Берегитесь округлостей Гарднер Эрл
Я передал Куинну записку, напоминая сказать присяжным, что перед ними женщина, которая так много страдала, что не в состоянии плакать, так как слезы не могут принести ей облегчение. Она годами не давала выхода своим чувствам и дошла до полного эмоционального истощения.
Куинн с каждым словом обретал все большую уверенность, проявляя качества, создавшие ему репутацию энергичного и напористого защитника.
К началу выслушивания свидетельских показаний значительная часть впечатления, произведенного Эрвином на жюри, сошла на нет. Присяжные заинтересованно поглядывали на адвоката, свидетелей, подсудимого, а более всего на Элизабет Эндикотт.
В конце концов, она была заметной личностью – богатой главой нефтяной империи, таинственной женщиной, которая после трагедии сторонилась людей, но которую теперь обвиняли в тайных встречах с любовником, скрывавшимся от полиции.
Присяжные готовились наслаждаться пикантными подробностями.
Эрвин начал допрос свидетелей с подготовительной части – он вызвал топографа, представившего план территории, фотографа, продемонстрировавшего снимки, хирурга, произведшего вскрытие, которое показало, что Карл Карвер Эндикотт был убит пулей 38-го калибра, попавшей ему в затылок и застрявшей в черепе.
Пулю представили в качестве вещественного доказательства. Выстрел произвели с такого расстояния, что следов пороха не осталось. По мнению свидетеля, выстрел был сделан на расстоянии примерно фута от покойного, который в этот момент повернулся спиной к своему убийце.
Мортимер Эрвин посмотрел на часы и драматически произнес:
– Вызываю свидетеля Хелен Мэннинг.
Хелен принарядилась перед явкой в суд. Если не считать нескольких лишних фунтов, она была хорошенькой малышкой и отлично это знала. Однако было достаточно разок посмотреть на нее, чтобы понять, что все сработало с точностью до наоборот. Вместо того чтобы Хелен произвела впечатление на Мортимера Эрвина, он использовал на ней все свои чары и обвел ее вокруг пальца.
Хелен походила на хорошо выдрессированную собачонку, делавшую то, что от нее ожидали. Негромким гортанным голосом она поведала, что несколько лет работала у мистера Эндикотта, но решила уйти, потому что работа была для нее тяжеловатой, а ситуация в офисе стала для нее неприятной, хотя ей не хотелось беспокоить этим шефа. Она была опытной секретаршей и легко могла устроиться на другое место. Мистер Эндикотт был очень огорчен из-за ее ухода и пытался узнать, в чем дело. Он обещал, что произведет любые нужные ей изменения, но она упорно не желала объяснить ему причину своего ухода, так как молодая женщина, с которой ей было трудно ладить, содержала больную мать, нуждалась в работе, но не была таким компетентным секретарем, как Хелен, и вряд ли могла бы сразу найти себе место.
Хелен предъявила письмо, подписанное мистером Эндикоттом, где он выражал сожаление о такой потере, подтверждал, что она уволилась по собственному желанию, и давал ей превосходную рекомендацию.
Примерно в период ее увольнения до нее «дошли слухи», что подсудимый Джон Диттмар Энсел был намеренно послан в бразильские джунгли на верную гибель. К несчастью, она поверила слухам и сообщила об этом миссис Эндикотт.
– И что сказала миссис Эндикотт? – спросил Эрвин.
Куинн с ревом вскочил на ноги и обвинил окружного прокурора в непрофессиональном поведении. Он возражал против последнего вопроса и требовал вычеркнуть из протокола все показания свидетельницы. Все связанное с Элизабет Эндикотт не является доказательствами против обвиняемого, и окружному прокурору это отлично известно. Это коварная попытка создать предубеждение у жюри. Куинн попросил суд не учитывать показания мисс Мэннинг и вынести порицание прокурору.
Судья Лотон отнесся к его словам вполне серьезно.
– Какова позиция обвинения в этом вопросе? – спросил он у Эрвина. – По-вашему, информация, переданная миссис Эндикотт, каким-то образом касается обвиняемого?
– Мы намерены доказать, что миссис Эндикотт передала обвиняемому полученные сведения, – ответил Эрвин.
– Вы рассматриваете это как факт?
– Ну, как предположение.
Лицо судьи побагровело.
– Вы располагаете чьими-либо показаниями, непосредственно подтверждающими это предположение, мистер обвинитель?
Эрвин уклонился от прямого ответа.
– Полагаю, ваша честь, определенные события говорят сами за себя. Я думаю, присяжным следует позволить сделать выводы…
– Я задал вам конкретный вопрос, – прервал судья Лотон. – Имеются ли у вас определенные показания, подтверждающие ваше предположение и могущие превратить его из эмоционального в юридический фактор?
Эрвин провел рукой по воротнику рубашки.
– Я бы не хотел открывать заранее то, чем располагает обвинение, – сказал он. – Если суд проявит терпение в этом вопросе, я уверен, что их связь с обвиняемым станет очевидной.
– Каким образом? – осведомился судья.
– Благодаря выяснению обстоятельств и признаниям самого обвиняемого, – ответил Эрвин.
– Контроль за порядком дачи свидетельских показаний относится к компетенции суда, – заметил судья Лотон. – Мне кажется, эти показания могут создать предубеждение, если не будет установлена их связь с подсудимым. Прежде чем продолжать допрос этого свидетеля, я предлагаю вам объяснить, как вы намерены установить упомянутую связь.
– К сведению уважаемого суда, я еще не закончил эту линию допроса свидетельницы, – сказал Эрвин.
– Закончили в той степени, в какой это касается суда, покуда вы не продемонстрируете ваш метод установления связи, – отрезал судья. – Суд намеревается в данном случае защитить права обвиняемого и считает, что в этом вопросе требуется нечто большее, чем уверенность обвинителя.
– Хорошо, – кивнул Эрвин. – Могу я на некоторое время отпустить этого свидетеля и вызвать другого?
– С целью связать с подсудимым показания первого свидетеля?
– Да, ваша честь.
– Отлично, – сказал судья Лотон. – Хочу объяснить происходящее, дабы избежать непонимания. К суду обратились с ходатайством полностью вычеркнуть из протокола показания этого свидетеля, предложить жюри не принимать их во внимание и вынести порицание окружному прокурору за непрофессиональное поведение. Суд воздерживается от постановлений по этому ходатайству до показаний следующего свидетеля. Вы можете временно покинуть место свидетеля, мисс Мэннинг, но не оставляйте зал суда. Ваши показания не окончены. Теперь, мистер окружной прокурор, вызывайте свидетеля, который, как вы надеетесь, может установить связь услышанных нами показаний с обвиняемым.
– Хорошо, ваша честь, – отозвался Эрвин с потугами на любезность. – Вызовите Джона Смолла Ормсби.
Ормсби выглядел новым с головы до пят. На нем были новые ботинки, новый костюм, новый галстук, и даже прическа явно была новой. При этом он казался смущенным.
Как выяснилось, Ормсби отбывал наказание в окружной тюрьме за обнаруженные у него сигареты с марихуаной. Его признали виновным и приговорили к шестимесячному заключению. Он снискал расположение тюремной администрации, заслужил определенные привилегии, был помещен в одну камеру с Джоном Диттмаром Энселом и имел с ним разговор.
– О чем был этот разговор? – спросил Эрвин.
Ормсби переминался с ноги на ногу, поблескивая новыми ботинками.
– Ну, – ответил он, – Энсел вроде как вернулся в камеру после беседы со своим адвокатом, который задал ему трепку.
– Подождите, – прервал судья Лотон. – Мы не хотим выслушивать ваши выводы. Просто повторите, что он сказал.
– Да, что он сказал? – елейным тоном подхватил Эрвин. – Неужели мистер Энсел сказал, что его адвокат задал ему трепку?
– Это его точные слова, – кивнул Ормсби.
– А что он сказал потом?
– Что он раскололся и выложил адвокату про пушку, которую захватил с собой, отправляясь к Эндикотту. Он сказал, что выбросил пушку из окна в кустарник – в живую изгородь.
– Что еще он говорил? – спросил Эрвин.
– Ну, что он ошибся, рассказав об этом адвокату. Вроде бы это вышибло из адвоката весь кураж.
Глаза присяжных устремились на Барни Куинна, у которого хватило присутствия духа вскинуть голову и усмехнуться.
– Что еще? – настаивал Эрвин.
– Что миссис Эндикотт говорила ему о какой-то секретарше, которая все ей выложила про то, как Эндикотт послал его…
– Под «ним» вы подразумеваете Энсела?
– Верно, его. Энсел сказал, что эта секретарша выложила миссис Эндикотт про то, как Эндикотт нарочно послал его на Амазонку, чтобы убрать с дороги, прекрасно зная, что его там прикончат.
– Он говорил что-нибудь еще?
– Говорил со мной раза два-три, но все о том же. Спрашивал, как по-моему, сделал ли он ошибку, рассказав адвокату про пушку.
– Свидетель ваш, – сказал Эрвин Куинну.
– Энсел говорил вам, что выбросил оружие из окна? – спросил Куинн с презрительной усмешкой.
– Да.
– Он сказал, что это было его оружие?
– Да, сэр, именно так он и сказал.
– И что он взял его с собой, когда поехал к Эндикотту?
– Да, сэр.
– Он говорил, почему выбросил оружие?
– Ну, сказал, что его вроде как затошнило.
– Он объяснил почему?
– При мысли, что девушка, которую он любил, замужем за Эндикоттом.
– Теперь внимание. – Куинн указал пальцем на свидетеля. – Энсел говорил, что стрелял из револьвера?
– Нет, сэр.
– А что не стрелял?
– Да, говорил.
– А он не рассказывал вам, когда именно миссис Эндикотт сообщила ему о своем разговоре с секретаршей?
– Нет, сэр, не рассказывал.
– Но у вас сложилось впечатление, что это произошло спустя много времени после смерти Эндикотта, не так ли?
– Протестую, – всполошился Эрвин. – Его впечатление не имеет значения. Вопрос подталкивает к выводу.
– Протест принят, – сказал судья Лотон.
– Энсел говорил вам, что он не видел миссис Эндикотт до гибели ее мужа?
– Да, сэр.
– Следовательно, она не могла ничего ему сообщить до этого времени?
– Протестую – вопрос подсказывает свидетелю ответ, – заявил Эрвин.
– Протест принят, – кивнул судья.
– Но он точно сказал вам, что не видел миссис Эндикотт со времени отъезда в джунгли и до смерти Эндикотта?
– Да, сказал.
– Вы торговец наркотиками, не так ли? – спросил Куинн.
– Протестую, – в третий раз сказал Эрвин. – Это не основание для отвода свидетеля. Свидетель может быть подвергнут отводу только в том случае, если осужден более чем на год тюремного заключения.
– Вопрос может оказаться предварительным. Возможно, он должен подвести к вопросу об ошибочности показаний, – заметил судья Лотон.
– Тогда другой вопрос следует задать первым, – настаивал Эрвин.
– Хорошо. Протест принят.
– Вы находитесь в тюрьме в качестве заключенного? – продолжал Куинн.
– Да, сэр.
– Сколько времени вы пробыли в тюрьме?
– Чуть больше четырех месяцев.
– И сколько вам осталось?
– Около десяти дней при хорошем поведении.
– Почему вас отправили в тюрьму?
– У меня нашли сигареты с марихуаной.
– Вы курили их?
– Да, сэр.
– Вы торговали ими?
– Протестую. Вопрос некомпетентный, несущественный и не имеющий отношения к делу, – заявил Эрвин.
– Протест принят, – распорядился судья.
– Не было ли у вас разговора с тюремной администрацией, во время которого вам сообщили, что вас могут обвинить в торговле сигаретами с марихуаной, но если вы дадите показания по этому делу, обвинение не будет предъявлено?
– Ну… нет.
– А вам не говорили, что если вас подсадят в камеру обвиняемого Джона Диттмара Энсела и вы сможете вытянуть из него какое-нибудь признание, идущее на пользу обвинению, то вас освободят из тюрьмы и не станут преследовать за торговлю наркотиками.
– Нет, сэр, не в таких выражениях…
Куинн с презрением посмотрел на обувь свидетеля.
– Сколько времени у вас эти ботинки? – спросил он.
– Со вчерашнего дня.
– Где вы их взяли?
– В обувном магазине.
– Вы ведь должны находиться в тюрьме. Как вы оттуда выбрались?
– Шериф меня отпустил.
– Где вы взяли эти брюки?
– В магазине одежды.
– Когда?
– Вчера.
– А пиджак?
– Там же.
– Когда?
– Вчера.
– Кто платил за костюм?
– Шериф.
– А за ботинки?
– Шериф.
– Когда вы в последний раз стриглись?
– Вчера.
– Кто платил за стрижку?
– Шериф.
– Где вы стриглись?
– В городской парикмахерской.
– Не знаете, есть в тюрьме парикмахеры?
– Не знаю.
– Так сколько времени вы пробыли в тюрьме?
– Четыре с половиной месяца.
– За это время вам ведь стригли волосы?
– Да.
– Кто?
– Тюремный парикмахер.
– Однако вчера, когда вы исполнили роль подсадной утки и доложили обо всем начальству, тюремный парикмахер оказался для вас недостаточно хорош. С целью произвести впечатление на жюри вас отвели в первоклассную парикмахерскую, не так ли?
– Ну, меня водили в город.
– На вас новый галстук, верно?
– Да.
– Кто за него заплатил?
– Шериф.
Барни Куинн с отвращением отвернулся.
– Это все, – сказал он.
– Вопросов больше нет, – кивнул Эрвин.
Ормсби покинул место свидетеля.
– Теперь, ваша честь, – сказал Куинн, – я возобновляю ходатайство о вычеркивании из протокола всех показаний Хелен Мэннинг, так как стало очевидным, что она ничего не могла сообщить по делу покойного. Я возобновляю ходатайство о вынесении окружному прокурору порицания за непрофессиональное поведение и об указании жюри не принимать во внимание все сказанное свидетельницей Хелен Мэннинг и все сказанное окружным прокурором в связи с ее показаниями.
Судья Лотон наклонился вперед, тщательно взвешивая слова.
– Ходатайство о вычеркивании показаний Хелен Мэннинг принято. Просьба к жюри не принимать во внимание показания этой свидетельницы, как если бы ее вообще не вызывали. Суд признает факт непрофессионального поведения окружного прокурора. Жюри указано не принимать во внимание никакие замечания обвинения и защиты, пока они не будут подкреплены доказательствами. Суд инструктирует присяжных полностью исключить из рассмотрения все заявления окружного прокурора в связи с показаниями свидетельницы Мэннинг относительно того, что он намерен связать смысл этих показаний с предъявляемым обвинением. А теперь, мистер обвинитель, вызывайте вашего следующего свидетеля.
– Если позволит суд, – сказал Эрвин, – моим следующим свидетелем будет тот, кто установит связь показаний…
– Эти показания вычеркнуты из протокола, – напомнил судья Лотон. – Вы сможете восстановить их в любое время, если сумеете доказать упомянутую связь. Суд полагает, что обвинителю следовало предъявить подобные доказательства, прежде чем вызывать свидетельницу Мэннинг. Суду кажется, что дальнейшие ссылки со стороны обвинения на показания, вычеркнутые из протокола, могут создать непонимание и предубеждение. А теперь продолжайте.
– Хорошо, – кисло улыбнулся Эрвин. – Вызовите Стивена Бердсли.
Высокий долговязый мужчина занял место свидетеля и принес присягу.
– Чем вы занимаетесь, мистер Бердсли?
– Я помощник шерифа этого округа.
– Есть ли особая область осуществления закона, в которой вы специализировались?
– Да, сэр.
– Что это за область?
– Баллистика. Идентификация огнестрельного оружия.
– Не сообщите ли вы нам, какое образование вы получили по этому предмету?
– Я обучался под руководством ведущих специалистов страны и практиковался в идентификации огнестрельного оружия более десяти лет.
– Вы знакомы с городом Ситрес-Гроув, входящим в этот округ?
– Знаком, сэр.
– И с ранчо под названием «Козодой», принадлежавшим Карлу Карверу Эндикотту?
– Да, сэр.
– Вы видите упомянутое место на этой карте – вещественном доказательстве города номер один?
– Да, сэр.
– Обыскивали ли вы живую изгородь, отмеченную на упомянутом вещественном доказательстве?
– Обыскивал, сэр.
– Находили ли вы на прошлой неделе оружие в этой изгороди?
– Да, сэр.
– Это оружие при вас?
– Да, сэр.
– Предъявите его, пожалуйста.
Свидетель предъявил покрытый ржавчиной револьвер.
– Что это за оружие?
– Револьвер «кольт» 38-го калибра.
– Сколько патронов в этом револьвере?
– В барабане пять патронов с пулями и одна пустая камера.
– Вы смогли выстрелить проверочными пулями из этого оружия?
– Мне было нелегко привести его в состояние, безопасное для стрельбы, но я удалил достаточно ржавчины, чтобы механизм функционировал. Я намеренно воздержался от удаления ржавчины, не препятствующей этой цели, чтобы продемонстрировать состояние, в котором оружие было найдено.
– Тест позволил вам определить, из этого ли оружия была выпущена пуля, убившая Карла Карвера Эндикотта?
– Ну, я отвечу так. Дуло очень заржавело, и оставляемые им следы на пуле не позволяют произвести идентификацию. Все, что я могу утверждать, что это «кольт» 38-го калибра, стреляющий пулями определенного типа, и что пуля, извлеченная из головы мистера Эндикотта, – того же самого калибра и типа.
– Иными словами, с точки зрения баллистики, нет причин, по которым пуля, извлеченная из головы Карла Карвера Эндикотта, не могла быть выпущена из этого револьвера?
– Совершенно верно. Роковой пулей могли выстрелить из этого оружия.
– Вам удалось установить владельца револьвера?
– Да, сэр.
– Кто же он?
– Протестую. Вопрос задан с целью получить доказательство, основанное на слухах, подталкивает свидетеля к выводу и вторгается в функцию жюри, – заявил Барни Куинн.
Эрвин выглядел встревоженным.
– Если пожелает суд, мы можем подойти к этому иным путем, но он будет дорогостоящей процедурой и потребует вызова свидетеля, которому придется добираться сюда самолетом.
– Тем не менее, – указал судья Лотон, – это одна из конституционных гарантий, предоставляемых человеку, который обвинен в преступлении. Он имеет право требовать присутствия в зале суда всех свидетелей обвинения, дабы защита могла подвергнуть их перекрестному допросу. Как я понимаю, теперешний свидетель не знал бы лично, кому принадлежит оружие, если бы не провел расследование, убедившее его, что владельцем револьвера является определенное лицо.
– Это так, ваша честь.
– Протест принят, – сказал судья Лотон. – Как будто пришло время заканчивать заседание. Суд делает перерыв до завтрашнего утра. В это время подсудимый находится под стражей на попечении шерифа, а присяжные не должны обсуждать дело между собой и позволять кому-либо обсуждать его в их присутствии. Вы не должны выражать какое-либо мнение, пока дело не будет передано вам для вынесения решения. Суд удаляется на перерыв до десяти часов утра.
Направляясь к выходу из зала суда, Куинн задержался возле меня.
– Зайди ко мне в офис, – шепнул он.
Я последовал за ним.
– Зачем?