Игра на изумруд Кузьмин Владимир

32

Уличные гуляния, цирк, Петина премьера, наши концерты, которые были для меня развлечением, а никак уж не работой… И наконец, бал в общественном собрании!

Как все прочие учреждения, имеющие большую значимость, это располагалось неподалеку от Новособорной площади, а следовательно, и от театра. И я множество раз проходила мимо его нарядного фасада из красного кирпича фигурной кладки с белыми вставками, но внутрь не заглядывала ни разу.

Мы с Полиной красиво подкатили к самому входу на тройке ее родителей, мигом рядом оказался специальный лакей, который помог нам выбраться из саней, что оказалось не лишним – сделать это в бальных платьях без сторонней помощи было бы непросто, – швейцар распахнул двери, еще один лакей принял наши шубки, а третий проводил к дамским комнатам.

Закончив приводить себя в порядок, мы направились к танцевальной зале. Лестница с невысокими, но очень широкими ступенями, с тяжелыми (но ни в коей мере не тяжеловесными) перилами серого мрамора выводила к площадке с огромным, во всю стену зеркалом, а дальше раздваивалась, и каждый из пролетов вел наверх. Пожалуй, впервые в жизни, поглядев в это огромное зеркало, я осталась довольна своим внешним видом: мои косы чуть укоротили и уложили в высокую пышную прическу, платье и туфли были сшиты по самой последней моде и вполне мне подходили, а подаренные дедушкой колье, серьги и браслет из красного золота с бриллиантами и рубинами оказались как нельзя кстати к платью с рыжим отливом. Полина выглядела чуть старше, чем на самом деле, и, может, потому казалась мне совершенной красавицей.

– Ох, Даша, – неожиданно услышала я голос подруги. – Какая же ты красивая, даже зависть разбирает.

– Я секунду назад то же самое про тебя подумала, – засмеялась я.

Мы степенно поднялись на площадку, свернули влево на второй лестничный пролет и увидели ожидающих там кавалеров: Петю и его одноклассника Петрова. Петрова звали Никитой, был он не по годам высок, простодушен лицом, на котором даже среди зимы виднелись нечастые и неяркие веснушки, и лучше всех в Первой мужской гимназии играл в футбол. Но и танцором при том был отменным, что сегодня давало ему преимущество перед многими другими кавалерами.

Мальчики спустились нам навстречу, поздоровались, красиво наклонив головы, и галантно предложили руки. С самым серьезным видом мы всей компанией поднялись во второй этаж, но надолго нас не хватило, и мы дружно рассмеялись, чем привлекли множество взглядов. Какие это были взгляды со стороны молодых людей! Наши кавалеры мигом возгордились и на своих сверстников стали посматривать свысока.

Я огляделась. Справа и слева от лестницы были устроены павильоны с буфетами и игорными столами. Прямо две широкие двери вели в зал для танцев со сценической площадкой, оборудованной слева, – там сейчас размещался оркестр, – и балконом справа. На балконе публики было немного, потому что танцы еще не начались, и смотреть оттуда было пока не на что.

– Человек триста собралось, – сказал Никита, осматриваясь.

– По списку триста восемь, – подтвердил Петя. Его отец, будучи градоначальником, таким мероприятиям уделял значительное личное внимание. – Да еще многие обращались с просьбой получить приглашение вне списка. Это по большей части приезжие.

– Да еще сколько прислуги! – обратила наше внимание Полина.

Среди гостей и впрямь в значительном числе мелькали ливреи лакеев и белые куртки официантов.

Разговор наш, как и большинство разговоров в публике, переходил с одной темы на другую: то мы обсуждали неожиданные морозы, то премьеру в Народном театре.

– А у тебя ловко получилось сыграть! – похвалил Петю товарищ. – Я порой даже забывал, что это ты. И как ловко ты грохнулся, даже страшно стало – вдруг себе чего сломаешь, кто тогда у нас форварда играть станет.

Петя и вправду умудрился споткнуться и грохнуться на сцене во весь рост, но, как часто бывает, публика сочла это интересной задумкой. Петя страшно переживал по поводу своей неуклюжести, но виду не подавал и поддерживал версию, что так и надо было.

– Э-э-э, я заодно решил проверить новые приемы падения, – заявил он и скосил глаза в мою сторону. – Потом всем покажу, очень в футболе вещь полезная.

Пришлось мне отвернуться, чтобы другие моей улыбки не видели.

Тут всех стали приглашать в зал, на сцену вышел Александр Сергеевич, градоначальник и Петин папа, поздравил собравшуюся публику с Масленицей и приходом весны и объявил бал открытым. Заиграл оркестр, публика освободила центр зала, начались танцы.

Чаще всего я танцевала, конечно же, с Петей, но и других кавалеров было немало. Петя не дулся и не проявлял никаких признаков ревности. Разве что пару раз недобро взглянул на молоденького подпоручика, который, по его мнению, слишком уж часто приглашал меня танцевать.

На балу преобладала молодежь, хотя немало было людей постарше и даже весьма почтенного возраста. А в целом я вскоре совершенно забыла, что нахожусь в Сибири, едва ли не в самом ее центре, а не где-нибудь в Петербурге или Париже. А что, я была с маменькой на великосветском приеме в Париже и не сказала бы, что этот бал хоть в чем-то уступал виденному там.

– Петя, вы не проводите меня? Я бы хотела выпить что-нибудь прохладительное.

Петя согласно кивнул, мы вышли из зала, прошли в один из павильонов, и я устало опустилась на бархатную банкетку.

– Петя, у вас еще есть силы?

– Немного осталось, – улыбнулся мой кавалер. – Сейчас принесу лимонад, тогда и ваши силы восстановятся. Бутербродов или пирожных не желаете? Значит, будут бутерброды.

Он отошел к буфету, но там толпился народ, и совсем уж быстро он не вернулся бы. Осталось единственное развлечение – рассматривать публику. Публика в свою очередь развлекала себя обычными разговорами, шампанским и другими напитками, канапе с икрой, разнообразными блинами, как же без блинов на Масленице! Я сидела спиной к лестнице, напротив же, у окон, было несколько столов с зеленым сукном, за которыми сидели те, кто танцам предпочитал карточную игру.

Среди публики было немало знакомых лиц. Вот, к примеру, старший сын хозяина нашего театра, Евграфа Ивановича Королева, Алексей Евграфович, тоже купец первой гильдии. Господин Королев тоже заметил меня и направился в мою сторону вместе с юной девушкой. Пришлось вставать.

– Здравствуйте, ваша светлость, – официально приветствовал меня купец. – Дозвольте представить вам мою дочь. Графиня Дарья Бестужева. Моя дочь, Анна. Искренне надеюсь, что вы подружитесь. Я вас оставлю, ибо давно уже заметил, что присутствие родителя не способствует живости разговоров детей.

Анну трудно было назвать красавицей, но выглядела она мило и привлекательно. Платье явно из лучших парижских магазинов, в этом мне можно полностью довериться. Единственной вещью в ее наряде, не согласующейся с хорошим вкусом, был излишек украшений. Анна заметила мой взгляд и фыркнула:

– Я чуть не год не была дома, и меня подарками завалили! Дедушка, папа, дядя, тетка… И все в голос твердят, что это специально к балу. Ну и чтобы никого не обидеть…

– А где вы были, если это не секрет?

– Да какой уж секрет, в парижском пансионе училась. Только надоело мне там страшно, по дому заскучала. Теперь стану, как все нормальные люди, в гимназии учиться. Да и толку поболее будет.

– А что за пансион?

– Пансион месье Легре.

– Вы не поверите, но я там тоже училась и мне тоже очень быстро надоело.

– Так вот о какой русской графине там легенды рассказывают, вот кто мадам Жюстен изводил! – воскликнула Анна.

Мы стали перебирать косточки преподавательницам пансиона и самому месье Легре, но вскоре подошел молодой человек с капризной физиономией и обратился к Анне:

– Анна Алексеевна! Не заставляйте меня рыдать. Мне был обещан танец, но ждать уж нету боле сил.

Они ушли, но в одиночестве я пребывала недолго – вернулся Петя со стаканами и тарелочкой бутербродов.

– Лимонаду нету, – торжественно заявил он.

– А что же в стаканах?

– В стаканах лимонад из малины с мятой и из слив. То есть получается, что это не лимонад вовсе, а малинад и сливонад! Что выбираете?

– Малину!

– Стало быть, мне остается слива.

Мы вновь примостились на банкетке и принялись закусывать.

Мое внимание давно уже привлекала некая весьма экстравагантная особа, молодая женщина, из прически которой торчали во все стороны длинные шпильки с шариками на концах, наподобие тех, что я видела на портретах японских аристократок. И одета она была в вычурное красное с черным платье, украшенное спереди четырьмя пуговицами невероятного, чуть ли не с блюдце, размера. Она дефилировала по павильону, совершая сложные зигзагообразные маневры, взирала на всех через лорнет[40], способный своими размерами соперничать с биноклем, постоянно делала некие непонятные движения правой рукой и непрестанно трогала свои пуговицы.

– Странная дама! – не удержалась я от восклицания.

– Вы тоже обратили внимание? – откликнулся Петя.

– А вам не кажется, что все эти ее якобы судорожные движения имеют систему? Посмотрит в лорнет – и давай свои пуговицы перебирать.

– Даша, – перешел на шепот мой товарищ, – да она же знаки подает. Мы в гимназии так подсказываем. Ну если и не точно так, то похоже. Вот смотрите: приложила к верхней правой пуговице ладонь, а следом вытянула два пальца: семерка. Другая пуговица и просто три пальца – тройка. Сжатый кулак – это десять.

– И смотрит она через лорнет в карты, а знаки подает кому-то за карточным столом. Давайте подойдем чуть ближе, ее партнер наверняка должен к ней лицом сидеть, а от нас его спины других игроков заслоняют.

Мы отдали опустевшие стаканы пробегавшему мимо официанту и приблизились к игорным столам, от которых доносились обычные в таких случаях реплики играющих.

– Семьдесят пять рублей в банке! Сколько вам угодно?

– Ва-банк!

– Рискуете, молодой человек, – получайте!

– Дайте открытую.

– Извольте!

– Купите себе!

– Девять!

– Очком меньше.

Петя неожиданно вздрогнул.

– Что с вами?

– Даша, да это же Тихонравов, припомните, как его описывали Лариса и Сергей!

Я присмотрелась к тому игроку, которого мы заподозрили в столь оригинальном обмане, и стала вспоминать описание. Волосы каштановые, густые. Нос прямой, губы узкие, глаза серые. Выглядит лет на тридцать с небольшим. Все сходилось!

– Никак не ожидал встретить его здесь и уже сегодня! – шепнул мне Петя.

– Так, – повернулась я к нему и заглянула в глаза. – А когда и где вы его ожидали встретить?

Петя сильно смутился, но глаз не отвел.

– Я вчера все же сходил в харчевню, ведь срок был назначен. Так Никита Иванович сказал, что просьбу мою передать сумел и мне обещали назначить встречу. Я, конечно, на это особенно не надеялся, полагал, что теперь-то наш месье Птижан убежал куда подальше, и здорово обрадовался. А вам не сказал сразу, оттого что с вас пример взял: чтобы от праздника не отвлекать и веселье не портить. Но к концу вечера собирался все рассказать непременно.

– Да, но что нам сейчас-то делать?

– О чем беседуете, молодые люди? – услышали мы голос журналиста Вяткина, подошедшего к нам незаметно. – Вижу, вы чем-то озадачены?

– Григорий Алексеевич, вы же все и всех знаете, – обратилась я к нему.

– В этом есть изрядная доля преувеличения, – заскромничал журналист.

– Скажите, а вон тот мужчина за вторым столиком, шатен с усиками, вам неизвестен?

– Это господин Тихонравов, заезжий предприниматель. Проживает в отеле «Метрополь», номер мне неизвестен. Чем он вас так заинтересовал?

– Нам кажется, что он играет не вполне честно.

– Вряд ли. Я сам неделю назад сиживал с ним за картами. Он, конечно, везунчик, но умеет вовремя остановиться, выиграет небольшую сумму и прекращает игру. Удовлетворены ответами?

– Спасибо вам большое.

– Тогда разрешите покинуть вас.

Журналист ушел. А игрок-везунчик как раз принялся собирать выигранные деньги.

– Благодарю вас, господа. Я, пожалуй, не стану далее испытывать судьбу и выйду из игры. Позволите вас угостить? Коньяк, шампанское? Человек! Распорядитесь подать к нашему столу бутылку шустовского, пять звездочек, и бокалы на всех.

– Петя, он сейчас выпьет коньяку и, скорее всего, уйдет. И кто его знает, куда. Вы не видели здесь кого-нибудь из полиции?

– Видел. Господина Янкеля видел, да и сейчас его вижу. Вон, по ту сторону, в другом павильоне, как раз напротив нас с вами.

– Идемте.

Судебный следователь о чем-то беседовал с Алексеем Евграфовичем Королевым, и мы остановились чуть в стороне. Но Королев вскоре нас приметил, кивнул и обратился к своему визави:

– Благодарю вас за интересные сведения, но, как мне кажется, графиня Бестужева желает вам что-то сказать. Не смею препятствовать удовольствию от беседы со столь очаровательной особой.

Янкель обернулся в нашу сторону, улыбнулся, но улыбка его тут же погасла, он не сразу, но признал меня.

– Генрих Эрастович, – не давая ему опомниться, начала я. – Позвольте принести вам свои извинения за некоторую бестактность, проявленную по отношению к вам. Но сейчас речь идет не о том. Здесь присутствует человек, пребывавший в нашем городе в компании убийцы монахини и даже выдававший себя за его отца.

Слова эти произвели на следователя столь сильное впечатление, что он сдержал свое раздражение.

– То есть вы утверждаете, что здесь присутствует господин Тихонравов?

– Совершенно справедливо, присутствует. В павильоне напротив, за вторым от окна карточным столом. Отмечает свой выигрыш.

– На чем основано ваше предположение? – деловито уточнил следователь, что было правильно: он был обязан убедиться, что нет никакой ошибки, прежде чем арестовывать, да к тому же здесь, в людном месте и в разгар праздника, подозреваемого в сопричастности к убийству.

– Господин Вяткин его знает, – опередила я Петю, который уже открыл рот для ответа. Но я побоялась, что он мог бы сказать, будто мы опознали преступника по описанию, и тогда бы пришлось объяснять, откуда мы это описание получили.

– И в гостинице нам его описали, – все же сказал Петя, но сказал совершенно правильно. – У вас же тоже есть описание его внешности.

– Есть, – согласился Генрих Эрастович. – И по нему выходит, что вы правы. Молодой человек, спуститесь вниз, там у входа должен дежурить кто-нибудь из полицейских. Велите ему от моего имени поставить к самому входу еще двоих, приготовить сани, а самому пройти сюда.

Петя быстро, но без видимой спешки отправился выполнять это распоряжение, я же отошла в сторону с таким расчетом, чтобы лишний раз не попадаться на глаза господину Янкелю, но и все видеть.

Через пару минут появился полицейский и остался подле судебного следователя, вставшего возле лестницы. Господин Тихонравов как раз собирался уходить, и они сочли правильным дождаться момента, когда тот поравняется с ними, а не идти ему навстречу.

Следователь оказался ко мне спиной, и я не слышала, что именно он говорил. Хотя догадаться было не сложно, вероятнее всего, что-то вроде: «Господин Тихонравов? Вы арестованы по подозрению в сопричастности к свершению убийства».

Господин Тихонравов изобразил на лице безмерное удивление и вселенскую скорбь, но ответил спокойно и негромко:

– Не смею препятствовать вам в исполнении ваших обязанностей. Уверен, что в самом скором времени недоразумение разъяснится.

Они стали спускаться вниз по лестнице: впереди полицейский, следом Тихонравов, последним – следователь Янкель.

Как ни странно, но уже через несколько минут я забыла и о Тихонравове, и о Янкеле. Танцы перемежались выступлениями артистов и играми. Паузы для отдыха были заполнены приятными, пусть и не слишком содержательными беседами и новыми знакомствами. Так что о происшествии я вспомнила всего лишь один раз, сделала телефонный звонок и забыла о нем до самого возвращения домой.

Да и дома я лишь подумала, что этим арестом дело не закончится. Сложилось у меня такое даже не предчувствие, а убеждение. На этой мысли меня и сморил сон.

33

Михаил объявился у нас дома к завтраку и с радостью согласился его разделить. Выглядел он бодро, хотя не спал ночь.

После завтрака дедушка тактично сделал вид, что ему есть о чем побеседовать с Марией Степановной, и мы с помощником следователя смогли остаться наедине.

– Я не слишком обеспокоила вас своей просьбой? – спросила я. – Или, быть может, вовсе толкаю вас к совершению должностного нарушения?

– Не важно, – отмахнулся Михаил. – Важно то, что у нас, у меня, да и Генриха Эрастовича, хоть он того вслух не говорил, сложилось мнение, что господин Тихонравов причастен к убийствам куда более сильно, чем пытается показать. Но предъявлять ему нечего! Нет даже косвенных улик, а очень не хочется дать ему выйти сухим из воды. Лучшие же наши люди, как вы знаете, сейчас вне города, и все серьезные дела, а таковых немало, лежат на плечах господина Янкеля. И не ровен час, начальство заставит закрыть это дело и забыть обо всех наших умозрительных подозрениях. Вот я и хватаюсь, как утопающий за ту соломинку, за надежду на вашу светлую во всех смыслах головку и умение делать самые неожиданные выводы. Так что, едва была распечатана стенограмма допроса, поспешил к вам, Даша. Вот, ознакомьтесь.

Он вынул из папки пачку листов и протянул их мне. В свое время мне таких протоколов пришлось прочесть немало, потому я сразу пропустила начало, то есть стала читать с того места, где следователь стал задавать вопросы.

«– Назовите себя.

– Николай Тихонович Тихонравов.

– Возраст?

– Тридцать четыре года.

– Вероисповедание?

– Православный.

– Сословие?

– Мещанин.

– Род деятельности?

– Предприниматель.

– В чем именно состоит ваше предпринимательство?

– Мне тут сказывали, будто господин Второв на подобный вопрос отвечает кратко: гоню мануфактуру из Европы в Сибирь. Если и мне ответить столь же кратко, то я гоню всякий товар из Сибири в столицы и иные большие города.

– Какого рода товар вы поставляете из Сибири?

– Всякого рода! Но если вам нужны подробности, то скажу для примера: небольшие партии пушнины, масло коровье и сыры, копченую рыбу и все иное, что может дать прибыль. Хотя больших капиталов не нажил, но на мою холостяцкую жизнь мне достаточно.

– Вы так спокойно говорите о торговле пушниной?

– Отчего же мне беспокоиться по этому поводу?

– Значит, у вас есть по закону выправленная лицензия на этот вид торговли?

– Помилуйте, мне лицензия ни к чему. Вот если бы у меня была постоянная контора по скупке рухляди[41], тогда да, тогда без лицензии никак. А купить и перепродать дюжину соболей – на это лицензии не нужно. Опять же я, как правило, ничего не покупаю, а вымениваю. Так сказать, совершаю натуральный обмен. А это совсем иное дело, о коем в законе ни слова не прописано.

– Что вы вымениваете, более или менее ясно. А на что?

– Чтобы иметь хоть какую-то прибыль при столь малых объемах, приходится за той же пушниной в самую что ни на есть глушь забираться. И товар для обмена специфический везти, который в тех таежных краях спросом всегда пользуется. Спички, соль, свечи. Припас ружейный: порох, гильзы, дробь, картечь, пули. Патроны для нарезного оружия. Неплохо было бы и сами ружья возить, но тут как раз без лицензии не положено».

Мне поначалу показалось, что следователь начал допрос с темы, не имеющей касательства к делу. Но вскоре я поняла, что это неспроста, что из расслабляющего разговора о законной стороне деятельности Тихонравова можно выудить сведения, позволяющие сделать его более разговорчивым. Вот и я кое-что для себя успела уяснить.

– Раздумываете, отчего Генрих Эрастович столь долго и подробно выспрашивает про предпринимательство? – правильно понял мою задумчивость Михаил.

– Раздумываю. Но кажется, поняла правильно.

– Господин Янкель – человек грубый, неприятный, а порой и мерзкий в общении. Но дело свое знает и старается исполнять толково. Порой не сразу сообразишь, куда и зачем он допрос ведет, но позже догадываешься и понимаешь, что так как раз и надо.

Я кивнула и продолжила чтение.

«– Около года тому назад я познакомился с неким господином, ведущим схожую деятельность. Был он французом и фамилию имел Гранжак. Месье Жак Гранжак. Сошлись мы исключительно на деловой почве, ибо для дружеских отношений несходство наших характеров было слишком разительным. Достаточно упомянуть, что жаден он был ровно Собакевич».

Я не сразу сообразила, что имел в виду допрашиваемый. Выручил Михаил. Он, видимо, успел изучить протокол настолько хорошо, что уже по странице, которую я держала в руках, вспоминал, о чем на ней написано.

– Господин Тихонравов несколько раз пытался выказать начитанность и даже интеллигентность, но почти всякий раз попадал впросак. Вот и Собакевича с Плюшкиным спутал, – пояснил он.

«– Сразу скажу, что моя выгода от этих взаимоотношений состояла в том, что при скупости моего нового партнера мне удавалось получать от него цену, хоть и много меньшую, нежели от партнеров в Москве, но с учетом экономии на перевозке товаров и прочих накладных расходов дававшую ощутимую выгоду. А главное, я экономил время, ведь мне достаточно было доставить товар в Тобольск или Омск, что много ближе, чем везти его в Москву, получить расчет и тут же пустить деньги в оборот.

Месяца четыре тому назад, в ноябре прошлого года, мы должны были встретиться в Тобольске. К тому времени я уже имел ключи от снимаемой месье Гранжаком квартиры, чтобы при случае не тратиться на оплату гостиницы. Вот и в этот раз ключи пришлись как нельзя кстати, поскольку мною было получено сообщение, что мой партнер задерживается на несколько дней против оговоренного срока. Но и новый срок прошел, а его все не было. Привезенный же мною товар – партия осетровой и стерляжьей икры – не мог ожидать слишком долго, и мне пришлось срочно искать, куда его сбыть. Как я ни старался, но все же потерпел заметный убыток и даже собирался предъявить претензии. Но вместо месье Гранжака на его квартире объявился… весьма и весьма необычный тип. И помимо него мне приходилось то принимать иных партнеров месье, то отвечать на полученную на его имя корреспонденцию. Долгое время я не вскрывал доставляемые письма, но, поняв, что с компаньоном случилось нечто серьезное, вынужден был принять на себя исполнение обязанностей секретаря или что-то в этом роде. Поймите меня правильно: я сам уже потерпел убытки и пытался сделать так, чтобы другие его партнеры не страдали по незнанию сложившейся ситуации.

– Это тогда вы решили назваться месье Птижаном?

– Исключительно для того, чтобы вызывать большее доверие у партнеров.

– То есть вы воспользовались ситуацией и стали действовать от имени месье Гранжака?

– А что, были жалобы? Поймите, хоть формально наше компаньонство и не было оформлено, но я, по сути, оказался его преемником. На время его отсутствия, конечно. Впрочем, это не важно. Так вот, однажды объявился на квартире месье Гранжака весьма странный человек. В первую очередь странной могла бы показаться его внешность…»

Здесь я довольно бегло пробежалась по строчкам, где Тихонравов «живописал» внешность того, кто был нам известен как Гном и чья внешность мне была хорошо знакома. Несколько раз господин Тихонравов пытался выказать свою начитанность и даже не всегда путался, как в случае с Собакевичем и Плюшкиным. Следователь лишь изредка перебивал его вопросами, давая выговориться и скорее всего ища в рассказе несоответствия.

«– Но еще более странным, нежели его внешность, был характер этого господина. Начнем с того, что я по сей день не знаю его имени, откуда он прибыл, какую цель преследовал. Чтобы хоть как-то общаться, я стал звать его Жаном Птижаном. Месье Гранжак был плотен, высок, так что в этом прозвании содержалась изрядная доля юмора. Но он не возражал, а чуть позднее мне взбрело в голову и самому представляться в некоторых случаях этим придуманным именем. Но я вновь отвлекся. За месяцы знакомства я слышал от него не более десятка фраз. Все, что я могу сказать о нем, – это лишь мои догадки. Достаточно несомненным можно считать, что прибыл он из Франции, где прежде был близко знаком с месье Гранжаком, и жаждал это знакомство возобновить. Еще вполне определенно и на собственном опыте знаю, что нравом он обладает самым диким. Злобность его проявляется вспышками безо всякого видимого повода. Как-то раз он счел, что я взял принадлежащую ему вещь, и потребовал ее вернуть, чем привел меня в полное недоумение. Но слово за слово, он распалялся все больше и в конце концов кинулся на меня с ножом! По счастью, именно в этот момент он обнаружил свою якобы украденную мною вещь лежащей на столе на самом видном месте. Я стал всерьез опасаться его, но он вскоре исчез по неизвестной мне причине.

Дела заставляли меня пуститься в дорогу, что я и собрался сделать с видимым облегчением. Но… Но в самый последний момент вернулся мой маленький Жан. Не испрашивая моего согласия, он заявил, что отправляется вместе со мной. Возражать я не рискнул».

Я бегло пробежала еще несколько страниц, где по большей части говорилось о том, по каким делам выехал из Тобольска господин Тихонравов.

«– Надо сказать, что, уезжая, я прихватил с собой несколько писем, пришедших в нашу тобольскую квартиру, и некоторые из них долгое время оставались невскрытыми. Но в дороге выдался досуг, и я их прочел. Одно меня попросту поразило. Оно было адресовано неизвестному мне человеку, которого я, как и многих других корреспондентов, счел деловым партнером месье Гранжака. Но носило оно явно личный характер, и я, поняв это, собрался уже не читать далее, но нечаянно уронил листки, а когда стал их собирать, то на глаза мне попались последние строки. В них говорилось об изумруде размером едва ли не с куриное яйцо! Согласитесь, что после таких слов обуздать собственное любопытство мне стало крайне затруднительно! Я не удержался и прочел письмо целиком. Было оно писано некой дамой, которая находилась в монастыре близ Томска, ее знакомому. Выходило так, что в их взаимоотношениях настали непростые времена, и она собиралась покинуть суетный мир и стать монахиней. Камень же, о котором говорилось в последних строках, хранился в келье настоятельницы, и все считали его ненужной безделушкой.

– Письмо сохранилось?

– Да, конечно. Я готов передать его вам, как только мне будет разрешено вернуться к себе в гостиничный номер».

– Полагаю, что вы к тому времени и так уже нашли это письмо? – спросила я Михаила.

– Да, при обыске, в числе прочих многочисленных писем. Но без конверта.

– Это уж само собой. Письмо было адресовано не на квартиру месье Гранжака и получено обманным путем.

– Та-а-к! – протянул Михаил. – Ну а это вы откуда знаете?

– От человека, который его написал, – ответила я с простодушным видом, хотя и смутилась от собственной оговорки. – Чуть позже я вам об этом расскажу, а сейчас хотела бы дочитать.

«– Вынужден покаяться, потому как мысли у меня зародились самые преступные. Но, как я понимаю, мысли, даже преступные, еще не есть преступление? А никаких негодных действий я не совершал. Так вот, я написал на обратный адрес письмо и попросил о встрече. Уж не знаю с чего, но мне казалось возможным уговорить неизвестную мне девушку украсть камень, а вырученные деньги поделить между нами. Видимо, я, сам докатившийся до желания нарушить моральные устои, невольно полагал, что и все остальные способны на столь же отвратительные поступки. Но, к своему счастью, я ошибся! И несказанно рад этому обстоятельству, ибо сейчас стал понимать, к чему бы это могло привести! А так я могу спокойно спать с чистой совестью.

– Прошу вас не уходить в сторону.

– Да, да, конечно. Итак, встреча мне была назначена, и я на нее явился. Общались мы, можно сказать, в кромешной тьме, через стену монастыря, так что ничего о своей собеседнице сказать не могу. Кроме того, что, как я уже говорил, она оказалась человеком высокой нравственности и мое предложение о краже отвергла с гневом! Более того, она добавила, видимо желая меня уберечь от попыток самому, в одиночку проделать это, что камень вот-вот покинет стены монастыря, а возможно, уже их покидает. Вы не поверите, с каким облегчением я вздохнул, узнав о крушении своих планов! Бог уберег меня от преступления! Я вернулся в дожидавшийся меня возок и велел ехать в город. Но мой возница оказался столь неуклюж, что мы съехали в канаву подле обочины и застряли там. Мы с моим неприятным спутником были вынуждены выйти и толкать возок, но это мало помогло. Тогда Птижан вызвался дойти до домов и позвать помощь. В тот момент мне это не показалось подозрительным, несмотря на то что до того он явно избегал общения с кем бы то ни было.

Отсутствовал он слишком долго, вернулся не в духе и один. Но к его возвращению нам мало-помалу удалось выбраться на ровную дорогу. Так что тогда я ничего не заподозрил.

– Вы обсуждали с ним ваши планы, касаемые похищения камня?

– Помилуй бог! Я и от себя-то их, можно сказать, скрывал. Но припоминаю, что, вернувшись от монастыря в возок, я высказался вслух в том духе, что дело, ради которого сюда приезжал, сорвалось и соблазн, каковому я едва не поддался, с минуты на минуту исчезнет. Уже позднее, узнав о трагедии и убийстве монахини, я стал перебирать в памяти все, с этим связанное. Вспомнил о странном оживлении моего спутника, когда он узнал, что я собираюсь сделать остановку подле монастыря. Угрюмость, напавшую на него после моих слов о том, что дело сорвалось. Я могу лишь предполагать, но, как мне кажется, он просто-напросто прочел то письмо и сумел связать обрывки моих слов, а равно и все разрозненные события, в единое целое. Возможно, он не обладает большим умом, но хитростью наделен сверх всякой меры. Думаю, что, укради я изумруд, мне недолго бы оставалось жить – он зарезал бы меня без малейшего сомнения, как бедную монахиню, упокой, Господи, ее душу.

– То есть вы знали, что убийство совершил ваш… гмм… спутник?

– Нет, не знал. Доподлинно не знал, но догадывался. Едва прочел в газетах, как сразу стал догадываться.

– Так отчего вы не сообщили в полицию?

– Прежде всего оттого, что не знал ничего доподлинно. Расспрашивать же я даже намеками не рискнул. И потом я боялся. Боялся, что меня привлекут за соучастие. Но больше всего боялся, что он меня убьет.

– И что же вы делали?

– Ничего! Прежде всего, я, как уже говорил, не был ни в чем уверен. Я даже сейчас не знаю, был ли украден изумруд, потому что в газетах об этом не писали. Я практически не покидал номера и, по правде сказать, очень надеялся, что мой спутник – если камень ему все же достался – вскоре меня покинет. Не станет же он ждать, пока полиция выйдет на его след! Вот тогда можно будет и в полицию обратиться. Но несколько дней кряду он ничем не выдавал своей причастности к событиям у стен монастыря. Я даже засомневался в своих выводах, хотя случайным совпадением это преступление, свершенное именно в момент его отсутствия, не могло быть. Однако три дня тому назад я заметил, что Птижан приходит в бешенство. Как тогда в Тобольске. Он украдкой обшаривал углы номера и распалялся с каждым мигом все больше. Тут мне пришло на ум, что он потерял нечто очень ценное. Скорее всего, тот самый изумруд! И если он едва не убил меня в схожей ситуации из-за какого-то пустяка, то уж из-за камня убьет меня непременно, решил я. Украдкой выбравшись из номера и даже не надев пальто, я счел за благо скрыться, спрятаться, исчезнуть на время!

– Куда?

– Здесь замешана честь дамы… Но я готов сообщить вам адрес и имя, если мне будет обещано, что без самой крайней на то нужды этот адрес и это имя не будут преданы огласке».

Я собралась уже спросить у Михаила, успели ли они проверить сказанное Тихонравовым и подтвердилась ли его невиновность, но он успел понять мой вопрос без слов и, хитро подмигнув, сказал:

– Желаете спросить, проверили ли мы алиби? Конечно! Все полностью подтверждается, хотя алиби и основано на показаниях единственного человека. Я попытаюсь еще найти извозчика, отвозившего его в тот день. Человека без пальто должны были запомнить. Но, в принципе, и слов этой дамы достаточно.

– Эта дама худощава, волосы у нее крашены в красный цвет, она одевается и ведет себя весьма экстравагантно? Не так ли?

– Совершенно верно. Ну а с ней вы когда знакомство свести успели?

– А я с ней совсем не знакома, – тут я в свою очередь сделала хитрое лицо. – Но я видела ее во время бала неподалеку от карточного столика, за которым играл Тихонравов. Похоже, она подавала ему знаки о том, какие карты у его партнеров.

– Да? – Михаил хмыкнул и задумался. – Господин Тихонравов заядлый игрок. Но в нечестной игре его заподозрить сложно. Ему везет, но выигрывает он отнюдь не значительные суммы и быстро останавливается.

– Но о его проигрышах неизвестно и вовсе? – в ответ Михаил лишь пожал плечами. – Наверное, игра для него не столько источник дохода, сколько развлечение. Но согласитесь, что самая увлекательная игра – та, в которой ты выигрываешь. Так к чему рисковать и привлекать к себе внимание большими выигрышами, не лучше ли сыграть несколько раз?

– Логично, но тем не менее бездоказательно. Впрочем, это прямого отношения к делу не имеет. Лучше расскажите мне об авторе письма. В протоколе ничего интересного больше нет, и его окончание можно изложить в двух словах: дама, давшая приют господину Тихонравову, по его просьбе навела справки в гостинице, и как только выяснилось, что его якобы сын уже несколько дней не объявляется, он решил, что тот наконец-то покинул город, успокоился и вернулся в свой номер и к своей обычной жизни. Вот даже на бал пошел, дабы развеяться и повеселиться.

– А «Белую харчевню» он зачем посещал?

– Пытался навести справки о компаньоне, так как знал, что тот там бывал.

– Его послушать, так он чист перед законом и людьми, ровно праведник.

– С его слов так и выходит. Увы, факты подтверждают это. Хотя… как сказал бы наш Михеич: гладко брешет, руку не подсунешь.

– А мне вот кажется, что крохотная доля правды заключается лишь в его заверениях, что убийство и кражу камня совершил без его ведома тот, кого он называет Птижаном и кто известен французской полиции под кличкой Гном. И еще, вполне возможно, господин Тихонравов говорил правду, что тот готов был его убить. Потому как он сумел украсть у Гнома изумруд!

– Даша, вы давно приучили нас доверять вашим выводам, даже самым неожиданным. Но мне хотелось бы услышать и о тех фактах, на которых они основаны.

Я кратко рассказала Михаилу о своем знакомстве с Ларисой, не упоминая о роде ее с Сергеем занятий. Мне верилось, что все это в прошлом и что сейчас они начинают совсем иную жизнь.

– Полагаю, что господин Тихонравов при случайной встрече в отеле смог опознать ее. Скорее всего, по голосу. И воспользовался этим в своих целях: выкрал у Гнома изумруд, а ему преподнес дело таким образом, что подозрения пали на Ларису. Недаром Гном учинил в номере погром и дважды предпринимал попытки нападения. Сначала в гостинице, затем в больнице. После этого ему уже никак нельзя было возвращаться в «Метрополь» и пришлось укрыться во флигеле у возницы. Кстати, что по его поводу говорил Тихонравов?

– Что, будучи стесненным в средствах, не смог нанять толкового извозчика и вынужден был воспользоваться услугами бывшего студента. Кто он таков, где проживает и иные подробности его не интересовали. Ну и, само собой, на момент свершения преступления на Московском тракте у него также имеется алиби. Он, разумеется, делает вид, будто о самом убийстве возницы и своего компаньона ничего не знает, так как нам удалось скрыть эту новость от газетчиков.

– Все ему ведомо, – категорично заявила я. – Он так уверенно показывает на своего партнера, потому как знает, что его слова никто не сможет опровергнуть. А уж то, что Прощай и Гном не убивали друг друга и что убийство совершено третьим лицом, абсолютно очевидно.

– Но нет ни единого доказательства причастности к этому преступлению господина Тихонравова! Напротив, у него имеется неплохое алиби.