Время жестких мер Пронин Алексей

– Не подфартило, – досадливо поморщился Смолин. – Не хотелось бы рассказывать эту глупую историю.

– Она связана с этим призраком? – Генка стащил с холодильника овальное зеркало и сунул Смолину под нос. – Ты выглядишь ужасно. Боюсь представить, чем это закончится, если будешь держать свою беду в себе. Замешана баба, так? Колись, не клещами же из тебя тянуть.

Павел неуверенно покачал головой.

– Говорить тебе придется, – настаивал Генка. – Но есть существенная разница – говорить со следователем, которому ты на хрен не нужен, или говорить со мной. Решайся, Пашка, время бежит…

Он вывел товарища на балкон, где легче дышалось и можно было смолить сигарету за сигаретой. Чудовищная штука – кто-то отправил к Кире рецидивиста с ножом. Выходит, она действительно выбросила злодея из окна, дотащила до реки и отправила кормить рыб. Убийца с ножом… он явно пришел не похитить ее. Что случилось потом? Заказчик передумал убивать? Живую погрузили в фургон… явно не затем, чтобы убить в укромном месте. Убить могли и в доме. А вдруг она уже… не живая?

Он боялся об этом думать. Жадно курил, облокотившись на перила, выдавливал из себя слова. Генка недоверчиво помалкивал. Смолин прервал повествование на полуслове.

– Забыл, что было дальше? – встрепенулся Генка. – Не буду над тобой смеяться, не бойся. Хотя дурак ты, конечно, знатный.

– Кто бы сомневался, – проворчал Смолин, перевешиваясь через перила. – Странное чувство, Генка, что в меня целятся. Не чувствуешь?

– Не-а. – Генка покрутил носом, тоже перегнулся через перила, – паранойя обыкновенная. Скажи мне, кто твоя подруга…

Во дворе он не заметил ничего необычного. Мамы выгуливали чад в колясках. Малышня постарше ковырялась в песочнице, а те, что еще старше, попивали за бойлерной пивко, уверенные, что их никто не видит. Несколько машин были припаркованы у края тротуара – но никто из них на первый взгляд не целился.

– Ладно, чем рисковать, пойдем в квартиру. – Генка выбросил окурок на голову пенсионерке с мусорным ведром, повлек его в дом. Сработал телефон в кармане. Он встал за штору, выхватил трубку. Генка посмотрел на него со скепсисом, вернулся на балкон, начал заново озирать окрестности.

– Представляем клиническую картину, – без преамбул заявил Вадик Кондратьев, специалист по теории и практике душевных заболеваний. – Во-первых, что ты скажешь о докторе Разумовском?

– Помог, спасибо, – скупо отозвался Павел. – Он уже в командировке?

– Отбыл в Бельгию, я вчера ему звонил. Сидит во Фландрии в гостинице, уверяет, что тоскует по родине. Сегодня у него симпозиум и прочие официальные мероприятия… Вещество, которое ты мне подсунул – медицинский препарат, но довольно редкий. Название пока говорить не буду – все равно не запомнишь. Надо кое-что по нему уточнить… Клинические испытания с веществом в нашей стране не проводились, запатентован, как ни удивительно, специалистами из Северной Кореи, поэтому о действии его, а особенно в сочетании с другими препаратами и внешним воздействием на мозг, вроде гипноза, ничего определенного сказать не могу. По сути, наркотик. Обладает сильным психофармакологическим эффектом, при поступлении в организм оказывает влияние на нервную деятельность, отсюда возможны стойкие галлюцинации, способные длиться сутками, помутнения сознания, уверенность в том, что ты – именно тот, кого тебе навязывают, и окружает тебя совсем не то, что есть на самом деле, диалоги с несуществующими людьми и тому подобное. А если сочетать применение препарата с регулярными «направляющими» беседами – тогда совсем хорошо. Человек похож на сомнамбулу, хотя себе он таким не видится. По мере ослабления действия препарата возможны осложнения – неприятности с двойственностью сознания, выпадения из второй реальности, способные довести до кондрашки, повышенно угнетенное состояние – в общем, крыша может хорошенько тронуться… Это я к тому, что изначально твоя… м-м, поднадзорная скорее всего сумасшедшей не была, просто у кого-то возникли причины довести ее до такого состояния.

– Это хорошая новость, – пробормотал Смолин. – Ты говоришь, препарат редкий. Нельзя проследить его путь до нашего города? Кто им обзавелся?

– Ну, знаешь, – протянул Вадик, – я не борец с экономическими преступлениями, незаконным оборотом наркотиков и тайными поставками нелицензионных депрессантов. Обратись к тому, у кого профессия соответствует. Впрочем, ладно, – смягчился приятель, – есть один канал. Постараюсь выяснить, кому продали эту штуку. Самому интересно. Но никакой гарантии, сразу предупреждаю. Вечером позвоню.

– Вадик Кондратьев, – объяснил Смолин, убирая телефон. В нескольких словах он транслировал сказанное психиатром. Генка озадаченно почесал затылок.

– Ну и история… Ты, приятель, здорово влип. Ох, бабы, что они с нами делают…

– Ты поможешь? – напрягся Смолин.

– Посмотрим, – пожал плечами Генка. – Нового ты мне ничего не открыл, а вот тумана напустил… Ладно, пойду я. Не пори глупости. Будь на связи – и никакой самодеятельности, добро? Попробую проработать твою загадочную квартиру. И приведи себя в порядок, ради Бога. Страшно смотреть.

– Знаю, – проворчал Смолин. – Не научился еще получать удовольствие от неприятностей.

Он снова вышел на балкон. Вернулось ощущение, что его держат на прицеле. Все правильно, вероятность того, что за вами наблюдают, прямо пропорциональна глупости ваших поступков. В десять с минутами он вышел из дома, сел в машину. Вереница авто вдоль здания, он наблюдал за ней в зеркало заднего вида. Включил зажигание, не спуская глаз с зеркала. У кого-то из выхлопной трубы потянулся дымок. Машина российская, неприметная, таких «девяток» в городе, как грязи. «Клиника, – думал Смолин, выворачивая руль, – люди постоянно куда-то едут. Не могут все на свете быть злодеями». Он отъехал от дома, не удержался, посмотрел в зеркало. Машина стояла, сизый дымок коптился из трубы. Он сворачивал за угол, обернулся, вытянул шею. Машина стояла, водитель никуда не спешил…

Это был обычный рабочий день, за исключением того, что работать он не мог. Богоявленского не было – начальство постоянно занимается своими делами. Он решил дождаться шефа, написал заявление о внеочередном отпуске «по семейным обстоятельствам», прикрыл его папкой с текущими делами. Время обеденное, но никто не спешил разбредаться. Каждый сидел за своим столом, ковырялся – кто в бумажках, кто в компьютере.

– История повторяется по спирали, – заметил Виктор. – но уже в виде фарса. Наш сотрудник снова встал не с той ноги.

– Мне кажется, он не вставал, – подметила Лариса.

– Или не ложился, – пробормотал Харчевский, делая выписки из компьютера в блокнот. – Оставьте парня в покое, а то завтра он придет на работу с пистолетом…

Он курил под лестницей – между адвокатской конторой «Богоявленский и сыновья» и сервисной службой известного корейского производителя. За спиной сновали занятые люди. Он угрюмо смотрел в окно – на загруженную парковку, с которой битый час пыталась выехать блондинка на белом седане. Самое точное определение: «битый час» – когда блондинка пытается выехать с парковки…

Он машинально вынул телефон, прощелкал несколько фотографий в «хранилище» снимков, уставился на ту самую, единственную, ради которой давно был готов на подвиги, но не подворачивалось случая.

Горячее дыхание обожгло висок. Он вздрогнул… и не сразу принял меры.

– Попался, голубчик… – зашипел Рудик Харчевский. – Вот она, живая причина нашего психического состояния… Хорошо лежит. А ну-ка, постой, – голос Рудика изменился, он вырвал телефон, поднес к глазам. – Где-то я уже видел эту детку… Ну точно, припоминаю… – Глаза коллеги заволокла пелена воспоминания. Смолин почувствовал, как волосы на затылке начинают шевелиться.

– Ты не мог ее видеть…

– Но видел. – Рудик почесал затылок. – Может, ошибаюсь, но… не должен ошибаться. У меня память на лица знаешь какая. Такую барышню трудно не запомнить.

– Короче, – Смолин захлопнул телефон, требовательно уставился на коллегу, – откуда ты ее знаешь?

– Не знаю я ее, – удивился Рудик, – просто видел.

– Где?!

– Ну, ты и псих! – Рудик отшатнулся. – В Караганде! Помнишь, пару месяцев назад мы ездили на пикник к Виктору? Крахаль, сосновый бор… Ты был с Альбиной, вы еще не рассобачились, делали вид, будто между вами все нормально. Поели, попили, потом все куда-то разбрелись. Я шатался по поселку, твоя Альбина вдруг откуда ни возьмись… Да не напрягайся, мы просто прошлись, поболтали. Она, конечно, дама… эффектная, но не в моем вкусе.

При чем тут Альбина? Мысли носились в голове, он не мог ухватить нужную. Альбина не при делах. Не ее епархия. Бред. Совпадения в жизни, конечно, случаются, но чтобы шанс на миллион, и вдруг сбылось…

– Продолжай, – настаивал он. Рудик как-то стушевался, видимо, понял, что хватил лишку. Уже прикидывал, как будет выкручиваться. Спасла Лариса – она спустилась с лестницы в тот момент, когда он уже хватал растерянного коллегу за грудки.

– Вот ты где… Харчевский! – Стекла ее очков гневно блестели. – Богоявленский пришел, рвет и мечет, срочно требует достать тебя из-под земли! Живо в коллегию! Телега прикатила на нас, и на тебя в частности! Не разрулишь до завтра – можешь попрощаться с работой.

– Минутку подожди, Лариса, – взмолился Смолин. – Ты что, присоединилась к международной конвенции по борьбе с табаком?

Но Рудик даже обрадовался.

– Потом поговорим, – буркнул под нос и умчался наверх. Смолин сплюнул. Лариса укоризненно посмотрела на него, потом на часы, на потолок.

– Ладно, Пашка, давай сигарету…

Все, что было в этот день, просто бесило. Он метался по замкнутому кругу, из которого не было выхода. Генка не отзывался, Вадик Кондратьев недоступен, Рудика Харчевского корова языком слизала. Злой Богоявленский слушать не хотел ни о каком отпуске «по семейным обстоятельствам». Работать, работать и еще раз работать! «Уволюсь», – мрачно думал Смолин, слоняясь по конторе. Каждые пять минут он звонил Рудику, но всемирный закон пакости работал, как отлаженный японский механизм. Абонент выключил телефон или находился вне зоны действия сети…

– Где Харчевский, Михал Михалыч? – теряя терпение, он всунулся в кабинет к шефу. Тот уставился на работника ошарашенным взором. Он одновременно говорил по двум телефонам – городскому и сотовому – и при этом что-то выстукивал на клавиатуре.

– Где Харчевский? – повторил он. – Куда вы его послали?

– Я сейчас тебя пошлю! – взревел Богоявленский, спохватился, бухнул в трубку «извините», в другую «это не вам», показал кулак и сделал выразительный жест: сгинь.

– Лучше не приставай к шефу, – посоветовала Лариса. – Он сегодня злой, как стая бультерьеров. Работай, Павел Аверьянович, а то загрызет.

– Где Харчевский? – в третий раз тупо повторил он.

– Ну, зачем, объясни, тебе Харчевский? – всплеснула руками Лариса. – В коллегии он, ты забыл?

– Но у него телефон не отвечает.

– Имею правдоподобную версию, – подал голос загруженный работой Виктор. – Рудик жаловался с утра, что забыл зарядить телефон, и как раз во время утреннего чаепития он у него в кармане с диким воем отключился.

Никогда еще рабочий день не тянулся такой черепахой. Он вырвался из конторы в начале седьмого, прыгнул в машину. Рудик проживал в Шевченковском жилмассиве, и чтобы туда добраться, пришлось собрать все пробки центрального проспекта! У Праздничного зала он снова начал насиловать телефон. Рудик отозвался с городского номера.

– Неужели ты жив? – не удержался от издевки Смолин.

– В смысле? – не понял Рудик.

– В прямом! – Еще немного, и у него бы отказали тормоза. – Давно пришел?

– Еще не разулся… А что не так? – вкрадчиво осведомился коллега. – Эй, а ты чего спрашиваешь? Мне сегодня не до глупостей, мы с Маринкой в ресторан идем…

– Не сбежит твой ресторан, – проворчал Павел, бросая телефон в барсетку. Меньше всего его интересовало, кто такая Маринка и по какому поводу поход в ресторан. Он пробился на улицу Кропоткина, но и тут движение было такое, что хоть стреляйся. Когда он выбежал из машины, уже темнело. Вознесся на четвертый этаж, позабыв про лифт, припал к дверному звонку. Ушел уже, паршивец? Ничего, он этого прохиндея и в ресторане добудет. Выбивать входную дверь, к счастью, не пришлось. Рудик был дома и, похоже, только проснулся. Зашаркали подошвы. Что-то стукнуло, перевернулось. Замок не сработал – дверь отворилась просто так. Рудик был, скорее мертв чем жив. Ноги у него подкашивались, он стоял, ссутулившись, упираясь рукой в стену, смотрел безжизненно, подбородок дрожал – казалось, его сейчас вырвет.

– Съел чего-то? – не понял Смолин, входя в квартиру. Взор коллеги сделался бессмысленным. Он отступил в сторону, дернулся кадык, Рудик сполз на пол, забился в конвульсии. Смолин пытался его подхватить, но тот выскользнул, корчился в ногах, пытался привстать, как-то выразить отношение к происходящему. Пополз к распахнутым двустворчатым дверям в гостиную. Смолин опомнился, схватил Харчевского под мышки, заволок в комнату, уложил на диван. Видимых повреждений на теле не было, если не считать здорового бланша посреди лба. Кто-то треснул его… а потом? Заставил выпить за здоровье?

– Рудик, подожди, не уходи… – бормотал он, озираясь. Рванул ворот, чтобы мог дышать. Но тому уже не требовалось. Он приподнялся, изогнулся, хватанул воздух, затих с вытаращенными глазами. Он припал к его груди. Тишина. Оторвался от тела, пробежался по квартире, сжав кулаки – не такая уж тут квадратура. В квартире, кроме мертвеца и одного живого, никого не было. Убийцы, как правило, не засиживаются. Он подлетел к Рудику – может, неправильно понял? Безуспешно искал пульс, приподнимал веки, проверяя реакцию зрачков. Кто его? Любая версия, вплоть до параноидальной: уж точно не коллеги из адвокатской конторы – все, включая Богоявленского, были на работе, когда он убегал. А вертолета у них нет, чтобы летать через пробки… Он лихорадочно огляделся. Рудик недавно пришел, толком не переоделся, а уже успел включить компьютер – мерцал в углу голубой экран. Что он там делал? Он бросился к компьютеру, сел за стол, схватил мышку. Все документы закрыты, куда он собрался? Он бегал по ярлычкам на «рабочем столе», открыл пару файлов. Обычные игрушки. С чего он взял, что Рудик собирался влезть во что-то нужное? Он уже забыл об их встрече в курилке… Черт, отпечатки на мышке! Он схватил какую-то тряпку с батареи, лихорадочно протер поверхность. Глупо. Он уже достаточно наследил. Бояться, впрочем, нечего, его отпечатков нет в полицейской базе, не участвовал, не привлекался, в порочащих связях замечен, но это не к полиции, а к Альбине…

– Тук-тук, Рудик? – прозвучал в прихожей мелодичный женский голос. Он чуть люстру не разбил макушкой. Отлетел от компьютера, заметался на носках. Плохо думается, если страшно. Он мог бы объяснить свое появление в этих стенах, ему довольно трудно инкриминировать убийство. Но почему трудно? Разве наша полиция когда-нибудь боялась трудностей?

– Рудик, тук-тук, – повторил приятный голос. – У тебя дверь открыта, ты не видишь в этом ничего особенного?

Счастливая претендентка, с которой Рудик собрался в ресторан. Никогда о такой не слышал. Свежее приобретение?

– Я пройду, ты не против? – кокетливо осведомилась девушка. Она уже подходила к двустворчатым дверям, а он отлетел за одну из створок (благо двери не отличались прозрачностью), втиснулся в узкое пространство, затаил дыхание.

– Ру-удик… – Она увидела его, лежащего на диване. – Ты уснул, красавица моя спя… – голос оборвался. Она ахнула, промчалась мимо Смолина, рухнула на колени. Все, что было дальше, он бы предпочел не слышать. Спящая красавица оказалась мертвой. Девица визжала, трясла его, лился бессвязный бред. Она умоляла Рудика не умирать, погодить немного, сейчас она вызовет «Скорую», врачи поставят укол… Она металась по гостиной, не видя телефона, хотя от стоял на тумбочке рядом с монитором, побежала в другую комнату, оттуда на кухню. Нашла параллельный аппарат, схватила трубку. Простительно в таком состоянии забыть про сотовый. Она что-то говорила, захлебываясь. Смолин выскользнул из-за двери, прокрался в коридор. Девица, лица которой он не видел, еще не вышла из кухни. Он добежал до приоткрытой двери, выглянул в подъезд. Никого. Вышел с колотящимся сердцем, сорвался, точно с привязи, двумя прыжками одолел пролет, затормозил, соорудил обезличенную физиономию, заставил себя отправиться дальше чинной неторопливой походкой…

Вадик Кондратьев проживал в так называемом «тихом центре», в стороне от толкотни и пробок. Он миновал темную аллею, пристроил машину в «кармане» у подъезда. Дверь, оснащенная домофоном, гостеприимно открылась, выпуская пожилую даму с собачкой. Он любезно придержал дверь, даже поздоровался, прыжками помчался к лифту. Горела красная кнопка, наверху в шахте что-то постукивало. Он прождал полминуты, ничего не менялось. Заскрипел зубами, побежал по лестнице, изрыгая ругательства. Обычная история – лифт, он вроде есть (и даже не сказать, что не работает) и в то же время его нет. Не один он был такой – через несколько пролетов он столкнулся с бородатым мужчиной. Тот неторопливо спускался навстречу. Местный интеллигент, не иначе. Элегантный темный плащ, кожаная кепка, окладистая бородка закрывала нижнюю часть лица, а очки в тяжелой оправе вуалировали верхнюю.

– Извините, – не вступая в дискуссию, кто должен первым посторониться, буркнул Смолин, обогнул господина и побежал дальше. Этого типа он точно не знал.

Впрочем, так ли? Он остановился, словно вкопанный, двумя пролетами выше. Да, щеголеватую бородку и очки в оправе он точно не знал, но взгляд, которым его одарили… Он уже видел эти мрачные глаза, окруженные густыми бровями и шахматными клеточками мелких морщин. Где он их видел?.. Неважно. Опять не успел? Задержал дыхание, уставился вниз, в узкий просвет между перилами. Тишина, человек уже спустился, но дверь пока не открыл. Вернуться, схватить за грудки – где я видел ваши незабываемые глаза, уважаемый?

Он помчался дальше – оставалось освоить четыре марша.

Открыла Евгения, жена Вадика. Он вздохнул с облегчением. Не стала бы она так ехидно улыбаться, случись неприятность с мужем.

– Здравствуй, Евгения, – сказал он, тяжело дыша. – Не буду представляться, расшаркиваться, извини, верительные грамоты оставил дома. Ты отлично выглядишь.

– Спасибо, – усмехнулась Евгения, освобождая проход, куда он немедленно устремился. Маленькая лесть всегда спасает, давно подмечено.

– Дома твой ловец заблудших душ?

– Дома. – Евгения поморщилась. – В кабинете работает, – ткнула подбородком. – Сплошные посетители у него сегодня вечером. Тебя еще тут не было…

– Стоп, – Смолин застыл. – Какие еще посетители?

– Разные, – бросила Евгения и стала загибать пальцы, – сначала был сосед, ему понадобилось ведро для шампанского. Потом приехала сестра – занять денег. Потом пришел коллега из больницы – не знаю, о чем они говорили. Потом пришел еще один – незнакомый, сказал, что по важному делу. Уединились в кабинете. Вежливый, борода такая сексуальная, правда, улыбаться не умеет. Потом пришел ты. Я думала, бородатый вернулся – может, забыл что-то. Он ушел минуту назад…

Он весь похолодел.

– Вадик не выходил из кабинета?

– Нет, – растерялась Евгения. – Тот ушел, вежливо попрощался, сказал, что Вадик ему здорово помог…

Он забыл, что надо разуться, отпихнул обомлевшую Евгению, ворвался в кабинет.

Опять не успел! Подмигивал компьютер, телевизор в углу приглушенно передавал вечно неутешительный прогноз погоды. Вадик Кондратьев сидел за рабочим столом, лицом в клавиатуре, руки безвольно висели. Из горла сочилась кровь. Глаза Вадика были раскрыты, что не оставляло сомнений в его новом статусе…

– Минуточку… – нахмурилась Евгения. До нее не доходило. Потом она ахнула, зажала ладошкой рот. Потрясенно уставилась на Смолина. Горячий пар ударил в голову. Пришелец изложил какую-то просьбу, скорее всего надуманную. Вадик зарылся в компьютер. Посетитель оказался сзади – взглянуть на японские нэцкэ, коих Вадик расплодил целую коллекцию, и перерезал психиатру горло. Жене не навредил. Гуманист… Он бросился прочь из квартиры. Негодяй еще близко, не уйдет. Он вспомнил, где видел эти глаза. Угрюмый тип на «Х-5», приезжавший к Кире на улицу Бакинских комиссаров! Голосила Евгения, но он уже прыгал по ступеням. Уж в этом убийстве его никак не обвинят (разве что у Евгении свалится крыша). Он выбежал во лвор – сплошная тьма, центр называется, лабиринт аллеек – и ни одна не освещена, лишь под козырьком подъезда иллюминировала тусклая лампочка. Он отбежал от дома, завертелся на асфальтированной дорожке. Заработал мотор, зажглись фары, одна из машин, припаркованных у дома, стала выезжать задним ходом. Он бросился наперерез, но она уже выехала, развернулась. Он заметался, бежать к своей машине поздно, уйдет гад… Он припустил пешим ходом, надеясь, что водитель притормозит на повороте, и ему удастся вытащить его из машины. Идея оказалась сыроватой, машина ушла, не сбавляя скорости, он встал, тяжело дыша. Габаритные огни растаяли за кустами, он остался один в кромешной темноте.

Повернулся, чтобы бежать к своей машине. Не тут-то было. Ошибка вышла. Не за той машиной он погнался! Сноп света ударил по глазам, ослепил – водитель злонамеренно включил дальний свет. Еще одна машина катила от дома по узкой дорожке. Он заметался в свете фар. До столкновения оставалась секунда, когда он неуклюже взгромоздился на бордюр. И все же машина зацепила его крылом. Промчалась мимо. Ударило в левый бок, он покатился по жухлой траве, изобилующей пеньками и пустыми бутылками, воткнулся в кустарник, и… абонент стал временно недоступен.

Сознание он потерял не от удара машины, а от контакта затылка с твердым предметом растительного происхождения. Сколько времени он провалялся в кустах? Сгреб в кучку разбросанные клочки сознания, ужаснулся, вспомнив ВСЕ. Затылок горел, не хотелось к нему прикасаться. Левый бок превращался в саднящий нарыв. Славно он проводил осенний вечер… Он медленно вставал, ощупывал себя. Он мог ходить и худо-бедно соображать. Жадно закурил, примостившись под плакучим тополем, стал прислушиваться. Обрывки голосов прилетали с порывами ветра. Он помнил, что когда вломился к Кондратьевым, часы в прихожей показывали восемь вечера без нескольких минут. Три минуты спустя его сбила машина. Он отыскал на запястье часы, включил подсветку. Девять вечера… и несколько минут. Какая прелесть…

Он добрел до дома, где произошло преступление, встал за деревом. Полиция, судя по всему, приехала быстро. Уехала еще быстрее. Тело увезли, свидетелей опросили стахановскими темпами. Интересно, опросили даму с собачкой?

Местные жители толклись у подъезда. Большинство, как водится, пенсионеры. Охали, сетовали на разгул преступности, на то, что полиция занимается лишь констатацией факта, а на что-то большее у них зарплаты не хватает. Злорадствовал воинствующий атеист, он всегда был уверен, что предназначение жизни на земле – поставка душ для того света. Из разговора явствовало, что в одной из квартир на седьмом этаже убили ответственного квартиросъемщика, вроде бы врача, полиция уже была, опросила соседей, супруге убиенного сделалось плохо, и «Скорая», прибывшая с традиционным опозданием, увезла ее в больницу, а пустую квартиру опечатали…

Подниматься в квартиру он не стал. Бедная Женька. В одно мгновение – было все, а стало ничего. Он закрыл глаза. Почему убили Харчевского? Почему убили доктора? Они курили с Генкой на балконе, было чувство, что в него целятся. Целиться можно не только стволом, но и… микрофоном. Могли подслушать разговор с Кондратьевым насчет анализа вещества. Кому-то не понравилась фраза, что он постарается узнать, кому был продан редкий препарат…

Связно мыслить он не мог. Чувствовал себя куском говядины в мясорубке. Он дождался, пока сплетники разойдутся, забрался в машину, покатил прочь. Остановился у травмпункта. Доволокся до стойки регистрации, выпал в осадок.

– Хотите зарегистрироваться, молодой человек? – оторвалась от «Основ судмедэкспертизы» перезрелая заочная студентка.

– Мечтаю, – простонал он.

– Вам к хирургу?

– Девушка, милая, еще минутку поболтаем, и можно к прозектору…

Дежурный врач, по счастью, разбирался в своем деле.

– С кем бодались? – жизнерадостно поинтересовался он, любуясь «засиняченным» боком пациента.

– Машина сбила, – признался Смолин. – А вот это пенек, – он осторожно прикоснулся к саднящему затылку.

– Ну что ж, давайте посмотрим ваш пенек, – проурчал доктор, разворачивая массивную лампу из старого советского железа. – Вы в полиции уже были? Протокол о наезде составили?

– Не был, доктор, – сокрушенно признался Павел. – Водитель сбившей меня машины оказался недостаточно воспитан и скрылся с места происшествия. Номер не заметил по причине отсутствия фонарей в нашем городе. Доктор, ну ее к лешему, эту полицию. Сделайте что-нибудь, а то я сейчас скончаюсь у вас на руках…

Сорок минут спустя он снова мужественно крутил баранку. Повязка поперек туловища приносила дополнительные страдания. Могло быть хуже, доктор сделал обезболивающий укол, промыл рану на голову, забинтовал и отпустил с миром. Вера в традиционную медицину не окрепла, но и не упала. Дорога плясала перед глазами, глаза закрывались. Он съехал в поселок Лазурный, выбрался из машины, постоял, наполняя легкие свежим воздухом с запахом тины, двинулся дальше. Затормозил у ворот, позвонил в бронзовый колокольчик. Подождал, повторил звонок. Вспыхнул свет на веранде, мелькнула тень за ажурными занавесками.

– Кто это? – осведомился хрипловатый мужской голос.

– К Князевым, – скупо отозвался Павел.

– О, господи… – пробормотал мужчина. Послышался встревоженный женский голос. Мужчина что-то пробормотал, успокаивая жену. Хоть эти двое живы, – машинально отметил он. Хотя какая ему забота об этих двоих? Оживить бы тех, предыдущих. Вспыхнул свет над головой. Может, и камера наблюдения имеется?

– Вы кто? – За калиткой стоял мужчина в халате поверх пижамы, настороженно рассматривал пришельца с перевязанной головой.

– Командир полка, – пошутил Смолин, – пилот первого класса. Голова обвязана, все такое… Я адвокат, господин Князев. Моя фамилия Смолин. Павел Аверьянович Смолин. Вот, пожалуйста, удостоверение. А что касается моего экстерьера, пусть вас не смущает, с каждым может случиться. И с вами может случиться… и практически с любым.

– Что это значит? – нахмурился мужчина.

– Поговорить надо, – сказал Смолин. – Пустите хотя бы на веранду. Не бойтесь, не нападу. И хамить не буду. Чистую правду скажу.

Мужчина колебался. Ну что ж, первое впечатление не обмануло (да и второе). Максим Князев – интеллигентный, образованный и воспитанный человек робкого десятка, ведущий добропорядочный образ жизни.

– Проходите, – решился мужчина.

На веранде было комфортно, горел свет. На плетеном столике стояла ваза с сушеной икебаной, бонсаи выстроились вдоль окон.

Появилась женщина – хорошенькая, невысокая, с большими выразительными глазами. Она куталась в махровый платок.

– Вы кто?

– Адвокат, – хмуро пояснил супруг. – Цель визита пока не ясна.

– Вы ранены? – Большие женские глаза сделались в полнеба. – Вам требуется помощь?

– Спасибо, – он вежливо улыбнулся. – Современная медицина уже оказала мне помощь. Не хочу вас задерживать, господа, мне действительно неудобно… однако прошу внимательно выслушать. Максим Леонидович Князев?

– Да, это он, – опередила женщина. Князев глянул на нее как-то странно.

– Уже тридцать девять лет, господин адвокат.

– Кира Ильинична Князева?

– Да…

– У вас есть сын Данила Максимович? Примерно восемь-девять лет.

– Послушайте, зачем вам наш сын? – начал раздражаться мужчина. – Наш сын спит, держу пари, что сегодня вы его не увидите. Выкладывайте, что вам надо, и уходите. Мы хотим спать. Завтра на работу.

Женщина обняла себя за плечи, смотрела на пришельца с тревогой. Интуиция ей подсказывала, что гость не ошибся воротами.

– В нашем городе есть улица 26 Бакинских комиссаров, – вкрадчиво начал Смолин. – На этой улице в аварийном бараке проживает женщина тридцати с небольшим лет. У нее странная болезнь. Она считает, что проживает не в бараке, а в хорошем новом доме, в красивой, модно отделанной и обставленной квартире. Она уверена, что у нее есть машина, много денег и всего такого, что необходимо современному обеспеченному человеку. Она не видит, что творится у нее под носом, а творится такое, что… лучше опустить. Она живет в своем мире. Но этот мир ею не выдуман. И персоны в нем не взяты с потолка. Она убеждена, что ее зовут Кира Ильинична Князева, у нее есть сын Данилка, который в данный момент отдыхает у свекрови в Тасино. У нее есть муж Максим Князев, директор крупного рекламного агентства под названием «Реалком». Но отношения с мужем как-то не складываются. У мужа есть любовница, и у нее есть любовник… которого, разумеется, нет, поскольку он лицо, существующее в ее воображении, но женщину в этом не убедить. Каждое утро ее муж уходит на работу, вечером возвращается, они вынуждены делить постель, а она хлопочет по хозяйству, смотрит телевизор, болтает по телефону с подругами. Повторяю, ничего такого в действительности нет. Много дней она не выходит из дома, пребывает в сомнамбулическом состоянии, но внутри нее другая жизнь, которую поддерживают стойкое внушение и медикаментозное вмешательство. Вы понимаете, что я хочу сказать? Я мог бы продолжать, но суть, мне кажется, вы схватили. Вопросов к вам могло не возникнуть, называй она себя как-нибудь по-другому. Но, увы, это не розыгрыш, не шутка, справки о вменяемости у меня при себе нет, но прошу поверить на слово – я вменяем. Она считает себя вами, Кира Ильинична. – Он резко повернулся к женщине. Та вздрогнула. – Меня интересует лишь одно – как вы можете прокомментировать мои слова?

Царило тягостное молчание. Женщина недоверчиво, немного испуганно смотрела на сумасшедшего адвоката. Мужчина сглотнул, закусил губу. Скрипнули зубы. Смолин молчал, супруги переглянулись.

– Вы в своем уме? – дрогнувшим голосом пробормотал Князев.

– А разве я не сказал? – удивился Смолин. – Я адвокат, уважаемые, не прокурор. Я никого не вывожу на чистую воду. Я спрашиваю, как бы вы прокомментировали мое заявление, точно зная, что вас не разыгрывают?

– Никак, господин адвокат, – огрызнулся мужчина. – Здесь нечего комментировать.

– Вздор какой-то, – фыркнула женщина.

Иного он не ожидал. Но очень любопытно было наблюдать за их реакцией. Женщины притворщицы – об этом знают все, и даже женщины. Но настоящая Кира отнеслась к его словам так, что он начал сомневаться в ее знании предмета. Либо талантливая актриса, либо… А вот Князев что-то знал. Притворщиком он был посредственным. Он смертельно побледнел. Скрипнула дверь, на пороге возник заспанный взъерошенный мальчуган в смешной пижаме. Он двигался, как лунатик, судорожно переставляя ножки в мохнатых тапках. Протер глаза, поднял голову.

– Мам? Пап?.. – ткнулся в ноги отцу, обхватил их. – Почему вы тут стоите, я спать хочу… Пойдемте спать… А это что за дядя?

– Послушайте, – не выдержал отец семейства, – если у вас все, может, оставите нас в покое? И рассказывайте свои басни в другом месте, договорились? В противном случае мы вызовем охрану поселка, и тогда, боюсь, у вас надолго отрежет…

– Ухожу, спите спокойно, – улыбнулся Смолин. Он направился к выходу, обернулся на пороге. – А признайтесь, Максим Леонидович, вас расстроило все, что я наговорил? Не удивило, а именно расстроило. Вам есть что скрывать, не так ли? Спокойной ночи. И вам, Кира Ильинична.

Женщина, чье имя, не к ночи будь помянуто, он помянул, стояла, съежившись, куталась в платок, исподлобья смотрела на мужа. Ей и в голову не приходило, что у мужа от нее есть тайны. Ну что ж, остаток ночи им будет о чем поговорить. С каким бы удовольствием он послушал их разговор…

Уже в машине он подумал, что ночной беседы может не состояться. Если Князев действительно испугался… Умница, – похвалил он себя, когда после получасовой борьбы со сном и окуривания салона на веранде вспыхнул свет. Сновали тени. Он приоткрыл окно. Захныкал ребенок. На крыльцо выбрался человек с тяжелыми сумками. Собирались Князевы впопыхах, инициатива мужа у семейства не вызвала восторга. Супруга недовольно ворчала, Князев огрызался. Прочувствовал! – возликовал Смолин. – Страх заел человека. Решил сменить среду обитания. Чует угрозу, но не может понять, откуда она. Несколько минут спустя отворились ворота, выехала машина. Он поставил свой «Аккорд» через дорогу, по диагонали, свет фар ее не коснулся. Князев закрыл ворота, впрыгнул в свою «Хонду», машина покатила к переулку. Смолин запустил двигатель. Высший пилотаж – ехать в ночь глухую, не включая фар, но он решил попробовать. Уж доберется как-нибудь до шоссе, а там можно и включить…

Он должен был учесть, что сегодня все работает против него. Князев торопился, он не мог за ним угнаться. В поселке без фар еще терпимо – дорога ровная, ограничена бордюром из белого камня. Но когда выехали за пределы обитаемой зоны, удача отвернулась. Машину трясло, он не видел дороги, двигался по наитию – за красными огнями. Дорога пошла в гору, Князев сбросил скорость, он практически уперся в него, тоже применил плавное торможение, и все равно машину повело вбок. Пришлось сдавать задним ходом. Князев взгромоздился на шоссе, уже уходил в отрыв. Он мог уже включить фары, но по инерции двигался без них. Еще немного… Он вывалился на трассу, крутанул баранку, поддав газу – перебор: колеса не успели встать прямолинейно, правое зависло над водостоком, машина с левым рулем могла бы справиться, но тут добавился вес водителя… машина обрушилась правым боком в кювет, смялся бампер. Смолин ударился грудью о рулевую колонку. Ну, полный абзац…

Сознания в этот раз он не лишился. Включил заднюю передачу, выжал полный газ. Двигатель взревел, машина даже не дрогнула. Он нащупал в бардачке фонарик, вывалился в водосток, сел на колени, стал рассматривать, что же он такого натворил. Правое колесо висело над канавой, машина уперлась в землю нижней частью кузова. Без посторонней помощи не выбраться. Какая помощь в час ночи? Он тоскливо смотрел на шоссе. Габаритные огни Князева таяли в ночном мареве. К черту. Он сегодня не жилец. Добрался до задней дверцы, вскарабкался на сиденье. Собрал последние «отжимки» из организма, заблокировал двери, включил габаритные огни и уснул в нелепой позе на заднем сиденье.

Разбудил его дождь, барабанящий по крыше. Обливались грязью машины. Он вытянул затекшую ногу, уныло глянул в окно. Одиннадцать утра. Неплохо отдохнул. Состояние мерзейшее, но он был жив, и это отчасти радовало. Перед глазами застыло слово из трех букв. Еда.

На завтрак были несколько глотков протухшей «Пепси» и предпоследняя сигарета. Он дождался, пока ливень сменится монотонным дождиком, выбрался из машины. С третьей попытки повезло. Остановился автокран, водитель не побрезговал сотенной купюрой и за пару минут выволок Смолина из кювета. «Жить будешь», – похохатывал водила, сматывая трос.

Кузов помялся, но без фатальных последствий. Сотовый работал.

– Ну и где ваша милость обретается? – ехидно осведомилась Альбина. – Сидишь за решеткой в темнице сырой?

– А хочется водки со свежей икрой, – подыграл Смолин. – Ты несправедлива, дорогая. Прошлой ночью я спал дома, но тебя там не было.

– А сегодня наоборот. Будем чередоваться, караулить квартиру. Я надеюсь, дорогой, что когда-нибудь от тебя, наконец-то, станет пахнуть приличными женскими духами.

– Нет, сегодня никакого адюльтера, – возразил Смолин.

– Тогда где ты был?

– Читай криминальные сводки. Возможно, мелькнет знакомое имя. Позволь вопрос, дорогая. Тебе знакома фамилия Харчевский? Это мой коллега. Его вчера убили.

Несколько мгновений супруга растерянно молчала.

– Ало, ты в эфире?

– Это не ты его убил? – выдавила Альбина.

– Нет. Но вчера он помянул твое имя в связи с одним запутанным уголовным делом. После чего скончался.

Пауза была длинной. Непростительно длинной. Забыла, наверное, решил Смолин и добавил к сказанному несколько фраз. Пикник на даче Виктора, «случайная» встреча с Харчевским…

– Послушай, дорогая, не взрывайся. Меня не волнует, о чем вы говорили, как долго отсутствовали – а отсутствовали вы не менее часа, и кто из вас первый начал распускать руки. Скажи мне лишь одно – о чем тебе говорит женское имя Князева Кира Ильинична?

– Ни о чем, – быстро сказала Альбина. – Дорогой, я как-то не совсем…

– Ты хорошо подумай.

– Некогда мне, – разозлилась она. – Где, ты думаешь, я сейчас нахожусь? – Альбина с треском разъединилась. Судя по часам, любезная супруга находилась на работе.

Этот день он провел как в тумане. Пытался дозвониться до Генки Миллера. Гнобили предчувствия. Если и с третьим дружком произошла трагедия… Через справочное он дозвонился до Центрального РОВД, потребовал у дежурного срочной связи с оперуполномоченным Миллером.

– Кто говорит? – хмуро вопросил дежурный.

Шифроваться смысла не было. Если его разыскивают в качестве подозреваемого в убийстве Харчевского (а также в качестве свидетеля по убийству Кондратьева), то никак не в Центральном районе.

– Адвокат Смолин. Дело в том, что Миллер – мой старинный приятель…

– Вышел Миллер.

– Когда будет?

– Весь вышел… Ладно, не волнуйтесь, это шутка. Подстрелили вашего дружка, – сообщил безрадостное известие дежурный офицер. – Жить будет, не переживайте, пуля пробила плечо, он лежит в госпитале МВД и страшно ругается. Вчера вечером Миллеру сделали операцию. Прием посетителей пока ограничен.

– Ну, мать его… – только и нашелся что сказать Павел. – А обстоятельства случившегося?

– Спецоперация, – пояснил офицер. – Вчера после обеда весь отдел бросили на задержание особо опасного преступника. Старый крановый завод на Кировке – злодей отсиживался в заброшенном цехе. Стукнул бомжа по доброте душевной, тот и настучал… Начал отстреливаться во время захвата, зацепил двоих наших. Послушайте, уважаемый, вы уверены, что вы адвокат, а не журналист?

Циничная мысль пришла в голову: уж лучше так, чем насмерть. Следующий звонок – в справочное «Скорой помощи». Назвал фамилию, имя, примерные обстоятельства драмы.

– Да, была такая, – певчим голоском сообщила птичка на проводе. – Кондратьева Евгения Александровна. Сердечный приступ. Доставлена в 21–30 в четвертую городскую больницу. Вы ей муж?

Смолин вздрогнул. Муж теперь только с того света может позвонить.

– Я ей родственник. Скажите, пожалуйста, девушка, а есть сведения о ее состоянии?

– Все в порядке, не волнуйтесь. Больную уже перевели из палаты реанимации в общую палату. Но лучше повременить с визитами. Женщина находится под строгим наблюдением специалистов, ей ни в коем случае нельзя волноваться.

Он вышел из машины, чтобы размять кости… скрутила боль в левом боку, и очнулся он уже под колесами от резкого гудка клаксона. Водитель притормозил, но, обнаружив, что бедолага шевелится, поехал дальше. Ехать в больницу не хотелось наотрез. Стиснув боль зубами, он добрался до поста ГИБДД, где его остановили, проверили документы, дали подышать в трубочку и сжалились. За постом он сделал передышку, чем немедленно воспользовалась Альбина.

– Ты где, дорогой? – проворковала она миролюбивым тоном.

– В городе, – прохрипел он. – Назвать широту и долготу своего местонахождения?

– Не хочу за тобой следить…

– И не надо, – нашелся он. – Настоящая женщина должна следить за собой, а не за своими мужчинами.

– Не ерничай, Павел. Хочу сообщить приятное известие: к нам возвращается моя мама.

– Да, приятно, – подумав, согласился Смолин.

– Не мог бы ты малую часть сегодняшнего дня, например, вторую, провести дома? Она прибудет в шесть…

– На Финляндский вокзал? – шутил он из последних сил. – В пломбированном вагоне?

– Нужно навести порядок, закупить продукты, помыть, наконец, пол…

– И потолок…

– Какие несмешные у тебя шутки. Короче, ты будешь дома? – Альбина исчерпала терпение.

Сказать «нет» сил уже не нашлось. Он твердо знал, что дома сегодня не появится ни при каких обстоятельствах, но зачем расстраивать супругу?

– Посмотрим, дорогая…

– В котором именно часу ты посмотришь?

С каких это пор она стала такой пунктуальной и требовательной? Он ответил, что не знает, и полностью выключил телефон. Полезных звонков все равно не дождешься. Иных уж нет, а те далече… Он проехал, заговаривая боль, через весь город, припарковал машину у недавно перестроенной гостиницы «Обь», расположенной в километре от Речного вокзала в живописном прибрежном месте. В фойе вошел, почти не сгибаясь. Улыбаясь из последних сил, заказал номер на восьмом этаже, снял из банкомата энную сумму, задумался, не снять ли девочку – а этого добра в фойе было предостаточно, и все ему улыбались, решил повременить, засел в кафе.

– У вас волчий аппетит, – заметила официантка, когда он заказал третью порцию отбивных. – Если бы все наши клиенты ели с таким удовольствием, мы бы работали уже на Багамах.

Он дополз до места, позвонил по имеющемуся в номере телефону, заказал бутылку виски и что-нибудь уместное в придачу. В «рисепшен» посчитали, что самое уместное – несколько чутких фей. Он топил в алкоголе печаль и грусть, когда в номер вторглась компания не обремененных комплексами девиц, одна другой страшнее, и заявили, что они всегда готовы. Барышни смеялись, галдели. А он не был готов к веселью. Насилу их выпроводил, последнюю пришлось выталкивать, не стесняясь в выражениях. Принял очередную дозу, а когда добрел до ванной, обнаружил там еще одну – она успела спрятаться и избежала позора выдворения. Путана сидела на краю ванны – в выразительных колготках (и, собственно, больше ни в чем), на голове шлюшки красовался рыжий парик. Дама курила, пуская к потолку колечки дыма.

– Ты клоун? – ужаснулся Смолин. Хорошо, хоть бутылку прихватил с собой – немедленно припал к ней, чтобы все увиденное обрело хоть какие-то очертания приличия.

– Привет, – улыбнулась путана. Ее верхние зубы были широко расставлены, образуя щель, похожую на пробоину от пули, благодаря чему девица напоминала рыжего зайца. – Меня зовут Варвара. В смысле, Барбара. Ты уже дошел до кондиции?

– До какой, Барби?

– До нужной, – шлюшка заразительно захохотала. Со знанием отечественных комедий у нее все было в порядке. – Прими душ и пойдем в постельку.

– Пойдем, – промямлил он, – но только в том случае, если ты мне за это заплатишь.

Грусть не тонула, всплывала, он заказал вторую бутылку, надеясь отключиться. Варвара крутилась под боком, хихикала, ласкалась. Убираться восвояси ей претило категорически. Он смирился с ее бурным соседством. Что она с ним делала, он не помнил, очнулся на рассвете, на краю постели – еще немного, и произошел бы обвал. Полюбовался на два использованных презерватива, лежащих под кроватью вместо тапок, отполз, уткнулся в потное женское тело, в ужасе подпрыгнул, побрел в ванную. Когда вернулся, призрак проститутки продолжал преследовать, уже не спал, сидел на кровати, намекая ужимками, что прелюдию расставания надо провести «по-человечески». Он застонал и рухнул в кресло. Она его поняла, собралась, как прилежный новобранец.

– Скажи, Барби, – поднял он голову, – ты когда-нибудь снимаешь свой парик?

– Так это же не шапка, – резонно откликнулась девица. – И с чего ты взял, что без парика я буду краше? Знаешь, что под ним? – Она взялась за свои «волосы».

– Не надо, – испугался он, – я верю тебе. Надеюсь, это не тиф.

– И все равно ты забавный, – подумав, изрекла Варвара. – С тебя две тысячи, мальчик. Немного, согласись. С тех, кто мне не нравится, я беру четыре.

Он безропотно отдал деньги. Проститутка оказалась «честной» – не обчистила его за ночь.

– Ладно, болей, – буркнула она, чмокнув его в щеку. Вихляющей походкой направилась к двери.

Тоска разыгралась не на шутку. Похмелье рвало. Старые раны заявляли о себе дружной болью во всех местах. Он закутался в одеяло, уснул, зарядив будильник на два часа дня.

Он проснулся в два часа дня. На следующие сутки. Встал, привел себя в порядок, спустился в фойе, оплатил проживание еще на сутки вперед, заправился в кафетерии. Вывел машину с парковки и покатил, собирая пробки, на улицу Бакинских комиссаров. Странное чувство преследовало его. Он должен был вновь оказаться в этом месте, провести там какое-то время, подумать. Не бывает безвыходных положений, бывают люди, которые в них верят. Должна появиться ниточка…

Он подошел к двери и застыл, испытав страшное волнение. Рука потянулась к ручке, но стала ватной, тяжелой (бывает тяжелая вата?), липкий пот заструился по спине. Засада в доме? Или все нормально? Он толкнул дверь, вошел. Будет то, что будет, и ничего другого. Он готов. На одном дыхании он проскользнул коридор, остановился, не зная, что и думать…

Женщина, стоящая у окна, обернулась. Она не узнала его. Он сам ее не узнал. Другая одежда, другая осанка, другой взгляд. В ней не было прежней беспомощности. Было… что-то другое. Холодной волной окатило. Стало трудно дышать. В ее красивых глазах мелькнула растерянность.