Бортовой журнал 7 Покровский Александр

В Англии крепостное право отменили в XV веке, а «огораживание» происходило с XIII по XVI век, а рабами англичане торговали до 1775 года, и грабили на морях они примерно в это же время. Причем Англия XVI века – это еще слаборазвитое государство, а в XVIII – это уже ведущая экономическая держава. И все это не только из-за того, что они грабили, Испания тоже грабила колонии, но все деньги спустила на пряности – никакого экономического развития. Англия и Голландия – две страны Европы, где раньше всех победил капитализм, а капитализм наряду со своим звериным оскалом несет в себе и то, что называется законом, – без него нет частной собственности и предпринимательства. Как только закон встал на защиту не короля и дворян, а буржуазии, – небывалый экономический скачок. Остальные страны Европы освобождались от своего феодализма до XIX века. А Россия с Германией и Австрией еще и от крепостничества.

Еще раз: очень долго освобождались и очень мало жили после освобождения. И как же не смешивать Россию до крепостного права с Россией после него, если в крепостном праве Россия прожила 600 лет, после отмены оного – только 37 до воцарения Николая Второго! Конечно влияет. Все влияет. И то, что порку отменили в 1905 и ничего взамен не придумали, влияет: вот вам и разгул преступности. Ничего удивительного.

А еще не понравилось всем, что я Грозного как великого убийцу помянул, а не как святого Русской православной церкви.

Ну да, церковь его возвела в ранг святого.

На мой взгляд, все они – цари и правители России – были детьми своего времени, а времена были такие, что выкалывание глаз, сажание на кол и варка в котле живьем были обычным делом. И тут сравнение, кто людей погубил больше, Грозный или Карл во Франции во время Варфоломеевой ночи, неправомочно – душегубы они оба, но только вот Карл святым, помнится, не объявлялся.

О церкви я упомянул не зря. Цари русские не всегда жили с ней душа в душу. Конкуренция за власть.

Петр преследовал раскольников, Екатерина отнимала монастырские земли, а сами монастыри упраздняла.

Власть. В России власть – первейшее дело. Не закон, а власть. И в это по всему Востоку. Россия – это Восток, никакой это не Запад. И как только власть представляется здесь слабеющей, так и хочется ее отнять. Потому и на Николая Второго так ополчились все. Вроде бы все человек делал правильно, а его все предали. Власть они начали рвать друг у друга из рук.

Конечно, России бы двадцать спокойных лет, но кто ж ей такой срок дал?

И Англия, и другие страны Европы почуяли – поднимается гигант. Вот вам и война и революция.

В Англии власть короля ограничили законом в 1688 году, и начался экономический взлет Англии. А в остальных местах этого не случилось. Закон не был вознесен над монархом, значит, можно власть у него отобрать. И отобрали, а там уж и диктатура, и новое рабство, еще более страшное – сталинское.

И за свободу прессы мне досталось, мол, кто ж ее свободной когда видел.

Закон о свободе прессы, о доступности информации, о свободе слова, собраний, шествий, демонстраций должен быть. Иначе никто никогда не узнает об истинном положении вещей. Да, пресса несовершенна.

Во всем мире. Но нигде ее сейчас не давят и не уродуют так, как в России. Разве что еще в Белоруссии, но там есть Лукашенко, и его подход к государству несколько отличается от подхода наших руководителей. Пока в области снабжения населения продуктами питания Лукашенко преуспел. У него это получается лучше, но движение к закону и к демократии он не перекроет. Взрыв-то все равно будет.

Для примера еще раз приведу Китай. Китай – это нечто. Но растет экономика Китая исключительно оттого, что в стране много людей. И готовы они работать по 18 часов за копейки, потому что в своих деревнях они вообще работают за похлебку. Китай – это нищее, бесправное население. Китай – это рабство. Китай – это люди-автоматы, трудоголики великие, долготерпцы. Будет ли там взрыв? Обязательно. Время рабства прошло. И те, кто его вводит у себя, становится на пути у Времени. Оно раздавит.

По православию мне досталось, мол, только оно и спасет.

Православию хорошо бы внутри православия для начала разобраться. А то ведь что ни монастырь – то свои законы. В самом православии согласия нет. И единства нет. Как может тот, в ком нет единства, призывать к нему? Патриарх на руке часы имеет в 30 тысяч евро, а призывает одуматься, отказаться от роскоши. А когда ему указали на то, что сам он в роскоши купается, начинаются разговоры о том, что он, оказывается, со смирением подарки носит. Это что еще такое?

Где они, церковные лидеры? Как они собираются народ за собой вести? В школе будем преподавать религию? Те, кто в 1917-м крушил империю, в школе Закон Божий учили.

Мне и на нужные книги указали – Достоевский, Ильин.

Я читал Достоевского всего. Полное собрание сочинений. Там есть человек, но очень специфический.

Ильин? И что это все бросились вдруг изучать Ильина? Он русский философ? В России с философией большая проблема. И эта проблема, на мой взгляд, в языке. Русский язык молодой. Тут можно менять слова местами, и меняется смысл. Потому на русском и закон – «что дышло». Трудно законы на русском языке писать. А философия требует законченных словесных форм. Тут слово должно иметь один смысл. Вот тогда и философия будет. У немцев может быть философия, у французов может быть. У нас рассуждения могут быть, а вот с формулами тяжеловато, потому и мыслителей здесь оценивают по принципу «за Россию он или против?». А кто может утверждать, что все сказанное Ильиным – за Россию, а все сказанное Чаадаевым – против? Давайте для начала следовать логике языка. В русском языке ее маловато, и все же – все это не более чем рассуждения, мнения, но не рекомендации. И все это только потому, что русский язык не обязательный. На нем сначала законы надо написать так, чтоб они не допускали разночтения. А этого пока нет.

У нас нет ни одного внятного закона. На каждый закон нужны разъяснения. Чего уж тут говорить о философии?

И еще мне указали на то, что до революции лица на фотографиях одухотворенные, а после нее затравленные какие-то.

Да, другие лица. Но если сравнить хронику советского периода и нынешнюю, тоже есть разница. В лицах милиции, например. Другие они. Те еще во что-то верят.

А потом мне указали на то, что скоро грянет гром.

Гром? Обязательно грянет. Неожиданно, как всегда, внезапно, ни с того ни с сего. Почему? Потому что для того, чтобы осмыслить происходящее, нужно прежде всего желание. И разумение. Или хотя бы желание выслушать другого, иное мнение услышать.

Вот этого желания нет.

У нас много чего нет.

Меня спросили об аварии на Саяно-Шушенской ГЭС, спросили, что я по этому поводу думаю и почему, на мой взгляд, у нас аварии и другие неприятности регулярно случаются в августе.

– Вы считаете, что это был гидроудар?

– Я считаю, что был гидроудар. Но только это удар не обычной воды.

– То есть?

– Деньги ведь тоже вода. Их надо собрать к августу.

– Как это?

– В августе все чиновники обычно уходят в отпуск. Представьте себе: почти шестьдесят человек в России целый год кормят одного чиновника. Они изо всех сил напрягаются, а тут еще и август, когда чиновнику нужны не просто большие деньги, а очень, очень большие, потому что он поедет с семьей за рубеж и будет там тратить и тратить. Так что все напрягается, особенно бизнес. Бизнесу надо обеспечить не только отпуск чиновника, но и свой собственный отпуск. Так что деньги собирают с мая. Ни на что другое их уже не хватает.

Их не хватает на плановый ремонт, на научные изыскания, на замену оборудования, на обслуживание, на обучение персонала, на самолеты, на подводные лодки, на ракеты, на школы, на зарплаты, на пенсии, на лекарства – ни на что не хватает денег.

Но вот наступил август. Огромный вал денег собран и перемещен за рубеж. И вдруг наступила тишина. Тихо вокруг. То есть до августа – вал, а потом, очень резко, тишина. Вот вам и гидроудар.

– И что теперь делать?

– Снова собирать деньги. Со всех. Квартплата повысится в августе – надо же где-то искать, а потом – выход на улицы, перекрытие магистралей, ОМОН, дубинки – так и живем.

Вопрос, как это и ожидалось, поставлен с предельной ясностью: «Доколь?». Вы это про что?

Я это про жизнь. Про все ее хитросплетения, закоулочки, тропки, тропиночки, повороты, переходы и тупики бытия. Как все-таки все связано, зависимо, переплетено. Никуда не сунуться, не деться. И на нового начальника всегда найдется еще один – сверхновый.

Придет и откусит.

Полтулова.

Где найти искусное перо? Где, где, где?

Столь искусное, чтоб не простое установление факта, приправленное спекулятивной утонченностью или изощренной аргументацией, но вдумчивое обсасывание деталей, которыми небо одарило ум человеческий для исследования истины и борьбы за нее со всяким и каждым.

А я знаю где. Некоторым это место представляется омерзительным.

Некоторым, но не мне. Мне оно представляется восхитительным, бодрым, свежим. К нему мы обращаемся по утрам. Им мы заняты долгими вечерами, когда на дворе и дует и сыро.

И днем мы думаем о нем, не переставая. И на ходу, и лежа.

Именно там нам и следует искать его – искусное перо, конечно.

Сначала я бранился. Я фыркал, икал, рыгал, испускал ветры.

А потом я подумал – а и хер с ними. Хер, хер, хер – тот самый, толстый с прожилками.

И сейчас же наступила свобода, свобода в членах и в желаниях, в мыслях и фразах, свобода в языке, в нёбе, в руках и чреслах. Только она, свобода, позволяет опомниться и снова осознать себя, а потом уже перечитать еще и еще раз все написанное до последней буквы и изучить каждый слог в самом точном и буквальном значении, чтобы постичь аллегорический и, быть может, мистический смысл всего происходящего.

Тут я нахожу нужным осведомить ваши преподобия, что всему этому требуется новое имя. Старое имя уже давно истрепалось, обрыдло, постыло. Хочется новизны. И лики требуются, потому что прошлые отошли уже в область рыла.

А так всегда бывает с ликами. Сначала – не намолишься, а потом – господи, где были наши глаза! Так что требуются, требуются – новые, свежие.

И идеи! Как мы могли забыть про идеи! Совершенно, абсолютно забыть! Природа, слава богу, чрезвычайно расточительна. Она оделит нас новыми отцами, заронив в них семена словесной критики прошлых отцов так же глубоко, как и семена всех прочих знаний, что вполне сойдут за идеи на первых порах. А потом уже наступят вторые поры, в которые никто уже не вспомнит про первые, и жизнь – эта восхитительная, упоительная жизнь – опять все начнет с самого что ни на есть начала.

Я все время экспериментирую над фразами.

Я хочу врезать в них лучший смысл, подбираясь таким образом к смыслу сокровенному.

Я скоблю, я тру, я поддеваю на самое острие, а все ради того, чтобы быть понятым, пусть не тут, но в грядущем.

И раскроет мою писанину кто-то в невыразимом Далеко, и воскликнет он: «Ибу! Ибу! Да, Дао Муди!» – что в переводе с китайского, кажется, означает: «Постепенно! Постепенно! Мы движемся к цели!»

Ах какой он быстрый! Не успело что-то произойти, а он уже тут как тут – он уже там, пренебрегая развлечениями, собрав все силы и способности своего существа, ловко восстанавливает смысл, отстаивая наше, как свое. Правда, потом все никак не отличить, что там было наше, а что уже стало свое, но даже если я искажу каждое слово, говоря о нем, я не смогу сдержать своего восхищения – очень уж ловок этот мерзавец.

Кстати сказать, на первом месте должны бы стоять все превратности и удары, стегавшие его на всех поприщах его жизни.

Только сразу оговоримся, что тут считать за превратности, а что за удары.

Превратности – начать с того, что он духом не вышел. Удары – с невеликого ума, где с избытком зависть, злость и удивительное проворство.

Все великие уже давно в могиле, и потому некому указать нам на неправильно сыгранные ноты. Но мы будем упражняться. Авось и набредем.

А хорошо, что правители наши пребывают в полном сознании. Как было бы неприятно, если б они метались в горячке и бредили. Я радуюсь всякий раз, когда они являют миру свой разум, отметая тем самым слабую надежду на их скорое безумие.

Хочется сразу же уразуметь цель и смысл его существования. Хорошо бы это сделать до того, как он явится к Вратам Святым. Это знание было бы во всеобщее благо. Глядишь, и подмандорили бы чего-нибудь по дороге.

Родины должно быть больше. С возрастанием ее растет к ней любовь. Нельзя же по-настоящему любить что-то мелкое. Поэтому я люблю, когда Родина растет.

Все равно в чем. Будет ли это прирост ВВП и поголовья чиновников. Кстати, в последнее десятилетие чиновники обогнали ВВП. В процентном отношении, конечно.

То есть чиновники – это и есть основной рост Родины. И не любить его – значит не любить ее. Так что рост патриотизма – это рост любви к ним.

Есть что-то. Я это чувствую.

Я чувствую, что есть что-то во всех этих поездках, посещениях, вспоможениях, подаяниях и посулах. Что-то от неизбежности. Неведомое рядом. Вот оно и заставляет дергаться.

Мои предшественники многое трактовали слишком небрежно. То ли дело я – в каждом шорохе вижу смысл. Всему виной моя горячность и мощный порыв, способность ощутить в себе голос громкий, властно призывающий меня препоясаться для нового подвига.

Надо воздать всем справедливость. Всем по капле.

Я полагаю, что такое распределение справедливости достойно всякого расположения.

Я готов защищать это мое заключение, вооружившись крепким копьем и взяв правильный разбег.

Он действительно заслуживает быть поставленным на пьедестал как образец, образец служения и всего прочего, такого же кудрявого.

Все писатели должны придерживаться его – тут я про образец, исследуя диалектически каждую его часть, доведя его до предельной ясности, освещая его вспышками, рожденными столкновением его разнообразнейших природных дарований.

А еще они должны направить на него лучи глубочайших научных познаний, выпрашивая, вынашивая, сличая, сбирая, компилируя и умыкая на своем пути все, что было, пусть даже ненароком, сказано и написано по этому поводу.

Я бы рассматривал его как свод. Как свод всего, что можно свести, собрать и соскрести.

Я бы рассматривал его как закон, как цель и одновременно как стимул.

Как Устав, наконец. «Вконец устав, взялись мы за Устав!»

Человеческое в нем давно уже не представляет никакого интереса.

Что будет с Россией в ноябре?

Вот ведь вопросы задают: что будет в ноябре? А почему только в ноябре, а не в сентябре или в декабре? Да ничего не будет.

Народное недовольство растет и копится. Набирает силы. Россия же большая, так что нужна критическая масса. Это как при подготовке к атомному взрыву – набираем критическую массу, а потом небольшой такой источник нейтронов. Для запала. В России источник для запала всегда отыщется, а вот с массой критической пока проблема – так что ничего не будет до ноября.

А после ноября?

Ребята, ну сами-то подумайте.

Раскиньте мозгами. Перед вами же есть некоторые примеры истории.

Я не говорю, что перед вами лежит сама история, потому что ничего там не лежит, но я говорю, что некоторые примеры этой самой истории, которая для России пока не написана, уже есть.

И они не только российские. Они общечеловеческие.

Россия – это же Восток. Это восточная страна.

Ханы, беки, султаны, визири, евнухи, гаремы – вот этим и управляется Россия. Закон – как султан скажет, а будущее пишется алчностью и привычкой к роскоши.

Представьте себе: пришел в некоторой восточной стране к власти новый хан. Сначала его собственные аппетиты и аппетиты его приспешников весьма умеренны – это дает толчок к развитию – экономическому политическому культурному. И налоги минимальны – люди богатеют, ханом все довольны.

Но со временем аппетиты растут – налоги увеличиваются, и люди перестают их платить.

Чтоб они платили, назначаются баскаки – сборщики налогов. Что-то они собирают, что-то кладут в карман. Народ нищает, растет возмущение. С нищего уже ничего взять нельзя, а взять хочется – в ход идут дубинки.

Результат? Свержение правящей династии.

Новая династия начинает с того, что имеет весьма умеренные аппетиты.

А Россия сейчас на той стадии, когда налогов не хватает.

Любое образное слово возвращает меня в пору моего детства, когда все мы бегали босиком и жрали подряд то, что потом, в зрелом возрасте, вызывало только дизентерию.

Вот сказано было: Россия вернется к традиционным ценностям, и я сейчас же представил себе вареную колбасу.

Докторскую. Ломтик прозрачненький ее отхватишь ножичком острым, и сейчас же запах, запах разойдется, растечется по сусекам, разольется по всему помещению, дому– теплому, наполненному бабушкиной кухонной возней, – запах, от которого во рту становится ломко, спазмно, а потом и липко от чувств. Или хлеб. Ржаной.

Не тот ржаной, что теперь продается под видом ржаного, а сам состоит непонятно из чего вместе с суслом и красителями, а другой, из детства.

Когда смажешь его тоненьким слоем того самого сливочного масла – потому что не было другого, химического, а было оно натуральное, – и вместе с кислинкой полевой и с тем, что в носу стало влажно и свежо, в рот его, в рот, жадно.

Отхватил и немедленно истек.

Истек весь, и весь рот превратился в одно сплошное иступленное блаженство.

А еще были жаркие дни, когда не хотелось в школу.

А еще было печенье, винегрет и торт наполеон, но только по праздникам, когда волнение нарастало оттого, что накрывали на стол, а потом за него садились, радостные, смеющиеся, не думающие ни о чем.

Вот ведь какая ерунда.

Президент РФ назвал «брехней» появившиеся в связи с аварией на Саяно-Шушенской ГЭС комментарии о том, что Россия входит в технологический коллапс.

Правда, потом он добавил: «Дело не в этой драматической катастрофе, а в том, что мы действительно реально очень сильно отстаем. И этот вызов, если мы его не преодолеем, то тогда все угрозы, о которых сейчас говорят, они могут стать реальными».

«Брехня» – это, конечно, сильно. Интересный экспромт.

И вообще, словарный запас наших верхних говорит о многом.

Слова «брехня» – означает вранье, вздор. Черт его знает, может, все это и брехня, но самолеты падают, на электростанции гидроудар, новые подводные лодки строим по 12 лет, комплектующих нет, наладить любое серийное производство проблема, за рубеж – сырье и полуфабрикаты. Сами не можем ни молока надоить, ни дороги проложить. Конечно, это не технологический коллапс, тут что-то с мозгом.

Меня спросили, по-прежнему ли я верю в то, что на лесовоз «Арктик Си» напали пираты, а наши его так лихо освободили.

Даже не знаю, что сказать. Сначала все было логично, хотя сомнения были – очень уж долго все это продолжалось: сначала тишина, потом через две недели послали корабль, а потом и вовсе началось кино – по десять раз за день показывают, как пиратов волокут. Просто шоу какое-то. Что и настораживает.

Вроде бы пираты и вроде бы давно пора им появиться в северных широтах, но уж больно много восторгов по поводу освобождения судна и наших людей у постоянного представителя России в НАТО господина Рогозина.

Конечно, погрузить комплекс С-300, да еще с условиями спецперевозки, это не просто сложно, а очень сложно. Да и за пару недель в Калининграде трюм не подготовишь, так как и особые условия транспортировки должны быть, а иначе погрузить погрузят, а привезут-то полную херню, да и люди должны быть на эти ракеты – обслуживающий персонал, а там их не было.

Можно, конечно, компоненты комплекса погрузить, но это тоже как-то слишком неумно, что ли. Действительно, легче все доставить по Каспию, чем весь этот огород городить.

И все-таки меня что-то смущает. Что-то не в лучших традициях Отечества любезного, и прежде всего то, что людей бросились спасать. Что-то тут не так.

Как приятно осознавать, что у нас хоть что-то укрепляется, вскармливается, полнеет, освежается, набирается сил и приобретает способность к непрерывному росту.

Это я о чиновниках.

Главное, чтоб сохранялась твердость и упругость питающего их органа (тут я о вертикали), главное, чтоб с органом (тут я с величайшим целомудрием и в самых пристойных выражениях), с органом чтоб, значит, все было в полном порядке, чтоб, значит, регулярно, а то ведь, охорони, не приведи господи, и не такой случался падеж.

«Матушка моя, – это я о Родине – матушка моя!

Надо мне вам сказать – а мне надо сказать вам пятьдесят очень нужных вещей, разъяснить сотню-другую различных затруднений, пожаловаться на тысячу – никак не меньше – разнообразных несчастий: к примеру, то вторглись, то съели, – но это все потом.

Потом!

А сейчас, матушка моя, Родина дорогая, во имя мира и гармонии так мне хочется сказать! Так хочется излить! Потому что накопилось, потому что никак невозможно терпеть! Потому что есть еще что излить! Есть!

Не все еще сокрушено! Не все еще опрокинуто! Не все повергнуто, погнуто, попрано! Разъято, разбито, разрыто! Стащено, сжижено, сожрано!

Не все еще сплющено из-за дряблости ума и груди!

Осталось еще! Кое-что!..»

То была моя речь (частично, конечно), мое послание (если мне позволено будет его послать) Федеральному собранию.

По «Arctic Sea». По последним данным судно перевозило четыре крылатые ракеты Х-55 для Ирана, и еще там находились ПТУРы «Метис-М» и «Корнет-Э», предназначенный для ливанской террористической группировки «Хизбалла». 100 ящиков, около 35 тонн. Шесть ящиков суммарным весом 5,5 тонны содержали четыре крылатые ракеты Х-55 (без топлива и головных частей) и сопутствующее оборудование, позволяющее крепить их на трех иранских Су-24, переоборудованных в России в 2001–2004 годах в качестве пусковых платформ Х-55.

Все четыре крылатые ракеты однозначно идентифицируются как произведенные в начале 1980-х годов в Харькове, их двигатели произведены в Запорожье. При президенте Кучме эти крылатые ракеты были переданы России в качестве погашения долга за поставленный газ. Остальные 90 ящиков общим весом около 30 тонн содержали ПТУР «Метис-М», «Корнет-Э», выстрелы к ним, а также боеприпасы, легкое вооружение и запчасти.

В Алжире еще недавно существовал нелегальный логистический узел контрабандистов. Груз должны были получить представители генерала Вахиди. Они должны были переправить его в сирийский порт Латакия, откуда Х-55 проследовали бы в Иран, а остальной груз – в Ливан к террористической организации «Хизбалла». 2 августа в Бискайском заливе шесть ящиков, связанных с Х-55, были изъяты, а остальное находилось на судне на момент его «освобождения». Потом груз был вскрыт и задокументирован на видео, номера ПТУРов зафиксированы. Так что напали на судно не пираты, а спецслужбы.

ЗРС С-300 ПМУ2 на судне не было. Между Россией в лице Рособоронэкспорта и Ираном существует легальный официальный контракт, частично оплаченный иранской стороной, на поставку этих ЗРС Ирану.

Одним из условий урегулирования ситуации вокруг «Arctic Sea» стало обещание Медведева президенту Израиля Пересу отказаться от выполнения данного контракта.

Перевалочная база контрабандистов в Алжире функционировала более года при участии местных коррумпированных чиновников.

В марте через нее из России были переданы ПЗРК «Игла» и выстрелы к ним венесуэльской стороне для последующей доставки в Колумбию террористической организации ФАРК. 2 августа спецслужбы Алжира произвели несколько арестов, и подпольный логистический узел завершил свое существование.

Экипаж «Arctic Sea» выступал только в роли перевозчика, люди не знали, какой именно груз находился на борту сухогруза. Их использовали «втемную».

Ну, теперь посыплется наша резидентура в Финляндии, если уже не посыпалась, так как такую отправку без прикрытия таможни осуществить нельзя. Так что молодец Латынина. Она первая сказала о контрабанде оружием. Аплодирую.

Замечательная, величайшая и главнейшая способность человека – умозаключать. Она состоит в нахождении взаимного соответствия или же несоответствия двух идей посредством третьей. Это почти как в кегельбане, где ядро, пущенное умелой рукой, находит-таки несколько кеглей для организации общей свалки.

А теперь представьте себе, что одна мысль рождается в одном ведомстве, а другая в другом. А потом они даже не сталкиваются, а продолжают жить себе, никогда не встречая друг друга. Это и называется государственным управлением.

Михаила Войтенко вынудили уехать из России. Позвонили и сказали: «Вали!»

А все из-за «Арктик Си». Он 8 августа дал информацию о захвате. Вроде бы это и не понравилось «лицам».

Единственный мужик настоящий был, который отстаивал право на работу и жизнь тысяч наших моряков, и того заставили уехать.

Стране не нужны честные люди? Да нет, то, что они не нужны, – это понятно, но как-то до этой поры все это рядилось в какие-то карнавальные одежды, что ли. Не торчало. Не было так явно видно.

Уехал Войтенко, а то б посадили. За что? Нашли б за что. У нас и фонарный столб можно посадить. За разглашение информации, например, представляющей государственный интерес.

Теперь он в Турции. Пересидит там какое-то время, а потом будет канючить по всей Европе: «Возьмите Христа ради!»

Вот оно, главное унижение России. Почему о нем никто не говорит, не пишет, не вопит?

Ведь это же унижение, ребята, – из страны выгоняют честных людей. Человек написал правду, а она не ко двору. Правда всегда не ко двору.

А кто-то все время заинтересован в создании светлого облика нашей державы.

Кто-то там, в НАТО, все время что-то отстаивает, кричит о том, что Россия теперь за каждого своего человека голову всем оборвет.

Ну вот он, человек, Войтенко его фамилия, а зовут Михаилом Дмитриевичем. Русский, несмотря на то, что на конце фамилии весит буква «о». Настоящий русский человек.

Ну так что, господа, пекущиеся обо всех что ни на есть русских, будете защищать человека?

А-а-а… кишка тонка. Вот ведь мразь, а? Будто я дерьма нажрался. Вот ведь как все действует. Обидно.

Где же ты, держава?! Ты меня слышишь?

Меня заподозрили в недостойном софиз. То есть раньше, скорее всего, мы имели дело с моим достойным софизмом, а теперь – с недостойным. Гм! Черт его знает. Аристотель полагал софистику недействительной,но кажущейся мудростью. Она произрастает на искаженном понимании подвижности вещей, она использует гибкость отражающих мир понятий. В софизме начальный посыл заключает в себе некоторую неточность, конечный вывод абсурден. А если изначально абсурдно абсолютно все?

«Я долго колебался между настоящими патриотами и псевдопатриотами. Я не знал, кому из них отдать предпочтение. А потом они смешались, перепутались. Кто же выведет меня из этого затруднения? Быть может, обвал, землетрясение или иная проказа?»

Кажется, это сказал Гракх Бабеф.

Профнепригодность. Это главное на сегодня качество. Невозможно делить деньги и служить государственным интересам – это разные вещи. Или деньги, или государство. Так что профнепригодность на сегодня в России приобретает масштабы стихийного бедствия. Не техногенная катастрофа, а профнепригодность.

МВД, ФСБ, армия и прочее – все кончилось. Ушли те, кто знал, как надо. Остались мыльные пузыри. Они еще могут, конечно, человека на улице палкой убить, но это будет не преступник, не враг и даже не «вероятный противник».

Это будет тот, собственно, гражданин, охранять которого они присягу давали.

Нет промышленности, сельского хозяйства, образования и далее по списку. Ничего нет, а что есть, то в три раза дороже, чем за рубежом.

Нет законов. Никаких. Потому что это не законы – их никто не понимает без переводчика. Не понимает, не принимает и не исполняет. Правда, можно любого взять на улице и посадить, но это от бескормицы. Хочется кормиться, а те, что на улице, – это и есть пища.

Мы – пища.

И чтоб съесть всех, пока не разбежались, нужны маневры: танцы, карнавалы, праздники города или же война. Небольшая. Но победоносная. Или мы ее таковой объявим.

Когда начали воевать с Грузией, я понял, что это кошмар, а все остальные поняли почему-то, что это победа, что это армия.

А с электричеством беда. Цены – 2,31 рубль за киловатт – это беда.

На Украине почти в два раза дешевле.

И всюду приходят не специалисты, а топ-менеджеры.

За что ни возьмись. Экономика – крупные специалисты – в один миг сожрали все запасы. Политика – ни одного союзника, кроме армии, которой нет, и флота, которого почти нет.

Страна топ-менеджеров и гидроударов.

Что ни день, то удар.

Ничего нет своего, так что ничего не жаль.

А песню «Если завтра война» можно петь уже сегодня, потому что завтра все могут ринуться куда-то, ослепленные тем обстоятельством, что парад на Красной площади прошел очень удачно, и захватить какой-нибудь беспризорный маяк.

Да сподобится его душа вечного мира и покоя.

За что сподобится?

За все. Он так много сделал, а еще больше он не сделал.

Не сделал ничего плохого, отвратительного, дурно пахнувшего. А ведь мог сделать, мог. Как только представлю себе его лицо, подбородок и челку, так сразу и понимаю, что мог. Но не стал. Вот ведь какое благородство.

А мы за то ему и благодарны.

Благородство – оно же так прочно связано с благодарностью. Его благородство с нашей благодарностью.

Теперь вот одна у нас задача: скорей бы усоп.

Через замочную скважину к нам проникли некоторые сведения, касающиеся их взаимоотношений. Поговаривали даже, что один другому выдрал клок волос, так, будто это и не волосы были вовсе, а пучок травы, вырванной вместе с дерном. С этих пор я слежу за их волосами. Я стараюсь узреть, все ли там на месте и не видны ли крупицы дерна.

Надо воздать им должное: ведь как стараются ребята.

И речи говорят, и выступают, и ездят по стране.

Перемещаются. С быстротой молнии.

Сельское хозяйство – и они уже с сельским хозяйством, производят на нем обмолот.

Промышленность – и они уже с промышленностью.

Авария – и они уже с аварией.

А еще бедолаги – Господи, пошли им всего того, что еще не послал, – встречаются с учеными, политиками, молодежью, практиками, политтехнологами, детьми, детьми политиков и политтехнологов, с зарубежными журналистами, с нашими журналистами, с забастовщиками и с голодающими.

А еще они статьи пишут.

А еще они интервью дают. Направо и налево.

То есть?

То есть конец не за горами.

Что придает выступлению по затронутому вопросу больше торжественности? Любовь. Любовь и слишком пристрастное отношение к умственным способностям наших руководителей.

А к чему у нас любовь? А любовь у нас к Отечеству, потому как любовь ко всему остальному на ее фоне и не любовь вовсе, а одно сплошное баловство.

Думаю, что Верховный Творец и Зиждитель всего никогда еще не собирал воедино все семейство наших правителей и не сообщал им столько сил, как на этот раз. Потому что этот раз создан Им только ради того, чтобы собрать, сплотить, направить и благословить.

Осталось только воскликнуть: «Вперед!» – и все немедленно узрят, где у нас этот самый перед, в который мы и должны незамедлительно отправиться.

И я тотчас же представил себе нашего Творца, и то, как он сидит, помешивая некое варево, а в нем вдруг мелькнет чье-то лицо или нога, полы пиджака, мелькнет и сейчас же забудется, оставляя нашему взору только самое это круженье.

Все мы жалкие, жалкие, жалкие неудачники, которых некому перепеленать.

Но тут явился миру он – тот, кто призван одолеть это обстоятельство и одеть нас во все чистое – а мы лежим себе поперек кровати и орем, оттого что голодны и обгажены.

А он засучил рукава и взялся за работу – и так взялся, что только дерьмо наше полетело в разные стороны, и как коснется он кого рукой – так сейчас же благодать и умиротворение.