Наваждение Стил Даниэла

— Так ему и надо! — с чувством сказал Чарли. — Надеюсь, к следующей Олимпиаде она будет весить фунтов триста!

Франческа снова расхохоталась, но Чарли почудилось в ее смехе что-то такое, от чего ему вдруг стало одновременно и жарко, и холодно.

Потом он сообразил, что в Париже уже вечер и что Франческа, наверное, торопится в аэропорт.

Она должна была прилететь в Бостон завтра утром, и Чарли вызвался встретить ее.

— Но ведь это довольно далеко, — с сомнением сказала она.

— Ничего страшного, — рассмеялся Чарли. — Думаю, к воскресенью я уже буду на месте. Вот только найму фургон с хорошей упряжкой лошадей и двух проводников-индейцев.

— Ну хорошо, — быстро сказала Франческа, и Чарли понял, что она и в самом деле торопится. — Извини, но мне еще надо укладываться. Увидимся завтра.

Когда она положила трубку, Чарли тут же позвонил в аэропорт Бостона и узнал, что рейс «Эр Франс», которым летела Франческа, прибывает в пятницу в двенадцать часов дня.

На следующий день он выехал в Бостон намного раньше, чем было необходимо, и всю дорогу гнал машину на большой скорости. Он чувствовал себя словно мальчишка, спешащий на первое свидание, но тревожные мысли нет-нет да и мелькали у него в голове. Что, если Франческа хочет, чтобы они оставались друзьями, размышлял Чарли. Только друзьями, и не более того? Что ему тогда делать? Как быть? Сумеет ли он справиться с этим новым разочарованием? Сможет ли Франческа когда-нибудь преодолеть свой страх и забыть о боли, которую причинил ей Пьер?..

Потом он подумал о том, что было бы, если бы Сара так и не сумела забыть об Эдварде и всех страданиях и не ответила любовью на любовь Франсуа.

Быть может, гадал он, француз знал какой-то секрет? Но тогда в чем он состоит? Может быть, ему следовало встречать Франческу, нарядившись в оленьи шкуры и воткнув в волосы с десяток орлиных перьев?

Мысль об этом вызвала у Чарли улыбку, и он слегка успокоился. К аэропорту он подъехал уже уверенный в себе, но ожидание заставило его снова и снова думать о самых разных и тревожных вещах. Чарли с трудом дождался прибытия рейса, но Франческа замешкалась на таможне, так что, когда он наконец увидел ее, на часах было без малого час.

Франческа выглядела очень элегантно в новой красной куртке от Диора и в узеньких голубых джинсах. В Париже она сделала новую прическу и была действительно очень похожа на настоящую фотомодель.

— Как я рад тебя видеть! — воскликнул Чарли, бросаясь ей навстречу и выхватывая у нее из рук две клетчатые дорожные сумки. Франческа улыбнулась ему, и они направились к стоянке, где он оставил свой «Форд». Через несколько минут они уже выбрались на шоссе, и Чарли невольно подумал о том, что двести лет назад Саре понадобилось бы целых четыре дня, чтобы добраться от Бостона до Дирфилда. Сегодня утром он преодолел это же расстояние за какой-нибудь час с небольшим.

По пути они оживленно болтали, и Франческа сказала Чарли, что прочла первый том дневника.

Потом она спросила, сколько успел прочесть он за время ее отсутствия, и Чарли поглядел на нее почти виновато.

— Я очень нервничал, — попытался оправдаться он. — У меня буквально все валилось из рук, так что я не мог даже читать.

— Почему? — удивилась Франческа, и Чарли решил ответить честно.

— Из-за тебя, — сказал он. — Я боялся, что тебе будет трудно вновь увидеть Пьера. И потом, он мог снова причинить тебе боль.

— Вряд ли ему удалось бы достичь своей цели теперь, — ответила Франческа, выделив голосом последнее слово. — Как это ни смешно, но все то Время, что мы с Пьером не виделись, я продолжала наделять его сверхъестественными возможностями. Мне казалось, что даже на расстоянии он способен разрушить мою жизнь. И ему это почти удалось… — Она поглядела в окно, потом снова стала пристально смотреть на дорогу впереди. — Но когда мы с ним встретились, я поняла, что многое изменилось. Конечно, Пьер остался таким "же эгоистом, каким и был, но зато я прозрела и сумела это разглядеть. Кроме того, он постарел, погрузнел… В общем, теперь это не тот красавец француз, в которого я когда-то влюбилась без памяти. Ты прав, Чарли: он пытался сделать мне больно, но теперь я сумела защититься от него.

Я сама удивилась, но у него ничего не вышло.

Должно быть, за это время я очерствела и стала совсем бесчувственной.

— Ты стала свободной, — уверенно поправил ее Чарли. — Примерно то же самое произошло и со мной. Правда, я не знаю, как бы я себя чувствовал, доведись мне — как тебе — встретиться лицом к лицу с Кэрол, но, когда она позвонила в последний раз, я вдруг почувствовал, что я разговариваю с абсолютно чужим мне человеком. В самом деле, сколько можно страдать и мучиться из-за женщины, которая любит другого и носит его дитя? Из-за женщины, которая не хотела завести ребенка от меня…

Да, мне было горько, и это была горечь поражения. Временного поражения. Все еще можно поправить, Франческа….

Да, решил он, пожалуй, в этом все дело. Они с Франческой потерпели поражение на личном фронте, и самым обидным было то, что это поражение они нанесли себе сами. Кэрол и Пьер просто захотели чего-то другого, и в конце концов каждый из них добился своего. Кэрол получила Саймона, а Пьер — Мари-Лиз, однако теперь Чарли понимал, что все эти испытания еще не повод хоронить себя заживо и вечно скорбеть по своей загубленной жизни. И вот теперь, кажется, все изменилось. Они с Франческой больше не желали мириться с поражением; каждый из них хотел найти в жизни свою дорогу. И пойти по ней дальше.

Как Сара… В конце концов Сара сумела добиться своего, хотя было время, когда она желала только одного — смерти. Она смогла бросить ненавистного мужа и отправиться за тридевять земель, чтобы обрести свое счастье с Франсуа. Сара была победительницей, и им обоим следовало брать с нее пример.

Когда Чарли высказал все это Франческе, она торжественно кивнула в знак согласия, но ничего не сказала.

В молчании они доехали до самого Шелбурна, и Чарли, остановив машину у ее дома, помог Франческе внести в дом сумки.

— Когда я снова увижу тебя? — спросил он, стоя на пороге ее дома, и Франческа посмотрела ему прямо в глаза. Уголки ее губ чуть дрогнули, словно она собиралась улыбнуться, но взгляд остался серьезным и задумчивым.

— Может быть, поужинаем завтра все втроем? — предложил Чарли, не желая слишком наседать.

— Завтра Моник идет на день рождения к подруге, — тихо ответила Франческа. — Она останется там ночевать.

— Тогда, может быть, поужинаем у меня? Я все приготовлю, — сказал Чарли, и Франческа чуть заметно вздрогнула. Это предложение было довольно рискованным для обоих, но она утешилась тем, что Сара — пусть и не во плоти — будет незримо присутствовать при их свидании и оберегать их от необдуманных слов и поступков.

Получив согласие Франчески, Чарли настолько приободрился, что рискнул поцеловать ее в щеку. Он видел, что она стала совсем другой и что нынешняя Франческа совсем не та женщина, которую он впервые увидел за библиотечной стойкой.

Тогда она была насторожена и готова то ли к немедленному бегству, то ли к самому решительному отпору, но сейчас боль отпустила ее, хотя, конечно, не ушла из нее совсем. Впрочем, Чарли хорошо понимал Франческу — он и сам только недавно избавился от горечи и гнева.

— Я заеду за тобой в семь, — пообещал он и, не дав Франческе возможности передумать, быстро спустился с крыльца к машине.

Вернувшись в шале, Чарли долго не мог успокоиться и все шагал по комнате от окна к двери и обратно. В конце концов он устроился поудобнее в кресле и взял в руки дневник, надеясь, что чтение отвлечет его от мыслей о завтрашнем дне.

Он покинул Сару и Франсуа в тот самый момент, когда они переселились в новый дом. Они прожили в нем мирно и спокойно до самой весны, и еще долго после этого Франсуа оставался дома, хотя Сара время от времени продолжала делать в дневнике записи, имевшие непосредственное отношение к военной обстановке в Огайо. Война между шауни и Майами, с одной стороны, и белыми поселенцами — с другой, продолжалась, но Франсуа больше не ездил на театр военных действий.

В действующей армии сражались более молодые его соотечественники, и Чарли искренне радовался этому вместе с Сарой.

Летом 1793 года — через год после рождения Франсуаз — Сара родила еще одну девочку. Эти роды тоже произошли очень быстро, и Сара почти не страдала, но Чарли потрясло другое. Оказывается, маленькая Мари-Андж — Сара нарекла дочь этим именем потому, что она была очень похожа на маленького ангелочка, — родилась в той самой комнате, в которой он теперь спал.

Читая дальше, Чарли обнаружил в дневнике Сары подробный перечень всех изменений и усовершенствований, которые вносил Франсуа, стремясь сделать шале как можно более удобным и уютным. Чарли даже решил записать на отдельном листе перечень всех этих усовершенствований, чтобы потом отыскать каждый карниз, плинтус или наличник, о котором она упоминала.

Сара писала также, что осенью того же года, когда родилась Мари-Андж, умер старый полковник Стокбридж, и па его место был назначен новый начальник гарнизона, приходившийся дальним родственником генералу Уэйну — новому командующему армией в Огайо. Это был честолюбивый молодой офицер, который сразу же начал заниматься подготовкой вверенных ему войск к ведению войны с подвижными отрядами Маленькой Черепахи, однако, по сведениям Сары, на положении дел в Огайо это никак не сказалось. Впрочем, ее это не очень-то волновало; все свое время и силы Сара отдавала семье — об этом можно было судить по тому, что записи в дневнике становились все более скупыми и лаконичными. Должно быть, она была слишком занята, или же — Чарли подозревал, что дело именно в этом, — ей было гораздо приятнее делиться своим счастьем с близкими, чем доверять его бумаге и чернилам.

Но на страницах, относящихся к осени 1783 года, Сара снова с тревогой упоминала о том, что великий сахем ирокезов Большое Дерево, с которым Франсуа когда-то был дружен, предпринял новую попытку начать мирные переговоры с шауни, но получил решительный отпор.

К этому времени суть конфликта стала окончательно ясна Саре. Во время Войны за независимость шауни были союзниками англичан, и, когда те были разбиты, белые поселенцы решили, что вместе с ними исчезнут и шауни. Посчитав свободными значительные территории на западе Огайо, они начали их активное освоение, но тут выяснилось, что шауни никуда не исчезали и — самое главное — что они вовсе не собираются уступать свои земли белым. Поначалу возможность решить дело мирным путем еще сохранялась, поскольку шауни потребовали за свои земли выкуп: пятьдесят тысяч долларов сразу и по десять тысяч долларов ежегодно в течение нескольких последующих лет. По тем временам сумма была очень большой, просто колоссальной, однако белые не предприняли ни одной попытки договориться с подлинными хозяевами этой земли. Вместо этого они решили захватить земли в Огайо силой, и тогда шауни взялись за оружие. Против них двинули регулярную армию, и тут выяснилось, что разбить «дикарей» не так-то легко. Генерал Сент-Клер, к примеру, убедился в этом на собственном печальном опыте.

Иными словами, вооруженному противостоянию в Огайо не было видно конца, и, конечно, Сару это тревожило. Генерал Уэйн, новый командующий, потратил всю зиму на подготовку и обучение свежих войск, размещенных в фортах Вашингтон, Рикавери и Гринвилл, и поселенцы были уверены, что теперь индейцам несдобровать. Казалось, вождей Голубой Камзол и Маленькую Черепаху ожидало неминуемое поражение, но, ко всеобщему удивлению, слухи об очередном наступлении армии, намечаемом якобы на май 1794 года, так и не подтвердились.

Это, однако, нисколько не расстроило Сару, которая, как понял Чарли, только вздохнула с облегчением. Судя по всему, она рассчитывала на мирное и счастливое лето; о ее безоблачном настроении можно было догадаться, в частности, по тому, как она шутя писала в дневнике о Франсуа, что «он теперь солидный отец семейства, скорее фермер, поселенец, а не свирепый индейский воин, каким был когда-то». Но это только радовало Сару.

Впрочем, сорок три года вряд ли можно было считать старостью — сам Чарли был сейчас ненамного моложе Франсуа, — и подтверждение этому Чарли нашел буквально на следующей странице, где Сара с любовью писала о том, что ее муж по-прежнему столь же статен и красив, как и в день их первой встречи. Просто она была благодарна богу и судьбе за то, что ему больше не нужно рисковать своей жизнью, спать на сырой земле и подставлять себя под пули и стрелы врагов.

Да, определенно у Сары имелись грандиозные планы надето 1794 года. Например, они с Франсуа собирались снова навестить его друзей-сенека, взяв с собой всех троих малышей, поскольку Сара в это время была легка на подъем — в то лето она не была в положении. Чарли считал, что она заслужила эту передышку, хотя у него не возникло ни малейших сомнений в том, что она по-прежнему любила Франсуа. Во всяком случае, она сама не раз писала о том, что ее заветной мечтой было не расставаться с ним до самой глубокой старости.

Счастье Сары было глубоким, полным, ничем не омраченным, и хотя она порой жаловалась, что ее тревожат короткие периоды беспокойства и раздражительности, одолевавшие Франсуа, она тут же признавала, что этого и следовало ожидать от такой энергичной и деятельной натуры, каким был ее муж. Впрочем, большую часть времени Франсуа был спокоен и, по-видимому, совершенно доволен своей жизнью.

Но когда Чарли дошел до того места в дневнике, где описывались события начала июля, он сразу заметил, что обычно четко выведенные твердой рукой Сары буквы скачут. Тридцатого июня вожди Голубой Камзол и Текумзе совершили дерзкое нападение на армейский обоз с оружием и провиантом и захватили его, перебив и рассеяв сопровождавший его отряд из ста сорока человек. За этим последовала атака на форт Рикавери, предпринятая вышедшими на тропу войны индейцами оттава. В этих обстоятельствах опыт Франсуа, его знание индейских племен и умение договориться с вождями — кроме разве самых упрямых и воинственных — могли оказаться весьма полезны и спасти немало человеческих жизней. Поэтому не прошло и нескольких дней, как Франсуа получил письмо от нового начальника Дирфилдского гарнизона, который от имени генерала Уэйна просил его присоединиться к четырехтысячному отряду регулярных войск и кентуккийского ополчения, двигавшемуся в район форта Рикавери.

Это был весьма многочисленный отряд, и Франсуа, предвидевший, что может начаться настоящая бойня, ответил согласием. Сара решительно воспротивилась этому его намерению. Она то умоляла его не покидать ее хотя бы ради детей, то оскорбляла его, обзывая вышедшим из ума старикашкой, который не доедет до Огайо, а рассыплется по дороге, но все было тщетно. Франсуа как мог успокаивал ее, но чувство долга не позволяло ему изменить свое решение.

— Ты только представь себе, — уговаривал он Сару, — я же буду не один, со мной будет четыре тысячи человек. Да меня за ними и видно-то не будет! Пока ты любишь меня, со мной ничего не может случиться.

— Все это чушь, и ты это отлично знаешь, — возражала Сара. — Прежде чем вы договоритесь, может погибнуть еще много людей с обеих сторон, и мне страшно подумать, что ты можешь оказаться в их числе. Ты сам говорил мне, что никто не мог победить шауни Голубой Камзол, а теперь к нему присоединился и Текумзе со своими воинами! Что для них четыре тысячи новобранцев и ополченцев из Кентукки!

Услышав из уст жены столь своеобразный, но точный анализ военной ситуации, Франсуа, несомненно, пожалел о том, что в свое время слишком много рассказывал ей об индейских племенах, благодаря чему она стала настоящим экспертом в этом вопросе. Сара знала, что Текумзе действительно был великим вождем, начавшим процесс объединения многочисленных индейских племен от Огайо до Великих Озер, и ей вовсе не хотелось, чтобы Франсуа, по его собственному выражению, «клал голову в пасть льва».

И все же Франсуа удалось выйти победителем в этом споре. Он торжественно поклялся Саре, что если она так хочет, то это будет его последний поход. Но подвести генерала Уэйна, которому он уже дал свое согласие, Франсуа просто не мог.

И, разумеется, Сара не хуже его знала, что в Огайо Франсуа действительно может оказаться полезным.

— Я не могу бросить своих друзей на произвол судьбы, любимая, — сказал он Саре, и она окончательно поняла, что на этот раз ей не удастся его остановить. Дружеские связи как с индейцами, так и с белыми значили для него очень много, а Франсуа всегда был человеком чести.

Сара умела справляться со своими чувствами, но всю ночь накануне отъезда Франсуа она проплакала. Он так и не сумел успокоить ее. Впрочем, что бы Франсуа ни сказал теперь — ничто не могло помочь, и он только крепче прижимал ее к себе да целовал нежнее обычного. В ту ночь они любили друг друга так истово и ненасытно, словно это была последняя отпущенная им на земле радость. Уже светало, и Сара плакала и молилась, чтобы господь помог ей зачать. Ее терзали тяжелые предчувствия, и Франсуа напомнил ей, что точно так же она чувствовала себя каждый раз, когда он уезжал чуть дальше Шелбурна.

— Ты не можешь меня пристегнуть к своей юбке, ты сама не любила бы меня, если б я был таким жалким трусом, — сказал он с упреком. — Даже наших детей ты давно не водишь на помочах, так почему же ты не отпускаешь меня?

— Потому что, если с тобой что-нибудь случится, умру и я, — просто ответила Сара, и он понял, что это правда. Сара действительно не представляла себе, как она сможет жить без него.

Но наутро, когда Сара увидела мужа в седле, она вспомнила сурового и мужественного воина, которого когда-то полюбила, и это помогло ей справиться со своими чувствами. В конце концов, Франсуа был мужчиной — словно гордый орел, он рвался в небо, и не в ее силах было удержать его на земле рядом с собой.

— Будь осторожен, — прошептала она, когда он перегнулся в седле, чтобы поцеловать ее в последний раз. — Возвращайся скорее… Я буду скучать без тебя.

— Я люблю тебя, моя храбрая маленькая скво, — улыбнулся Франсуа, подбирая поводья своего норовистого гнедого конька, который сменил его могучего вороного, убитого шальной пулей в прошлом походе. — Я вернусь еще до того, как ты родишь мне еще одного ребенка.

С этими словами он тронул коня и, быстро спустившись по склону в долину, галопом понесся вдоль реки. Сара долго смотрела ему вслед, и даже когда конь и всадник пропали вдали, ей долго еще слышался топот копыт гнедого… Хотя, возможно, эти звуки раздавались только в ее сердце.

В тот день она долго не могла заснуть. Ворочаясь с боку на бок, Сара кляла себя за то, что не остановила Франсуа, хотя и понимала, что все ее усилия были бессмысленны. Он не мог не уехать.

Своей настойчивостью она только омрачила ему и себе последние дни, которые они провели вместе.

И все же ни он, ни она не могли вести себя иначе.

В августе Сара получила известие, что отряд Франсуа благополучно достиг форта Рикавери и выстроил вблизи него еще две крепости — форт Адаме и форт Дифаэнс. Судя по слухам, вождь Маленькая Черепаха был готов к мирным переговорам, но ни Голубой Камзол, ни Текумзе не желали даже слышать ни о чем подобном. Оба вождя были полны решимости продолжать войну, надеясь разбить регулярные армейские части.

И все же то, что по крайней мере один из вождей враждебных племен готов к переговорам, казалось обнадеживающим знаком. Гарнизонные стратеги рассчитывали, что после того, как Маленькая Черепаха выйдет из игры, генералу Уэйну, в распоряжении которого было больше четырех тысяч штыков, удастся разгромить шауни и оттеснить их дальше на запад. Однако Саре эти сообщения не добавили спокойствия.

Август медленно проплыл мимо в сонном гудении отяжелевших от добычи пчел, но тернии и шипы тревоги неотступно преследовали Сару.

И чем ближе была осень, тем сильнее становилось ее беспокойство. Она по-прежнему не имела никаких новостей от Франсуа, и это мучило ее больше всего. Даже когда с запада прискакал гонец с донесением, что генерал Уэйн провел несколько молниеносных операций, увенчавшихся успехом, Сара не разделила всеобщей радости. Во-первых, она не считала этот успех окончательным, а во-вторых, ей было очень хорошо известно, что наступающие войска несут гораздо большие потери, чем те, что сидят за толстыми бревенчатыми стенами фортов и земляными валами. Единственное, что могло ее успокоить, это возвращение Франсуа домой — на меньшее она была не согласна.

Между тем генерал Уэйн продолжал наступать.

В двадцатых числах августа он провел блестящую атаку на индейцев на реке Моми и заставил их отступить. Шауни потеряли свыше ста сорока воинов убитыми и ранеными, а генерал преследовал их, не давая им опомниться, и через три дня полностью освободил от них долину реки Огайо. Это была уже достаточно веская причина для ликования, но Сара по-прежнему с тревогой ждала хоть какой-нибудь весточки от Франсуа.

От солдат и раненых, возвращавшихся из зоны боевых действий, она узнала, что Голубой Камзол отброшен, но еще продолжает сражаться, и что индейцы Текумзе тоже пока не собираются зарывать свои томагавки в землю. Из-за этого многие волонтеры предпочли остаться под знаменами генерала Уэйна, и Сара поняла, что Франсуа скорее всего тоже задержался в Огайо. Впрочем, она надеялась, что он не останется с армией надолго.

Но когда он не вернулся и к середине сентября, Сара взволновалась не на шутку и обратилась к новому командующему Дирфилдским гарнизоном с просьбой помочь ей узнать о муже хоть что-нибудь. Вот уже больше двух месяцев она не получала о нем никаких известий, и полковник Хинкли обещал помочь ей.

В смятении Сара вернулась домой и, глядя в окно, долго сидела в детской, пока трое ее чад играли и смеялись рядом. И вдруг в сумерках за окном она увидела на опушке леса человека. Он был одет как индеец, но Сара была уверена, что это не краснокожий. В тревоге она выбежала из дома, но таинственный незнакомец уже исчез, не оставив после себя никаких следов.

В этот день Сара долго не ложилась. Сердце ее разрывала тревога, и она ждала, что человек, которого она видела на опушке, вернется, но он больше не появился. Сара увидела его снова только на третий день, но, как и в первый раз, он исчез так быстро, что Сара не успела ни нагнать его, ни даже как следует рассмотреть.

А через неделю после ее последнего визита в гарнизон полковник Хинкли сам приехал к ней.

Накануне вечером из Огайо вернулся один из его следопытов, который лично знал Франсуа. Он-то и рассказал полковнику, что Франсуа погиб 20 августа в битве у реки Моми, получившей название Битвы у поваленных деревьев.

Услышав эту страшную новость, Сара закрыла лицо руками, но не заплакала. Она с самого начала знала, что Голубой Камзол убьет ее Франсуа, и вот — это случилось. Она уже давно знала, что с ее мужем стряслась беда, но, за отсутствием достоверных сведений, тешила себя надеждой, что все как-нибудь обойдется. Увы, предчувствие ее не обмануло:

Произошло самое страшное, и Сара неожиданно поняла, кем был загадочный человек на опушке, который исчез, как будто растаяв в воздухе… Это был Франсуа, который приходил попрощаться с ней и с детьми.

Сара мужественно выслушала слова соболезнования, а когда полковник уехал, вышла на балкон второго этажа, чтобы окинуть взглядом поляну и долину внизу. Здесь они с Франсуа встретились, здесь любили друг друга, здесь они были счастливы, и Сара вдруг почувствовала, что Франсуа вовсе не покинул ее и никогда не покинет. Он был здесь, рядом с ней, и так будет всегда, пока она живет на свете.

На следующий день рано утром Сара оседлала лошадь и поехала к водопаду, где они так любили сидеть и где Франсуа впервые поцеловал ее. В голове у нее теснились воспоминания и слова, которые она хотела сказать ему, но не успела… И еще ее огорчало то, что у нее больше не будет детей от Франсуа. Мари-Андж была последней.

Франсуа де Пеллерен, великий воин, любящий муж и нежный отец, единственный человек, которого она любила по-настоящему… Сара вдруг подумала, что должна отправиться к сенека и рассказать им, что Большой Белый Медведь, которого они когда-то приняли в свое племя, отправился теперь в Страну Вечной Охоты. Пожалуй, для него это было место гораздо более подходящее, чем христианский рай, в который он никогда не верил.

И, стоя у водопада, Сара вспоминала о том, каким он был, ее Франсуа, что он любил, что было ему дорого, и улыбалась сквозь слезы, благодаря судьбу за то, что свела их вместе.

Читая эти строки, Чарли не смог сдержать слез.

Как это могло случиться? Ведь они прожили вместе всего так мало — четыре года! Это казалось ему невозможным, несправедливым. В самом деле, Сара отдала так много, а получила взамен так мало, но сама-то она так не думала. Она была благодарна судьбе за каждый день, за каждую минуту, проведенную с любимым человеком, и особенно за детей, которых он ей дал.

Разбирая записи, относящиеся к последующим годам, Чарли заметил, что они часто были совсем короткими и редкими, однако даже из них можно было понять, что Сара прожила долгую жизнь в доме, который построил для нее муж. Сара скончалась в возрасте восьмидесяти лет, но так больше никого и не полюбила и не забыла своего Франсуа, который обрел новую жизнь в их детях. Что касалось загадочного человека на опушке, то она больше никогда его не видела. Сара знала, что это был Франсуа, который приходил прощаться с ней, и она свято верила в это до своего самого последнего вздоха.

Последняя запись в дневнике была сделана не знакомой рукой. Как верно догадался Чарли, закончила его одна из дочерей Сары. Она писала, что ее мать прожила долгую, счастливую и спокойную жизнь. Своего отца она не помнила, по рассказам матери ей было известно, что он был прекрасным и благородным человеком и что любовь Франсуа и Сары, их мужество и глубокая душевная связь служили примером для всех, кто их знал.

В конце дочь приписала, что делает эту запись в день смерти матери, после того как обнаружила в спальне ее дневники. Внизу стояла подпись — Франсуаз де Пеллерен Карвер, 1845 год, и слова: «Да благословит их господь!»

Все оставшиеся страницы в дневнике были пусты, и Чарли отложил его в сторону. Узнать что-либо о судьбе детей Сары и Франсуа он мог только из архивов Исторического общества.

— До свидания, Сара… — прошептал Чарли, не обращая внимания на слезы, которые продолжали катиться по его щекам. Он и сам как будто осиротел — во всяком случае, он знал, что ему будет очень одиноко без этого странного, но такого близкого общения с хозяйкой этого дома. Эта необыкновенная женщина сумела сделать счастливым не только Франсуа. Спустя много лет она подарила Чарли самое дорогое — надежду, и он был бесконечно благодарен ей за это.

Уже в спальне, укладываясь спать, Чарли вдруг услышал отчетливый шелест шелка и вскинул голову. В спальне было темно, но он успел рассмотреть силуэт женщины в старинном голубом платье, которая пересекла комнату и пропала так быстро, что Чарли не мог сказать точно, было ли это на самом деле или это сыграло с ним шутку воображение. А может, подумал он немного погодя, сегодняшнее явление Сары имело ту же природу, что и приход Франсуа, который показался на опушке леса, чтобы издали попрощаться с той, кого любил? Может быть, и Сара, когда он прочел ее дневники, пришла, чтобы сказать ему «прощай»? В это было совершенно невозможно поверить, и все же Чарли почти не сомневался, что Сара сделала ему этот прощальный подарок, почувствовав, как не хочется ему расставаться с ее историей.

Чарли очень хотелось позвонить Франческе и рассказать ей все, что он только что узнал о Саре и Франсуа, но он сдержался. Он боялся испортить ей удовольствие от чтения дневника, да и на часах была половина четвертого ночи.

Чарли накрылся с головой одеялом, продолжая вспоминать промелькнувшую перед ним фигуру в голубом, вспоминая все, что он прочел, и оплакивая смерть Франсуа в Битве у поваленных деревьев и смерть Сары, случившуюся через много-много лет после этого. В старом шале было тихо, но, когда Чарли заснул, на губах его блуждала улыбка.