Страна дураков Стукало Сергей
Таджик наклонился ещё ниже, подобрал её сумочку, открыл и высыпал содержимое прямо Лидочке на живот. Брезгливо поворошил пальцем образовавшуюся горку предметов неизменного дамского арсенала. Зеркальце, расчёски, платочки, помада и прочая мелочь его не заинтересовали. Он снова наклонился, повернул Лидочкину голову набок, и попытался снять золотую серёжку. Хитрый замочек не поддался, и Лидочка мысленно приготовилась к тому, что серёжки будут вырваны вместе с мочками ушей. Но тут внимание грабителя привлекло широкое обручальное кольцо. Оно тоже не поддалось его усилиям. Неудивительно. Лидочка и сама уже двенадцать лет не могла его снять. С тех самых пор, как располнела после родов.
К удивлению Лидочки эти неудачи грабителя не разозлили. Он даже стал напевать что-то весёлое из национального, а потом и насвистывать, не забывая тщательно обыскивать её сумочку. Не найдя денег, он на некоторое время замолк. Но потом вновь засвистел что-то очень знакомое, и полез Лидочке в лиф. Очевидно, её манипуляции с деньгами не укрылись от его взгляда, и он явно повеселел, вспомнив о них.
Как рассказывала потом сама Лидочка: "Я даже не дышала, пока он шарил своими руками у меня под лифчиком".
Не найдя денег в лифе таджик тут же полез Лидочке под юбку. Противно щелкнула вырванная с мясом пуговка, и пояс юбки разошёлся. Смуглая рука быстро и уверенно нырнула в Лидочкины трусики, и тут же вернулась с белым узким конвертом.
Молодой грабитель не торопясь спрятал конверт во внутренний карман модной кожаной куртки. Вжикнула молния, таджик развернулся и, не переставая насвистывать, двинулся в сторону автобусной остановки. И тут Лидочка, наконец, узнала мелодию. Этот наглый чурка насвистывал вполне русскую и, в своё время, очень популярную песенку из репертуара Эдуарда Хиля! "Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом!" – весело выводил он. Последнее обстоятельство почему-то ужасно разозлило ограбленную Лидочку. Ей даже захотелось вскочить, набрать полные ладони гравия и кидать, кидать его в ненавистную удаляющуюся спину. До изнеможения.
Однако верх взял здравый смысл. Лидочка ещё минут пятнадцать, не шевелясь, лежала в позе цыплёнка табака. Ей почему-то казалось, что грабитель отошёл совсем недалеко и теперь внимательно за ней наблюдает. И, если она хоть немного шевельнётся, непременно вернётся, чтобы добить.
Четверть часа спустя, немного успокоившись, она встала, кое-как собрала разбросанные вещи в сумочку и поплелась домой. На улице никого не было, и испачканная, с окровавленной головой, с содранными коленями и ладонями, Лидочка дошла до своего подъезда незамеченной.
Открывший дверь муж был жутко перепуган её видом.
Его суету с перекисью, йодом и пластырем Лидочка воспринимала как-то отрешённо. Выражение лица у неё было абсолютно спокойным, и раскисать она стала только тогда, когда оказавший первую помощь муж принялся её расспрашивать.
Из сбивчивого рассказа супруги он уяснил немногое: ехала, звиздела… такое дело.
– Сколько он у тебя взял? – спокойно уточнил он.
– Шестьсот пятьдесят рублей, – ответила Лидочка.
– Откуда у тебя такие деньги? – удивился муж.
– С девочками, "чёрная касса", счастливый билет, – пролепетала она.
До уже успокоившегося мужа постепенно стало доходить, что из-за длинного языка супруги семья влетела на три его полноценных получки. Жена, хотя вся в йоде и пластыре, была вполне жива. Сидела напротив и несла какую-то околесицу. Добытчик и рационалист в муже внезапно восстали против столь вопиющей демонстрации женской глупости. Он встал и, возбуждённо расхаживая, принялся орать на эту, чуть не погибшую из-за собственной куриной тупости дуру. Кричал он долго и вдохновенно. При этом припомнил не только сегодняшний свежий случай, но и многое другое из их семейной жизни.
В общем, он был прав. Лидочка осознавала это и поэтому сидела молча, только изредка косясь в висевшее на стене зеркало. Собственный растерзанный вид удручал её, а ругань мужа и вовсе расстроили. Она потихоньку заплакала. Выражение лица при этом у неё было настолько несчастным, что муж невольно умолк, а потом и вовсе стал её успокаивать.
Лидочка вырвалась и убежала в туалет. Слезливое настроение, как ей показалось, выдавливало влагу не только из глаз, и угроза конфуза требовала незамедлительных действий.
Вернулась она быстро. Глаза уже подсыхали, а на губах играла торжествующая улыбка.
– Вот они! Деньги! Все! Ни рубля не пропало! – заявила она мужу, протягивая ему мятый конверт.
– Что же он тогда у тебя забрал? – изумился тот.
– Тампон! (Лидочка, конечно же, имела в виду прокладку, но в те времена сей продукт ещё не был так широко разрекламирован, поэтому путались не только мужчины).
В ближайший месяц Лидочка, не смотря на два наложенных в районной поликлинике на её голову шва, была очень счастлива. Муж каждый день лично провожал её до работы и встречал после. Такого и до свадьбы не было.
– Представляешь, – объяснял он друзьям, – приходит этот фрукт в свой притон. И говорит корешам: "Так, братаны, бабки я достал, кто идет за горючкой?" – И достаёт после этих слов из кармана использованную прокладку моей жёнушки!
– Конфуз… – соглашались друзья. – Конфуз и позор. Такое эта публика смывает только кровью. Кровь за кровь, как говорится…
23.07.2002 г.
Бдительность и Халява
Бабе Поле за восемьдесят.
Когда-то она была молоденькой шустрой девушкой, волею судеб попавшей на фронты Великой Отечественной. Сейчас – это маленькая сварливая старушенция, подвизающаяся на Кафедре военных систем радиорелейной, тропосферной и космической связи в качестве бессменного дежурного на телефонах.
Всю войну Поля "провоевала" при Политическом отделе. Злые языки говорили что в те далёкие времена её очень любил некий Начальник Политотдела. Статус "походно-полевой жены" (ППЖ) для молоденькой фронтовички так и не трансформировался в статус жены обычной, но в партучёт при политотделе одной из ленинградских военных академий сановитый полюбовник Полю пристроил.
Полюбовники менялись, но с тех пор в витязи своего сердца Поля всегда выбирала только политработников. Прикипела она к ним. Нравились Поле эти "инженеры человечьих душ". Порой ей казалось, что они могли всё. И даже всех.
Справедливости ради заметим, что эти её впечатления были не далеки от истины.
На каком-то этапе жизни у Поли образовался сын.
Потом сын вырос и стал алкоголиком, а Поля состарилась, и стала просто бабой Полей.
Когда начальники перестали Полю любить, им тут же захотелось от неё трудовых свершений. Но работать много и на износ она не умела. Не научилась и не привыкла. Перед Полей замаячила перспектива лишиться работы, на которой не надо работать. С незамужними женщинами, в период угасания их внешней привлекательности, такая катастрофа случается сплошь и рядом. Причём, гораздо чаще, чем с их окольцованными подругами. Тех, если что, хоть мужья защищают. По большому, "кризис жанра" – это ситуация, когда кормившая тебя халява накрывается медным тазом, а новой не предвидится.
Бывает…
Естественно, что этих неприятных перспектив Поля не хотела, и поэтому стала добирать в глазах политического начальства (а другого у неё отродясь не было) тихим стуком на своих сослуживцев. Благо замполиты это дело всячески поощряли.
Очень скоро об этом Полином "хобби" узнали все и каждый. Теперь, если кто и ронял при ней неосторожное слово, то лишь затем, чтобы довести до ушей "политребят" очередную нелепую до полнейшей абсурдности дезу, а потом тихо порадоваться их мышиному мельтешению по её поводу.
Время шло, и Поля вышла на пенсию. Политотделы упразднили, а, поскольку, по советскому, а потом и российскому законодательству, ветерана войны можно уволить из государственного учреждения только по его собственному желанию, либо вперёд ногами, то скучавшую без общения Полину Андреевну пристроили на одну из кафедр.
По сложившейся в академии традиции кафедральных дежурных назначали из числа адъюнктов и офицеров лаборатории обеспечения учебного процесса. Но «космонавтам» повезло: со дня выхода на пенсию, за пультом, напротив входа на их кафедру, на посту у городского телефона, всегда и неизменно восседала баба Поля.
По выработавшейся привычке, дважды в день, она заносила начальнику кафедры исписанный аккуратным бисерным почерком листок. Небольшой такой, в четвертушку стандартного. Первый раз – утром, со списком опоздавших на службу офицеров. Второй – вечером, со списком говоривших по городскому телефону по неслужебным вопросам и кратким конспектом содержания их разговоров.
Начальник неизменно благодарил бабу Полю за бдительность, а затем, дождавшись, когда она покинет кабинет, не читая, рвал полученную им кляузу и отправлял её в мусорную корзину. Он понимал, что кадры старой закалки уже не переделаешь…
С возрастом "бдительность" и "халява" стали самыми сильными страстями Полины Андреевны. Нисколько не смущаясь нелогичностью своего поведения, она могла вечером влезть с поздравлениями к адъюнктам, отмечавшим чей-нибудь день рождения или очередной диссертационный этап, выклянчить у них рюмку коньяка и апельсин, а наутро положить на стол начальника кафедры рапортичку об учиненном на кафедре распитии со списком его участников. В рапортичке пунктуальной Полины Андреевны присутствовало и количество горячительного, употреблённого перечисленными ею участниками "безобразия", и точный перечень его названий, а также характер присутствовавшей на столе закуски. И так, вплоть до стенограммы произнесённых тостов.
При всей своей брезгливости к наушничеству, рапортички о распитиях неравнодушный к зелёному змию начальник всё же читал. Перед тем, как отправить их во всю ту же мусорную корзину, он улыбался и вздыхал. Молодёжь, в его понимании, не менялась. Оснований для такого вывода у начальника было более чем: у него была хорошая память, и он помнил свои адъюнктские годы. Наверное, он ностальгировал и поэтому, когда адъюнкты приглашали его на свои посиделки, он, если не был всерьёз занят, никогда от такого приглашения не отказывался.
Мы это к тому, что начальнику было особенно весело, когда накануне вечером он присутствовал на таком мероприятии, а наутро получал подробный письменный отчёт об этом событии со своей фамилией в числе прочих "нарушителей".
Бдительность
В кабинете начальника стоял единственный на всю кафедру телефон закрытой дальней связи. Пользовался этим телефоном не только начальник, но и все преподаватели. Естественно, испросив соответствующее разрешение у начальника.
Никто не любит быть обязанным, поэтому офицеры кафедры старались пореже обременять начальника такими просьбами. Впрочем, когда возникала необходимость переговорить с сыном, продолжающим династию в одном из дальних гарнизонов, или со старым сослуживцем, – деваться было некуда. Но, по возможности, все предпочитали звонить в отсутствие начальника. Благо кабинет его никогда не закрывался, остальное было делом техники и личной расторопности.
Петру Ивановичу, плотному коренастому полковнику, единственному из преподавателей, имевшему на насквозь технической кафедре учёную степень «кандидата военных наук», надо было позвонить. Позарез как надо было.
Отпрыск, учившийся в одном из ВВУЗов недавно отделившейся Украины, требовал регулярного отеческого контроля. Реализации функций контроля весьма способствовали два обстоятельства: то, что функционировавшая на общем государственном пространстве СССР система военной связи ещё не была разрушена, и наличие там, на Украине, выбившегося в начальники учебного отдела однокашника.
Итак, Пётр Иванович, не решаясь войти, крутился возле кабинета.
Через едва приоткрытые двери кабинета и предваряющего его тамбура ему никак не удавалось определить – на месте ли начальник. В дверной просвет был виден лишь краешек рабочего стола, а вот есть ли за этим столом сам столовладелец, – было непонятно.
Стучать в дверь пустого кабинета было бы глупо, а открыть дверь и войти, не постучав, – опасно. Вот и нарезал Петр Иванович бесшумные суетливые круги, отклячив упитанный зад, вытягивая шею и тараща глаза.
Полина Андреевна телодвижения Петра Ивановича взяла на заметку моментально. С минуту она заинтересованно выжидала: чем же дело кончится… Но потом не выдержала.
– Петр Иванович! – вкрадчивым голосом тюремной надзирательницы окликнула она полковника. – А Анатолия Юрьевича нет!
– А он мне и не нужен! – буркнул в ответ недовольный её назойливостью Петр Иванович.
Оскорбленная в лучших чувствах, Полина Андреевна упрямо поджала губы и сверкнула глазами. После непродолжительной паузы она всё же нашлась:
– А я, между прочим, и не к вам обращалась!
Шокированный полковник оторопело огляделся. Других Петров Ивановичей в пределах прямой видимости не наблюдалось…
В коридоре вообще не было никого, кроме него и Полины Андреевны.
"Вот же старая карга!" – подумал Пётр Иванович, но связываться не стал.
Он открыл дверь кабинета, зашёл и заказал разговор с Украиной.
Когда его соединили со старым сослуживцем, Петр Иванович всё ещё кипел от негодования. Наверное поэтому, ничего путного из состоявшегося общения, кроме рассказа о том, как его достала выжившая из ума старуха, у него не получилось…
Халява
В конце 94-го, вместо продовольственных денег, окончательно обнищавшим офицерам стали выдавать продовольственный паёк. Перечень входящих в него продуктов был строго нормирован, и поначалу ценовая чехарда за забором академии на него не влияла. Естественно, что желающих отказаться от полновесного пайка в пользу его напрочь обесценившегося денежного эквивалента не находилось.
Во всей этой истории было только одно "но".
В пайке, помимо целого списка вполне востребованных продуктов, наличествовали три непопулярных крупы: пшено, перловка и горох. Пару месяцев эти кулинарные изгои копились в адъюнктской, в углу широкого подоконника, скрытые от начальственного ока плотной шторой. Потом пузатые полиэтиленовые кулёчки попались на глаза Полине Андреевне. И Полина Андреевна заинтересовалась…
Выяснив, что содержимое кулёчков никому не нужно, она впала в ажиотацию. Плотоядно косясь в сторону подоконника, она плаксиво объяснила, что её сын-инвалид нигде не работает, а на жалкую пенсию сводить концы с концами никак не получается. Адъюнкты, естественно, отдали Полине Андреевне злополучные крупы, и незамедлительно были наказаны подробнейшим рассказом о том, как она теперь будет хорошо питаться, поправится и, наконец-то, снова станет нравиться мужчинам.
Поймав недоумение на лицах молодых офицеров, Полина Андреевна, безмятежно, с детской непосредственностью пояснила:
– Это у меня лицо старое… А тело ещё молодое. И на ласку отзывчивое!
– Упаси Господь столько выпить! – заметил майор Колька Кокорин, дождавшись, когда за Полиной Андреевной закроется дверь.
– Да, уж! Пожалуй, мы столько не пьём! – поддержали остальные.
Промолчал только один из адъюнктов. И не потому, что не был солидарен с однокашниками. У его молчания была совсем другая причина: он был в курсе соотношения денежного содержания адъюнктов и оплаты труда работающих ветеранов войны. В своё время у него были в подчинении ветераны, и он знал, что им начисляют двойной (по закону) оклад. Со всеми набавками, вкупе с ветеранской же пенсией и огромной выслугой – это всё равно не такая уж и большая сумма. Но, даже в грубом приближении, она заметно превышает денежное содержание любого из них. И делит Полина Андреевна эти деньги на двоих со своим сыном-алкоголиком, а не на троих-четверых, как это обстояло в семьях адъюнктов, чьи жены, из-за отсутствия постоянной прописки, в переживавшем депрессию Питере на работу не принимались.
Адъюнкт промолчал, но ему стало неловко за неуклюжую жадность бабы Поли.
Впрочем, в случившемся был и свой плюс: после разговора с Полиной Андреевной вопрос «Куда девать пшено и перловку?» перед получавшими паёк офицерами больше не стоял. Пять долгих месяцев баба Поля, к вящему удовлетворению адъюнктов, приходовала продовольственные неликвиды их пайков. Со временем она завела для них свои мешочки и перестала многословно благодарить своих благодетелей «за их необыкновенную доброту». Процедура отоваривания крупами приобрела рутинный характер.
– Где мой паёк? – спрашивала Полина Андреевна молодых офицеров, не обнаружив на подоконнике полиэтиленовых мешочков с пшеном и горохом.
– На складе опять день выдачи сместили… – виновато разводили руками адъюнкты и пожимали плечами.
– Ну-ну… – недоверчиво хмурилась наша героиня и испытующе смотрела им в глаза: врут, или и в самом деле складские напортачили?
– Заходите завтра! – говорили ей начинавшие раздражаться офицеры, и она уходила, что-то недовольно бормоча себе под нос.
Надо полагать, гневалась.
На шестой месяц выдачу пайков прекратили.
В тыловых верхах сообразили, что кормить офицерские семьи для обнищавших Вооружённых Сил стало задачей самоубийственной.
Явившаяся за крупами Полина Андреевна обнаружила их необъяснимое и обидное отсутствие.
– Халява кончилась! – объяснили ей этот прискорбный факт адъюнкты.
Через три дня их, всех четверых, вызвали «на ковер» к заместителю начальника академии по науке. Плотный лысоватый генерал-лейтенант был в ярости.
– Вы, что?! Совсем из ума повыживали? Из адъюнктуры досрочно, без защиты диссертаций, хотите вылететь?
Адъюнкты недоуменно вытаращились, всем своим видом показывая, что без дополнительных разъяснений они ни сном, ни духом не ведают о чём тут речь, и ответ держать не в состоянии.
– Почему ветерана войны обижаем? Кто из вас, охламонов от науки, у бедной старушки ветеранский паёк попёр? Как вообще такое в голову могло придти? У кого рука поднялась? Закусывать уже нечем? Я вам закушу!!! Вами закушу! Мало не покажется! Давно кузькину мать не видели? – свирепствовал зам.
В конце концов, адъюнкты сообразили, что Полина Андреевна, обиженная на отсутствие круп из их же собственного пайка, написала на них «телегу». Они наперебой попытались объясниться. Но не тут-то было. Негодующий генерал всё больше и больше заводился от собственного крика. Он вспотел и побагровел. Попытки перебить себя воспринял как ещё одно свидетельство беспрецедентной наглости и махровой беспринципности стоявших перед ним офицеров. Перед тем, как зам окончательно иссяк, кузькина мать в его словесных кружевах уступила место своей близкой родственнице – «писькиной мамаше».
Но всё однажды заканчивается. Даже артподготовка.
Когда адъюнктам, наконец, удалось вставить несколько слов, генерал сразу же понял всю ситуацию. Надо отдать ему должное, соображал заместитель по науке на удивление быстро. Сначала он поражённо застыл, а затем возбуждённо забегал по кабинету.
– Ах, она старая… Мммм-да!!! А я тут… Как последний дурак! И ведь не уволишь… Не ровён час и на меня завтра что-нибудь напишет!.. Причём, ещё неизвестно куда… С её-то фантазией…
– С неё станется… – тактично согласились адъюнкты.
Мороженое
После случая с крупами баба Поля, неожиданно для всех и, прежде всего для самой себя, получила прозвище "Маленький Железный «Феликс». Неоднозначное прозвище. Хотя вряд ли история его получения была стечением случайных обстоятельств. Она скорее была логической закономерностью.
В чем, спросите вы, его неоднозначность, и будете правы. Сомневаться в сказанном незнакомым собеседником – ваше право. Но что вы скажете на то, что к создателю ВЧК Феликсу Дзержинскому прозвище бабы Поли никакого отношения не имело? Ну, или почти не имело.
Произошло это так:
От распекавшего их генерала адъюнкты возвращались через «Гангрену». Так в народе называлось расположенное на пересечении Тихорецкого проспекта и Сосновки питейное заведение. До смены владельца и послеремонтного преображения в «Гренаду», не имевшее вывески заведение было прибежищем личностей самого сомнительного пошиба.
Баба Поля – это ещё тот номер был. Неизбежное зло. Мелкое, но неизбежное. Так к ней и относились. Как-то раз один из адъюнктов припёр летом вместо пива четыре брикета мороженного (проставлялся по случаю удачной левой подработки). Она зашла, смотрит, а мы мороженое едим. Сначала удивилась: «А что, мороженное снова стали делать?»
Мы оторопели.
А она и объясняет, что последний раз мороженое ела аж в 1939 году. Перед войной. И так жаль, что после войны его перестали выпускать…
Оторопевший Колька Кокорин тут же отдал ей свою порцию и вдогонку вполголоса пожелал, чтобы она лопнула или простудилась. Вполголоса она, когда к ней обращались, не слышала. Слышала только тогда, когда подслушивала.
Пришлось нам с Колькой нашими порциями делиться. Как не поделиться, когда выручил? А то бы затрахала и спокойно поесть не дала.
А так – уволокла и спрятала в сумку.
К вечеру оно у неё там растаяло и всё загадило, и она по этой причине перестала с Колькой здороваться и звать к городскому телефону, когда ему звонили. Два года до самого выпуска из адъюнктуры и защиты диссертации бойкотировала.
18.12.2004
Закрепить!
(Светка-I)
– Закрепить! Чего здесь непонятного? Закрепить!!! – выпучив глаза, орала Светка, – Дал Господь родственничков… Ну, ничего не понимают!.. – Всех делов, взять эту чёртову железяку в руки и закрепить! – возмущалась она.
Родственники старательно таращились в ответ. Процесс явно заходил в тупик.
– Ну ладно, два этих олуха! Нюх потеряли, одичали совсем на своей Украине… Но ты-то, Профессор… Уже элементарного не соображаешь? До ручки дошел в своей армии?! – в сердцах выдала она.
Исчерпавшие все мыслимые аргументы родственники безмолствовали.
Светке повезло.
Нет, завести домашнего олигарха у неё не получилось, но после того как она развелась с мужем-тренером, её прямо из обувной секции Львовского универмага забрал настоящий столичный министр.
В то, что у Вольдемара (как сразу же стала называть его счастливая Светка), как у министра и кавалера, и у той столицы, где он "министерил", имеются определённые изъяны, она не стала посвящать ни родителей, ни подруг на работе. Сдав дела начальницы секции своей преемнице, внезапно осчастливленной столь неожиданным повышением, Светка наскоро собралась и уехала.
Любовь – великое чувство.
Потом выяснилось, что Вольдемар был не совсем чтобы холостой кавалер и не совсем чтобы тот министр, о котором вы подумали. Министерил он в области цветной металлургии в прокалённой солнцем и густо посыпанной пылью Туркмении. В её столице – городе Ашхабаде.
Поначалу молодой паре пришлось очень туго. Но потом Вовка, преодолев партийно-идеологические препоны, всё-таки развёлся, оформил их со Светкой отношения законным браком, и совместный быт молодожёнов начал понемногу налаживаться.
Светка, как всякая настоящая хохлушка, прилично готовила и содержала новенькую двушку молодоженов в образцовом порядке. К ним всегда было приятно зайти в гости. Да и хозяйкой Светка была хлебосольной, чем выгодно отличалась от жён большинства местных чиновников. Все чиновники любят выпить и закусить, и гостеприимство Светки в сочетании с её кулинарными навыками немало способствовало укреплению обширных дружеских связей Володи и его авторитета.
Впрочем, не всё коту масленица. Бурный Светкин темперамент не смог размягчить даже жаркий ашхабадский климат, и новая супруга, безо всякого сомнения, внесла живую струю в по-восточному размеренную жизнь Володиного окружения.
Но всё хорошее кончается внезапно.
Русских, чьи должности содержали насквозь волнительные для азиатской ментальности слова "начальник", "министр" и "заместитель" – попросили "на выход". Лакомые для каждого истинного азиата рабочие места были поделены между представителями коренной национальности. Руководство новоявленной страны вовсе не обольщалось по поводу профессиональных качеств подавляющего большинства граждан этой самой "коренной национальности". Наверное поэтому, не дожидаясь неизбежного социального взрыва, всем свежесмещённым лицам неместных кровей "порекомендовали" покинуть пределы вступившей на путь суверенитета Туркмении. Настоятельно порекомендовали. Дабы "не смущать" новое начальство и коренное население и не "создавать фактом своего присутствия" "конфликтных прецедентов".
Опять же местная ментальность…
Восток – дело тонкое, и, смею заверить, вопросы принудительного донорства, сиречь кровной мести, для многих современных азиатов совсем не относятся к реликтам и пережиткам "проклятого" феодализма.
Они ещё и в сам феодализм не успели толком наиграться.
Вот и мерят окружающих своею меркою.
Попросили «на выход» и Володю.
Осели новоиспеченные беженцы в ближнем Подмосковье.
Ставка была сделана на старых друзей Володи и его связи в министерских коридорах столицы.
Друзья и связи не подвели.
Вскоре Вольдемар организовал свою собственную фирму.
Бизнес быстро пошёл в гору, и они со Светкой купили квартиру в новом доме.
Володя арендовал офис, нанял персонального водителя и обзавелся новенькой "Волгой", для которой потребовался гараж. Если у Вас есть новенькая "Волга" – без гаража никак!!!
Но и гаражный вопрос разрешился самым наилучшим образом.
По случаю было куплено большое, основательное, чуть ли не монументальное сооружение со стенами из внушительных бетонных блоков – как раз напротив окон новенькой двушки наших героев.
Свежеприобретённый гараж был совершенно необорудован. Для решения этой задачи, совмещая соображения экономии и заботу о близких, Светка вызвала двух родственников, пропадавших без работы на самостийной Украине.
Пару недель спустя, когда в двух громадных помещениях гаража было закончено бетонирование полов, оштукатурены и побелены стены, для проведения электрических работ прибыл только что уволившийся в запас родственник из Питера.
Питерского родственника Светка по-свойски называла "Профессором". И не за имевшую место быть учёную степень, а за то, что когда немалые капиталовложения переставали давать результат, тот, сверхъестественным для Светкиного понимания образом, умудрялся разрешать, казалось бы, неразрешимые проблемы: от починки утюга и импортного телевизора до установки спутниковой антенны.
Через час после прибытия наскоро перекусившего родственника повели знакомиться с объектом. По дороге Светка о предстоящих электрических работах не говорила, а многословно костерила бестолковость украинских родичей, напрочь отказавшихся ставить на гаражные ворота навороченный импортный замок.
– Там инструкция на немецком, – жаловалась она, – а они в нём ни бельмеса. Ты уж помоги… А электричеством потом займешься! Что для тебя лишних полдня?
– Разберёмся, – пообещал родственник.
К вечеру хитроумный замок был установлен.
Вернувшаяся из похода по скобяным магазинам Светка проверила плавность хода его запирающего механизма и осталась очень довольна.
За ужином выяснилось, что на Митинском рынке, по случаю, она прикупила ещё один замок. И тоже швейцарский. Для калитки на тех же гаражных воротах. С инструкцией, как и следовало ожидать, на том же немецком.
Поставив картонную коробку с замком пред питерским родственником, Светка несколько смущённо попросила:
– Профессор… Что тебе ещё один лишний день, а? Да и оплачу я твои труды, как и за проводку с автоматикой! Ты ж у нас всё равно пока без паспорта и без работы? Сам Бог велел халтурить, где придётся! Опять же, у меня – на всём готовом…
Профессор пожал плечами и переложил замок со стола на подоконник.
В течение трёх последующих дней описанная сцена повторилась, с небольшими вариациями, ещё несколько раз.
Только не смейтесь!
К концу четвертого дня на воротах гаража было поставлено ШЕСТЬ замков! Два на воротах, один – на калитке, и три – шпилечных (обеспечивающих защёлкивание створок ворот со стальной рамой и между собой).
Засыпающему Профессору, на грани сна и яви, стали мерещиться замки, замки, и ещё раз замки… Они хищно щёлкали, невесомо вращались в воздухе перед самым носом, назойливо демонстрируя свои явные и скрытые преимущества. Профессор вздрагивал и, ощутив в руках вибрацию оставленной в гараже дрели, просыпался…
А вот к электрическим делам он так и не приступил. За замочными хлопотами было не до них…
Так уж повелось в доме наших героев, что все сюрпризы озвучивались за ужином. В этот раз (это стало закономерностью) Светка опять принесла замок. Седьмой. Пару к тому, что уже стоял на калитке.
Заметив изменившееся выражение лица питерского родственника, она забеспокоилась.
– Профессор, миленький! Это последний! Поставишь его – и всё!!! Больше не будет!!!
Украинские родственники нервно хихикнули, но, заметив предостерегающий Светкин взгляд, уткнулись в тарелки. Возмущённый Профессор попытался найти союзника в лице ужинавшего вместе со всеми водителя.
– Светка, побойся Бога! – взмолился он. – Ты подумала, как ваш водила зимой эти замки открывать будет?!! Георгий, ты-то что молчишь?
Водила перестал жевать и насторожился.
Судя по всему, ему не понравилась перспектива возиться на морозе с добрым килограммом разнокалиберных ключей, но гораздо больше не хотелось ссориться с работодательницей. Светка его затруднения истолковала в свою пользу.
– Обыкновенно! Придёт и откроет! – заявила она и поощряюще улыбнулась чуть не подавившемуся котлетой Георгию.
– Нет, ты точно не от мира сего! – отчаялся Профессор. – А что будет, если в одном из этих церберов смазка замёрзнет? Это тебе не Львов! В автомобилях и то замки сплошь и рядом замерзают! А стальные ворота так выстудятся, что никакой паяльной лампой не прогреешь!!!
Не имевший права голоса в этом вопросе Георгий своего единоборства с непрожёванным куском котлеты не прекратил. Он только энергично закивал, невнятным мычанием подтверждая правоту Профессора.
– Какой лампой? – осторожно поинтересовалась Светка у Профессора. – Паяльной?!.. Ты что, прямо по краске огнём греть удумал? Ворота испортить захотел? Мы так не договаривались!!!
Светкино лицо стало наливаться краской.
– Не сердись! – попытался успокоить её Профессор. – Я твои ворота портить не буду!
– Не врёшь? Точно не будешь? – недоверчиво покосилась на него Светка.
– Не вру! – заулыбался тот. – Я в Питер уеду! Их тебе Георгий испортит, когда вашу "Волгу" из ледового плена выручать будет!!! Подтверди, Георгий!!!
Наконец-то подавившийся котлетой Георгий закашлялся, замахал руками и, схватив поданую Светкой салфетку, принялся вытирать проступившие слёзы.
– Как же, испортит… Так я ему и разрешу! – парировала Светка и сочувственно постучала кашлявшего Георгия ладошкой по спине.
– Не разрешит она! – вышел из себя Профессор. – А Вовка в самый лютый мороз по Московской области пешком, как вошь на гребешке, скакать будет!!! Мозги включи, западенщица!!! Русский климат на твою незалежную ментальность с прибором ложил! Я понятно излагаю?!
Когда кто-нибудь начинал разговаривать со Светкой в таком тоне, она совершенно терялась. С детских лет она, и именно она, разговаривала так со своим окружением, и всегда брала верх. Где криком, а где изощрённой иступлённой настойчивостью. Ни родители, ни родственники, ни знакомые, зная эту её черту, никогда со Светкой не связывались.
Профессор был исключением.
Служба в армии приучила его не спускать своему окружению в мелочах, дабы ни у кого не возникало соблазна наломать дров по-крупному.
Завязавшийся после его последней реплики поединок взглядов закончился ничьей.
Оскорблённая в лучших чувствах Светка надула губы и ненадолго умолкла. Вздохнув, но не смирившись, она поставила в уме галочку на завтрашний день напротив замкового вопроса и переключила разговор на любимую тему.
На экстрасенсов.
За последний год, благодаря ей, подмосковная диаспора сих лукавых детей смутных времён изрядно упрочила своё материальное положение. Светка и её подруги были любимыми клиентами местных шарлатанов.
Часам к двенадцати следующего дня поставленная накануне галочка замигала в голове нашей героини тревожным красным светом. Она выключила газ под кастрюлей с недоваренным борщом и помчалась в гараж. Очень уж ей захотелось проверить – ставит ли упрямый Профессор седьмой замок или, по своему обыкновению, упорствует.
Профессор был занят именно замком.
Широко расставив ноги и упершись плечом в откидной приклад здоровенной дрели, он сверлил отверстие в стальных воротах.
При виде этой картины у Светки тревожно заныло под ложечкой. Подойдя ближе, она с ужасом удостоверилась, что зрение её не обманывает. Злополучный Профессор уже пробуравил в великолепной стали ворот одно отверстие и был занят тем, что пускал плоды её трудов коту под хвост. Он, прямо у неё на глазах, сверлил второе!
Накативший гнев был так силён, что внятно говорить Светка смогла далеко не сразу. Она вырвала из рук Профессора дрель и в сердцах отшвырнула её на гору ветоши, валявшейся в углу гаража. Питающий шнур дрели особой длиной не отличался, и его вилка после Светкиного броска вылетела из розетки. Упавшая дрель нехорошо лязгнула, но до механической поломки дело явно не дошло. Бог уберёг.
После этого около полутора минут Светка изъяснялась одними междометиями, подчеркивая силу и накал душивших её эмоций регулярным притопыванием.
Убедившись в неконструктивности её монолога, Профессор, подгадав под вызванную забором воздуха паузу, не замедлил ввернуть язвительный совет:
– Светк, если по существу вопроса сказать нечего, валила бы ты отсюда по-хорошему!
– По-хорошему?! – взвизгнула Светка. – А дырки в воротах ковырять – по-хорошему?!!
– Не понял… – лаконично заметил Профессор.
Возмущённая Светка окончательно перешла на ультразвук.
– Ты!.. Ты в воротах дырку провертел!
– Повторяешься, Светуля! – продолжал недоумевать родственник.
– Зачем?.. Зачем ты это сделал?
– Как зачем? А замок я тогда как поставлю? На клей что ли?
– На какой, к четям собачьим, клей? Его надо было просто ЗА-КРЕ-ПИТЬ!!! – по слогам, как для идиота, почти рыдая выдала она.
И тут же, часто всхлипывая и утирая повлажневшие глаза, зачастила как "Харлей" без глушителя:
– Всё! Кончилась твоя работа, Профессор! Собирай манатки и вали в Питер!.. А вы, два охламона, куда смотрели? Берите кувалду и выламывайте ворота! Новые заказывать будем!
И без того недоумевавшие украинские родственники оторопели окончательно.
Профессор, не ожидавший такого поворота, попытался спасти ситуацию:
– Светка! Да ты что, с ума сошла?! В чём проблема?
– Мои проблемы кончились! Это у тебя проблемы! Тебе билет домой брать надо!
– Нет, Светка, постой! – не унимался тот. – Как я, по-твоему, этот замок должен был ставить? Приварить его к воротам, чтобы потом, если сломается, без "болгарки" было не отодрать?
– Ты должен был его ЗА-КРЕ-ПИТЬ! – взвизгнула Светка.
Читать бесплатно другие книги:
