Добрая фея Проскурин Вадим

3

Они успели вырваться из города в самый последний момент. В зеркале заднего вида Костя видел, как вялые и неторопливые автомобильные стада обезумели и взорвались внезапным броуновским движением. Даже если тревога окажется ложной, жертв будет немало.

Минус десять минут.

Инна говорит:

– Оставайся на магистрали.

Костя перещелкивает поворотник справа налево, резко дергает рулем, и машина, почти свернувшая на второстепенную дорогу, возвращается на трассу, едва не задев правым бортом отбойник. В заднее зеркало Костя видит, как едущий следом «жигуленок» повторяет его маневр. Все правильно, узкие дороги сейчас забьются машинами с обезумевшими водителями внутри, движение парализуется с минуты на минуту, а на скоростной автостраде есть шанс успеть прорваться до пробок. И неважно, что дорога ведет не туда, куда надо, сейчас главное – как можно быстрее отъехать от столицы как можно дальше. Этот район почти наверняка будут бомбить, в лесу, который они проехали пару минут назад, есть большой военный объект, окруженный высоким бетонным забором с колючей проволокой поверху, Костя однажды смотрел ради любопытства спутниковый снимок этого объекта, там ясно видно, что основные сооружения скрыты под землей. То ли командный пункт, то ли бомбоубежище для генералов, один хрен бомбить будут. Интересно, какова мощность боеголовок у современных магелланских ракет?

Инна протянула руку, расстегнула «молнию» на Костиной куртке, засунула руку ему за пазуху, вытащила из внутреннего кармана телефон, открыла крышку и пояснила вслух:

– Посмотрю в Интернете, мне тоже интересно стало.

Костя подумал, что Андрей сейчас спросит, не читает ли Инна папины мысли, но Андрей молчал. В шоке, наверное.

Минус семь минут.

– Похоже, мы вышли из зоны поражения, – сказала Инна. – Если Интернет не врет насчет мощности боеголовок и если ты не ошибся насчет вероятных целей, нам уже сейчас почти ничего не грозит.

– Почти? – переспросил Костя.

– Боеголовка может сбиться с курса, – пояснила Инна. – Или ее может отклонить ПРО. Мы можем угодить под шальной взрыв, но это маловероятно.

– Потому что мы с папой желаем остаться в живых? – спросил Андрей с заднего сиденья.

– В том числе и поэтому, – ответила Инна. Немного помолчала и добавила: – Он все знает.

Минус три минуты.

Напряженное молчание начало доставать, Костя включил радио, но тут же выключил, потому что монотонно-взволнованный голос диктора гражданской обороны доставал еще сильнее. Интересно, этот голос заранее записан или идет прямой эфир из какого-нибудь убежища? Впрочем, какая разница?

Впереди замаячили стоп-сигналы формирующейся пробки. Разделительная полоса – сплошная грязь, а резина летняя, не завязнуть бы…

– Прыгай на встречку, – сказала Инна. – Я постараюсь прикрыть.

Костя включил поворотник, притормозил и направил машину в грязь. Ее сразу понесло в сторону, очень хотелось отпустить газ, но Костя подавил это желание, остановишься – не выедешь. Хорошо Саше Гридневу, его «Гелендвагену» все равно, где ехать.

Черная «Ауди-авоська», свернувшая на разделиловку вслед за Костиной «Зафирой», замедлилась и остановилась, ее колеса бешено вращались, выбрасывая на борта машины целые фонтаны грязи. Эх, сейчас бы полный привод, пусть даже убогий самоподключаемый, как у паркетников… Или хотя бы зимнюю резину на все колеса, да хоть на переднюю ось…

Передние колеса выбрались на асфальт, лампочка ESP, горевшая все это время, заморгала и погасла. Костя врубил дальний свет, аварийку и вдавил газ в пол.

– Не спеши, – посоветовала Инна. – И не уходи с обочины. Сейчас встречный «КамАЗ» для нас намного опаснее, чем боеголовка в небе.

– Когда? – спросил Костя.

Инна посмотрела на часы на приборной панели и ответила:

– Вроде уже.

– Тревога ложная? – поинтересовался Андрей с заднего сиденья.

Инна пожала плечами.

– Не знаю, – сказала она. – Приедем на дачу – узнаем, Саша расскажет.

– Я ему позвоню, – сказал Андрей.

Сзади донеслось попискивание нажимаемых клавиш. Странно, что Андрей не отключил этот мерзкий звук, Костя у каждого нового телефона отключал его в первую очередь.

– Ничего не понимаю, – сказал Андрей. – Связь, что ли, отрубилась? Вообще никаких гудков не слышно.

– Перегрузка сети, – догадался Костя. – Все дружно стали друг другу звонить и спрашивать, что происходит. Расслабься, приедем на дачу – все узнаем.

Они перевалили через подъем, далеко впереди замаячили задние огни какого-то небольшого джипа, он тоже шел по встречке. Костя переключил фары на ближний свет.

– Менты – молодцы, – сказала Инна. – Сделали вечнозеленый светофор и перекрыли встречное движение. И никаких аварий на перекрестке, даже странно, я думала, он заперт будет.

Костя не видел этого, на таком расстоянии он видел только смутные размытые пятна. Он подумал, что давно пора заказать очки для вождения, а сейчас может быть уже поздно. Если столица действительно полыхает ядерным огнем… интересно, насколько далеко видно огни вспышек?

– Мы бы увидели, – отозвалась Инна на его мысли. – Кажется, пронесло, тьфу-тьфу-тьфу, не сглазить.

4

Парковочное место напротив крыльца занял Сашин «Гелендваген», поэтому Костя припарковался снаружи, за воротами. Саша встретил их на крыльце, крепко пожал руки Косте и Андрею, подмигнул Инне и констатировал:

– Добрались.

– Что происходит? – спросил Костя. – Ракеты действительно запустили?

– Вроде нет, – ответил Саша. – Вы когда ехали, вспышки видели?

– Нет, – ответил Костя.

– Это хорошо, – сказал Саша. – Может, и вправду пронесло. Пойдемте, ребята, покажу кое-что.

Он подошел к «Гелендвагену», открыл багажник, изнутри пахнуло оружейной смазкой.

– Ты, Костя, с оптикой случайно не умеешь обращаться? – спросил он.

Костя растерянно помотал головой. Андрей протянул руку к стволам, Саша сделал жест, как будто шлепает его по руке, Андрей быстро отдернул руку.

– Надеюсь, это не пригодится, – сказал Саша. – Но на всякий случай прихватил, мало ли что.

Он воровато оглянулся по сторонам и сказал:

– Давайте в дом железо затащим, пока соседи не приехали. Незачем им наш арсенал видеть.

Арсенал оказался немаленьким: снайперская винтовка, два автомата со складными прикладами, три пистолета Макарова и четыре небольшие, но тяжелые коробки с патронами. И еще у Саши на ремне обнаружился маленький револьверчик в открытой кобуре. Когда все оружие свалили в кладовку на втором этаже, Саша сказал:

– Если тревога не ложная, завтра съездим в лес, потренируемся. Андрей, с оружием обращаться умеешь?

Андрей развел руками и виновато улыбнулся, как будто стеснялся того, что никогда не держал в руках оружия.

– Понятно, – сказал Саша. – Значит, так, Андрей. Я очень надеюсь, что ты достаточно взрослый, чтобы больше не тянуть руки, куда не надо. Завтра потренируемся, тогда я решу, можно ли тебе доверить оружие. Я почти уверен, что можно, но проверить надо. Если окажется, что я в тебе не ошибся, выдам тебе автомат и пистолет. А теперь пойдемте к женщинам, поможем им на стол накрывать.

Из женщин на кухне была только Инна, она стояла напротив микроволновки и задумчиво глядела внутрь сквозь зарешеченное окошко. Костя подумал, что микроволновку на даче давно пора было поменять, последние два года она работала совершенно непредсказуемо, только Ольга умеет с ней управляться. Впрочем, теперь это уже не его дача, так что пусть у Саши болит голова по этому поводу.

– Инна, где Оля? – спросил Саша.

– Где-то там, – указала пальцем Инна. – В спальне, скорее всего.

– Пойду, поговорю с ней, – сказал Саша и удалился.

Инна проводила его взглядом и вздохнула.

– Что-то случилось? – спросил Костя.

В этот момент запищала микроволновка, Инна отключила звонок, открыла дверцу, сняла крышку со стеклянной кастрюльки, задумчиво посмотрела внутрь, все закрыла обратно и включила микроволновку снова.

– Тут есть какая-то хитрость, Ольга знает, – сказал Костя. – То ли надо как-то по-особому надавить на ручку, то ли как-то хитро ее поворачивать. Может, ты…

Он чуть было не сказал «посмотришь в ее мыслях», но осекся, потому что вспомнил, что за спиной стоит Андрей. Надо будет потом поговорить с Инной, уточнить, что конкретно он про нее знает.

Вдруг Инна вздрогнула, как от удара.

– Что такое? – спросил Костя.

Лицо Инны помертвело, она произнесла тихо и едва шевеля губами:

– Она желает, чтобы я умерла.

На секунду Костя застыл в растерянности, а затем рванулся вперед, одной рукой обнял Инну, другой рукой обхватил ее маленькую холодную ладошку с тонкими нежными пальчиками и сказал, стараясь, чтобы его слова звучали внушительно:

– Я не дам тебя в обиду. Я люблю тебя, я желаю, чтобы ты жила и была счастлива…

– Я тоже, – сказал Андрей.

Инна склонила голову на грудь Кости и снова вздохнула. Из спальни послышались приглушенные рыдания, Инна повернула голову, прислушиваясь. Костя тоже прислушался, но не телепатически, как она, а ушами. Ольга рыдала и бормотала что-то неразборчивое и явно злое, Саша пытался ее успокоить, но безуспешно. Вдруг из спальни отчетливо донеслось:

– Ненавижу! Да чтоб вы сдохли все!

Саша что-то произнес на повышенных тонах, донеслись какие-то совсем непонятные звуки, затем хлесткий шлепок пощечины, этот звук не перепутаешь ни с чем.

– Убью, тварь! – заорала Ольга.

Что-то обрушилось на пол с оглушительным грохотом, дом ощутимо вздрогнул. Уж не шкаф ли… В наступившей тишине было слышно, как матерится Саша. Звук удара, как будто большой дубиной с размаху бьют что-то мягкое, еще раз, и еще. Снова на пол что-то упало. Тяжелые нервные шаги, и на кухне появился Саша.

Поперек его лысины наискосок тянулась кровоточащая царапина, под правым глазом наливался синяк, губы опухли, нижняя была рассечена, на ней выступила капелька крови. Глаза Саши были расширены и смотрели безумно. Он пробежался взглядом по лицам смотревших на него, удивленно поднял брови, криво усмехнулся (по подбородку потекла тоненькая кровяная струйка) и сказал:

– Помнишь, Костя, что я тебе сказал при первом знакомстве? Я был не прав, я идиот, дебил и чудак, боже мой, я даже не представлял, какой я дурак!

– Что с мамой? – спросил Андрей.

Несколько секунд Саша смущенно молчал, затем с натугой выдавил из себя:

– Нокаут. Хочешь дать мне в морду?

Андрей странно дернул плечами и пошел в спальню, ничего не сказав.

Саша перевел взгляд на Костю и спросил:

– А ты хочешь дать мне в морду? Я-то тебе в аналогичной ситуации автоматом навешал, не думая. Прости.

– Там другая была ситуация, – сказал Костя. – Я ее первым ударил.

– Это ничего не значит, – махнул рукой Саша. – Я тебя уже более-менее знаю, уверен, она тебя спровоцировала. Впрочем, я думал, что ее тоже знаю. Давайте лучше водки выпьем, меня аж трясет всего.

Саша преувеличивал, его совсем не трясло, лишь чуть-чуть подрагивали пальцы, да и это было заметно, только если специально приглядываться.

– Я пас, – сказала Инна.

– Вист, – сказал Костя и глупо хихикнул.

– Играем, – подытожил Саша, открывая холодильник. – Сталинград, мать его.

5

Чарли не стал тормозить перед шлагбаумом, он вынес его с разгону, титановый кенгурятник скрипнул, но устоял, не получив, кажется, вообще никаких повреждений. Длинная палка шлагбаума пролетела, кувыркаясь, над правым зеркалом, на крыше жалобно зазвенели фары-искатели, когда в них ударили мелкие осколки.

«Дефендер» вылетел на дорогу, почти не снижая скорости, розовая гламурная легковушка взвизгнула тормозами, когда угловатая черная туша промелькнула перед самым ее носом, вылетела на встречную полосу и помчалась к Таврическому шоссе. Чарли нажал кнопку, включающую мигалку, и запоздало сообразил, что забыл выставить ее на крышу. Ну и черт с ней, сейчас правила соблюдать необязательно, сирены и аварийки хватит вполне. Только бы успеть вырваться из города!

Шоссе пока свободно, видимо, народ еще не осознал, насколько близок конец света и насколько быстро он приближается. Ну и отлично, сейчас выйдем на трассу…

Не успел! Длинный автобус с гармошкой посередине, стоявший на встречной полосе, ожидая стрелки, внезапно заморгал фарами, загудел и стал разворачиваться прямо через двойную сплошную, наплевав на встречный поток. Водитель не боялся гаишников – они прямо сейчас выбегали из здания поста, как школьники выбегают из школы после уроков, рассаживались по патрульным машинам, заводили моторы и включали мигалки. Сейчас начнут сматываться из зоны ядерного поражения.

В считаные секунды тихий и мирный перекресток взорвался какофонией гудков, при этом сирены, завывающие на разные голоса, изображали ритм-секцию. Длинный черный «Мерседес» с мигалкой, сиреной и стробоскопами резко вильнул вправо, уворачиваясь от автобуса, проехался бортом по маленькому грузовичку, железо заскрежетало, «мерин» отразился влево, как луч света отражается от зеркала, и влетел на полном ходу в борт автобуса, оставив глубокую вмятину. Брызнул кипящий антифриз, клубы пара окутали сцену аварии.

Чарли резко крутанул руль вправо, джип запрыгнул на тротуар и поскакал по газону, разбрызгивая грязь и вырывая траву с корнями. Чарли гнал прямо к посту ГАИ, ему было наплевать на его обитателей, он был уверен, что им сейчас не до него. Теперь изо всей силы упереться в руль руками…

Удар, хлопок, хлипкий деревянный заборчик разлетается в щепки, и эти щепки красиво опадают вокруг «Дефендера», как осенние листья. Совсем хилая преграда, шлагбаум и то крепче был. А это еще что такое?

Чарли надавил на тормоз, джип завизжал покрышками по асфальту и через секунду остановился как вкопанный. Чарли опустил стекла в правых дверях, выключил сирену и закричал:

– В машину, быстро!

Если бы эта женщина замешкалась, Чарли поехал бы дальше, добрые дела – вещь хорошая, но не тогда, когда времени в обрез. Но женщина не мешкала, она распахнула заднюю дверь джипа, моментально запихнула внутрь двоих детей, мальчика и девочку, залезла сама и захлопнула дверь. В следующее мгновение джип стартовал с места, как самолет, стартующий с палубы авианосца.

Выбравшись на трассу, Чарли выключил сирену и иллюминацию. Дорога была почти пуста, авария сзади отсекла автомобильный поток. Чарли поставил круиз-контроль на 130 километров в час, в принципе «Дефендер» может ехать немного быстрее, но тогда начинает чувствоваться, что подвеска и аэродинамика этого джипа не приспособлены к шоссейным гонкам. Чтобы удержать машину в своем ряду, приходится напрягаться, все время ловить рулем боковые рыскания, как на «Жигулях», это утомляет, а утомляться сейчас нельзя.

Чарли взглянул на часы и понял, что не засек время, когда поступил первый сигнал тревоги. Он не мог точно сказать, сколько времени прошло с того момента, две минуты или пятнадцать, в экстремальных ситуациях время течет странно, нелинейно и непредсказуемо. В памяти всплыла карта вероятных целей на территории столицы. Если принять радиус поражения за три километра, да пусть даже четыре… Скорее всего, он успеет выйти из опасной зоны до того, как с неба упадет смерть. Впрочем, чего тут думать, дорога пустая, машина летит, опасная зона кончится буквально через минуту. Вот, где-то здесь будет ее граница, если считать, что боеголовка попадет точно в резервный центр стратегического управления. Но если она промахнется… Впрочем, от этого никак не застрахуешься.

Первая задача, кажется, выполнена, собственная шкура спасена почти наверняка, можно перейти к выполнению второй задачи. Чарли вывел на навигатор список путевых точек и выбрал дачу гражданина Бирюлева. Надо было еще на первой развязке съехать с магистрали… хотя нет, это было слишком рискованно, был шанс не успеть выйти из опасной зоны. Где-то здесь должна быть боковая дорожка… ага, вот она, через пять километров съезд. Забавно, придется ехать через Лаптевск, через ту самую площадь, где они случайно сожгли два прокурорских «Хаммера». Этого прокурора потом по телевизору показывали, сквозь решетку, у него лицо было такое удивленное… Не понимает, бедненький, почему накопившийся на него компромат вдруг весь одновременно сработал. А нечего тут понимать, правило простое – тебя посадят, а ты не воруй.

Что-то вспышек не видно, неужели пронесло? Позвонить, что ли, ребятам…

Телефон молчал, как выключенный, вообще никаких гудков. Все понятно – перегрузка сети. А если рацию попробовать? Качество связи ужасное, но это лучше, чем ничего.

Чарли включил рацию и через минуту выключил. Эфир галдел десятками голосов, каждый голос спрашивал, что, черт возьми, происходит.

– Мама, куда мы едем? – раздался сзади детский голос.

Чарли вздрогнул, он уже забыл, что подсадил женщину. Теперь надо решать, что с ней делать.

– Мы едем в Лаптевск, – сказал Чарли. – Если вы не против, я высажу вас в центре города. Тревога, похоже, ложная, но даже если и истинная, Лаптевск вряд ли станут бомбить.

– Вах! – воскликнула женщина.

Чарли удивленно обернулся. Надо же, она каледонка, как забавно. Но это не имеет никакого значения, КОБ воюет с женщинами и детьми только в исключительных случаях, когда это особенные женщины и дети, которые могут дать фору почти любому мужчине. А эта женщина и эти дети – явно не тот случай.

– Вы меня извините, – сказал Чарли. – Я на задание еду, я не могу вас взять с собой, там стрелять придется. Если хотите, могу до Сычевки подбросить, через этот город я тоже буду проезжать.

Женщина что-то тихо и неразборчиво бормотала себе под нос, кажется, молилась. Чарли понял, что ответа не будет, ну и шайтан с ней. Сделал доброе дело, вписал пару пунктиков в карму, и поехали дальше, к следующей контрольной точке на маршруте. И наплевать, что доброе дело оказалось ненужным, так почти всегда оказывается.

– Вы военный? – спросила вдруг женщина.

– Типа того, – ответил Чарли. – Я офицер КОБ.

Женщина сдавленно охнула, Чарли поспешил ее успокоить:

– Да вы не бойтесь, я ничего вам не сделаю. Я когда вас подбирал, вообще не обратил внимания, что вы каледонка. Мне по барабану, честно, я не нацист. А то задание, на которое я еду, к вашему народу никакого отношения не имеет, это наши внутренние разборки.

– Храни тебя Аллах, – сказала женщина.

Больше она не произнесла ни слова до самого Лаптевска, дети тоже молчали. Полчаса спустя Чарли припарковался у обочины, и их пути разошлись навсегда.

6

Костя и Инна лежали на кровати в гостевой спальне на втором этаже. Ничего не делали, просто лежали.

– Как думаешь, тревога ложная была или настоящая? – спросил Костя.

Он не ждал ответа на этот вопрос, он задал его только потому, что надо было что-то сказать, чтобы прервать напряженное, депрессивное молчание. Против ожидания, Инна ответила.

– Саша не может ни с кем связаться, – сказала она. – Рация досюда не добивает, а мобильная связь не работает, то ли перегружена, то ли действительно все разбомбили. Саша очень нервничает.

– Еще бы, – сказал Костя. – Мы все нервничаем.

– Тебе проще, – сказала Инна. – Тебе не нужно принимать решения, ты просто лежишь и ждешь, что будет. А Саша чувствует ответственность за всех нас. Он переживает, что эта война началась из-за него, что он вывел на меня КОБ и я исполнила желание того хакера.

– А что у него за желание было, кстати? – спросил Костя. – Теперь-то скажешь?

– Я не знаю, – пожала плечами Инна. – Я почти ничего не поняла в его мыслях, они такие необычные… Я не понимаю, как исполняются желания, я просто инструмент, это мое свойство. Я до сих пор не знаю, зачем нужны ему были те цифры и как он их использовал. И использовал ли вообще. И связано ли это с войной. По-моему, Саша ни в чем не виноват. Оперативники КОБ вышли на меня до того, как он узнал, кто я такая, он сам узнал это от оперативника, который меня выслеживал. Он хотел предотвратить мое похищение, просто не успел.

– Ангел, – хмыкнул Костя.

– Нет, не ангел, – серьезно сказала Инна. – Планы насчет меня у него были не ангельские. Сейчас-то он о них уже забыл, по-настоящему забыл, стер из памяти. Нет, планы – не самое подходящее слово, планов как таковых у него не было, так, мысли отдельные. Сделать карьеру, стать большим генералом и начать менять мир, чтобы все были счастливы и никто не ушел обиженным. Не знаешь, кстати, откуда эта поговорка? Я не в первый раз встречаю ее в мыслях разных людей, почему-то ее всегда думают с этаким сарказмом ироническим.

– Не знаю, – сказал Костя.

– Ну и неважно. Знаешь, что меня в Саше по-настоящему удивило? То, как легко он отказался от своих планов. У него очень интересная психика, я ему даже завидую. Понимаешь, он управляет своими чувствами, принимает решение и исполняет его, он запрещает себе колебаться и сомневаться, и выполняет этот запрет. Он по-настоящему управляет своими эмоциями, у людей так почти никто не умеет. Он понял, что это я продиктовала тебе формулу ТДМ, и решил, что сейчас лекарство от рака важнее, чем все его амбиции. Он строил свои планы не ради личной выгоды, он на самом деле очень альтруистичный человек, он только кажется жестким и напористым. Он просто приказывает себе быть мужественным и выполняет этот приказ. Он стихи пишет, только никому не показывает, у него в Интернете сайт под псевдонимом. Хорошие стихи, только очень пронзительные, их тяжело читать, даже в мыслях. А сейчас он сидит около гамака под деревом и плачет. Только перед тем, как начать плакать, он засек время и дал себе десять минут, чтобы проплакаться, а потом он встанет, сделает непроницаемое лицо и пойдет к Ольге мириться. Из-за Ольги он тоже сильно переживает, не может себе простить, что мы с ней встретились. Умом понимает, что решение было правильное, а сердцем не может себе простить. Очень тяжело ему сейчас. Но это пройдет, он сильный, справится. Ты не ругайся с ним, когда я уйду. Я представляю, что ты будешь чувствовать, ты будешь злиться, думать, что он во всем виноват, но это неправильно, он не виноват. Держись за него, тебе нужна будет поддержка, а он тебя никогда не бросит, у него принцип такой – не бросать тех, за кого отвечаешь.

– Не понял, – сказал Костя. – Куда это ты собралась уходить?

Инна вздохнула. Некоторое время она молчала, затем произнесла с видимым усилием:

– Даже не знаю, как сказать. Не хотела я вообще поднимать эту тему, но, наверное, придется… Понимаешь, Костя, я скоро умру. Иван Васильевич был прав, я действительно опасна для людей. Я окончательно поняла это сегодня утром, я сильно ругалась, но я была не права, теперь я это ясно вижу. Вы, люди, такие, какие вы есть, глупо обижаться на вас, что вы такие. Наши расы психологически несовместимы, но это не ваша вина, вы меня к себе не звали, я сама пришла, без спроса. Мы пытались добиться совместимости, пробовали разные алгоритмы, даже генетические, но все без толку. Я думала, что на мне этот алгоритм сработал… вот дура-то… Мне пора уходить, Костя. Слишком много желаний, и слишком сильно они противоречат друг другу. Я как горящая спичка в бочке с бензином. Вначале всем хорошо, тепло, светло, но потом огонь разгорается и бочку разносит на куски. Меня надо загасить, пока я не разгорелась.

– Когда бензин горит, спичку уже поздно гасить, – заметил Костя.

Инна усмехнулась одним уголком рта.

– Эта аналогия не слишком хороша, – сказала она. – Меня гасить еще не поздно, наоборот, самое время. Конец света, видимо, не наступил, возможно, из-за того, что я в последний момент остановила пожар, который сама разожгла. А может, я себе льщу, может, мое свойство тут ни при чем, может, локальная война началась бы в любом случае, а мировая война никак не могла начаться, я не знаю. Но я очень боюсь того, что я на самом деле виновата. Я полюбила людей, не только тебя, а вообще людей, я не хочу приносить вам горе. Раньше я думала, что меня невозможно убить, но я была не права, это возможно. Надо только, чтобы я сама захотела прекратить это безобразие.

– Твоя жизнь – не безобразие! – воскликнул Костя.

Он резко сел, оперся на локоть и посмотрел на Инну сверху вниз. Он был испуган и растерян, а Инна – наоборот, спокойна и сосредоточенна.

– Я не хочу, чтобы ты умирала! – сказал Костя. – Исполни это желание, ты обязана его исполнить, ты говорила, что не можешь заблокировать свое свойство!

Инна улыбнулась, протянула руку и погладила его по небритой щеке.

– Глупенький мой, – сказала она. – Ты такой милый…

– Ты обязана исполнить его, – продолжал Костя, горячо и сбивчиво. – Этот твой Иван Васильевич далеко, а я близко, значит, я должен влиять на твое свойство сильнее. Его желание было, да сплыло, а мое – вот оно. К тому же он ведь не хотел, чтобы ты именно умерла? Он хотел, чтобы ты утратила свое свойство, а скорее, чтобы твое свойство не имело… ну… нежелательных последствий.

– При чем тут Иван Васильевич? – спросила Инна. – Он далеко, ты прав.

Она продолжала поглаживать его лицо, она смотрела на него, как мама смотрит на неразумного ребенка, он вгляделся в ее удивительные бездонные глаза, изо всех сил желая понять, что она думает и чувствует, обрести, хотя бы на мгновение, ее второе, побочное, свойство – читать мысли…

Инна нахмурилась и отдернула руку.

– А вот это плохая идея, – сказала она.

Но Костя уже понял.

– Ольга! – воскликнул он. – Она ненавидит тебя, и из-за этого ты вынуждена вредить самой себе, потому что ее желание…

Инна легонько шлепнула его по губам.

– Это не только ее желание, – сказала она. – Извини, Костя, мне этого не хочется, но другого выхода нет.

Мышцы Кости внезапно ослабли, и он почувствовал, что погружается в сон. Сразу же появилось первое сновидение – Саша протягивает ему красную таблетку и говорит, что это успокоительное, Костя возражает, но рядом появляется Инна, и они начинают убеждать его вдвоем. Сопротивляться им невозможно.

7

Инна открыла глаза и сказала:

– Не подкрадывайся, Андрей, это бессмысленно. Ты же знаешь, я читаю мысли.

Андрей обошел вокруг березы, к которой была прикреплена верхняя веревка гамака, и встал перед Инной. Его взгляд скользнул по ее стройным бедрам, обтянутым темно-синими джинсами, почти новыми, еще не потертыми, переместился на узкую полоску голого тела между джинсами и футболкой, отметил, что «молния» на ширинке вот-вот расстегнется…

– Даже не думай, – сказала Инна. – Я не хочу снова тебя соблазнять, это противоречит вашей этике. Жаль, что твои эмоции такие сильные и им так трудно сопротивляться.

Андрей почувствовал, как у него что-то шевельнулось в душе, но эта эмоция продержалась лишь неуловимую долю секунды и уступила место медленно нарастающему гневу.

– Так ты меня не… – начал говорить он, но осекся, потому что не смог выговорить слово «любишь».

Но когда твой собеседник – телепат, излагать мысли вслух необязательно.

– Я тебя люблю, – сказала Инна и поспешно уточнила, не дав ему насладиться этим признанием: – Я вас всех люблю, и тебя тоже, ты хороший парень, умный, добрый… При других обстоятельствах я бы с радостью тебе отдалась, у тебя такие прекрасные эмоции, такие чистые… Но сейчас это обидит твоего отца. Почему вы, люди, так любите чувство собственности? Да, вот так намного лучше, гнев куда приятнее, чем любовь, он не так опасен.

– Ты мазохистка, – хмыкнул Андрей.

Инна хихикнула.

– Можно и так сказать, – согласилась она. – Но лучше не бросаться такими словами. В каждом обвинении есть доля желания, а если я действительно полюблю боль…

Инна осеклась на полуслове. Она глядела в пасмурное небо, Андрей заметил, что она закусила губу, не сильно, а так, чуть-чуть. Гнев стек на дно его души грязной лужицей, на его место пришла жалость. Инна перевела взгляд на Андрея и печально произнесла:

– Шел бы ты лучше в дом. Я боюсь долго находиться рядом с тобой, ты еще не повзрослел, не научился понимать, где граница между мечтой и реальностью. Ты не умеешь обуздывать желания, чтобы они тебе не навредили. Буревестник хренов.

– Что? – не понял Андрей.

– Это, по-моему, из школьной программы. Пусть сильнее грянет буря.

– Глупый пингвин робко прячет, умный смело достает, – пробормотал Андрей.

Инна рассмеялась.

– Ты не пингвин, – сказала она. – Будь мы пингвинами, все было бы намного проще.

Внезапно Андрей ощутил, как чувство растерянности и опустошенности, одолевавшее его с самого утра, отступило, сменившись холодной, спокойной решительностью. Он знал, что сейчас нужно сделать, и знал, что он сделает именно то, что нужно.

Он оглянулся через плечо и убедился, что из дома их не видно, даже со второго этажа, их надежно прикрывают декоративные елочки и развесистая колючая облепиха, вокруг которой так неудобно обстригать траву, потом ходишь весь ободранный. Он шагнул вперед и произнес, спокойно и рассудительно, не как мальчик, но как мужчина:

– Инна, я тебя люблю. Мне все равно, что подумают люди, что они скажут, как к нам отнесутся, это их проблемы, а не наши. Папа расстроится, но с ним мы как-нибудь договоримся. В конце концов, по возрасту ты ближе ко мне, чем к нему.

– Что ты знаешь о моем возрасте? – спросила Инна.

Но ей не удалось сбить Андрея с толку.

– Ничего не знаю, – ответил он, скривив губы во взрослой всепонимающей улыбке. – И не хочу ничего знать, мне наплевать, когда ты родилась, где ты родилась и родилась ли вообще, может, тебя вообще в пробирке клонировали, мне все равно. Но я вижу, что на глаз тебе можно дать лет восемнадцать, а мне четырнадцать, разница невелика. А кстати, ты будешь стареть?