Большей любви не бывает Стил Даниэла

Глава 35

Эдвине плавание на корабле стоило огромного напряжения всех ее духовных и физических сил. С единственным небольшим чемоданом, в который она в спешке побросала самые необходимые вещи, Эдвина заняла каюту первого класса. Даже предстоящее плавание через океан не могло ее остановить. Она должна попасть в Лондон и выручить Алексис.

Эдвина прочитала ее нелепое письмо, в котором сестра утверждала, что она счастлива с Малкольмом и верит в их прекрасное будущее. Но Эдвина очень сомневалась в искренности письма Алексис. Девчонке всего семнадцать лет, и она наверняка стала жертвой каких-то коварных замыслов этого бездарного мерзавца.

Эдвина вообще жалела, что взяла Алексис в Голливуд и позволила ей сняться в фильме. Все, больше никакого кино! Она вернется к спокойной жизни в Сан-Франциско, как только отделается от Малкольма Стоуна. И если очень повезет, дома ничего не узнают о том, что случилось в Нью-Йорке. Эдвина была готова на все, лишь бы защитить сестру, и только желание помочь ей заставило Эдвину сесть на корабль.

Горничная проводила ее в каюту, где Эдвина, свернувшись в клубочек, уютно устроилась в кресле и закрыла глаза, стараясь не вспоминать свое последнее путешествие на пароходе и все, что произошло в ту страшную ночь.

— Могу я вам чем-нибудь помочь, мадам? — спросил ее внимательный стюард, но бледная как смерть Эдвина покачала головой, силясь улыбнуться. — Возможно, если мадам поднимется на палубу, она почувствует себя немного лучше?

Он как истинный француз был очень заботлив, но Эдвина вновь покачала головой и поблагодарила его.

— Боюсь, что мне ничего не поможет, — сказала она.

Когда они выходили из нью-йоркского порта, Эдвина вдруг подумала о медовом месяце Хелен и Джорджа. Она раз двадцать повторила Фанни и Тедди, что, если позвонят Хелен или Джордж, говорить им, что у них все прекрасно, а ее и Алексис нет дома. Она понимала, что Джордж будет поглощен своей женой и вряд ли станет часто звонить.

Дома знали, что она поехала в Лондон, правда, брат и сестра не подозревали, какое это страшное испытание для Эдвины. Фанни и Тедди были такими маленькими, когда погибли родители, что вообще едва помнили «Титаник». Но память их старших сестер сохранила все подробности той трагической ночи, и путешествие на пароходе было и для Алексис, и для Эдвины мучительным испытанием.

В первый вечер Эдвина обедала в каюте, и стюард разочарованно отметил, что она почти ничего не ела. Он никак не мог понять, что же ее беспокоит, и решил, что это морская болезнь. Странная пассажирка не выходила из каюты, почти не прикасалась к еде и, когда бы он ни появился, всегда выглядела какой-то больной и бледной. Она походила на человека, страдающего от горя или ужасной душевной травмы.

— Мадам сегодня опять грустит? — спросил он с отеческой заботой, в очередной раз входя к ней.

Эдвина улыбнулась ему, отрываясь от письма к Алексис. В нем она высказывала все, что думает о ее побеге и о возмутительной связи с Малкольмом. По крайней мере письмо отвлекло ее от мрачных мыслей, связанных с предыдущим путешествием.

Молодая и красивая женщина, но слишком серьезная, решил стюард.

На следующий день он подумал, уж не писательница ли она. Он уговаривал ее выйти на палубу. Такой чудесный день, светит солнце, море тихое, а она такая бледная и грустная. Стюард предположил, что, может быть, она бежит в Европу от несчастной любви.

Наконец, когда он стал приставать к ней с советами в очередной раз, Эдвина улыбнулась, встала и согласилась пойти прогуляться. Но она с трудом подавила в себе ужас, когда, накинув пальто, поднялась на прогулочную палубу.

Она старалась не замечать обстановку на палубе «Парижа». Всюду висели спасательные шлюпки, и на них Эдвина тоже старалась не обращать внимания. Она посмотрела на воду, и это вызвало в памяти картины прошлого. Нигде нельзя было укрыться от воспоминаний. Хотя все случилось давно, но как, оказывается, свежо в памяти. Иногда Эдвине даже приходилось напоминать себе, что она не на «Титанике».

Возвращаясь к себе, Эдвина услышала звуки музыки, и ее глаза наполнились слезами. Она вспомнила, как танцевала с Чарльзом, а родители смотрели на них и улыбались. Ей хотелось убежать от воспоминаний, от знакомой мелодии, и она устремилась в свою каюту, ничего не видя перед собой.

По пути она налетела на какого-то мужчину и буквально упала в его объятия.

— О…о… — Она едва устояла на ногах, и незнакомец поддержал ее сильной рукой.

— Простите, ради бога… с вами все в порядке?

Она посмотрела вверх и увидела высокого красивого блондина лет сорока. На нем безупречно сидел костюм, поверх которого было накинуто пальто с бобровым воротником.

— Я… да… извините…

Она при столкновении выбила у него из рук книгу и газету, и то, что он проводил свободное время за таким обычным занятием, как-то успокаивающе подействовало на Эдвину. Самой ей только при одной мысли о пароходе хотелось надеть спасательный жилет.

— Вы уверены, что с вами все в порядке? — снова спросил он.

Из-за своих черных волос Эдвина казалась особенно бледной, и он боялся, как бы она не потеряла сознание. Она выглядела так, будто ее лихорадило.

— Да… со мной все хорошо. — Эдвина слабо улыбнулась, и он выпустил ее руку. Она заметила, какая у него теплая улыбка. — Извините, я была такая неуклюжая. Я задумалась…

«О мужчине, наверное, — решил он. — Подобные женщины редко бывают одни или во всяком случае недолго».

— Ничего-ничего. Вы шли пить чай? — вежливо спросил он. Казалось, он не торопился уходить.

— Нет, я шла к себе в каюту.

Он разочарованно посмотрел ей вслед. Когда Эдвина вошла в каюту, стюард с одобрением заметил, что она наконец-то вышла и подышала свежим воздухом.

— Да, на палубе хорошо. Вы были правы, — сказала она и попросила чаю.

Через несколько минут стюард принес чай и тарелочку печенья с корицей.

— Вам надо почаще выходить. Солнце, свежий воздух, музыка и приятная компания излечат вашу печаль.

— Я выгляжу печальной? — улыбнулась Эдвина. Она была не столько печальна, сколько испугана. Но и печальна тоже, признала Эдвина, ведь этот корабль заставлял ее вновь воскрешать в памяти болезненные воспоминания. — Но со мной все в порядке. Правда.

— Теперь вы выглядите гораздо лучше, — заметил стюард, хотя и огорчился, что она вновь попросила накрыть стол в каюте. — У нас такой красивый обеденный салон, мадам. Разве вы не хотите там пообедать?

Стюард, конечно, мог принести обед в каюту, но он так гордился кораблем, что всякий раз искренне огорчался, если пассажиры не замечали всего его великолепия.

— Боюсь, мои туалеты не подойдут к такому случаю.

— Это неважно. Красивая женщина может пойти куда угодно хоть в рубище, — галантно произнес француз.

— Не сегодня. Может быть, завтра. Стюард хотел доставить ей удовольствие и принес изысканные деликатесы, приготовленные специально для нее шеф-поваром — по крайней мере так он заявил, но, как и в предыдущие два дня, Эдвина съела очень мало.

— У мадам совсем плохой аппетит, — посетовал стюард, унося поднос, но вечером, когда он зашел приготовить постель, каюта оказалась, к его удовлетворению, пуста.

Эдвина долго колебалась и в конце концов решила выйти подышать воздухом перед сном. Она мужественно шла по прогулочной палубе, глядя в пол, потому что на океан смотреть боялась. Вдруг она увидит там шлюпку или задравшуюся к небу корму тонущего корабля… или айсберг… Она старалась не думать об этом и упорно не поднимала глаз.

Но тут ее взгляд наткнулся на элегантные черные вечерние мужские туфли, и, подняв глаза, Эдвина увидела красивого блондина в пальто с бобровым воротником, с которым она столкнулась утром.

— Ох, нет!.. — засмеялась Эдвина, смутившись: она опять что-то выбила у него из рук, и он тоже рассмеялся.

— Это, кажется, уже входит в систему, — улыбнулся он. — С вами все в порядке?

Эдвина вспыхнула, чувствуя себя ужасно неловко.

— Я опять не видела, куда иду, — улыбнулась она.

— И я, — признался он, — я просто глядел на воду… красиво, правда?

Он посмотрел вдаль, а Эдвина не могла этого сделать. Она смотрела на незнакомца и думала, что он очень напоминает Чарльза. Высокий, красивый, хотя, правда, у него светлые волосы и он значительно старше, чем Чарльз был тогда, на «Титанике»…

Незнакомец перевел взгляд на Эдвину и дружески улыбнулся ей. Казалось, ему не хотелось с ней расставаться.

— Не хотите ко мне присоединиться? — Он предложил ей руку, и Эдвина не знала, как бы повежливее отклонить его приглашение, никакие причины для отказа не приходили в голову.

— Я… на самом деле… немного устала… Я собиралась…

— Отдохнуть? Я тоже, но небольшая прогулка, возможно, улучшит самочувствие. Освежит голову… сделает зрение острым… — поддразнил он Эдвину, и она, не раздумывая, взяла его под руку.

Она шла с ним рядом, но не знала, о чем говорить. Она редко общалась с незнакомыми людьми и сейчас лихорадочно придумывала тему для разговора.

— Вы из Нью-Йорка? — Он, казалось, не заметил ее замешательства, во всяком случае оно его не смущало.

— Нет, — едва слышно ответила Эдвина, — я из Сан-Франциско.

— Понятно… Направляетесь в Лондон… или в Париж?

— В Лондон. — Вырвать сестру из лап ублюдка, который сбежал с нею, хотя ей всего семнадцать лет, а ему самому небось все пятьдесят. — Всего на несколько дней.

— Такое долгое путешествие ради нескольких дней? Вы, должно быть, любите плавать на пароходах? — Они сделали круг по палубе и в конце концов остановились около шезлонгов. — Не хотите присесть?

Эдвина села, удивляясь своему поведению, но с ним было так легко, и ей расхотелось возвращаться в одинокую каюту. Он опустился в соседнее кресло, прикрыл ей ноги пледом и опять посмотрел на нее.

— Извините… Я совершенно забыл представиться. — Тепло улыбаясь, он протянул руку:

— Патрик Спаркс-Келли из Лондона.

— Эдвина Уинфилд.

— Мисс? — прямо спросил он, и Эдвина с улыбкой кивнула, не понимая, какая ему разница. Но он приподнял бровь:

— Ага! Еще загадочнее. Вы знаете, о вас тут уже говорят.

Патрик Спаркс-Келли выглядел ужасно заинтригованным, и Эдвина снова рассмеялась. Он был приятный и забавный и понравился ей.

— Бросьте.

— Я вам точно говорю. Две дамы рассказывали сегодня за обедом, что на пароходе плывет красивая молодая женщина, которая изредка гуляет по палубе, ни с кем не разговаривает и ест только у себя в каюте.

— Наверное, это они о ком-то еще, — сказала Эдвина с улыбкой.

— Хорошо, но вы ведь гуляете по прогулочной палубе, и одна? Да. Я знаю, потому что сам вас видел и, — добавил он весело, — несколько раз налетел на такую красивую молодую женщину. Вы хотите обедать в салоне? — Он вопросительно посмотрел на Эдвину, и она опять улыбнулась и покачала головой.

— Нет. Ну… еще пока нет… но…

— А-а, вот видите! Значит, я прав. Конечно, вы та самая загадочная женщина, которой все интересуются. И я должен вам сказать, что люди воображают себе всякие невероятные истории. Одни считают вас красивой молодой вдовой, другие думают, что вы пережили драматический развод, третьи уверены, что вы какая-то знаменитость. Еще никто не смог вас вычислить. Наверняка вы окажетесь кем-то, кого мы все знаем и любим, ну, например, — он на секунду сощурил глаза и задумался, — может, вы Теда Бара?

Эдвина расхохоталась, и он тоже улыбнулся.

— У вас богатое воображение, мистер Спаркс-Келли.

— Звучит как-то по-дурацки сложно. Особенно если произносить с американским акцентом. Пожалуйста, зовите меня Патриком. А что касается вас, то, боюсь, вам придется сказать нам правду и признать, что вы кинозвезда, пока все пассажиры первого класса не сошли с ума, стараясь раскрыть ваше инкогнито. Должен сознаться, я пытался это сделать весь день, но зашел в тупик.

— Боюсь, что разочарую всех. Я просто еду в Европу встретиться с сестрой… — Она спокойно сообщила об этом заурядном событии, однако Патрик, казалось, еще больше заинтересовался.

— И вы действительно собираетесь там пробыть всего несколько дней? Как печально для нас… — Он улыбнулся, и Эдвина вновь подумала, какой же он красивый. — Как странно, что вы не замужем. — У него это так мило прозвучало, что Эдвина улыбнулась. — Впрочем, американки легко относятся к подобным вещам, у них другой образ жизни. Английские девочки с двенадцати лет начинают паниковать, что не смогут выйти замуж, а уж если они не нашли жениха в первый сезон, то готовы заживо ложиться в гроб.

Эдвина от души рассмеялась. Ее одиночество вовсе не было целью существования. Просто так сложилась ее жизнь.

— Я не думаю, что холостяцкая жизнь — чисто американская привычка. Хотя, возможно, мы не так страшимся одиночества, как англичанки. Кроме замужества, в жизни есть и другие интересы. — Она улыбнулась и подумала о тете Лиз. — У меня была тетя, которая вышла замуж за англичанина.

— Да, правда? И за кого же? — Он спрашивал так, как будто всех знал, но, может, это было действительно так.

— Лорд и леди Хикэм, Руперт Хикэм, он уже умер, и она тоже… У них не было детей. Патрик подумал минуту и кивнул:

— Я думаю, мой отец его знал. Я тоже видел его несколько раз. Довольно тяжелый человек, не сочтите за грубость.

Эдвина засмеялась, поверив, что он действительно помнит Руперта.

— Вовсе нет, наоборот, слишком мягко сказано. Бедная тетя Лиз боялась собственной тени. Он совершенно подчинил ее себе. Мы приезжали навестить их в Хавермур… — Она запнулась, словно вся боль и тяжесть воспоминаний мгновенно обрушилась на ее плечи. — Давно. — У нее вдруг сел голос. — Я с тех пор не была в Англии.

— А когда это было? — Он, казалось, не заметил ее волнения.

— Одиннадцать лет назад.

— Да, давно.

Эдвина встала, как будто ей срочно надо было уйти, но она так устала убегать от прошлого.

— Я думаю, пора спать. Было приятно с вами поговорить, мистер Спаркс-Келли.

— Патрик, — поправил он. — Можно вас проводить до каюты, или, может, пропустим по рюмочке в холле? Там очень симпатично, вот увидите.

Но Эдвине меньше всего хотелось идти в бар, общаться с людьми — все это слишком напоминало о другом пароходе.

— Нет, спасибо.

Она пожала ему руку и покинула палубу. Но, спускаясь вниз, поняла, что в каюту тоже не может идти. Невозможно опять остаться наедине с воспоминаниями и ночными кошмарами.

Эдвина снова вышла на палубу и встала у поручней, думая о том, как могла бы сложиться ее жизнь и как в итоге все получилось. Она так погрузилась в свои мысли, что не услышала шагов, и очнулась лишь тогда, когда сзади мягкий голос произнес:

— Что бы то ни было, мисс Уинфилд, все не так плохо… Извините за назойливость. — Он коснулся ее руки, но Эдвина не обернулась. — Я не хочу навязываться, но вы уходили такая грустная, что я забеспокоился.

Она повернулась к нему, и Патрик увидел слезы на ее щеках.

— Я, кажется, только и делаю на этом корабле, что объясняю окружающим, что со мной все в порядке. — Эдвина безуспешно пыталась улыбнуться, вытирая слезы.

— И вы кого-нибудь в этом убедили? — Его голос был очень теплым и добрым, но Эдвина жалела, что встретила Патрика. Зачем это все? У него своя жизнь, у нее своя.

— Нет, — призналась Эдвина, — не думаю.

— Тогда, боюсь, вам нужно лучше стараться. — А потом самым участливым тоном, какой доводилось слышать Эдвине, он задал трудный вопрос:

— С вами действительно случилось что-то ужасное? — Он не мог вынести страдальческого выражения в ее глазах.

— Это случилось давно. — Она хотела быть честной, но не собиралась вдаваться в подробности. — И обычно я не так слезлива.

Эдвина вытерла глаза и глубоко вдохнула свежий морской воздух, стараясь приободриться.

— Просто мне совсем не нравятся пароходы.

— Из-за чего? Морская болезнь?

— Нет, — рассеянно ответила она, — просто мне вообще плохо на корабле… слишком много… — Она запнулась на слове «воспоминаний», но потом решила отбросить осторожность. Кто бы ни был этот человек, сейчас он ее друг, и он ей нравится. — Я была на «Титанике», когда он утонул… — объяснила Эдвина. — Я потеряла в ту ночь родителей и жениха…

Потрясенный, Патрик замер. Он долго молчал, не в состоянии подобрать нужных слов.

— Боже мой… Я не знаю, что и сказать… кроме того, что с вашей стороны очень смело опять сесть на пароход. Представляю, как это ужасно для вас. Вы в первый раз с тех пор плывете? — Теперь стало понятно, почему она такая бледная и напряженная и никуда не выходит из каюты.

— Да, и это не так-то просто. Я поклялась никогда больше не плавать на кораблях, но, видите, пришлось: мне нужно повидать в Европе сестру.

— Она тоже находилась там? — Патрик знал некоторых людей, погибших тогда, но никогда не встречал никого из спасшихся с «Титаника».

— Мы думали, что потеряли ее. Она пропала, когда мы садились в шлюпки. Она, оказывается, вернулась в каюту за куклой. Ей тогда было шесть лет. — Эдвина грустно улыбнулась. — «Титаник» затонул в день ее рождения. Но мы нашли ее на пароходе, который подобрал нас, она была в шоке и никогда больше… ну, она была трудным ребенком из-за того, что пережила.

— У вас есть еще родные? — Его интересовало все, что касалось Эдвины. Она действительно была красивой загадочной молодой женщиной.

— У меня три брата и две сестры, мы все спаслись. Только мои родители и… мой жених… погибли. Он тоже был англичанин. — Она улыбнулась, вспоминая Чарльза. Патрик Спаркс-Келли внимательно смотрел на нее. — Его звали Чарльз Фицджеральд.

Она произнесла это едва слышно, инстинктивно взглянув на палец, где раньше было обручальное кольцо. Она уже много лет не носила его. Эдвина хотела вернуть кольцо семье Чарльза, но леди Фицджеральд настояла, чтобы оно осталось у Эдвины.

Крайне изумленный, Патрик смотрел на нее так, будто перед ним стояло привидение.

— Боже мой… Я слышал о вас… Американская девушка… из Сан-Франциско… Это было… о господи, десять или двенадцать лет назад. Я как раз сам тогда женился… Чарльз был моим двоюродным братом.

Они молчали, вспоминая его, и Эдвина опять грустно улыбнулась. Как странно, что они встретились теперь, спустя много лет после смерти Чарльза.

— Это было ужасно. Единственный сын… любимый ребенок… Ужасно. Родители много лет оплакивали его.

— И я, — прошептала Эдвина.

— Вы так и не вышли замуж?

Она покачала головой и мягко улыбнулась.

— Я была слишком занята. Мне пришлось растить детей. Мне тогда исполнилось двадцать, и я была самой старшей. Моему брату Филипу было лишь шестнадцать, и он изо всех сил старался заменить детям отца. Через год он уехал в университет. Джорджу было двенадцать, Алексис шесть, маленькой Фанни четыре, а Тедди — два годика. Они были такие забавные. — Она усмехнулась, а пораженный Патрик воскликнул:

— И вы сделали все это… одна? Удивительная женщина!

— Мама поручила мне их всех. Я старалась как могла, и временами у меня опускались руки, но все-таки мы выжили, все, кроме Филипа.

— И что с ними потом стало? Где они сейчас? Эдвина вдруг почувствовала, что ей хочется рассказать о своей семье этому почти незнакомому человеку.

— Мой старший брат, Филип, погиб на войне шесть лет назад. Джордж — гордость нашей семьи. Когда погиб Филип, он бросил Гарвард и вернулся домой, а потом уехал в Голливуд и добился там больших успехов.

— Как актер? — полюбопытствовал Патрик.

— Нет, у него теперь своя студия. Они сделали несколько отличных фильмов. И он только что женился, пару недель назад. — Эдвина улыбнулась. — И еще Алексис, та, о ком я говорила, я ее встречу в Лондоне. — Эдвина не стала объяснять, почему ее сестра находится в Лондоне. — И Фанни, наша хозяюшка, ей пятнадцать. А младшему, Тедди, — тринадцать.

Эдвина говорила о своих близких с гордостью, и это тронуло Патрика.

— И вы со всеми справились! Браво! Не понимаю, как вам это удалось?

— Я просто делала что могла. День за днем. Никто не спрашивал, хотела ли я. Это надо было делать, и все. И я любила их всех. — После паузы она добавила:

— Я делала это для них… для мамы… Она осталась на пароходе искать Алексис. А потом… когда мужчин не пустили в шлюпки, она решила остаться с папой.

Патрик представил себе ужасную сцену: дети, покидающие тонущий корабль в одной шлюпке с Эдвиной. Вот почему она с такой тоской смотрела теперь на океан — вспоминала ту страшную ночь.

— Я думаю, они рассчитывали, что будет еще одна спасательная шлюпка. Никто не понимал, что их очень мало и какая безнадежная сложилась ситуация. Никто не сказал нам, что мы должны немедленно покинуть пароход. Оркестр продолжал играть, не было ни сирен, ни гудков, а на морозе стояла толпа людей, считавших, что у них впереди еще много времени, а между тем незаполненные шлюпки спускали на воду. Может быть, мама думала, что уедет позже или дождется с отцом другого парохода…

Эдвина повернулась к нему, к этому незнакомцу, который мог бы стать ее родственником, и сказала ему правду. Она прятала ее от самой себя одиннадцать лет.

— Долго-долго я ненавидела ее за то, что она сделала… не за то, что она оставила мне детей… но что она предпочла умереть вместе со своим мужем, потому что любила его больше, чем нас… что позволила своей любви к нему убить ее. Это меня долго мучило… я чувствовала себя виноватой, что оставила Чарльза, а не поступила, как она. — Слезы покатились по щекам Эдвины. — Но я не осталась с ним… я уехала в первой же шлюпке вместе с детьми… я забрала их и оставила маму, папу и Чарльза умирать, а сама спаслась.

Рассказывая это, Эдвина чувствовала, как с нее спадает бремя вины, тяготившее ее почти двенадцать лет. Она придвинулась к Патрику, и он обнял ее.

— Вы же не могли знать, что потом случится.

Они же надеялись уплыть на другой шлюпке или верили, что корабль не потонет…

— Я не знала, что прощаюсь с ними навсегда, — всхлипывала Эдвина, — я едва поцеловала Чарльза… и больше никогда их не увидела.

Она уже не могла больше сдерживаться и плакала в объятиях Патрика.

— Больше вы и не могли ничего сделать. Вы все делали правильно… такая уж злая судьба. И вы не должны винить себя за то, что выжили, а они нет.

— Но почему мама осталась с отцом? — спрашивала Эдвина, как будто Патрик мог это знать — он мог только догадываться, как и она.

— Возможно, ваша мама слишком любила вашего отца и просто не мыслила дальнейшей жизни без него. Такое иногда бывает. Она разрывалась между любовью и материнским долгом и понадеялась, что вы займете ее место при детях.

— Но это было несправедливо по отношению к детям, ко мне… и мне пришлось жить без Чарльза. — Она говорила с какой-то злостью, первый раз высказывая свои самые потаенные мысли. — Иногда я ненавидела ее за то, что она умерла, а я спаслась. Почему я должна была жить с такой болью? Почему я должна была жить без него?

Почему?..

Эдвина не могла продолжать. Они все ушли, и она пережила это. Она посвятила жизнь любви к Чарльзу и родителям и воспитанию детей. Патрик понимал, как ей было трудно.

— Жизнь порой так несправедлива.

Ему хотелось утешить и успокоить ее. Он был рад, что она выговорилась. И по тому, как рассказывала Эдвина, он понял, что она в первый раз признавалась в своих мыслях, особенно когда осуждала выбор матери.

— Извините, — взглянула Эдвина на Патрика, — я не должна была вам все это говорить.

Она начала рукой вытирать слезы, и Патрик протянул ей красивый платок с вышитым гербом. Эдвина с благодарностью его взяла.

— Обычно я стараюсь не говорить на эту тему.

— Я понял, — улыбнулся ей Патрик. — Как жаль, что мы не встретились двенадцать лет назад, я бы отбил вас у Чарльза, и вы бы прожили гораздо более счастливую жизнь, и я тоже. Я бы не женился, на ком не следовало. Мне тоже хочется излить вам свою душу, Эдвина, — продолжал он. — Я женился на двоюродной сестре Чарльза со стороны его матери. Очень «достойная» девушка, как говаривала моя мама, но, боюсь, я слишком поздно осознал, что она не любит меня.

— И как же сложилась ваша семейная жизнь? — взглянула на него Эдвина, постепенно успокаиваясь.

— Даже не знаю, — с сожалением произнес он. — У нас три чудесных сына, а с женой мы общаемся примерно раз в два месяца между ее поездками и за завтраком. Боюсь, моя жена… э-э… не особенно любит мужчин. Ей гораздо лучше в обществе женщин-подруг и лошадей.

Эдвина чувствовала, что он сделал ей важное признание, но она очень смущалась и не решалась расспрашивать его подробно. Достаточно знать, что он женился на женщине, которую не любит и которая не любит его. А слова про «женщин-подруг», возможно, ничего особенного не означают. Но все-таки Патрик не зря это сказал. Удивительно, как это при таком эпизодическом общении они умудрились произвести на свет троих детей.

— И вас устраивает такая жизнь, вы не собираетесь развестись с ней? — тихо спросила Эдвина, но Патрик в ответ покачал головой.

— Нет. По ряду причин — в частности, из-за сыновей. И я боюсь, что мои родители не пережили бы этого. Видите ли, в нашей семье не было разводов. А благодаря моей французской бабушке все еще больше усложняется: я редкая пташка — британский католик. Так что, боюсь, мы с Филиппой связаны на всю жизнь. Малопривлекательная перспектива на ближайшие сорок-пятьдесят лет. — Он говорил об этом с иронией, но Эдвина видела страдание в его глазах и чувствовала горечь за его беззаботным тоном.

— Почему вы не оставите ее? Нельзя же так жить всю жизнь. — Поразительно: они почти не знают друг друга, но делятся таким сокровенным. Хотя подобное часто случается в путешествиях.

— У меня нет выбора, — тихо ответил Патрик, — как и у вас, когда вы столкнулись с необходимостью растить братьев и сестер. Положение обязывает, как говаривала моя бабушка. Существует долг, и я должен его выполнить.

А мальчики у нас замечательные, они уже подросли и теперь уехали в школу. Последним покинул дом Ричард, год назад, поэтому я теперь стал посвободнее. На самом деле меня совсем не тянет бывать дома, и я там почти и не бываю. — Он по-мальчишески улыбнулся Эдвине. — Большую часть времени я провожу в Нью-Йорке. Езжу по делам в Париж, когда только возможно. Потом у меня есть друзья в Берлине и Риме… Так что все обстоит не так плохо.

Но Эдвина ответила ему с искренним сочувствием:

— Как это все печально и… пусто! — Она говорила с ним прямо, и он отвечал ей тем же.

— Вы правы. Да. Но это все, что у меня есть, Эдвина, и я стараюсь как могу. Как и вы тоже. Это не жизнь, но это моя жизнь. Как и ваша. Посмотрите, вы же провели всю жизнь, оплакивая человека, умершего двенадцать лет назад. Подумайте об этом… подумайте о нем.

Вы действительно знали его? Вы знали, каким он был, мог бы он сделать вас счастливой? У нас было право на счастье, но мы не стали счастливыми. Поэтому вы делали что могли в окружении любимых братьев и сестер, и я тоже, со своими сыновьями. Больше я ни на что не имею права, я женатый человек.

Но вы-то, Эдвина, другое дело. Вам нужно найти человека, которого вы полюбите. Выйдите за него, родите своих детей. Я уже не могу ничего такого себе позволить, но вы можете, Эдвина. Не хороните себя, у вас вся жизнь впереди.

— Глупости! — засмеялась Эдвина, хоть Патрик произнес мудрые слова, понимала она это или нет. — Да вы знаете, сколько мне уже? Тридцать два. Я слишком стара для этого, считай, полжизни прожито.

— Вот и мне так кажется. Мне тридцать девять. Но знаете что? Если бы у меня была еще возможность полюбить, быть счастливым, иметь еще детей — я бы, не задумываясь, ухватился за нее.