Дело о сумочке авантюристки Гарднер Эрл

— Да, Фолкнер умел делать деньги.

— А Карсон?

— Карсон был компаньоном, — вежливо ответил Диксон. — Человеком, владеющим равной долей бизнеса. Треть акций принадлежала Фолкнеру, треть — Карсону, треть — Дженевив.

— Но это ничего не говорит мне о самом Карсоне.

Диксон поднял брови в знак полного недоумения.

— Но почему же? Я думал, что вы все поймете о Карсоне с этих слов.

— Вы ничего не сказали о его деловых качествах.

— Честно говоря, мистер Мейсон, я занимался делами только с Фолкнером.

— Если Фолкнер был основной движущей силой в фирме, его не могло не раздражать положение вещей, при котором он выполнял наибольшую часть работы, зарабатывал наибольшую часть денег, а получал только треть дохода.

— Он и Карсон получали зарплату, назначенную и утвержденную Судом.

— И они не имели права повышать ее?

— Не имели, без разрешения Дженевив.

— Зарплата хоть однажды повышалась?

— Нет, — кратко ответил Диксон.

— А были ли ходатайства?

Глаза Диксона блеснули.

— Да, неоднократные.

— Насколько я понимаю, Фолкнер не испытывал дружеских чувств к своей первой жене.

— Я его никогда об этом не спрашивал.

— Насколько я понимаю, начальным капиталом фирму Фолкнера и Карсона снабдил сам Фолкнер.

— Вероятно.

— Карсон моложе Фолкнера. Быть может, покойный хотел подобным способом освежить кровь в фирме?

— Ничего не могу сказать. Я представлял Дженевив только после разделения и развода.

— До этого вы были с ней знакомы?

— Нет. Я был знаком с адвокатом, которого наняла в то время Дженевив. Я — бизнесмен, мистер Мейсон. Консультант по бизнесу и инвестициям, если хотите. Вы так и не сказали мне о цели вашего визита.

— Прежде всего, я хотел бы узнать как можно больше о Харрингтоне Фолкнере.

— Я так и понял. Но мне не понятна причина вашего интереса. Несомненно, многим людям хотелось бы узнать как можно больше о делах мистера Фолкнера. Существует разница, мистер Мейсон, между простым любопытством и законным интересом.

— Смею вас уверить, мой интерес законен.

— Я просто хочу узнать, на чем он основан, мистер Мейсон.

— Вероятно, я буду представлять истца в дело о наследстве Фолкнера, — улыбнулся Мейсон.

— Вероятно? — переспросил Диксон.

— Я пока еще не дал окончательного согласия.

— Значит правомерность заинтересованности несколько… туманна?

— Я так не думаю.

— Конечно, я не собираюсь оспаривать правильность точки зрения с адвокатом, завоевавшим столь широкую популярность. Давайте поступим следующим образом: вы будете придерживаться собственной точки зрения, а я не буду относиться к вашим словам предвзято. Мне хочется, чтобы вы убедили меня в своей правоте.

— Я полагаю, что Фолкнер управлял корпорацией железной рукой, когда ему принадлежали две трети акций?

— Предположения не запрещены законом, мистер Мейсон. Иногда я сам прибегаю к их помощи, и нахожу это достаточно увлекательным занятием. Хотя никому бы не посоветовал принимать важное решение на основе простых догадок. Для подтверждения точки зрения всегда необходимы факты.

— Несомненно, — согласился Мейсон. — Поэтому люди и задают вопросы.

— И получают ответы, — вежливо продолжил Диксон.

— Но не всегда определенные.

— Вы правы, мистер Мейсон. Я сам неоднократно сталкивался с подобным явлением на деловых переговорах. Кстати, если помните, я спросил вас, чем вызван ваш интерес к безвременной кончине Харрингтона Фолкнера. Если мне не изменяет память, вы ответили, что собираетесь представлять интересы человека, намеревающегося представить иск на наследство. Могу я узнать у вас суть этого иска?

— Он основан на претензии, связанной с использованием препарата, созданного для лечения жаберной болезни золотых рыбок.

— А, препарата Тома Гридли! — воскликнул Диксон.

— Вы неплохо осведомлены, мистер Диксон.

— Мне, как человеку, представляющему интересы другого лица, владеющего долей в бизнесе, надлежит знать все детали этого бизнеса.

— Вернемся к теме нашего разговора, — прервал его Мейсон. — Фолкнер долгое время находился у руля компании, пока, как я предполагаю, совершенно неожиданно для него, Дженевив Фолкнер не подала на развод. Очевидно, у нее были достаточно веские причины?

— Вещественные доказательства по тому делу были представлены Суду и решение было принято уже давно, мистер Мейсон.

— Не сомневаюсь, сам Фолкнер воспринял такое решение с ненавистью. Из человека, контролировавшего деятельность компании, он превратился в обычного акционера.

— Позвольте напомнить вам, — несколько самодовольно заметил Диксон, — что по законам этого штата супруги считаются партнерами, и при расторжении брака должно быть достигнуто финансовое соглашение.

— Я полагаю, что постоянная угроза того, что вы можете повторно обратиться в Суд и открыть дело об уплате алиментов, если Фолкнер будет действовать наперекор вашим желаниям, не могла не вызвать враждебности с его стороны.

Брови Диксона вновь поползли вверх.

— Я просто слежу за соблюдением финансовых интересов Дженевив, и стараюсь делать это наилучшим образом.

— Вы часто беседовали с Фолкнером?

— О, да.

— Он посвящал вас в детали бизнеса?

— Естественно.

— Он добровольно рассказывал вам все, или его приходилось расспрашивать?

— Не думаете же вы, мистер Мейсон, что человек в положении мистера Фолкнера стал бы прибегать ко мне, чтобы рассказать о мельчайших деталях бизнеса.

— Но вы сами проявляли к ним интерес?

— Естественно.

— И расспрашивали его, насколько я понимаю?

— Только о том, что меня интересовало.

— А интересовало вас практически все?

— Не могу ответить точно, мистер Мейсон, потому что не знаю насколько многое я знаю. Я только знаю то, что знаю.

Диксон всем своим видом старался показать, что пытается из всех сил помочь Мейсону и представить всю известную ему информацию.

— Могу я спросить вас, когда состоялся ваш последний разговор?

Лицо Диксона превратилось в деревянную маску.

— Этот вопрос, рано или поздно, задаст вам полиция.

Диксон некоторое время внимательно изучал свои ногти.

— Насколько мне известно, — продолжал Мейсон, — вы разговаривали с ним вчера вечером.

Диксон оторвал взгляд от пальцев.

— На каком основании вы делаете такое предположение, мистер Мейсон?

— На основании того, что вы медлите с ответом.

— Я обдумывал ваш вопрос.

— Причина достаточно веская, — парировал Мейсон, — но медлительность остается медлительностью.

— Неплохо подмечено, мистер Мейсон, совсем неплохо. Должен признаться, я обдумывал ваш вопрос и потому медлил с ответом. Мне так и не удалось принять решение — стоит ли ответить на этот вопрос сейчас, или подождать, пока мне его задаст полиция.

— Существует ли особая причина, по которой вы не желаете отвечать?

— Себе я задал такой же вопрос.

— Вам есть что скрывать?

— Конечно, нет.

— Так в чем же причина?

— Вы не справедливы ко мне, мистер Мейсон. Мне нечего скрывать. На все ваши вопросы я отвечал подробно и честно.

— Когда состоялся ваш последний разговор с Фолкнером.

— Вашей проницательности можно позавидовать, мистер Мейсон. Он состоялся вчера.

— В какое время?

— Вас интересует время нашего разговора при личной встрече?

— Меня интересует время вашего разговора при личной встрече и время вашего разговора по телефону.

— Что заставило вас подумать, что был разговор по телефону?

— То, что вы установили различие между разговором при личной встрече и каким-то еще разговором.

— Боюсь, не могу соперничать с вами в проницательности, мистер Мейсон.

— Я жду ответа.

— Официально, вы не имеете права задавать подобные вопросы?

— Официально — нет.

— Предположим, я откажусь отвечать. Что тогда?

— Тогда я позвоню моему доброму другу лейтенанту Трэггу, и расскажу ему, что вы встречались с Фолкнером в день его убийства, вероятно, вечером, и разговаривали с ним по телефону. Потом я повешу трубку, пожму вам руку, поблагодарю за помощь и уйду.

Диксон снова принялся рассматривать свои пальцы. Потом кивнул один раз, будто приняв решение. Снова застыл, не произнеся ни слова, словно каменная фигура за огромным столом, потом закивал, как будто договаривался с самим собой.

Мейсон ждал.

— Вы привели исключительно сильный аргумент, мистер Мейсон, — наконец произнес Диксон. — Несомненно. Из вас получился бы очень неплохой игрок в покер. Очень трудно определить, что за карта у вас на руках, очень трудно.

Мейсон промолчал.

Диксон еще несколько раз кивнул, потом сказал:

— Несомненно, меня вызовут в полицию. Я даже сам хотел позвонить туда и рассказать все, что знаю. Вы, рано или поздно, получите доступ к информации, иначе бы я не говорил бы с вами. Но вы так и не сказали мне, почему именно вам так необходимо узнать все эти факты.

Диксон смотрел на Мейсона с выражением лица человека, вежливо ожидающего ответа на ничего не значащий вопрос.

Мейсон не произнес ни слова.

Диксон нахмурился, опустил голову, потом медленно покачал ей, как будто, после долгих раздумий, ему, наконец, удалось принять правильное решение, отличное от первоначального.

Мейсон молчал.

Консультант по бизнесу и инвестициям вдруг решительно и твердо опустил обе ладони на стол.

— Мистер Мейсон, вчера я несколько раз разговаривал с мистером Фолкнером.

— При личной встрече?

— Да.

— Что он хотел?

— Вы выходите за рамки первоначального вопроса, мистер Мейсон.

— Меня более интересует сам вопрос, чем причина задавать его.

Диксон поднял и снова опустил руки, легонько хлопнув по столу.

— Мистер Мейсон, вы хотите слишком многого, впрочем… мистер Фолкнер хотел купить пакет акций, принадлежащий Дженевив.

— И вы согласны были продать его?

— За определенную цену.

— В цене вы не сошлись?

— Совсем не сошлись.

— Разница была слишком велика?

— Да. Понимаете, мистер Мейсон, мистер Фолкнер придерживался собственного мнения относительно стоимости пакета акций. Откровенно говоря, он предложил нам купить его пакет за определенную сумму и решил, что если это его предложение нам не подходит, мы согласимся продать свой пакет за ту же сумму.

— А вы не согласились?

— Определенно, нет.

— Могу я узнать, почему?

— Ответ элементарен, мистер Мейсон. Под руководством мистера Фолкнера компания приносила солидные прибыли. Сам он получал жалование, которое последние пять лет не повышалось. Как и жалование мистера Карсона. Если бы Дженевив купила пакет акций мистера Фолкнера, тот свободно мог стать независимым предпринимателем и обратить в капитал свои исключительные деловые качества. Он мог бы даже открыть собственное дело и составить нам конкуренцию. С другой стороны, при определении цены, за которую Дженевив Фолкнер согласилась бы продать свой пакет, я вынужден был придерживаться принципов оценки акций, как источника доходов. Дженевив, в случае продажи, должна была получить сумму, способную принести ей эквивалентный доход. В данный момент инвестиции не способны принести такой доход, как раньше, более того, они стали небезопасны. Существовала огромная разница, между ценой, за которую мы согласились бы продать свой пакет, и ценой, которую мы были готовы заплатить за чужой.

— В результате, как я понимаю, вы стали испытывать враждебные чувства друг к другу?

— Вряд ли враждебные, мистер Мейсон. Определенно, нет. Мы просто разошлись во взглядах относительно сделки.

— Вы выступали с позиции силы?

— Я бы так не сказал, мистер Мейсон. Мы согласились сохранить существующее положение вещей.

— Но мистер Фолкнер, вероятно, кипел от злости из-за того, что ему приходится работать за несоразмерное жалование?

— Ну что вы, мистер Мейсон. Такое же точно жалование он положил себе, когда владел двумя третями акций.

Глаза Мейсона блеснули.

— Он установил себе тогда такое жалование, чтобы лишить Карсона возможности просить себе повышение?

— Я не знаю, о чем думал мистер Фолкнер в то время. Я знаю только, что все заинтересованные стороны в момент выноса судебного решения о разводе пришли к соглашению, что любое повышение жалования может производиться только с разрешения Дженевив или при повторном разбирательстве дела в Суде.

— Насколько я понимаю, вы поставили Фолкнера в крайне неприятное для него положение.

— Я уже неоднократно заявлял, что не умею читать чужие мысли, мистер Мейсон. Это относится и к мыслям мистера Фолкнера.

— Вчера вы встречались несколько раз?

— Да.

— Другими словами, назревал кризис?

— Мистер Фолкнер определенно был готов предпринять какие-либо действия.

— Если бы Фолкнер приобрел пакет акций, принадлежащий Дженевив, он снова бы стал владельцем двух третей компании. В этом случае он легко смог бы избавиться от Карсона, увольнение которого явилось бы идеальным ответом на его иск.

— Вам, как адвокату, — вкрадчиво произнес Диксон, — несомненно понятны многие аспекты дела, которые я, как неспециалист, не способен различить. Я преследовал одну единственную цель — добиться наивысшей цены для клиента, если продажа неизбежна.

— Вы не были заинтересованы в приобретении доли Фолкнера?

— Честно говоря, нет.

— За любую цену?

— Я бы не стал заходить так далеко в своих утверждениях.

— Другими словами, благодаря ссоре Фолкнера с Карсоном, многочисленным судебным искам последнего и положению, в котором оказалась ваша клиентка, вы могли заставить Фолкнера приобрести ваш пакет акций за любую назначенную вами цену?

Диксон промолчал.

— Все это напоминает мне узаконенное вымогательство, — как бы размышляя вслух произнес Мейсон.

Диксон резко выпрямился, как от удара.

— Мой дорогой мистер Мейсон! Я просто пытался получить наибольшую выгоду для своего клиента. В чувствах Дженевив и мистера Фолкнера не оставалось и намека на взаимную привязанность. Я упоминаю об этом только для того, чтобы убедить вас в том, что нет необходимости придавать чувственную окраску деловым отношениям.

— Хорошо. Вы виделись с Фолкнером несколько раз. В какое время состоялся ваш последний разговор?

— Мы разговаривали по телефону.

— В какое время?

— Приблизительно… между восемью и восемью пятнадцатью. Точнее сказать не могу.

— Между восемью и восемью пятнадцатью? — переспросил Мейсон, не скрывая своего интереса.

— Да, именно так.

— Что вы сказали ему?

— Я сказал, что если купля-продажа состоится, мы бы хотели завершить сделку как можно быстрее, то есть, если сделка не будет заключена до полуночи, мы посчитаем трату времени на дальнейшие переговоры бесполезной.

— Что ответил Фолкнер?

— Фолкнер сказал, что заедет ко мне между десятью и одиннадцатью часами, что он вынужден пойти на банкет, устраиваемый знатоками рыбок, что потом у него назначена еще одна встреча. Он сказал, что при встрече сделает окончательное предложение, что если мы не примем его и на этот раз, он посчитает вопрос исчерпанным.

— Когда вы звонили, он не говорил, что рядом с ним кто-то находится?

— Нет, не говорил.

— Разговор состоялся не позднее восьми пятнадцати?

— Да, не позднее.

— И не раньше восьми?

— Да.

— Быть может, раньше?

— Уверен, что нет. Так как в восемь я взглянул на часы и задумался, удастся ли мне еще раз поговорить с мистером Фолкнером.

— Вы считаете, что разговор состоялся не позже восьми пятнадцати?

— В восемь пятнадцать, мистер Мейсон, я настроил приемник на интересовавшую меня программу. Могу с точностью указать время.

— Вы нисколько не сомневаетесь, что говорили с самим Харрингтоном Фолкнером?

— Нисколько.

— Как я понимаю, Фолкнер не пришел на назначенную встречу?

— Нет, не пришел.

— Вас это не встревожило?

Диксон пригладил волосы короткими пальцами.

— Не вижу причин не быть с вами откровенным, мистер Мейсон. Я был разочарован.

— Но не стали звонить мистеру Фолкнеру еще раз?

— Нет, не стал. Я боялся попасть в неловкое положение, чем-либо проявить свое нетерпение. Сделка, которую я пытался заключить с мистером Фолкнером обещала быть достаточно выгодной.

— Вы можете вспомнить точно, что говорил Фолкнер?

— Да, он говорил, что собирается пойти на очень важную встречу и как раз одевался. Потом он сказал, что предпочел бы пойти на эту встречу, а сделку с нами заключить сегодня.

— Что вы ответили?

— Я сказал, что такая договоренность вряд ли устроит мою клиентку, так как сегодня — суббота. На что он заявил, что приедет к нам между десятью и одиннадцатью вечера.

— Не возражаете, если я узнаю цену, которую вы установили?

— Не думаю, что она имеет какое-нибудь значение, мистер Мейсон.

— Или цену, за которую миссис Фолкнер соглашалась продать свой пакет акций?

— Правда, мистер Мейсон, я не могу понять вашей заинтересованности.

— Разница между двумя суммами была ощутимой?

— Да, вполне.

— Когда мистер Фолкнер заезжал к вам?

— Насколько я помню, около трех, и пробыл здесь всего несколько минут.

— Вы уже высказали ему свое предложение к тому времени?

— Да.

— И он сделал вам свое?

— Да.