Миф о вечной любви Соболева Лариса
– Бог мой, ты у нас певец? – съязвила она.
Однако заказ поступил, диспетчер дала задание свободному водителю, оставив Глеба в покое. И тут пронесло.
Санька подъехала к «Ковчегу», где под зонтиком (моросил противный дождик) жалось несколько человек, на такси они отреагировали бурно, как голодные обезьяны, увидевшие один на всех банан. Поначалу Санька испугалась подвыпившей компании, превышавшей число пассажиров, которых можно взять, но, к счастью, в салон заталкивали пару.
– Нет, нет, к водителю его! – настаивала женщина, а ее спутник, пьяный вдрызг, рвался на заднее сиденье. – Я сказала – к водителю! Чтоб не дышал на меня, иначе я получу алкогольное отравление. Все, друзья мои, спасибо и пока.
Мужчина плюхнулся рядом с Санькой, ей пришлось потянуться, чтоб закрыть дверцу с его стороны, тем временем спутница хлопнула дверью сзади и выругалась:
– Ну и свинья же ты, милый! Так нажраться…
– Куда едем? – спросила Санька, трогаясь с места.
– На Пархоменко, двадцать! – рявкнула женщина, между прочим, внешне даже очень и очень. Только злющая язва.
Санька поднесла микрофон ко рту и прохрипела диспетчеру:
– Фиксируй двадцать четвертого.
– Ты совсем охренел? – рявкнула та в ответ.
Санька ничего не поняла. Почему диспетчер наехала? Может, у них с Глебом свой словесный код, и она не в состоянии его расшифровать? Делать нечего, повезла клиентов под беспрестанный зудеж пассажирки, адресованный мужчине, который закрыл глаза и не реагировал на обидные слова.
– С тобой нельзя появляться в приличных компаниях! Ты через пять минут превращаешься в скотину. Как будто спиртного не видел лет десять и наконец дорвался! Ты алкаш. Тебе пора лечиться. Слышишь? Нет? Испортил мне отдых, теперь портишь жизнь, я же с тобой прозябаю, а не живу. И главное, ты нарочно напиваешься, назло мне, думаешь, я не вижу?..
Судя по сверкающим камням в ушах и на пальцах, жизнь у нее «испорчена» донельзя, просто каторга и рудники. Санька доставила парочку по адресу, притормаживая, сделала запрос:
– Двадцать четвертому расчет.
– Ты больной? – рявкнула диспетчер и больше ни слова.
Вот что делать в подобной ситуации? Какие деньги брать, сколько? И что это за диспетчер? Такое впечатление, будто она не знает, что за проезд берут деньги, но ведь их насчитывает диспетчер. Что же происходит?
Тем временем пассажирка вышла из машины и танцующей походкой направилась к подъезду, оставив пьяного мужа в салоне и не расплатившись!
– Эй, женщина, постойте! – ринулась за ней Санька. Обогнав, встала у нее на дороге, напомнив: – Вы забыли мужа.
– Дарю его тебе, – огрызнулась та.
Удивительно невежливая. Санька не виновата, что у них «любовь прошла, завяли помидоры», решали б свои проблемы дома. Дамочка хотела обогнуть таксистку, а та и не думала давать ей дорогу:
– За подарок спасибо, но вы же не оставите его в машине?
– Почему это? Оставлю. Вези его куда хочешь и отойди.
– Хорошо, беру вашего мужа. Раз он вам не нужен, мне пригодится. Но вас я доставила, платите за извоз…
– Ты что, издеваешься? Завтра вылетишь с работы, обещаю.
Санька растерянно хлопала глазами вслед фифе под зонтом, пока та не скрылась вместе со своей разбушевавшейся злостью в подъезде. Да-а-а, славненький первый рабочий денек, то есть ночка. Говорят, как начнешь, так и покатится… Ой, нет-нет, Саньке нужна удача, она привыкнет к неадекватным клиентам. А к неадекватным диспетчерам?
Ежась, девушка побежала к машине – дождь усилился, а он уже не летний и, попадая за шиворот, приносит массу неприятных ощущений, по спине словно ползает ледяная гусеница. Плюхнувшись на сиденье, Санька покосилась на безмятежно спящего мужчину, скрестившего на груди руки.
Лет сорок. Сухощавый – жена, наверное, не кормит. А ей примерно тридцать, скорей всего, женат он не первый раз. Не урод, волосы вон какие густые, непокорные, темные, в районе лба серебристое пятно. Оно смотрелось нелепо, будто мазнули белой краской. Нос тонкий и горбатый – на коршуна похож… или на орла? Собственно, Санька не знала, чем одна птица отличается от другой, но «орел» звучит гордо. Над переносицей у мужчины грозная складка, наверняка он часто сердится и сводит брови, а у губ глубокие складки, какие бывают у людей властных и упрямых. Санька с такими сталкивалась, от них всегда море проблем, да и жене наверняка с ним нелегко, но ее это не оправдывает.
– Да-а, не повезло тебе, – сказала она вслух, выставив в окно под дождь ладонь, на которой заплясали холодные капли. – Где ты откопал эту выдру? Вообще-то, жалеть тебя нечего, потому что каждый достоин своего партнера. Признавайся, ты же не первый раз напился? Вот и взбесилась твоя выдра, меня обхамила, не заплатила… Но я тебя, так и быть, не выброшу, на улице мокро, еще простудишься. А вдруг ты человек хороший? Может, мне тебя Бог послал для проверки и за мою доброту он все уладит?
– Двадцать четвертому на Монтажную, восемь.
– Двадцать четвертый Монтажную принял, – прохрипела Санька чужим голосом и отправилась в путь.
Она правильно поступила, не выбросив пьяницу в дорогом костюме, за что дырявые небеса послали ей работу на целых два часа – только успевала развозить народ. Что показательно, диспетчер исправно говорила сумму, какую она накатала, сбоя больше не было.
Спящего Санька представляла клиентам мужем, который сопровождает ее на дежурстве, мол, он немножко устал и спит. Ничего, верили и не приставали. Только не стоило брать двух парней, на афишах которых было нарисовано: выродки. Они всю дорогу отвешивали ей полушепотом сальные комплименты, а когда она остановилась, один протянул руку и погладил Саньку по груди со стоном пошлого сладострастия…
У Саньки на сей случай была приготовлена гантель, проломить голову ею – много силы не надо, лишь сноровка, а глаз подбить – так вообще запросто. Не успела она ею воспользоваться, как хам вдруг громко застонал от боли, нецензурно выругавшись:
– …руку сломаешь!
А это пьяный и спавший чужой муж выкрутил его ладонь, причем одной своей рукой непонятно как. Второй пассажир сзади рассвирепел:
– Ну, ты! Щас обоих укатаем…
Сосед Саньки отшвырнул первого хама, тот упал на спинку сиденья и застонал, растирая руку, но направленный в них пистолет увидели оба.
– Быстро расплатились за извоз и катитесь вон из арбы, – сказал чужой муж абсолютно трезвым голосом. – Иначе ваши мозги испачкают асфальт.
– Ха, пугач небось, – хохотнул второй.
– Пугач? Так я щас проверю. С кого начать? С тебя?
– Не спорьте с ним, эта штука настоящая, а у него справка, – панически поведала Санька двум «крутым» парням. – Справка из дурдома! То есть из психдиспансера…
– Тихо, тихо, мужик, – присмирел второй, ведь недаром говорят, что раз в год и палка стреляет. Он сунул ей деньги с милой сердцу каждого извозчика фразой: – Сдачи не надо.
Он суетливо помог другу-приставале, временному инвалиду, вылезти из машины, и под проливным дождем оба дунули к многоэтажным домам, прозванным в народе свечками. Санька косилась на чужого мужа, опасливо гадая: может, ей тоже бросить машину да удрать от него? Все-таки человек с оружием – явление аномальное даже в наши неспокойные дни, но тогда придется распрощаться с машиной Глеба – нет, без колес ей никак нельзя.
– Чего стоим? – сказал клиент, спрятав пистолет. – Поехали.
Она тронула машину с места, развернула, не задавая вопросов, куда ехать, так как с окраины есть только две дороги: из города и к центру. Этому человеку нужно попасть домой, а дом именно в центре.
– Ну, рассказывай, как ты докатилась до жизни такой? – проявил бывший пьяница интерес к ее персоне.
– До какой – такой? – не поняла Санька.
– Таксистка… хм. Несерьезно это. Опасно для девушки, как ты убедилась. Опасно, несмотря на спортивный инвентарь, который не помог бы тебе справиться с двумя насильниками.
Для человека, не стоявшего на ногах и не вязавшего лыка всего пару часов назад, он просто отлично строил фразы, ни разу не «споткнувшись».
– Таксистка – это временно, – сказала Санька, – на самом деле я автомеханик.
– Да ну, – флегматично и одновременно скептически произнес он, явно не поверив, что молодая девушка способна перебрать автомобиль.
– Классный автомеханик, зря не верите. Широкого профиля.
– А почему хрипишь, когда разговариваешь с диспетчерами? Это прикол такой?
– Вынужденная мера. Мужа моей сестры… в общем, у него проблема, крупная неприятность, я его подменяю. То есть я сейчас он. Диспетчеры не должны этого знать, ну, чтоб не настучали шефу. Кажется, он с придурью, женоненавистник.
– Голубой, что ли?
– Не знаю. Мы к центру подъезжаем, куда вас доставить?
– К выдре. На Пархоменко.
– Вы не были пьяным! – дошло до нее с большим опозданием.
– Я был не пьян, но я спал. Честно спал.
– Кто ж вам теперь поверит? А зачем вы дразнили жену?
– А черт его знает?
– Понятно. У вас ужасный характер, да? А где вы научились так расправляться с хамами?
– Когда ты ходила под стол пешком, девочка, меня уже призвали на срочную службу. Да, в те времена мало кому удавалось отмазаться от армии, а мой отец считал, что это хорошая жизненная школа для мужчины, поэтому постарался засунуть меня в самые тяжелые войска – десантные. С тех пор осталась привычка тренироваться, два раза в неделю хожу на занятия с инструктором и поддерживаю форму. Тормози здесь и… держи.
Санька взяла тысячную купюру, торопливо достала кошелек для казенных денег и, протянув ему пятьсот рублей, смущенно сказала:
– Только вы скажите, сколько вам сдачи дать. Я не здешняя, не знаю стоимость километража, а диспетчер не сказала…
– Сдачи не надо. Я тебе много больше должен, ты же меня полночи катала, но наличных больше нет.
– Вы же меня тоже выручили, значит…
– Тогда это тебе чаевые за остаток ночи. Поезжай домой и выспись, а не уродов развози. До свидания.
– Но это очень много! – крикнула она ему вдогонку. – Если вы передумаете и захотите забрать сдачу, найдите меня во втором таксопарке на Саратовской.
Не услышал, кажется. Набрав код, он скрылся в подъезде, а Санька уложила скрещенные руки на руль, легла на них подбородком и, забыв про ночное приключение, стала планировать завтрашний день. Нужно отвезти Глебу передачу из «разрешенного списка», что немного поддержит его морально. Съездить к сестре, завтра врать не придется, а вот через несколько дней Жанна ее достанет: где Глеб? Как же у нее испортился характер – ворчит, вечно недовольна, неужели все беременные такими вредными становятся?
– Со следователем необходимо увидеться, – произнесла она вслух. – И это перво-наперво. Или адвокат главнее?
С деньгами проблема. Санька приехала с приличной суммой (приличной, в ее понимании, конечно), но она тратится на капризы драгоценной сестры и передачи Глебу. Неплохо бы с ним увидеться, спросить, где денег взять. Значит, к следователю попасть нужно в первую очередь.
«Дворники», скрипя и визжа, разгребали воду, а она все равно через мгновение заливала лобовое стекло, будто на автомойке. Дождь окружил машину стеной, казалось, за ним нет другого мира, а есть только это локальное пространство, иллюзия безопасности. И вызовы вместе с меченным сединой пассажиром ушли.
5
– У двух бесспорных лидеров, волею случая оказавшихся в одной лодке, нет шансов выиграть, пока кто-то из них не сломается и не уступит первенство. – Рассказ Лели только начался, а Крайний уже вставил вопрос:
– И кто же конкурировал?
– Глеб и Рудольф.
– М-м… – кивнул Юрий Петрович, теперь понимая, что за мотив имел в виду Нефедов. – И кто победил?
– Чаще побеждает тот, у кого мощнее оружие, чем оно бесчеловечней, тем действенней и надежней. – Заметив, что Крайний замер в некотором недоумении, Леля дополнила: – Я говорю о подлости, с точки зрения негодяя – это его бесценный дар…
Глеб заслуженно пользовался авторитетом – он стабильно хорошо учился, делал успехи в спорте, всесторонне развивался. Самые красивые девочки провожали его влюбленными глазами, но он отдал предпочтение Олесе – не самой красивой, не самой умной, но она была само очарование. Их пара вызывала умиление: большой и сильный Глеб, а рядом с ним хрупкая, воздушная и солнечная Олеся.
Она не была лидером да и не рвалась им стать, способностей никаких не обнаруживала, хотя училась на «отлично». Ей больше подошла бы роль романтической героини, которую держит в замке на высокой скале чудовище, а она ждет освободителя, чтобы потом посвятить ему всю себя. Впрочем, герой находился рядом, он зорко оберегал ее от дурного влияния, которому Олеся легко поддавалась. Случалось, она врала по мелочам, например, прогуляет урок, наплетет с три короба причин, а ложь вдруг вылезет наружу. Но такая правильная девочка не подвергалась наказанию: срабатывал стойкий имидж отличницы, поэтому ее ложь считали недоразумением. Все так или иначе врут, все прогуливают (не люди, что ли?), а попадалась только Олеся.
В девятом классе появился новенький с нетипичным именем Рудольф, красивый, спортивный, с подвешенным языком и… лидер. С Глебом у них образовалась неприязнь с первого дня и началась необъявленная война. Не из-за Олеси, нет, она попутная жертва той войны за лидерство.
Мальчики стали студентами, получили отсрочку от армии и вгрызлись в гранит наук, стараясь заявить о себе. Глеб изучал физику, Рудольф – экономику, оба делали успехи, казалось бы, не соприкасались, но после лекций оказывались в одних компаниях. Наверное, черт подстраивал их встречи.
Рудольф был жутко азартным. Его привлекала не внешняя слава, он хотел стать героем для себя. В его понимании герой – это не звание, приобретенное в результате подвига во имя чего-то прекрасного, а человек, постоянно практикующий достижение цели. И когда цель достигнута, появляется сладкое чувство, что ничего невозможного нет, нужно только быть уверенным и дерзать, дерзать.
Он придумал, как обойти Глеба, надеясь заодно сломить его – отнять то, что ему дорого. Да, Олесю. А как отнять, если она постоянно под присмотром недруга? Значит, нужно удалить парня далеко и надолго. Руди попросил отца законопатить Нефедова в армию, мол, я люблю Олесю, не могу без нее, но мешает этот… Девушка нравилась всем родителям мальчиков без исключения, в ее кротости они видели будущее семейное счастье своих сыновей и их абсолютную свободу. Папа Руди кинулся к другу, а у того был друг – военком, и Глеб, как ни старались ему помочь ректор с деканом, загудел в армию. Это два года – вот уж правда срок. И надежный бастион при длительной осаде сдается, как же было устоять Олесе? А тут еще со всех сторон слышится: ах, Рудольф, ах! Так и доточила вода камень, надо сказать, не деньги доминировали в том, что она сдалась, к тому времени ей внушили, что между ними большая, как корабль «Титаник», любовь.
Но чтоб исключить сомнения с ее стороны, Рудольфу пришлось на ней жениться – да, вот так он достигал цели, всеми средствами. Надо иметь дьявольскую волю, чтобы начатое довести до логического конца, до той степени завершенности, когда назад даже на полшага отступить невозможно. Через некоторое время Глеб вернулся из армии, а у его Олеси уже торчал живот.
– Собственно, – закончила Леля, – в этой холодной войне нет победителей, просто одним несчастным человеком в мире стало больше!
– Вы об Олесе?
– Что вы! Олеся рождена быть только счастливой. В болоте, в раю, в бедности, в богатстве – во всех ипостасях она будет упиваться придуманным ею счастьем и свято верить в него.
Крайний придерживался иной точки зрения, в его представлении умение быть счастливым в любых обстоятельствах – большой талант. Однако спорить с женщиной бессмысленно, да и выбор у Крайнего был небольшой:
– Неужели Рудольф?
– Именно. Он же не любил Олеську. Игры закончились, ему стало неинтересно, но каждый день, как издевка судьбы, которую он усердно обманывал, перед его носом мелькала Олеся. Она ему мешала, нервировала, каждое ее слово или движение действовало на Руди, как крапива на кожу, и выхода из западни, в которую он сам себя загнал, не было. Стоила ли победа стольких усилий и мук? А кто виноват? Конечно, Глеб. Руди возненавидел его уже по-настоящему…
Стоимость услуг адвоката вызвала у Саньки шок. Правда-правда, произошел щелчок в районе висков, сердечко подпрыгнуло к горлу да там и застряло, а потом… очнулась она только на улице. Теперь ей поможет лишь манна небесная, которая по пути с небес на землю чудесным образом превратится в купюры.
Санька приехала в парк, ведь следовало как можно скорей покончить с «мерсом» – это реальная возможность получать стабильную зарплату. А получая зарплату, можно занять денег, чтобы нанять адвоката, и потихоньку отдавать их в течение нескольких месяцев, пока будет идти судебный процесс. Говорят, суд – бодяга длинная, поэтому возник главный вопрос: как в течение этого времени обманывать сестру? Наверное, тоже нужно заплатить, чтоб врачи приковали ее к больничной койке на весь период судебного процесса. Но удручали Саньку не трудности и безденежье, а отсутствие гарантий: адвокат не обещал, что дело выиграет.
Она переоделась и буквально слилась с машиной, за работой Санька просто оживала, словно железо на колесах способно отдавать человеку реальную жизненную силу. Ее никогда не раздражали неудачи, Санька придерживалась постулата: не получится сегодня – выйдет завтра, посему терпеливо работала над восстановлением «мерса». Рядом собирала мусор и подметала Зубровка, сегодня она была «слегка заквашенная», стало быть, вдвойне жаждала общения. Орудуя метлой, Зубровка приблизилась к «Мерседесу» и с большим искренним участием поинтересовалась:
– Слышь, Сань, че там Глеб?
– В норме, – отозвалась девушка, не отрываясь от работы. Вообще-то она вежливая и в другой раз не обделила бы вниманием женщину, но сейчас было некогда болтать.
– Оно и видно, – ответ не устроил Зубровку. – Сама вон с лица спала. Эх и жалко мне Глеба, хороший он. А че с ним такое?
– На подлецов нарвался, – отговорилась Санька, а там – пусть понимает, как хочет.
– Ммм, – протянула Зубровка сочувственно, затем облокотилась о машину, закатила глаза к потолку и ударилась в воспоминания: – Мне это знакомо. Вот я че пью? А жизнь поломатая, телегой переехатая. Ты б меня видела, когда я была такой, как ты! Ой… Што лицо, што фигура, а коса… до самых колен! Восемь классов закончила, поступила в техникум, и тут такая любовь на меня напала… Он ездил по государственным делам в другие страны, но от любви ко мне в беспамятство впал. Жениться хотел, да. Мать с отцом узнали про нас – и ему: мол, не сметь! А он ни в какую. Они ко мне: мол, я испорчу ему карьеру, жизнь и все такое. Я и пошла замуж за другого…
Не выдержав накала прошлых страстей, Зубровка всплакнула, утерла нос. Санька слышала, что у нее неуемная фантазия, всякий раз она эту историю подает с крупными изменениями. Но, может, в фантазиях ей живется лучше, красочней, счастливей?
– А он что? – спросила она у Зубровки, будто поверила бреду.
– Застрелился.
– Да ну!
– Ага. Две пули в голову… Ой, я потом дорасскажу, а то вон мужики идут, а у меня не прибрано.
В это время к Наумычу зашел Сам – да, только так, с большой буквы. Произносили работники таксопарка слово «Сам» с разной эмоциональной окраской, но иронии не избегали практически никогда, хотя повода иронизировать, по большому счету, не было. Вероятно, избыточная строгость, а также недоступность хозяина вынуждает народ переплавлять любой негатив в иронию. Есть у него еще клички: Махал Махалыч, производная от Михал Михалыча, и Сам Самыч – кому как нравится. Он бывает весьма крут, правда, никогда не орет, но его спокойствие хуже крика, при всем при том текучки кадров в данном парке нет, а это говорит о многом.
Михайлов нагрянул нежданно-негаданно, а должен был только через неделю прилететь из зарубежья, но явиться, когда тебя не ждут, – это в его духе. Настроение у Михайлова было стабильно плохое, точнее, никакое, но склонное к ухудшению. Он был немногословен и неулыбчив. Если Михайлова описать человеку, который никогда его не видел, у того сложится мнение, что он старый, толстый, медлительный и жутко вредный. А ему сорок один год, он сухощавый, с тонкими чертами аскетичного лица, а насчет вредности… м-да, есть такое.
Со свойственной ему обманчивой скукой Михайлов поинтересовался, как идут дела, что нового. Наумыч порадовал его хорошими показателями и огорчил инцидентом, дескать, Глеб крупно влип. Он посвятил истории водителя львиную долю времени, стараясь увести шефа от панорамного окна подальше, по понятным причинам мечтая, чтоб он убрался побыстрее, ведь кабинет у шефа в другом автопарке. Но Михайлов, как назло, слушая, гулял-гулял и подошел к окну, да так и застыл, промямлив:
– Что я вижу? В чреве моего вороного кто-то копается? Кто?
Эх, не повезло. Наумыч собрался обрисовать тяжелое положение свояченицы Глеба, дабы вызвать у шефа сострадание к чужим бедам, но глянул вниз и совсем обалдел. Санька-то – бог с ней, залезла корпусом под капот, и ладно. А мужики, пять человек, стоят вокруг, и невооруженным глазом видно, что именно их интересует, не «Мерседес», это точно.
– Санька… – виновато развел руками Наумыч.
– А почему из-под капота у этого Саньки торчит женская задница? Или у меня галлюцинации?
– Э… м… хм-хм… – мямлил Наумыч. – В общем…
Михайлов на секунду скосил на него глаза, усмехнулся, увидев озадаченную физиономию, которую корежили судороги, затем снова перевел их на группу у авто. Дамы в этом парке под запретом, исключая диспетчерскую, где женские голоса ласкают слух водителей. Ремонт автомобилей, извоз – это не женское дело, требующее физической силы, так считал шеф, тем не менее бури не последовало.
– А что, у остальных простой в работе? – спросил Михайлов.
– Почему? – прорезался голос у Наумыча.
– Да вокруг задницы толпа, им что, делать нечего?
– Ну, они… Она… сказала, «мерс» поедет… она умеет…
– Что ты говоришь? – вяло промямлил Михайлов на скептической ноте. – Ладно, пойду посмотрю, что у них там.
После его ухода Наумыч взмахнул руками и ударил ими о бедра, так он расстроился. Некоторые столько не живут, сколько он отбарабанил здесь. Раньше-то стаж на одном месте играл большую роль при получении пенсии, а сейчас все в частных руках, но привычка к месту осталась. Не хотелось Наумычу, чтоб эти руки взяли метлу и вымели его на пенсию. Он двинул к окну…
Михайлов как раз подошел к группе мужиков, те, конечно же, любовались аппетитной попкой, обтянутой джинсами. А почему, собственно, не полюбоваться фигурой, далекой от диетического изнурения? Попочка круглая, рельефно переходит в бедра, ножки обуты в мягкие сапожки… О! Девушка приподнялась на цыпочки, одну ножку отставила назад…
Мужики молча и очень красноречиво реагировали на всякое движение ужимками, взглядами, они ничем не рисковали – девушка видеть их не могла. Зато один из них вдруг увидел шефа, уставившегося туда же, куда алчно смотрели все пятеро. Работяга толкнул в бок одного, второго, толчки передались по эстафете, потом, не сговариваясь, все пятеро человек сделали несколько осторожных шагов назад, после чего бесшумно исчезли.
– Эй, кто-нибудь! – прокряхтела Санька из недр «Мерседеса». – Заведите мотор. Только мягко, осторожно.
А рядом никого нет, кроме Михайлова. Он и сел за руль, повернул ключ, мотор приятно заурчал, Санька командовала из-под капота:
– Не играй педалью! Мне нужно послушать… Очень хорошо, просто отлично.
Девушка вынырнула из-под капота, захлопнула его и, снимая перчатки, с удивлением посмотрела по сторонам: куда это все подевались?
Скажите, кто способен сдержать порыв и не прокатиться хотя бы двадцать метров на старичке, рожденном в середине прошлого века и возрожденном? Ни один мужчина, державший руль в руках с сопливого детства и любивший четырехколесное создание, как любят женщину, не откажет себе в этом удовольствии. Михайлов захлопнул дверцу и поехал по периметру мастерской, слыша, как не разогревшийся мотор натужно кряхтит. Санька кинулась за автомобилем, крича:
– Стой, кретин! Тебе кто разрешил?!
Ехал Михайлов на маленькой скорости, девчонка догнала его и схватилась за ручку дверцы, шипя:
– Немедленно остановись! Игрушку нашел? Стой, я сказала! – Он затормозил и заглушил мотор, она тут же распахнула дверцу, скомандовав: – Выметайся! Не хватало, чтоб ты мою работу свел на…
Санька осеклась, так как Михайлов «вымелся» из салона и стоял перед ней во весь рост. Не сложно было в нем узнать вчерашнего чужого мужа, которого жена бросила в такси.
– Добрый день, – сказал он ласково.
– А, это вы… – произнесла она, все еще сердясь на него. – Конечно, я извиняюсь, но зачем в «мерс» сели?
– Ты же просила завести мотор, а никого больше не было рядом.
– Ну, ладно. Я сейчас отгоню «мерс» на место и принесу сдачу…
– Стой, стой! – задержал ее, взяв за руку, Михайлов. – Я не за сдачей. Отгони машину и поднимись к Давиду Наумовичу.
Повелительный тон вызвал у нее недоумение. Идя к лестнице, Санька отметила поразительную тишину в мастерской – что бы это значило? А когда поднялась наверх, дверь была неплотно прикрыта, и Санька услышала голос вчерашнего пассажира:
– Нельзя, понимаешь, нельзя! Это не каприз, это реальность. Если б меня не было в машине, с ней все что угодно сделали б! Ночь, никого, два подвыпивших мордоворота сзади сидят, а за рулем симпатичная девчонка…
Симпатичная девчонка посчитала нужным вмешаться, речь-то шла о ней. Санька зашла в кабинет и с ходу наехала на клиента, который возомнил себя защитником сирых и убогих:
– Жаловаться приехали? А я вас не просила вмешиваться, у меня достаточно сил, чтоб отбиться, и средство обороны есть…
– Угу, – набычился «жалобщик», – видел я твое средство.
Она открыла было рот, чтоб попросить назойливого товарища не лезть не в свое дело и катиться к чертовой бабушке с чертовой матушкой, однако Наумыч оглоушил ее, заставив прикусить язык:
– Знакомься, Санька: Михал Михалыч… – и тяжко вздохнул: – Михайлов, наш шеф.
Ко всем неприятностям ей недоставало только этой. Все, теперь работы не видать. На душе сразу стало паршиво, и мысли лихорадочно заработали: куда теперь податься, где искать место хоть официантки, хоть домработницы? Мимо нее прошел к выходу Михайлов, она этого даже не заметила, но услышала Наумыча:
– Тебе что сказали делать?
– Что? – вяло спросила она.
– Переоденься – и в машину к шефу.
– Зачем?
– Откуда я знаю! Иди, иди… Слава богу, мне на орехи не досталось, добрый он сегодня. Иди!
Через семь минут она сидела в шикарной машине Михайлова и, позабыв недавний мандраж, рассматривала приборы, оценивая их с позиции профессионала. Тронулись. Ход – мягкий, неслышный, будто авто по воздуху летит. И звук работающего мотора по ушам не бьет.
– Нравится? – поинтересовался Михайлов, наблюдая, как она чуть ли не носом касается приборов, будто близорукая.
– Автоматика не всегда удобна, например, дождь внезапно пойдет и не сработает автоподъемник, окна не закроются. Такое случалось, я тому свидетель, но комфортно… Значит, вчера меня, то есть Глеба, обозвали тупым не зря, диспетчер знала, кого я везу.
– Конечно, знала.
– А вы куда меня везете?
– В полицию. Не веришь? Ты ездила на чужой машине, под чужим именем…
От такого коварства Санька попросту задохнулась:
– Вы совсем плохой? Глеб на своей машине занимается извозом, у меня на нее доверенность… А я еще вас пожалела! Надо было выбросить вчера под дождь, чтоб знали!
– Успокойся, я пошутил. Нервная ты.
– Еще бы! – буркнула она, отвернувшись к окну. – У меня без ваших шуток жизнь несладкая… Куда мы едем?
– Маршрутки по городу катаются, видела? Мои. Не все, конкуренты и у меня есть. Так вот, три микроавтобуса вышли из строя, посмотришь. Хочу, чтоб дотянули до новых машин, а менять автопарк буду еще не скоро, полагаю, весной.
– Так вы меня на работу берете? – подобрела она.
– Кажется, да. Но не таксисткой, на извоз табу.
– Ой, спасибо! Вы просто… супер! А можно заехать в прокуратуру? На три минуты! Очень нужно со следователем увидеться. Это быстро.
– Быстро там не бывает, но я твой должник, поэтому – ладно, заедем. Ну, рассказывай, что с Глебом приключилось?
6
– Странно, положение у Рудольфа было не смертельное, – заметил Крайний, – выход из него напрашивается самый оптимальный: развод.
– Не всегда простой выход осуществим, – возразила Леля. – Олеся создавала мужу райские условия, не давая на него пылинке упасть, – как такой рай бросить? Ее все обожали, завидовали Руди, к тому же он преуспевал не без участия родственников Олеси. Нет, бросить ее – это обрасти проблемами. Только на днях я заметила, что он уже готов к кардинальным переменам.
– А с Нефедовым что?
Вернувшись из армии, Глеб переживал, ни с кем не хотел видеться, но всю жизнь переживать не будешь. К осени он восстановился в институте, защитил диплом, начал работать в исследовательском центре, у него появились перспективы…
На тусовки однокашников не ходил, ссылался на занятость. Но однажды его затянули на день рождения Альки, праздновала она его, разумеется, в ресторане. Наверное, не стоит встречаться с людьми, которые когда-то причинили тебе боль, разве только в том случае, если полностью освободился от обиды на них. Второе условие: и они не должны воспринимать тебя с неприязнью, ведь не секрет, что тот, кто делает гадость, ненавидит больше того, кому он ее сделал.
К Олесе и Руди Глеб не подходил, сидел далеко от них, а за ними наблюдали гости и как будто чего-то ждали. Олеся чувствовала себя неловко, это бросалось в глаза, Рудольф тоже дергался. И атмосфера ожидания, висевшая в воздухе, не давала никому расслабиться, словно готовила всех к инциденту. Вечер заканчивался, Глеб откланялся, вышел из зала… и вдруг драка!
Как утверждали свидетели, он напал на трех парней из-за девицы, к которой те приставали, саму девушку так и не нашли впоследствии. Парней он избил – мама не горюй, да и его отделали так, что сознание потерял, очнулся в милиции. Глеб сознался: да, была девушка, к ней приставали, она попросила проводить ее до такси, на улице их настигли парни, затащили его за угол, ударили по голове и… все, провал. В то же время он клялся, что не успел даже кулаком махнуть – откуда же покалеченные и побитые? А парни утверждали, что он избил их до полусмерти, к тому же на их стороне было два очевидца событий. И залетел Глеб в колонию общего режима на два года.
Как ему достались эти два года – можно лишь догадываться, но срок Глеб отмотал, вернулся. На работу бывшего зэка никто не брал, карьера ученого рухнула по той же причине. Тридцать лет, а жизнь переломилась. Ладно бы незнакомые, их понять можно, но те, кто знал Глеба с малых лет, они-то почему отвернулись? Тут-то и проявил великодушие Рудольф, протянув недругу руку помощи, взял Глеба личным водителем. Конечно, более достойного места не нашлось для образованного человека.
– Неужели осознал и раскаялся? – не верилось Крайнему.
Леля загадочно улыбнулась, Юрий Петрович понял: главная фишка впереди. И не ошибся. Он, убеленный сединами, проживший достаточно долгую жизнь, чтоб перестать удивляться, был сражен непредсказуемостью сценария.
– Почти год Глеб проработал у Руди, – рассказывала Леля. – Однажды, когда он ждал шефа, увидел «избитого» им парня. Он сам подошел к Глебу и повинился: мол, в ресторане драка была разработана и оплачена Рудольфом. Глеб никого не избивал, его сразу вырубили, а избили парней два так называемых свидетеля, что входило в план Рудольфа.
– Совесть парня замучила?
– Н-нет. Тогда он думал о легких деньгах, но его побили неудачно. Повредили что-то внутри, он лечился несколько лет, пока не был признан инвалидом. Действовал он как провокатор, сам отплатить Рудольфу не мог, думаю, боялся, надеялся, что Глеб, отсидевший ни за хрен собачий, посчитается с ним. Так что не раскаяние им руководило, а банальная жажда мести.
– У меня нет слов, – произнес Юрий Петрович, разведя руками. – А как вам стала известна правда?
– По случайности инвалид оказался сыном моей массажистки. А Глеб, когда Руди оттянулся у любовницы и пожелал ехать к жене, врезал ему по морде, после чего сказал, за что именно, и ушел. Мне рассказал инвалид, он был свидетелем. Лет пять о Глебе не было слышно, ну, слухи ходили, будто он таксует, и все. Но вдруг у старой истории выросли новые ноги… странно. Я бы сказала, это не случайно.
Прескверная история с закономерным финалом. Сначала уничтожить Нефедова, потом взять на работу, чтобы каждый день и час наслаждаться его униженным положением, – за это не только по морде бьют. Еще Юрия Петровича поразил ум Лели, далеко не все женщины склонны к наблюдениям и анализу, у нее это получается и, как показалось ему, тема выстрадана. Залезть ей в душу Крайний все же попытался, не переступая грани:
– Вы знаете Рудольфа не просто хорошо, а как… родная сестра.
– Не смущайтесь, – рассмеялась Леля, раскусив его, – называйте вещи своими именами. Ну, ладно, я сама… Да, я, как и многие, была влюблена в него, страдала, когда он женился. Как влюбленная дурочка изучала предмет обожания, и то, что должно было настораживать и ужасать, меня восхищало. Глупо, да? Дождалась и я своего часа, у нас был непродолжительный роман – более сильного разочарования в своей жизни я не припомню. Оказалось, я любила мечту, а Руди совсем из другой сказки. Вот, собственно, и все.
Крайний вызвался проводить ее, чего никогда не делал. Он немного отвлекся, когда шел рядом с тонкой и красивой женщиной, втайне тоскуя об ушедшей молодости. М-да, ничего не вернешь. И никого. В этом ужасающий смысл бессмыслицы всех усилий, направленных на достижение любых целей. Ну, достиг, ну и что? Расходуются силы, энергия, жизнь, а конец одинаков, конец один на всех, будь то естественная смерть от старости или в результате несчастного случая. Это здесь тебе нужен хоть на короткий миг весь мир, а там – ничего, хотя длина мига там – вечность. Но жизнь есть здесь, а далее – неизвестность, потому дорого то, что ощутимо руками, видимо глазами, приятно на вкус и запах. Жаль лишь, что с возрастом ограничиваются возможности, из них главными остаются созерцание и философствование. Прощаясь, Леля протянула тонкую кисть, он ее слегка пожал. Есть еще один вопрос к ней, потому ее руку он задержал:
– Как, по-вашему, Нефедов мог дойти до той точки, когда берут первое попавшееся орудие и уничтожают обидчика?
– Если б вы спросили: мог ли убить Рудольф, я бы ответила, не задумываясь: да, мог. А Глеб… язык не повинуется сказать: «Мог». Да вы сами ответьте себе: почему он не сделал этого шесть лет назад, когда узнал, каким образом Руди загнал его в колонию? М? До свидания.
Она права, но улики… мотив… Мотив более чем убедительный, он способен всколыхнуть в человеке прошлые обиды и оскорбления спустя много лет, особенно если жизнь не удалась и не подлежит исправлению.
На него, войдя в здание, налетела девушка, он посторонился, пропуская ее, но она обратилась именно к нему:
– Дедушка, скажите, как попасть к следователю?
Вот так-то: дедушка! А он размечтался, что прекрасная Леля запишет его в дяденьки. Нет, приговор малявкой вынесен безжалостный: дед!
– А кто конкретно вам нужен? – сухо спросил он.
– Не знаю. Он может устроить свидание с Глебом Нефедовым, так мне сказали. Глеб… это муж моей сестры… он арестован и сидит в СИЗО, а моя сестра в больнице лежит… Помогите найти следователя.
– Ну, иди за мной, внучка, – ворчливо сказал он, – отведу тебя.
Рудольф всегда звонил и ставил в известность, почему отсутствует, а тут тишина столько времени. Ия тоже пропала, на звонки не отвечает. Бухгалтер фирмы Римма Таирована никогда не беспокоила звонками его жену, боялась подвести шефа, не зная, какой именно ложью он ее накормил. Только сейчас обстоятельства сложились не в его пользу, возникли проблемы, которые надо было срочно решить, а без него – как? Римма Таировна предполагала, что Руди где-то милуется с Ией, он безумно влюблен, как мальчишка, которого и осуждать-то грешно, ибо живет он не головой, а эмоциями. Но каковы б чувства ни были, есть законная жена с детьми, значит, она как-то связывается с ним.
Олеся долго не брала трубку. Римма Таировна обладала настойчивостью и терпением, в течение часа дозвонилась и на всякий случай принялась выгораживать шефа, чтоб в будущем не навлечь на себя его гнев:
– Извините, Олеся, у меня нет выхода, поэтому звоню вам. Рудольф Тимофеевич уехал, он не берет трубку, а мне…
– Батарейка, наверное, села, – апатично сказала Олеся.
– Может быть. А вы как связываетесь с ним? У него же есть второй телефон… Мне очень, очень нужно с ним связаться!
– Это невозможно, – в той же тональности промямлила Олеся, удивив своей вялостью Римму Таировну. Не только удивив, а и разозлив до крайности, к тому же у нее закралось подозрение, что жена шефа пьяна.