клянусь Ра, я больше похожа на мужчину, чем любой из вас.
Она резко повернулась и вышла.
Кайт, стоявшая у нее за спиной, шагнула вперед. Ее низкий голос дрожал.
– Сатипи сказала правду! В ней больше мужества, чем в любом из вас. Яхмос, Себек, Ипи, почему вы все сидите тут и ничего не делаете? Что будет с нашими детьми, Себек? Их вышвырнут на улицу и заставят голодать!.. Хорошо, если вы не хотите ничего делать, этим займусь я. Вы все не мужчины!
Когда она повернулась, собираясь уйти, с места вскочил Себек:
– Клянусь девятью богами Эннеады, Кайт права! С этим должны разбираться мужчины – а мы сидим тут, рассуждаем и качаем головами.
Он решительно направился к двери.
– Себек, Себек, куда ты? – крикнул ему вслед Хори. – Что ты собираешься делать?
Себек, красивый в своей ярости, крикнул ему в ответ с порога:
– Что-нибудь сделаю – это уж точно. И сделаю с радостью!
Ренисенб вышла на галерею и остановилась, прикрыв ладонью глаза от яркого света. Ноги у нее подкашивались от слабости и необъяснимого страха. Она тихо бормотала, повторяя одну и ту же фразу:
– Я должна предупредить Нофрет… Я должна предупредить ее…
Из дома за ее спиной доносился разговор мужчин; низкое гудение почти не отличимых друг от друга голосов Яхмоса и Хори перекрывал высокий и пронзительный голос Ипи:
– Сатипи и Кайт правы. В этой семье нет мужчин! Но я мужчина. Я мужчина, даже если вы так не думаете. Нофрет презирает меня, смеется надо мною, обращается со мной как с ребенком… Я докажу ей, что я не ребенок. И я не боюсь отцовского гнева. Я знаю отца. Он околдован – женщина наслала на него порчу. Если от нее избавиться, то его сердце вернется ко мне – ко мне! Я его любимый сын. Вы все обращаетесь со мной как с ребенком, но я вам докажу, что я мужчина. Да, докажу!
Выскочив из дома, Ипи налетел на Ренисенб и едва не сбил ее с ног. Она ухватила его за рукав:
– Ипи, Ипи, ты куда собрался?
– Отыщу Нофрет. Посмотрим, посмеет ли она смеяться надо мной!
– Погоди! Тебе нужно успокоиться. Никому из нас не следует спешить.
– Спешить! – презрительно усмехнулся юноша. – Ты похожа на Яхмоса. Благоразумие! Осторожность! Никогда не нужно спешить! Яхмос – словно старуха. А Себек только хвастаться горазд… Отстань от меня, Ренисенб!
Ипи выдернул из ее пальцев свой рукав.
– Нофрет, где Нофрет?
Хенет, показавшаяся на пороге дома, пробормотала:
– Дурное дело вы затеяли… очень дурное. К чему все это приведет? И что скажет моя добрая госпожа?
– Где Нофрет, Хенет?
– Не говори ему! – крикнула Ренисенб, но Хенет уже отвечала:
– Вышла через задний двор. Пошла к полям льна.
Ипи бросился в дом, и Ренисенб с укоризной сказала:
– Не нужно было ему говорить, Хенет.
– Ты не доверяешь старой Хенет. Никогда не доверяла. – Жалобные нотки в ее голосе стали еще заметнее. – Но бедная старая Хенет знает, что делает. Мальчику нужно время, чтобы остыть. Он не найдет Нофрет у полей льна. – Она ухмыльнулась: – Нофрет здесь… в беседке… с Камени.
Хенет кивком указала на противоположную сторону двора и повторила с нажимом:
– С Камени…
Но Ренисенб уже шла через двор.
От пруда к матери побежала Тети, волоча за собой деревянного льва, и Ренисенб подхватила ее на руки. Прижимая дочь к себе, она поняла, какая сила двигала Сатипи и Кайт. Эти женщины сражались за своих детей.
Тети негромко вскрикнула:
– Не так крепко, мама, не так крепко! Мне больно!
Ренисенб поставила девочку на землю и медленным шагом пересекла двор. В дальнем углу беседки стояли Нофрет и Камени. Заметив Ренисенб, они повернулись.
– Нофрет, я пришла тебя предупредить, – выпалила Ренисенб. – Ты должна быть осторожной. Береги себя!
По лицу Нофрет пробежала тень – смесь удивления и презрения.
– Значит, собаки уже воют?
– Они очень рассержены… и хотят тебе навредить.
Нофрет покачала головой.
– Никто не может мне навредить, – безапелляционно заявила она. – А если попробуют, об этом будет сообщено твоему отцу – и Имхотеп их покарает. Они сами это поймут, если подумают. – Нофрет рассмеялась: – Какими они были глупыми, со своими жалкими оскорблениями и мелкими пакостями! Все это время они плясали под мою дудку.
– Значит, ты все это спланировала? – медленно произнесла Ренисенб. – А я тебя жалела… Думала, что мы к тебе несправедливы… Теперь уже не жалею. Думаю, Нофрет, ты плохая. Когда в час суда тебе придется перечислять сорок два греха, ты не сможешь сказать: «Я не делала зла». И не сможешь сказать: «Я не желала чужого». И твое сердце, положенное в чашу, перевесит перо правды.
– Какое внезапное благочестие! – угрюмо сказала Нофрет. – Но я не причинила тебе зла, Ренисенб. Не жаловалась на тебя. Спроси Камени – он подтвердит.
С этими словами она вышла из беседки, пересекла двор и поднялась на галерею. Навстречу ей вышла Хенет, и женщины скрылись в глубине дома.
Ренисенб медленно повернулась к писцу:
– Значит, Камени, ты помог ей сделать это с нами?
– Ты не меня сердишься, Ренисенб? – с жаром воскликнул тот. – Но разве я мог отказаться? Перед отъездом Имхотеп строго-настрого приказал мне написать все, что продиктует Нофрет, по ее первому требованию. Скажи, что не винишь меня, Ренисенб. Что я мог поделать?
– Я не могу тебя винить, – задумчиво ответила Ренисенб. – Наверное, ты должен был исполнить волю отца.
– Мне это не понравилось… И правда, Ренисенб, против тебя там не было ни единого слова.
– Мне все равно!
– А мне – нет. Независимо от того, что скажет Нофрет, я не напишу ничего, что может тебе повредить, Ренисенб, – пожалуйста, поверь мне.
Женщина с сомнением покачала головой. Оправдания Камени ее не убедили. Она чувствовала боль и гнев, словно он каким-то образом предал ее. Но ведь Камени чужак. Кровный родственник, он тем не менее был чужаком, которого отец привез из далеких краев. Младший писец, которому хозяин дал поручение и который послушно исполнил его…
– Я писал только правду, – настаивал Камени. – Там не было ни слова лжи, клянусь!
– Нет, – сказала Ренисенб. – Лжи там и не могло быть. Нофрет для этого слишком умна…
Да, старая Иса оказалась права. Травля Нофрет, которой так радовались Сатипи и Кайт, была ей только на руку. Не удивительно, что она все время улыбалась своей кошачьей улыбкой.
– Она плохая, – сказала Ренисенб, отвечая своим мыслям. – Да!
Камени согласился с нею.
– Да, – кивнул он. – Она нехороший человек.
Ренисенб повернулась и с любопытством посмотрела на него.
– Ты ведь знал ее еще до того, как она приехала сюда, правда? Ты был с нею знаком в Мемфисе?
Камени покраснел, явно смутившись.
– Не очень близко… Мне о ней рассказывали. Гордячка, высокомерная и жестокая. Не умеющая прощать.
Ренисенб вскинула голову, внезапно разозлившись.
– Я не верю, что отец исполнит свои угрозы, – сказала она. – Теперь он разгневан… но Имхотеп не способен на такую несправедливость. Он вернется и всех простит.
– Когда твой отец вернется, – возразил Камени, – Нофрет позаботится о том, чтобы он не передумал. Ты не знаешь Нофрет, Ренисенб. Она очень умна и упорна… и не забывай, она очень красива.
Читать бесплатно другие книги:
