Братство талисмана Саймак Клиффорд
— Позже вы увидите и других, — пообещала колдуну Диана. — У них очень пестрая группа.
Она повернулась к Дункану.
— Вы не обижаетесь, что я назвала их пестрой группой?
— Полагаю, вы можете так назвать ее, — ответил Дункан не слишком любезным тоном.
— Ты говорила мне о них, — сказал Кутберт Диане. — Собака, лошадь и ослик. Я бы хотел увидеть и их тоже.
— Собаку можно, — заметила Диана, — но не лошадь.
— Я хочу видеть все племя, — настаивал Кутберт. — Я хочу посмотреть на этот маленький отряд, который переломал кости этим злыдням. Ей-богу приятно узнать, что есть еще в стране такие люди, которые не бегут с визгом, а сражаются и побеждают.
— Лошади и ослику трудно подняться сюда по лестницам.
— Тогда я спущусь вниз.
— Вы знаете, сэр, что вам нельзя напрягаться.
Кутберт что-то проворчал и повернулся к Дункану.
— Вот что бывает, когда человек стареет. Вам нельзя напрягаться, вам нельзя пойти в сортир, вы должны садиться на горшок. Вы должны есть мягкую пищу, потому что ваше брюхо не переваривает честного мяса. Вы должны быть в ссоре с вином. Вы не должны делать ничего, что вам приятно, делайте только то, что вам не нравится.
— Ненадолго, — утешил Дункан. — Надеюсь, что вы снова будете делать то, что доставит вам радость. Но вы должны беречься…
— Ну, вот, ты в один голос с ней, — обвинил его Кутберт. — Все с ней в сговоре. Она может обвести вокруг пальчика самого сильного мужчину. Посмотри на нахальную девку, на ее золотые волосы, на то, как она стреляет глазами.
— Вы знаете, сэр, что я никогда не стреляю глазами. И если ваше поведение не изменится к лучшему, я наварю вам на ужин зелени и прослежу, чтобы вы ее сели.
— Вот видишь, — сказал Кутберт Дункану. — У мужчины никаких шансов. Особенно если он стар. Старайся не переходить за тридцать лет. А теперь расскажи-ка мне о своем маленьком отряде и большой битве.
— Мы не выжили бы в битве, если бы не Диана и не дикий охотник…
— О, дикий охотник — крепкий парень. Я помню…
Он остро глянул на Дункана.
— Не говори мне, что ты охотник. Какой-нибудь его родственник — возможно, но, конечно, не охотник. Ты мне сказок не рассказывай. Я знаю охотника. И не вкручивай…
— Сэр, — перебила Диана, — я говорила вам об этом джентльмене. Он не охотник, и не выдает себя за него. Вы спутали. Дункан Стендиш — отпрыск великого дома на севере.
— Да, — сказал Кутберт, — теперь я вспомнил. Стендиш. Да, я слышал о Стэндишах. Но если ты из того дома, что ты делаешь здесь? Почему ты не сидишь у себя на севере за крепкими стенами?
— Я иду с поручением в Оксенфорд, — ответил Дункан.
— Оксенфорд? Да, я знаю Оксенфорд. Большая группа известных ученых. У меня там есть друзья.
Он опустил голову на подушки и закрыл глаза. Дункан вопросительно взглянул на Диану. Она сделала ему знак подождать.
Через некоторое время колдун зашевелился, открыл глаза, приподнялся и посмотрел на Дункана.
— Ты здесь, — сказал он. — Я думал, что ты мог уйти. Я чуточку вздремнул. Ты уж прости меня. Иной раз со мной случается.
— Теперь вы чувствуете себя лучше, сэр?
— Да, гораздо лучше. Диана говорила мне, что у тебя есть вопросы.
— Да. Насчет орды зла. Наш архиепископ говорил…
— Какой архиепископ?
— Его преосвященство аббатства Стендиш.
— Ретрограды. Пустая болтовня. Ты не согласен?
— Иногда я тоже так думаю.
— И что же он знает об орде?
— Очень мало, сэр. Он не знает, что это такое. Он считает, что зло питается человеческими несчастьями и что разрушения, которые производятся через правильные интервалы времени, являются, возможно, периодами омоложения злых сил.
— Ты хочешь, чтобы я сказал тебе, что есть зло?
— Если вы знаете, сэр.
— Конечно, знаю. Как ты думаешь, что я и моя группа ныне умерших собратьев делала все эти годы? Конечно, мы решали множество других задач и докапывались до истины. В рамках своей работы мы не игнорировали зло. Что ты хочешь о нем знать?
— Что это такое, сэр, откуда оно взялось и куда направляется?
— Оно пришло со звезд, — ответил колдун. — Это мы знаем. Зачем? Не ясно. Может, его выгнала со звезд более мощная сила, с которой оно не могло бороться. Может, из-за его неукротимой жадности там не осталось больше пищи, и им пришлось искать другой мир, чтобы не умереть с голоду. Случайно — а может, и не случайно — оно появилось в нашем несчастном мире, где нашло изобилие жизни и смогло обеспечить нищету, нужную ему для питания и роста. Здесь ему, по-видимому, хорошо. С увеличением бедности в этом мире зло растет в силе и количестве за каждое столетие. Если в ближайшее время не случится чего-нибудь, зло поглотит всю жизнь на земле и тогда, вероятно вынуждено будет снова уйти к звездам искать другой мир. Оно пришло сюда в незапамятные времена. Когда появился человек со своей великой способностью к нищете — куда большей способностью, чем у наших друзей — животных, хотя и те могут страдать от нищеты — зло начало собирать богатый урожай и, следовательно, росло и жирело, и теперь, похоже, почти нет надежды остановить его или противостоять ему. Вот почему я так рад, что ты боролся с силами зла. Это означает, что есть еще люди, которые твердо встанут против зла, в сердцах которых нет страха.
— Но вы ошибаетесь, — возразил Дункан, — я очень боялся.
— Однако ты устоял.
— Сэр, ничего другого не оставалось. Нам некуда было бежать.
— Ты правдивый и храбрый человек. Только правдивый и храбрый признается в том, что он чувствовал страх. Но тогда ты могучий воин.
— Нет. Конечно, меня учили управляться с оружием, но до этого путешествия я ни разу не поднимал меча всерьез, в гневе. Я скорее фермер, меня гораздо больше интересовало, как вырастить лучших быков и овец, собрать лучший урожай…
— Это хорошо, — поддержал Кутберт. — Британия и весь мир нуждаются в таких фермерах больше, чем в тех, кто может размахивать мечом. А ты к тому же искусен в обращении с мечом.
Он повернулся к Диане.
— Зелень, говоришь? Не стану я ее есть. Зеленый супчик, кашица — вот и все, чем ты меня кормишь. Как ты считаешь, может мужчина сохранить свою силу на таких свиных помоях? — Спросил он Дункана.
— Может быть ваш желудок…
— Что такая кокетка понимает в мужском желудке? Мне нужно мясо. Не хрустящее, пережаренное, а розовое, с кровью в разрезе!
— Я давала вам мясо, а вы его выкинули.
— Плохо приготовлено, очень плохо. Дай мне как следует приготовленную бычью ляжку или баранье седло и я…
Его мозг как бы сделал скачок, и он обратился к Дункану:
— Ты, кажется, спрашивал еще о чем-то…
— У меня несколько вопросов, но я еще не задавал их вам. Наш архиепископ…
— Ну, вот, опять мы вернулись к этой старой бабе церковнику.
— Он говорил, что опустошения, производимые силами зла, возможно, служат целям омоложения, что силы эти останавливаются в разоренных областях, чтобы никто не мог помешать процедуре этого омоложения.
— Я слышал об этой теории, — ответил колдун. — В какой-то степени она, вероятно, справедлива, но более вероятно, что опустошение служит другой цели — блокировать развитие, которое может в конце концов улучшить судьбу человечества. Теперешнее опустошение, я уверен, предназначено не для омоложения, если вообще этот факт имеет место. На этот раз силы зла очень испуганы. Они боятся того, что должно случиться. Они собираются вместе, чтобы предупредить эту случайность. По какой-то причине зло в смущении, в неуверенности в себе, словно какое-то непредвиденное событие сведет на нет все их планы. Скажу по совести, я обрадовался, когда опустошение дошло до этих мест, потому что, как я думал, легче будет изучать зло, видя его своими глазами, а не читая старые сведения и наблюдения других, тем более, что неизвестно, насколько те наблюдатели были аккуратны в своих записях. Для меня это было бы самой великой удачей в жизни, но мне очень мешала нехватка моих верных товарищей по работе. Я сказал себе, что могу работать и один, поскольку много лет занимался этой работой. И я работал…
— Вы слишком много работали, — добавила Диана, — поэтому вы теперь и больны.
— Мы говорили насчет охотника. Ты знаешь, однажды он провел у нас неделю. Нас тогда было несколько человек, и у нас иной раз бывали гости на уик-энд и дольше. Но охотник явился незваным. Он приехал вечером на своей лошади и со сворой собак. Они ввалились в большую столовую, где мы как раз приканчивали отличное жаркое. Собаки бросились в буфетную, вытащили оттуда блюдо с куропатками, ветчину и горшок жареной оленины и тут же разодрались между собой, потому что каждая хотела урвать свою долю добычи. Мы за столом окаменели, а охотник тем временем поднял бочонок пива и вылил содержимое прямо в глотку. Клянусь, я слышал, как пиво булькало в его желудке. Но после первого нападения все выправилось, и мы провели веселую неделю с собаками, объедавшими нас, и охотником, выпившим все, что у нас было. Но мы не обижались, потому что охотник рассказывал нам всевозможные выдумки, и мы впоследствии пересказывали их другим и снова радовались им.
— У вас, как видно, были хорошие времена.
— О, да. Ты, наверное, хочешь спросить насчет той ночи, когда банда пьяниц привела к нам демона. Он им надоел, и они решили подшутить над нами, принеся его нам в подарок. Ты видел его, когда шел сюда?
— Видел.
— Как демон он неплохой парень. Он уверяет, что в нем нет ни крошки злобы. Не знаю, так ли это, но…
— Сэр, — ласково сказала Диана. — Вы говорили насчет орды зла.
Кутберт удивился.
— Разве? Мы говорили о них?
— Думаю, да, сэр, — подтвердил Дункан.
— А что я говорил? Не помню. Во всяком случае, думаю, что большинство людей не представляет, как живет конгресс колдунов. Наверное, люди считают, что замок колдунов — все равно что монастырь, где монахи идут себе потихоньку через лабиринт теологических доктрин, от которых сжимаются их душонки, и боятся дохнуть, чтобы не впустить в легкие дымок ереси. А может, люди думают, что в таком замке, как этот, куча тайных ходов, зловещие фигуры в черных мантиях прячутся в углах и за оконными драпировками, в коридорах страшно завывает ветер, а из колдовских лабораторий волнами исходит зловоние. Ничего похожего, конечно, нет. Сейчас замок тих из-за недостатка жильцов, а в былые времена здесь царили веселье и смех. Мы составляли веселую группу, когда откладывали работу в сторону. Работали мы крепко, потому что ставили перед собой нелегкие задачи, но мы умели и отдыхать. Как сейчас вижу своих старых товарищей. Кейлин и Артур, Эдельберт и Редвальд, Эдвин и Вольферт — мы все были друзьями, но по отношению к Вольферту меня мучит совесть, потому что мы, правда, по необходимости, поступили с ним плохо. Мы выгнали его.
— Сэр, — заметила Диана, — вы забываете, что Вольферт — мой родственник.
— Да, — согласился Кутберт, — я опять забыл и заболтался. Похоже, я многое стал забывать.
Он показал большим пальцем на Диану и сказал Дункану:
— Все правильно. Она из племени колдунов, хотя ты, наверное, об этом уже знаешь. Она наверняка сказала.
— Да, говорила, — ответил Дункан.
Колдун притих на подушках и, казалось, кончил разговор, но вдруг снова зашевелился.
— Да, Вольферт. Он был мне как брат, но когда выносилось решение, я принял сторону других.
Он помолчал и продолжал:
— Высокомерие. Да, это его высокомерие. Он противопоставил себя всем нам. Он считал, что его знания и умения выше наших. Мы говорили, что он зря тратит время, что его талисман не имеет силы, но он плевал на наше мнение и на нашу дружбу и настаивал, что в его талисмане великая сила. Он сказал, что мы говорим так из зависти. Мы пытались урезонить его, говорили, что он для нас — любимый брат, но он не слушал нас и упрямо встал против всех. Согласен, талисман этот был красивой вещицей, больше чем красивой, потому что Вольферт был искусным мастером и знал многие таинства, и он создал не только красоту…
— Вы в этом уверены? — Спросила Диана.
— Уверен, милая. Вероятно, небольшая сила в нем была. Он уверял, что с этим дурацким талисманом он может выступить против орды зла, и это, конечно, было чистым безумием. Ограниченная сила была, но и только, и уж конечно она была ничто против зла.
— Почему вы никогда не говорили мне об этом? — Спросила Диана.
— Вы же знали, что я искала сведения о Вольферте и надеялась найти талисман.
— Зачем было причинять тебе боль? Я и сейчас не собирался говорить об этом, просто это вылетело у меня из-за моей глупости и слабости. Я бы не стал говорить, потому что знаю, как ты предана ему, вернее, его памяти, потому что он наверняка уже умер. Надо думать, ты говорила мне об этом.
— Сто раз говорила. Я нашла место, где он похоронен. В деревне за холмами… В последние годы жизни он слыл там святым. Если бы в деревне узнали, что он колдун, они выгнали бы его.
Старческие глаза затуманились. По щекам покатились слезы. Колдун махнул рукой.
— Оставьте меня теперь. Идите. Оставьте меня с моей скорбью.
Глава 22
Дункан задумался над своей проблемой, которая была для него очень неприятна.
Таких проблем у него еще не бывало, потому что он по своей натуре не следовал курсу, ведущему к ним. Всю жизнь он был искренен и правдив, говорил только то, что действительно думал, не утаивал правды, не говорил лжи. А то, что он сделал сейчас, было хуже, чем ложь. Это было бесчестно.
Амулет не принадлежал ему. Он принадлежал Диане, и все фибры души Дункана кричали, что он должен вернуть талисман ей. А он, Дункан, ничего не сказал о том, что талисман у него, и, глядя на него, члены его отряда тоже ничего не сказали.
Кутберт говорил, что талисман почти не имеет силы. Однако Вольферт, прапрадед Дианы, предпочел быть изгнанным с конгресса колдунов, но не признать талисман бессильным.
Именно из-за навязчивого чувства, почти уверенности в потенциальной мощи талисмана Дункан и сделал то, что сделал.
Даже если в талисмане есть какая-нибудь сила, дающая минимальную защиту, он нужнее Дункану, чем кому-либо другому, не для себя, конечно, а ради манускрипта. Дункан должен доставить рукопись в Оксенофорд, и нет ничего, что могло бы помочь ему в этом деле.
Не ради себя он стал бесчестным. Там, в Стендиш Хаузе, его преосвященство говорил, что в этом манускрипте заложена величайшая — и, может быть, единственная надежда человечества. Если это правда, а Дункан в этом не сомневался, тогда бесчестие — небольшая цена за то, что записи неизвестного последователя Иисуса будут переданы в руки ученого.
Но все-таки Дункану было неприятно. Он чувствовал себя замаранным грязью обмана, укрывательства, воровства.
Правильно ли он поступил? Граница между правильным и неправильным была затенена, запятнана, и он не видел ее. Он всегда инстинктивно знал, что правильно, а что — нет, и все было чисто и отчетливо видно. Но тогда он имел дело с простыми решениями, не имевшими осложняющих обстоятельств, а здесь они были.
Он сидел внизу каменной лестницы, ведущей к дверям замка. Перед ним расстилалась зелень парка. Вокруг были каменные скамьи, фонтаны, розовые кусты, цветущие клумбы, деревья с пышными кронами.
«Красивое место, — подумал Дункан, — но не природной, а искусственной красотой, созданной не обычными людьми, как в других замках и парках, а колдовством конгресса знающих и умелых.» Здесь был мир и покой, какие, казалось бы, не свойственны колдовству. Впрочем, почему?
Ведь колдуны не обязательно должны быть злыми, хотя бывали такие, что поворачивали свои знания во зло. «Искушение делать зло, — думал Дункан, — всегда преследовало людей, обладавших такой большой силой, однако зло не было им присуще. Лишь очень немногие поворачивали ко злу. Может, колдунов считали злыми только из-за их громадных знаний. Люди, как правило, смотрят с подозрением и недоверием на тех, кто имеет великую силу и знание, на все то, чего не понимают, а знания колдунов были, конечно, за пределами понимания остального человечества.»
У ограды из стоячих камней Конрад играл с Тайни, бросая палку, и Тайни с восторгом бежал за ней и приносил обратно.
Это как-то даже не вязалось с характером боевого пса. Дэниел и Бьюти стояли в стороне и наблюдали за игрой. Дункану казалось, что Дэниел смотрит неодобрительно, а Бьюти вроде и сама охотно побежала бы за палкой, если бы Конрад играл с нею.
Недалеко от Дэниела и Бьюти лежал грифон, по кошачьи обернув вокруг тела длинный шиповатый хвост и подняв голову.
Дункан услышал шорох позади и оглянулся. С лестницы спускалась Диана, но какая Диана! На ней было тонкое облегающее платье до пят, с поясом. Ее огненные волосы резко выделялись на светло-зеленой ткани.
Дункан вскочил.
— Миледи, вы прекрасны и очаровательны.
Она улыбнулась.
— Благодарю вас, сэр. Кто, я вас спрашиваю, может быть красив в кожаных штанах?
— Даже в них вы излучали очарование. Но в этом платье… У меня нет слов.
— Не часто бывает, чтобы я одевалась таким образом или имела причины для этого. Но раз в доме гости…
Она села на ступеньку, и он сел рядом с ней.
— Я смотрел, как Конрад играет с Тайни.
— Они хорошая пара. Вы давно их знаете?
— С Конрадом мы неразлучны с детства, а Тайни я знал щеночком, когда он был в самом деле крошкой.
— Мэг на кухне, — сказала Диана, — готовит свиные ножки с кислой капустой. Она говорит, что много лет не ела этого блюда. Понравится ли вам?
— Конечно. А что отшельник? Я весь день не видел его.
— Он ошалел. Стоит, опершись о посох, и смотрит в пространство. Беспокойный человек.
— Одурманенный. Неуверенный в себе, раздираемый вопросами. Он сам не знает, что ему нужно. Много лет он пытался различными способами стать святым, теперь решил стать солдатом господа, а эта профессия нелегка для него.
— Бедняга, — вздохнула Диана. — Сам по себе он очень хороший человек, но не показывает этого. А как насчет Кутберта? Понравился он вам?
— Исключительно. Только иной раз его трудно понять, трудно следить за его мыслью.
— Он одряхлел, и его разум тоже.
Дункан с удивлением взглянул на нее.
— Вы так думаете?
— Разве вы не видите? Острый блестящий разум его отупел от возраста и болезней. Он не может довести до конца свою мысль и иной раз бывает нелогичным. Я слежу, чтобы он не повредил самому себе.
— Похоже, что он чем-то расстроен.
— Он последний из длинной цепи, которая держалась столетиями. Все уже умерли, кроме него. Они пытались сохранить конгресс, набрав молодых учеников, но ничего не получилось. Здесь было мало сколько-нибудь известных колдунов. Не каждый может им быть. Нужна способность глубоко погружаться в тайные знания и работать с ними. Возможно, и еще что-то. Инстинкт колдовства, наверное. Особая направленность. С таким складом ума во всем мире наберется лишь горсточка людей.
— А как насчет вас?
Она покачала головой.
— Женщины редко могут заниматься колдовством. Не тот склад ума, наверное. Мозг мужчины, возможно, сформирован и наведен чуточку в другом направлении, чем женский. Я, конечно, старалась, и они позволяли мне это, потому что они хоть и выгнали Вольферта, но питали глубокое уважение к нему. Он был самым знающим колдуном среди них. Я ухватывала некоторые концепции, могла выполнять кое-какую мелкую магию, комбинировать простые манипуляции, но я не создана для колдовства. Они мне этого не говорили. Со временем сказали бы, но я поняла и сама, без их слов, что никогда не пойду дальше жалкой ученицы. А для несостоявшихся учеников во всем мире нет крова.
— Но вы живете в колдовском замке.
— Из милости. Из искренной и сердечной милости. Потому что я из рода Вольферта. Когда мои родители умерли от чумы, пролетевшей по сельской местности, Кутберт в первый и единственный раз вышел из замка и взял меня как потомка своего лучшего друга, которого, как я теперь знаю, в то время уже не было в живых. Все это мне потом рассказал Кутберт, потому что тогда я была слишком мала, чтобы что-нибудь помнить. Он привез меня сюда. Я любила их всех и пыталась научиться их мастерству, но не смогла. Они не только взяли меня сюда и заботились обо мне, но и отдали мне старого Хуберта, грифона, который принадлежал Вольферту. Мой прадед оставил его здесь, поскольку не мог взять с собой.
— Настанет день, когда Кутберт умрет, — тихо сказал Дункан. — Что будет тогда с вами? Вы так и останетесь здесь?
— Не знаю. Я стараюсь не думать об этом. Без Кутберта мне здесь будет очень одиноко. Не знаю, что я буду делать. Для меня нет места в мире, я не привыкла к миру и не знаю, что мне в нем делать. И я не смогу долго скрывать, что во мне кровь колдунов, и боюсь, что внешний мир не будет дружелюбен ко мне, когда узнает, кто я.
— Да, мир бывает жестоким, — согласился Дункан. — Хотел бы я сказать обратное, но не могу.
Она наклонилась к нему и быстро поцеловала его щеку.
— Мир может быть и добрым. Вот вы были добры ко мне. Вы с таким чувством говорили о моих проблемах.
— Спасибо, миледи, — серьезно сказал Дункан, — за ваши слова и за поцелуй. Он был очень милым.
— Вы смеетесь надо мной!
— Ничуть, Диана. Искренняя благодарность за то, чего я вовсе не заслужил.
— Кутберт выразил желание увидеть вас, — сказала она, переводя разговор в другое русло.
— Только поскорее. Мы слишком задержались здесь. Нам надо продолжать путь.
Она почему-то заволновалась.
— Зачем так скоро? Отдохните несколько дней. У вас были нелегкие минуты, вам нужен отдых.
— Нас и так задерживали многие неприятности, а мы должны добраться до Оксенфорда.
— Оксенфорд подождет.
— Простите, миледи, но я думаю иначе.
Она быстро встала.
— Надо посмотреть, как там Кутберт. Его нельзя надолго оставлять одного.
— Я пойду с вами. Вы говорили, что он хотел меня видеть.
— Не сейчас. Я позову вас, когда он будет готов встретиться с вами.
Глава 23
Когда Дункан шел по большому холлу, его окликнул Скрач.
— Вы не торопитесь, сэр? Не уделите ли мне немного времени? С вашей стороны было бы благодеянием, если бы вы поболтали со мной.
Дункан изменил курс и подошел к колонне демона.
— Леди Диана пошла посмотреть, как поживает колдун, а мои товарищи, видимо, заняты своими делами, так что я могу потратить немного времени на тебя.
— Вот и прекрасно, — обрадовался демон. — Но вам вовсе не обязательно стоять и вытягивать шею, чтобы смотреть на меня. Если вы поможете мне спуститься, мы сядем на каменную скамью в двух шагах отсюда. Моя цепь достаточно длинна.
Дункан протянул руки. Демон наклонился, Дункан взял его за талию и помог опуститься.
— Кабы не искалеченная нога, я бы сам спустился, — сказал Скрач. — Вообще-то я часто это делаю, но как — смотреть противно.
Он показал сведенные артритом руки.
— Они тоже не держат.
Они уселись рядом на скамью. Скрач дергал копытом, и цепь звякала.
— Я вам обяснял однажды, что меня зовут Скрач — официально юнг Скрач, но ни в коем случае не олд Скрач, поскольку это вульгарное наименование его милости, ведающего адскими операциями. Имя мое мне не нравится. Собачье какое-то. Даже грифон получил честное имя Хуберта, это вам не Скрач. Много лет сидя на своей колонне, я думал, какое имя я хотел бы носить, и в конце концов нашел такое, которым мог бы гордиться: Вальтер. Отличное имя и звучит так округло. Солидное честное имя, подходящее для солидного существа.
— Вот, значит, как ты проводишь время: придумываешь себе новое имя. Неплохой способ.
— Я думаю не только об этом, — возразил Скрач. — Я думаю о том, что было бы, если бы события пошли иначе. Отработал бы я учеником и был теперь старшим демоном, а может быть, и младшим дьяволом. Может, стал бы потолще, но вот в росте вряд ли прибавил бы. Я, знаете, коротышка, наверное, от этого все мои беды. Что путного может сделать коротышка? Ему предопределен провал.
— Ты, похоже, философски относишься к своему положению. Ты не накопил горечи, а многие накопили бы. И ты не скулишь, чтобы тебя жалели.
— А что изменится, если я стану злиться и скулить? Меня и так не очень любят, а хнычущих совсем уж не терпят. Впрочем, что говорить о любви? Кто станет любить демона? Некоторые жалеют, но жалость — это не любовь. А большинство смеются над моим сломанным хвостом и прочими уродствами. А смех, милорд, тяжело переносить. Если бы они чувствовали страх или даже отвращение, мне было бы легче.
— Я не смеюсь над тобой, — сказал Дункан, — и не испытываю чрезмерной жалости, но и не уверяю, что люблю тебя.
— Я этого и не ожидаю, — отозвался демон. — Если бы человек говорил, что любит меня, я подозревал бы какую-то тайную причину.
— Поскольку я признаюсь, что не испытываю любви к тебе, и ты не ставишь мне этого в вину, могу я задать тебе один честный вопрос?
— Буду рад.
— Что ты можешь сказать мне об орде зла? Я думаю, что ты кое-что слышал от колдунов.
— Слышал. Мне кажется, вы кое-что знаете и сами. Вы же не так давно сражались с ордой.
— Лишь с небольшой частью, в основном, с безволосыми, хотя там были и другие. Я не знаю, много ли их и сколько видов.
— Безволосые, если я правильно понял суть вашего выражения, — пояснил Скрач, — это пехота, стражники для грязной работы. В каком-то смысле они не подлинное зло, не члены орды. Это кости и мышцы, в них очень мало, а может быть и вовсе нет магии.
— А остальные? Я говорил с одним типом, который видел их. Он рассказывал о бесах и демонах, но думаю, он пользовался знакомыми названиями, общими для злых сил. В нашей схватке по ту сторону стены я убил одного из таких, а Тайни убил другого. Они не были ни бесами, ни демонами, но я не знаю, кто они.
— Вы совершенно правы, — подтвердил Скрач, — они не бесы и не демоны. Бесы и демоны из нашего мира, а эти пришли со звезд. Это отродье других миров, которые как я подозреваю, не похожи на наш. Отсюда вывод, что зло, которое они сеют, не похоже на земное зло. У них немыслимое количество форм. Самые чуждые — просто сгустки живой крови. Их мотивы, привычки и образ действий тоже, я полагаю, не соответствует земным злым существам. Вы столкнулись с таким созданием, какого не могли вообразить, да и вряд ли возможно вообразить такое.
— Мне сказали, что это не орда, а улей. Что это значит?
— Не знаю. Я, как вы понимаете, знаю о них только по слухам.
— Понимаю. Но вот насчет улья. Как-то я разговаривал с почтенным пчелиным мастером, и он рассказал мне, как роятся пчелы. Есть тут что-то похожее?
— Мне посчастливилось слышать один разговор, правда, очень короткий. Вполне возможно, что он относится к этому делу о роении.
— Расскажи, пожалуйста.
— В то время, когда орда опустошала этот район и собиралась разорять Северную Британию, члены орды иной раз складывались как бы в одну живую массу. Вроде как пчелы. Те, кто говорил, слышали об этом от различных наблюдателей и были в большом недоумении относительно этих действий орды. А в другое время отдельные члены орды, когда не занимались разрушением, держались по отдельности или очень небольшой группой. Но перед разрушением, как говорили наблюдатели, они обязательно собираются в большой рой…
— Постой, погоди минутку. Мне говорили, что орда, опустошая местность, создает себе условия для процесса омоложения.
— Знаете, — возбужденно сказал Скрач, — пожалуй, в этом что-то есть. Я никогда не слышал о ритуалах омоложения, но они вполне возможны. Общий сбор всего зла, личный контакт каждого с каждым, и из этих контактов может возникать неизвестная сила, обновляющая их. Как вы считаете? По-моему, звучит резонно.
— Я тоже так думал и рад, что ты разделяешь мое мнение.
— Это объясняет роение.
— Пожалуй. Хотя тут так много факторов, так много того, чего мы не понимаем и вряд ли поймем.
— Правильно, — согласился Скрач, — но все-таки это хорошая гипотеза. Ее стоит разработать. Вы говорили с Кутбертом. Что он думает об этом?
— Мы не говорили о роении. Я высказал теорию омоложения, но он, кажется, мало об этом думал. Он сказал, что орда боится чего-то и, возможно, собиралась воедино, чтобы ударить, но по каким-то причинам не решилась. Скажи мне вот что, Скрач: если бы тебе пришлось принимать чью-то сторону в этом деле и нельзя было бы уклониться, чьей стороны ты стал бы держаться?
Демон подергал копытом.
— Вам покажется странным, но если бы я был вынужден выбирать, я стал бы на сторону людей. Может, я унаследовал зло, но зло человеческое или, по крайней мере, земное. Объединиться с чужим злом я просто не в силах. Я их не знаю, они меня не знают, мне было бы неуютно с ними. Зло есть зло, но у него разные варианты, которые не всегда можно совместить.
Послышались шаги. Дункан обернулся.
Диана, все еще в зеленом платье, как бы плыла по ступеням лестницы.
Дункан встал. Скрач тоже поднялся
— Скрач, — осведомилась Диана, — зачем ты сошел со своего столба?
— Миледи, — обяснил Дункан, — я просил его спуститься и посидеть со мной. Для меня это удобней, иначе я должен был бы стоять, задрав голову, чтобы видеть его.
— Он не надоел вам?
— Отнюдь нет. Мы приятно побеседовали.
— Полагаю, что мне лучше вернуться обратно, — заметил Скрач.
— Подожди, — повернулся к нему Дункан, — я тебе помогу.
Читать бесплатно другие книги:
