Выйти замуж за принца Капризная Лана

– Золушка была прелестным ребенком, – начала Фея.

– Ее сразу назвали Золушкой? – проскрипел из-за бюро секретарь гоблин.

– Ну, разумеется, нет! – возмутилась Фея. – Какой же родитель в своем уме назовет ребенка Золушкой?!

– Ну почему же…, – потянул гоблин.

Фея в изумлении уставилась на своего секретаря. Точнее, на его плешивую макушку, едва торчащую из-за бюро.

– Ах да! – спохватилась Фея – Твою младшую сестру назвали Падальщицей…

– Отличное имя для дочери и сестры воинов! – самодовольно воскликнул гоблин-секретарь. – Верной помощнице на поле брани. И после оной.

– Ты прав, Грязнопалый, – с нажимом согласилась Фея.

– Госпожа. – в ответ почтительно проскрипел секретарь и как можно незаметнее потер длинные уродливые пальцы о камзол.

Фея поерзала в кресле, устраиваясь поудобнее, и снова начала:

– Золушка была прелестным ребенком. – сделала паузу и покосилась на бюро. – Но, разумеется, тогда ее так не звали.

Перо послушно царапало пергамент. Фея успокоилась и продолжила:

– Как только графу д’Шампольону сообщили, что его высокородная супруга готовится произвести на свет их первого законного ребенка, он сразу же отправил гонца за мной…

– А не слишком ли возомнил себя граф, приглашая в крестные госпожу Фею? – перебил секретарь-гоблин.

– Обычный граф схлопотал бы за это чесотку на ближайшие лет пятьдесят, – согласилась Фея. – Но это был необычный граф. Глава прославленного имперского рода, чьи владения перешли королевству Аквилония, после той кровопролитной восьмилетней войны с империей.

– Хм-м, – все еще сомневалось бюро.

– А его высокородная супруга, – невольно выпрямившись в кресле, торжественно провозгласила Фея, – была не кто-нибудь, а урожденная принцесса де ла Рошмарироз!

Бюро отмалчивалось. Фея сдалась.

– Про самого графа д’Шампольона поговаривали, что дед его был побочным сыном великого императора. Как и его прадед. – Фея сделала многозначительную паузу. – И прапрадед.

– Да уж, за восемьдесят лет правления великий император настрогал себе батальон наследников, – с сарказмом проскрипело бюро.

– Завистливые сплетни всегда окружают удачливых, – назидательно сказала Фея. – А род д’Шампольонов был удачлив, богат и влиятелен.

– Пока их венценосный родственничек не откупился графскими владениями от более удачливого монарха, – забулькало от смеха бюро.

Фея глубоко вздохнула и явно сосчитала про себя до десяти.

– Так, на чем там я остановилась?

– Непростой граф д’Шампольон отправил гонца к госпоже Фее, как только узнал, что его высокородная супруга, урожденная принцесса, соизволила разродиться его первым законным ребенком.

Фея поморщилась.

– Вычеркни «непростой» и припиши «с достоинством разродиться от сиятельного бремени».

Гоблин понимающе хрюкнул и взялся за перо.

– Гонец графа д’Шампольона – монсеньер де Бульон – прибыл в мою скромную целомудренную обитель в сопровождении блестящей свиты благородных всадников и учтивых оруженосцев. Я со всем почтением и восторженной радостью отнеслась к приглашению стать Крестной Феей ребенка столь знатных родителей.

Фея стояла посреди пышного будуара и нетерпеливо ожидала, пока камеристка закончит шнуровать ее корсет.

– Ай! Милая, вы что, удушить меня хотите?

– Простите, госпожа, – раскрасневшись от натуги, прошептала девушка.

– Так чего он хочет, этот де Бульон? – пристукивая вышитой домашней туфлей, спросила Фея у дворецкого.

Рослый малый, многочисленные достоинства которого эффектно облегали шелковые кюлоты и ливрея, богато украшенная золочеными позументами и аксельбантами, оторвался от созерцания себя в зеркале и перевел взгляд на формирующуюся фигуру хозяйки.

– Его сеньор, граф д’Шампольон, просит госпожу Фею стать крестной его первенца.

– Будущего графа д’Шампольон? – чуть сдавленно уточнила она.

– Возможно.

– Что значит «возможно»? – даже через шнуровку удивилась Фея. – Кто там у них родился, неведомая зверушка?

– У них там, собственно, еще никто не родился, – с фамильярной улыбкой, близкой к хозяйке персоны, уточнил красавец-дворецкий.

– И что же, я должна мчаться в графский замок, и вместе с прислугой дожидаться окончания родов?! – возмутилась Фея.

– Туже? – с натугой прошептала камеристка.

– Достаточно, – мельком осмотрев себя в зеркале, решила Фея. – Тут не та ситуация, чтобы чересчур стараться, – она развернулась к дворецкому. – А если родиться двойня? На двойную работу я не согласна!

– Монсеньер де Бульон почтительно передал слова графа д’Шампольона: доктор со всей уверенностью предположил – ребенок будет в единственном экземпляре.

– Доктор? – скептически приподняла брови Фея. – Зеленое платье с серебряной прострочкой, – бросила она второй камеристке, ожидающей у гардеробной.

– Королевский доктор, – вкрадчиво сказал красавец-дворецкий. – Его Величество соизволили прислать лейб-медика.

– О! – еще выше приподняла брови Фея.

– А младший лейб-медик Его Императорского Величества уточнил, что по всем признакам, высокородная графиня родит девочку.

– Эй, милая! – обернулась Фея ко второй камеристке. – Я надену голубое платье с золотым шитьем. – и снова повернулась к дворецкому. – У д’Шампольонов владения и титул передаются по женской линии?

– С тех пор, как графиня-прабабка осталась вдовой с двумя дочерьми, – подтвердил тот, и многозначительно понизив голос, добавил, – истинным чудом было признано, когда через год после высочайшего указа она родила сына.

– Да-да, помню, – рассеяно сказала Фея, – тогда мою двоюродную тетку вытащили прямо из грязевой ванны, дабы она поспешила стать Крестной Феей чудеснорожденного графа д’Шампольона… Милая, и бриллиантовую парюру. Нет, не эту, а большую.

– Госпожа, – замялась первая камеристка, – талия у голубого платья с золотым шитьем немного уже, чем у зеленого с серебряной прострочкой… Чуть-чуть.

– Что?! Вы меня в гроб загнать хотите?

Обе камеристки мгновенно склонились в почтительном реверансе. Красавец-дворецкий так же быстро отступил на безопасное расстояние. Фея поискала глазами волшебную палочку, но вдруг увидела собственное отражение в зеркале. Она поморщилась.

– Ну, хорошо. Затяни еще… чуть-чуть. Нужно же потянуть время, пока высокородная графиня не соизволит разродиться. Хоть неведомой зверушкой!

– Песочное печенье…м-м-м…нет. Шоколадное печенье – да. Сдобные булочки с корицей – да… Что, всего три?!

– Принести госпоже Фее еще? – спросил ливрейный лакей.

– Да… Нет… Ну, хорошо, уговорил. Пару штучек. Что там еще у тебя?.. Лепешки – да. Пышки – да… А это еще что такое?! – взвизгнула Фея.

– Трапеза господина секретаря, – невозмутимо ответил лакей.

– Бифштекс из буйволятины. С кровью! – возбужденно проскрипело бюро.

– И подгнившие каштаны в качестве гарнира, – еще более невозмутимо сказал лакей.

– Ну, хорошо, подай ему… э-э-э… это, – брезгливо скривилась Фея, – и салфетки, салфетки не забудь! Не хватало еще, чтобы мои мемуары были испещрены пятнами буйволинной крови… И не только.

– Обижаете, госпожа, – скорбно буркнула бюро.

– Обижаю? – резко развернулась в кресле Фея. – Обижаю?! А кто отправил моей кузине поздравление с Днем Всех Святых, да все в кровавых отпечатках? Бедняжку потом неделю откачивали!

– Кхе-кхе, – забулькало бюро, – так после этого поздравления госпожа кузина госпожи Феи наотрез отказалась быть крестной старшего сына коннетабля фон Авантюр, и прославленный военачальник тотчас отправил гонца с приглашением к вам.

– Ну да, ну да, – с удовлетворением согласилась Фея, – я правда, чуток поломалась, раз коннетабль не сразу оценил мои таланты… С тех пор отряд бравых кавалеристов неусыпно охраняет границы моего поместья. И все за счет коннетабля! К слову, Грязнопалый, как там его первенец?

Бюро зашелестело пергаментом.

– Третий месяц сидит в осаде Зурбагана.

– Внутри или снаружи?

Бюро снова зашелестело.

– Внутри.

– Черкни мне в планировщик добрых дел: на следующей неделе слетать туда и подбодрить мальчика. Не хватало еще моему крестнику сдать город!

Секретарь послушно зарапнул пером пару закорючек.

– Да, и посмотри там по списку крестников, кто еще обитает в округе. Раз уж придется тащиться в эту дыру Зурбаган, то навещу заодно всех. Отстреляюсь сразу лет на пять… А ты чего ждешь? – накинулась она на лакея.

– Не будет ли еще каких приказаний, госпожа? – склонился он в поклоне.

– А я что-то приказывала?.. Ах да, еще сдобных булочек! И, пожалуй, шоколадного печенья.

– Три? Или четыре? – со всем почтением уточнил лакей.

Фея пристально на него посмотрела. Лакей был сама невозмутимость. Зато бюро булькало, чавкало и раскачивалось.

Фея брезгливо поморщилась.

– Три. И три. Ступай-ступай!

Лакей с поклоном вышел, а Фея поерзала в кресле, рассматривая щедро сервированный стол, выбирая с чего начать. Выбор пал на сладкую лепешку.

– На чем я там остановилась, Грязнопалый? – вытирая масло с пальцев, спросила Фея у секретаря.

Бюро на мгновение замерло, потом раздался звук, весьма напоминающий разрывание полотна салфетки. Пергамент судорожно зашелестел.

– Госпожа Фея прибыла в замок графа д’Шампольона точно в срок. Впрочем, как всегда. Высокородная графиня только что произвела на свет прелестную девочку, наследницу титула и владений. В перспективе.

– Про перспективу вычеркни, – сглотнув последний кусочек лепешки, сказала Фея, – тогда еще никто не знал, что больше детей у графа не будет. Ну, в смысле, законных детей.

Бюро фыркнуло и закачалось. Фея закатила глаза, но благодушие, подкрепленное второй сладкой лепешкой, взяло верх:

– Оглядываясь назад, я вообще удивляюсь, как они одного ребенка сделали, – задушевно поделилась она с бюро, – эти высокородные браки, построенные на амбициях и алчности, отнюдь не всегда бывают удачными.

– Что ты мне суешь, вилланка? – визгливо возмутилась урожденная принцесса де ла Рошмарироз. – Что за мерзость?!

Камеристка испуганно оглянулась на докторов, истуканами застывших у дальней стены парадной спальни графини д’Шампольон. Один из медиков шевельнулся и со всем почтением, отработанным на венценосных особах, объяснил капризной пациентке:

– Лечебное питье, госпожа графиня. Для придания сил после утомительных схваток. Повышает бодрость и общий тонус организма.

Граф д’Шампольон, принимавший в другом конце громадном парадной спальни поздравления вассалов, возвел глаза к сводчатому потолку.

Действительно, силам, бодрости и тонусу только что разродившейся графини могли позавидовать многие могучие воины. За несколько часов схваток она довела до белого каления лейб-медиков, до истерики – придворных дам и прочих прислужниц, а граф д’Шампольон узнал все, что она думает о деторождении и исполнении супружеских обязанностей в целом. А уж теперь, когда ничто не отвлекало графиню, она развернула свои высокородные таланты во всей красе.

– Бодрость и тонус? – высокомерно уточнила она. – Я что, похожа на этих тщеславных дворяночек, считающих, что притворные обмороки и вечное переутомление – это первый признак благородного происхождения?!

Хорошо поставленный голос графини громыхал под сводами. Впервые попав в парадную спальню замка, не обладающие широкими взглядами вассалы искренне считали, что это переоборудованный бальный зал. Придворные графского двора потом объясняли темным провинциалам, что бальный зал находится в правом крыле замка и в точности соответствует размерам поля битвы у селения Полупенни, где прапрадед графа д’Шампольона впервые присоединился к армии великого императора. Да-да, это была грандиозная победа, и предок нынешнего короля Аквилонии долго не мог оправиться от поражения. На свою часть военных трофеев граф-прапрадед и выстроил сей замок. Что касается парадной спальни, то она не столько служила отдыху графской четы, сколько великому императору, обожавшему посещать своих верных подданных и их хорошеньких супруг. Но это уже не вашего ума дело!

Вассалы отступали в благоговейном молчании и потом у семейного комелька, со смущением рассматривая размеры собственных залов, рассказывали близким о благородной гигантомании графов д’Шампольонов и особом положении этого рода при великом императоре.

– Что еще? – снова заметался под сводами голос высокородной графини.

Старшая придворная дама практически упала ниц у гигантской кровати из черного дерева, декорированной фронтонами, нишами со скульптурами, четырьмя коринфскими колоннами и парчовым балдахином на них. К слову, сие впечатляющее сооружение – прекрасный образчик работы имперских мастеров – размерами превосходило спальни многих графских вассалов.

– Кормилица, моя госпожа, – объяснила она, указав на румяную и грудастую молодуху, застывшую у колыбели новорожденной.

– И что, я должна снять пробу? – с сарказмом уточнила графиня.

– Кормилица готова забрать маленькую госпожу, – не потеряв присутствия духа, ответила старшая придворная дама.

Умение держать себя в руках перед высокородными особами – всегда ценилось урожденной принцессой де ла Рошмарироз. И она сменила гнев на милость. Во всяком случае, по отношению к одной персоне.

– Подай-ка мне малышку на прощанье, – бросила она коленопреклоненной даме.

Вассалы, допущенные в парадную спальню, умилились: высокородная графиня, так же, как и простые смертные, готова проявить материнские чувства.

И тут на первый план выступил граф д’Шампольон.

Густая голубизна имперской крови наложила на него отчетливый отпечаток. Флегматичный рыжеволосый верзила был один в один парадный портрет великого императора, вывешенный в главном холле замка. Куда меньший портрет нынешнего суверена – короля Аквилонии висел сбоку и в куда менее освещенном месте.

Громыхая подметками и позвякивая шпорами, граф вышел из вассального окружения, прошагал через спальню, походя ущипнул румяную кормилицу за обширную тыловую часть и застыл как изваяние самому себе в непосредственной близости от изукрашенной кружевами колыбельки.

Графиня и бровью не повела. Полное самообладание в непосредственной близости от супруга – семейный талант женщин из рода де ла Рошмарироз.

Широко известная фамильная черта д’Шампольонов – смотреть, как на свою личную собственность: на супругу, детей, супруг вассалов, их детей, придворных дам и прочих прислужниц. Иными словами, граф не делал разницы между имуществом – парчовыми балдахином кровати и новорожденной наследницей.

Счастливый отец оценил толстенькие щечки его первого законного дитя, потом перевел взгляд на коленопреклоненную придворную даму, автоматически отметив крутую линую ее бедра, отлично просматриваемую даже под пышными юбками. Далее граф немного полюбовался искусно вырезанными скульптурами в нишах кровати. Еще одно ленивое движение глазами и взгляд д’Шампольона отыскал утопающую в тонком полотне постельного белья супругу, облаченную в пеньюар, вышитый золотом и подбитым мехом соболя.

Некоторое время он рассматривал ее почти с любопытством, пока не вспомнил, зачем он, собственно, проделал весь этот путь через парадную спальню.

– Де Бульон привез Крестную Фею, – сказал граф д’Шампольон.

Его высокородная супруга мгновенно сменила равнодушное выражение лица на нарочито небрежное. Вассалы же восторженно заахали. Даже утомленные лейб-медики почтительно шевельнулись.

Заполучить собственную Крестную Фею – это было престижно. И хоть этих волшебных существ обитало в округе не меньше, чем пикси и гоблинов, но Феи были капризны и тщеславны. Они соглашались лишь на крестников высокого рода, с ощутимым наследством, большими связями и выгодными перспективами. Как для крестника, так и для крестной. Поэтому неудивительно, что Феи с куда большим интересом рассматривали приглашения монархов, чем даже самых знатных их подданных.

Графиня д’Шампольон решила, что именно ее происхождение подвигло Фею оторвать свой корыстный зад от удобного кресла и примчаться прямо к постели роженицы.

Граф д’Шампольон был уверен, что имперская кровь и обширные владения позволят ему заполучить хоть десяток Крестных Фей. Да и хорошо вооруженный отряд де Бульона мог произвести неизгладимое впечатление на любую одинокую незамужнюю волшебницу.

Королевский лейб-медик (главный) и императорский лейб-медик (младший) давно ничему не удивлялись, но дружно решили, что покровительство именно их монархов организовало подобную милость для четы д’Шампольонов. При этом автоматически отметили, что нужно непременно упомянуть о Крестной Фее в своих отчетах о посещении графского замка.

Провинциальное дворянство – вассалы графа д’Шампольона – были захвачены возможностью, оказаться в одном помещении с самой настоящей Феей, поскольку (чего уж скрывать!) они не того поля ягода, чтобы волшебницы добровольно показывались им на глаза. И еще раз уверились: господь милостив, а военные таланты короля Аквилонии непревзойденны, раз им достался такой всемогущий сеньор. И начали смотреть во все глаза, чтобы потом во всех подробностях описать происходящее тем, кому не повезло оказаться в это время и в этом месте – парадной спальне графского замка.

Только румяная кормилица ничего не подумала. Возможно, потому что вообще туго соображала (да, ее и не за те таланты призвали к графскому двору) и поскольку до сих пор находилась под впечатлением от игривого щипка такого благородного и могущественного господина. Сводный молочный брат Золушки родится в следующем году.

– Так как же ее звали? – проскрипел секретарь-гоблин из-за бюро.

– Кого? – с удивлением оторвалась Фея от пышки с медом.

– Золушку! – в ответ удивилось бюро.

– Да какая разница! Кому вообще интересны эти имена, которых у каждого дворянина штук десять: по имени окрестных святых, по фамильным традициям, в честь двоюродной тетушки, которая может оставить щедрое наследство… Имена в этой среде вообще ничего не значат. Куда важнее титул, древность рода и родственные связи. Кроме монархов, само собой. Они засчитывают лишь преданность, воинскую доблесть и умение их развлечь.

– Это все, конечно, ужасно интересно, моя госпожа, – скучающе проскрипел гоблин, – но это не могу же я вашу крестницу половину рукописи называть «она», «первый законный ребенок» и «тогда ее еще не звали Золушкой».

Фея поджала губы, и недовольно уставилось на бюро, которое давненько ее раздражало своими размерами.

Бюро отмалчивалось. Фея вздохнула и наморщила лобик.

– Мари-Роз-Жозефина-Аделаида… Роз-Мари-Магдалена-Антуанетта… Что-то там с розами было… Графиня настояла, чтобы старшую дочь нарекли, как принято у нее в семье называть девочек. Разумеется, граф некоторое время поупирался. Не то, чтобы у него были в наличии какие-то богатые тетушки, которым нужно было польстить, но не мог же он с ходу согласиться с предложением своей высокородной супруги!.. В общем, как-то ее там назвали, но пока мать ее была жива, все обращались к Золушке исключительно «маленькая госпожа» и «молодая графиня».

Фея лучезарно улыбалась, с небрежной грацией застыв у колыбельки. Корсет так туго впивался ей в волшебные бока, что стоять она могла лишь так, неестественно изогнувшись. На провинциальных вассалов это произвело неизгладимое впечатление! Даже старшая придворная дама госпожа де Фриссон, с завистью косилась на нереальную позу волшебницы, неосознанно пытаясь ее скопировать.

«Еще буквально пару минуточек, и я рухну», – прикинула Фея, и чуть пошевелила локтями, подзывая поближе своих дюжих ливрейных лакеев, – «В крайнем случае, подопрут. Рука у них набита. Да и не только рука…».

Ноздри у графини д’Шампольон раздувались, как у взмыленного в бою коня. Граф это отметил автоматически, как бывший рыцарь империи, участвовавший в немалом количестве сражении за честь и славу своего монарха. В том числе и в том, поражение в коем привело к переходу графских владений под сень конкурирующей короны.

– Клелия? Да что за имя такое Клелия?! Старшую дочь урожденной принцессы де ла Рошмарироз не могут звать Клелия! – голос высокородной графини громыхал, один в один, как боевой клич великого императора. Графу об этом в подробностях рассказывал дед, участвовавший в немалом количестве сражений своего суверена и многоразового близкого родственника.

Граф д’Шампольон, немало позабавившись спором с тщеславной супругой, уже готов был отступить. Но как бывалый воин, отступить в полном порядке и с видом хитрой тактики. Поэтому он, не оборачиваясь, небрежно спросил Фею:

– Хм-м… а разве не крестные выбирают имена?

Фея встрепенулась, оцарапав локти о золоченые позументы ливрей лакеев, подпиравших ее и боками, руками и коленями.

– Какое чудесное имя, госпожа графиня! – прощебетала она. – Оно так пойдет вашей прелестной дочери.

И выдержав секундную паузу, Фея с опытом профессиональной крестной отметила, что высокородная мамаша снова яростно раздула ноздри, зато широкая спина графа осталась равнодушной и даже поощряющей.

«Ага!» – смекнула Фея.

– Фамильное имя благородного рода де ла Рошмарироз, – быстро добавила она.

Графиня торжествующе улыбнулась. Граф пожал плечами, как бы говоря: «Хоть розой назови ее…» Лейб-медики у дальней стены расслабились. А вассалы с облегчение выдохнули. Семейная буря застигла всех врасплох.

Справедливо посчитав, что теперь можно приступать к своим непосредственным обязанностям, Фея сделала шаг к новорожденной графине, чуть пошатнулась на онемевших ногах, но натренированные руки лакеев придали ей нужное направлении. Фея затормозила, почти уткнувшись носом в кружева колыбельки.

– Что пожелать тебе, прелестное дитя? – сделав вид, что так все и было задумано, прощебетала она.

– Выгодный брак. Высокородного супруга, – одновременно сказали граф и графиня.

Их дочь лишь угукнула.

«Вот тщеславная семейка!» – пронеслось в голове Феи.

– А как на счет счастливого брака, а? Красоты там, долголетия? – Фея пощекотала кончиком волшебной палочки толстую щечку бессловесного младенца.

Граф и графиня с недоумением переглянулись. Вассалы затаили дыхание, запоминая все в подробностях. Лейб-медики мысленно прибавили еще пару абзацев к своим отчетам.

– Ну, возможно, плодовитость, – неуверенно сказала урожденная принцесса де ла Рошмарироз.

– Да, плодовитость, – поддержал ее супруг.

– Долголетие тоже неплохо, – быстро взглянув на мужа, добавила высокородная графиня.

– Пусть живет долго, – милостиво согласился благородный отец, – наследство будет в целости.

«Ну, просто идеальная пара!» – усмехнулась про себя Фея. – «Чего ж они все время спорят?..»

– Все? – уточнила она, и чуть разогнувшись, искоса взглянула на родителей. – Высокородный брак, плодовитость и долголетие?

Возражений не последовало.

«Ну что ж, мне же в будущем работы меньше» – с удовлетворением отметила Фея. – «Но все же, какая тщеславная семейка…»

– Да будет так! – торжественно провозгласила она и прикоснулась волшебной палочкой к голове младенца.

Волна блестящего гламора – природной магии Фей, прокатилась по парадной спальне графского замка. Все и вся на несколько мгновений стали более привлекательными, чистыми и возвышенными. Даже сам воздух как будто стал свежим, почти хрустальным.

Внезапно сонная девочка открыл глазки, внимательно посмотрела на Фею и ловким жестом ухватилась за волшебную палочку. Фея с любопытством взглянула на свою новую крестницу, и в ней проснулась проказливость – следствие дальнего родства с пикси (что, надо сказать, Феи тщательно скрывают). И на истухании волны гламора она быстро прошептала:

– И выбери, малышка, себе судьбу и мужа по вкусу!

– И никто ничего не услышал? – уточнил секретарь.

Фея рассмеялась перезвоном серебряных колокольчиков, удивительным для такой достойной дамы:

– Да они во все глаза таращились на гламорные блестки! Я могла хоть в полный голос ей пожелать, что мне в голову взбредет, никто не обратил бы внимания… Ах, эти люди так доверчивы, – лукаво покачала головой Фея, – считают, что знатность и богатство защищают их от всего. В том числе от Фей, – и снова будто зазвенели серебряные колокольчики.

Гоблин из-за бюро вторил своей госпоже скрипучим булькающим смехом.

– Но с другой стороны, – Фея благонравно сложила выхоленные руки на животе, – я не желала Золушке ничего такого, чего не возжелала бы любая благородная девица. Высокородный брак – а как же иначе! Девушка из такой семьи не могла согласиться на мезальянс. И даже равный брак – для этого Крестная Фея не требуется… Плодовитость – чудесно! Нужно же кому-то оставить титул и состояние, верно?.. Долголетие – иметь столько бонусов и умереть в расцвете лет? Это непорядок!.. Муж по вкусу? Благородные родители, разумеется, лучше знают, с кем породниться, но жить с этим мужем придется отнюдь не им. Что там еще?.. Ах да, возможность выбрать себе судьбу по вкусу. А вот это – настоящий волшебный подарок!

И Фея опять звеняще рассмеялась. Бюро понимающе отозвалось поскрипыванием и бульканьем.

– Такова моя воля! – топнула ножкой маленькая графиня.

Высокородная графиня раздула ноздри, но сочла за благо промолчать. Весь замок, как и вассальные окрестности, отлично знали строптивый нрав дочери графа д’Шампольона. А сами д’Шампольоны знали это лучше всех, потому что бессильны были что-либо сделать со своим ребенком. Себе потом будет дороже.

Высокородная графиня возлежала на все той же огромной кровати резного черного дерева, внушительно возвышающейся в алькове парадной спальни, откуда и противостояла маленькой наследнице.

В те давние времена спальня и кровать, в частности, были главным женским владением. С высоты ложа благородная госпожа правила своим царством: семьей, прислугой, двором, замком. Не вставая с богато украшенной постели, графиня любезничала с гостями, принимала поклоны вассалов, отчитывала провинившихся, отдавала приказания и воспитывала дочь. Лишь ее благородный супруг, граф д’Шампольон, увиливал от этого подданства. Правду сказать, его уже давненько не видели в парадной спальне. Изредка он проходил где-то неподалеку, и, пользуясь моментом, громовым голосом вояки отдавал приказания или передавал указания, а затем – удалялся по своим мужским и владетельным делам.

Нельзя сказать, что графиню д’Шампольон это расстраивало. Роскошная парадная спальня была полностью в ее распоряжении, прислужницы расторопны, придворные дамы услужливы, вассалы все так же падали ниц. Только дочь – эта единственная кровная ниточка, связывающая ее с супругом, – с энтузиазмом первых миссионеров отстаивала свои взгляды на жизнь.

Так, она наотрез отказалась отправляться к урсулинкам, как все благородные девицы, – коим требовалось хоть какое-то образование, прежде чем они выйдут замуж и так же как их матери возлягут на кроватях с витыми колоннами и парчовыми балдахинами. Точнее, в монастырь к ученым сестрам ее привезли, но уже через неделю примчался гонец от аббатисы Микаэлы (в миру – маркизы де Гро-Гро), с настойчивой просьбой забрать из стен подвластного ей монастыря юную графиню д’Шампольон. Сбивчивое письмо, с плохо замаскированными угрозами и истериками, заканчивающееся откровенной взяткой – отслужить за счет монастыря десяток месс в честь здоровья и благоденствия графской семьи – в замке никого особенно не удивило. Всю эту неделю и в парадных покоях, и в лакейской, и на конюшне, скорее поражались тому, что маленькую госпожу удалось усадить в карету и увести из замка. Иными словами, меньше чем за семь лет жизни дочь д’Шампольонов жестко обозначил свою позицию – будет, как я сказала, или не будет никак!

Правду сказать, не всех эта позиция устраивала (высокородная мать до последних своих дней единолично возглавляла оппозицию). Но, учитывая, что иных отпрысков у графской четы не было, да и вряд ли уже появятся, то наследницей всего обширного владения – замка, земель, деревень, городов, вассалов и вот этой резной кровати – становилась именно эта строптивая девочка, что сейчас гордо стояла посреди парадной спальни и вызывающе смотрела на мать.

Высокородная графиня не могла не признать, что вязкая от престижных браков кровь де ла Рошмарирозов, буквально вопиет в маленькой бунтарке. «Наша кровь, моя госпожа» – ворчливо приговаривала старая кормилица графини после очередной стычки матери и дочери. Высокородная графиня хмурилась, раздувала ноздри, шпыняла кормилицу, но потом морщила губы в улыбке.

«Да уж, вся в меня», – с удовлетворением думала она, – «никакой флегматичности этого ленивого болвана, моего мужа. Да и мастью она пошла в нашу семью».

Тут самое время сказать, как выглядела урожденная принцесса де ла Рошмарироз, блиставшая когда-то при императорском дворе, во все времена славившегося изысканными красавицами.

Не слишком высокая, но худая и тонкокостная. Блондинка до бесцветности. Носик немного островат. Глаза чуть водянистые. Манеры чопорные. Общее впечатление – дама самых чистых кровей и придворного воспитания. А имя, связи и состояние семьи превращали ее буквально в венец творения!

Вот и сейчас высокородная графиня до последнего держала лицо. Придворные дамы, камеристки, горничные и старая кормилица, затаив дыхание, ждали: насколько умело их госпожа продемонстрирует еще одну грань имперского этикета.

– Я не ослышалась, дочь моя, вы хотите свой двор? – с предельно равнодушным видом уточнила графиня.

– Свой двор и свой замок! – так же невозмутимо ответила юная графиня.

– Вы получите свой замок, как и свой двор, но для этого вам придется подождать еще несколько лет, – ловко сослалась графиня д’Шампольон на те отдаленные по ее мнению времена, когда она с супругом почиют под сенью фамильного склепа.

– Фи, маман, меня не интересует это старье! – небрежно сделала ручкой юная графиня, ясно обозначив свое отношение к сооружению из резного черного дерева.

Тут высокородная графиня ее и поймала.

– Тогда выходите замуж, дитя мое, у вас будет и новый замок, и свой двор!

Но кровь де ла Рошмарирозов (как и д’Шампольонов, да и императоров, к слову) – не водица. И умение выскальзывать из словесных ловушек точно так же передается по наследству, как белокурые волосы и симпатичный остренький носик.

– Мадам, – скучающе потянула юная графиня, – замужество меня не прельщает, – она несколько манерно вздохнула. – Хотя бы потому, что имущество и владения супруга не будут принадлежать мне лично. А какой иначе в этом прок?

«Вот чертовка!» – не могла не оценить таланты дочери урожденная принцесса де ла Рошмарироз, ввернув словечко, которое слышала в девичестве от симпатичного конюшего.

– Да построим мы ей замок! – раздался из прихожей зычный голос графа д’Шампольона. – Вся эта дворня уже обленилась от безделья! Каменоломня в паре лье, лес за стеной, вот и пусть порадуют будущую госпожу. А двор наберет из вассалов, все равно их как собак нерезаных, не успеваю принимать их уверения и поклонения…

Раздался подобострастный смех, грохот подметок, звон шпор и граф, высказав свою волю, покинул доступное для семейной перебранки пространство.

– Мадам? – терпеливо сдерживая торжество, сказала новоиспеченная хозяйка собственного замка и двора.

– Развлекайтесь, дочь моя, – небрежно отпустила ее высокородная графиня. – Мы можем позволить себе два замка и два двора.

– Так как же граф дошел до жизни такой? – искренне удивился секретарь-гоблин. – Все у него было: и титул, и связи, и деньги, и замки, а потом – пшик! – остался на графских развалинах.

– Всему виной высокомерие, Грязнопалый, – назидательно сказала Фея. – Все эти благородные господа думают о себе бог весть что! А когда им в вены подмешали толику имперской крови, то других монархов они и за суверенов не считают. У них голубая кровь, у нас голубая кровь, да с чего бы мне склонять выю?..

– Так что же, там война была? – оживился гоблин и возбужденно поерзал, да так что бюро затряслось. Потомок грозных и кровожадных воинов, он обожал истории про битвы, тем более что самому ему, благодаря непыльной службе, в них участвовать не пришлось.

– Нет, войны не было, – поджала губы Фея, недовольно покосившись на возбужденно трясущееся бюро, – хотя король в какой-то момент раздумывал: не послать ли ему маршала Арнольда усмирять чересчур возомнившего о себе подданного.

– А чего они не поделили? – не отставал воинственный секретарь.

– Граф хотел, чтобы его титул был признан в Аквилонии, – пустилась в объяснение династических распрей Фея. – Что в принципе разумно. Раз уж твои владения отрезали от империи и отдали королевству, то пусть новый монарх признает тебя владетельным графом. Но король Эдвард с бухты-барахты никогда не признавал имперских, да и любых других титулов, доставшихся ему с военной контрибуцией или благодаря династическим бракам. Нет, он конечно признавал! Но сначала нужно было хорошенько попросить, доказать свою полезность, преданность, да хотя бы для начала представиться при дворе. А граф д’Шампольон, которому это популярно объяснили, встал на дыбы! Да чтобы он ходил на задних лапках перед каким-то там королем? Он – владетельный граф, внук, правнук и праправнук великого императора, супруг урожденной принцессы де ла Рошмарироз!.. Потом там еще война была…

– Война? – опять оживилось бюро.

– Да, ничего особенного, – пренебрежительно махнула рукой Фея, поднаторевшая за сотни лет в разборках крестников, – небольшая заварушка с одним из вассальных империи великих герцогств. Но все, как положено: бросили клич владетельным подданным, чтобы со своими рыцарями собирались в королевское войско. А граф д’Шампольон все это дело невозмутимо проигнорировал. Дескать, он здесь вообще проездом, титул его не местный, и к великому герцогству Рекамье никаких претензий не имеет. А как имперский граф к их делам относится со всем сочувствием. Хотя знающие люди настойчиво объясняли графу, что вот она – возможность продемонстрировать себя во всей красе перед новым монархом, и быстренько получить признание титула… Кстати, именно тогда этот прыткий де Бульон отошел от графа и поскакал со своим отрядом громить имперских вассалов. Как знающие люди и говорили: после успешной военной компании его титул признали, а через пару лет активной придворной жизни даже что-то более существенное подкинули – то ли виконта, то ли баронета…

– А граф? – нетерпеливо перебил гоблин.

– Какой граф?.. Ах, граф!.. И, в общем, получилось, что граф вроде есть, замок стоит, владения его тоже никуда не убежали, но для короля и его властей – не существуют. Последствия чего не сложно себе представить: вассалы забеспокоились, благородные соседи стали дальновидно отдаляться, торговый люд – по широкой дуге объезжать местные ярмарки, а дотаций региону – ноль! Долго ли коротко ли, дела графа д’Шампольона стали приходить в упадок. Ему бы потуже затянуть поясок, да внимательнее следить за отчетами управляющих, но граф лишь костенел в своем высокомерии и пышностью двора пытался подчеркнуть независимость от всех и вся. Впрочем, первый министр короля Аквилонии сделал еще попытку встроить графа в монархию, а то непорядок! Но, как назло, д’Шампольон в то время был в глубоком трауре по безвременно покинувшей его супруге…

– Что, она сбежала? – оживился секретарь.

– Высокородная графиня д’Шампольон покинула сей бренный мир, – железным тоном отчеканила Фея, сделала паузу и взглянула на недоуменно притихшее бюро. – Умерла она! Говорили, что от горя, но по мне, так она умерла от своей чванливости. Владения в упадке, средств не хватает, никто на поклон не ездит, какая же тут жизнь?.. В общем, супруга хоть и не скрасила графу жизнь, но была украшением замка и фамильного древа. Да и связи ее семейные значили немало!.. Правда, де ла Рошмарирозы мало, чем смогли помочь зятю, ведь они тоже имперский род. Конечно, они замолвили словечко императору. Но разбитый Аквилонией в кровавой восьмилетней войне, а тут снова получивший щелчок по носу заварушкой на границе великого герцогства Рекамье, он не слишком-то жаждал лишний раз напоминать о себе королю Эдварду. Тем более что не требовать пришлось бы, а любезно испрашивать. Да, и родственник этот, д’Шампольон, официально никем из императоров не признан… Так что де ла Рошмарирозам указали сидеть тихо. Графа оставили наедине с его высокомерием. И разорением.