Дело о воющей собаке Гарднер Эрл

– У вас есть возражения, адвокат? – спросил он.

– Да, – ответил Мейсон, вставая. – Права обвиняемой требуют, чтобы перекрестный допрос данного свидетеля завершился на этом заседании. Я упоминал об этом перед началом допроса и достиг соглашения с обвинителем.

– Правильно, – подтвердил судья. – Ходатайство о переносе отклонено.

– Но ваша честь должны понять… – взволнованно начал Драмм.

– Довольно, – прервал судья Маркхэм. – Решение принято. Продолжайте, мистер Мейсон.

Перри Мейсон устремил на Телму Бентон долгий обвиняющий взгляд.

Она опустила глаза, переминаясь с ноги на ногу. Ее лицо стало белым, как стена позади.

– Насколько я понял из ваших показаний, – медленно начал Мейсон, – Пола Картрайт уехала из дома на Милпас-драйв в такси утром семнадцатого октября.

– Верно, – кивнула Телма.

– Вы видели, как она уезжала?

– Да, – тихо отозвалась она?

– Должен ли я понимать, – повысил голос Перри Мейсон, – что вы видели Полу Картрайт живой утром семнадцатого октября этого года?

Телма неуверенно закусила губу.

– Прошу занести в протокол, – вежливо произнес Мейсон, – что свидетельница колеблется.

Клод Драмм вскочил на ноги.

– Это абсолютно несправедливо, – заявил он. – Я возражаю против этого вопроса. Прежде всего, он спорный, к тому же его уже задавали и получили ответ, и, наконец, он не соответствует правилам перекрестного допроса.

– Протест отклонен, – сказал судья Маркхэм. – Занесите в протокол, что свидетельница колеблется перед ответом.

Телма Бентон подняла взгляд, в котором застыл панический страх.

– Не могу сказать, что видела ее в буквальном смысле, – заговорила она. – Я слышала шаги вниз по лестнице от ее комнаты, видела такси, стоявшее у дома, и женщину, севшую в такси, которое вскоре отъехало. Мне казалось само собой разумеющимся, что эта женщина – миссис Картрайт.

– Значит, вы не видели ее? – настаивал Перри Мейсон.

– Нет, – тихо признала она. – Не видела.

– Далее, – продолжал Мейсон, – вы идентифицировали это письмо как написанное почерком миссис Картрайт.

– Да, сэр.

Перри Мейсон предъявил фотокопию телеграммы, отправленной из Мидуика.

– По-вашему, – спросил он, – эта телеграмма также написана почерком Полы Картрайт?

Свидетельница вновь заколебалась, закусив губу.

– В обоих документах почерк одинаковый, не так ли? – продолжал Мейсон.

– Да, – еле слышно отозвалась Телма Бентон. – Думаю, это один и тот же почерк.

– Думаете, но не знаете? Ведь вы уверенно опознали в письме почерк Полы Картрайт. Как насчет телеграммы? Она написана тем же почерком или нет?

– Да, – тем же шепотом ответила свидетельница. – Это почерк миссис Картрайт.

– Следовательно, миссис Картрайт отправила эту телеграмму из Мидуика утром семнадцатого октября?

– Очевидно, – тихо сказала Телма.

Судья Маркхэм постучал молоточком.

– Миссис Бентон, пожалуйста, говорите громче, чтобы присяжные могли вас слышать.

Женщина подняла голову, посмотрела на судью и слегка покачнулась.

Клод Драмм снова поднялся:

– Ваша честь, теперь ясно, что свидетельница больна. Я прошу отложить заседание из сострадания к свидетельнице, без сомнения перенесшей тяжелый шок.

Судья Маркхэм медленно покачал головой.

– Я считаю, что перекрестный допрос следует продолжить, – сказал он.

– Если слушание можно перенести на завтра, – с отчаянием заявил Клод Драмм, – есть некоторый шанс, что дело может быть прекращено.

Перри Мейсон круто повернулся. Он стоял, слегка расставив ноги и воинственно выпятив подбородок; его голос отзывался в зале гулким эхом:

– К сведению суда, именно этой ситуации я хотел бы избежать. Против моей подзащитной публично выдвинуто обвинение, и она имеет право получить вердикт присяжных о своей невиновности. Прекращение дела обвинителем оставит пятно на ее имени.

После красноречивого заявления Перри Мейсона голос судьи Маркхэма казался тихим и бесстрастным.

– Ходатайство отклонено. Слушание будет продолжено.

– Не будете ли вы так любезны объяснить, – вновь заговорил Мейсон, – каким образом Пола Картрайт могла написать письмо и телеграмму утром семнадцатого октября этого года, когда вам отлично известно, что она была убита вечером шестнадцатого октября?

Клод Драмм снова вскочил:

– Возражаю против этого вопроса как спорного, подталкивающего свидетельницу к выводам, не подходящего для перекрестного допроса и опирающегося на недоказанный факт.

Несколько секунд судья Маркхэм молча смотрел на бледное и напряженное лицо Телмы Бентон.

– Протест принят, – отозвался он наконец.

Перри Мейсон взял письмо, якобы написанное почерком миссис Картрайт, положил его перед свидетельницей и указал на него пальцем.

– Разве не вы написали это письмо? – осведомился он.

– Нет! – вскрикнула она.

– Разве это не ваш почерк?

– Вы сами знаете, что нет. Он нисколько не похож на мой.

– Семнадцатого октября, – продолжал Перри Мейсон, – ваша правая рука была забинтована, не так ли?

– Да.

– Вас укусила собака?

– Да. Кто-то подсунул Принцу яд, и, когда я пыталась дать ему рвотное, он укусил меня в руку.

– Да, – кивнул Мейсон. – Но факт в том, что ваша правая рука была перевязана семнадцатого октября этого года и оставалась забинтованной еще несколько дней, верно?

– Да.

– И вы не могли держать ручку в этой руке?

Последовала небольшая пауза.

– Да, – внезапно заявила свидетельница. – И это доказывает, насколько ложно ваше обвинение, будто я написала письмо и телеграмму. Моя рука была покалечена, и я никак не могла ею писать.

– Были ли вы в Мидуике семнадцатого октября этого года?

Женщина колебалась.

– Не летали ли вы в тот день в Мидуик на самолете чартерным рейсом? – продолжал Мейсон, не дожидаясь ответа.

– Да. Я думала, что могу найти там миссис Картрайт, и полетела туда.

– И вы не заполняли этот бланк в мидуикском телеграфе?

– Я уже говорила вам, что не могла этого сделать.

– Отлично, – кивнул Мейсон. – Давайте вернемся к вашей руке. Она была настолько искромсана, что вы не могли держать в ней ручку?

– Да.

– И это произошло семнадцатого октября?

– Да.

– Восемнадцатого октября рука была в таком же состоянии?

– Да.

– И девятнадцатого тоже?

– Да.

– Но разве вы не вели дневник в течение упомянутого мною периода?

– Да, – быстро ответила Телма, но, спохватившись, закусила губу и поправилась: – Нет.

– Так все-таки да или нет?

– Нет.

Перри Мейсон извлек из кармана лист бумаги:

– Не является ли это страницей вашего дневника, относящейся к упомянутой дате, а именно к восемнадцатому октября этого года?

Свидетельница молча уставилась на вырванную страницу.

– И не является ли фактом, – продолжал Мейсон, – что вы одинаково свободно владеете обеими руками, что вы вели дневник в течение этого времени и делали записи ручкой, которую держали в левой руке? Не является ли фактом, что вы в состоянии писать левой рукой и всегда делаете так, когда желаете изменить ваш почерк? Не является ли фактом, что вы имеете у себя дневник, из которого вырвана эта страница, и что почерк на ней абсолютно идентичен почерку в письме, якобы написанном Полой Картрайт, и на телеграфном бланке, якобы заполненном ею же?

Женщина поднялась, уставилась остекленевшими глазами сначала на судью Маркхэма, потом на присяжных и внезапно завизжала.

В зале начался форменный бедлам. Приставы призывали к порядку. Помощники шерифа бросились к свидетельнице.

Клод Драмм истерически требовал перерыва, но его крики потонули во всеобщей неразберихе.

Перри Мейсон вернулся к столу защиты и сел.

Помощники шерифа взяли Телму Бентон за локти и хотели увести от свидетельского места, но внезапно она свалилась в обморок лицом вниз.

Мало-помалу голос Клода Драмма начал пробиваться сквозь стоящий в зале рев.

– Ваша честь, – кричал он, – во имя гуманности и достоинства я требую отложить перекрестный допрос, дабы свидетельница могла прийти в себя! Очевидно, что она очень больна, чем бы ни было вызвано ее состояние! Продолжать в такое время перекрестный допрос было бы бесчеловечно!

Судья Маркхэм устремил задумчивый взгляд на Перри Мейсона.

Голос адвоката был негромким и спокойным. Шум в зале стих – все хотели его слышать.

– Могу я спросить обвинителя, является ли это единственной причиной, по которой он просит о перерыве?

– Разумеется, – ответил Клод Драмм.

– Могу я также спросить, учитывая эту просьбу, – продолжал Мейсон, – имеются ли у него другие свидетели?

– Это мой последний свидетель, – заявил Драмм. – Я гарантирую защите право подвергнуть ее перекрестному допросу. Окружная прокуратура солидарна с защитой в стремлении выяснить истинные факты этого дела. Но я не могу согласиться на продолжение допроса женщины, явно пребывающей в крайней степени нервного напряжения.

– Думаю, адвокат, – заметил судья Маркхэм, – что на сей раз ходатайство о перерыве – во всяком случае, кратком – достаточно обосновано.

Мейсон вежливо улыбнулся:

– В ходатайстве более нет необходимости, ваша честь. Я с радостью заявляю, что, учитывая состояние свидетельницы и мое желание завершить дело, я закончил перекрестный допрос.

Он снова сел.

Клод Драмм недоверчиво на него посмотрел.

– Закончили? – переспросил он.

– Да.

– Эти обстоятельства застигли меня врасплох, ваша честь, – заявил Драмм, – и я просил бы отложить слушание до завтрашнего утра.

– По какой причине? – осведомился судья Маркхэм.

– Исключительно с целью обдумать кое-какие факты и курс, которого я буду придерживаться.

– Но, – напомнил судья, – вы ответили на вопрос адвоката, что это ваш последний свидетель.

– Хорошо, – внезапно заявил Клод Драмм. – Я закончил. Предоставляю слово защите.

Перри Мейсон поклонился судье и присяжным.

– Защите нечего добавить, – заявил он.

– Что? – взвился Клод Драмм. – У вас нет свидетелей?

– Защите нечего добавить, – с достоинством повторил Мейсон.

– Не желают ли джентльмены приступить к прениям? – спокойно осведомился судья Маркхэм.

– Да, – ответил Перри Мейсон, – я хотел бы обсудить дело.

– А вы, обвинитель?

– Ваша честь, – заявил Клод Драмм, – я не могу обсуждать дело в настоящее время. Это требует некоторой подготовки. Я снова прошу отложить слушание…

– А я снова отклоняю ходатайство, – не допускающим возражений тоном отозвался судья. – Я считаю, что в этом деле права обвиняемой должен обеспечить суд. Начинайте прения, мистер Драмм.

Обвинитель встал:

– Ваша честь, думаю, я должен просить суд о прекращении дела.

Перри Мейсон тоже поднялся:

– Возражаю, ваша честь. Кажется, я уже объяснил свою позицию в этом вопросе. Подсудимая имеет право очистить свое имя от подозрений. Прекращение дела не способно это обеспечить.

Судья внезапно прищурился. Он смотрел на адвоката с настороженностью кота, следящего за мышиной норкой.

– Насколько я понимаю, мистер Мейсон, вы возражаете против прекращения дела обвинением?

– Да.

– Очень хорошо, – кивнул судья Маркхэм. – Мы дадим жюри возможность рассмотреть это дело. Пусть заместитель окружного прокурора приступает к прениям.

Клод Драмм шагнул к скамье жюри.

– Господа присяжные, – начал он, – дело приняло крайне неожиданный оборот. Не знаю, какой линии я бы придерживался, если бы процесс продолжался таким образом, который позволил бы мне полностью рассмотреть факты. Тем не менее факты все еще свидетельствуют, что обвиняемая находилась в доме, где произошло убийство, во время преступления и обладала достаточно сильным мотивом, чтобы его совершить. Орудие убийства – купленный ею пистолет. Я думаю, что при таких обстоятельствах она не может быть оправдана, однако не считаю, что государство должно требовать смертного приговора. Откровенно признаю, что я озадачен неожиданным поворотом событий, но полагаю, что эти вопросы следует рассмотреть вам. Больше мне нечего добавить, джентльмены.

И с видом оскорбленного достоинства Драмм вновь занял свое место за столом.

Перри Мейсон подошел к присяжным и окинул их вопросительным взглядом.

– Джентльмены, – заговорил он, – несоответствия в показаниях главной свидетельницы, к счастью, избавили вас от возможности причинить непоправимый вред невинной женщине.

Улики в этом деле исключительно косвенные. Конечно, обвинение вправе делать любые выводы из имеющихся обстоятельств, но то же самое относится и к защите. Поэтому позвольте мне на основе этих обстоятельств объяснить вам, во-первых, невозможность совершения убийства моей подзащитной и, во-вторых, возможность совершения его другим лицом.

Прежде всего, факты свидетельствуют, что убийца Клинтона Форбса проник в дом с помощью либо отмычки, либо ключа, которым располагал на законном основании, что этот человек направился к комнате, где брился Форбс, что Форбс вышел из спальни в библиотеку посмотреть, кто вошел в дом. Очевидно, что по пути в библиотеку он вытирал мыло с лица полотенцем, но при виде незваного гостя встревожился, побежал назад в ванную и спустил полицейскую овчарку, которая сидела там на цепи. Для этого ему пришлось воспользоваться обеими руками, и он уронил полотенце, покрытое мыльной пеной. Полотенце упало под самый край ванны – именно туда, куда должно было упасть при данных обстоятельствах. Собака бросилась на незваного визитера, по справедливому замечанию обвинителя и свидетеля обвинения, стараясь спасти жизнь своему хозяину. Убийца стрелял в пса с близкого расстояния – опаленная порохом шерсть доказывает, что собака действительно атаковала преступника во время выстрелов.

После этого убийца схватился с Клинтоном Форбсом. Мы никогда не узнаем, кто из них выбежал навстречу другому, но выстрелы, убившие Форбса, также были произведены с близкого расстояния.

Обвинение утверждает, что эти выстрелы произвела подсудимая. Однако, джентльмены, против этой теории имеется одно неопровержимое возражение. Если в дом проникла обвиняемая, полицейская овчарка не бросилась бы на нее, а ей было бы незачем ее убивать. Собака знала подсудимую и любила ее. Она не только бы не набросилась на нее при таких обстоятельствах, а, напротив, весело залаяла бы, радуясь, что два любимых ею существа снова вместе.

И этот факт, джентльмены, полностью опровергает доводы обвинения.

Согласно закону о косвенных уликах, прежде чем вынести обвинительный вердикт, присяжные должны убедиться, что эти улики нельзя объяснить никакими разумными гипотезами, кроме виновности подсудимого.

Теперь позвольте обратить ваше внимание на существенные обстоятельства, указывающие, что убийство было совершено другим лицом.

Артур Картрайт жаловался при свидетелях, что в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое октября на территории дома Клинтона Форбса выла собака. Вой продолжался всю ночь и доносился из задней части дома, вблизи от сооружавшейся пристройки к гаражу.

Предположим, джентльмены, что между Полой Картрайт и Клинтоном Форбсом произошла ссора, во время которой Форбс убил Полу Картрайт. Предположим, что он и Телма Бентон вместе вырыли узкую яму в земле, где должны были вскоре залить цементный пол новой пристройки. Мы можем даже предположить, учитывая текст послания, написанного впоследствии Телмой Бентон с целью выдать его за письмо Полы Картрайт, что причиной ссоры стало открытие Полой Картрайт интимной связи между Форбсом и Телмой Бентон.

Миссис Картрайт пожертвовала своим социальным положением и правом считаться респектабельным членом общества ради того, чтобы бежать с Клинтоном Форбсом и жить с ним в таких условиях, которые вынуждали ее отказаться от прежних дружеских связей и возможности завести новые, постоянно опасаясь разоблачения. И внезапно она обнаружила, что ее жертва бессмысленна, что любовь, ради которой она ее принесла, обернулась грязной насмешкой и что Клинтон Форбс верен ей не более, чем был верен жене, покинутой им в Санта-Барбаре.

Пола Картрайт высказала ему все, но ее уста были навеки запечатаны двумя убийцами, которые тайно похоронили ее тело. Повар-китаец спал. Казалось, только звезды в ночном небе и нечистая совесть преступной пары знают о происшедшем. Но выяснилось, что об этом знал преданный полицейский пес. Он учуял хладный труп, наблюдал за могилой и выл.

Артур Картрайт следил за домом. Он не понимал значения постоянного собачьего воя, но это действовало на его напряженные нервы. Картрайт принял меры, чтобы собака больше не выла, думая, что вытье – всего лишь ее причуда. Но следующей ночью ему пришло в голову, что собака, возможно, оплакивала дорогое ей существо. Терзаемый страшными подозрениями, Картрайт решил выяснить, в чем дело.

Клинтон Форбс и его псевдоэкономка ступили на путь убийства. И теперь их обвинили в преступлении. Человек, находящийся почти на грани безумия, требовал встречи с Полой Картрайт, дабы убедиться, что она жива и невредима. – Перри Мейсон впечатляюще понизил голос: – Был только один выход, с помощью которого преступники могли сохранить свою тайну. Оставалось лишь сделать еще один шаг по страшной стезе убийства, дабы наложить печать молчания на уста человека, бросавшего им обвинения, которые, несомненно, вскоре будут доведены до сведения властей и повлекут за собой расследование. Они убили Артура Картрайта так же, как убили его жену, и похоронили его рядом с ней, зная, что на следующий день рабочие зальют цементом место, где вырыты могилы, навсегда скрыв доказательства их чудовищного злодеяния.

Но затем преступная пара столкнулась с необходимостью объяснить одновременное исчезновение Картрайта и его жены. Они могли сделать это только одним способом – внушить всем, что супруги воссоединились и бежали вдвоем. Клинтон Форбс знал, что Телма Бентон одинаково свободно владеет обеими руками. Он также понимал, насколько маловероятно, чтобы у кого-нибудь имелся подлинный образец почерка Полы Картрайт. Она сожгла за собой мосты, связывающие ее с окружающим миром, и не имела друзей, которым могла бы писать. Поэтому парочка опять ступила на путь обмана, изготовив поддельное письмо с подписью: «Эвелин». Мосты были сожжены вновь.

Мне незачем упоминать, джентльмены, о неизбежном результате подобного союза двух порочных натур, основанного на преступлении, взлелеянного в обмане и достигшего кульминации в убийстве. Каждый из заговорщиков знал, что другой в силах направить на него карающую руку закона. Телма Бентон первой начала действовать. Она ушла из дому в шесть вечера, назначив свидание приятелю. Нам незачем спрашивать, что она ему сказала, – нас интересует лишь то, что произошло. Я не выдвигаю обвинений против Телмы Бентон и ее сообщника, а всего лишь указываю на то, что могло случиться, в качестве разумной гипотезы, способной объяснить факты. Телма Бентон и ее сообщник вернулись на Милпас-драйв и вошли в дом с помощью ключа мнимой экономки. Парочка приближалась к своей жертве крадучись, словно к зверю в джунглях. Но чуткие уши собаки услышали звуки шагов. Встревоженный лаем, Клинтон Форбс вышел из ванной. При виде экономки он стал вытирать с лица пену, собираясь заговорить с ней, но, заметив мужчину, понял цель их визита. В панике он метнулся назад в ванную и спустил с цепи собаку. Пес бросился на незнакомого мужчину, и тот выстрелил. Собака замертво упала на пол. Форбс боролся с женщиной, потом раздались еще два выстрела, и наступила тишина.

Перри Мейсон умолк, серьезно и торжественно глядя на присяжных.

– Это все, джентльмены, – еле слышно добавил он и вернулся на свое место.

Клод Драмм неуверенно посмотрел на жюри, на судью, на враждебные лица публики и пожал плечами.

– Нет возражений, – сказал он.