Дело блондинки с подбитым глазом Гарднер Эрл

– Да.

– Если это так, то мы не будем его выслушивать. Обвинение установит факты на основе непосредственных показаний.

– Защита ничего не имеет против допроса миссис Бартслер по этому поводу, – заявил Мейсон.

– Ее сведения исходят из третьих рук! – рявкнул Драмм.

– Конечно, – вмешался судья Уинтерс. – Но если это факты, которые подтверждаются показаниями непосредственных свидетелей, а защита не вносит протеста, то я не вижу…

– Я не намеревался углубляться в этот вопрос, – отрезал Драмм. – Я снимаю вопрос, если он относится к обстоятельствам похищения. Я предпочитаю устанавливать факты обычным путем.

– Как хотите, – решил судья Уинтерс.

– Возвращаясь к делу, вы разговаривали с убитой по телефону относительно вашего сына?

– Разговаривала.

– Когда?

– Я разговаривала с ней два, нет, три раза после похищения моего сына.

– И чего она от вас хотела? Каково было основное содержание этих разговоров?

– Я просил бы о более подробном изложении разговоров, – вставил Мейсон.

– Хорошо. Что вам сказала убитая, когда позвонила в первый раз?

– Что она забрала моего сына, но готова оговорить со мной вопрос опеки над ним.

– Опеки над вашим сыном?

– Да.

Судья Уинтерс наклонился вперед, изучая Элен Бартслер внимательным взглядом.

– Вы утверждаете, что она хотела оговорить с вами вопрос опеки над вашим сыном?

– Да.

– А почему вы должны были договариваться с ней по поводу опеки над своим сыном?

– Она была к нему очень привязана. Хотела заставить меня отдать ей сына под опеку на какое-то время.

– И вы согласились?

– Нет.

– Что вы ей сказали?

– Что если она не отвезет малыша миссис Броктон, то я заявлю в полицию, чтобы ее арестовали как похитительницу.

– Что она ответила?

– Положила трубку.

Судья снова сел в кресло, задумчиво нахмурившись.

– Что было дальше? – спросил Клод Драмм.

– Она позвонила на следующий день, – ответила Элен Бартслер, – обвиняя меня в том, что я выкрала сына.

– Она утверждала, что не знает, где находится ваш сын?

– Так она утверждала. Конечно, это была хитрость, чтобы избежать ареста.

Судья Уинтерс снова подался вперед.

– А где ваш сын находится в настоящее время? – нетерпеливо спросил он.

Элен выдержала его взгляд.

– Не знаю.

– Власти уведомлены о пропаже мальчика? – спросил судья.

– Да, высокий суд, – ответил Драмм. – Мы не щадим усилий для того, чтобы найти мальчика. К сожалению, пока безрезультатно. По желанию заинтересованных сторон мы старались не придавать дело огласке.

Один из репортеров бросил взгляд на часы, после чего выбежал из зала. Остальные последовали за ним.

– Удивительно, – сказал судья Уинтерс.

– Если высокий суд позволит, – продолжал Драмм, – то дальнейшие показания по делу исчезновения мальчика покажут, что обвиняемая была в сговоре с Милдред Дэнвил…

– Протест, – перебил Мейсон. – Обвинитель злоупотребляет своими прерогативами в ущерб моей подзащитной. Он не представил никаких доказательств того, что…

– Я только предупреждаю показания! – крикнул Драмм. – У меня есть право предсказывать, что показывают свидетели.

– Сейчас не время для вступительных высказываний, – парировал Мейсон. – Кроме того, у вас нет на это доказательств, и их у вас никогда не будет. Вы используете против моей подзащитной необоснованные выводы, которые хотели бы сделать из показаний свидетелей.

– Прошу тишины, – властно вмешался судья Уинтерс. – Если обвинение имеет доказательства, то оно их представит, и суд оценит их значение. Я не желаю больше слушать перепалку между сторонами. Обвинитель может продолжать допрос.

– Возвращаясь к событиям двадцать шестого числа, в этот день вы разговаривали с Милдред Дэнвил?

– Да.

– По телефону?

– Да.

– Что убитая сказала вам на этот раз?

– Что знает, где мой сын, и вернет его мне, если я соглашусь заключить с ней договор по делу об опеке.

– Она сказала вам, где находится ее сын?

– Нет.

– Из ее высказываний было ясно, что она собирается к вам, на бульвар Сан-Фелипе?

– Нет.

– А что вы ей сказали?

– То же самое, что и до этого. Что если она не вернет мне сына, то я заявлю, чтобы ее арестовали как похитительницу.

– Что она ответила?

– Что надеется отобрать его и привезти и что когда я узнаю все обстоятельства, то, наверное, окажусь разумной. Она сказала, что ее тоже обманули, но ее единственной заботой всегда было лишь благо ребенка.

– Когда она обещала привезти вам сына?

– Вечером.

– Она не назвала точного часа?

– Сказала, что около десяти.

– Куда она должна была его привезти?

– В дом Эллы Броктон, на Олив-Крест-драйв, двадцать три – двенадцать.

– Вы что-нибудь предприняли в связи с этим?

– Да, я поехала к миссис Броктон тотчас же после ее звонка. Я ждала, проходил час за часом, наконец стала приближаться полночь. Мне пришло в голову, что, возможно, я неправильно поняла ее слова, поэтому я вскочила в машину и поехала на квартиру Милдред. Я звонила, но никто не открывал. Я была вне себя от волнения. Я помчалась назад, к Элле Броктон, и продолжала ждать. Я находилась там до прихода полиции.

– И вы не догадывались, что Милдред Дэнвил поехала к вам, на бульвар Сан-Фелипе?

– Нет.

– А как зовут вашего сына? – спросил Драмм.

– Роберт. Роберт Бартслер.

– Его отца также звали Робертом Бартслером?

– Да.

– Он жив?

– Нет. Он погиб седьмого декабря тысяча девятьсот сорок первого года в Перл-Харборе.

– А живы какие-нибудь его родственники?

– Да. Отец мужа.

– Между вами и тестем были какие-нибудь недоразумения из-за сына?

Элен Бартслер стиснула губы.

– Да. Дед моего сына, мистер Язон Бартслер, был исключительно плохо настроен по отношению ко мне. Он считал меня авантюристкой, которая вышла замуж за его сына исключительно ради денег. Он делал все, чтобы разрушить наш брак.

– Что общего это имеет с делом? – спросил судья Уинтерс, подозрительно посмотрел на Драмма и перевел вопросительный взгляд на Мейсона.

– Я намереваюсь показать эту связь в соответствующее время, – ответил Драмм.

– Тогда прошу это сделать сейчас. Суд хочет знать, какую связь с делом приписывает этому обвинитель.

– Тогда я спрашиваю, – обратился Клод Драмм к Элен Бартслер, – свидетель знает, у кого работала обвиняемая последние три или четыре недели перед двадцать шестым числом, днем убийства?

Элен Бартслер ответила четким, громким голосом:

– Она работала у мистера Язона Бартслера.

– Спасибо, – сказал Драмм. – Свидетель в вашем распоряжении, господин адвокат.

Мейсон кивнул и начал невинно:

– Вы знаете, конечно, сборник для дождевой воды, принадлежащий вашему участку на бульваре Сан-Фелипе?

– Конечно.

– Вы им пользуетесь постоянно?

– Да, как источником мягкой воды для стирки и мытья волос.

– Вы знаете емкость водосборника?

– Нет, не знаю.

– Вы не пробовали проверять уровень воды?

– Нет, никогда. Я просто брала воду, когда она была мне нужна. Знаю только, что вода в нем была.

– И двадцать шестого числа, после полудня, когда вы увидели, что небо покрыто тучами и пойдет дождь, вы открыли кран, чтобы спустить остаток старой дождевой воды, не так ли?

Драмм вскочил с места.

– Вношу протест. Неправильное ведение допроса. Вопрос несуществен, беспредметен, необоснован. Касается несущественных обстоятельств и не связан с делом.

– Я не считаю, что вопрос относится к несущественным обстоятельствам и не связан с делом, – ответил судья Уинтерс. – Другое дело, существенен ли он.

– Не вижу связи с делом, – упирался Драмм.

– В основном не дело суда угадывать намерения сторон, – заметил судья Уинтерс. – Но из показаний, данных до сих пор, а также судя по фотографиям, я делаю вывод, что, по мнению обвинения, убийство совершено тогда, когда дождь шел уже достаточно долго, чтобы почва размякла.

– Да, – признался Драмм.

– Следовательно, если бы выяснилось, – продолжал судья, – что перед дождем опорожнили водосборник и старая дождевая вода собралась в углублении почвы, в котором впоследствии был найден труп, то это могло бы поколебать основания, на которых обвинение строит доказательства относительно времени убийства.

– Несмотря на это, я считаю, что допрос ведется неправильно.

– Да, в этом пункте я чувствую себя обязанным поддержать протест обвинения, – решил судья Уинтерс. – Это не является обстоятельством, ради которого свидетель был вызван. Если защита хочет установить это обстоятельство, то она должна будет вызвать миссис Бартслер в качестве свидетеля защиты.

– Хорошо, – ответил Мейсон с улыбкой. – Может быть, это удастся мне иначе. Миссис Бартслер, вы в своих показаниях утверждаете, кажется, что вышли из дома сразу же после телефонного звонка Милдред Дэнвил?

– Да, сразу же после шести.

– И вернулись только после полуночи?

– Да, меня отвезли после полуночи на полицейской машине. Благодаря кому-то, кто снял деталь с моей машины, чтобы я не могла уехать, после чего уведомил полицию о том, где меня можно найти.

– Разве вы хотели избежать встречи с полицией? – спросил Мейсон. – Ведь не скрывались же вы?

– Но я предпочла бы вернуться домой без помощи полиции.

– Во всяком случае, вы не возвращались домой и не были вблизи дома между шестью часами вечера и полуночью?

– Не была.

– Вы не были нигде до возвращения домой?

– Нет.

– А в какое время вы были в последний раз перед домом?

– Не знаю. Где-то днем.

– Вы подходили после полудня к крану водосборника?

– Вношу протест по той же самой причине, – вмешался Драмм. – Я продолжаю считать, что допрос ведется неправильно.

– Если высокий суд позволит, – ответил Мейсон, – миссис Бартслер показала, что вышла из дома сразу же после шести. У меня, наверное, есть право проверить правильность показаний, спрашивая, когда она была на разных участках своего владения?

– Отвожу протест, – решил судья с улыбкой.

– Когда вы были в последний раз у крана водосборника?

– У крана водосборника?

– Да.

– Вы имеете в виду кран для спуска воды внизу цистерны?

– Да.

– Я не подходила к нему несколько дней. Это значит, что я его не открывала, потому что вы ведь, наверное, это хотите знать?

– Сын Роберт, о котором вы говорили в своих показаниях, является вашим ребенком и ребенком вашего покойного мужа, Роберта Бартслера, рожденным приблизительно четыре месяца спустя после вероятной гибели отца?

– Да.

– Вы сообщили мистеру Язону Бартслеру о том, что он стал дедом?

– Вношу протест, неправильное ведение допроса, – вмешался Драмм. – Вопрос несуществен и беспредметен.

– Поддерживаю протест, – решил судья Уинтерс. – Вопрос явно относится к разговору, имевшему место три года назад.

– Нет, высокий суд, – ответил Мейсон. – Я спрашиваю, сообщала ли вообще миссис Бартслер свекру о рождении своего сына.

На лице судьи Уинтерса отразилось изумление:

– Вы ведь не хотите сказать, господин адвокат, что… Отвожу протест.

Элен Бартслер ответила ясным, спокойным голосом:

– Нет, я никогда ему об этом не сообщала. Мой свекор был всегда бесчувственным, самолюбивым отцом. Он никогда не любил собственного сына, не любил меня, не признавал меня членом семьи. Я считала, что ему нет никакого дела до рождения моего сына.

Судья Уинтерс наклонился вперед и спросил недоверчиво:

– Следовательно, этот человек вообще не знал, что у него есть внук?

– Я ему об этом не сообщала, – холодно ответила она.

Судья Уинтерс покачал головой.

– Прошу продолжать, – сказал он Мейсону, но смотрел все еще на Элен Бартслер.

– А вы связались с Язоном Бартслером после похищения сына? – спросил Мейсон.

– Нет.

– И в вечер убийства ничто не подсказывало вам, что Милдред Дэнвил отправилась к вам, на бульвар Сан-Фелипе?

– Нет. Я была уверена в том, что она приедет в дом Эллы Броктон.

– Благодарю, – сказал Мейсон. – У меня больше нет вопросов.

Судья Уинтерс наклонился над столом.

– У суда есть к вам несколько вопросов, миссис Бартслер. Если я правильно понял, вы решили отплатить Язону Бартслеру за то, что он не признавал вас членом семьи, скрыв от него факт рождения сына?

– Нет, высокий суд, я ничего не скрывала. Я просто не сообщила ему. Свидетельство рождения моего сына было составлено согласно правилам.

– Но вы никогда не сообщали об этом свекру?

– Нет, не сообщала.

– Чтобы отплатить ему за то, как он относился к вам?

– Нет, я сделала это в интересах своего сына. Его дед – человек жестокий и бессердечный. Он гордится своим цинизмом, для него нет ничего святого. Ему чужды всякие высокие чувства, он во всем усматривает лишь низкие побуждения. Я не хотела, чтобы сын Роберта знал своего деда. Я сделала это ради его собственного благополучия. Я не хотела, чтобы по деду мой сын судил о своем отце.

– Это был ваш единственный мотив?

– Да, высокий суд.

Судья Уинтерс вздохнул.

– Так-так, – сказал он тоном, свидетельствующим о том, что он вовсе не убежден. – Обвинение может вызвать следующего свидетеля.

Остальную часть дня заняли официальные показания. Первым Драмм представил суду эксперта по баллистике, который рассказал о серии пробных выстрелов, произведенных из пистолета, найденного в корзине с грязным бельем в квартире Дианы Рэджис. Сравнение под микроскопом отстрелянных пуль с пулей, вынутой из головы Милдред Дэнвил, показало их полную идентичность.

– Это вполне определенно доказывает, – заявил эксперт, – что смертельный выстрел был произведен именно из этого оружия.

После него на возвышение для свидетелей поднялся эксперт по дактилоскопии, который изучал отпечатки, найденные на пистолете. Показав снимки с большим увеличением отпечатков пальцев, он заявил, что все эти отпечатки оставлены одним человеком. Он представил следующие фотографии с отпечатками пальцев обвиняемой и стал долго и нудно сравнивать отдельные элементы.

– Мне удалось снять с пистолета, – монотонным голосом излагал он, – семь совершенно отчетливых отпечатков, из которых каждый имеет подобные элементы, какие имеются на отпечатках обвиняемой. Поэтому, без риска ошибиться, можно считать, что это она оставила отпечатки пальцев на пистолете. Что касается других, размазанных отпечатков пальцев на оружии, то хотя их нельзя идентифицировать, но количество сходных элементов позволяет с большой долей вероятности считать их также отпечатками обвиняемой. В то же время эти отпечатки не имеют отличающихся элементов, позволяющих отнести эти отпечатки к какому-либо другому лицу. Таким образом, идентифицированные отпечатки на пистолете являются отпечатками обвиняемой.

Было заметно, что свидетельство эксперта произвело большое впечатление на судью Уинтерса. Он не только внимательно слушал занудные, бесконечные выводы, но и старательно рассматривал фотографии отпечатков, сам сравнивая совпадающие элементы.

Это продолжалось до половины пятого, и заседание было отложено до следующего дня.

Возвращаясь с Деллой пешком из суда в офис, Мейсон рассуждал вслух:

– Плохо дело, Делла. Мы отлично знаем, что Элен Бартслер лжет. Она наверняка открыла кран, но нет возможности это доказать. Полицейские фотографии делались при вспышках, и фон неразборчив. Не видно, открыт кран или нет и течет ли вода из сборника. Может быть, я выжал бы из Элен правду, если бы обвинитель не предупредил ее о цели допроса. Ясно было, что потом она уже ни за что не признается.

– Ты думаешь, что это Элен Бартслер убила Милдред? – спросила Делла.

– Трудно сказать. Ясно то, что она лжет. Не говорит правды о разговорах с Милдред. Лжет, что не знала о ее визите к себе домой. Вероятно, лжет, что вышла из дома в шесть, и предпочла не признаваться в том, что открыла кран, чтобы случайно не обнаружилась ее ложь в остальном.

– Почему люди так бессовестно врут? – возмущенно воскликнула Делла.

– Для того, чтобы спасти собственную шкуру, – ответил Мейсон. – Это часто случается в процессах с уликами. Элен Бартслер может не иметь ничего общего с убийством Милдред. Но она ждала Милдред в десять. Вернулась домой и обнаружила ее мертвой. Посчитала, что безопаснее будет потихоньку убраться подальше и позаботиться об алиби. Вероятно, она опасалась также, что в ходе следствия выйдет на поверхность настоящая причина встречи. Поэтому она поехала к своей подруге, Элле Броктон, и вместе они приготовили алиби. Существует шанс поколебать это алиби при допросе Эллы, но это один шанс из ста. И другие неизвестные!.. Откуда лейтенант Трэгг узнал, что найдет труп на этом участке? Несомненно, был анонимный звонок в полицию. Но кто звонил и какую преследовал цель? Дальше. Откуда у Милдред Дэнвил эта необычная привязанность к сыну Элен Бартслер? Нет, Делла, мы не стронемся с места, пока не реконструируем действительный ход событий. Здесь недостаточно логических рассуждений, мы должны знать факты. Иначе будем бродить на ощупь, задавать бессмысленные вопросы и застревать в тупиках.

– Знаю, – ответила Делла. – Только как восстановить этот действительный ход событий?

– Прежде всего, мы должны узнать, почему Милдред так долго держала машину в том месте. Затем: почему рассказ Дианы о ее подбитом глазе произвел такое сильное впечатление на Милдред? Как думаешь, почему один синяк наделал столько переполоха?

– Разве только потому, что Карл искал что-то в комнате Дианы. Это должно быть ключом к разгадке. Что-то, что было в комнате, должно было вызвать весь этот переполох.

– Но что?

– Если бы я знала! Что ты намереваешься делать?

– Прежде всего, попытаемся достать дневник.

– Это пахнет уголовщиной.

– Да, но я должен это сделать. Я знаю теперь, что чувствует врач у кровати пациента, которому уже ничем не может помочь. Адвокат, как врач, Делла, только служит законности. Черт побери! Если бы я мог хоть частично восстановить ход событий, то наверняка нашел бы какой-нибудь слабый пункт в акте обвинения. Или должен был бы признать, что Диана виновата.

– Ты не можешь что-нибудь сделать с алиби Элен Бартслер? Если Элен знала, что Милдред мертва, то… то зачем ездила к ней на квартиру?

– Очевидно, она хотела увидеться с Дианой, – задумчиво ответил Мейсон. – Стоп! Есть еще одно, что она могла сделать.

– Что?

– Бросить то письмо в ящик Дианы.

– Ясно! – выкрикнула Делла. – Она ездила туда для этого. Но какая в этом цель?

– Вероятно, ей нужно было, чтобы Диана получила письмо. Но откуда оно у Элен? Неужели Милдред дала его ей? Сейчас, сейчас. Письмо должно было быть написано вечером, до того, как Милдред разговаривала с Дианой по телефону. Предположим, что это Элен бросила его в ящик. Почему ей нужно было, чтобы письмо нашли в ящике Дианы? А, черт! Безнадежно так бродить на ощупь. Мы должны восстановить хронологию событий. Иначе не узнаем, что за всем этим скрывается. Мы должны стронуться с места до завтрашнего утра, Делла. Пойдем, нужно запрячь в работу Пола.