Анжелика и дьяволица Голон Анн

Глава 3

Еще целый день они шли по звериным и охотничьим тропам, держась в стороне от дорог.

Между стволами дубов и белых пихт виднелось множество бобровых прудов. Индейцы шли так быстро, что Анжелика едва поспевала за ними; без нее они шли бы еще быстрее. Они даже не шли, а бежали. А бежать индейцы могли часами, да еще со скоростью, немыслимой для белого человека. Из их разговоров Анжелика поняла, что за ними по пятам следует грозная опасность. Ее они тоже не могли бросить, так как эта опасность грозила и ей. Она должна была прибыть живой и невредимой к своему супругу — Человеку-Грому. Только в этом случае можно будет считать, что им всем удалось избавиться от преследования злых духов. Когда нужно было переходить вброд встречавшиеся на их пути реки, Пиксарет переносил Анжелику на своей спине. Дружба и солидарность этих дикарей, их интуитивное понимание обстановки, которая даже для нее оставалась неясной, были бесценными для Анжелики в эти тревожные дни. Белые люди с их более трезвым и материалистическим умом стали бы смеяться над ее сомнениями и неосознанными страхами, а значит, не вызвали бы в ней такого же доверия и не могли бы оказать ей такую же моральную поддержку.

Вечером, когда они остановились поесть, до них донеслось эхо пушечного выстрела.

— Это какой-то корабль призывает начать торговлю, — сказал Униаке.

Они осторожно подобрались к краю скалы, возвышавшейся над широкой рекой со спокойным течением. Устья этих рек, изрезавших морской берег, были достаточно глубоки, чтобы корабли могли проникать довольно далеко вверх против течения.

Они увидели маленькую яхту, красный корпус которой отражался в изумрудном зеркале реки.

— «Ларошелец»! — закричала Анжелика, не веря своим глазам.

Она уже смогла различить на палубе светлую шевелюру Кантора и знакомые силуэты людей из Голдсборо — Ванно и лейтенанта Барсампюи.

Они быстро спустились по крутому склону к берегу реки.

Увидев мать, Кантор вскричал:

— Я так и знал, что найду вас здесь! Через несколько минут он уже стоял рядом с ней на берегу реки.

— Как ты догадался, что я здесь?

— По нюху, — сказал Кантор, прикоснувшись пальцем к кончику носа.

— Ты настоящий сын этой страны, — воскликнула Анжелика, крепко обнимая и целуя его. — Ты стоишь иного индейца!..

Какой замечательный парень этот Кантор с его юной дерзостью и уверенностью в себе, полный энергии и страстности!

— Я вернулся в Порт-Руаяль, чтобы сообщить вам новости об отце, которые стали нам известны в Голдсборо. Вас уже там не было. И мне сказали, что вы отправились на восток. Я добрался до Картера, который сказал, что не видел вас, но сообщил нам, что ваш корабль потерпел крушение, что вы спаслись и отправились в глубь страны вместе с дикарями. Отсюда легко было вычислить ваш маршрут и определить место, где я могу вас встретить. Я стал наудачу заходить в бухты и стрелять из пушки. В конце концов вы меня услышали.

Анжелика не могла сдержаться и перебила его.

— Есть у тебя какие-нибудь новости об отце?

— Да, есть! Он прислал письмо Колену и сообщил ему, что плывет к заливу Святого Лаврентия, огибая полуостров. Вернется он не раньше, чем через три недели. Он дал ему необходимые инструкции.

— Для меня ничего не было?

— Вам была записка.

— Дай сюда, — сказала Анжелика, в нетерпении протянув Руку.

Кантор смутился и пробормотал:

— Мама, извините меня, я ее забыл…

Анжелика от огорчения готова была голову ему оторвать.

— Записка была очень короткой, — сказал Кантор, сильно огорченный при виде расстроенного лица матери. — Наверняка там не было ничего важного!..

Ну что к этому добавить?

— Я привез ваши вещи, — робко продолжил Кантор, поняв, что совершил серьезный грех с точки зрения взрослых, чей образ мыслей был еще недоступен его юному мышлению. — Это Абигель все приготовила для вас. Она даже положила туда теплые вещи. Она сказала, что, может быть, вы должны будете отправиться в Квебек.

— Отец говорил что-нибудь обо мне в своем письме к Колену?

— Нет, не говорил, но Колен решил, что я должен отправиться за вами в Порт-Руаяль на «Ларошельце» и доставить вас в залив Святого Лаврентия, так как вы обязательно должны быть вместе с отцом.

Этим Колен как бы одобрил ее решение отправиться к перешейку Шигнекто.

Пока они разговаривали, из лесу вышли индейцы малеситы, неся в руках шкуры бобров, выдр, куниц и несколько шкурок голубого песца. Чтобы не вызывать их недовольства, Барсампюи разрешил начать торговлю. Привезенные из Голдсборо вещи для обмена отличались хорошим качеством. Туземцы были довольны, хотя и не получили столько спирта, сколько им бы хотелось.

После их ухода Анжелика и три ее индейца поднялись на борт «Ларошельца», и с наступлением ночи яхта снялась с якоря. По взаимному согласию решено было не огибать полуостров, из-за чего было бы потеряно несколько дней, а они и без того забрались слишком далеко на восток. В соответствии с первоначальным планом Анжелики «Ларошелец» достигнет оконечности бухты Кобеки и они пересекут перешеек пешком. На это потребуется самое большее три-четыре дня. Анжелика уже мечтала о том моменте, когда они окажутся на берегу большого залива, открытого в направлении Европы. Летом это было царство рыбаков, которые у его берегов ловили, разделывали и солили треску. В это время года тошнотворный запах трескового жира чувствовался в нескольких милях от берега. Но сейчас их это мало беспокоило.

Сразу ли она заметит «Голдсборо», стоящий на якоре в открытом море? Зачем Жоффрей отправился туда? Анжелика была очень расстроена тем, что Кантор не счел нужным захватить с собой записку. Каждое слово от Жоффрея наполнило бы ее радостью. Она припала бы губами к буквам, написанным его рукой, испытывая жгучую потребность ощутить его уверенность, теплоту его присутствия. Не столько из страха перед нависшей над нею опасностью, сколько из необходимости почувствовать, что в этом подлом, лживом мире, где люди слишком легко поддаются самым низменным инстинктам, по крайней мере, существует он, человек, который ее любит и который идет прямо своей дорогой.

К тому же она очень плохо себя чувствовала.

Если бы «Ларошелец» вовремя не оказался на месте, ей бы пришлось совсем туго. Помимо многочисленных кровоподтеков, которые после кораблекрушения покрывали все ее тело, воспалилась рана на ноге.

Эту рану она получила во время первого путешествия на «Ларошельце» в Порт-Руаяль, когда в бурю сундук Сен-Кастина придавил ей ногу.

И первое, что она увидела в этот вечер, войдя в каюту на корме, был этот злополучный сундук с тремястами пятьюдесятью английскими скальпами.

— Уж не снится ли мне это? — воскликнула она. — Я ведь оставила этот сундук в Порт-Руаяле…

— Мне его принес господин де ла Рош-Позе, — объяснил Кантор. — Он сказал мне, что надо воспользоваться случаем и оправить его в Квебек. Мне представляется также, что он особо не горел желанием оставлять его у себя.

Волей-неволей приходилось смириться с тем, что это свидетельство верности барона де Сен-Кастина делу короля Франции прибудет наконец к месту назначения.

Анжелика покорилась обстоятельствам. В других чемоданах она нашла то, что приготовила для нее Абигель. Там было все необходимое, чтобы подлечиться, должным образом одеться, принять человеческий вид. Без сожаления она сняла с себя ужасную куртку бандита, не забыв достать из кармана и тщательно спрятать таинственную записку, написанную этим вызывающим чувство тревоги почерком, в которой говорилось: «Сейте горе на ее пути, но так, чтобы обвиняли в этом ее…»

Глава 4

Утром, пройдя левее бухты Шеподи, куда впадает Малый Кодиак, «Ларошелец» вошел в одну из последних гаваней Французского залива, на берегах которой вместе с голубыми цаплями, соколами-сапсанами, черными утками и белыми гагами проживала группа поселенцев. Анжелика слышала, что они не поклоняются ни богу, ни дьяволу, живут сами по себе, укрывшись в своих норах и следя с вершин красных или черных скал, не приближаются ли враги. А их врагами здесь были любые чужаки, проникавшие в заросшие деревьями извилины фиордов. Этими поселенцами были Марселина Прекрасная, братья Дефур, монах-отшельник и еще несколько человек…

Марселина была матерью одиннадцати или двенадцати детей. Она владела скромной усадьбой с лесопильней и мельницей, складами товаров для торговли.

Обладая лицензией на охоту и рыбную ловлю, которую она унаследовала от своего покойного мужа, она в свою очередь сдавала землю в аренду нескольким французам — рыбакам или скромным земледельцам, которые поселились здесь со своими женами и сожительницами-индианками, а также с целой кучей маленьких метисов. Всего здесь было около дюжины домов, в которых проживали шестьдесят — семьдесят человек.

«Ларошелец» бросил якорь напротив этих мест, обладавших первозданной красотой.

На высоком берегу стоял прочный, сделанный из бревен и камня дом, к которому вела обсаженная люпинами тропинка.

Обилие этих небесно-голубых, розовых и белых цветов с их гигантскими стеблями придавало этому уголку земли вид королевского парка.

Но в доме и в округе никого не оказалось, хотя в очаге еще тлели угли, а во дворе кудахтали куры.

— Они, должно быть, убежали со своей кухонной утварью, увидев наш корабль, — сказал один из матросов, хорошо знавший здешние места. — Так все здесь поступают, особенно французы, которые живут отдельно от других и не имеют возможности организовать свою оборону. Если появляются мародеры-англичане, то лучше уж спрятаться на несколько дней в лесу, чем быть захваченным в плен и увезенным в Бостон, где тебя заставят есть ячменную кашу. А французы испытывают какой-то священный ужас перед этой пищей пуритан!

Пассажиры «Ларошельца» решили попытать счастья у братьев Дефур, которые жили в полумиле отсюда.

Им повезло, и они застали дома третьего из них, Амедея, оказавшего им без лишних слов щедрое гостеприимство. Старшие братья еще не вернулись из экспедиции к реке Святого Иоанна. Амедей и младший из братьев вместе с их котом (а кот был большим, толстым и молчаливым и очень напоминал своих хозяев) охраняли дом, охотились и рыбачили. Нужно было подготовиться к зиме, выменять пушнину, которую приносили индейцы, собрать урожай зерна и картофеля, откормить свинью, накоптить мясо дичи. Они жили, как сельские помещики, копя деньги ради далекой мечты — вернуться богатыми во Французское королевство. А если не вернуться, то просто чувствовать себя обеспеченными и иметь возможность жить в довольстве до последнего дня своего. Понятно, что эти люди не испытывали особого желания, чтоб их беспокоили всякие губернаторы, иезуиты или сборщики налогов.

Зато их услужливость по отношению к друзьям была безграничной. Так, чтобы угодить Пейраку, старший брат обобрал солдат форта Марии, в результате чего те вынуждены были поступить на службу к графу… Амедей сразу согласился провести Анжелику на другую сторону перешейка к заливу Святого Лаврентия.

Он возьмет с собой в качестве носильщиков нескольких своих людей. На весь поход уйдет дня два, может быть, и меньше, так как болота и торфяники в конце лета почти высохли и ходить по ним стало легко.

Несмотря на все свое нетерпение, Анжелика не могла отправиться в путь сразу на следующий день. Нога ее распухла и разболелась. Состояние раны, на которую в Порт-Руаяле она не обратила особого внимания, ухудшилось после того, как на нее попала морская вода, и она превратилась в язву, с трудом поддающуюся лечению. Анжелика решила остаться хотя бы на один день, чтобы дать отдохнуть ноге и попытаться наложить другую травяную примочку, надеясь, что новая окажется более действенной, чем та, которую она использовала до сих пор.

Чтобы как можно скорее отправиться в путь, она решила хорошенько отдохнуть. Место это находилось буквально на краю света, в глубине Французского залива, в узкой бухте, где ежесуточный прилив достигал высоты в двенадцать метров. Казалось, что уж здесь-то никто не станет вас разыскивать.

Напрасные надежды!

Когда после полудня Анжелика проходила через гостиную, она увидела там ожидавшего ее маркиза де Виль д'Авре, одетого в широкополый камзол, жилет с цветочками и туфли на высоких каблуках. Одной рукой он опирался на трость с серебряным набалдашником, а в другой держал краснощекого мальчугана примерно четырех лет, с кудрявыми светлыми волосами под шапочкой из красной шерсти. Мальчик поразительным образом был похож на маркиза.

— Анжелика! — воскликнул маркиз. — Как я рад вас видеть! — и добавил с огорченным видом:

— Я узнал, что вы здесь! Нехорошо! Вы не предупредили меня, еще бы немного, и вы бы уехали, не повидавшись со мной…

— Но откуда я знала, что вы находитесь в этих краях?! Глаза Анжелики вопросительно переходили с губернатора на ребенка…

— Да, да, — сказал маркиз с гордостью. — Это мой сынок. Разве он не очарователен? И затем добавил:

— Это также последний ребенок Марселины. Вы с ней не знакомы? Очень жаль! Надо ее видеть, когда она вскрывает мидии!.. Поздоровайся с мадам, Херувим!.. Его зовут Херувим… Это имя ему очень подходит, не правда ли? Почему вы поселились у этих презренных мужланов, братьев Дефур, вместо того, чтобы остановиться у Марселины?..

— Мы к ней заходили, но ее не было дома!

— Да, правда! Мы ушли в лес, захватив с собой чаны для варки пищи. Французские акадийцы всегда так делают. Как только они видят незнакомый корабль, они забирают с собой свои чаны и скрываются в лесу, где живут и готовят пищу вместе с дикарями… Это очень забавно!.. Но в данном случае я почти был уверен, что узнал один из кораблей господина де Пейрака. Поэтому я настоял, чтобы вечером все мы вернулись домой.

Он с раздражением осмотрелся вокруг.

— Как вы можете общаться с этими невеждами? Они не только относятся ко мне без должного почтения, отказываются оплачивать лицензию на охоту и платить налоги с доходов. Знаете, что они еще сделали: они совратили с пути истинного Александра!.. Да, да, совратили. Они наняли его, чтобы поднять уровень воды в Малом Кодиаке для их торговых судов. И вот Александр уже потерян для нас. Он скоро станет таким же мужланом, как и они, есть будет руками, спать с дикарками… Это возмутительно! Но я написал в Квебек жалобу на них… Я вам прочту это письмо до того, как его отправлю. Сколько времени вы еще останетесь здесь?

— Я хотела бы уйти завтра, — сказала Анжелика. — Но у меня рана на ноге, и мне никак не удается ее залечить. Я боюсь, что мне трудно будет пройти пешком несколько лье.

Губернатор сразу же оживился.

— Я вас поставлю на ноги! Бедное дитя! Сядьте здесь! Покажите вашу рану. Я немного знаком с фармакопеей.

Он действительно оказался довольно компетентным лекарем. Они пришли к общему выводу, что рану нужно лечить козьим жиром или белым мясным отваром.

— Я вам пришлю это не позже чем завтра. Я всех здесь знаю. У меня даже отличные отношения с шаманом из соседней деревни. Но нужно вести себя разумно, дитя мое. Длительные переходы вы сможете делать не раньше, чем через несколько дней, и вы это понимаете.

— Да, понимаю! — вздохнула Анжелика, опустив голову. Про себя она решила, что попросит Пиксарета и мик-маков отправиться в разведку к морскому побережью и отнести записку ее мужу.

Маркиз был просто счастлив.

— Значит, вы у нас какое-то время пробудете! — радостно воскликнул он. — Вы увидите, здесь просто превосходно. Я приезжаю сюда каждый год. Марселина здесь хранит и поддерживает в должном виде кое-какую мою одежду. Поэтому мне не нужно брать с собой много багажа. Здесь мне удается отдохнуть во время моих столь утомительных инспекционных поездок. Мои обязанности губернатора доставляют мне много хлопот, особенно если возникают всякого рода сложные проблемы. Вы слыхали о том, что произошло на реке Святого Иоанна?..

— На реке Святого Иоанна?.. Да, кое-что слышала… Но что же там в действительности было? — спросила Анжелика, которой очень хотелось что-нибудь услышать о своем муже.

Виль д'Авре сообщил ей некоторые подробности.

— Господин де Нейрак великолепно маневрировал, и Скудум оказал ему помощь. Англичанин так и не смог понять, что происходит, тем более, что был невероятно густой туман. Я вновь завладел своим «Асмодеем» без всяких потерь и малейшего кровопролития.., и я очень хотел поблагодарить графа. Но он исчез прямо у нас из-под носа. Он, по-видимому, очень торопился…

Маркиз заговорщически подмигнул ей.

— Безусловно, чтобы как можно скорее вновь встретиться с вами, прекрасная графиня!

— Мне не удалось его увидеть, — сказала Анжелика. — Но, как я узнала, он отплыл к заливу Святого Лаврентия, и я надеюсь там с ним встретиться.

— Вы с ним там встретитесь, верьте мне, дорогая мадам! А пока вы останетесь здесь, с нами, чтобы отпраздновать День Святого Этьена. Это просто великолепно. Каждый год я Устраиваю по этому поводу праздник на своем корабле. Это мои именины. Да, да, меня зовут Этьен! Вы придете, не правда ли? Анжелика, улыбнитесь, жизнь прекрасна!

— Ну, не так уж она прекрасна! — услышали они голос Амедея Дефура, который вошел в дом. — Особенно для тех, кому приходится иметь дело с вами, губернатор. Что вам надо в моем доме?

— Я пришел сюда поприветствовать моих личных друзей, которых вы обманным образом заманили к себе, — ответил Виль д'Авре, встав во весь рост. — И кроме того, не забывайте, что я обладаю правом инспекции на всей территории, находящейся под моей юрисдикцией, в том числе и в вашем доме. В мои обязанности входит определить, сколько вы воруете у государства и у меня лично.

— А сколько вы можете воровать у порядочных людей, которые, как вы говорите, находятся под вашей юрисдикцией?

— Порядочные люди!.. Ха, ха, ха… Не себя ли вы имеете в виду, говоря о «порядочных людях»! Вы — распутники, нечестивцы, которые никогда не ходят на мессу. Отец Дамьен Жанрус разоблачил вас как язычников.

— У нас здесь нет духовников, а отец Жанрус сам говорит, что он здесь не для того, чтобы заниматься белыми, а лишь для того, чтобы обращать в веру дикарей.

— А монах-отшельник на горе? Вы могли бы исповедоваться у него…

— Пусть мы не ходим исповедоваться, но мы честные люди.

— Честные?! Мошенники вы, а не честные люди! Вы думаете, что вам удается меня обмануть и что я ничего не знаю о ваших спекуляциях на Малом Кодиаке? Вы быстренько доставляете вашу пушнину и строевой лес туда, на залив, и продаете все это владельцам кораблей, которые заходят в Пуэнт-дю-Шен или в Сент-Ан, прежде чем отправиться в Европу. И весь этот товар уходит из Канады без оплаты налогов. Вы жулики! Знаете, что с вами будет, когда обо всем этом я расскажу в Квебеке?

Амедей пришел в некоторое замешательство и налил себе полный стакан водки из бутыли, стоящей на камине.

— Заплатите мне десять процентов от ваших доходов, — сказал Виль д'Авре, внимательно следя за ним. В его голубых глазах уже не было ни прежней наивности, ни прежнего добродушия. — И я ничего не скажу.

— Это несправедливо! Почему это только мы должны платить. Вы не требуете этого от Марселины, и один бог знает, сколько она зарабатывает, занимаясь своей не очень-то уж законной торговлей.

— Марселина — многодетная мать, и у нее мало средств, — заявил торжественно губернатор. — Закон, несмотря на всю свою строгость, должен предоставлять определенные льготы и быть снисходительным по отношению к вдовам и сиротам.

— Что да, то да. Что касается средств и льгот, то Марселина смогла легко с вами договориться. А мы, все прочие, таким оружием, как она, не обладаем!

— Ты мерзавец, я тебе сейчас покажу, как оскорблять женщину! — вскричал Виль д'Авре, размахивая своей тростью.

— Это мы еще посмотрим, — ответил гигант, встав в стойку и выставив вперед кулаки. Маркиз овладел собой.

— Спокойно, здесь ребенок, он такой чувствительный, и мы можем его разволновать. Возьмите себя в руки, Амедей!

Спорщики как бы заключили перемирие, хотя Херувим в красной шапочке совсем, казалось, не обращал внимания на этот обмен любезностями.

Маркиз взял его за руку и, сделав знак Анжелике, сказал:

— Выйдем отсюда.

Дойдя до порога, он обернулся:

— Ладно, согласен на пять процентов. Но при условии, что вы проявите по отношению ко мне немного почтительности. Многого я не требую. Придите вместе с вашими братьями на мессу в день Святого Этьена и разделите с нами мой именинный пирог на борту «Асмодея». Чтобы можно было сказать, что к губернатору Акадии относятся с должным уважением у него в провинции. Иначе на что это похоже?

Выйдя из дома и стоя за сплошной стеной люпинов, он объяснил Анжелике:

— Все дело в том, что эти люди просто очень ревнивы. Понимаете каждый из четырех братьев является отцом по крайней мере одного из детей Марселины… Не спорю, это очень красивые дети. Но мой все же лучше всех,

— заключил он, глядя с удовлетворением на своего голубоглазого мальчугана.

— Ну, в общем, это совершенно естественно. Ведь я губернатор… Ладно, забудем этот инцидент. Я вам пришлю нужные лекарства. Как только почувствуете себя лучше, придите к нам в гости. Марселина очень хочет с вами познакомиться. Увидите, это удивительная женщина!

Глава 5

Как это часто бывает, когда о ком-то приходилось много слышать, может быть, даже слишком много, Анжелика не испытывала особого желания познакомиться с этой знаменитой Марселиной. Эта женщина, чья словоохотливость и.., плодовитость, независимость и умение искусно вскрывать мидии объясняли, по всей видимости, ту симпатию, которую она снискала среди мужской части населения Французского залива, заранее немного раздражали Анжелику.

Но Виль д'Авре сдержал свое слово. Он прислал ей травы и бальзамы, эффективность которых она оценила. Уже через день Анжелика почувствовала себя лучше и смогла нанести добрососедский визит губернатору. Она пошла по тропинке, связывающей две усадьбы. Ее сопровождал вождь патсуикетов Пиксарет. Он отказался отправиться в разведку, как она его об этом ни просила.

— Тебе грозит опасность, — заявил он ей. — Я не хочу потерять тебя, прежде чем получу за тебя выкуп. Униаке и его брат пойдут к берегу моря, чтобы найти там Человека-Грома. Передай с ними послание для него. Если они его найдут, то, может быть, он придет за тобой.

Но когда она стала сочинять свое письмо, то смогла лишь написать: «Я в Тантамаре… Я жду вас… Я вас люблю…» И вдруг связь, которая существовала между ними, не то что прервалась, а как бы затерялась в глубоком мраке. Она не могла понять, что случилось.

Она смяла листок бумаги и выбросила.

— Пусть мик-маки сами расскажут ему о том, что наше судно потерпело крушение, что убили Юбера д'Арпентиньи, что покушались, на мою жизнь, что я нахожусь здесь…

Оба дикаря отправились в путь. Она предпочла не расставаться ни с людьми из Голдсборо, ни с Кантором.

Глава 6

Дом Марселины был большим, уютным, довольно хорошо обставленным.

Анжелика нашла Виль д'Авре возлежащим в широком гамаке из хлопчатобумажной ткани, который был подвешен на двух столбах. Его маленький сын играл с деревянными кубиками у его ног.

— Это настоящий караибский гамак, — объяснил губернатор. — Какой он удобный! На нем нужно лежать наискосок, от одного угла к другому, и тогда отдыхаешь великолепно. Я его выменял на несколько пачек табака у одного караибского раба, который проходил здесь со своим хозяином, сбежавшим с пиратского корабля.

— Торговец пряностями! — воскликнула Анжелика. — А когда вы его видели?!

— Меньше недели тому назад. Он шел к морскому побережью, чтобы сесть там на какой-нибудь корабль и вернуться на острова. Ему очень нужны были деньги, и я без труда, «почти даром» приобрел у него гамак и еще его «кара-коли» — выточенное из таинственного металла украшение в оправе из твердого дерева, которое он носил на шее. — И маркиз показал ей этот амулет. — Редко удается заиметь такую вещицу. Караибы очень ими дорожат, и это почти единственное украшение, которое они передают друг другу по наследству. Господин де Пейрак вам подтвердит, что этот металл, такой же желтый и такой же нержавеющий, как золото, не является ни золотом, ни сплавом золота с серебром. Караибы его получают от аруагов из Гвианы, своих смертельных врагов, когда те приплывают к ним обмениваться подарками перед началом военных действий… Я в восторге от своего приобретения. Оно дополнит мою коллекцию американских редкостей… Вы, говорят, обладаете ирокезскими «порцеланами», восхитительным ожерельем-вампум, которое вождь Пяти Племен подарил лично вам…

— Уттаке.., да, было такое… Но я его никогда не продам.., и даже не отдам его вам «задаром», как вы, может быть, сейчас надеетесь…

— Вы так им дорожите? Вы так к нему привязаны? Для вас оно является таким дорогим сувениром? — спросил маркиз с живым интересом.

— Безусловно!..

Анжелика вспомнила тот момент, когда она впервые держала в руках это ожерелье-вампум. Форт тогда был наполнен запахом супа из фасоли, которую ирокезы принесли, чтобы спасти их от голода. Этот момент навсегда останется у нее в памяти. «Эти порцеланы я дарю тебе, Кава! Тебе, белой женщине, которая спасла жизнь вождю Уттаке…» note 32.

Маркиз посмотрел во двор и увидел там Пиксарета, рассказывавшего окружившим его детям о многочисленных подвигах Великого Воина Акадии.

— В Квебеке говорят, что вы спите с дикарями… — сказал он, улыбнувшись. — Но это все сплетни, — поспешил он добавить, увидев реакцию Анжелики. — Я никогда этому не верил…

— Тогда почему вы повторяете при мне эти сплетни? — гневно сказала Анжелика. — Зачем мне знать об этих мерзостях, которые распространяют обо мне в вашем паршивом городишке?… Меня никогда там не видели…

— Но вызывают удивление некоторые факты, дорогая моя! Уттаке! Этот заклятый враг французов и всех людей белой расы подарил вампум вам, женщине! Такая честь…

— Я спасла ему жизнь. А он спас жизнь нам. Что же тут странного, если после этого мы обменялись подарками?

— А этот? — и Виль д'Авре указал подбородком на Пиксарета. — Этот абенак Пиксарет. Полная противоположность Уттаке. Злейший враг ирокезов, тоже своего рода непримиримый борец за своего Бога и за своих друзей. И вдруг он оставляет едва начавшуюся военную компанию, чтобы следовать за вами как собачонка! Представляю себе, как разозлились иезуиты!

И он многозначительно улыбнулся.

— ..Признайтесь, есть о чем позлословить!.. Что может вас связывать с этими краснокожими змеями и так привлечь их к вашей персоне?…

— Не знаю что, но во всяком случае не то, на что вы намекаете. Вы не хуже меня знаете, что индейцам, какие бы они ни были, и в голову не может прийти, что они смогли бы иметь любовную связь с белой женщиной. Белая кожа вызывает у них отвращение.

— Случалось такое, — нравоучительно промолвил Виль д'Авре. — Редко, правда, но всегда с интересными дамами. Даже с англичанками. Были такие женщины, которые бросали все, чтобы последовать в глубину лесов за красивым, хотя и не очень хорошо пахнущим индейцем. В каждой женщине скрывается что-то первобытное…

— В данном случае это он за мной следует, — сказала Анжелика, которую начинало все это сильно раздражать. — Только смотрите, не сделайте подобного намека при нем, а то ваша шевелюра сразу же окажется на его поясе, и поделом. У вас злой язык, и вам лучше было бы остаться при королевском дворе, а не заниматься сплетнями здесь, у нас, в дебрях Америки… Кроме того, я не знаю, полностью ли вы отдаете себе отчет в своих словах, но они оскорбительны для меня и моего мужа… И для вашей безопасности было бы лучше, чтобы ему об этом не стало известно…

— Полноте, я ведь шутил!

— Ваши шутки довольно сомнительного свойства…

— Как вы обидчивы, — сказал маркиз. — Полно, Анжелика, что я такого сказал… Все это дело выеденного яйца не стоит… Почему вы так серьезно ко всему этому относитесь? Жизнь прекрасна, дитя мое! Улыбнитесь!

— Ах! Как все это в вашем стиле! Вы меня выводите из себя и после этого великодушно пытаетесь меня утешить и советуете мне видеть жизнь в розовом свете…

— Такой уж он есть. Что вы от него хотите? Приходится его терпеть, — сказала Марселина, войдя в комнату. — Точно как его сын. Избалованный врунишка и балаболка! Сущий ребенок. Что вы от него хотите! Злюка, плутоватый, не ведает, что творит, как все дети. Вредный, но забавный. Ему прощаешь потому, что он не трус, хотя и избалован. В душе-то он не злой. Если врет, то по мелочам…

Она продолжала в том же духе, и было непонятно, кого она при этом имеет в виду — отца или сына.

Марселина была высокого роста, хорошо сложена и гораздо менее мужеподобна, чем ранее представлялось Анжелике. А также более благовоспитанна. Густые каштановые волосы начинали серебриться на висках. Они контрастировали с ее загорелым, немного красноватым лицом, дышавшим молодостью и здоровьем. Становилось понятно, почему истосковавшиеся по ласкам искатели приключений испытывали желание отдохнуть на ее пышной груди и, соприкоснувшись с ее заразительной бодростью, вновь обрести вкус к жизни, будучи даже беднее, чем библейский Иов…

Марселина, эта бедная сирота, несколько раз выходившая замуж и остававшаяся вдовой, родившая столько детей и брошенная их отцами, создавала свой очаг, используя малейшую травинку. На ее долю пришлось столько несчастий, что ей впору было наложить на себя руки. А она в своей жизни старалась видеть лишь везенье и счастье. Она могла давать людям радость, подобно тому, как продавала им свои мидии или свой уголь.

— Другие дети у меня серьезные и немного простоватые, — объяснила она Анжелике. — Ну, это понятно! Их отцы ведь не были губернаторами… А от моего младшенького все время голова кругом идет. И это полезно… Если голова не работает, то становишься глупым. Когда приезжает его отец, то вообще творится что-то невообразимое. К концу лета, можете не сомневаться, здесь сплошное смертоубийство. Он может вообще целый город перевернуть вверх дном. О, ляля!.. Я им просто восхищаюсь! Не знаю, как это ему удается находить столько способов, чтобы всех задевать, никого не оставлять в покое… Это целое искусство, говорю я вам… Я бы так не смогла. Вообще я не, могу причинять людям зло, в этом мое несчастье.

Говоря все это, она внимательно разглядывала Анжелику. Наконец она сказала:

— Ну, все в порядке! Я рада, вы достойны его, хочу я сказать. Вы та женщина, которая ему нужна. Кому? Графу де Пейраку, черт возьми! Меня это беспокоило. О вас столько рассказывали. Говорили, что вы очень красивая. Даже слишком красивая. Это меня пугало. Очень красивые и при этом благородные женщины часто оказываются потаскухами. Он был здесь у нас еще вначале, когда разведывал, до того, как привез вас из Европы. Это особый человек.., как это сказать.., других таких не бывает. Он выше всех, выше даже, чем вот этот, — сказала она, показав без стеснения на Виль д'Авре. — В нем есть что-то такое, из-за чего у всех без исключения женщин возникает желание, чтобы он хотя бы немного проявил к ним интерес, ну, скажем, просто посмотрел на них.., так, как он умеет смотреть. Это очень странное ощущение: сознаешь, что он на тебя смотрит, и сразу становишься чем-то, кем-то особым.., или, скажем, он улыбнулся тебе, произнес лишь одну фразу, например, такую: «У вас, Марселина, очень милый дом. Вы дали ему душу…» И после этого ты растешь в собственных глазах… Говоришь себе: «Да, правда, я дала душу своему дому, и люди это чувствуют…» Я думала, что не существует женщины, которая могла бы стать женой такого человека. Женщина может быть ему нужна лишь для временного развлечения. Он не из тех, кто может жениться лишь для того, чтобы его обслуживали, чтобы показывать свою жену в салонах… И я говорила себе также, что уж никак не за морями, не в диких странах он сможет найти свою редкую птицу… И вот я узнаю, что в Голдсборо появилась графиня де Пейрак. Меня разобрало такое любопытство, что еще немного, и я готова была специально отправиться туда, чтобы посмотреть, что вы собой представляете. А сейчас я вас увидела. И я удовлетворена. В жизни все-таки происходит что-то хорошее.

Анжелика с первых слов поняла, что Марселина говорит о Жоффрее. И нескрываемый энтузиазм, с которым эта женщина выражала свои мысли, доставил ей такую радость, что она едва сдерживала слезы на глазах. И она увидела ЕГО здесь, когда он сюда приехал, одинокий, брошенный близкими, изгнанный из королевства из-за единственного греха: он обладал незаурядным умом и величием души. И сердце Анжелики наполнилось любовью и тоской по нему. Она была тогда далеко отсюда, во Франции. Ее преследовали, как дикого зверя. А он был здесь, потеряв надежду когда-нибудь снова ее увидеть. Оба были несчастны, так как думали, что никогда уже не смогут найти утешения на этой земле. Чудо, которое вновь их соединило, приняло вдруг неземные размеры. Увидев слезы в глазах Анжелики, Марселина с беспокойством замолчала.

— Извините меня, — сказала Анжелика, вытирая ресницы. — То, что вы говорите, так задевает меня за сердце! Я не могу выразить, как ваши слова меня тронули. И кроме того, я испытываю сейчас такое беспокойство о муже.

— Все образуется, — сказала Марселина с добротой в голосе.

— Господин губернатор мне все рассказал. Вы хотите встретиться с мужем на берегу моря, но вы не можете продолжать ваше путешествие из-за раны на ноге… Наберитесь терпения! Может быть, мы сможем скоро что-нибудь о нем узнать. Мой сын Лактанс сейчас в Тормантине, он повез туда товары. Вернется он завтра или послезавтра, если он видел там господина де Пейрака, то он нам об этом скажет.

Эта новость несколько успокоила Анжелику.

От Марселины поистине исходило нечто животворное и вселяющее уверенность. Особенно после того, как она сказала: «Все образуется».

Они весело перекусили пирогом с дичью, запивая его сидром.

Виль д'Авре прочел Анжелике письмо, которое он посылал в Квебек, чтобы сообщить о недостойном поведении братьев Дефур. Письмо начиналось так:

«Ваше превосходительство!

Я, как и ранее, не имею причин быть довольным поведением господ Дефур. Тот, что недавно вернулся из Франции, ведет себя по отношению ко мне столь же непочтительно, как и трое других. Все они совершенно распустились из-за длительной свободы от всяких обязательств и привычки самим определять свою линию поведения, каковая достойна сожаления и свойственна тем, кто проживает в приморских провинциях Акадии, и каковая перенята ими от индейцев… Посему необходимо держать столь опасных людей под наблюдением, о чем я имел честь сообщить вам еще в прошлом году…» и т, д.

К ним подошли некоторые из детей Марселины и представились. Старшая дочь, Иоланда, была такая же крупная, как и мать, но не обладала ее природной женственностью.

— Это настоящая бой-баба, — с гордостью сказала о ней Марселина. — Она может одним ударом кулака свалить мужчину с ног.

Анжелика тайком спросила маркиза, которые из них являются отпрысками братьев Дефур.

— Точно не знаю, — ответил он. — Единственное, в чем я уверен, что таковые среди них имеются. Я это чувствую.

Вдруг их внимание привлекла точка, появившаяся далеко на горизонте. Это был какой-то корабль. Все вышли из дома.

Иоланда спросила, нужно ли начинать снимать котлы, чтобы идти прятаться в лес.

— Нет, — сказал маркиз. — Теперь я разглядел, с кем нам предстоит иметь дело. Это фламандская посудина этих презренных пьяниц братьев Дефур. Значит, они все четверо будут здесь в день Святого Этьена. И может быть, Александр!

Он потер себе руки.

— Ха! ха! Я заставлю их пропеть молитву. Анжелика ничего не сказала и внимательно посмотрела на него.

— Что это вы? — спросил маркиз. — Вы о чем-то задумались?

— У меня в памяти всплывает что-то, связанное с вами, — сказала она.

— Это касается вас и очень важно, но никак не могу вспомнить, о чем идет речь! Ах, вот оно что, ну да.., теперь я вспомнила… Первый раз, когда я встретилась с вами на берегу в Голдсборо, вы сказали, что без очков ничего не можете разглядеть в двух шагах от себя. А сейчас, без очков, вы не только разглядели вдалеке корабль, но и смогли определить, кому он принадлежит.

Маркиз казался смущенным и стал краснеть, как ребенок, застигнутый за чем-то нехорошим, но быстро овладел собой.

— Это правда! Я припоминаю… В действительности у меня превосходное зрение, и я никогда в жизни не носил очков.., но тогда я вынужден был разыграть эту маленькую комедию…

Он осмотрелся вокруг и отвел ее в сторону, чтобы поговорить без свидетелей.

Глава 7

— Это из-за той женщины, которая была тогда с вами.

— Герцогини де Модрибур?

— Да.., когда я ее увидел, у меня кровь застыла в жилах… Я боялся лишь одного: что она меня узнает, или поймет, что я ее узнал… Чтобы этого не случилось, я сказал первое, что мне пришло в голову, и как будто моя выдумка мне удалась, потому что даже вы в это поверили… У меня определенные артистические способности… Господин Мольер мне говорил…

— А почему вы не хотели, чтобы она догадалась, что вы ее узнали?

— Потому что это страшная женщина! Стоит вам упомянуть о герцогине де Модрибур в некоторых кругах Парижа или Версаля, и у ваших собеседников побледнеют лица. Мне приходилось несколько раз с ней встречаться при дворе, но чаще всего это было во время сеансов черной магии, которые нужно посещать, если хочешь, чтобы к тебе относились с должным уважением. Сейчас это вошло в моду. Всем хочется пообщаться с Дьяволом. Я, правда, не в восторге от такого времяпрепровождения. Как я уже говорил вам, человек я простой, добродушный, предпочитаю мирно жить среди своих друзей, книг, среди красивых предметов, красивых пейзажей. В этом отношении Квебек мне очень подходит…

— Почему вы нам ничего не сказали об истинном лице этой женщины, которая по воле случая оказалась в нашем доме?

— Вы что, думаете, я очень хотел, чтобы она подсыпала мне яду?! Эта женщина — отравительница, моя дорогая, и одна из самых опытных… А кроме того, ситуация показалась мне очень пикантной. Флиртовать с Дьяволом с ангельскими глазками! Например, она как-то имела бесстыдство мне сказать: «Вы что-то путаете, сударь. Уверяю вас, что у меня на совести нет ни одной смерти». Это у нее-то! У той, которая отправила к праотцам добрую дюжину людей. И это, не считая ее старого мужа, нескольких служанок, которые ей почему-то не угодили, духовника, который не захотел отпустить ей грехи…

И он фыркнул, прикрывшись рукой.

— ..Вообще-то она незаконнорожденная. Дочь одной знатной и очень сладострастной дамы, вроде бы даже колдуньи, которая, говорят, зачала ее от своего духовника или от своего слуги, или собственного брата, или от какого-то простого крестьянина.., в общем, никто точно не знает. Склоняются скорее к духовнику, так как тот был силен в математике, и это могло бы объяснить неоспоримые способности герцогини в области точных наук, хотя одно время богословы считали, что эти способности у нее от Дьявола… И он добавил с озабоченным видом:

— Мне так и не удалось точно узнать, кто была ее мать… Мадам де Рокенкур знала ее, но я не смог от нее добиться правды… Все что я знаю, так это то, что она из знатной семьи из Дофине.

— Я думала, что мадам де Модрибур родом из Пуату…

— По этому поводу она рассказывает все что угодно. Это зависит от того, кого она решила обольстить… Не знаю почему, но мадам де Рокенкур проявила интерес к судьбе девочки… Может быть, потому, что между ней и матерью герцогини существовали несколько своеобразные узы дружбы.., а может быть, и потому, что она также испытывала известную слабость к духовнику… Хотя в этом священнослужителе не было ничего интересного. Своего рода ученый-самоучка. И какое-то образование он смог получить лишь потому, что на то было разрешение Ордена. А дочь его унаследовала от него также и сатанизм! Вы слыхали что-нибудь о деле монастыря Норель?

— Нет, не слыхала.

— Это произошло лет двадцать тому назад. Амбруазина находилась в этом монастыре, и было ей тогда лет пятнадцать. Но это был не единственный монастырь, где Дьявол устраивал свои оргии. Были еще такие монастыри в Лудене, Лувье, Авиньоне, Руане. Тогда это было модно… В Нореле сатанинским действом руководил настоятель монастыря Ив Жобер. Он заставлял монашек танцевать голыми и совокупляться друг с другом прямо в церкви или саду. Он проповедовал, что нужно грех убивать в себе при помощи греха и, подражая целомудрию наших предков, ходить как они, голыми, и следовать велению своих чувств, а не подавлять их… Эта теория не лишена соблазнительности, но. Инквизиция смотрела на это иначе. Она пропустила Ива Жобера через пыточные сапоги, а потом сожгла его живым вместе с несколькими монашками note 33. Амбруазина, благодаря своей хитрости, вышла сухой из воды. Через некоторое время на ней женился герцог де Модрибур. Она смогла наконец к своему знамени незаконнорожденной девицы прикрепить знатный герб: лев с четырьмя когтистыми лапами и красные полосы на желтом фоне. Герцог считал, что совершил выгодную сделку, так как он имел привычку приобретать для себя юных девственниц и потом отделываться от них, когда те ему надоедали. Но на этот раз он встретил противника посильнее себя. В области пороков и ядов он ничему новому научить ее не мог. Обо всем этом, конечно, официальных сведений нет, или почти нет… Слишком уж знатные это фамилии. Но я в курсе всего, меня трудно обмануть… Вы понимаете, почему я так разволновался, когда встретился здесь в Америке с этой сладострастной Мессалиной. Но мне кажется, что я удачно вышел из этого сложного положения… Анжелика, у вас рассерженный вид! Почему?

— Вы меня вовремя не предупредили. Приняв эту женщину, мы подвергали себя смертельной опасности.

— Но она, насколько мне известно, никого у вас не убила.

— Но могла убить.

Анжелика внутренне содрогнулась. Теперь она поняла, что Амбруазина намеревалась отравить Абигель.

— Анжелика, я вас не узнаю, — вскричал маркиз огорченным тоном. — Можно подумать, что вы на меня сердитесь!

— Я бы вас с удовольствием убила, — сказала Анжелика. В ее взгляде было нечто такое, от чего губернатор невольно отступил на шаг.