Берегитесь округлостей Гарднер Эрл
– Да, после дознания. Брюс Уолден обратился ко мне, а я сказала, что это не имеет значения, так как я действительно была на пути в Сан-Диего. Он мне поверил и больше никому об этом не говорил.
– Где сейчас Брюс Уолден?
– Тогда он работал на заправочной станции, а сейчас обслуживает бензином весь округ.
Куинн посмотрел на меня.
– Они заполучили этого Виктора, – сказал я. – Он уверяет, что когда подъехал к станции без семи девять, она уже была закрыта.
– Если они начнут в этом копаться, – предупредила Элизабет Эндикотт, – миссис Уолден заявит, что ее муж ошибся. Он вернулся домой в пять минут десятого и не мог бы этого сделать, если бы действительно закрыл станцию в девять. Она сочла, что он закрылся раньше. После дознания миссис Уолден поняла, что к чему, и спросила мужа, как он поставил свои часы. Он рассказал ей, как это произошло. Она первая указала ему, что он ошибся во времени на четверть часа.
Куинн посмотрел на меня и развел руками.
– Чтоб меня поджарили, как устрицу! – пробормотала Берта Кул.
– Ладно, – сказал я Куинну. – Прежде всего нам нужно найти этот револьвер, пока его не нашел окружной прокурор. Не забывайте, что прокурор в затруднительном положении. Он обвиняет Джона Энсела в убийстве первой степени и не хочет отступать и прекращать дело. Даже если он сможет доказать, что Уолден закрыл станцию на пятнадцать минут раньше, это не означает, что Элизабет Эндикотт виновна в убийстве своего мужа. Вот что беспокоит его сейчас. Мы должны найти револьвер, если он все еще там.
– Пойми, – возразил Барни Куинн, – что в суде Энсел расскажет всю правду. Он не умеет лгать, а теперь, когда я знаю его историю, я не могу подстрекать его ко лжи. Он сообщит об оружии.
– Значит, он не должен давать свидетельских показаний, – заявил я.
– Если мы не выпустим его свидетелем, мы проиграем, – сказал Барни.
– Нет, – покачал головой я. – Мы позволим прокурору нам подыграть.
– Каким образом?
– Подсунем ему свидетеля.
– Какого?
– Хелен Мэннинг.
– Кто это?
– Уволенная секретарша, которая пришла к Элизабет Эндикотт и рассказала ей, каким подлецом был ее муж. Женщина, первой сообщившая Элизабет, что Карл намеренно послал Джона на смерть, и побудившая ее подумать об убийстве мужа.
Элизабет Эндикотт сидела неподвижно; ее лицо походило на маску.
– Чего вы добиваетесь? – спросила она. – Хотите отправить меня в газовую камеру?
– Мы добиваемся, чтобы окружной прокурор застрял, перебираясь через изгородь из колючей проволоки, – ответил я, – одна нога с одной стороны, другая – с другой.
– С этим парнем у тебя ничего не выйдет, – предупредил Куинн. – Он слишком проницателен.
– Хорошо, – сказал я. – Как ты предлагаешь с ним поступить?
Куинну было нечего ответить.
Я повернулся к Элизабет Эндикотт.
– Искать револьвер будет нелегко. Мы не можем делать это днем, чтобы кто-нибудь предупредил полицию, и не можем пользоваться фонариками. Земля Купера Хейла рядом с вашим поместьем, поэтому нам придется действовать после полуночи. Мы выйдем из вашего дома через боковую дверь, а потом поползем на четвереньках и будем обыскивать на ощупь каждый дюйм этой живой изгороди.
– Ну и что мы сделаем, если найдем револьвер? – спросил Барни Куинн.
– Оставим его при себе, – ответил я.
– Это вещественное доказательство, – заметил Куинн. – Утаивать его – преступление, а для адвоката – непрофессиональное поведение. Меня за это могут дисквалифицировать.
Я усмехнулся.
– Тебя там не будет, Барни. Не забудь спросить у меня завтра, нашли ли мы револьвер. Пошли, Берта. Увидимся на вашем ранчо часа через два, миссис Эндикотт. Оставьте для нас открытой заднюю дверь. Можете освежить нас кофе и проверить, чист ли горизонт.
Глава 17
Ночь была темной. С океана полз туман, и воздух был очень влажным.
Берта Кул и я ползли на четвереньках по траве вдоль живой изгороди, вгрызаясь пальцами в каждый дюйм почвы.
– Почему ты велел Бетти Эндикотт оставаться в доме? – спросила Берта.
– Во-первых, потому, что мы не можем ей доверять, – ответил я. – А во-вторых, она подаст нам сигнал, если кто-нибудь появится.
– Я испортила платье, пару нейлоновых чулок и сломала два ногтя, – пожаловалась Берта.
– Это пустяки, – отозвался я. – Ты можешь испортить свою профессиональную карьеру.
– Зачем, черт возьми, мы это делаем?
– Обслуживаем нашего клиента.
– Никогда не занималась такими вещами, пока не связалась с тобой, – проворчала Берта. – Только с начала нашего партнерства я стала попадать в подобные переделки.
– До нашего партнерства ты ни черта не зарабатывала, – ответил я. – Заткнись и работай как следует. Не просто царапай ногтями по поверхности, а зарывай пальцы глубоко в почву. Эта штука пролежала здесь годы и наверняка покрылась слоем земли.
– Почему же ее не нашли?
– Потому что не искали. Садовник поливает изгородь и иногда подстригает ее. Она настолько плотная, что не дает расти сорнякам, поэтому садовнику незачем глубоко копать. Он срезает дерн вокруг изгороди и швыряет грязь в кусты, возможно давным-давно забросав ею револьвер.
Берта изрыгнула серию ругательств.
– В чем дело?
– Порвала платье и поцарапала лицо. Дональд, какого черта мы не могли воспользоваться фонариком?
– Мы не можем допустить, чтобы кто-нибудь узнал, что происходит. Полиция, возможно, держит ранчо под наблюдением, а Хейл живет рядом.
Берта со стонами поползла дальше, ругая меня на чем свет стоит. Внезапно мои пальцы на что-то наткнулись.
– Погоди, Берта! Это либо камень, либо… О’кей, это револьвер!
– Слава богу! – вздохнула Берта, с трудом поднимаясь. – Не знаю, как я проберусь в свою квартиру. Если швейцар увидит меня, то подумает, что я воровала кур.
– Скажи ему, что он тебя недооценивает, – посоветовал я, – и что ты совершила куда более серьезное преступление, нежели кража кур.
– Ну, – сказала Берта, – давай сообщим Элизабет Эндикотт. Полагаю, нам следует позвонить Барни Куинну.
– Нет, – возразил я.
– Что «нет»?
– Мы скажем Элизабет, что обыскали всю изгородь и ничего не нашли, – отозвался я. – И Барни скажем то же самое.
– Иногда, – с чувством произнесла Берта, – мне искренне хочется, чтобы я больше никогда тебя не видела.
Глава 18
В истории, рассказанной Джоном Диттмаром Энселом Барни Куинну, лишь одна вещь не соответствовала действительности.
Револьвер очень сильно заржавел. Я даже не мог открыть барабан без длительной работы по удалению ржавчины. Но, прочистив дуло от грязи, я сумел увидеть с помощью фонарика, что патрон на одной линии с дулом пуст. В других патронах пули были на месте. Следовательно, из револьвера был сделан один выстрел.
Дело становилось все более запутанным.
Суд начался по расписанию. Барни Куинн посадил нас там, где мог бы с нами консультироваться в случае надобности, но он впал в уныние и выглядел как человек, которого вот-вот поволокут на казнь. Куинн старательно воздерживался от вопросов насчет револьвера.
Во время полуденного перерыва я отвел его подальше от репортеров и рубанул сплеча:
– В таких делах нужен мужчина, а не мальчишка. Ты адвокат, и твоего подзащитного обвиняют в убийстве. Наказание за такое преступление – смертная казнь. Присяжные наблюдают за окружным прокурором и за тобой. Ты выглядишь как человек, защищающий виновного клиента. Это несправедливо по отношению к вам обоим. Борись, но не так, как будто тебя прижали к стенке, а с уверенной улыбкой адвоката, представляющего невиновного клиента.
– Актер из меня скверный, – проворчал Куинн.
– Тогда начинай практиковаться, – посоветовал я ему.
После перерыва он выглядел немного лучше.
Используя добытую нами информацию, Куинн знал все, что нужно было знать о присяжных. Опасность заключалась в том, что из списка могут не набрать нужного количества членов жюри. Тогда судья издаст распоряжение о дополнительном списке, и Барни придется иметь дело с людьми, о которых он ничего не знает.
Окружной прокурор Мортимер Эрвин был высоким, красивым, исполненным достоинства мужчиной с вьющимися темными волосами, широкими плечами и уверенным видом.
Эрвин не был женат, хотя являлся едва ли не самой выгодной партией среди местных холостяков, и любил включать в состав жюри молодых впечатлительных женщин и пожилых седовласых матрон, предпочитая не иметь дела с мужчинами, чьи руки были покрыты мозолями от работы на ранчо.
Впечатлительные молодые женщины смотрели на него как на кинозвезду. Они выслушивали его доводы, голосовали за вердикт о виновности подсудимого и выходили из зала суда, шепча друг другу: «Ну разве он не чудесен?»
Пожилые матроны говорили, что Эрвин напоминает им Джимми, которого, увы, нет в живых. Джимми всегда хотел быть юристом.
Некоторые из мужчин с мозолистыми руками смотрели на тщательно причесанные волосы Эрвина, заглядывали в его выразительные глаза – и выносили вердикт в пользу обвиняемого.
Барни Куинн составил список присяжных, постаравшись, чтобы в нем было как можно меньше молодых женщин. В списке Эрвина присутствовала прямо противоположная тенденция.
Видя, как идут дела, я отозвал Барни в сторону:
– Подыграй ему, Барни.
– Что ты имеешь в виду?
– Пусть себе набирает в жюри женщин.
– Ну нет! – запротестовал Куинн. – Он набрал их слишком много. Женщины от него без ума. У него красивый звучный голос, и, приводя свои доводы, он устремляет выразительный взгляд на присяжных женского пола. Он платит по триста долларов за костюмы и каждое утро надевает свежевыглаженный. Парень хорошо обеспечен и не зависит от своей прокурорской деятельности. Он хочет влияния и восхищения и наверняка надеется стать сенатором, генеральным прокурором или губернатором штата.
– И тем не менее подыграй ему, – настаивал я. – Позволь ему набрать женщин.
– Не знаю, чего мы вообще хотим от любого жюри, – вздохнул Куинн. – Наш парень мог бы смело признать свою вину.
– Что тебе нужно, – сказал я, – так это выпивка, крепкий сон и девочка. Бодрись! Это дело либо принесет тебе успех, либо тебя сломает.
– Об успехе и речи быть не может, – мрачно произнес он.
– Если ты будешь продолжать в том же духе, то безусловно.
В пять часов заседание закончилось. Берта уехала домой в своей машине, а я позвонил Стелле Карис и договорился о встрече.
Мы выпили коктейли и пообедали в ресторане, а потом пошли выпить в ее квартиру. На сей раз она села не на диван, а на стул и вела себя более сдержанно.
– Как идут дела с вашим дружком? – осведомился я.
– Кого вы имеете в виду?
– Банкира.
– А, Купера, – промолвила Стелла. – Знаете, Дональд, я боюсь, что с вашей стороны это обычная ревность.
– Возможно, – признал я.
– Купер – хороший парень. К тому же он отлично соображает. Но он привлекает меня только самую малость. – Она усмехнулась. – Не знаю, что привлекает к вам. Вы один из самых надменных типов, каких я когда-либо встречала.
– Вовсе я не надменный, – возразил я. – Просто я работаю над делом Эндикотта и беспокоюсь из-за него.
– Почему?
– Говоря по секрету, – ответил я, – есть один свидетель, который в состоянии снабдить обвинение мотивацией убийства, и я боюсь, что окружной прокурор может его откопать.
Стелла опустила ресницы и устремила взгляд на кончик своей сигареты.
– Кто это? – спросила она, не глядя на меня.
– Девушка по имени Хелен Мэннинг, бывшая секретарша Эндикотта. Он уволил ее, а она пошла к миссис Эндикотт и сообщила ей, что Эндикотт – подлец и что он специально отправил Джона Энсела в джунгли Амазонки, чтобы убрать его с дороги.
– Могу себе представить, что почувствовала миссис Эндикотт, – заметила Стелла.
Я промолчал. Стелла немного подумала.
– Знаете, Дональд, – сказала она, – думаю, вы правы. Я могла бы обратить мое состояние в ценные бумаги, обеспечивающие мне доход, и вернуться к живописи.
– Только будьте осторожны с теми, кому вы поручите бумаги, – предупредил я.
Она скривила губы.
– Обычно я разбираюсь в людях. А если кто-то пытается меня надуть, я становлюсь безжалостной.
– Как и большинство женщин, – усмехнулся я, – хотя немногие из них в этом признаются.
– Я не только признаюсь – я горжусь этим. Так что не пытайтесь обмануть меня, Дональд.
– Хорошо, не буду, – пообещал я.
Стелла встала, чтобы налить очередную порцию ликера. На сей раз на ней было что-то белое и полупрозрачное. Бутылка опустела, и Стелла открыла дверь в кухню, чтобы взять другую.
Яркий свет из кухни четко обрисовывал округлости ее фигуры под тонкой тканью.
– Может, вы предпочитаете бренди и «Бенедиктин» мятному ликеру? – спросила она, повернувшись в дверном проеме.
– А у вас есть и то и другое? – осведомился я.
– Да. – Она слегка изменила позу, а свет продолжал делать свое дело.
– Бренди и «Бенедиктин», – сказал я. – Но только немного, Стелла. Мне нужно идти работать над этим проклятым делом.
– Как вы мне надоели с вашим делом! – сердито отозвалась она.
– Когда оно закончится, – пообещал я, – вы будете видеть меня чаще.
– К тому времени, – огрызнулась Стелла, – вы, возможно, совсем не сможете меня видеть.
Она вошла в кухню, взяла бренди и «Бенедиктин» и вернулась, погасив в кухне свет.
Мы выпили, я пожелал ей доброй ночи и отправился домой.
В восемь утра мой телефон зазвонил. Я снял трубку и сказал «хэлло».
Голос на другом конце провода звучал почти истерически:
– Мистер Лэм?
– Да.
– Это Хелен – Хелен Мэннинг.
– Слушаю вас, Хелен.
– Я только что получила повестку. Здесь полисмен – он говорит, что прокурор округа Ориндж хочет со мной побеседовать.
– Где сейчас полисмен? – спросил я.
– В другой комнате. Я сказала ему, что должна пойти в спальню переодеться. Что мне делать?
– А что вы можете сделать?
– Боюсь, что ничего, – немного подумав, призналась она.
– Вы могли бы посоветоваться с адвокатом, – сказал я, – но это будет выглядеть, словно вам есть что скрывать. Вы можете отказаться говорить, но это только привлечет к вам внимание. По-моему, единственное, что вам остается, – это рассказать всю правду.
– Мистер Лэм… Дональд, не могла бы я поговорить с вами?
– Нет, – ответил я. – Мне прямо сейчас нужно ехать в Санта-Ану. Я должен быть в суде, когда будут выбирать жюри. Повторяю, вам лучше сказать правду.
– Но я не могу!
– Если вы запутаетесь во лжи, это будет скверно выглядеть. Могу помочь вам только одним советом.
– Каким?
– Мортимер Эрвин, прокурор округа Ориндж, высокий красивый мужчина и к тому же холостяк. А вы, если вам самой это неизвестно, весьма лакомый кусочек.
– Вы так думаете, Дональд? – Ее голос дрогнул.
– Я это знаю, – ответил я. – В вас есть все то, чем обладает красивая женщина: индивидуальность, привлекательность, умение одеваться.
– О, Дональд!..
– Не говорите ни с кем из помощников прокурора. Ничего не обсуждайте с полицейскими. Поберегите вашу историю для ушей окружного прокурора. Вы поняли? Только для него одного!
Ее голос заметно повеселел:
– Дональд, вы просто чудесны! Вы действуете как тонизирующее!
– Увидимся, – сказал я и положил трубку.
Глава 19
К одиннадцати утра дело подошло к раскрытию карт.
– Сначала выслушаем мнение народа, – сказал судья Лотон.
Мортимер Эрвин встал, поклонился, улыбнулся судье и посмотрел на жюри.
– Обвинение полностью удовлетворено составом жюри. Народ отказывается от права изменять состав.
Куинн полуобернулся на стуле и быстро взглянул на меня.
Я сделал утвердительный жест.
Куинн оказался на высоте положения. Он поднялся, устало улыбнулся присяжным и сказал:
– Защита также полностью удовлетворена составом жюри, не сомневаясь, что он вынесет беспристрастное и справедливое решение.
Судья Лотон нахмурился при этой слегка напыщенной фразе.
– Очень хорошо, – сказал он. – Жюри может быть приведено к присяге. Другие присяжные, упомянутые в списке, могут быть свободны. После присяги жюри суд сделает десятиминутный перерыв, вслед за которым окружной прокурор выступит со вступительной речью.
В зале суда начался всплеск активности. Репортеры бросились к телефонам сообщать, что жюри утверждено, и называть имена присяжных.
Барни Куинн подошел ко мне. Когда шум немного утих, он промолвил:
– Ну, скоро мы узнаем самое худшее. После вступительной речи прокурора нам будет ясно, с чем придется иметь дело.
– Возможно, – кивнул я. – С другой стороны, если он приготовил сюрприз, то может ограничиться общими словами.
– Как я выгляжу? – спросил Барни.
– Лучше, – ответил я. – Помни, что присяжные не сводят глаз с юристов. Любая мелочь может выдать твои чувства. То, как ты откидываешься на спинку стула, как смотришь на часы, как проводишь рукой по волосам, как встаешь, чтобы обратиться к суду, с какой скоростью делаешь заметки карандашом. Они отмечают абсолютно все. Ты не сможешь обмануть жюри, не обманув самого себя. Это дело – твой шанс. Воспользуйся им на полную катушку.
– Это не мой шанс, Эрвина, – мрачно отозвался Куинн. – Отсюда он начнет кампанию за пост генерального прокурора. Он обаятелен, вежлив, убедителен и… черт возьми, Лэм, у него в жюри восемь женщин!
– Ну и что с того? – осведомился я. – Что он делает, когда злится? Взрывается?
– Откуда я знаю?
– Практиковать уголовное право – тяжкий труд, – заметил я. – Узнай, как он себя ведет, когда сердится.
Куинн кисло улыбнулся.
– Я не считаю себя неудачником, Лэм, но это дело сбило с меня спесь. Скажи, ты нашел этот револьвер?
– Нет, – ответил я, глядя ему в глаза.
– В самом деле? – переспросил он. Его лицо просветлело.
– Конечно, черт возьми! – огрызнулся я. – Ты защитник в суде, и я обязан говорить тебе правду, верно? Очнись, дружище! Ведь мы работаем на тебя!
– Ты имеешь в виду, что мы не утаиваем доказательства?
– Разумеется.
Казалось, он вырос на несколько дюймов.
– Почему же ты сразу не сказал?
– Ты меня не спрашивал.
– Я боялся. Я думал… Энсел был уверен, что бросил оружие в изгородь.
– Сомневаюсь, что у него вообще было оружие. Знаешь, что я думаю?
– Что?
– Что бедняга считает, будто Элизабет Эндикотт застрелила своего мужа, и почти готов взять вину на себя.
Куинн задумался.
– Пусть я буду последним сукиным сыном… – медленно начал он.
Дверь комнаты судьи открылась, и я ткнул Куинна пальцем.
– Продолжай и заставь прокурора разозлиться.
Судья Лотон призвал зал к порядку. Мортимер Эрвин начал вступительную речь тренированным голосом человека, прошедшего в колледже курс актерского искусства.
Это был блистательный каскад общих мест. Прокурор заявил, что намерен доказать существование привязанности между Элизабет Эндикотт, вдовой Карла Карвера Эндикотта, и подсудимым Джоном Диттмаром Энселом. Он рассчитывает доказать, что после того, как Элизабет Эндикотт согласилась выйти замуж за ныне покойного Карла Эндикотта, подсудимый Энсел не пожелал смириться с поражением и продолжал надеяться, что сможет разрушить семью, несмотря на то что он работал у Карла Эндикотта, что Эндикотт доверял ему самые конфиденциальные поручения. Энсел, как змея в траве, поджидал удобного случая…
Барни Куинн поднялся и сказал, что ему не хочется прерывать прокурора, но сейчас не время для подобной аргументации. Это всего лишь вступительная речь, в которой обвинитель должен изложить, что именно он собирается доказать, не впадая при этом в мелодраматизм и не пытаясь произвести впечатление на присяжных своей эмоциональностью.
Это разозлило не только Мортимера Эрвина, но и судью Лотона. Судья упрекнул Барни за манеру, в которой тот выразил свой протест, а Эрвина – за злоупотребление привилегией вступительной речи. После этого он принял протест.
В гневе Эрвин выглядел не столь безупречно. Он утратил значительную долю своей уверенности и обходительности. Я понял, что он по натуре не боец. Когда дело принимало крутой оборот, он не бросался в драку, а держался в укрытии и стрелял из-за угла.
Эрвин продолжил свою речь. Он намерен доказать, что Энсел вернулся из экспедиции, в которую отправился по доброй воле и за которую получил премию в двадцать тысяч долларов, что через несколько минут после прибытия в аэропорт Энсел позвонил по телефону в дом Карла Карвера Эндикотта и, как свидетельствуют записи телефонистов, заявил, что хочет говорить с миссис Эндикотт и ни с кем другим, если ее нет дома.
Эрвин собирался доказать, что Энсел отправился в дом своего босса. К удивлению подсудимого, ему открыл дверь сам Карл Карвер Эндикотт. Он пригласил подсудимого в комнату наверху. Спустя несколько секунд Карл Карвер Эндикотт был мертв, а Элизабет Эндикотт стала вдовой. После этого Энселу пришлось бежать. Он оставался в укрытии, избегая длинных рук закона только потому, что его считали погибшим. В течение этого длительного периода выжидания он продолжал тайно встречаться с Элизабет Эндикотт.
Наконец, когда полиция заподозрила истину, она расставила ловушку, в которую попалась преступная пара – Элизабет Эндикотт, вдова, общавшаяся с убийцей своего мужа, прежде чем его тело успело остыть, а Джон Диттмар Энсел, подсудимый, который расплатился за все благодеяния, оказанные ему Карлом Карвером Эндикоттом, пустив последнему в затылок пулю 38-го калибра.
Эрвин сел в полной тишине. Две молодые женщины из состава жюри смотрели на Джона Диттмара Энсела с нескрываемым отвращением.
Судья объявил полуденный перерыв.
– Теперь Эрвин в твоих руках, – сказал я Барни Куинну. – Он не может выстоять в ближнем бою. Это портит его импозантную внешность. Играй погрубее. Не позволяй ему добиться успеха этими разговорами о предательстве интересов босса. Произнеси вступительную речь, когда суд займет свои места. Скажи присяжным, что Эндикотт намеренно отправил Энсела на верную гибель, что он расставил ему западню этим обещанием двадцати тысяч долларов, но был настолько безжалостен, что даже не выплатил их авансом. Деньги должны были выплатить, когда экспедиция вернется, выполнив неосуществимую миссию.
– Но защитник не должен произносить вступительную речь, прежде чем будет готов к вызову своих свидетелей, – возразил Куинн.
– Возможно, тебе некого будет вызывать, – предупредил я. – Сейчас ты не осмеливаешься вызвать свидетелем подсудимого, а потом, возможно, побоишься выставить свидетельницей Элизабет Эндикотт. Скажи им, что ты собираешься доказать, а потом убирай все тормоза. Покажи им другую сторону картины. Расскажи о человеке, который, спокойно сидя в офисе, посылает на смерть другого человека, чтобы жениться на его возлюбленной.
– Судья вынесет мне порицание, – сказал Куинн.
– Судья уже вынес порицание Эрвину, – напомнил я, – так что вы будете квиты. Начинай!
Куинн проделал хорошую работу. Эрвин был в бешенстве. Он вскакивал с места, размахивал руками, прерывал речь.
Когда Куинн начал повествование, некоторые женщины стали с сочувствием поглядывать на Джона Энсела. Другие смотрели на Элизабет Эндикотт, изучая ее бесстрастное лицо.
Читать бесплатно другие книги:
