Брачные игры чародеев Тихомиров Артем

17

Очень надеясь, что, вернувшись, застану свой милый домик в целости и сохранности, я выскочил на улицу. Погода была прекрасная — ни холодно, ни жарко. В самый раз для чего-то великого. Очень может быть, что, одолев Вольфрама, я впишу свое имя в исторические хроники и займу достойное место в гвардии самых лучших чародеев нашего королевства.

По пути я собирался выработать методику разговора с Вольфрамом. Тут надо выбрать правильную ноту, чтобы беседа с самого начала не полетела в тартарары. Значит, надо заделаться в дипломаты, а это, что ни говори, весьма трудная задача.

Следующими в списке стояли проблемы более общего характера — например, как подступиться к вопросу, который до сих пор стоял ребром, а именно: как спасти Леопольда от когтистых лап его полоумного деда? И это, и многое другое, напрямую связанное с тем курятником, в котором я очутился (Гермиона, Фероция, Ирма, Селина и пр.), требовало недюжинных умственных усилий, но я не представлял себя в роли генератора гениальных идей. Ну, хотя бы в силу того, что до сих пор не оправился от шока и последствий бессонницы. А они, эти последствия, нарастали. Иной раз мне казалось, что я не просто шагаю, а сплю на ходу. Даже чуть не врезался в афишную тумбу, получив от стражника на перекрестке внимательный взгляд. Наверное, мысленно он сравнивал мою физиономию с физиономиями знакомых ему мошенников и грабителей.

Чтобы не осложнять ситуацию, я прибавил шаг, и мне пришла в голову хорошая мысль: взять извозчика. Сидя в коляске, можно предаваться думам сколько угодно, и, глядишь, одна из них вдруг подарит приятный сюрприз. Вдохновленный, Браул Невергор остановился у обочины и стал ждать.

Странное дело, пока я шел, помахивая тросточкой и пугая встречных прохожих, извозчичьи пролетки проносились мимо меня одна за другой. Лошади стучали по мостовой копытами, коляски скрипели не смазанными осями и весело подпрыгивали там, где брусчатка вспучивалась или, наоборот, проваливалась, подточенная дождями. Но вся эта веселая вакханалия мгновенно прекратилась, стоило мне возжелать прокатиться с ветерком. Улица, до того весьма оживленная, стала походить на кладбище. Чинно и скорбно по ней шествовали молчаливые люди, и всякий, даже студент, которому просто положено излучать бесшабашность и улыбаться до ушей, выглядел так, словно возвращался с поминок. Или идет на них, чтобы отдать должное усопшему любимому родственнику.

Сначала я принял это за странный каприз обстоятельств, но, проторчав на месте битых пятнадцать минут, осознал, что все сложнее. Извозчиков не было. Такое чувство, что как раз в тот миг, когда я подошел к обочине, их запретили новоиспеченным королевским указом. Оглядевшись по сторонам, Браул Невергор заметил, что и поток прохожих иссякает. Словно финансовая помощь молодому литератору. Река превратилась в ручей, но и он постепенно превращался в жалкие капельки. Поняв, что через минуту-другую останусь на улице один-одинешенек, я ринулся бежать. Прибежав на соседнюю улицу, понял, что и тут не лучше. Почти в панике, я домчался до угла и осторожно выглянул из-за него, надеясь, что увижу извозчиков, замерших толпой в ожидании, когда же я пойму, как здорово они надо мной подшутили.

Ничуть не бывало. За углом стоял стражник. Заметив мою голову, высунувшуюся справа от него, он обернулся и встопорщил свои замечательно длинные усы. Они торчали в стороны параллельно горизонту и походили на две приклеенные под носом шпаги, на которые можно было нанизывать грибы для сушки.

Несколько мгновений мы со стражником взирали друг на друга, после чего я так же медленно убрал голову. Не желая угодить в кордегардию до выяснения личности, быстро сплел маскирующее заклинание и слился со стеной. Стражник выступил из-за угла и замер, словно замороженный исполин. Конечно, он меня не видел, хотя суровый взгляд весом в пару сотен килограммов прошелся-таки по тому месту, где я прилепился к каменной кладке.

Стражник сказал «хм!..» и пошел по тротуару в сторону квартала Канареек, орлиным взором обследуя окрестности. Я в свою очередь снялся с места и задал стрекача в сторону противоположную. Далеко не сразу до меня дошло, что невидимость снять я забыл. Только после нескольких столкновений с мигонцами в моем мозгу шевельнулась догадка. В тени здания Браул Невергор осторожно вернул себе прежний облик, и в ту же секунду над его головой разразились громы и молнии. Небо раскололось пополам в яркой голубой вспышке, и пошел дождь. Нет, даже не дождь. Совсем другое. И ливнем это трудно было назвать. Потоки воды понеслись в ущельях между домами, как самые настоящие горные реки, и ревели под стать им. Если бы я не применил заклинание левитации, меня бы смыло с мостовой точно так же, как прочих добропорядочных граждан.

Теперь, конечно, думать о пролетке не имеет смысла. Сейчас все они несутся в неизвестном направлении, и извозчики весело пускают пузыри, соревнуясь с лошадьми, кто глубже нырнет. И подумайте, кому еще могло так повезти, как не мне? Небо до самого последнего момента было прозрачным, аки слеза младенца, но ведь надо же было такому случиться… А! В моем чародейском мозгу в очередной раз сверкнула гениальная догадка: а не поколдовала ли тут некая личность (фамилии Лафет называть не будем)? Не нарочно ли грянул этот катаклизм? И не является ли исчезновение всех конных экипажей проявлением специфического чувства юмора моего доброжелателя?

Вися над бурлящими водами под выступающим краем черепичной крыши, я пытался что-нибудь придумать. Если это дело рук Вольфрама Лафета, то совершенно неясно, зачем ему устраивать наводнение. Он ведь сам позвал меня к себе в гости, а не я вымолил у него право на аудиенцию. Нелогично. Впрочем, что логичного можно найти во всей этой истории и можно ли вообще назвать жизнь Браула Невергора даже просто нормальной? Нет, к моему великому сожалению.

«Ну хорошо», — сказал я себе так храбро, как только мог. Если это вызов, то я его принимаю. Мой дух только закаляется в невзгодах… надеюсь на это…

Мимо меня проплывало множество разных предметов. Вот только что, например, чинно, покачиваясь на волнах, проскользил толстый человек, похожий на библиотекаря. В одной руке он держал зонт, в другой — книгу и, не обращая внимания на хлещущие нити дождя, задумчиво крутился по часовой стрелке. Понаблюдав, как он сворачивает за угол, я понял, что надо сделать. И тут же, по счастливой случайности, прямо ко мне под ноги подплыл могучий дубовый стол, вынесенный наводнением из кабинета какого-то министерства.

Нет, я все-таки гений! Теперь мне не надо напрягаться и лететь к дому Вольфрама по воздуху, рискуя быть сдутым штормовыми ветрами. Я стану мореходом и без страха буду бороздить волны и, возможно, даже открывать острова. И назову я свой корабль… «Мудрость Браула». А что, по-моему, вполне.

Опустившись на стол, качающийся на волнах ножками кверху, я приказал своему быстроходному корвету мчать вперед. Пришлось добавить магии, после чего «Мудрость Браула» взяла курс на поместье Вольфрама Лафета. Ни дождь, ни ветер не могли всерьез помешать мне достичь своей цели. Я достиг ее, даже несмотря на то, что трижды стол едва не перевернулся, два раза протаранил лодку, на которой кучкой жались друг к другу промокшие дамы с кислыми лицами, и один раз закрутился в мощном водовороте на Деревянной площади. Мне удалось удержаться на плаву, и, замечу, это стоило немалых трудов. Я понял, какая это сложная работа — быть мореходом. Если даже здесь, в лабиринтах Мигонии, меня на каждом шагу подстерегали опасности, воображаю, что происходит в открытом море. Каким мужеством и нервами надо обладать герою, который противостоит ярости стихии и встречает ветры судьбы лицом к лицу. Ничуть не завидую тем, кто выбрал эту мокрую стезю. Теперь-то я испытал ее прелести на собственной шкуре, весьма пропитавшейся водой.

После долгих мытарств и сражений с волнами и ветром я вплыл в район, где находились богатейшие особняки волшебствующей и обычной аристократии. Тут было не лучше, чем в других местах. Дома за высокими оградами походили на странной формы корабли, попавшие в шторм. Не удивлюсь, если именно в эти минуты их хозяева проклинают все на свете.

Особняк Вольфрама Лафета Первого показался на горизонте вскоре после того, как «Мудрость Браула» перемахнула через новую волну. В ушах у меня засвистело, порыв ветра сорвал шляпу с моего черепа и унес ее вдаль, на что я издал протестующий вопль. К сожалению, шляпа канула в Лету, и у меня не было времени искать ее там. На повестке дня стоял вопрос правильной швартовки.

Приближаясь к большим чугунным воротам, украшенным статуями скалящихся монстров, я отметил немаловажную деталь: вода плескалась у подножия высокой каменной ограды Вольфрама, но не проникала внутрь. Ни одна капля не просочилась сквозь решетку — магия надежно отсекала волны, сохраняя первоначальный вид гравиевых дорожек и усыпанных цветочками клумб.

Чтобы не быть унесенным потоком мимо цели, я принялся отчаянно колдовать, однако злобный попутный ветер двигал «Мудрость Браула» вперед и вперед. Ему было начхать, что у меня важный визит и что я проделал слишком долгий и опасный путь и не собираюсь идти на попятную.

В тот момент, когда я понял, что мои попытки обуздать плавсредство тщетны и меня вот-вот близко познакомят с громадным дубом, растущим неподалеку, вмешалась некая сила. Вольфрам Лафет Первый пришел на помощь своему оппоненту, причем сделал это со свойственной ему экстравагантностью.

Из массы бешеного дождя, крича тонкими противными голосами, вылетели две горгульи. Я и охнуть не успел, как чудовища, размахивая кожистыми крыльями, разбрасывающими по миллиону капель в секунду, спикировали к «Мудрости Браула» и схватили ее за края. Я завопил, вцепившись в ножки стола, и в тот же миг мимо меня пролетела страшенная молния, испепелившая воду в том месте, где только что находился ваш покорный слуга.

Горгульи не собирались пожирать меня, во всяком случае, пока что. Наоборот, они несли Браула Невергора в сторону зловещего дома со всей возможной аккуратностью. Страхолюдина слева даже приветливо подмигнула. Видимо, чтобы приободрить. Ну, что делать, я приободрился, а в следующий миг меня вместе с «Мудростью Браула» уронили. Я не жалуюсь, это в порядке вещей. Если и есть на свете чародеи, которых горгульи опускают на землю как положено, то я, очевидно, не вхожу в их число, поэтому фыркать бесполезно. Смирившись с судьбой и сопроводив сие событие пронзительным воплем, я грохнулся с трехметровой высоты на траву. Лицом вниз. А стол, вы спросите? Отвечу: ему повезло гораздо больше, чем мне. Он упал на мягкое. Браул Невергор, конечно, не пуховая перина, но приземляться на него куда безопаснее и гораздо больше шансов не переломать конечности. Стол, видимо, подумал так же и разлегся на мне, словно только об этом и мечтал. Как бы то ни было, в этом происшествии имелась своя логика. Я плыл на сем предмете мебели, и теперь он имел полное право на компенсацию.

Я лежал без движения, в полной уверенности, что умер и все страдания позади.

Не тут-то было. Когда стол все-таки убрался с моей спины, а надо мной нависли две головы, выходящие из одного туловища, Браул Невергор подумал: «Вот ничего себе — сходил за хлебушком!»

18

После заклинания Тщательной Просушки я чувствовал себя, как проглаженное полотенце. Лучше, чем когда я был полностью мокрым Браулом, но все-таки странно.

Еще более странным было мое местонахождение. Если вы отправляетесь бросить вызов воплощению тьмы, вполне резонно ожидать, что при попадании в плен к оному вас подвергнут чему-нибудь неприятному, наподобие пыток в вонючих застенках. Однако ничего подобного не случилось. Вместо этого хозяин мрачного особняка стал мне родной матерью. Он усадил меня в кресло возле большого мраморного камина, вручил горячий глинтвейн, а сам устроился рядом. Можно было подумать, я дома у старого приятеля, а не у злого чародея, который в детстве оттаскал меня за ухо. В гостиной царил уют. Приглушенные оттенки интерьера — черное и золотое — успокаивали взор после бешеного сверкания молний, что не могло не сказаться положительно на моем настроении в целом.

После досадного происшествия с горгульями я увидел, что надо мной стоит двухголовый людоед. Милое такое создание размером, как мне показалось, с половину моего дома. Обе головы, лишенные растительности, приветливо улыбались. Решив, что это предсмертные видения или, того хуже, что меня выбрали в качестве обеда, я заорал, словно застрявшая в трубе кошка. Не хотелось покидать этот лучший из миров в расцвете лет. Я еще столько не успел сделать, столько не… Тут большие руки подняли меня с мокрой травы и куда-то понесли. Я подумал, что теперь-то увижу изнутри людоедскую берлогу, в которой закончили жизнь многие несчастные жертвы, и был крайне удивлен продолжением истории. Людоед вошел под своды громоздкого особняка Вольфрама, где его и встретил сам чародей. «Молодец, Гамб, положи его туда, только осторожно, — сказал похититель собственных внуков. — Нашему гостю нужна забота и внимание».

С того момента мои глаза выражали исключительно изумление, то есть были в три раза больше обыкновенного. Мысли окончательно перепутались, я уже не знал, кто я, а кто Вольфрам Лафет, и не мог дать гарантий, что все происходящее — не дурная галлюцинация, навеянная стрессами последних суток. Если вы помните, они, стрессы, валились на меня как из рога изобилия почти без передышки, и даже у самого крепкого нервами мага уже давно, уверен, поехала бы крыша. К числу последних я не отношусь, моя нервная система похожа не на сданный под ключ каменный дом, а на предназначенную к сносу деревянную хибару. Логично, что энергичная раскачка ей не на пользу.

— Как вы себя чувствуете, Невергор? — осведомился с видом участливого начальника стражи Вольфрам.

Я промычал, что вроде бы превосходно. Старик кивнул, оправляя пышные неровные седые бакенбарды, напоминающие меховой воротник, и потер крючковатый сизый нос. И в молодости он не блистал красотой, способной пачками валить с ног завидных невест, а теперь и вовсе. Поставьте Вольфрама посреди огорода и можете больше не беспокоиться о здоровье тыкв и огурцов. Даже насекомые будут обходить ваши грядки стороной.

Присмотревшись к старику, я заметил, что фамильное сходство налицо. Леопольд походил на него, как малек щуки походит на большую щуку, вышедшую на пенсию.

В руке Вольфрама появилась большая глиняная трубка с золотой инкрустацией, и он медленно раскурил ее от длинной спички.

— Вы удивлены, Невергор, и это понятно, — сказал патриарх — именно патриарха сильнее всего напоминал сейчас чародей. Его могучий складчатый лоб излучал Мудрость и Опыт.

А насчет удивления, так это пустяки. Даже если я свалюсь с припадком от его передозировки, не надо обращать внимания.

— Зачем вы устроили это наводнение? — спросил я. Теперь мои зубы вполне попадали друг на друга, хотя некоторое время назад они категорически отказывались это делать. Тем не менее сидение у жаркого камина сыграло свою роль. — Мигония получила такой удар под дых, что теперь не скоро оправится. Люди будут задавать вопросы, что случилось и кто виноват. Думаете, никто не узнает? А если власти вобьют себе в голову странную мысль, что бурные реки на улицах столицы — дело рук кого-то из волшебников? Может начаться расследование. Сами понимаете, ущерб и все прочее…

— Понимаю, — ответил старикан. — Но не боюсь. В моем возрасте мне уже ничего не страшно.

— А-а…

Вольфрам посмотрел на меня, выдувая облака терпкого сладкого дыма.

— Прошу простить за этот конфуз с горгульями. Они не слишком умны и не обладают должной ловкостью. Природа не создала их переносить мебель.

— Ничего страшного. Бывает, — ответил Браул, содрогаясь.

Я все ждал момента, когда старик превратится в чудовище, но он почему-то не спешил. Возможно, оставил очередную жуткую метаморфозу на десерт.

— Перестаньте, граф, — улыбнулся Вольфрам, — ничего страшного не произойдет. Я не читаю ваших мыслей, однако улавливаю замешательство. Все пошло не так, как вы думали?

— Совершенно не так, — согласился я.

— Мое появление в вашем доме… этот портал… мне очень жаль, что зашло так далеко, — сказал старик.

Я хлопал глазами, вспоминая нашу бурную встречу и те словеса, которыми одарил меня нежданный гость.

Уровень моего понимания упал ниже критической отметки. Спекулянты на бирже обычно хорошо знают, что надо делать в таком случае: хватать котомку и чесать в дальние края, пока твердая рука кредитора не схватила тебя за шиворот.

— Эх, если бы вы знали, Невергор, в каком я нахожусь положении! В чудовищном, одним словом…

— И поэтому, — вставил я, притомившись ждать, когда закончится эта драматическая пауза, — вы превращаетесь в разных монстров и ведете себя словно уличная шпана из Горгоньих Выселок?

— Поэтому, — кивнул Вольфрам, пыхтя трубкой. — Я все объясню. Надеюсь, в ближайшее время рецидива не случится…

Это было очень неприятное слово, оно заставило меня занервничать.

— Сначала поговорим о Леопольде, — сказал старик, — ведь, в конечном итоге, вы здесь из-за него. А целью моего приглашения было поставить все точки там, где их обычно принято ставить. До единой.

Дрожа, я признал ход его мыслей довольно логичным.

— Так уж получилось, что вы, Невергор, стали невольным участником всех этих событий. Я не думаю, что вы подговорили Леопольда вернуться в Мигонию и предаться развлечениям, так свойственным молодости.

— Ага.

— Правда и то, что я действительно велел Леопольду сидеть в Гордых Орлах и ждать разрешения выйти оттуда. Он воспринял это как тюремное заключение. Признаюсь, в чем-то мой внук прав. Я хотел использовать его для дела.

— Женить на Фероции Зипп, — вставил я.

— Прекрасно! — сказал старик. — Вам известна подноготная?

— Известна. Попав в такое скользкое положение, любой человек ищет опору. Я занимался тем же самым, то есть собирал информацию.

— И поговорили с участниками этой пьесы? — прищурился Вольфрам.

— А что было делать? Скрывать не буду. Разговор с Фероцией открыл мне глаза на многое. В частности, на ваши тайные переговоры насчет…

— Вам и это известно? — удивился зловещий старик. — Ну и ну!

— Фероция оказалась девушкой сметливой. Лишне говорить, что она против такого замужества, поэтому, совершенно естественно, она сделает все, чтобы оно не состоялось.

— Значит, Фероция вынюхала у Бруно про Слядена Исирода?

— У Бруно или нет, но эту тайну она раскрыла мне, не моргнув глазом.

— Странно.

— Почему?

— Не совсем понимаю, с чего ей это делать.

— С того, что волею судьбы я опять стал защитником невинных, опекуном страждущих и утешителем угнетенных! — Стараясь, чтобы мой голос звучал внушительнее, я понизил его на пару тонов. — Так уж получилось, что большую часть времени я только и занимаюсь тем, что улаживаю чьи-нибудь дела. Бескорыстно, прошу заметить. Обычно приказ о начале моих новых мытарств отдает Гермиона, и сейчас она поступила точно так же.

— Гермиона… — пробормотал Вольфрам, глядя на пляшущие язычки пламени в камине. — Вот уж кто кажется мне совершенно отбившимся от рук существом.

— Это с какой стороны посмотреть, — сказал я, намереваясь защищать честь сестры до последнего вздоха. — Ее хорошо дрессируют матушка и тетушка. Зелия и Шеневьера спуску бедняжке не дают, и она, естественно, отыгрывается на мне.

— Зелия… — снова забормотал старик и вздрогнул, как вздрагивают люди, пораженные в самое сердце каким-нибудь не слишком приятным воспоминанием. — Зелия…

— Что вы сказали?

— Ничего, — встрепенулся Вольфрам, — А как себя чувствует ваша матушка, Невергор?

— Прекрасно.

— Угу… Эльфрида… — Опять бормотание. Тристан был прав. Старый пень просто обожает этим заниматься и сейчас не намерен отказывать себе в удовольствии. — Эльфрида… Эльфрида…

— Уважаемый граф, — сказал я, — мы несколько отдалились от темы Леопольда. А между тем он до сих пор томится в ваших кошмарных застенках, ожидая решения своей судьбы.

Вольфрам скорчил рожу.

— Ваша правда. Итак, если я правильно понял, вы хотите, чтобы я освободил его и предоставил возможность распоряжаться своей жизнью?

— Как утешитель угнетенных и защитник справедливости, я именно этого и хочу. Если ваша с Бруно афера выгорит, вы разрушите судьбы целой кучи ни в чем не повинного народа. Неужто ваша душа настолько зачерствела? Неужто в этой чародейской груди бьется не живое сердце, а окаменелый сухарь?

Вольфрам молчал, растягивая драматическую паузу до предела. Скверная привычка, могу заметить.

— Если Фероция станет женой Леопольда, ее дети будут носить графский титул. Это желание Бруно Зиппа, и вам это должно быть известно. Моя же выгода связана с намерением завладеть книгой заклинаний Слядена Исирода.

— Что в ней такого, что вы готовы вот так запросто перешагивать через остывающие тела? — спросил я.

— Как чародей… как чародей, Невергор, вы должны понимать, что обладание подобными артефактами сулит…

— Попрошу точнее, Вольфрам. Хотелось бы более четких формулировок, — выпалил я, удивляясь собственной смелости.

Старик взглянул на меня с удивлением и даже благоговением. Если тебя считают рохлей и размазней, то любой энергичный фортель с твоей стороны способен шокировать собеседника. То же случилось и с Вольфрамом. Его бакенбарды вспушились и опали, как павлиний хвост.

— Тут мы и подходим к главной проблеме, Невергор. Той, что стоит у истоков почти что разрушенных жизней, которые вы пытаетесь спасти, — ощерился старый злодей. — До вашего прихода мне кое-что было неясно, но теперь, кажется, большая часть головоломки уже на своем месте.

— Рад за вас, — отозвался я, — но не могу сказать того же про себя. Хотелось бы идти широкой, хорошо освещенной дорогой, однако вместо этого я бреду, спотыкаясь, по затянутой туманом тропинке.

— Вы знаете, кем был Сляден Исирод?

— Пожалуй. Известный специалист по чудовищам. Путешествовал по разным измерениям и собирал всевозможные сведения по своему направлению. Автор нескольких работ по классификациям иносторонних существ. Ничего не упущено?

— Ничего. Почти. Все работы Слядена известны, они изданы еще пять веков назад и до сих пор не устарели, его классификации, хотя и подредактированные, считаются самыми полными. Тут ничего таинственного или неизвестного нет. Другое дело — его личные бумаги, точнее, книга заклинаний. Все великие чародеи оставили после себя подобные книги, но книга Слядена считалась утерянной. За пять веков она перешла в область легенд, превратилась в сказку, которая почти забыта даже в среде магов. Никто всерьез не думает, что она существует на самом деле, что она сохранилась.

— А она сохранилась?

— Что за дурацкий вопрос, Невергор? — раздраженно засопел Вольфрам, — Менее всего я склонен шутки шутить!

— Я имел в виду, не обвел ли вас вокруг пальца Бруно Зипп? Банкиры, они, знаете, способны и не на такое.

— Невозможно. В кругах коллекционеров и любителей древностей у Бруно есть определенная репутация. Чем бы он ни занимался в своей банковской сфере, здесь он мухлевать не может. Если станет известно, что Зипп продает подделки, не сносить ему головы, ведь он имеет дело в основном с чародеями, людьми в известной степени непредсказуемыми и вспыльчивыми. Тот, кто годами зарабатывал репутацию серьезного игрока, не станет рисковать, поэтому я отвергаю вашу версию, Невергор.

— Хорошо. Но разве нельзя эту книгу у Бруно купить? Или он предлагает заоблачную цену?

— Нет, нельзя. Я потратил много времени и сил, убеждая его, но Зипп — редкостный осел. Уперся. Ни в какую.

— И вы не стали прибегать к чарам? Не воспользовались гипнозом или еще чем-то таким, чтобы подтолкнуть осла в верном направлении?

Вольфрам посмотрел на меня, как на говорящую сколопендру.

— Да кем вы меня считаете, Невергор? Воплощением тьмы?

— Ммм…

— Ваше «ммм» довольно оскорбительно! — фыркнул старик. — Что бы вы там ни вбили себе в голову и что бы ни болтали все эти угнетенные, вы ошибаетесь! Я совершил в жизни много неблаговидных поступков, но никогда не переступал черту. Книгу Слядена я намерен заполучить честным путем. Допускаю, что вы, Невергор, способны прибегнуть к вышеописанному методу убеждения, но я, Вольфрам Лафет Первый, сделан из другого теста.

Насчет теста я мог поспорить, но не стал. И насчет честных путей тоже. На эти темы можно было дискутировать до бесконечности.

— И тогда, — сказал я, — вы с Бруно состряпали заговор.

— Не заговор! Это взаимовыгодная комбинация.

— С разрушительными последствиями…

— Перестаньте, Невергор! Вы слишком вошли в свою роль рыцаря на белом коне и отрываетесь от реальности. Мир крутится по определенным правилам, нравится нам это или нет. Его шестеренки стоят на своих местах и делают свою работу как положено, а если им вздумается жить только личными интересами, как Леопольду или Фероции, разразится хаос!

— Но вы, насколько я понимаю, руководствуетесь как различным интересом. И только.

Старик чуть не полыхнул огнем из раздутых ноздрей. В его лице на миг появилось нечто такое, от чего простого обывателя, как правило, хватает кондрашка.

— Я, Невергор, старше вас и ваших подопечных и потому имею право управлять событиями и поступать по своей воле!

— Неплохо сказано, — дерзил я, рискуя составить компанию Леопольду в его застенках.

— Вы все такой же наглый юнец, — шикнул Вольфрам. — Когда-то я оттаскал вас за ухо и с удовольствием повторил бы это сейчас!..

— Но я тут не за этим? — уточнил я.

— К сожалению… Эх, Невергоры!.. Хорошо, оставим в стороне эмоции. Я хочу, чтобы вы знали все, тем более у меня к вам деловое предложение…

— Какое?

— Чуть позже.

Вольфрам некоторое время просто курил, заставляя меня нервничать. Хотя здесь было уютно, но дом старика не мог, по моей классификации, считаться местом, которое я назвал бы родным очагом. Помня рассказы Тристана о всяких странностях, о подземных казематах, о тайных комнатах, запертых на ключ, о порталах, ведущих неизвестно куда, я томился неясными предчувствиями. Как знать, может, все это ловушка! Может быть, любезность Вольфрама — только способ усыпить мою бдительность, чтобы потом, когда я растаю и отвернусь, трахнуть меня по башке? Одно ясно: с этим управлятелем событий нельзя терять бдительность.

Мне показалось, что старикан уснул.

— И что же мне оставалось делать? — спросил Вольфрам, когда я окончательно убедился, что наши переговоры зашли в сонный тупик. — Да, возможно, в глазах посторонних я поступаю неэтично, омерзительно и подло, но, поверьте, на моем месте вы сделали бы то же самое.

Я сказал, что не разделяю его точку зрения.

— У вас нет отпрысков, Невергор?

— Нет.

— Тогда и не пытайтесь строить из себя умника. Вам не понять, что значит устраивать жизнь единственного внука, который только и делает, что строит из себя законченного кретина. В конце концов, я чувствую ответственность. Его отец плюнул на семью и прохлаждается в далеких краях. В свое время мне не удалось повлиять на него, и вот результат. Если Леопольд женится, это будет хорошим ошейником для его склонности к разнузданным развлечениям. Фероция сумеет держать его в узде. Даже если Леопольд начнет брыкаться и пускать в ход магию, не думаю, что его ждет успех. У Бруно Зиппа железная хватка, он выработал ее в кровавых финансовых сражениях, и каждый раз она только крепчала, словно меч после новой закалки. Самый лучший вариант для Леопольда — это тот, где его посадят на цепь.

— А может, спросить непосредственно у него?

— А! — Старик махнул рукой. — Если спросить у него, рискуешь услышать нечто такое, от чего только изжога разыграется. Она всегда дает о себе знать, стоит Леопольду изречь какой-нибудь перл.

— Выходит, его судьба предрешена? — спросил я. — И до гробовой доски он будет ходить в скрученном состоянии и в строгом ошейнике?

— Я пытаюсь объяснить вам свою мотивацию, потому что, сдается мне, вы переступили порог моего дома с багажом разных возмутительных небылиц и неверных, мягко говоря, выводов!

Мы скрестились взглядами и чуть не подожгли ковер получившимися от их скрещивания искрами.

— Если бы все было решено окончательно, Невергор, я бы не позвал вас сюда. Знаете, что бы я сделал, если бы являлся чемпионом по злодеяниям среди волшебников-аристократов?

— Понятия не имею. Все мои знакомые чародеи — люди порядочные, — брякнул я.

Вольфрам с досады чуть не откусил мундштук своей трубки. Понимаю. Когда ты привык повелевать и пригвождать к полу внуков-кретинов одним междометием, чертовски трудно сохранять хладнокровие, общаясь с Браулом Невергором. Если бы он сказал, что со мной нужно адское терпение, то был бы совершенно прав. Моя родительница талдычила мне это каждодневно, а тетки и дядьки подпевали ей козлиными голосами, наперебой советуя, как лучше и через какое место вбить в меня хоть капельку ума. Нет, я не был столь же демоническим созданием, как Тристан Профитроль, но неприятностей доставил окружающим немало.

Взгляд, брошенный в меня, словно комок грязи, однозначно дал понять: подарка на день рождения от Вольфрама Лафета я не получу никогда.

— Я бы стер в порошок всех, кто только помыслил бы встать на моем пути! — сказал, вернее, прорычал зловещий старик. — Именно так и поступает злодей, не правда ли? Он не ведет беседы со своими недругами и не угощает их горячим глинтвейном. Следите за ходом моих мыслей?

— Как впередсмотрящий с орлиным взором.

— Прекратите паясничать!

— Да я и не начинал, — ответил я. — Вот моя родительница, волшебница…

— Замолчите! — выпучил глаза Вольфрам. — Замолчите, или я за себя не отвечаю! Вопросы мы обсуждаем важнейшие, а вы… вы…

Старика скрючило, и он стал похож на бублик. Я испугался, что вот сейчас и начнется — превращение в демонов и прочие фокусы.

Вольфрам справился. До сих пор оставалось загадкой, что он имел в виду ранее под словом «рецидив», но, похоже, нам обоим удалось его избежать.

Откашлявшись, старикан посмотрел в мою сторону — и, клянусь, умоляющим взглядом, который должен был пробудить в моем рыцарском сердце жалость к сединам. И пробудил, куда ж без этого. Мало найдется на свете людей, которые не смогли бы сыграть на струнах моей души.

— Продолжайте, Вольфрам, — сказал я. — Ваша повесть чрезвычайно важна для нас обоих.

— Короче, — прокаркал он, — будь я злодеем, мне бы не было нужды миндальничать. Это не в моем характере, Невергор!

Взяв со столика золоченый колокольчик, чародей позвонил в него, и вскоре гостиную почтил визитом двухголовый людоед. С должным почтением громадина пересекла комнату и остановилась неподалеку. Два глаза смотрели на хозяина, а два — на меня. Я получил возможность рассмотреть чудо вблизи.

Не знаю, какую одежду носят эти милые парни на своей исторической родине, но сейчас Гамб был облачен в вельветовые коричневые штаны, черные гольфы и безобразные ботинки с квадратными носами, каждый величиной с кофр. Чтобы штаны не спадали, людоед применил к ним широкие подтяжки, которые выглядывали из-под распахнутой куртки в черно-голубую вертикальную полоску. Кто шил ему туалет, я не берусь предположить, но мастером этот тип точно не был. Возможно, впрочем, что его смутила сама комплекция людоеда. Верхняя одежда для двухголового клиента весьма отличается от такой же для одноголового, и, видимо, портной не имел достаточно опыта, чтобы решать столь сложные задачи. Когда Гамб стоял, опустив руки, было заметно, что рукава не равны по длине, а пуговицы пришпандорены на таких местах, где им быть не положено, если они все-таки намерены застегиваться, а не только служить украшением.

Иными словами, глаз резало не столько это исполинское кряжистое туловище с двумя головами — одна свекольного оттенка, другая почему-то фисташкового, — а полнейшее дурновкусие. Ни в одном приличном доме Гамб не задержался бы ни секунды. В лучшем случае ему бы выдали нотариально заверенный запрет приближаться к дому ближе чем на тысячу шагов.

Сообщив людоеду нечто секретное при помощи странных звуков, Вольфрам махнул рукой. Гамб развернулся и ушел. Когда его чудовищные ботинки касались пола, тот принимался дрожать, словно осиновый лист. Глядя людоеду вслед, я подумал, что бы сказала Фероция Зипп при виде этого милого парня. Уж он-то был точно больше ее.

Старик молчал, пока Гамб не вернулся. Знаете, когда на вас вдруг падает тень от таких субъектов, даже в самой отважной душе нет-нет да и проснется страх. Чего уж говорить о моей? Вольфраму стоит лишь указать на меня и скомандовать своему протеже: «Фас!», — как через миг от Браула не останется ни рожек, ни ножек, ибо, как известно, людоеды склонны употреблять человеков целиком и редко кто из них умеет готовить из homo sapiens пикантные блюда.

Людоед принес на подносе небольшую бутылочку из темного стекла и бокальчик. Старик вцепился в то и другое, как путник, только что пересекший пустыню. Жажда мерцала в его глазах, точно болотные огоньки. Бедолага задрожал, словно ему засунули за шиворот пузырь со льдом. Отлив в бокальчик порцию какой-то почти черного цвета бурды, Вольфрам отправил ее в рот и проглотил, кривясь.

Я ждал. Ненавижу ждать, особенно когда разгадка мучительной тайны так близко. Совсем как локоть. Не укусишь, но можешь смотреть на него до потери пульса.

— Спасибо, Гамб, ты свободен, — сказал старый чародей.

Фисташковая голова людоеда подарила мне приветливую улыбку и ничего не сказала. Также промолчала и свекольная голова, и обе они отправились в глубь дома исполнять свои обязанности дальше.

— Спросите, почему я не нанял нормального дворецкого-человека?

Я перевел потрясенный взгляд на Вольфрама.

— Не буду спрашивать.

— Считайте это моей прихотью. — Старик опять закурил трубку. — Люблю иносторонних созданий. Гамб же имеет одно несомненное достоинство: он молчит, хотя и не немой. Не говоря уже о том, что, в отличие от людей, он не склонен совать свои носы в хозяйские дела.

— Да, весьма полезное умение, — ответил я, подумав, что и мне бы не помешал такой помощник. Вместо Гарнии. Если не выгорит с Селиной, придется рассмотреть эту возможность поближе. Чародей я, в конце концов, или нет? Приволоку в дом какое-нибудь страшилище, наряжу его в фартук и заставлю стирать и мыть полы.

— Предлагаю вернуться к нашим баранам.

— Да, полагаю, они заждались.

— Так вот, Невергор, лишь исключительные обстоятельства заставляют меня выглядеть нелицеприятно в глазах окружающих. А все потому, что я болен.

Я смотрел на него, а он на меня. Мы были точно два богомола, повстречавшие друг друга во время прогулки по веточкам и листикам. Словно нам предстояло решить, как действовать: отгрызть друг другу головы или, наоборот, счастливо облобызаться.

— Это называется Чудовищный Синдром, — сказал старик.

— Как?

Он повторил.

— Вы не слышали о нем, Невергор?

— Признаться, нет. Не очень разбираюсь в особенностях лекарской магии.

— Оно и видно, — пробурчал Вольфрам. — Я подхватил эту болезнь во время одного эксперимента много лет назад. Поначалу все было хорошо, и она меня не беспокоила. И вообще, я не знал тогда, что со мной случилось. Мне удалось заполучить у одного нелегального торговца вытяжку из печени карликовой мантикоры, что обитает на Бурвильских островах в море Ортейла. Товар, как вы, должно быть, знаете, редкий. Животные эти запрещены для ловли и охоты, но… да, я нарушил закон, но теперь-то ничего не поделаешь. Я наказан. В те времена моя жизнь складывалась не лучшим образом, Невергор, и, честно признаюсь, все, к чему я прикасался, валилось из рук со страшной силой.

— И как давно у вас все валилось из рук? — полюбопытствовал я.

— Тридцать пять лет тому назад. Тогда я собирался жениться во второй раз…

— Что вы говорите!

— Да. Девушка, которую я полюбил… была…

— Лучше всех и красивее всех?

— Именно. Откуда вы узнали?

— Ммм…

— Впрочем, неважно. Любовь… она все переворачивает с ног на голову. Мой сын был уже взрослым, только что сам женился. Ну и меня ударило в голову.

— Что именно?

— Я же сказал — любовь. Ох, эта девушка… она была молодой прекрасной волшебницей, из хорошей семьи…

Старик искоса посмотрел на меня, покрылся гранатовым румянцем, словно хамелеон, и прочистил глотку кашлем, похожим на овечье блеяние.

— Ладно, эти подробности не относятся к делу.

— Но они интересны.

Я чувствовал, как запах тайны усиливается. Его не мог заглушить даже сладкий табак чародея. Этот запах манил и пробуждал в моем воображении что-то до крайности знакомое. Так бывает, когда интуиция пытается показать, на что способна, но по какой-то причине у бедняжки не хватает пороху.

Я нервно поерзал. Трудно было ожидать, что в шкафу у Вольфрама не окажется скелета, но я и предположить не мог, что он там не один. Прислушавшись, я, кажется, уловил слабое перестукивание костей.

— Мы говорили о моей болезни, Невергор, так что давайте продолжать, — сказал Вольфрам. — В тот неудачный день я удалился в свою лабораторию, чтобы утолить печали в работе. Проводил я опыты, почти не думая, все мои мысли были заняты этой девушкой…

— Мы говорим о вашей болезни.

— Да! В общем, я был невнимателен, хотя это недопустимо. Чародей, не умеющий концентрироваться, не имеет права на свою профессию. Дилетантов и так предостаточно… Вытяжка из печени мантикоры служит отличным реактивом для создания Цветов Тумана, вам известно об этом?

— Да, хотя сам я никогда их не изготовлял.

— Реакция происходит быстрее, чем если применять заменители, и Цветы получают более сочную окраску. И действуют лучше. Но я перепутал пропорции и не дотянул формулу, в результате чего Цветы получились не такие, какие я хотел. Обычно период их распада — три дня, но эти рассыпались у меня в руках. Короче говоря, все пошло насмарку. Артефакты превратились сначала в мелкую пыль, а потом начали испаряться. Естественно, я вдохнул эти продукты реакции, ибо от злости просто не успел среагировать. Оплошность эта вышла мне боком. Если бы частички пыли просто проникли в организм через кожу рук, ничего бы страшного не произошло, но сизый дымок сделал свое черное дело.

— Чудовищный Синдром?