Ганнибал. Бог войны Кейн Бен
– Я думал, вы мне не поверите. Хотел быть совершенно уверен. – «И хотел остановить Перу», – хотелось ему добавить, но он задержал дыхание, молясь, что Коракс поймет.
– Ты клянешься, что это правда?
Квинт ощутил, как важно для него, чтобы Коракс ему поверил.
– Так точно. Жизнью клянусь.
Командир посмотрел на Урция, Плацида и остальных.
– Все было так, как говорит Креспо?
– Да. Пусть Юпитер, Оптим Максим, поразит меня, если я лгу, – сказал Урций.
Остальные гастаты закивали в подтверждение.
Нахмурившись, Коракс посмотрел на их лица, как не смотрел никогда раньше.
Пера больше не мог сдерживаться.
– Это лживые шлюхины сыны, все они! Они собирались переметнуться к сиракузцам. Ночью они отрабатывали побег для всего контуберния. Марцеллу будет доложено! – Он сделал движение уйти.
– ОСТАНЬСЯ, ПЕРА. – Голос Коракса прогремел, как на параде. – Ты ничего не скажешь Марцеллу.
Как побитая дворняжка, тот повиновался. Однако когда он посмотрел на центуриона, его взгляд был убийственным.
– Как ты остановишь меня?
Коракс подошел к нему, схватил за плечо и, наклонившись к уху, стал что-то тихо говорить. Квинт напряг слух, но расслышал лишь обрывки: «та дурацкая гонка на конях», «жульничество», «Энна», «резня», «совершенно не нужно было».
Тут Пера освободился от руки Коракса.
– Плевать, – прошипел он. – Для Марцелла это все ничего не значит. Он поверит, что твои шлюхины сыны – предатели.
– Если ты не слушаешь голос разума… – сказал Коракс. Он еще понизил голос, и Квинт не мог разобрать слов.
Однако от лица Перы отхлынула кровь, и исчезло всякое желание спорить.
– Ч-что ты сказал?
– Ты прекрасно слышал. И у меня есть свидетели. Ты знаешь, кто, – прорычал Коракс. – Не могу предсказать реакцию Марцелла, но представляю, что она будет жесткой – несмотря на ваше родство.
Пера то раскрывал рот, то сжимал челюсти.
– Цена за твое молчание?
– Ты забудешь про свои безосновательные обвинения против моих солдат.
– А стена у Галеагры?
– Я скажу Марцеллу, будто сам заметил ее высоту во время переговоров.
Центурион вроде бы собрался возразить, и Коракс ударил в больную точку:
– Если ты не согласен, я позабочусь, чтобы к вечеру все войско узнало, что случилось между нами.
Никогда Квинт не видел Перу таким поникшим.
– Ладно.
– Мы поняли друг друга.
Коракс посмотрел на своих солдат, как будто ничего не произошло.
– Салют центуриону!
Квинт и остальные гастаты с готовностью повиновались. Пера едва заметил их салют.
– В свою палатку, – скомандовал командир. – Колонной по два.
Отряд двинулся; все по-прежнему не верили в происшедшее. Солдаты избежали угрозы казни, а также шантажа. И план, который вроде бы только что рассыпался в пыль прямо у них на глазах, чудесным образом удался. Однако Квинт заметил, какой взгляд чужой центурион бросил на Коракса. Их командир получил нового врага. Но юношу не так уж это озаботило. Коракс был более чем способен справиться с такой сортирной крысой, как Пера. Он только что это доказал.
Настроение Квинта улучшалось с каждым шагом.
К тому же теперь Пера вряд ли будет его беспокоить.
Глава XXII
– Напомни еще раз, зачем мы так делаем, – пробормотал Ганнон.
– Чтобы порадовать богиню – и, конечно, потому что это безумие. Ты ведь потому и пошел со мной, правда? – Клит тихо рассмеялся.
Они стояли в тени у сиракузских главных южных ворот, огромного сооружения более чем в три человеческих роста и защищенного с обеих сторон мощными башнями. Ганнон посмотрел на стоявших рядом пятнадцать лучших солдат Клита. Они держали трех оленей и внушительного размера кабана, приготовленных в жертву. Олени уже перестали биться, стараясь освободиться от веревок, но кабан был совсем из другой породы. Связанные ноги и то, что его подвесили на толстом шесте, который несли четыре человека, не мешало животному биться и злобно визжать. Периодически от его рывков кто-нибудь из четверых терял равновесие, и все пошатывались.
– Страже весело, – хмуро проговорил Ганнон, – но когда мы окажемся за стенами, это будет кровавое зрелище. Римляне наверняка услышат этого шумного ублюдка.
– Они решат, что демон пришел по их души, – с усмешкой ответил Клит и поправил длинный, завернутый в кожу груз у себя на спине.
Ганнон подавил любопытство. Он уже спрашивал, как все произойдет, но сиракузец только подмигивал и ничего не говорил.
– Может быть. А может быть, вышлют дозор посмотреть, что делается.
– Можешь не идти, друг мой.
Уязвленный, Ганнон нахмурился.
– Хорошо, я больше не жалуюсь. Будем надеяться, дело стоит того, а?
– Кто мы такие, чтобы спорить с высокой жрицей Артемиды? Она заявила, что ничто так не может порадовать богиню, как великое жертвоприношение на стыке болот, суши и моря. Видишь ли, Артемида ничего так не любит, как перемены.
Клит посмотрел на шедшего с ними седобородого жреца.
– Звучит заманчиво.
Ганнон подавил свои опасения. Не ему, чужестранцу, судить, разумно ли пускаться ночью с бунтующим кабаном за пределы защитных стен, не ему решать, где должно состояться жертвоприношение, и какие животные обычно посвящаются Артемиде. Но если все это так важно, почему здесь нет и самой жрицы? «Хватит думать, – подумал он. – Лучше просто получить удовольствие от этого безумия». Не вызывало сомнений, что сумасшедшее ночное предприятие взывало к безумной стороне его натуры – той, которая однажды заставила без оружия напасть на троих вооруженных бандитов, чтобы спасти жизнь Квинту, брату Аврелии. Где-то теперь Квинт? Где-нибудь тут, в римском лагере, в окружении товарищей… Ганнон ощутил укол зависти.
Эпикиду понравится их мероприятие – успешное жертвоприношение Артемиде, богине охоты, в первую ночь трехдневного праздника в ее честь. Это продемонстрирует, что его продолжающаяся оборона Сиракуз одобряется богами. Жителям города понравится легенда – как дерзкий отряд солдат прокрался за стены и принес жертву Артемиде прямо под носом у римлян. Это поднимет боевой дух, несколько упавший за зимние месяцы. А если не получится? По крайней мере, рядом Клит, настоящий друг. Ганнона кольнуло чувство вины. Аврелия возмутилась бы от одной мысли о такой опасной миссии, поэтому он ничего ей не сказал.
– Я даже не собираюсь спрашивать, как были пойманы жертвенные животные, а потом принесены в город так, что римляне ничего не заметили, – сказал он.
– Живя близ Эвриала, ты бы должен был догадаться. Эпикид послал лучших сиракузских охотников, они вышли и вернулись через туннели.
– Боги, но как это было рискованно! Если б их обнаружили, римляне взяли бы город.
– И все же они остались незамеченными. – В дыхании Клита сильно чувствовалось вино. – Богиня улыбнулась охотникам, как сейчас улыбается нам. Именно она обеспечила столько облаков на небе.
«Я бы лучше положился на наши мечи и оружие твоих солдат», – подумал Ганнон и вознес молитву Баал-Сафону, прося позаботиться о них и утихомирить кабана или сделать римлян глухими к его протестам. Юноша ощутил беспокойство и попросил у Артемиды прощения за то, что он, иностранец, обращается к своему божеству. «Я не хотел проявить неуважения, Великая Охотница», – извинился он про себя.
Сверху послышался тихий свист. Подошел начальник стражи – крепкий ветеран в помятом шлеме.
– Все чисто. Никаких признаков римлян с восхода солнца. Идите, и да хранят вас боги. – Он понизил голос, чтобы не услышал жрец. – Пырните проклятого кабана и от меня.
– Обязательно, – усмехнулся Клит.
Начальник стражи сделал знак шестерым солдатам, стоявшим у ворот, и они, согнув спины, сняли огромный деревянный брус с удерживающих скоб. Отложив его осторожно в сторону, они открыли одну створку ворот, которая, к удивлению Ганнона, отошла почти бесшумно.
– Мы смазали петли специально для вас, – шепнул начальник, чуть улыбнувшись. – Мы запрем ворота, но будем готовы к вашему возвращению. Не забудьте условный сигнал, чтобы вам открыли.
– Два коротких свиста, потом длинный и еще три коротких, – сказал Клит.
– Верно. Удачи.
Сиракузец взглянул на Ганнона, тот дал знак, что готов. Жрец потуже запахнулся в плащ и кивнул.
– Следуйте за мной, – тихо велел Клит солдатам.
Кабан как будто почувствовал опасность в том, что они выходят из города, и его крики удвоились. Ганнону хотелось перерезать ему горло от одного мохнатого уха до другого, но он сдержался. Если он даже по-настоящему не верил в Артемиду, не стоило ее сердить. Как и многие божества, Охотница была известна своей обидчивой и непостоянной натурой.
С Клитом, Ганноном и жрецом во главе они выскользнули на дорогу, идущую на юг, к деревням на мысе Пахин, юго-восточной оконечности Сицилии. В мирное время дорога была оживленной, но теперь никто не топтал ее покрытой гравием поверхности, кроме случайных ночных лазутчиков или какого-нибудь римского гонца.
Уже привыкнув к темноте, карфагенянин уставился во мрак впереди себя. Он ничего там не видел, да и неудивительно. Из-за болот, протянувшихся до самых городских стен, вражеские укрепления здесь были дальше от города, чем на других участках вокруг города. Ганнон не расслаблялся ни на мгновение. Визг кабана был явно слышен за десять стадий, отделявших их от тысяч легионеров. По словам Клита, рекомендованное жрицей место находилось примерно на трети этой дистанции. Оставалось надеяться, что они доберутся дотуда, прежде чем римляне успеют отреагировать на необычный шум. Кабан хрюкал и мотал головой, отчего несших его людей шатало из стороны в сторону.
– Глупое животное, – сказал один из них, попытавшись пнуть его, но промахнулся.
Кабан возобновил свои крики, перемежая их хрюканьем. Клит снова рассмеялся, и Ганнон улыбнулся. Может быть, римских часовых напугает этот чудовищный шум.
Они довольно далеко прошли по прямой дороге, которая была достаточно широка, чтобы могли разъехаться две повозки. В данных обстоятельствах следовало поспешить, подумал Ганнон. Быстро туда – сделать дело – и обратно. Вот и всё. Он еще раз осмотрел дорогу впереди. Ничего. Над волнами слева прокричала ночная птица. Ей ответила другая, потом еще одна.
– Здесь, – вдруг сказал жрец.
Ганнон посмотрел. Хорошо, что старик с ними. Сам бы он никогда не заметил узенькой тропинки, уходившей от дороги к морю.
Вспотев и бормоча проклятья, оленей и кабана потащили через гравиевую насыпь вдоль дороги. Клит и жрец тоже отправились туда, оставив Ганнона и пятерых солдат на страже.
– Как далеко вы будете? – крикнул он им вслед.
– Наверное, шагах в ста, – ответил Клит.
– Тогда я расставлю на дороге двух солдат через тридцать с лишним шагов. Если что-то услышу, вы сразу узнаете.
– Ладно.
– Первым делом, если можно, убейте кабана.
– Я скажу это жрецу.
Затем Клит удалился.
– Кругом, – скомандовал Ганнон своим солдатам.
Его пятерка с готовностью повиновалась. Все они были опытные солдаты, следившие за своей амуницией и оружием. Следуя приказам Клита, металлические предметы своего снаряжения – шлемы, края щитов, броня, поножи – они замазали сажей, чтобы их было не так видно.
– Ясно, у нас здесь нет ни малейшего желания полюбоваться красавцами-римлянами.
Они улыбнулись, и Ганнон приободрился. У испуганных людей нет чувства юмора.
– Однако, если они появятся, мы должны узнать об этом как можно раньше. Кто из вас быстрее всех бегает?
– Я, – сказал жилистый солдат с густой черной бородой.
– А второй?
Солдат посмотрел на своих товарищей.
– Вот он. – Он указал на человека с лицом Горгоны на щите.
Тот осклабился.
– Вы двое, рассредоточьтесь по тропинке. Тщательно отмерьте дистанцию. Я хочу, чтобы один человек встал в пятистах шагах отсюда, а другой – в двухстах пятидесяти.
Один окажется близковато к римскому осадному валу. Мужчина подождал, не будет ли возражений, но оба даже не дрогнули. «Хорошо», – подумал он.
– Вам будет слышен шум из вражеских укреплений. Часовые разговаривают, ходят туда-сюда – вы знаете. Это меня не интересует, если только не решите, что идет дозор. В таком случае бегите сюда, как ветер. Ясно?
– Так точно, – ответили оба.
– Идите.
Они исчезли в темноте, а оставшиеся двое стали спускаться по тропинке. Ганнон пытался расслышать первую пару, но жалобы кабана не давали. «Принесите глупое животное в жертву, пожалуйста», – беззвучно взмолился он. У рядовых легионеров этот шум мог вызвать панику, но командир или бывалый ветеран в конце концов поймет, что происходит. Однако торопить жреца нельзя. Должен быть соблюден правильный ритуал, прежде чем начнется заклание.
Ганнон и оставшийся солдат в молчании ждали. Сто ударов сердца, потом еще сто. Командир почувствовал, как по лбу течет пот, но не стал его вытирать. Пусть лучше солдат не видит, что он волнуется. Проклятье, сколько времени нужно, чтобы произнести все нужные слова?
Визг кабана раздался с новым неистовством, еще громче.
Кви-и! Кви-и! Кви-и!
И замолк.
Ганнон обнаружил, что снова дышит.
– Будем молиться, чтобы богине понравилось приношение, – прошептал солдат рядом.
«И чтобы поскорее убили оленей», – хотел добавить Ганнон, но сказал вместо этого:
– Ей понравится.
Без криков кабана теперь они могли прислушаться к врагу. Карфагенянин надеялся, что так будет значительно легче выполнять свою задачу, но вздрагивал при каждом звуке. Солдат тоже как будто только больше обеспокоился. К ужасу Ганнона, время тянулось еще медленнее, чем раньше, облака на небе рассеивались. Появились мириады звезд, неизмеримо улучшив видимость. Когда сердце простучало еще триста ударов, юноше уже ничего так не хотелось, как узнать от Клита, что заняло столько времени. Однако он остался на месте, тревожась, что отлучка может повлиять на принятие Артемидой жертв.
Звук шагов по дороге прогнал из головы все мысли. Когда из темноты появились двое посланных солдат, тревога Ганнона возросла. Они затормозили перед ним.
– Ну? – спросил он.
– Идут, – запыхавшись, сказал самый быстрый. – Я слышал скрип открывающихся ворот и как выходят солдаты. Они шли не в ногу и без факелов.
– Сколько?
– Могу лишь догадываться, что их больше, чем нас. Они двигаются ровно, но не очень быстро.
– Ты мог видеть, как далеко находился от римских укреплений?
– Не точно. Триста, может быть, четыреста шагов.
Ганнон рупором приложил руки ко рту.
– Пссст!
Трусцой подбежал первый солдат с тропинки.
– Передай Клиту, что ему лучше поторопиться. У нас гости. Возможно, много. Пошел!
Солдат отдал салют и поспешил прочь.
– Постройтесь поперек дороги, – прошептал Ганнон остальным.
Четверо могут перегородить дорогу, но не смогут сдерживать сколь-либо сильного противника. Похоже, и его солдаты осознали сложность ситуации. Он ощущал вздымающийся в них страх, пока время тянулось без всяких признаков гонцов или Клита.
– Помните, братцы, что римляне понятия не имеют, что здесь происходит. Они сами будут перепуганы. Мы подпустим их на пару сотен шагов, а потом начинайте кричать, поднимайте шум, чтобы мертвый проснулся. Притворитесь, что вам режут горло или отрезают яйца тупым ножом. Положите копья рядом, а мечи выньте. Когда придет время, стучите ими по щитам. Понятно?
– Понятно.
– Хорошая мысль.
Ему показалось, что им понравилось его предложение. Вскоре к ним присоединилась пара солдат с тропинки.
– Жрецу осталось заколоть последнего оленя, – сообщил один. – Клит сказал, как только все будет сделано, они вернутся.
Сжав зубы, Ганнон приготовился подождать еще немного. Прошло, пожалуй, еще восемьдесят ударов сердца, когда до него донесся несомненный звук шагов по дороге. Наклонившись к ближайшему солдату, лучшему бегуну, он спросил:
– Слышишь?
– Так точно.
– Пойди, посмотри. Осторожнее.
Солдат без колебаний выполнил приказ.
«Надо узнать его имя, – подумал Ганнон. – Молодец».
Когда солдат вернулся, от Клита и жреца по-прежнему не было ни слуху ни духу.
– Они прибавляют шаг. Там человек тридцать или сорок.
«Полцентурии», – решил Ганнон.
– И перед ними пара дозорных. Вот почему мне пришлось вернуться.
– Насколько ты их опередил?
– Шагов на полтораста, не больше.
Ганнон взглянул на тропинку. Клита не было. Он выругался. Вражеские дозорные могут увидеть их и предупредят остальных. Если после этого римский командир прикажет наступать, они сметут сиракузцев. Вряд ли кто-то уцелеет.
Придется выполнить его план перед теми двумя, что впереди римского отряда, прежде чем они увидят его и солдат. Ганнон понятия не имел, вызовет ли это панику в рядах основных сил, но вариантов своих действий смог насчитать лишь один. «Проклятье! – подумал он. – Где же Клит?»
– Приготовиться, – прошептал он. – Я хочу, чтобы ваши вопли услышали на материке. Я дам вам сигнал поднятием правой руки.
Ганнон замолчал. Его нервы напряглись до предела, он ощутил запах пота своих солдат. Услышал хруст гравия на дороге под римскими сандалиями, и ему показалось, что увидел два приближающихся силуэта. Подняв руку, карфагенянин закричал что есть мочи, издал невнятный рев до боли в горле:
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!
Пятеро солдат рядом поддержали его своим общим воплем. Затем отрывисто застучали мечами по щитам, как охваченный безумием кузнец мог бы бить по куску металла.
Как долго это продолжалось, одним богам известно. Наконец, Ганнон дал знак прекратить. Набрав в грудь воздуха, они замолкли. Карфагенянин прислушался. Сначала он не услышал ничего. Потом послышался торопливый топот сандалий. Люди бежали – прочь. Его охватила радость, и он взглянул на лучшего бегуна.
– Слышал?
– Да. Им, наверное, представилось, что на дороге сидит сам Гадес с Цербером у ног!
– Хорошо поработали, братцы.
Пока что они в безопасности, подумал Ганнон. Что будет дальше – зависит от характера римского командира.
Появление Клита и остальных было встречено с воодушевлением. Ганнон посмотрел в лицо ему и жрецу.
– Жертвоприношение прошло хорошо?
– Да, – удовлетворенно ответил жрец. – Все животные умерли легко, даже кабан. Их печень и кишки были безукоризненны, и богиня приняла кровавое возлияние.
Как жрец смог что-то рассмотреть в темноте, чтобы с такой уверенностью утверждать, что внутренности животных не были поражены никакой болезнью, для Ганнона осталось загадкой. Что касается возлияния – что ж, было практически невозможно, чтобы кровь не вылилась из опрокинутой чаши. Однако возражать было бессмысленно. Солдаты, видевшие жертвоприношение, казалось, были в восторге. Известие, что Артемида проявила благосклонность, распространится по городу, как пожар. Вот и хорошо.
– Римляне выслали кого-то посмотреть, да? – спросил Клит.
– Да.
Ганнон вкратце объяснил, что было предпринято.
– Ха! Вопить была хорошая идея. Наверняка они, обдриставшись, добежали до своего вала, – сказал Клит.
Солдаты загоготали, и даже жрец улыбнулся.
– Надеюсь, – ответил командир. – Пойдемте-ка назад. Мы выполнили то, зачем пришли.
Солдаты Клита еще строились, как не далее, чем в ста шагах, раздался выкрик по-латински.
Все замерли. Римляне не совсем перепугались, с тревогой понял Ганнон. Теперь придется сражаться. Или бежать, что было таким же быстрым путем к Гадесу. Римские легионеры смертельно опасны в преследовании. Он взглянул на Клита.
– Нам лучше оказать сопротивление, а?
– Я знал, что такое могло случиться, – пробормотал тот, снимая со спины груз, потянул за стягивающие его сверток кожаные ремни, и Ганнон с удивлением увидел внутри отчетливую форму карникса, галльской сигнальной трубы.
– Ради всего святого, откуда она у тебя?
– Рядом с моими казармами живет один старик, купец из Галлии. До осады он привозил с родины вино. Теперь продает все, что трудно достать в городе. Я покупаю в его заведении сыр и вино. А труба обычно висит там на стене.
Ганнон вспомнил Тразименское озеро и туман, и как страшно трубили сотни карниксов, сея панику среди римлян. И в душе зародилась надежда. Это могло повториться.
– Ты умеешь трубить в него? – спросил он.
– Сейчас увидим. Я трубил как-то, хотя и не на галльской трубе, но получалось довольно громко.
Клит шагнул вперед и поднес карникс к губам.
– КОЛОННОЙ ПО ДВА! – скомандовал голос по-латински.
Подбитые гвоздями подошвы захрустели по поверхности дороги. Слышался звон кольчуг. Ганнон сделал Клиту нетерпеливый жест.
– Пам-пам. – Тот немного прокашлялся и снова прижал трубу к губам. – Бу-у-у-у-у-у! Пам-пам! Пам-пам-пам! Пам-пам-пам! Фью-у! Бу-у-у-у-у!
– Кричите! Вопите, будто нас здесь сотня! – прошипел Ганнон солдатам.
Они сразу поняли и, заорав во всю глотку, заколотили мечами по щитам. Пятнадцать человек производили гораздо больше шума, чем пять раньше. Подбодренный этим, Клит трубил и трубил, и казалось, что из раструба сейчас вылетит его язык.
– Пам-пам-пам! Пам-пам-пам! Фью-у! Бу-у-у-у-у!
Извлекаемые звуки мало напоминали то, что Ганнон слышал раньше. И все же они были оглушительны. Как они воспринимаются, когда доносятся из кромешной тьмы, он не имел представления. Надо надеяться, устрашающе, вызывая дрожь в кишках.
– Пам-пам-пам! Пам-пам-пам! Фью-у! Бу-у-у-у-у! Пам-пам-пам! Пам-пам-пам! Фью-у! Бу-у-у-у-у!
Ганнон вглядывался в темноту, ожидая увидеть множество легионеров. С колотящимся сердцем он ждал и ждал. Солдаты вокруг продолжали кричать и вопить, но командир чувствовал их возрастающую неуверенность.
Наконец Клит перестал трубить, чтобы перевести дыхание, и, опустив карникс, посмотрел на Ганнона.
– Ну? Идут псы вонючие? Или убежали? – Он вытер лоб и снова затрубил:
– Пам-пам-пам! Пам-пам-пам! Фью-у! Бу-у-у-у-у!
Ганнону стало не по себе. Он понял, что имел в виду Клит. Кому-то придется пойти и посмотреть, отступили ли враги, рискуя мгновенно умереть, если легионеры не испугались. «Проклятье!» – подумал он. Сжав меч так, что побелели костяшки, он стал красться вперед. Шаг за шагом юноша двигался к римским укреплениям. Пять шагов. Десять. Пятнадцать, потом двадцать. Клит за спиною трубил так, будто от этого зависела его жизнь. Солдаты продолжали, не затихая, орать и стучать. В результате получался оглушительный шум, но Ганнон предпочел бы стоять рядом с ними, чем идти в зубы смерти.
Через пятьдесят шагов он остановился. На дороге лежало что-то большое. Командир приблизился, готовый к ловушке, но, обнаружив скутум, громко рассмеялся. Через два шага он нашел пилум.
– Они убежали! – сказал он себе. – Попросту сбежали!
Страх прошел, и он продвинулся еще на пятьдесят шагов по дороге. Никого из римлян не было видно. Еще один скутум, несколько пилумов, но ни одного живого легионера.
– Пам-пам-пам! Пам-пам-пам! Фью-у! Бу-у-у-у-у! – продолжал свои усилия Клит, но он уже утомился.
Ганнон усмехнулся и прокричал хорошую новость, чтобы приятель не рухнул от натуги, после чего трусцой побежал назад. От известия трубач так смеялся, что зашелся кашлем.
– Какой стыд, что все вино вылили зря, – сказал он, когда пришел в себя. – Мне бы день-два не пришлось открывать кошелек.
– Дольше, – заметил Ганнон, вытирая слезы с глаз. – Взять с собой карникс – это было гениально.
– Неплохая идея, а?
– Поистине сегодня ночью боги на нашей стороне, – с довольным видом добавил жрец.
Карфагенянин почтительно склонил голову. И в самом деле казалось, что божественные силы дали им свое покровительство. «Благодарю тебя, Великая Охотница. Благодарю тебя, Баал-Сафон. С вашей помощью мы можем разбить легионы Марцелла, когда прибудет Гимилькон, и закончить войну в Сицилии».
По приказу Клита они начали спешный марш к Сиракузам, уже стараясь не шуметь. Вряд ли легионеры опомнятся, но, как сказал Ганнону друг, было бы стыдно понести какие-то потери из-за того, что плелись слишком долго.
– Пусть нашими потерями будет лишь шум в голове и холодный пот от выпитого сегодня вина, – заявил он.
– Пожалуй, я присоединюсь к вам после такой вылазки, – счастливо проговорил Ганнон.
После того, что случилось, стоило вытерпеть похмелье.
Глава XXIII
Квинт и Урций находились на том самом месте под Галеагрой, где были во время разведывательной миссии неделю назад. Но на этот раз цель была совсем другая. С ними шел Коракс и вся его манипула. Еще пять манипул гастатов выдвигались на позицию у них за спиной: всего почти тысяча человек. В том числе и манипула Перы. У Коракса имелось десять тайно построенных лестниц. «Марцелл поверил Кораксу!» – торжествуя, подумал Квинт. Консул допрашивал его более двух часов, как после рассказал Квинту центурион, но принял его рассказ. Словно демонстрируя благоволение богов, недавно перебежавший сиракузский дезертир упомянул про праздник Артемиды, который продлится три дня. Чтобы успокоить городских жителей, которых сердил недостаток продуктов, Эпикид объявил, что во время праздника все смогут пить вино без ограничений и бесплатно.
Читать бесплатно другие книги:
